Потерявший надежду Гувер Колин

– Но я хочу.

Само воспоминание об этом дне заставляет меня волноваться. Сжимаю челюсти.

– Я уже говорил: избил за то, что придурок.

– Это как-то неопределенно, – прищуривается она. – Ты ведь не любишь неопределенности.

Да, мне нравится ее упрямство, но лишь в том случае, когда она не заставляет меня ворошить прошлое. К тому же я не имею представления о том, что ей наговорили об этой ситуации. Я взял себе за правило добиваться от нее открытости: пусть спрашивает меня обо всем и услышит от меня правду. Если я откажусь отвечать ей, она не станет мне открываться.

– Это было на первой неделе, когда я вернулся в школу после смерти Лесс. Мы учились вместе, и все знали, что произошло. Проходя по коридору, я услышал, как этот парень говорит что-то про Лесс. Мне это не понравилось, и я дал ему понять. Но все зашло слишком далеко, и в какой-то момент я оказался на нем верхом. Я молотил и молотил его, и мне было на все наплевать. Паршиво то, что парень, скорее всего, оглох на левое ухо, но мне все равно пофиг.

Невольно сжимаю в кулак руку на столе. Даже воспоминания о том, как все вели себя после ее смерти, снова приводят меня в бешенство.

– Что он сказал про нее?

Я откидываюсь на стуле и упираюсь взглядом в поверхность стола. Мне совсем не хочется смотреть ей в глаза, когда меня обуревает ярость.

– Я слышал, как он, смеясь, говорил приятелю, что Лесс выбрала эгоистичный и легкий выход. Она, дескать, сдрейфила, могла бы и пережить.

– Что пережить?

– Жизненные трудности.

– Ты ведь не думаешь, что она выбрала легкий выход.

Это не вопрос, а утверждение. Она произносит это так, словно искренне пытается понять меня. Именно этого я добивался от нее на протяжении всей недели. Я хочу лишь, чтобы она понимала меня. Чтобы верила мне, а не всем прочим.

Нет, я не думаю, что Лесс выбрала легкий выход. Я совсем так не думаю.

Я тянусь через стол и сжимаю руку Скай:

– Лесс была офигенно смелой. Нужно много мужества, чтобы так поступить. Взять и покончить со всем, не зная, что будет потом. Не зная даже, наступит ли это «потом». Легче влачить существование, мало похожее на жизнь, чем послать все на хрен и уйти. Она была из немногих, которые способны послать. И каждый день, пока еще живу, я одобряю ее поступок, на который вряд ли отважусь.

Умолкнув, я смотрю на Скай: глаза у нее широко открыты. Рука, которую я сжимаю, дрожит. Мы смотрим друг на друга, и я осознаю: она не находит слов. Я пытаюсь разрядить обстановку и поменять тему. Она говорила, что это последний вопрос, а потом у нас будет десерт.

Наклонившись вперед, целую ее в макушку, потом иду на кухню:

– Что тебе принести – шоколадных пирожных или печенья?

Взяв тарелки с десертом, наблюдаю за ней из кухни. Она смотрит на меня широко открытыми глазами.

Я огорошил ее.

Только что я здорово ее огорошил.

Я подхожу, опускаюсь перед ней на колени и беру в ладони ее лицо:

– Эй, я не хотел тебя напугать. У меня нет склонности к суициду, если боишься. И я не больной на голову и не помешанный. У меня нет посттравматического стресса. Просто я брат, любивший сестру больше самой жизни, и я немного нервничаю, когда думаю о ней. И если мне легче справиться с этим, когда я говорю себе, что она поступила достойно, хотя это не так, то уже не слишком страшно. Я просто пытаюсь пережить. – Я выжидаю, пока мои слова дойдут до ее сознания, потом заканчиваю объяснение. – Я чертовски любил эту девочку, Скай. Мне надо поверить в то, что ее поступок был единственно возможным выходом, иначе никогда себе не прощу, что не помог найти другой. – Прижимаюсь лбом к ее лбу, уверенно глядя ей в глаза. – Понимаешь?

Мне надо, чтобы она поняла: я пытаюсь. Может быть, я не сумею собраться и придумать, как смириться со смертью Лесс, но я пытаюсь.

