Негодяи (сборник) Флинн Гиллиан

Осли и Мелин снова переглядываются.

– Мы об этом думали, – говорит он. – Блин, мы тут торчим, а вокруг куча полиции. Думаю, здесь безопаснее, чем в другом месте.

– Скажи это Лони, – говорю я.

Повисает молчание.

– Слушай, никто же не станет стрелять, когда тут столько копов, – наконец говорит он. – Этого просто не случится.

– Нет? Тогда зачем ты шторы задернул? – спрашиваю я. – Давай, выйди в патио, пивка выпей.

Осли облизывает губы. На его лице отчаяние. Мелин, которая все еще стоит позади него, слегка его подталкивает.

– Расскажи ему про смещение парадигмы, – говорит она.

– Я…

Она снова толкает его.

– Скажи ему, – настаивает она.

Осли моргает.

– Ну, это, знаешь, как со временем все получает распространение? Типа, маленькие 3D-принтеры в магазинчиках, гаражах могут любой инструмент сделать, какой тебе нужно.

– В том числе наркотики, – говорю я.

– Правильно. Большую часть всего, что сейчас делают на больших заводах и конвейерах.

Он облизывает губы.

– Но, понимаешь, если ты можешь сделать… или кто-то у тебя в деревне сделать может то, для чего раньше завод нужен был, тогда заводы никому не будут нужны, правильно?

– Значит, заводы останутся без дела, – говорю я.

– В том числе и с наркотиками, – говорит Осли. – Потому что, если становится известна формула, люди станут сами себе препараты делать. Не только незаконные, но любые – статины против холестерина, бета-блокаторы против повышенного давления, тритерпены против болезней почек, антибиотики против инфекций…

– И это будет смещение парадигмы, – говорит Мелин. Она очень желает, чтобы ее поняли.

– И производители лекарств и наркотиков потерпят крах, – говорю я. – Я понял.

– Не только, – говорит Осли. – Весь механизм торговли лекарствами и наркотиками или запретов.

Он невесело усмехается.

– Понимаешь, УКОН не сможет работать, если каждый сможет делать наркотики по своему желанию.

Он ухмыляется.

– Это будет новый мир. Запреты рухнут, поскольку станет слишком много способов их обойти.

– Именно поэтому УКОН хочет избавиться от Осли! – кричит Мелин. – Он не нарушает закон, он угрожает самой их работе.

Я изо всех сил пытаюсь понять, что имеет в виду Мелин.

– Ты хочешь сказать, что именно УКОН пыталось тебя застрелить? – спрашиваю я Осли.

– Конечно! – кричит Мелин.

– Нет, – отвечает Осли.

Они гневно глядят друг на друга, а затем Осли снова смотрит на меня.

– Знаешь, без работы не только копы останутся, – говорит он. – Преступники тоже.

– А-а, – говорю я.

Конечно. В настоящее время существует разветвленная сеть, по которой доставляют коку, опиум-сырец и прочее, потом растительное сырье очищают, выделяя сильнодействующие алкалоиды, потом их переправляют через границу, делят на маленькие упаковки, продают на местах… и, конечно же, есть предостаточно крутых мужиков с оружием, которые следят за тем, чтобы этот бизнес преуспевал и не имел конкурентов.

Огромные организации с миллиардными прибылями, для которых насилие – естественная реакция на угрозу прибылям. Всем членам которых снова придется чистить обувь, растить бобы или работать в общественных туалетах, если Осли доведет до ума свою технологию.

– Ты можешь вывести из дела картели, – говорю я.

– Ведь такого не может случиться с этими чудесными людьми, а? – говорит Осли.

– А они тем временем пытаются тебя убить.

– Я все равно думаю, что это копы, будь они прокляты, – говорит Мелин. – Откуда бы картелям вообще знать, что ты тут?

На это мне сказать нечего, как и на многое другое. Я встаю.

– Лучше бы тебе сделать новое удостоверение личности и придумать, как сбежать, – говорю я. – Ты не можешь долго здесь оставаться.

Осли задумывается, а я ухожу.

Днем я сижу в кабане. Ко мне приходит Хэдли, режиссер. Еды он мне не приносит.

– Иисусе Христе, у нас такие долбаные проблемы, – говорит он.

