Обрести любимого Смолл Бертрис
Валентина почувствовала, как в ней закипает неукротимый гнев. Ее первым побуждением было вцепиться в безмятежные, красивые лица, но потом она поняла, что три девушки были просто глупыми рабынями. Их вины в том, что случилось с ней, не было. Она подавила свой гнев.
— Где я? — спросила она. — Мне по крайней мере можно узнать, где я? — «Если я узнаю где, я смогу придумать, как сбежать отсюда».
— Ты на острове Тысячи цветов, Накш, — ответил мужской голос. Валентина повернулась и увидела темнокожего человека, который давал ей снадобье.
— Кто ты? — отрывисто спросила она.
Она сразу же невзлюбила его, заметив, какое наслаждение получает он, чувствуя свою власть над ней.
— Меня зовут Шакир. Мне приказали быть твоим личным евнухом. Здесь, в Звездном доме, я главный. Есть еще три других евнуха, чтобы помогать мне. Их имена тебе знать не нужно.
— Зачем ты украл меня, Шакир? Я богатая и знатная женщина в моей стране и пользуюсь большой благосклонностью моей королевы. Ты знаешь, что я дружна с валидой Сафией. Я также почетный гость семьи Кира, которая, несомненно известит валиду и султана о моем исчезновении. Тебе должно быть известно, как влиятельны и сильны Кира. Ты совершил ужасное преступление, но, если ты немедленно вернешь меня в дом Кира, я прощу тебя. Я ничего не скажу о твоем глупом поступке. — Валентина попыталась выглядеть так же храбро, как храбро звучали ее слова.
Легкая улыбка тронула губы Шакира. Он был высоким, худощавым мужчиной с длинным, прямым носом и черными миндалевидными глазами. Его большие губы и гладкая черная кожа говорили о его африканском происхождении. Его одежда была очень дорогой, красный с серебром халат из парчового бархата и шитый серебром тюрбан с большой черной жемчужиной в центре.
— В отличие от этих легкомысленных бабочек, которые будут твоими подругами, Накш, — он указал на трех женщин, — ты умная женщина. Тебя приметил мой господин, а поскольку его высоко ценит султан, на поступок не захотят обращать внимание, если даже он и будет раскрыт, хотя его не раскроют. Ты была просто одной из многих женщин под чадрой, которые сегодня вышли за покупками на Большой базар. Слуги моего господина сработали так быстро, что у тебя не было времени привлечь к себе внимание. Поэтому ничего необычного не случилось сегодня на Большом базаре, что могло бы заставить кого-то вспомнить о случившемся. Ты исчезла с лица земли. Твои друзья попытаются установить твое местопребывание, Накш, но где они будут тебя искать и к кому они обратятся за помощью?
— Кира обратятся к валиде! — огрызнулась Валентина.
— Что она может сделать? Сказать султану, что на улицах стало небезопасно? Что сделает султан? Он прикажет моему господину послать янычар искать тебя. Как ни странно может показаться, но они тебя не найдут. — Шакир рассмеялся. — Смирись со своей судьбой, Накш. У тебя никогда не будет иной жизни, кроме этой.
— Пошел к черту! — крикнула Валентина. Три красивые девушки были потрясены, если не словами, то ее тоном. Никто никогда не осмеливался говорить так со старшим евнухом.
— Накш, ты не должна обижать Шакира, — ласково предупредила ее Гюльфем. — Его очень любит главный евнух Хаммид. Его надо уважать. Он хочет быть твоим другом. С его помощью ты легко сможешь стать одной из любимых женщин нашего господина. Если он не будет помогать тебе, тебя могут продать на базаре, и ты закончишь жизнь в каком-нибудь ужасном месте.
— Я не хочу становиться одной из любимых женщин вашего господина, — рявкнула Валентина. — Меня зовут Валентина Сен-Мишель, я знатная англичанка. Я обручена с лордом Бур-ком. Я свободная женщина и не уступлю ни одному мужчине, кроме своего жениха. Ты понимаешь это, Шакир? Никогда я не признаю другого мужчину, кроме своего жениха!
— Ты переутомилась, Накш, — последовал короткий ответ. — Хазаде, приготовь шербет для Накш. Сах, позаботься о ее ужине, потому что она не ела весь день.
Валентина бросилась на евнуха, намереваясь вцепиться ногтями в его лицо, но он поймал ее за руки и с силой швырнул на большую кровать.
— Попробуй сделать так еще раз, Накш, и тебя свяжут, — сказал он очень спокойно. — Ты понимаешь меня? В моих руках находятся твоя жизнь и смерть.
Она сверкнула глазами, меряясь с ним силой воли. Но наконец решила отвернуться. Пусть евнух думает, что победил. Она не позволит ему понять, как сильна она на самом деле.
Рыжеватая Хазаде подала ей чашку. Кивнув ей в знак благодарности, Валентина выпила слишком сладкий грушевый шербет. Сах принесла ей тарелку с ломтиками баранины, свежим хлебом, оливками и абрикосами. Ложек не было, поэтому Валентина ела руками. Когда она кончила, Гюльфем убрала тарелку и подняла ее с кровати.
— Давай сейчас вымоемся, — сказала она сладким голосом. Все четыре женщины прошли в красивую баню, выложенную синими и белыми изразцами, в которой был бассейн с теплой, надушенной водой.
— Хотя мы и принадлежим к гарему нашего господина, — продолжила Гюльфем, — нам приказали прислуживать тебе, Накш — Она отстегнула изящную золотую цепочку с бедер Валентины.
— Я и сама могу вымыться, — отрывисто бросила Валентина.
— Знатной женщине не положено делать черную работу, даже для самой себя, — проворчала Гюльфем. — Кроме того, — продолжила она, понизив голос, чтобы ее могла слышать только Валентина, — если ты не позволишь нам исполнять наши обязанности, как нам было приказано, Шакир доложит об этом и нас побьют Наш господин точно приказал, что мы должны сделать, а ему нужно подчиняться во всем. Непослушание иногда означает смерть.
— Они накажут вас из-за меня? — недоверчиво спросила Валентина. Все трое усердно закивали.
Чем больше Валентина узнавала Восток, тем меньше он нравился ей.
— Ты должна понять, Накш, — сказала обычно спокойная Сах. — Мы только рабыни.
— Я не рабыня! — взорвалась Валентина.
— Ты рабыня, как и мы, — терпеливо сказала Гюльфем. — Единственная разница между нами в том, что ты сейчас пользуешься благосклонностью нашего господина.
Валентина почувствовала, как в ней снова закипает гнев, но она подавила его. Гюльфем и ее подруги были бессильны изменить свое положение, и не они похищали ее. Они искренне старались ухаживать за ней, и было бы неблагородно причинять им дополнительные неприятности.
— Очень хорошо, — согласилась она, — вы можете вымыть меня.