Она сжимает губы и кивает, потом отводит мои руки от своего лица.

– Мне нужно в туалет, – говорит она, поспешно обходя меня.

Потом мчится в ванную и закрывает за собой дверь.

Господи Исусе, зачем я зашел так далеко? Иду в коридор, собираясь постучать в дверь и извиниться, но решаю сначала дать ей несколько минут. Знаю, это тяжело. Может быть, ей достаточно минуты-другой.

Жду в коридоре, когда дверь ванной откроется. Непохоже, чтобы она плакала.

– Все хорошо? – спрашиваю я, делая шаг к ней.

Она улыбается и судорожно вздыхает:

– Я назвала тебя впечатлительным. Вот и доказательство.

Она опять стала собой. Мне в ней это нравится.

Пока мы идем в ее спальню, я с улыбкой обнимаю ее и упираюсь подбородком ей в макушку.

– Тебе уже можно залетать?

– Не. – Она смеется. – Не в эти выходные. К тому же, чтобы обрюхатить девушку, нужно ее сначала поцеловать.

– Небось надомное обучение исключает сексуальное просвещение? Потому что я легко могу обрюхатить тебя без всяких поцелуев. Хочешь, покажу?

Она плюхается на кровать и берет книгу, которую читала мне вчера вечером.

– Поверю тебе на слово. К тому же надеюсь, что к последней странице мы вполне просветимся по части секса.

Я ложусь рядом и притягиваю ее к себе. Она кладет голову мне на грудь и принимается за чтение.

Крепко сжав кулак, я прижимаю его к боку, изо всех сил стараясь не прикасаться к ее рту. Ничего более совершенного я до сих пор не видел.

Она читает уже более получаса, но я не услышал ни одного слова. Прошлой ночью было гораздо проще уделять внимание повествованию, потому что я не смотрел на нее. Сегодня вся моя воля без остатка уходит на то, чтобы не поцеловать ее. Она опирается на меня, положив голову мне на грудь и используя меня вместо подушки. Надеюсь, она не слышит громкого стука моего сердца. Каждый раз, как она поднимает на меня взгляд, переворачивая страницу, я еще крепче сжимаю кулаки и стараюсь держать руки при себе, но мое сопротивление резонирует в биении сердца. И дело не в том, что я не хочу прикоснуться к ней. Я так сильно желаю этого, что испытываю физическую боль.

Просто я не хочу, чтобы для нее это было несущественным. Когда я прикасаюсь к ней, мне нужно, чтобы она это почувствовала. Чтобы все, что я ей говорю и делаю с ней, было существенным.

Вчера вечером, когда она призналась, что ничего не чувствует, когда ее целуют, с моим сердцем произошла эта странная вещь: оно как будто сжалось. Я встречался со многими девчонками, хотя ей этого не говорил. И ни на одну из них мое сердце не отзывалось так, как на нее. Я сейчас не говорю о сердечном чувстве к ней, поскольку, если быть честным, почти ее не знаю. Я говорю о физической реакции моего сердца на нее. Каждый раз, как она заговаривает, улыбается или, боже сохрани, смеется, мое сердце немедленно отзывается на это. Меня это бесит, но в то же время мне нравится, и я начинаю к этому привыкать. Стоит ей заговорить, как биение в груди напоминает мне: там еще что-то есть.

Потеряв Хоуп, я лишился огромной части своей души. В прошлом году я был убежден, что смерть Лесс унесла остатки моей души. Но, проведя последние два дня со Скай, я в этом усомнился. Пожалуй, все это время внутри у меня было не так пусто, как я полагал. Что бы там ни было, моя душа спала, а Скай постепенно пробуждает ее.

С каждым словом и каждым брошенным на меня взглядом она неосознанно вызволяет меня из этого многолетнего кошмара, в котором я жил, и я хочу, чтобы она продолжала это дело.