Я почти благодарен ему за то, что он не сочувствует мне. Хэдли подходит к одной из корзинок с виноградом, которые мне принесли, и начинает кидать в рот ягоды.

У Хэдли светлые волосы и борода, он дерганый, со всем ассортиментом нервных тиков, какой можно заработать, сняв несколько сложных серьезных фильмов, где малейшая ошибка с его стороны, как и со стороны практически любого, кто занят на съемках, может вылиться в то, что пара сотен миллионов долларов сгорит так, будто их облили бензином и подожгли. Он настолько сосредоточен на создании фильмов, что это выглядит чем-то нечеловеческим.

– У нас еще два больших эпизода с Лони, – говорит он. – В компании-гаранте считают, что мы можем просто их выкинуть, никто и не заметит.

Компания-гарант – страховщик фильма, фирма, которая гарантирует, что в случае какой-нибудь катастрофы, угрожающей завершению съемок, либо фильм завершат, либо выплатят деньги тем, кто в него вложился. На больших съемках, таких, как эти, специалистов из компании-гаранта всегда предостаточно, они постоянно ведут аудит разных подразделений. Хотя они все-таки предпочитают, чтобы фильм был снят и им не пришлось никому деньги возвращать, они не дают гарантии, что фильм будет иметь успех. И вполне вправе настаивать на том, чтобы съемки были завершены в отсутствие важного сюжетного хода и пары важных сцен. Их волнует только то, чтобы фильм был готов, желательно в срок, и в рамках утвержденного бюджета.

Можете догадаться, как я рад перспективе того, как мой первый серьезный фильм превратится в бессвязную ерунду.

– Мне надо будет переубедить их, – говорит Хэдли. Достает из корзинки ананас и начинает дергать за листья. Но у него слишком слабые пальцы, чтобы оторвать их, поэтому, потеряв терпение, он с раздражением затыкает ананас обратно в корзину.

– Мне там кто-то кассероль состряпал, – говорю я. – В холодильнике. Может, лучше его похаваешь?

Хэдли мрачно смотрит на меня.

– Ты должен мне помочь, приятель.

– Помогу, еще бы, – говорю я, решая сходить с туза. – Позвоню Брюсу Кравицу.

– Гениально, – отвечает он, поднося палец к носу.

Хэдли не работает с Кравицем – все режиссеры из «ПанКосмос», способные управиться с такими крупными и сложными съемками, заняты на других проектах, поэтому у него нет доступа к главному калибру киноиндустрии. А у меня есть.

Я сразу же звоню Брюсу, и тот с полуслова понимает суть уравнения. Хреновый фильм равняется отказам в работе для клиентов «ПанКосмос».

– Сейчас начну обзванивать людей, – говорит он.

Я уже излагаю хорошие новости Хэдли, когда приходит Том Кинг, линейный продюсер.

– Решил, что лучше вам знать, – говорит он мне и Хэдли. – Копы принялись проверять всех, работающих на съемках, и натолкнулись на проблему.

Я чувствую, как мои плечи деревенеют. Готов услышать, что Осли скоро арестуют, но, оказывается, Том пришел сказать о другом.

– Грузовая компания, с которой мы работаем, чтобы перевозить аппаратуру. Крыша для картеля.

Хэдли и я непонимающе глядим на него.

– Что, вправду эти долбаные наркоторговцы? – спрашивает Хэдли.

– Компания принадлежит некоему Антонио Герману Контрерасу. Его брат, Хуан Герман Контрерас, – один из главарей картеля «Триколор», контролирующего контрабанду наркотиков в Заливе.

– Хрен мне в лоб! – говорит Хэдли.

Том глядит на нас безжалостным взглядом голубых глаз.

– «Триколор» – скверные парни, даже по меркам картелей. Они убили тысячи людей, просто чтобы занять то место, которое теперь имеют.

Хэдли хватается за голову и смотрит на меня.

– И какого хрена нам теперь делать? Если мы разорвем контракт, они нас прибьют. Если не разорвем, все равно прибьют.

Том поворачивается ко мне.

– Шон, у тебя нет мыслей по поводу того, как могли быть связаны картель и Лони?

– Не думаю, что они были связаны, – говорю я вполне откровенно. Отчаянно размышляю. – У картеля были враги? Может, это предупреждение «Триколору» от другого картеля.

