Обрести любимого Смолл Бертрис
Али Зия протянул руку, откинул чадру Валентины и открыл ее лицо. Она не поднимала глаз, как ее и научили, пока он изучал ее лицо с видом знатока.
— Подними глаза, женщина, — резко приказал он. — Я хочу увидеть, какого они цвета.
Валентина подняла на него глаза и заставила себя собрать все свое мужество, чтобы не отпрянуть назад, подальше от пальцев с длинными ногтями, которые ухватили ее за подбородок. Она слышала, что евнухи страдают ожирением, но Али Зия тучным не был. Он был большим человеком, но жира на его теле не было. Его узкое загорелое лицо имело высокие скулы, острый подбородок; орлиный нос, узкие губы и нависшие над узкими, темными глазами веки, что придавало им змеиное выражение.
— Красавица, — сказал он высоким, шелестящим голосом, который был очень похож на шипение змеи. — Ты красивейшая женщина и украсила бы гарем моего господина. Жаль, что ты не рабыня, потому что я бы сделал твоего хозяина богатым человеком, купив тебя для султана.
— Леди Бэрроуз богатая и влиятельная женщина в Англии. Она даже служила королеве, — быстро сказала Сараи, вынужденная сказать больше, чем собиралась.
— Это правда? — потребовал Али Зия. — Ты пользуешься благосклонностью королевы-девственницы, которая состоит в переписке с валидой?
— Это так, — ответила Валентина. — Я имею честь отвечать за фрейлин ее величества, которые являются дочерями-девственницами знатных семей и служат моей королеве.
— Жаль. — Начальник вздохнул. — Очень жаль, что я не могу подарить своему господину такую женщину, как ты. — Спохватившись, он добавил:
— Валида чрезвычайно довольна твоим подарком, женщина, и просила меня лично проводить тебя к ней. Следуй за мной, пожалуйста. — Он вывел двух женщин из сводчатой комнаты во двор, мимо двора черных евнухов, и через главную дверь провел их на женскую половину. Опуская чадру, Валентина бросила взгляд на Сараи и увидела смеющиеся глаза молодой женщины. Она подавила смешок и поспешила за длинноногим, напыщенным Али Зия, чей богатый, отороченный мехом бархатный халат развевался на его высокой фигуре.
Дойдя до главной двери в гарем, они повернули налево в длинный коридор.
— По этому коридору носят еду из кухонь, — прошептала Сараи. Когда они резко повернули направо, она прошептала:
— Это коридор рабынь. — Они вышли в открытый внутренний двор с роскошным садом, в котором начинали распускаться кусты роз.
— Это собственный, отдельный двор валиды, — объяснила Сараи.
Али Зия проводил двух женщин в приемную валиды, потом торопливо ушел в соседнюю комнату сообщить валиде, что ее гости прибыли. Валентина обежала глазами комнату. Стены были покрыты синими и белыми изразцами. Под ногами Валентины лежал ковер, толще и мягче которого она никогда не видела. Появились две рабыни, которые сняли их уличную одежду, забрав также и их чадру.
Сараи вытащила два прозрачных головных платка из кармана, скрытого в ее широком вишневого цвета одеянии, и дала Валентине розовато-лиловый платок, отделанный по краям золотым шитьем и жемчугом.
— По обычаю нужно держать голову покрытой, кроме тех случаев, когда вы в интимной обстановке или в каких-нибудь особых случаях, — сказала она тихо, накрывая свои черные волосы красным платком, прошитым золотыми нитями.
Валентина едва успела покрыть свою голову, когда вернулся Али Зия и сказал Сараи.
— Милостивая госпожа валида просит тебя подождать здесь или, если хочешь, ты можешь пройти в гарем, чтобы заняться там обычным своим делом. — Посмотрев своими змеиными глазами на Валентину, он сказал:
— Моя милостивая госпожа валида просит тебя, дочь Марджаллы, пройти в ее комнату.
Валентина почувствовала, как ее охватила дрожь, когда он обратился к ней, как к «дочери Марджаллы». Ее мать была Эйден Сен-Мишель, добропорядочная английская женщина, а не какое-то экзотическое создание, проживающее во дворце, подобном этому. Тем не менее ее мать когда-то жила в этом самом дворце. Жила как отчаявшаяся рабыня ныне покойного султана, который мог оказаться отцом Валентины.
Войдя за начальником евнухов в комнату валиды. Валентина не знала, куда смотреть в первую очередь. Такой красивой комнаты ей не приходилось видеть. Высокие окна в свинцовых рамах смотрели в личный внутренний двор валиды. Стены покрыты панелями из бледно-золотистой древесины фруктовых деревьев, а изразцы, повторяющиеся через каждые несколько футов, образовывали узор в виде цветов. Изразцы были кремового, розового и красного цветов в окружении позолоченных лепных украшений.
На широких половицах лежали пышные ковры кремового, темно-синего и розового цветов. Мебель выполнена из черного дерева и инкрустирована перламутром и позолотой с полудрагоценными камнями. На столах расставлены вазы с цветами, наполнявшими комнату ароматом. Лампы были золотые, украшенные рубинами. В углу комнаты — изразцовый камин с коническим вытяжным колпаком из кованого серебра, а в центре комнаты, в фонтане, выложенном голубыми и кремовыми плитками, плавали бледно-розовые водяные лилии и большие золотые рыбки. По комнате расхаживали несколько длинношерстных кошек, которые напомнили Валентине о ее любимом Тюлипе.
— Подойди ко мне, дитя, — окликнул ее мелодичный голос с другого конца комнаты. Валентина обернулась и увидела изящную красивую женщину, которая с царственным видом возлежала на диване розового бархата.