Щебеча, они суетились вокруг нее с мылом и губками. Валентина стойко терпела их действия. Даже их нагота казалась ей несколько более терпимой. Ей нужно было хорошо выспаться. День был ужасным. Завтра она обследует остров и попытается придумать, как можно сбежать. Она по-прежнему кипела от злости из-за того, что ее похитили.
— Иди сюда, — поманила ее к себе Хазаде. — Тебя надо натереть розовой мазью, чтобы твоя кожа сияла, как шелк.
— Ваш господин не получит удовольствия от меня, — пробормотала Валентина сквозь зубы, но они не услышали ее. А через секунду она была потрясена тем, что мазью ее собирается натирать евнух Шакир.
Он с насмешкой смотрел на нее, как бы вызывая ее возражения. Его черные глаза читали ее мысли.
— Ложись на живот, — приказал он, и она без слов подчинилась. Она поняла, что не должна тратить силы на бесплодные перебранки.
Прикосновение его рук к плечам и спине было терпимым, но когда Шакир начал сильно растирать ее ягодицы, Валентине пришлось подавить свое беспокойство. Его прикосновения, однако, были равнодушными, и она расслабилась. Три молодые женщины сидели, скрестив ноги, на подушках, тихо играя на музыкальных инструментах и напевая высокими, тонкими голосами о саде любви. Руки евнуха переключились на ее ноги и наконец на ступни. Потом он приказал ей перевернуться на спину, и его руки начали двигаться по ее телу в обратном направлении.
Лежа на спине, трудно было скрыть от Шакира свое отвращение. Она твердо заставила себя принять безразличное выражение и, закрыв глаза, сконцентрировалась на своем дыхании. Когда его большие пальцы стали кружить вокруг бугорка Венеры, она чуть не вскрикнула. Но похоти в прикосновениях евнуха не было. Массаж женского тела был только одной из его каждодневных обязанностей.
— У тебя красивые груди, — заметил он обыденным тоном, когда начал натирать их. — Господин будет очень доволен.
Ей захотелось заплакать, но она храбро сдержала слезы. Со времени ее пребывания в лагере Тимур-хана она не чувствовала такого унижения.
Потом все кончилось, и Шакир приказал им ложиться спать. Четыре молодые женщины должны были спать вместе на одной большой кровати Гюльфем, Хазаде и Сах положили Валентину в центре, потом улеглись кольцом вокруг нее. Вошли два евнуха и погасили лампы, погрузив комнату в темноту. Хотя прошло всего несколько часов, с тех пор как она очнулась после наркотического дурмана, Валентина почувствовала, что быстро проваливается в сон.
Утром она обнаружила, что ее намерение исследовать остров, чтобы найти способ побега, неосуществимо. Шакир никому из них не позволял гулять в саду. Господин, объявил он напыщенно, еще не готов позволить им это. Они были вынуждены оставаться в доме в этот день и два последующих дня. Они проводили время в банях, на массажном столе, за едой и разговорами. Казалось, что на теле Валентины сосредоточено все внимание ее соседок. Они натирали его мазью, намазывали маслом и гладили до тех пор, пока Валентине не стало казаться, что она сходит с ума.
Ее протесты против их чрезмерного внимания все трое просто не замечали. Господин, терпеливо объясняли ей, как будто имели дело с непонятливым ребенком, не должен быть разочарован в ней после всех тех волнений, которые он пережил, чтобы получить ее. Валентина поняла, что разговаривать с ними было все равно, что убеждать трех котят. Ее раздражали соседки, которые, хотя и были добрыми по натуре, казалось, не имели в жизни никаких других интересов, кроме своего господина, его желаний и удовольствий.
Валентина возненавидела все это — наготу, бесконечную возню с ее телом, как будто она была птицей, которую ощипывали, перед тем как зажарить, и розовый аромат бальзама, которым они красили ей губы. Из-за грима и украшений она чувствовала, что больше не является Валентиной Сен-Мишель, леди Бэрроуз. Она не была настоящей.
Прошла неделя. Две недели. Шакир видел, что Валентина близка к безумию из-за своего строгого режима. Измученная бесконечными тоскливыми разговорами с Гюльфемой, Сах и Хазаде, она проводила большую часть времени, вышагивая в целях моциона по дому. Это возмущало остальных женщин, которые предпочитали малоподвижный образ жизни.
— Я еду сегодня в город, — объявил Шакир однажды утром. — Попытаюсь получить разрешение для тебя гулять в саду, Накш. Ты похожа на тигрицу в клетке и должна, как я понимаю, получить свободу и свежий воздух. Не пытайся запугать моих евнухов в мое отсутствие. Они доложат мне о твоем поведении, и я накажу тебя, если ты не послушаешься. Ты достаточно умна, чтобы понять, что я сделаю так, как говорю. — С этими словами он ушел.
Остров Тысячи цветов был просто высокой скалой на Босфоре. Он высоко тянулся вверх над темными водами пролива и был обитаем только в своей верхней части, где посреди сада стоял Звездный дом. Шакир торопливо спустился по ступеням, выбитым в скале острова, к каменному причалу у его подножия. Там его ждал каик, который прислали за ним по сигналу, поданному им утром. Евнух вошел в лодку и, усевшись, дал сигнал гребцам.
Непросто нести бремя власти, размышлял он, пока они плыли через покрытое утренним туманом море. С Накш было очень трудно иметь дело, и он должен сказать об этом главному евнуху. Тем не менее до сих пор у него все получалось хорошо. Дух женщины не был сломлен, потому что ему настойчиво внушили, что хозяин этого и не хотел. Она, однако, начала подчиняться его воле, хотя сама еще не подозревала об этом. Улыбаясь, он размышлял о своем возможном возвышении до положения главного евнуха, когда теперешний носитель этого титула удалится на покой. Он считал, Что является достойным претендентом на это место.
Каик стукнулся о пристань дворца, и Шакир очнулся от мечтаний. Он выпрыгнул из лодки и торопливо пошел по ступеням. Ему, так же как и женщинам, хотелось уехать с острова, потому что дни там были длинными и скучными. Тем не менее стоило позаботиться, чтобы получить награду за хорошую службу.
— Садись, Шакир, садись, — сказал главный евнух Хаммид своим высоким, певучим голосом. Он приветливо сделал знак рукой молодому человеку, приглашая его на диван напротив. Главный евнух был черным, как уголь, мужчиной, маленький рост которого делал его еще более толстым. Он был одет в свободный халат из изумрудно-зеленого шелка, отделанный темным соболем. В центре его парчового тюрбана сверкал большой бриллиант.
— Благодарю тебя, господин Хаммид, — сказал Шакир и сел. Красивые, не достигшие половой зрелости рабыни подали вкусные булочки, липкую халву, маленькие плошки с засахаренным миндалем и, наконец, тонкие чашки с густым, очень горячим турецким кофе. Шакир бросил в кофе несколько кусочков льда, потом с жадностью проглотил горячий напиток, прежде чем он обжег ему горло.