Черт побери…

Разжимаю кулак и подношу руку к ее волосам, рассыпанным по моей груди. Беру прядь и наматываю на палец, не сводя глаз с ее рта, пока она читает. Ловлю себя на том, что то и дело сравниваю ее с Хоуп, несмотря на старания этого не делать. Пытаюсь вспомнить, какими в точности были глаза Хоуп и были ли у нее на переносице такие же четыре веснушки, как у Скай. Каждый раз, принимаясь сравнивать их, сам себя останавливаю. Теперь это не имеет значения, не стоит об этом думать. Скай доказала, что она не может быть Хоуп, и мне надо принять это. Невозможно представить себе, что девочка, которую я когда-то потерял, лежит у моей груди, и я наматываю на палец прядь ее волос… Мне необходимо мысленно разделить их, пока я не совершил какую-нибудь глупость, например не назвал Скай другим именем.

Это был бы отстой!

Замечаю, что губы ее сжимаются в тонкую линию, и она перестает читать. Это очень обидно, потому что движение ее губ меня просто гипнотизирует.

– Почему перестала говорить? – спрашиваю я, не глядя ей в глаза.

Не отрываю взгляда от ее губ, надеясь, что они снова зашевелятся.

– Говорить? – переспрашивает она, искривив губы в усмешке. – Холдер, я читаю. Это совсем другое. А тебе, похоже, и дела нет.

Досада в ее голосе вызывает у меня улыбку.

– Ну как же, есть. – Я приподнимаюсь на локтях. – До твоих губ. Может быть, не до слов, которые с них слетают, но до самих губ – точно.

Я выскальзываю из-под нее, и она оказывается на спине, потом перемещаюсь вниз и ложусь рядом с ней. Притягиваю ее к себе и снова начинаю забавляться с ее волосами. То, что она совершенно не противится, означает лишь, что весь остаток треклятой ночи мне придется бороться с собой. Она уже дала мне понять, что хочет поцелуя. И черт меня побери, если мне придется еще хуже, чем в тот момент, когда я оставил ее у холодильника!

Блин! От одной мысли об этом я завожусь почти так же, как если бы это происходило на самом деле.

Выпускаю прядь ее волос и смотрю, как мои пальцы прижимаются к ее губам. Не знаю, что происходило за последние пять секунд, но сейчас я смотрю на свою руку, которая слегка прикасается к ее губам, словно я утратил контроль над собственными конечностями. У моей руки собственный разум, но мне наплевать… и я не хочу ее останавливать.

Чувствую на кончиках пальцев ее дыхание, и, чтобы сфокусироваться на чем-то ином, помимо желания, мне приходится кусать себя за щеку изнутри. Ибо сейчас важны не мои желания, а ее. И я очень сомневаюсь, что она хочет попробовать мои губы так же сильно, как я – ее.

– У тебя красивый рот. – Я продолжаю медленно поглаживать его кончиками пальцев. – Не могу наглядеться.

– Надо попробовать на вкус, – говорит она. – Он восхитительный.

Святые угодники!

Я зажмуриваю глаза и склоняю голову к ее шее, заставляя себя не смотреть на эти губы:

– Прекрати, шалава злая.

Она смеется:

– Ни за что. Это ведь ты придумал дурацкое правило, почему я должна его выполнять?

О господи! Для нее запреты на поцелуи – это игра, и она будет бесконечно дразнить меня. Не могу этого позволить. Если я поддамся и поцелую ее, пока она еще не готова, то не смогу остановиться – я это знаю. Не представляю, что сейчас творится в моей груди, но мне в самом деле нравится быть рядом с ней. Если у меня получится затянуть все это, чтобы она почувствовала то же, что и я, то именно так я и поступлю. Даже если потребуется несколько недель, чтобы довести ее до этой точки, я буду ждать неделями. А между тем сделаю все возможное, чтобы ее следующий первый шаг стал значительным.

– Потому что ты знаешь, я прав, – объясняю я, почему ей нужно помочь мне в выполнении этого правила. – Мне нельзя тебя целовать, потому что поцелуи заводят дальше и еще дальше, а при нашем темпе к следующим выходным у нас иссякнет запас первых шагов. Разве не хочешь растянуть?

Отодвигаюсь от ее шеи и смотрю на нее сверху вниз, вполне сознавая, что между нашими губами расстояние меньше, чем между телами.

– Первые шаги? – с любопытством спрашивает она. – А сколько их?

– Не так уж много, вот почему лучше растягивать. Со дня знакомства мы уже прошли их немало.