Став перед матерью султана, Валентина должным образом поклонилась.
— Ты делаешь это очень ловко, — одобрительно сказала Сафия. — Я вижу, что Кира хорошо обучили тебя. Твоя мать когда-то так же кланялась мне, одетая в такие же одежды. У тебя ее кожа, ее манера держаться, ее фигура, но ты гораздо красивей, чем Марджалла. Будь я помоложе, дитя мое, думаю, что я бы очень завидовала тебе, — закончила она чистосердечно.
— Вы очень добры, говоря мне такие ласковые слова, госпожа валида, — ответила Валентина, ни на одну секунду не поддаваясь очарованию Сафии, — но что значит моя незначительная красота по сравнению с красотой матери султана Мехмеда, которую я сейчас должна поблагодарить за великолепный подарок.
— У тебя также есть такт твоей матери, мое дитя, — сказала Сафия, — как и изысканный вкус к красивым вещам. Не могу сказать, как я была удивлена, когда Эстер Кира рассказала мне о чудесном спасении твоей матери, которая много лет назад должна была быть утоплена за попытку убийства моего дорогого мужа. Я никогда не верила, что она решилась на это злодеяние. Но спасти ее от казни тоже не смогла. Эстер Кира сказала, что ее подобрали моряки с проплывающего мимо английского корабля. А что твоя мать рассказывала о своем спасении? Она никогда не умела притворяться. Думаю, что часть ее обаяния состояла в необыкновенной честности. Прошу тебя, расскажи, моя дорогая.
— Моя мать помнит, — начала Валентина, — как она пришла в себя в каюте корабля, а капитан и офицеры с тревогой смотрели на нее. Корабль был английским, и они видели, как палач султана выбросил в море мешок, в который была зашита моя мать. Однако мешок не был крепко завязан, и тело моей матери всплыло. Увидев его, два моряка нырнули с корабля и поплыли к ней. Увидев, что она жива, хотя и без сознания, они принесли ее на корабль. Если палач и видел что-то, он не подал вида и продолжал грести к берегу.
Спустя несколько часов моя мать проснулась, а после того как ее потрясение улеглось, она сказала капитану, кто она. Капитан был поражен. Мы, англичане, не привыкли к таким делам. Что было еще более поразительным, что почти сразу же вслед за этим было замечено торговое судно компании О'Малли — Смолл, направляющееся в Стамбул. Английский капитан окликнул его, и тогда случилось самое необыкновенное. На этом корабле находился муж моей матери. Он плыл в Стамбул, чтобы разыскать ее. Ему потребовались бы месяцы, чтобы отыскать ее след в Стамбуле, но он никогда не оставлял надежду вновь соединиться с ней.
— Как необыкновенно романтично! — вздохнула Сафия, искренне тронутая. — Твоя мать всегда уверяла, что он разыщет ее, что бы ни случилось, но мы никогда не верили ей. Рассказывай дальше, дорогое дитя!
— Мать перевезли с корабля ее спасителей на судно О'Малли — Смолл, которое немедленно повернуло домой. Английского капитана и его людей обещали хорошо наградить, когда они вернутся в Англию, и действительно им дали много денег. Много денег заплатили двум морякам, которые заметили мешок и нырнули, чтобы вытащить его.
Я родилась меньше чем через год после возвращения матери домой, но ее счастье было омрачено неутихающими сомнениями. Несколько месяцев назад я узнала, что ее мучило. Видите ли, моя мать не уверена в том, кто мой отец. Это мог быть принц Явид-хан или ее муж, с которым они были вместе на следующий день после ее спасения. Или… — она запнулась… — моим отцом мог быть покойный султан Мюрад.
Сафия побледнела, поднесла к сердцу руку, унизанную кольцами.
— Если бы я походила на кого-нибудь из своих родителей, проблемы бы не было, — сказала Валентина, — но, увы, я вовсе не похожа ни на мать, ни на ее мужа. Я встречалась с Борте Хатун, матерью принца Явид-хана, но у всех ее женских потомков есть определенное родимое пятно, которого у меня нет, и поэтому мы решили, что я не дочь Явид-хана. Дорогая мадам, посмотрите на меня, умоляю вас! Есть ли во мне что-нибудь, что заставило бы вас поверить в то, что я дочь султана Мюрада? Есть ли хоть что-нибудь?
Сафия пристально вглядывалась в лицо Валентины. Она приказала молодой женщине повернуться в профиль, сначала левой стороной, потом правой. Внимательно разглядывая Валентину, Сафия покачала головой.
— Твои черты незнакомы мне, моя дорогая, но если этого недостаточно, вот над чем тебе стоит подумать. Мой муж был отцом двадцати сыновей и восьмидесяти трех дочерей. Из всех его детей только у одного, моего сына, султана Мехмеда, черные волосы. У моего повелителя Мюрада были золотисто-рыжие волосы и страсть к блондинкам и рыжеволосым женщинам. У его отца, султана Селима II, были темно-русые волосы. Хотя в молодости мои волосы были ярко-рыжими, как и у моей матери, волосы моего отца, насколько я помню, были темными, как и волосы моего сына. И есть еще одно во всем этом, что заставляет меня быть абсолютно уверенной, что мой повелитель Мюрад не мог быть твоим отцом. Я объясню тебе, мое дорогое дитя, ради твоей милой матери, которая была моим единственным верным другом.