Главный евнух наблюдал за ним из-под опушенных век. Ему доставляло удовольствие следить за своим подчиненным, который явно очень хотел что-то рассказать, но не осмеливался сделать это без разрешения. Терпение, считал Хаммид, было качеством, достойным уважения, но требовалось время, чтобы его воспитать. Он попивал свой кофе, затягивая молчание. Потом неожиданно его взгляд сосредоточился на молодом человеке, и он резко бросил:
— Рассказывай, Шакир!
Шакир чуть было не уронил свою чашку из тонкого, как яичная скорлупа, фарфора, но быстро оправился и начал говорить:
— Женщина, которую надо называть Накш, очень упрямое создание, господин Хаммид! Хотя она добра к своим трем соседкам, потому что зла к ним не питает, у нее свирепый нрав, который она выказывает перед другими слугами. Я держал ее взаперти в течение двух недель, потому что боялся выпускать ее в сад. Это могло вызвать у нее мысли о бегстве. И все же могу сказать, что она об этом думает. Она из тех женщин, которые могут пойти на самоубийство не из отчаяния, а просто, чтобы избежать того, что она считает невыносимым. Она не слабое создание, склонное к унынию и грусти.
— Ты готовишь ей еду точно, как я приказывал? — спросил евнух. — Нужно, чтобы ты делал это аккуратно.
— Да, господин Хаммид, я был очень внимателен. Я добавлял в каждое ее кушанье точное количество трав, специй и возбуждающего, как вы приказывали. И ее кушанья тщательно продумывались. Ей давали пищу, которая способна усиливать страсть. Но она очень сильная женщина, способная сопротивляться нам, даже сама о том не подозревая.
— Да, — задумался Хаммид, — эти англичанки сильные женщины. Я имел дело с ними и раньше, и с ними не просто. Их волю можно сгибать, но сокрушить их невозможно. Это не простая задача. Не простая, — размышлял он вслух задумчиво. — И все же раньше я делал это и сейчас могу сделать это снова. Я должен сделать это снова! Два года господин не проявлял особого интереса к гарему. Нет, конечно, он развлекал себя женщинами, но после смерти Инсили он не изменился. Он, о чьем гареме рассказывают легенды, позволил ему почти погибнуть. Я делал все, что мог, чтобы изгнать тех, кто слишком ожирел или обленился. Я заменил их такими изысканными созданиями, как Гюльфем, Хазаде и Сах, но чего я добился? Он использует их просто для удовлетворения своих телесных желаний. Он не проявляет к ним настоящего интереса. Я боюсь, что Инсили убила его интерес к другим женщинам.
Эта женщина первая, которая заинтересовала его после Инсили. Он дрожит от желания обладать ею, и на этот раз он желает не только ее тело. Он желает ее любви, саму ее душу.
Шакир пожал плечами.
— Женщина его собственность. Он может овладеть ею в любое время.
— Нет, нет, глупец! — выбранил его Хаммид. — Если бы он желал только тела этой женщины, он, конечно, мог взять ее. Ему нужна ее душа и сердце, разве ты не понимаешь этой тонкости, Шакир? Сначала ее надо заставить желать его. После того как он поймает ее в паутину своей страсти, она даст ему все, что он хочет от нее. Все!
— Разве тогда она не наскучит ему? — спросил Шакир.
— Возможно, да, — ответил главный евнух, — а возможно, И нет. Нет, если она так же умна, как и красива. Однако это не имеет значения. Важно только то, что он снова проявляет серьезный интерес к своему гарему. Помни, что наша власть в этом доме держится на гареме. Если у господина не будет интереса к гарему, тогда и мы, мой друг, тоже не будем ему нужны. Подумай об этом, мой дорогой Шакир.
— Это ужасающая мысль, господин Хаммид, — сказал Шакир, незаметно вздрогнув. — Скажи мне, что я должен сделать, чтобы Накш стала более сговорчивой, потому что мне невыносима мысль о том, что мы можем потерпеть неудачу.
— Возвращайся на остров Тысячи цветов, — сказал Хаммид. — Позволь женщинам свободно гулять в саду сегодня днем. Свежий воздух и движение пойдут им на пользу. Подай им ужин до захода солнца и проследи, чтобы Накш получила двойную дозу моего особого эликсира во фруктовом шербете. Пусть женщины вымоются и уделят Накш особое взимание. Господин приедет на остров сегодня вечером за два часа до того, как взойдет луна. Он будет развлекаться с тремя женщинами, но не с Накш. Она должна будет смотреть. Насильно, Шакир, потому что женщины в таких делах сначала могут , оказаться не в меру стыдливы.
Позаботься о том, чтобы она смотрела, Шакир. Для моего плана наиболее важно, чтобы мой господин и другие женщины раздразнили ее. Если ты точно следовал моим советам в течение последних двух недель, тогда Накш изнежилась и расслабилась душой и телом. Я никогда не знал женщины, которая сопротивлялась бы так долго, как она, но думаю, что это можно объяснить тем, что Накш недавно оторвали от ее родных. Мы должны разрушить ее связь с прошлым, потому что господин желает ее все больше день ото дня. Она превратилась в его навязчивую идею. Мне остается только надеяться на то, что реальность будет такой же приятной, как и ее предвкушение.
Сегодня мы начинаем нашу военную кампанию, Шакир, потому что любовь — это всегда сражение. Эта женщина не девственница, поэтому она знает восторг страсти. Сегодня вечером она будет смотреть на своего господина и не сможет не вспомнить чувства, которые испытывала. Вскоре она начнет тосковать по страсти, которой когда-то наслаждалась.
В конце концов ее воля будет подчинена нашей цели, и у нее не останется выбора, кроме как отдаться нашему господину и хозяину, — заключил Хаммид.
Шакир припал к ногам евнуха.
— Ты так мудр, господин Хаммид, — сказал он с неподдельным чувством.
Довольная улыбка расплылась на лице Хаммида.
— А ты так болезненно честолюбив, Шакир, — сказал он снисходительно, — что когда-нибудь наберешься опыта и займешь мое место. Однако сначала ты должен учиться, а когда имеешь дело с женщинами, всегда можно найти что-то новое для себя. Несмотря на их слабость, они бесконечно изобретательны. Теперь поднимайся и возвращайся на остров?
Шакир вскочил. Без конца кланяясь, он спиной вышел из комнаты главного евнуха. Его сердце возбужденно колотилось, потому что, кажется, господин Хаммид остался доволен им.