Она наклоняет голову, и на лице ее появляется очаровательно-серьезное выражение.

– Это каких же?

– Самых простых. Первое объятие, первое свидание, первый сон вместе (правда, я-то не спал). Осталось совсем немного. Первый поцелуй. Первый сон, но уже без сна. Первая свадьба. Первый ребенок. Потом все кончится. Жизнь станет приземленной и скучной, и мне придется развестись с тобой и жениться на женщине на двадцать лет моложе, чтобы все началось сначала, а ты погрязнешь в домашних хлопотах. – Я с улыбкой прижимаю ладонь к ее щеке. – Понимаешь, детка? Все для твоего блага. Чем дольше я тяну с поцелуем, тем больше пройдет времени, прежде чем я вынужден буду оставить тебя на бобах.

Она смеется, и от этого звука мне становится трудно дышать, поскольку в горле появляется огромный комок, и я с трудом сглатываю.

– Жуткая логика, – говорит она. – Ты мне теперь не так уж и нравишься.

Вызов принят.

Плавным движением я ложусь сверху, удерживая вес на руках. Если я сейчас прикоснусь телом к любой части ее тела, то мы очень быстро перейдем ко вторым и третьим шагам.

– «Не так уж»? – глядя прямо ей в глаза, спрашиваю я. – Значит, было «очень даже»!

Ее глаза темнеют, и она качает головой. Вижу, как чуть заметно шевелится ямка у основания горла, когда она сглатывает, перед тем как заговорить.

– Ничего подобного. Меня от тебя тошнит. Пожалуй, не стоит меня целовать, иначе вырвет.

Я смеюсь, потом опираюсь на локоть, чтобы приблизиться к ее уху, по-прежнему стараясь не прикасаться к другим частям тела.

– Лгунья, – шепчу я. – Тебя ужасно тянет ко мне, и я это докажу.

Я всерьез собирался отодвинуться от нее, но, ощутив аромат ее кожи, не смог. Не успеваю принять никакого решения, а мои губы уже прижимаются к ее шее. Но сейчас я скорее ощущаю необходимость попробовать ее на вкус, чем принимаю решение. Когда я отодвигаюсь от нее, она судорожно вздыхает, и я могу лишь надеяться, что ее вздох был искренним. Мысль о том, что прикосновение моих губ к ее шее вызывает у нее то же ощущение, что и у меня, заставляет меня ликовать. Напрасно я принял вызов, потому что этот вздох подтолкнул меня к продолжению игры. Я вновь приближаю губы к ее уху и шепчу:

– Ты почувствовала это?

Глаза у нее закрыты, и она, тяжело дыша, качает головой. Я смотрю на ее грудь, вздымающуюся в опасной близости от моей.

– Хочешь, чтобы я продолжил?

Мне хочется, чтобы она умоляла меня снова сделать это, но она качает головой. Она дышит в два раза чаще, чем минуту назад, и я знаю, что достал ее. Я смеюсь над тем, как она категорично качает головой, и в то же время сжимаю простыню в кулаке. Придвигаюсь к ее рту, потому что вдруг переполняюсь желанием вдохнуть ее дыхание. У меня ощущение, что мне оно нужней, чем ей самой, и я вдыхаю, в то же время прикасаясь губами к ее шее. На этом я, правда, не останавливаюсь. Не могу остановиться. Продолжаю осыпать поцелуями ее щеку, спускаясь к уху. На миг замираю и произношу ровным голосом:

– Ну и как?

И она вновь упрямо качает головой, отклоняя ее назад и немного влево, чтобы облегчить мне доступ. Подношу руку к ее талии и, не спуская с нее глаз, просовываю руку ей под футболку и начинаю гладить по животу. Наблюдаю за ее реакцией, но у нее на лице сейчас строгое выражение, губы сжаты, словно она пытается сдержать дыхание. Не хочу, чтобы она сдерживала дыхание. Мне надо слышать его.