Когда я заметила много лет назад, что мой повелитель слабеет и готов уступить уговорам своей матери, я пришла в отчаяние. Я уже достаточно долго прожила в гареме, чтобы узнать, каким злобным бывает соперничество между матерями сыновей султана. Как-то однажды мои слуги в попытке развеселить меня принесли мне маленькую шкатулку, которая принадлежала бабушке моего мужа Хурреме. Внутри находилось несколько не представлявших ценности безделушек, но там я нашла рецепт отвара, с помощью которого мужское семя становилось бесплодным в женском чреве. Указание на пергаменте гласило, что рецепт был получен от матери султана Сулеймана, Кира Хафизы, которая вместе с другими женщинами ее мужа составили заговор, с тем чтобы от султана Селима I больше не рождались сыновья.
Помню, как я разволновалась, сделав такое открытие. Я тайно приготовила отвар. С помощью моих самых преданных женщин я проследила, чтобы он попал в еду и питье моих соперниц. В самом деле, ни одна из них не понесла от моего господина Мюрада.
Каким-то образом Hyp У Бану узнала об этом. Она ничего не сказала, но три женщины, которые помогали мне, были найдены мертвыми в своих постелях. Я приняла во внимание предупреждение Hyp У Бану. Но когда мой господин Мюрад решил обладать твоей матерью, я поняла, что должна снова попробовать пустить в ход отвар. Hyp У Бану могла бы воспользоваться сыновьями от твоей матери, чтобы отстранить моего сына.
— Разве он согласился бы отстранить вашего сына? — спросила Валентина.
— Мюрад не был слабым человеком, но любил свою мать, и искренне верил сказанному в священном Коране: «Рай лежит у ног матери», — объяснила Сафия. — Сопротивление твоей матери привлекало его. Женщины, которые делили ложе с султаном, почитали это за честь и с радостью принимали свою судьбу. Твоя мать не смирилась со своей судьбой, в результате чего превратилась, сама того не ведая, в самую привлекательную женщину для моего господина Мюрада. Итак, тебе ясно, что сын твоей матери мог бы стать самым серьезным соперником моему сыну Мехмеду. Была бы на ее месте другая женщина, я бы не волновалась. Меня и вправду не заботило, когда позже у моего господина Мюрада родились другие сыновья. Твоя мать, однако, была моим верным другом. Я не хотела терять ее дружбу.
Итак, когда стало ясно, что твоя мать попадет в постель к султану Мюраду, я еще раз втайне сварила отвар и подмешала его в еду твоей матери. Отвар предотвращал зачатие твоей матерью в течение всего времени, пока она принимала его. Она не знала, что пьет. Вот почему, моя дорогая, я абсолютно уверена в том, что ты не можешь быть дочерью султана Мюрада. Поскольку ты не дочь Явид-хана, тогда ты действительно дочь своего отца-англичанина.
Огромная тяжесть внезапно свалилась с плеч Валентины. Она действительно была дочерью своего отца! Страхи, которые мучили ее в течение этих долгих месяцев, исчезли как по волшебству. Она не считала, что у Сафии была какая-то серьезная причина, чтобы лгать ей, и ее интуиция подсказывала ей, что валила Сафия говорила правду. Со слезами на глазах Валентина упала на колени и поцеловала руку Сафии.
— Благодарю вас, дорогая госпожа! — всхлипнула она. — Благодарю вас!
Непривычная нежность охватила глаза Сафии, и на какое-то мгновение ее прекрасное лицо стало мягким и незащищенным. Она погладила темные волосы Валентины под тонким платком, вздохнув так тихо, что Валентина не была уверена, был ли этот вздох.
— Ты, должно быть, очень любишь отца, дорогое дитя, если совершила такое путешествие в поисках правды, правды, которая могла бы тебе не понравиться. Аллах позаботился о тебе и благословил тебя, — сказала валида. — Но прошу тебя, сядь рядом со мной, и мы выпьем что-нибудь освежающее теперь, когда наше важное дело сделано. Расскажи мне о моем дорогом друге Марджалле, о том, как годы обошлись с ней? Есть у тебя братья и сестры?
— О да, госпожа! — сказала Валентина, устраиваясь рядом с валидой. Она начала рассказывать о жизни матери в Англии и о своей собственной.
Немного погодя Сафия хлопнула в ладоши, и появились рабыни с подносами вкусных пирожных, чашами с засахаренными миндалем и фисташками, изящными хрустальными кубками с фруктовыми щербетами. Появились чашки из тонкого фарфора со светлым зеленым чаем. Валентина обнаружила, что очень голодна, и Сафия заметила, что у молодой женщины прекрасный аппетит.
— Твоя мать всегда ела с аппетитом, — сказала она с улыбкой. — Хочешь встретиться с кем-то, кто прислуживал твоей матери в доме принца Явид-хана да и здесь, в Новом дворце?
— Я думала, что служанок моей матери освободили, — сказала Валентина.
— Действительно, это так, потому что Hyp У Бану обещала это твоей матери. Но остался один слуга, евнух твоей матери, Джинджи. Я взяла его в свой дом, а когда мой личный евнух, Тахсин, внезапно умер, я назначила Джинджи на его место. Он всегда был рад угодить, не так ли, Джинджи? — спросила она евнуха, который вошел и встал сбоку от нее.
— Я всегда готов служить госпоже валиде.
— Что ты думаешь о дочери Марджаллы, Джинджи? — спросила его Сафия.
— Она прекрасна, как солнце, луна и тысяча сверкающих звезд, госпожа валида, в отличие от ее некрасивой матери, у которой тем не менее доброе и преданное сердце, — был ответ.
Сафия засмеялась.
— Как всегда, твой язык быстр на правильные слова, Джинджи. Ради твоего же блага пусть так будет всегда.