Хаммид с улыбкой наблюдал, как он уходил. Шакир — замечательный ученик и однажды станет прекрасным главным евнухом. Не таким, как этот надутый и тупой Осман, который позволил Инсили убежать с острова Тысячи цветов несколько лет назад. Как удачно получилось, что Османа тогда убили. Хаммид сам мог бы задушить его голыми руками. Их господин поверил, что Инсили умерла, иначе они все лишились бы голов. На этот раз ошибки быть не должно. Их господин хочет эту женщину, и, воля Аллаха, он получит ее! Пусть он владеет ею, пока это доставляет ему удовольствие, хотя Хаммид не думал, что господин будет пленен ею, так же как был пленен Инсили. Она была редкостным созданием. Хаммид не верил, что Накш сможет долго пленять его господина.
Теперь он должен пойти и доложить своему господину о посещении Шакира и рассказать ему подробно свои задумки о предстоящем поединке. Он встал с дивана с поразительной легкостью для человека такого веса и прошел к окну, откуда был виден каик Шакира, плывущий через Босфор к острову.
Сегодня вечером взойдет новая луна. Главный евнух Хаммид считал это отличным предзнаменованием. Шакир выполнит порученное и, конечно, хорошо выполнит. Удача, несомненно, улыбнется им.
Возбуждение переполняло Шакира вместе с осознанием собственной значимости, когда он быстро преодолел несколько последних ступенек и вошел в сад. Хаммид был доволен им! Его звезда восходила! Конечно, Хаммид протянет еще много лет, но он, Шакир, молод. Он может позволить себе ждать благоприятного случая, пока он наслаждается расположением главного евнуха. Он торопливо шел по белой гравийной дорожке к дому и, войдя внутрь, сказал невозмутимо:
— Я вернулся из дворца своего хозяина. Главный евнух Хаммид позволил гулять сегодня в саду. Твою уличную одежду принесут немедленно.
Уличное платье, к удивлению Валентины, состояло из тонких шелковых шальвар и такой же шелковой рубашки. Ей принесли туфли без задников, чтобы она не натерла ноги. Она тщательно постаралась скрыть свое возбуждение из-за того, что ей наконец-то разрешили свободно гулять в саду. Сейчас она сможет узнать расположение острова и подумать, как ей сбежать отсюда. На острове должна быть какая-то лодка, иначе как бы еще Шакир мог приехать и уехать?
Ее раздражало, что евнухи Холим и Гамза ходят следом за ней, но она снова скрыла свои чувства. Она очень удивилась, не увидев никакой лодки у причала, и спросила небрежно:
— Как Шакир добирается до дворца хозяина?
— Он подает сигнал, и за ним присылают каик, — ответил Холим.
Ее сердце оборвалось. Значит, на острове нет лодки. Как она может сбежать отсюда, если не будет лодки? Она достаточно хорошо умела плавать, но расстояние до берега было слишком большим. Со своего места, с вершины острова она видела, что пролив был испещрен опасной рябью течений. Как ей добраться до Стамбула, который едва виднелся вдали?
На какое-то мгновение ей стало очень страшно. Выхода нет? Никогда снова она не увидит Патрика? Никогда не вернется домой в Англию? Это были ужасные мысли, и в попытке успокоить себя она стала внимательно присматриваться к окружающему.
Сады были прекрасны. Мраморный дворец стоял точно посреди сада. С четырех сторон он был окружен искусственным прудом. Дорожки, посыпанные мелким белым гравием, разбегались по разным направлениям от прудов. В небольшом фруктовом саду с персиковыми и грушевыми деревьями уже были видны небольшие зеленые плоды на ветках. Вдоль некоторых дорожек росли величавые кипарисы или пахучие сосны. В садах было несколько небольших фонтанов, в которых плавали водяные лилии и золотые рыбки. Фонтаны выбрасывали воду из красивых каменных статуй.
Цветы были прекрасны. Никогда она не видела такого изобилия роз. В полном цвете были огромные кусты дамасских роз, их тяжелый, опьяняющий аромат наполнял воздух. Там были остро пахнущие розы «Золотой офир»и яркие клумбы с «Бальзамом султана», множество клумб, засаженных красными, розовыми, желтыми и белыми лилиями, которые только начали распускаться, кусты пурпурных и белых цветов, распускающихся ночью. Клумбы с душистым табаком источали пряный запах.
— Наш господин сам планировал сад, — гордо сообщила ей Гюльфем, когда они возвращались назад к дому с его блестящими прудами. — Он прекрасный садовник. Обычно высокородные господа имеют какое-нибудь ремесло, потому что то, что дарует Аллах, он может так же легко и отобрать назад. Сказано в Коране, что ничто не вечно.
Они перешли по решетчатому мостику через пруд, прошли через портик с колоннами и вошли в дом.
Их проводили в бани, и Валентину заставили снова терпеть услуги Гюльфем, Сах и Хазаде, чьи руки последнее время слишком задерживались на ее грудях и бедрах. В тот день они особенно усердствовали, как будто никогда не выполняли эту работу прежде.
Был подан ранний ужин, и Шакир настоял на том, чтобы Валентина доела все со своей тарелки, выпила свой бокал до последней капли. Свежий воздух сделал свое дело, и она погрузилась в легкий сон.
— Накш! Накш! — Она услышала, как кто-то настойчиво шепчет ее имя и открыла глаза. — Накш! Проснись! Господин сейчас придет! Шакир отправился встречать его!
Господин! Она села, протирая глаза. Это самонадеянное чудовище, который украл ее и запер в этой мерзкой шикарной тюрьме! Наконец-то она увидит его. Валентина соскочила с кровати, в то время как ее соседки распростерлись на полу, выражая тем самым крайнее почтение. В тени дверей долгую минуту неподвижно стоял мужчина. Потом он вошел в комнату с гибким изяществом большой, сытой кошки. Младшие евнухи поспешили принять его длинный белый шерстяной плащ и белый тюрбан. Они стали на колени и стащили с него сапоги, чтобы он не испачкал огромный узорчатый ковер, сняли с него парчовый жилет и кремовую шелковую рубашку. На его узких бедрах низко сидели белые панталоны, резко контрастируя с его сильно загорелым телом. Однако он был белым человеком, потому что сразу над его панталонами тянулась бледная полоска кожи цвета слоновой кости.
— Вы! — злобно прошипела Валентина.
Светлые серо-голубые глаза насмешливо смотрели на нее, и под подстриженными и завитыми темными усами сверкнула ослепительная белозубая улыбка. Он оглядывал ее дерзким оценивающим взглядом.
— Превосходно, — тихо сказал Чикала-заде-паша. Валентина вспыхнула, потому что неожиданно вспомнила о своей наготе, к которой уже привыкла. Ее длинные распущенные черные волосы взметнулись вокруг нее, когда она схватила первый подвернувшийся под руку предмет, который оказался небольшой вазой, и изо всех сил швырнула его в визиря.