Когда я приближаю губы к ее скуле, она испускает сдерживаемый вздох, как я и надеялся. Вожу носом по ее щеке, вдыхая ее запах, потом опускаюсь ниже, чутко прислушиваясь к каждому легкому вздоху, слетающему с ее губ, словно это последние звуки, которые я услышу в жизни. Когда я добираюсь до ее уха, у меня активизированы четыре чувства и серьезно недостает пятого – вкуса. Знаю, что сегодня не смогу попробовать ее губы, но мне необходимо вкусить хотя бы какую-то ее часть. Прижимаю губы к ее уху, и она моментально обхватывает меня рукой за шею, притягивая к себе. Стоит мне ощутить ее отклик, и моя душа распахивается, я полностью поддаюсь ей, желая только, чтобы ее отклик не ослабевал. Сразу же раскрываю губы и начинаю скользить языком по ее коже, упиваясь ее сладостью и сохраняя ощущение в памяти. Никогда мне не доводилось испытывать подобное наслаждение.

Потом она издает стон, и, боже правый, в этом звуке тонет все, что я знал о своих желаниях или потребностях. С этого момента моей новой и единственной целью в жизни станет отыскание способа заставить ее снова издать этот звук.

Прижимаю ладонь к ее голове и отдаюсь на волю чувств, целуя и лаская каждый дюйм ее шеи, пытаясь найти то самое местечко, которое несколько мгновений назад вызвало подобную реакцию. Она откидывает голову на подушку, и я, воспользовавшись случаем, продолжаю изучать ее шею. Как только мои губы начинают приближаться к возвышению ее груди, я заставляю себя отступить, не желая дойти до момента, когда она попросит меня прекратить. Потому что я совершенно не хочу прекращать то, чем мы занимаемся.

Глаза ее по-прежнему закрыты, и я приближаю губы к ее губам, нежно целуя в уголок рта.

И вот оно. Из ее гортани вновь раздается тишайший и нежнейший звук. Не могу проигнорировать то, что в ответ на этот звук и у меня кое-что пробуждается. Продолжаю покрывать поцелуями уголки ее рта, умудряясь каким-то образом найти в себе силы отодвинуться от нее.

Мне приходится на миг притормозить, ибо если я этого не сделаю, то наверняка нарушу свое единственное на этот вечер правило: никаких контактов между губами. Знаю: поцелуй я ее прямо сейчас, и будет здорово. Но я не хочу, чтобы ей было здорово. Пусть будет неописуемо. Глядя на ее губы, я точно знаю, что для меня это будет неописуемо.

– Они у тебя восхитительны, – говорю я. – Как сердечки. Я могу глазеть на твои губы дни напролет, и мне не надоест.

Она открывает глаза и улыбается:

– Нет. Не делай этого. Если будешь только глазеть, то надоест мне.

Пропади пропадом эта улыбка. Мучительно видеть, как эти губы улыбаются, морщатся, надуваются, смеются и говорят, когда все, что мне нужно, – чтобы они целовали меня.

Но потом она облизывает губы, и все, что я знаю о страдании, начинает казаться пустяком по сравнению с толчками сердца в груди. Господи Исусе, эта девушка!

Я со стоном прижимаюсь лбом к ее лбу. Теперь, когда ее рот совсем близко от моего, я совершенно теряю самообладание. Опускаюсь на нее сверху, и в комнату словно врывается поток теплого воздуха, который окутывает нас. Мы оба чувствуем все одновременно, одновременно стонем, вместе двигаемся и вместе дышим.

И вот мы вместе отдаемся чувству. Всеми четырьмя руками мы стаскиваем мою футболку, словно две руки не могут с этим справиться. Как только футболка сброшена, она охватывает меня ногами, плотно прильнув ко мне. Я снова прижимаюсь лбом к ее лбу и раскачиваюсь над ней, найдя новый способ извлекать из ее рта эти еле слышные звуки, ставшие моей новой любимой мелодией. Мы продолжаем двигаться вместе, и чем чаще она дышит и стонет, тем ближе мои губы к ее губам в надежде сразу уловить эти звуки. Мне нужен лишь маленький образчик ее поцелуя. Маленький анонс, вот и все. Я слегка касаюсь губами ее губ, и мы оба судорожно вздыхаем.

Она чувствует это! Она в самом деле офигенно чувствует это, и я вполне удовлетворен. Не хочу ускорять ход событий, но и замедлять тоже не хочу. Пусть все остается как есть, потому что это обалденно.