Неожиданно двери в комнату валиды распахнулись настежь и вошел красиво одетый мужчина, крупным шагом прошел через комнату и быстро опустился на колени перед Сафией. Потом он поднялся и встал, возвышаясь, около двух женщин.
— Мать, мне сказали, что ты не одна, и я пришел познакомиться с нашей иностранной гостьей, — сказал он.
Султан Мехмед III был высоким, крупным, начинающим полнеть мужчиной. Его бледная кожа имела болезненный оттенок, а под его глубокими карими глазами были мешки, которые свидетельствовали о злоупотреблении вином, несмотря на мусульманские запреты на спиртные напитки. У него был большой длинный нос, под которым щетинились свирепые усы. Его борода была иссиня-черной. На нем был красивый парчовый халат, отороченный собольим мехом, а на шее висело несколько длинных ниток больших бриллиантов и жемчуга. На его голове был большой тюрбан с бриллиантом размером с мужской кулак. Этот великолепный тюрбан делал султана еще больше, чем он был на самом деле.
Султан дерзко ухватился за подбородок Валентины большим и указательным пальцами, и его темные глаза внимательно изучали ее, загораясь удовольствием от увиденного.
— У нее глаза, как драгоценные камни, и кожа нежная, как шелк из Бурсы, — поделился он своими наблюдениями с матерью. — Она предназначается мне, мать? На этот раз ты превзошла себя!
Сафия, которая очень старалась произвести благоприятное впечатление на Валентину, была взбешена. Она сощурила глаза и сказала холодным, язвительным голосом:
— Мой господин! Разве я не учила тебя хорошим манерам? Ты ведешь себя как жадный школьник при виде сластей! Эта дама моя гостья, а не рабыня!
— Увидев ее, я возжелал ее, — ответил султан. — Как могу я, правитель громадной империи, тень Аллаха на этой земле, не получить то, что хочу! Это неслыханно, мать!
— Тогда тебе предстоит смириться с неслыханным, Мех-мед, потому что эта женщина твоя сводная сестра, дочь Марджаллы, которая когда-то была любимой женщиной твоего отца. Помнишь, я недавно рассказывала тебе о том, как очень давно Марджалла пыталась заколоть твоего отца. Она была приговорена к казни, но, как я узнала, чудом избежала смерти. После того как она вернулась домой, у нее родилась дочь, ребенок от твоего отца, твоя сводная сестра. Приветствуй ее, как подобает, мой господин, и укроти свою необузданную похоть, — резко кончила Сафия.
— Моя сестра? Как жаль, — удрученно сказал султан. Он перевел взгляд с матери на Валентину. Его глаза уже не горели похотливо.
— Приветствую тебя, сестра, — сказал он.
— Господин, — ответила Валентина.
— Ее голос так мелодичен, — опечалился Мехмед. — Я не могу слышать его, мать! Я должен уйти, чтобы найти какой-нибудь способ смягчить мое разочарование.
Сафия протянула руку и потрепала сына по жирной руке.
— Али Зия говорит, что в гарем привезли с полдюжины новых черкесских девственниц. Почему бы тебе не пойти и не познакомиться с ними? Возможно, ты бы смог развеять свою печаль таким способом.
Вздохнув, султан покинул комнату матери. Сафия обратилась к Валентине.
— Ты понимаешь, почему нужно было сказать ему, что ты его сводная сестра? Это, конечно, не так, но если бы я не сказала ему об этом, он не успокоился бы до тех пор, пока ты не разделила бы с ним ложе. Я знаю, что ты этого не желаешь. Эстер Кира сказала мне, что ты обручена.
— Я в самом деле обручена, госпожа, и мой будущий супруг находится со мной в Стамбуле, — ответила Валентина.
— Когда ты покинешь нас, дитя?
— Через день или два, госпожа. Нет нужды задерживаться, мы должны попасть домой до того, как начнутся осенние штормы. Моя мать с нетерпением ждет моего возвращения, и я хочу рассказать своему отцу о том, как сильно я люблю его! В самый жестокий для меня час он поклялся, что считает себя моим настоящим отцом. Он сказал мне, что, если даже не так, это не имеет значения, потому что он всегда любил меня. Сейчас, когда я свободна от ужасного сомнения, хочу как можно скорее добраться до дома!
— Так и делай, — понимающе сказала Сафия. — Я хочу попросить тебя об одолжении, моя дорогая Валентина. Завтра утром гонец доставит тебе пергамент. Я хотела, чтобы ты передала его своей матери. Ты исполнишь это?
— Охотно, госпожа валида! — ответила Валентина.
Визит подошел к своему естественному завершению, поэтому Валентина вежливо распрощалась со своей хозяйкой. Ее и Сараи проводили до паланкина Кира, который ждал около Ворот счастья, напротив тронного зала.
Молодой, говорящий по-французски евнух, который сопровождал женщин, охотно показывал им различные достопримечательности, мимо которых они проходили.
Валентина была так поглощена его рассказом, что не заметила султана, стоящего с каким-то мужчиной в тени большого дерева около Ворот счастья.
— Моя сводная сестра, — бурчал султан Чикала-заде-паше. — Я заплатил бы любые деньги за то, чтобы обладать ею, но даже я не могу переступить через кровосмешение.
— Ваша сводная сестра? — визирь был поражен.
— Да, — раздраженно ответил султан. — Она дочь давней женщины моего отца, Марджаллы. К несчастью, мой отец не был любимцем Марджаллы. — Султан усмехнулся. Видя, что Чикала-заде-паша не понимает, султан рассказал о попытке покушения на жизнь своего отца и о последовавшем приговоре.