Смеясь, он увернулся от летящей вазы и сказал Шакиру:
— Придержи ее. — Потом обратился к другим женщинам:
— Вы можете встать, мои маленькие цветики, и поздороваться со мной.
Гюльфем, Хазаде и Сах вскочили с криками радости и обняли своего господина и повелителя, покрывая его лицо поцелуями, обнимая его своими нежными руками, стаскивая с него панталоны и увлекая его на огромную кровать. Валентина удивленно смотрела на них. Потом евнухи схватили ее, и Шакир надел на нее наручники, обшитые бархатом. К каждому из наручников была прикреплена короткая золотая цепь. Ее подвели к стене, слева от двери, ведущей в баню. С одной стороны от двери висела шелковая драпировка, на которой была изображена влюбленная пара, сидящая в саду. С другой стороны находилась мраморная стена шириной четыре фута. В стену были вделаны два железных кольца, выкрашенных золотой краской. Когда Шакир прикрепил к ним цепи, Валентина подумала, что раньше она никогда не замечала эти кольца. Шакир стал справа от нее, голос его был тихим и зловещим:
— Я знаю тысячи разных способов причинить самую мучительную боль, Накш, и никогда не оставлять следов нигде, кроме сознания, где память о боли остается. Наш господин хочет, чтобы ты увидела его во время любовных утех и узнала, как удовлетворить его. Если ты без разрешения отведешь глаза от кровати, я получил указания наказать тебя, что доставит мне большое удовольствие. Ты поняла?
Она повернула голову и посмотрела на него, но он больно ущипнул ее за сосок.
— Ты будешь смотреть только на господина все это время, Накш, даже когда будешь отвечать мне! — сказал Шакир.
— Гадина! — яростно прошептала она. «— Когда я буду свободна, я выцарапаю тебе глаза! — Но глаз от кровати не отвела.
Чикала-заде-паша развалился на огромной кровати, окруженный тремя хорошенькими наложницами. Валентина была вынуждена признать, что он исключительно красивый мужчина. Плечи и грудь его широкие, живот плоский, а ноги длинные. Она слышала, что некоторые мусульмане выбривают волосы на теле, но к визирю это не относилось. Его грудь покрывали волосы, так же как и пах, где спокойно лежал член.
Как раз тогда, когда Валентина взглянула на эту часть его тела, Сах забралась между ног своего хозяина. Взяв его член в рот, она начала энергично ласкать его. Ей это явно нравилось. Гюльфем и Хазаде, лежа с обеих сторон от своего господина, по очереди целовали его чувственный рот, пока он играл с их круглыми, маленькими грудями, держа их в ладонях и возбуждая соски. Потом его пальцы скользнули между их бедер, лаская чувствительную мягкую кожу. Когда член визиря стал огромным, Сах подняла голову и вопросительно посмотрела на своего господина. С ласковой улыбкой он кивнул ей. Девушка приподнялась и насадила себя на этот огромный, с голубыми венами кол, твердый как слоновая кость, постанывая от непритворного удовольствия, пока ее тело принимало в себя всю длину его члена. Чикала-заде-паша пробормотал что-то неразборчивое, и немедленно Гюльфем и Хазаде встали и, тесно прижавшись к нему с каждого бока, сели на корточки так, чтобы он мог засунуть им между ног по несколько пальцев каждой руки. Вскоре чувственные крики удовольствия всех троих заполнили комнату.
Дерзкий взгляд визиря неожиданно встретился с глазами Валентины, и он улыбнулся ей медленной, понимающей улыбкой, заставив зардеться ее щеки. Она была потрясена увиденным, не веря, что один мужчина может пользовать сразу трех женщин. Он прочитал ее мысли.
— Говорят, Великий Могол Индии способен развлекаться сразу с шестью женщинами и полностью удовлетворять их, моя красавица. Девушка скакала на нем, как сейчас Сах скачет на мне. Две удовлетворяются так, как сейчас получают удовольствие Гюльфем и Хазаде. Еще две забавлялись большими пальцами на каждой ноге Могола. Последняя получала удовольствие от его умелого рта.
— Вы отвратительны, — сумела выдохнуть она. — Как вы могли сотворить такое со мной? Мой жених найдет вас, а когда он сделает это, он убьет вас, господин визирь! Если он не сделает так, султан воздаст вам должное! Я сама возьму в руки меч, который снесет с плеч вашу надменную голову!
Визирь расхохотался, по-настоящему веселясь. В отличие от трех маленьких конфеток, которые сейчас трудились, чтобы доставить ему удовольствие, Валентина была как уксус и пряности. Подобно всем женщинам, она в конце концов поддастся страсти, а когда это произойдет, именно он будет наслаждаться ее покорностью.
Три молодые женщины довели себя до неистовства и со стонами удовлетворения отвалились в сторону от Чикала-заде-паши. Визирь улыбнулся, сверкнув зубами, сам полностью удовлетворенный.
— Твой жених перевернул вверх дном весь Стамбул, моя красавица, и даже сейчас изливает свое раздражение во внешнем дворе Нового дворца, — издевательски сообщил ей визирь. — Валида резко пожаловалась султану на это происшествие, но, увы, прекрасная леди Бэрроуз исчезла без следа, и не осталось ни одного свидетеля ее насильственного похищения. Это делает положение очень затруднительным. Ходят слухи, что тебя унес джинн, который, узрев твою красоту, сильно возжелал тебя. — Он хихикнул.
Валентина была потрясена, но храбро ответила:
— Они найдут меня! Обязательно! И тогда, я надеюсь, султан позволит мне отделить голову от вашего тела!
Чикала-зале-паша снова рассмеялся с большим удовольствием. Три его наложницы торопливо обмывали его большие мужские части и руки ароматной водой. Они бросали потрясенные и неодобрительные взгляды на Валентину. Когда они кончили мыть его, визирь слез с большой кровати и встал прямо напротив своей пленницы. Он ленивым движением потискал округлость ее грудей, и в их взглядах скрестилась в яростной схватке их воля.
— Ты даже красивее, чем я предполагал, — сказал он спокойно, как будто они были одни. — Ты разожгла в моем сердце огонь страстного желания, которого я не испытывал годами. Кровь кипит в моих венах, и я жажду обладать тобой, Накш. — Его губы легко прикоснулись к ее щеке.
— Никогда! — с презрением бросила она, не в состоянии освободиться от его хватких рук и сопротивляясь ему, несмотря на цепи.
Он улыбнулся, и она могла поклясться, что улыбка его была сочувственной.
— Не говори глупостей, ведь ты неглупая женщина, — нежно упрекнул он ее. — Я увидел и захотел тебя. Я человек, который привык получать все, что хочет. Знаю, что ты понимаешь это, потому что ты не такая безмозглая или скучная, как эти три милые девицы, которые услуживают мне. — Его большие пальцы настойчиво терли ее соски. — Я могу быть терпеливым, Накш. Я хочу, чтобы ты захотела меня, до того как я возьму тебя. Наше обоюдное удовольствие будет от этого еще больше. — Он поцеловал ее в губы.