Том, похоже, мгновенно осознает возможные последствия. Поворачивается к Хэдли.

– Тогда это наше оправдание, если мы разорвем контракт. Мы скажем, что их присутствие подвергает нас опасности.

– И они нас прибьют! – отвечает Хэдли. Начинает лихорадочно ходить по кругу, скрипя зубами в буквальном смысле слова.

– Возможно, нам придется все равно им заплатить, – подумав, говорит Том.

– Компания-гарант вряд ли на такое согласится! – говорит Хэдли.

– Об этом мы еще поговорим, – отвечает Том. Поворачивается ко мне. В его голубых глазах тревога. – Шон, как ты сейчас?

– Думаю, нормально, – отвечаю я. Если оценить мое состояние честно, следовало бы сказать: «Мне уже реально надоело играть роль осиротевшего возлюбленного». Не думаю, что стоит так говорить.

– Я потому спрашиваю, что мы все в напряге будем, чтобы фильм закончить, – говорит Том. – Хочу лишь сказать тебе, что можешь отдыхать столько, сколько сочтешь нужным, прежде чем вернуться к съемкам.

Услышав такое, Хэдли издает стон. Том глядит на него, потом снова на меня.

– Но лучше бы знать…

– Я готов работать, – говорю я.

И вижу невероятное облегчение в этих голубых глазах.

– Ты уверен? Потому что…

– Да, – отвечаю я. – Я хочу побыстрее отсюда смыться на съемки. Для меня сейчас это лучше всего будет.

Такие слова их явно радуют. Они уходят вместе, на ходу обсуждая изменения в программе съемок, оставив меня в кабане наедине с запахом фруктов и цветов.

Спустя две секунды после того, как они закрывают сдвижную дверь, звонит мой телефон. Я беру его в руку и вижу, что звонит Дагмар.

Проклятье. Этого еще не хватало.

– Я в отпуске, – говорит Дагмар. – На Виргинских островах, с мужем и дочерью. Первый отпуск за несколько лет, не отмеченный бунтами, убийствами и распадом общества. Ты ведь тоже не можешь в свободные две недели не попасть в неприятности, так?

– Я не попал в неприятности, – замечаю я. – Никакого отношения к ним не имею.

– Ты мне прежде уже лгал, когда тебя убить пытались.

Что ж, признаюсь я себе, так и было.

Надо сознаться, что мои отношения с Дагмар Шоу вовсе не окончены. Эта женщина выдернула меня из безвестности и сделала звездой, сняв «Бегство на Землю», а потом и продолжение, за что я ей благодарен, но, с другой стороны, она склонна пытаться все контролировать, хитра, целеустремленна и слишком уж сообразительна. Ее жизненная программа куда сложнее моей.

Я хочу просто быть большой звездой, чтобы меня любили миллионы. Мне это кажется вполне скромным и понятным желанием.

Дагмар, напротив, обычно действует, как гениальный сверхзлодей, стремящий захватить весь мир.

– Я высылаю к тебе телохранителей, – говорит она. – Надо, чтобы за тобой проследили.

У меня нет моральных сил сопротивляться Дагмар. Факт состоит в том, что она знает обо мне куда больше, чем мне бы хотелось. Знает, где захоронены тела. На самом деле одно тело, хотя это и не делает мое положение легче.

– Ага, о’кей, – отвечаю я. Мне уже приходилось жить в окружении телохранителей. Иногда это неприятно, но, по большей части, это будто иметь вооруженную прислугу. Они делают то, что ты им скажешь, а в качестве бонуса не подпускают к тебе плохих парней.

– И еще одно, – говорит она. – То, чтобы телохранителей оплатили за счет бюджета ваших съемок, а не моей компании, – твоя забота.

Я обдумываю ее слова.

– Наверное, мне удастся это устроить.

Найм для меня телохранителей, возможно, удастся подать как надлежащую предусмотрительность, учитывая недавнее событие, а также мое собственное прошлое.

– Кстати, выражаю искренние соболезнования насчет Лони Роув.

– Большинство сейчас только этим и заняты, – замечаю я.

– Большинство людей не знают, что на самом деле она не была твоей подружкой.