— Я встретил эту англичанку несколько месяцев назад в доме Эстер Кира, — сказал визирь султану. — Я и сам, господин, хотел бы получить ее для себя.
Глаза султана задумчиво прищурились.
— Как жаль, Чика, что нам обоим суждено было пережить разочарование, разве не так?
— Господин? — Визирь хотел быть уверенным в том, что султан предлагал именно то, о чем думал сам визирь.
— Если моя прекрасная сводная сестра исчезла бы, до того как она покинет Стамбул, найти ее было бы трудно. Конечно, я приказал бы тщательно обыскать все невольничьи рынки и бордели и осудил бы такое грубое нарушение закона, но думаю, что ее нигде не смогли бы отыскать, — пробормотал султан. — Ты, конечно, расскажешь мне о своей победе, Чика, не так ли?
— Возможно, господин, вам доставит радость наблюдать за тем, как я буду одерживать эту победу, — тихо предложил визирь.
— Ты не будешь против? — Голос султана был по-мальчишески возбужден.
— Это доставит мне большое удовольствие — предложить вам такое изысканное развлечение, мои господин, — сказал Чикала-заде-паша. — С тех пор как умерла моя восхитительная Инсили, я ни разу не был так увлечен. Она отбила мою охоту к другим женщинам. И сейчас мне совершенно не нравятся податливые гаремные красавицы. Я считаю, что любовь должна быть битвой, в которой надо упорно сражаться и честно побеждать. Эти создания с их ласковыми словами и покорными телами совершенно прискучили мне. Надеюсь, что прекраснейшая госпожа Валентина, имя которой означает «доблестная», не надоест мне. А вы, мой господин, хорошо повеселитесь, наблюдая, как я буду приручать это восхитительное создание с аметистовыми глазами и нежной кожей.
— Как ты похитишь ее? — полюбопытствовал султан.
— Я еще не знаю, мой господин, — сказал визирь. — Я должен сначала узнать ее планы на следующий день или два. Думаю, что времени у меня немного.
— Я не могу быть замешан в похищении, — сказал султан. — Я должен буду честно признаться в том, что мне ничего не известно. Глаза моей матери так остры, что она всегда знает, когда я лгу, — закончил Мехмед раздраженно. — Кира появятся у моей матери, когда девчонка исчезнет, можешь в этом не сомневаться. Они гордятся своими отношениями с нами, хотя откуда взялись такие отношения, ни я и никто другой никогда не знал. Кажется, эта традиция теряется во времени и связана с этой отвратительной старухой, старейшиной их семьи. Я должен убедительно сыграть свою роль, Чика, если хочу обмануть их, — Скажи мне, — спросил он нетерпеливо, — ты будешь заставлять ее умолять тебя, чтобы ты любил ее? Визирь улыбнулся.
— Она будет умолять, — сказал он с мрачной уверенностью. Султан бросил взгляд на Ворота счастья, через которые недавно унесли из дворца паланкин Кира.
— Если бы только она не была моей сестрой, — грустно ответил он.
Валентина со смехом рассказывала Сараи о том, что произошло.
— Валида сказала ему, что я его сводная сестра. Видели бы вы разочарование на его толстом лице! Я не могу сказать, какое я почувствовала облегчение, когда она защитила меня от него. Я убила бы себя, но не позволяла бы этому созданию дотронуться до меня.
— Говорят, что он похож на своего отца, — почти шепотом сказала Сараи. — Абсолютно ненасытный и порочно похотливый. Во время правления его отца и его самого цены на красивых женщин на невольничьих рынках удвоились и даже утроились.
— Вы и ваша семья были так добры к нам, — сказала Валентина. — Но сейчас, когда я выяснила, кто мой отец, я буду рада вернуться домой. Если королева все еще жива, хочу попросить у Патрика разрешения служить ей до самой ее смерти. Она так одинока.
— У нее нет семьи? — Сараи была поражена.
— Нет. Ее сводные сестры и братья все умерли, не оставив потомства, а сама она никогда не была замужем. Есть двоюродные сестры, но никто из них не близок с ней. Наследник трона — это сын ее самой опасной соперницы, ее кузины.
— Бедная дама, — сказала Сараи. — Сейчас я понимаю, как счастлива Эстер и почему она не хочет покидать нас.
— Эстер будет жить вечно, — рассмеялась Валентина. — Она полна жизни.
— О, она стала такой медлительной, с тех пор как ее ноги отказали, — сказала Сараи.
— Не ноги делали Эстер такой живой, — сказала Валентина, — а ее удивительная душа.
Сараи кивнула, потом спросила:
— Что вы думаете об Али Зия?
— Змееподобное существо, — сказала Валентина. — Что случилось с Ильбан-беем, который был начальником евнухов, когда моя мать была в Стамбуле? Моя мать рассказывала мне о нем. Она не говорила, что он был стариком.
— Он не был стар, — ответила Сараи, — и с большим почтением относился к Сафие, предчувствуя ее неизбежное возвышение до положения валиды. Когда в 1583 году умерла Hyp У Бану, он остался на своем месте, несмотря на то что в свое время был поставлен на это место Hyp У Бану, когда та стала валидой. Тахсин, евнух Сафии, чувствовал себя плохо и не мог принять на себя столь большую ответственность. Потом он умер, и Сафия повысила старого Джинджи, евнуха твоей матери, до положения своего личного евнуха, но Джинджи был слишком неопытен, чтобы стать начальником. Поэтому Сафия согласилась оставить Ильбан-бея.
Потом Ильбан-бея нашли около лестницы со сломанной шеей. Али Зия был его помощником. Больше никого подходящего не было, поэтому Сафия выбрала его в качестве начальника евнухов. Он очень опасный человек.