Мне нравится ощущать скольжение ее губ по моим, и я немного отстраняюсь, чтобы облизнуть пересохшие губы. Затем выпрямляю ноги, перенося вес с колен, не ожидая, что это небольшое перемещение так на нее повлияет. Она выгибает спину и шепчет:

– О боже!

Чувствую, что должен ответить ей: она явно взывает ко мне, обнимая за шею и утыкаясь в меня головой. У нее дрожат руки, а ногами она обхватывает меня за талию, и я понимаю, что она не только чувствует это сейчас, но и всеми силами пытается этому противиться.

– Холдер, – шепчет она, вцепившись в мою спину.

Не знаю, хочет ли она, чтобы я ей ответил, но я потерял дар речи, так что это не важно. Я даже почти утратил способность дышать.

– Холдер.

На этот раз она более настойчиво произносит мое имя, и я целую ее в макушку, замедляя ритм движения. Она еще не попросила меня прекратить или притормозить, но я уверен, что именно это она собирается сделать. Я готов на все, лишь бы отклонить ее просьбу: она невероятно хороша, и я совершенно не хочу прекращать.

– Скай, если ты просишь меня прекратить, я прекращу. Но пожалуйста, не делай этого, потому что я совсем не хочу останавливаться.

Приподнявшись, я смотрю на нее сверху, продолжая еле заметно двигаться. Она все еще не просит меня остановиться, и, честно говоря, я этого боюсь. Боюсь, что если приторможу, то ее ощущения пропадут. Это пугает меня, поскольку знаю, что я сам буду продолжать ощущать ее в течение многих дней после этого. Мне приятно сознавать: то, что я делаю с ней сейчас, так на нее действует, что она должна попросить меня остановиться, а иначе она совершит неожиданный первый шаг.

Я глажу ее щеку тыльной стороной ладони, желая, чтобы она сделала сегодня этот первый шаг:

– Обещаю, мы не станем заходить дальше. Но пожалуйста, не проси меня прекратить на этом месте. Мне надо смотреть на тебя и слышать тебя, потому что я знаю, твои ощущения правильные, и это чертовски здорово. Ощущения просто потрясающие. И… пожалуйста.

Я прикасаюсь к ее губам легким поцелуем и моментально отодвигаюсь, пока это удивительное прикосновение не превратилось в нечто большее. Ее губы кажутся непостижимо совершенными. Чтобы овладеть собой, мне приходится приподняться над ней. Иначе в следующее мгновение я слечу с катушек. Я смотрю на нее, она смотрит на меня, пытаясь найти в моих глазах ответ на вопрос, на который может ответить только она сама. Я терпеливо жду, когда она решит, в какую сторону мы двинемся дальше.

Она качает головой взад-вперед и кладет ладони мне на грудь.

– Не надо. Что бы ты ни делал, не останавливайся.

Замираю, несколько раз мысленно повторяю ее слова, пока до меня не доходит, что она просила меня не останавливаться. Обнимаю ее за шею и прижимаюсь к ней лбом.

– Спасибо, – затаив дыхание, говорю я.

Потом опускаюсь на нее, и мы возобновляем движение в том же ритме. Чувствовать, как она прижимается ко мне, – такое неописуемое наслаждение. Вряд ли после этого я останусь прежним. Эта девушка подняла планку так высоко над головами всех прочих девчонок, что с ней никто не сравнится.

Я целую ее всюду, где к ней уже прикасались мои губы, согласуясь с ритмом ее вздохов и стонов. Почувствовав, как напрягается ее тело, я отрываюсь от ее шеи и смотрю на нее сверху вниз. Она глубже вонзает ногти в мою кожу, потом откидывает голову назад и закрывает глаза. Она прекрасна, но мне надо, чтобы она смотрела мне в глаза.

– Открой глаза, – прошу я. Она вздрагивает, но не смотрит на меня. – Пожалуйста.

Когда я произношу слово «пожалуйста», ее веки сразу же поднимаются. Ее тело начинает содрогаться подо мной, она морщит брови, пытаясь восстановить дыхание. И все это время мы не сводим глаз друг с друга. Мне остается лишь смотреть на это неописуемое зрелище, которое разворачивается перед моими глазами. Когда с ее губ слетает громкий стон, она не в состоянии больше держать глаза открытыми. Едва она закрывает их, как я вновь прикасаюсь губами к ее губам. Когда она наконец успокаивается, я перемещаюсь к ее шее, осыпая ее поцелуями, как хотел бы целовать ее в губы.