— Желать вас? Я никогда не захочу вас! — прошипела она, откидывая голову назад. — Вы сумасшедший, если рассчитываете на такое! — Она не знала, сколько еще может выносить его руки на своем теле, потому что ее приводили в смущение ее противоречивые чувства. Она ненавидела его, тем не менее его руки возбуждали.
— Ты уже хочешь меня. Ты еще недостаточно опытна, чтобы понять это, — насмешливо сказал он, убрав руку с ее груди и просунув ее между бедер, накрывая ладонью ее бугорок Венеры. Его палец легко проник внутрь, и она стала отчаянно извиваться, чтобы избавиться от этого издевательства.
— Ты уже истекаешь любовными соками, — пробормотал он, наклоняясь вперед, чтобы прошептать эти слова ей в лицо. — К тебе подкрадываются желания, которые ты сама не понимаешь. Как только твои мысли придут в согласие с твоим изумительным телом, в этот самый миг ты будешь готова принять меня.
Он отступил от нее на шаг и положил палец, которым дразнил ее, себе в рот, выразительно посасывая его и не отрывая глаз от своей пленницы.
— Ты свежа, как море, — объявил он ей. А потом резко отвернулся и вернулся к трем девушкам, которые ждали его на большой кровати.
Валентину трясло. Она неожиданно и необъяснимо испугалась. Суть его слов обожгла ее как огонь, выжигающий сухое поле. Она отвергала его всей своей душой, но, как оказалось, ее тело не подчинялось ей. Это тело начало откликаться на этого страшного мужчину, на его похотливые желания. Как могло быть такое? Она понимала, когда ее тело отзывается на действия любимого мужчины, но как могло оно откликаться так откровенно на действия человека, которого она ненавидела?
Чикала-заде-паша подмял под себя красивую Гюльфем. Глядя на Валентину, он взгромоздился на девушку.
Медленными, глубокими толчками своего могучего члена он приводил в изнеможение наложницу. Две другие девушки, сидящие на корточках с каждой стороны кровати, алчно наблюдали за своим господином и его избранницей. Блестящие глаза визиря ни на минуту не отрывались от Валентины, пока он удовлетворял свою похоть, и, к своему ужасу, Валентина угадала его мысли. Ему хотелось, чтобы сейчас под ним была она, и он представлял себе, что так оно и есть!
— Под нашим господином и хозяином могла быть ты, Накш, — прошептал Шакир, усиливая ее смятенное состояние. — Отдайся ему, и он сделает тебя счастливейшей из смертных.
— Оставь меня, — простонала Валентина. Великий Боже! Вид Чикала-заде-паши, совокупляющегося с Гюльфем, был отвратительно возбуждающим!
— Он подобен быку, наш хозяин! Неистощимый и искусный в обращении со своим огромным копьем, — шептал со знанием дела Шакир. — Ты, у которой был муж и жених, понимаешь в мужчинах. Мужской член нашего господина гораздо больше, чем у простых смертных, Накш. Ты же видишь это! Ты понимаешь! Представь, как он погружает свое копье в твои сладкие, ноющие глубины!
— Не-е-ет! — всхлипнула Валентина, изо всех сил пытаясь разорвать свои оковы.
— Даря тебе то, чего ты никогда не чувствовала, — продолжал евнух, горячо дыша ей в ухо. — Доставляя тебе сладкое удовлетворение, какого ты никогда раньше не знала! Ты его раба, Накш! Отдайся ему, и ты попадешь в рай!
Светлые серо-голубые глаза Чикала-заде-паши сверлили глаза Валентины, пока Шакир нашептывал ей свою молитву похоти. Она видела, как сильно хочет ее визирь, даже тогда, когда берет другую женщину. Сила его голодного желания перехватила ее дыхание. Беспомощно всхлипнув, Валентина потеряла сознание. Ее голова упала ей на грудь.
— Она упала в обморок, господин, — сказал евнух, точно определив ее состояние. — Что вы хотите, чтобы я сделал с ней?
— Освободи ее от оков и положи на кровать, — приказал визирь слуге.
С помощью одного из младших евнухов, ожидающих в полумраке, Шакир отвязал Валентину и положил ее на большую кровать. Потом он отошел к стене вместе с младшим евнухом. Там они сели на корточки, готовые прийти на помощь по первому зову.
— Бедная Накш, — сказала добрая Гюльфем. — Только вы, господин, можете утешить ее. Зачем она противится своей судьбе? Принадлежать вам, господин, — значит познать рай на земле. Неужели она не понимает?
Хазаде и Сах закивали в знак согласия.
Чикала-заде-паша улыбнулся своим трем нежным и покорным наложницам.
— Ей очень нужно утешение, цветы мои, но еще не сейчас. Накш упряма и чересчур горда. Она должна понять, как это поняли вы, что ее обязанность в жизни — доставлять мне удовольствие. Ничего больше. Разве не ради меня вы живете? — грозно спросил он.
— О да, господин! — сказала Гюльфем, говоря за всех них. Она упала на пол и покрыла поцелуями его ноги.
— Тогда вы поможете мне научить Накш тому, что, кажется, является для нее очень трудным уроком, — сказал визирь. Он переключил свое внимание на красавицу, лежащую на середине кровати. Ни одна женщина после Инсили не приводила его в такой восторг. Она нисколько не походила на Инсили, у которой были золотисто-рыжие волосы и зеленые, как листья, глаза. Так что же было в этой женщине, что его так тянуло к ней? Нет, не тянуло, а околдовывало вопреки здравому смыслу!
Валентина открыла свои фиалковые глаза. Первое мгновение она смотрела удивленно. Потом на ее лице появилось выражение гневного разочарования и пренебрежения.
Я понимаю, думал визирь возбужденно, дело не только в ее красоте, хотя, как и Инсили, красива она была необыкновенно. Именно это выражение открытого бунтарства возбуждало его. В этом плане она походила на Инсили. Он не встречал других таких женщин, потому что женщины должны быть нежными, а не дикими. Но необузданность Инсили и Накш необыкновенно возбуждала его чувственность.
Он ласково провел рукой по ее телу и глазами отдал указание другим девушкам. Две из них схватили Валентину за руки.
— Отпустите меня! — прорычала она на них. Голос ее был так свиреп, что они струсили. Но преданность своему господину была сильнее страха, и они крепко вцепились в ее руки.
— Не сопротивляйся, дорогая Накш, — умоляла ее Гюльфем. — Как ты можешь противиться прикосновению нашего господина Чикала-заде? Он самый искусный и замечательный любовник.