Я даже не спрашиваю Дагмар, откуда она это знает. У нее всегда есть свои источники, иногда совершенно необъяснимые.

– Так что не лезь в неприятности, – говорит она. – Чтобы мне опять не пришлось прерывать отпуск.

– Сделаю все, что смогу, – отвечаю я.

Она вешает трубку.

И в этот самый момент мои нервы окончательно завязываются узлом, потому что снаружи начинают грохотать выстрелы. Я ныряю за диван.

Может, и не слишком плохая была идея насчет телохранителей, думаю я.

Выясняется, что стрельбу устроили мексиканские полицейские. Они предупреждали репортеров таблоидов, что воздушное пространство над отелем подпадает под определение места преступления, но те, как обычно, предупреждение проигнорировали. Забыв, что здесь Кинтана Ро, а не Беверли-Хиллз, и ПФМ разрешили стрелять из ружей по беспилотникам. Помимо этого, любого чужака с пультом радиоуправления в руках вытаскивали из машины, изрядно колотили и увозили в кутузку.

Я остаюсь в домике, пока продолжается стрельба по летающим целям, а по крыше из пальмовых листьев стучит, осыпаясь из воздуха, дробь. Очень быстро воздушное пространство над отелем становится свободным от жужжания беспилотников, что помогает Трейси, звукооператору, пробраться ко мне в кабану после заката. Она думает, что будет утешать меня после смерти Лони, но на самом деле она лишь помогает мне избавиться от собственных страхов, таких, которые я не смог бы ей объяснить, даже если попытался бы.

На следующий день появляются листки с новым распорядком съемок, которые, как выясняется, продолжатся с завтрашнего дня. Четверо моих телохранителей прилетают в Канкун тем же рейсом, что миссис Треваньян, агент фирмы-гаранта. При оружии у нас господа телохранители, но реально убить фильм может миссис Треваньян, вырезав сцены с Лони и превратив сюжет в полную чушь. Она оказывается зловещей дамой в строгом костюме темно-синего цвета и с решительной походкой, от которой у меня мурашки по спине идут. Такое впечатление, что она уже заранее знает, за что согласна платить, а за что – нет.

Днем устраивают поминки по Лони. Мы собираемся вместе в кабане одного из продюсеров, по очереди рассказываем, какая она была чудесная, а меня не оставляет мысль, что в соседней комнате миссис Треваньян решает мою судьбу. Мне очень тяжело что-то сказать на поминках. У остальных речи льются потоком, они рассказывают, как им было здорово с Лони, но я в депрессии и отчаянии, зная, что миссис Треваньян имеет все шансы сломать мою карьеру кинозвезды.

Я стараюсь поскорее смыться с поминок, так, чтобы это не выглядело невежливо, пытаюсь учить текст к завтрашним съемкам и отрешиться от безумной тревоги.

После ужина ко мне заходит Том и рассказывает, что переговоры прошли плохо. Миссис Треваньян настояла на том, что незачем заменять Лони, надо просто вырезать все сцены с ее участием. А когда Хэдли принялся визжать и рвать себе бороду, крича, что без этих сцен фильм станет бессвязной ерундой, миссис Треваньян возразила, что «Риф Отчаяния» – блокбастер и фильм-экшн, так что ему не обязательно быть очень уж осмысленным. «Вы что, «Транформеров» не смотрели?» – спросила она.

Вжавшись в диван, я с трудом сдерживаю слезы отчаяния. Мое предвкушение статуса суперзвезды расстреляно, как те беспилотники, и я знаю, что оно не вернется. Фильм провалится, а потом уже никто не захочет выкидывать пару сотен миллионов долларов на такого записного чудика, как я.

И единственным выбором будет продолжать работать с Дагмар, пока она от меня не устанет. А потом я снова окажусь на мели, стану никем, как всего три года назад.

– Все это напрасно, получается, – со стоном говорю я. – И Лони погибла напрасно.

– Уж точно, – соглашается Том. – Но что мы можем поделать?

– Найти побольше денег? – предполагаю я.

Он смотрит на меня скептически.

– Поздновато уже, – отвечает он.

– Я серьезно, – говорю я. – Сколько будет стоить переснять все сцены с Лони с другой актрисой? Нам же не надо нанимать звезду первой величины – просто профессиональную, надежную…

– У кого еще есть такая сексапильность, как у Лони? – спрашивает Том, стараясь не говорить жестко. – Кто еще так хорошо выглядит в бикини? Это же роль роковой женщины.