Вижу, как сильно и ей этого хочется, и ожидание становится для меня еще более значимым. После всего уже случившегося нелепо было бы не целоваться. Но я упрям, и мне приятно сознавать, что в следующий раз, когда мы будем вместе, мы испытаем очередное новое ощущение, которое сведет меня с ума еще сильнее нынешнего.

Прижимаюсь губами к ее плечу и приподнимаюсь на локте. Потом пробегаю пальцами по ее волосам и отвожу с лица выбившиеся пряди. У нее совершенно удовлетворенный вид, и от этого я тоже чувствую себя довольным.

– Ты потрясающая, – говорю я, понимая, что этим словом невозможно выразить мое восхищение ею.

Улыбнувшись, она одновременно со мной делает глубокий вдох. Валюсь на кровать рядом с ней. Моя душа теперь ожила, и единственное, чего мне недостает, – это прижаться губами к ее губам. Стараюсь выбросить из головы эту мысль, успокаивая себя тем, что приноравливаюсь к ее дыханию.

Отыскав надежную точку, чтобы прикоснуться к ней, я подношу к ней руку и зацепляюсь мизинцем за ее мизинец. Прикосновение кажется таким знакомым. Таким правильным, но слишком запоздалым. Я зажмуриваю глаза и пытаюсь не дать сознанию убедиться в своей правоте.

Она – Скай. Вот кто она такая. Я сомневаюсь в этом только потому, что она кажется такой знакомой. Этого вряд ли достаточно, чтобы убедить меня в обратном.

Надеюсь, интуиция меня подводит, потому что, если я прав, эта правда ее погубит.

Пожалуйста, пусть она будет Скай.

Меня преследует опасение, что я прав, и я сажусь в кровати, чтобы оторваться от нее. Нужно очистить голову от всего этого бреда.

– Мне пора, – заявляю я, глядя на нее сверху вниз. – Больше не выдержу ни секунды.

Я не кривлю душой. Действительно не могу оставаться с ней в кровати больше ни секунды, хотя она едва ли понимает истинную причину. А мне нужно уйти вот почему: я напуган тем, что моя интуиция меня не подвела.

Встаю и натягиваю футболку через голову. В ее взгляде вопрос: не отвергаю ли я ее? Она, наверное, думала, что я поцелую ее на прощание, однако ей предстоит еще узнать, что я держу свое слово.

Наклонившись к ней, я ободряюще улыбаюсь:

– Я не шутил, когда говорил, что сегодня не стану тебя целовать. Но, черт возьми, Скай, я понятия не имел, как ты все жутко усложнишь.

Обнимаю ее за шею и наклоняюсь, чтобы поцеловать в щеку. Она судорожно вздыхает, и я с огромным трудом отрываюсь от нее и вылезаю из кровати. Иду к окну и вынимаю из кармана телефон, не сводя с нее глаз. Послав ей короткую эсэмэску, подмигиваю, а потом вылезаю из окна. Опустив раму, отхожу на несколько шагов. Как только окно закрывается, она выскакивает из кровати и выбегает из спальни, скорей всего, чтобы взять сотовый и прочитать сообщение. Обычно ее волнение вызывает у меня смех. Но сейчас я тупо смотрю на окно ее спальни. На сердце становится тяжело, когда медленно складываются фрагменты пазла, подходящие к ее имени.

«Небо[3]всегда прекрасно…»

Воспоминания заставляют меня вздрогнуть. Опираюсь рукой о кирпичную стену и глубоко вздыхаю. Это, право, почти курьез: я стою здесь, считая возможным, что это могло случиться через тринадцать лет. Если это правда… если она действительно та самая девочка… это ее погубит. Именно поэтому я отказываюсь принять это без вещественного доказательства – чего-то такого, что я смогу потрогать и подтвердить свои догадки. Без вещественных доказательств она останется для меня Скай.

И я хочу, чтобы она была Скай.