— Что ты можешь знать о любовниках, Гюльфем? — презрительно бросила Валентина девушке. — Сколько любовников было у тебя за твою короткую жизнь? Гюльфем была смертельно обижена.
— Я была невинной девственницей, когда поступила к своему господину, — сказала она робко. — Ни один мужчина, кроме моего возлюбленного господина, не знал меня.
— Значит, ты ничего не знаешь о любовниках, если тебе не с кем его сравнивать! Ты говоришь глупости, — презрительно бросила ей Валентина, безуспешно пытаясь увернуться от хищных рук визиря. — У меня был муж, и мой жених — это мой любовник! У меня есть кое-какой опыт. Никто, даже ваш хозяин, не умеет заниматься любовью так, как это делает со мной Патрик! Никто!
Три наложницы ахнули от возмущения. Эта женщина явно сошла с ума.
Чикала-заде-паша нагнулся, опасно приблизив губы к губам Валентины, и тихо сказал:
— У тебя злой язык, Накш. Ты не должна смущать трех моих невинных цветков. Тебе вскоре предстоит принять их суждение о любви, несмотря на твой обширный опыт. Никто, моя красавица, не сможет заниматься с тобой любовью так, как буду делать это я!
Его рот прикоснулся к ее губам, но, к ее удивлению — она ожидала грубости, — его поцелуй был нежным. Его рот легко скользил по ее губам, следуя их очертаниям, ощущая их упругость и сладость. Это глубоко потрясло ее.
— Я презираю вас! — выдавила она, когда он поднял голову. Она злилась на саму себя, потому что поцелуй доставил ей почти удовольствие.
— Сейчас, может быть, — согласился он. — Но придет время, и ты полюбишь меня, Накш. — Он снова склонился к ней. На этот раз его губы коснулись ее соска. В течение нескольких мучительнейших мгновений он глубоко втягивал нежную плоть, вызывая у нее нежелательные ощущения. Потом его язык начал выписывать нежные узоры на ее теле, спускаясь все ниже, отчего ее сердце забилось от ужаса, потому что она поняла, куда он неизбежно движется.
— Нет! — взмолилась она. — Нет! Прошу, не надо! Если он и слышал ее, то не подал вида, три ее соседки продолжали удерживать ее, а Гюльфем тихо бормотала:
— Не сопротивляйся, дорогая Накш. Пусть сила страсти приведет тебя в мир удовольствия. Ты хорошо знаешь этот мир. Почему ты сопротивляешься?
Валентина почувствовала, как его большие пальцы умело открывают дорогу его опытному языку. Протестовать было бесполезно, он не обращает на это внимания. Она не доставит ему удовольствия узнать, как он мучает ее.
Почему, удивлялась она, почему она так остро чувствовала его прикосновения, более остро, чем прикосновения других мужчин, которых она знала? Ей казалось, что она не может не отвечать на ищущие движения его языка. Сначала он погрузился прямо в ее глубину, а когда она отчаянно заскулила, он начал дразнить ее маленькое сокровище. Валентина исступленно пыталась обуздать реакцию своего тела, но даже ее сильная воля не могла противостоять умелому любовному искусству Чикала-заде-паши. На него невозможно было не откликаться и, раздавленная его решимостью и опытом, Валентина потеряла над собой контроль.
Он почувствовал это еще до того, как услышал ее стон, в котором было и удовольствие, и горечь. Он поднял голову и посмотрел ей в лицо, на котором сейчас появилось выражение блудливого удовольствия. Улыбаясь, он снова опустил голову и стал подводить ее к той грани, за которой должно было последовать удовлетворение, но не дав ей достичь завершения, он остановился, оставив ее на полдороге между раем и адом. Ее прекрасное тело сотрясалось от боли.
— Твое поведение совершенно неприемлемо для женщины, которую я выбрал своей возлюбленной, — сказал он шелковым голосом. — Когда ты научишься быть более послушной, Накш, тогда и только тогда я позволю тебе насладиться страстным завершением любовного акта. До этого ты будешь служить мне только игрушкой, низшим существом, с помощью которого я буду возбуждать свою тягу к более мягкому, более податливому телу. — Оттолкнув ее от себя, он привлек к себе Хазаде и нетерпеливо забрался на наложницу, которая с радостью оплела руками его шею.
Валентина свернулась в комок, вздрагивая от боли. Молчаливые слезы катились по ее лицу. Она никогда не думала, что мужчина может быть так жесток. Против ее воли он вынудил ее отдать ему ту часть себя, которую она не хотела отдавать никому, кроме Патрика. Потом, добившись своего, он отказался от нее. Она ненавидела его!
Вместе с приступом гнева физические мучения стали утихать. Ей хотелось доказать ему, что он не сломил ее, но она мудро скрыла свою небольшую победу. Этой ночью она поняла, какой наивной она была, несмотря на ее брак с Эдвардом и свою любовную связь с Патриком. Чикала-заде-паша открыл ей опасный и чувственный мир, о существовании которого она не подозревала.
Визирь был ненасытен. Его аппетит на женщин был так же велик, как и аппетит султана, и так же справедливо утолялся. Остаток ночи он развлекался, мучая Валентину, а потом удовлетворяя свое желание на трех покорных телах наложниц. Всякий раз, когда он терзал ее, Валентина ухитрялась ослабить те ощущения, которые вызывали у нее его издевательства, но она умно скрывала это.
Она почувствовала огромное облегчение, когда за час до рассвета Чикала-заде-паша и три его постельные подруги наконец заснули. Евнухов тоже сморило, и они повалились прямо на пол. Отодвинувшись подальше от них, Валентина, наконец, позволила себе отдохнуть.
Последовавшие дни слились в один из-за их однообразия: прогулки в садах, ванны и массажи, из-за которых ее кожа стала такой чувствительной, что малейшее прикосновение причиняло боль. Ее кормили вкусными и изысканными блюдами и несколько ночей в неделю Чикала-заде-паша проводил в Звездном доме, развлекаясь и пытаясь сломить ее волю.
Хотя Валентина умом могла сопротивляться ему, ее тело все более и более охотно откликалось на его необыкновенно страстные прикосновения. Война между ними никогда не прекращалась, и казалось, что никому из ни?? не суждено победить.
Она постоянно думала о Патрике. Был ли он по-прежнему в Стамбуле? Пытался ли он еще найти ее? Удалось ли ему добиться чего-нибудь за те три месяца, с тех пор как ее похитили?
После своего первого посещения визирь ничего не говорил о лорде Бурке, а Валентина не задавала вопросов, чтобы не доставлять ему удовольствия видеть ее отчаяние, потому что Чикала-заде-паша, похоже, мог использовать все в своих собственных интересах.