– В Калифорнии полно девушек, прекрасно выглядящих в бикини, – законно возражаю я.

Том берет в руки планшет и начинает листать страницы текста.

– Если не считать гонорара Лони, пересъемка всех сцен будет стоить десять миллионов долларов.

Я гляжу на него с недоумением. Сцен с Лони было не так уж много.

– Десять миллионов долларов за…

– Большая часть – за сцену погони на скоростном катере, – отвечает Том.

О Боже, я и забыл о сцене погони на скоростном катере, по большей части потому, что еще не снялся в ней там, где должен фигурировать мой персонаж. Свою половину Лони уже отыграла, теперь мне надо отыграть свою, а потом их смонтируют вместе с множеством других очень, очень дорогих кадров, уже готовых, в том числе тех, где дублируют каскадеры, где есть взрывы, стрельба и прочее. Сюжетная линия предполагает, что моему герою едва удается спастись от погони и убийства, организованных героиней Лони и группой боевиков картеля, которые в конечном счете врезаются и красочно взрываются. На спецэффекты дикие деньги ушли.

– Слушай, если мы не станем снимать окончание погони на катере, сэкономим миллионы долларов, – говорю я. – Если эти миллионы вложить в другую актрису, соорудив достаточно дешевую замену для сцены погони, то можно все переснять.

Том удивленно глядит на меня.

– Я это предлагал. Треваньян сразу отказалась. Это никак не одобрят.

– Но ведь деньги уже в бюджет заложены!

– Уже нет, не заложены!

На шее у Тома выступают жилы, в его голосе отчаяние. Он уже не единожды спорил обо всем этом.

На мгновение мне приходит в голову отчаянная мысль – вложить свои деньги. Учитывая мои сбережения и вложения, а также наличные в сейфе на Каймановых островах, я бы мог такое потянуть.

Нет, это безумие. Фильмы – самое худшее в мире вложение денег. Хуже, чем вкладывать в только что созданные заводы по производству антенн для машин, салфеток на мебель и сеток для волос. В Голливуде деньги у людей постоянно в никуда пропадают.

Даже если никто не попытается напрямую спереть мои деньги, даже если все будут работать изо всех сил, достаточно прокола в одном из отделов, чтобы фильм провалился. На студии вдруг в последний момент решат все отредактировать заново или что-нибудь напортачат при конвертации в 3D, композитор попадется такой, что медведь на ухо наступил, сделают хреновые трейлеры, отдел по связям с общественностью разругается с продюсерами и саботирует рекламу. И все мои деньги исчезнут в никуда.

Я окажусь и без работы, и без денег.

Я откидываюсь на спинку дивана, стараясь не хлюпать носом.

– Мы в заднице.

– Хэдли уже застрелиться готов, – отвечает Том.

– Лучше бы он миссис Треваньян застрелил.

– Ну, можно лишь надеяться, что в последний момент придет крутой меценат с большой чековой книжкой, – говорит Том.

– Позвоню Брюсу, – говорю я, протягивая руку за телефоном.

Но на номере Брюса сразу же включается голосовая почта. Меня всегда немного раздражает, что у него есть и другие клиенты, и личная жизнь, но это вполне ожидаемо.

– Попробую чуть позже, – говорю я, убирая телефон.

Том глядит на дверь, где расхаживает один из моих телохранителей.

– Откуда у тебя эти телохранители? – спрашивает он.

– Вы за них платите, – отвечаю я. – Это надлежащая предосторожность, которую вы обязаны блюсти. Даже миссис Треваньян пришлось бы согласиться.

– Блин! – орет он. Но это единственное возражение с его стороны.

Я снова принимаюсь учить текст, снова слышу выстрел из ружья. По очередному беспилотнику, полетевшему в сторону отеля. И я сдаюсь. Хвала Богу, уже долгое время никто не приходит меня утешать, и решаю, что пора дойти до бара и открыть бутылку выдержанной текилы. Пара стопок, и я уже понимаю, откуда взять денег, чтобы сделать фильм таким, каким он должен быть.