— Я почувствовала это, — призналась Валентина. — Как удачно, что валида защитила меня от султана. Я потрясена тем, как обращаются в этой стране с женщинами. Не понимаю, как могла смириться хоть на секунду с этим моя мама, не говоря уже о целом годе!
— Она предпочла выжить — спокойно сказала Сараи, — а для того чтобы выжить здесь, необходимо приспосабливаться. Либо так, либо то, что в конце концов выбрала твоя мать — смерть.
Валентина потрясла головой.
— Я буду рада вернуться домой в Англию, — ответила она. — Когда Патрик и остальные вернутся из Пера, мы уедем отсюда как можно скорей!
— Но прежде чем вы уедете, — сказала Сараи, — вы должны сходить со мной на крытый базар. Давайте поедем завтра, потому что, если даже мужчины вернутся сегодня вечером, потребуется несколько дней, чтобы снарядить ваши корабли для обратного пути. Вы будете в Стамбуле по крайней мере еще несколько дней. Вы ведь, конечно, хотите привезти подарки вашей семье? Нет лучшего места во всей империи для покупки подарков, чем большой крытый базар Стамбула!
Вернувшись ближе к вечеру в дом Кира, они обнаружили, что мужчины вернулись с охоты. Валентина встретилась со своими кузенами и графом в единственном месте дома Кира, где они могли быть вместе, — в саду.
— Нет никаких сомнений, — счастливо сказала им она. — Я дочь своего отца! — Она пересказала им то, что услышала от Сафии, сообщив, как та защитила ее от султана.
Мурроу улыбнулся ей.
— Твое путешествие было удачным. Теперь мы можем вернуться домой?
— Да, — ответила она, — чем раньше, тем лучше.
— Приедем домой и устроим свадьбу? — спросил Патрик.
— Да! — Она быстро поцеловала его.
— Домой, к моей одинокой жизни! — проворчал Том.
— Нет, — сказала Валентина, не позволяя ему жалеть себя. — Вернуться домой, чтобы найти любимую жену, так же как Патрик и я нашли друг друга. — Она поцеловала Тома в щеку, и он не смог удержаться от улыбки.
— А сейчас, — сказала она угрожающе, — мне надо свести с вами счеты, джентльмены. Как вы посмели так беспечно уехать в Перу, даже не предупредив меня о своем отъезде?
— Это было мгновенное решение, — сказал Мурроу, защищая себя и других. — Посол узнал, что мы живем у Кира, и послал за нами барку. Ты спала, когда пришел посланный. Мы не хотели будить тебя, потому что знали о том, как ты устала после всех твоих испытаний.
— Какая забота, — любезно пробормотала Валентина, но они видели, что она не успокоилась.
— Что мы можем сделать, чтобы восстановить вашу благосклонность, божественная? — осведомился граф.
— Завтра, когда Мурроу будет занят подготовкой кораблей для возвращения в Англию, вы оба проводите меня за покупками на крытый базар. Сараи говорит, что подобного места нет нигде на свете!
— Я вижу, — сказал Патрик, смеясь, — наша глупость будет стоить нам очень дорого.
— Так и будет, — ответила Валентина, украдкой прижимаясь к нему, — а почему бы нет? Кроме того, ты еще не сделал мне подарка по случаю помолвки. Не думай, что легко отделаешься только потому, что я вдова, а не девушка!
— Тебе тоже просто так не отделаться, — тихонько пробормотал ей Патрик, наклоняясь к ее волосам.
Глаза ее закрылись, когда она прислонилась к нему, и выражение ее прекрасного лица подсказало Тому Эшберну, что Валентина откровенно влюблена в лорда Бурка. У него не оставалось никакой надежды. Он тихо вздохнул, задавая себе вопрос: сумеет ли он найти такую же большую любовь и когда? Почувствовав прикосновение чьей-то руки, он поймал участливый взгляд Мурроу О'Флахерти и виновато покраснел, оттого что позволил окружающим так просто догадаться о своих чувствах.
— Давайте оставим их одних, — тихо сказал Мурроу и увлек графа за собой.
— Я выгляжу таким же большим глупцом, как это сам чувствую? — спросил Том Эшберн своего спутника.
— Нельзя считать глупцом человека за то, что он влюбился, Том, — последовал спокойный ответ.
— Вы были когда-нибудь влюблены, Мурроу?
Мурроу фыркнул.
— Я был подростком обручен с моей сводной сестрой и с первого же раза, как я увидел мою Джоан, потерял голову. Когда я мальчиком служил при дворе, было много дам, которые не обошли бы меня своим вниманием, но я видел только милое лицо Джоан и больше никого. Да, я был влюблен, Том, и никогда не расставался с этим чувством. Это чувство придет к вам вместе с подходящей женщиной. Валентина не была такой.
Патрик л Валентина стояли друг перед другом. Она с обожанием смотрела на него, и он сказал:
— Если ты так будешь смотреть на меня, Вал, я впредь никогда не смогу покинуть тебя.
— Именно об этом я и думала, — дерзко ответила она, плотнее прижимаясь к нему. — Мне не нравится это общество, в котором мужчины так строго отделены от женщин. Хочу спать с тобой, Патрик. Хочу, чтобы ты ласкал меня своими руками, потому что прошло столько времени, с тех пор как мы лежали вместе в юрте Великого хана.
— Ах, ведьма! — простонал он. Потом его рот нашел ее губы и слился с ними в страстном поцелуе. Казалось, они целовались вечно, пока он неохотно не отстранился от нее. — Мы не можем делать это друг с другом. Вал, — сказал он. — В этом доме нет места, где мы могли бы удовлетворить свои желания, а мы слишком стары, чтобы изображать флирт!