Побег с острова Тысячи цветов казался невозможным. Расстояние до берега было слишком большим, течение слишком опасным. Никакая лодка не подходила к острову, кроме той, которую вызывали заранее условленным сигналом. Один сигнал существовал для дневных часов, другой — для ночных. К своему разочарованию, Валентина не могла установить, как подавать эти сигналы. Узнай она об этом, она рискнула бы бежать. Конечно, ночь была предпочтительнее. Она не боялась евнухов. С ними можно было легко разделаться, потому что она узнала, где Шакир держит свой запас трав и лекарств. Она не думала, что Гюльфем, Хазаде и Сах могут помешать ей, однако она могла скрыться, пока наложницы спали.
Казалось, что ее единственным выходом была надежда на то, что Чикала-заде-паше все это надоест.
Он еще не овладел ею целиком. Ему было необходимо, чтобы она полностью подчинилась ему до того, как он сможет насладиться ею. Поэтому она молилась о том, чтобы он понял, что не в состоянии подчинить ее себе, и отпустил ее на волю. Это, конечно, будет скоро. Наступала осень, и она отчаянно хотела вернуться домой.
Глава 13
— Невозможно, чтобы кто-то мог просто исчезнуть бесследно, — твердо заявил лорд Бурк. — Во всем этом есть что-то странное. Прошло три месяца после похищения Вал, и не нашли никого, кто признался бы, что видел, как ее похитили. Как такое может быть, Симон Кира?
У Симона Кира и его отца Илии был растерянный вид.
— Господин, — начал молодой человек, — мы сделали все возможное, чтобы найти леди Бэрроуз.
— Этого недостаточно! — закричал Патрик Бурк, кипевший от гнева и разочарования.
— Спокойнее, парень, — предупредил его Мурроу О'Флахерти. Он был расстроен, так же как и Патрик, но знал, что на Востоке дела делаются медленно.
— Патрик прав, — вмешался Том Эшберн. — Сделано недостаточно. Иначе у нас было бы хоть какое-то представление о том, что случилось с леди Бэрроуз. Но сейчас дело обстоит так, что мы совсем не продвинулись в наших поисках за последние месяцы.
— Валида очень расстроена происшедшим, и ее помощь нам неоценима, — обнадеживающе сказал Симон Кира.
— Да, но несмотря на всю ее помощь, мы не вернули Валентину, — резко ответил лорд Бурк.
— Султан негодовал, что такое преступление было совершено среди бела дня на безопасных до сих пор улицах нашего города, — продолжил Симон Кира. — Он поручил своему главному визирю Чикала-заде-паше провести расследование. Не знаю, что еще можно предпринять.
— Что-что? — Черные глаза Эстер Кира внезапно стали настороженными. До сих пор она сидела молча, позволив мужчинам спорить, что они обыкновенно и делали. — Когда султан приказал Чикала-заде-паше провести расследование?
— Он принимал участие в расследовании с самого начала, бабушка, — ответил Илия Кира, теребя свою длинную бороду тонкими пальцами. — Как только мы пожаловались султану Мехмеду, он поручил расследование своему главному визирю.
К всеобщему удивлению, страдающая одышкой Эстер Кира весело засмеялась. Они подумали, не сошла ли она с ума. Перестав смеяться, она свирепо посмотрела на них и сказала:
— Просить Чикала-заде-пашу искать правду в этом деле — это все равно, что посадить кота к канарейкам. Причастен ли к этому султан, я не знаю. Но я готова поставить свою жизнь об заклад, что Валентина во власти нашего доброго друга визиря.
— Бабушка! Подумай, что ты говоришь! Такое обвинение является клеветой, которая может поставить под угрозу наши жизни, — зашумел Илия Кира.
— Помолчи! — приказала она ему. — Это я создавала богатство нашей семьи, кстати, задолго до того, как ты увидел божий свет! Если бы не твои сыновья, Илия, мне бы, наверное, не нужно было бы беспокоиться о будущем Кира. Все эти годы ни я, ни наша семья не процветали бы, если полагались только на логику. Нужно полагаться и на природное чутье тоже. Это то, чему ты, на свою беду, никогда не научишься.
Я говорю не праздные вещи. Прошлой весной, когда леди Бэрроуз впервые посетила меня, наш разговор был неожиданно прерван появлением Чикала-заде-паши, который был у нас в доме, обсуждая дела с тобой, Илия. Ему очень понравилась Валентина, и он не скрывал этого.
Если бы она была одной из наших рабынь, он бы не ушел из дома в тот день, не купив ее, уверяю тебя. Я помню, что подумала тогда, как удачно, что моя молодая английская гостья уезжает в Крым. Он очень чувственный человек, который и в самом деле посмеет похитить женщину на улице, если она ему понравится. Каким-то образом он, должно быть, узнал о том, что она вернулась в Стамбул.
Подумайте сами! Никто не видел, как похищали Валентину, и никто не признался, что видел это. Каждый невольничий рынок и каждый бордель Стамбула тщательно обыскивали три раза! Тем не менее не нашли ничего. Почему? Этот вопрос я задавала сама себе снова и снова. Почему? Почему ничего не нашли?
— Может быть, ее сразу же вывезли из города и продали на каком-нибудь невольничьем рынке за границей? — рискнул предположить Илия.
Эстер Кира раздраженно засопела.
— Кто, — уничтожающе спросила она, — стал бы похищать безвестную женщину в чадре, которая легко могла оказаться самой валидой? Из того, как женщины Стамбула одеваются на улице, нельзя понять, молодые ли они или старые, красивые, рябые или безобразные. Нет. Это было спланировано кем-то, кто был знаком с Валентиной и всегда точно знал, где она находится.
— Почему же вы не думаете, что это был сам султан. Эстер? — спросил Симон Кира. — Вы сказали, что он заинтересовался леди Бэрроуз.
— Да, — согласилась старая дама, — но валида защитила Валентину от султана, сказав, что она его сестра через Марджаллу, что на самом деле, конечно, не так. Несмотря на то что султан ради своей безопасности, хотя и неохотно, но уничтожил собственных младших братьев, он всегда брал под защиту своих сестер и других родственниц. Он не осмелился бы на кровосмешение. И у него не было причин сомневаться в словах Сафии. Что касается султана Мехмеда, Валентина считается его сводной сестрой. Я уверена, что в этом деле преступником является визирь.
— Бабушка, мы не можем обвинить Чикала-заде-пашу в похищении леди Бэрроуз, не имея на то доказательств, — занервничал Илия Кира.
— Разве я так глупа? Неужели ты считаешь меня безмозглой старухой, которая не знает этого, мой сверхосторожный внук?
— Я не был так осторожен в деле с Инсили, — напомнил он, — и это маленькое приключение едва не стоило мне двух сыновей и дочери.
— Тогда ты был моложе. Илия, — сухо сказала Эстер Кира, — но, как и большинство людей, с возрастом ты стал менее храбрым. Я же, однако, трусихой не стала.