Я стучусь в дверь к Осли, в ответ получаю приглушенные параноидальные вопросы. Говорю ему, что это я, он приоткрывает щелочку, чтобы убедиться, что я не лгу. Увидев двоих моих телохранителей, сразу же принимает их за наемных убийц, впадает в панику, но я втыкаю ногу в щель открытой двери. Наклоняюсь к нему и начинаю говорить, тихо.

– Слушай, я могу помочь тебе слезть с крючка.

Он впускает меня в комнату. Мои охранники занимают пост у двери, по обе стороны от нее. Мелин нет, и без нее комната выглядит обителью отчаяния с единственным источником освещения в виде экрана ноутбука на столе, на котором мелькает скринсейвер. На столике медленно протухает еда, доставленная службой сервиса отеля.

Я беру единственный в комнате стул, и Осли приходится сесть на кровать, туда, где я сидел этим утром.

– Занавески все задернуты, как я погляжу, – начинаю я.

– Постарайся не ходить рядом с ними, – отвечает Осли. – Силуэт могут заметить.

Я задумчиво гляжу на занавески.

– Обязательно.

И поворачиваюсь к нему.

– Слушай, они выяснили, что с нами сотрудничают люди, работающие на картель «Триколор».

Осли вздрагивает.

– Они и дальше будут пытаться тебя достать, так что нам надо их убедить, что ты безвреден.

Вроде бы у Осли в глазах появляется отблеск надежды. Нет, понимаю я, это блеск подозрительности.

– И как ты собираешься это провернуть? – спрашивает он.

– Мы продадим твой технологический процесс картелю.

Его явно не радует такая перспектива, и он кривит губы.

Ты кретин, вот что говорит изгиб его губ.

– Я вижу тут две проблемы, – говорит он. – В-первых, как это помешает им убить меня, вместо того чтобы дать денег?

– У тебя должна быть страховка. Ты должен задокументировать процесс и отдать его тем, кому ты доверяешь, на случай если с тобой что-то случится.

Он ехидно ухмыляется.

– Типа, тебе?

– Нет, – отвечаю я. – Я никакого желания не имею в это ввязываться. Да и все равно ничего не пойму.

– Еще бы. Поскольку ты даже не понял того, что я тебе до этого сказал. Процесса еще нет. Я еще не сделал никаких наркотиков, только теорию разработал. Все теории, которыми я руководствовался, есть в Интернете на форумах, посвященных веществам. Мне просто нечего продавать!

Я осмысляю его слова.

– Что ж, но мы можем сказать, что у тебя есть полное описание процесса. И получить деньги за то, что никому его не откроем.

Осли вскакивает с кровати и начинает расхаживать по комнате, размахивая руками.

– Сказать кучке преступников-убийц, что я изобрел процесс, которого на самом деле нет? И ждать, что они мне денег заплатят, чтобы я его никому не открыл?

– Ну, ага.

– Это безумие!

Я уже почти готов с ним согласиться. Да, это не самая гениальная идея. Но он продолжает орать.

– Ты вообще обо мне ничего не знаешь! – кричит он. – Я верю только в одно – в свободу!

Понятия не имею, какое отношение все это имеет к свободе, но Осли начинает сам это расказывать.

– Я не собираюсь зарабатывать деньги на своих идеях! – кричит он. – Меня не интересуют патенты, авторские права и торговые марки!

Последние слова он чуть ли не выплевывает.

– Все, что необходимо, – свобода использовать технологию и сама технология! Вся техника станет принадлежать людям бесплатно, всем, кто захочет ее использовать, безо всяких засранцев, стоящих и собирающих со всех деньги!

– Даже если из-за этого ты погибнешь? – спрашиваю я.

Глаза Осли сверкают сквозь толстые стекла очков совершенной уверенностью.

– Если я умру, технология все равно будет открыта! Кто-нибудь выяснит, как это делать! Люди будут делать лекарства и наркотики у себя дома! Это неизбежно, точно так же, как люди научились подсоединять компьютеры к телефонным линиям и изобрели Интернет!

– Ага, и тот, кто найдет ответ, получит тонну денег, – говорю я.

Осли глядит на меня с высоты абсолютного морального превосходства.

– Эта информация должна быть бесплатной, – говорит он. – И я сделаю ее бесплатной.