— Да, — согласилась она с глубоким вздохом. — Милорд, мы слишком хорошо знаем, к чему могут привести подобные игры. Я хочу сегодня же уехать домой.
Лорд Бурк засмеялся. Он никогда не видел ее такой.
— Ну, милая, — подзадорил он ее. — Я польщен, что твоя страсть ко мне так велика.
— И ты был бы давно удовлетворен, — пробормотала она, — если бы сказал об этом вовремя, Патрик!
— Я хотел только, чтобы тебе было лучше, Вал, — сказал он тихо.
— Ты и есть самое лучшее для меня, милорд, и я уверена, что наши сыновья не будут такими робкими.
Он нежно поцеловал ее губы, которые бранили его, прекрасные веки, кончик носа.
— Я люблю тебя. Вал, и мы отныне вместе навсегда. Вот что важно. Ты моя обретенная любовь, которую я едва не потерял, и я никогда не оставлю тебя, моя дорогая, никогда!
Глава 12
Стамбул был потрясающе красивым городом. Оттоманские турки в отличие от своих предшественников византийцев почти ничего не сделали для города, однако византийцы строили на века. У улиц не было названий. Просто были кварталы ювелиров, ткачей. Подобно Риму, Стамбул был построен на семи холмах, отчего извилистые улицы города то сбегали вниз, то круто поднимались вверх. Большинство домов были деревянными, хотя состоятельные люди и крупные и средние купцы сносили свои старые деревянные дома и строили новые из кирпича или камня. Мраморное море, гигантский залив Золотой Рог и пролив Босфор были видны из многих точек города.
Вода. Везде была вода, не просто потому, что так было создано природой, но и потому, что вода была важной составляющей мусульманской религии. Фонтаны были повсюду. Они питались водой из подземных труб, проложенных от водоемов и резервуаров, которые заполнялись живительной влагой из акведуков. Общественные бани были великолепны и открыты для всех. Было отведено специальное время для женщин, которые, даже если и имели домашние бани, тем не менее получали удовольствие от посещения общественных бань, где встречались с подругами и сплетничали.
Подглядывая в щелочку из своего занавешенного паланкина, Валентина впитывала в себя все окружающее, пока ее несли по крутым улицам, вьющимся по склонам холма, из еврейского квартала Балаты в город. Она плыла в паланкине вместе с Сараи и простодушной молодой женой Каина Кира, Шоханной. Рядом с паланкином ехали верхом на прекрасных лошадях лорд Бурк и граф, одетые в соответствующие турецкие одежды, чтобы не вызывать презрительные крики «гяур»— неверный. Толпа расступалась перед богатым паланкином и сопровождающими его всадниками, которые двигались по направлению к Большому базару. Большой базар был городом в городе, состоял из шестидесяти семи улиц и был огорожен стенами с восемнадцатью воротами. За стенами под одной гигантской крышей располагались четыре тысячи лавок.
— Нет ничего, что нельзя было бы купить на Большом базаре, — категорично объявила Шоханна.
— Ничего? — эхом повторила Валентина, поддразнивая ее.
— Ничего! — клятвенно подчеркнула Шоханна. — Рабы, драгоценности, ковры, материи, верблюды, варенье из лепестков розы, пряности, горшки, паланкины! Ничто в мире не может сравниться с ним.
— А вы были где-нибудь еще? — спросила Валентина девушку.
Шоханна покачала головой.
— Всю свою жизнь я прожила в Стамбуле.
— Тогда вы не можете быть уверены, что нет другого такого Большого базара, — ответила Валентина. — Лондонские купцы тоже продают все, что только есть под солнцем.
— Но не под одной крышей! — объявила Шоханна.
— Большой базар не похож ни на что, виденное вами, Валентина, — уверенно сказала Сараи.
Жена Симона Кира была права. Въехав на Большой базар, они тут же остановились у маленькой лавки, в которой делали и продавали медные лампы и вазы. Все пошли пешком, потому что так проще было осматривать лавки. Паланкин несли за ними. Патрик и Том оставили лошадей на маленького мальчика, который зарабатывал на жизнь у ворот Большого базара тем, что стерег лошадей богатых людей, Как и полагалось, Валентина и женщины Кира были закутаны в уличные накидки. У каждой из них была видна только полоска лба. Валентина была поражена не только обилием лавок, но и самим гигантским зданием. Оно имело высокий, куполообразный потолок, выложенный изразцами. Свет проникал через маленькие окна, пробитые высоко в стенах.
Какофония голосов многочисленных покупателей и хриплые крики купцов не поддавалась описанию. Запахи животных, навоза, дубленой кожи, духов, которые разбрызгивались для привлечения покупателей, готовящейся пищи, обрабатываемых мехов и человеческих тел составляли вместе непередаваемое сочетание.
— Я все-таки должна купить те ковры! — объявила Валентина, когда они стояли в ювелирной лавке. Незадолго до этого они были в лавке купца, торгующего коврами, и тогда Валентина не решилась купить ковры. Сейчас она была настроена сделать это.
— Они украсят главные комнаты в Клерфилде. И хочу сказать тебе, милорд, что главная спальня будет целиком обставлена в моем вкусе! Я не получаю удовольствия от холодных полов морозными зимними утрами. Иду назад и покупаю эти ковры.
— Подожди немного. Вал, и я пойду с тобой, — сказал лорд Бурк.
— Это всего через две лавки отсюда, Патрик. Кроме того, я хочу, чтобы ты удивил меня своим подарком. Не могу же я стоять рядом и смотреть, как ты выбираешь его. — Она повернулась к Сараи. — Не опасно ли мне сходить одной, ведь я хорошо закутана?
— Не опасно, — сказала Сараи Кира. — Стамбул самый безопасный город в мире. Оттоманские законы строги к негодяям. Мы присоединимся к вам через несколько минут. Сейчас вы хорошо говорите по-турецки, поэтому помните, что с купцом надо долго торговаться, иначе он обманет вас. Я подойду к вам, как только смогу, но мне надо закончить дела здесь.
— Скажите Патрику, что мне нравятся рубины, — с хихиканьем шепнула Валентина на ухо Сараи.
Убедившись, что ее накидка в порядке, она вышла из лавки ювелира на бурлящую улицу. Но, пройдя лишь несколько шагов, она вдруг поняла, что ее окружила группа из шести или более мужчин, одетых в белые халаты и тюрбаны, лица которых были закрыты так же, как и ее собственное. Они сомкнулись вокруг нее, оттесняя ее, когда она пыталась пробиться к лавке торговца коврами.
Они не давали ей двигаться к цели. Потом она почувствовала, как чужие руки взяли ее за локти и подняли в воздух. Она не успела закричать, потому что ее силой затащили за угол в переулок, где ожидал закрытый паланкин.
На секунду ее поставили на ноги, и Валентина открыла рот, чтобы закричать, но, прежде чем она смогла это сделать, ей на лицо накинули шелковый шарф, который заглушил ее крики. Человек в халате присел, чтобы связать ей лодыжки, потом ее быстро бросили в паланкин, где связали кисти рук над головой. Толстые занавески паланкина были рывком плотно задернуты, через мгновение паланкин оказался в воздухе, и носильщики, выйдя из переулка, растворились в шумных улицах Большого базара.
Голова у Валентины кружилась, сердце стучало от потрясения и ярости. Она заставила себя лежать совершенно спокойно, хотя ей хотелось визжать от ужаса. Огромным усилием воли она сделала несколько глубоких вздохов, успокаивая себя.
Паника была не лучшим выходом, она не могла найти ответы на многие вопросы, которые сейчас возникали в ее мозгу.
Кто были эти люди! Куда они несли ее? Почему они схватили ее? Было ли это ошибкой? А если это так, что они сделают с ней, когда обнаружат ошибку?
Было особенно трудно не поддаться страху. Она так сосредоточилась на этом, что потеряла счет времени, и удивилась, когда заметила, что паланкин стоит на земле. Занавески слегка приоткрылись, внутрь просунулся темнокожий человек и снял кляп. Он отдернул чадру и поднес к ее губам чашку.
— Пей, женщина! — приказал он. Валентина отвернулась.
— Что это? — спросила она.
Темнокожий сильными пальцами схватил ее за затылок и силой удерживал чашку у ее рта.
— Просто снадобье, чтобы успокоить твои страхи, — ответил он. — Пей!
— Я не боюсь! — солгала Валентина.
Темнокожий внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Ты кривишь душой, женщина, но я восхищен твоей храбростью. Теперь пей, иначе мне придется грубо обойтись с тобой.
Она потерпела поражение, но достойно признала это и выпила жидкость, пахнущую фруктами. Последнее, что она видела, был улыбающийся темнокожий, одобряющий ее послушание. Она знала, что в жидкость было подмешано сонное снадобье, тем не менее удивилась, когда поняла, что ей нужно бороться со сном. В этой борьбе она проиграла.
Сон был глубокий и спокойный. Она проснулась на широкой квадратной кровати, стоявшей на покрытом ковром возвышении в центре большой комнаты. Перед ней была стена с окнами в свинцовых рамах, которые смотрели через сад на темное ночное море, сейчас залитое бледной луной. Она смотрела на окна до тех пор, пока, наконец, ее мозг не заработал. Она осторожно потянулась и тихо застонала.
Сразу же у ее кровати появилась красивая молодая женщина с большими карими глазами и густыми золотистыми волосами.
— Меня зовут Гюльфем, — сказала она приятным, чистым голосом. Две молодые женщины возникли по бокам от нее. У одной были светлые блестящие глаза и светлые волосы, у другой рыжие волосы и черные глаза.
— Это мои подруги, Сах и Хазаде, — продолжила Гюльфем. — Нам сказали, что тебя надо называть Накш, что означает «красивая». Ты и в самом деле очень, очень красивая. Как ты себя чувствуешь? Ты хочешь есть или пить?
— Меня зовут Валентина Сен-Мишель, леди Бэрроуз, и я не буду откликаться ни на какое другое имя, — сердито ответила Валентина.
— Ты не должна расстраиваться, Накш — ласково сказала Гюльфем. — Новой рабыне всегда трудно поначалу, но через несколько дней ты привыкнешь.
— Я не рабыня! — Валентина была возмущена. Она с трудом села. Голова сначала кружилась, но потом стала ясной. Она неожиданно поняла, что и она, и три другие молодые женщины были совершенно голыми, не считая тонких золотых филигранных цепочек, охватывающих их бедра.
— Где моя одежда? — потребовала она. Гюльфем улыбнулась.
— Нам не разрешается носить одежду, если мы в Звездном доме. Но когда мы выходим в сад или ездим во дворец нашего господина, мы, конечно, одеты как подобает.
— А кто ваш господин? Кто этот человек, который осмелился похитить меня на улице Стамбула в нарушение закона? — спросила Валентина.
— Нам запрещено открывать тебе имя нашего господина, — кротко сказала Гюльфем. — Ты еще не достойна узнать его имя.