Приключение в наследство Волынская Илона

Глава 16

Ночной переполох

Ночь опустилась на взбаламученный замок. Стихала дневная беготня, встающие ни свет ни заря скотники уже устраивались на лавках, а кто и прямо на присыпанном сеном полу, жались друг к другу, обогревая промозглый каменный зал теплом своего дыхания. Счастливцы, имеющие право ночевать на кухне, выгребали золу из печей, ловя остатки исходящего от нее тепла. В парадном зале еще пылал громадный камин и слышались лихие возгласы – пан полковник пил мировую с посланником князя, но и они уже выдыхались, и позевывающие слуги выдергивали из постелей набитые углями грелки и засовывали бормочущих панов старшину под нагретые перины.

Пошатывающийся Охрим брел к крепостным воротам:

– Сюда того клятого посланца везти Охрим хорош, а пить с их старшинскими милостями рылом не вышел? Та и грець с вами, паны гордовитые, что я, сам выпить не могу? Еще как могу! – Его ноги сами собой выписали лихой крендель в снегу, подтверждая, что может, и еще как, – замковая стена выскочила навстречу и заботливо подставила захмелевшему казаку бугристую каменную грудь, к каковой он и приник и погрузился в раздумья: на что было и вовсе покидать гостеприимный шинок за замковой стеной? Воспоминания оказались не из приятных – Охрим охлопал себя по бокам: ни за пазухой, ни в поясе, ни даже в сапоге не оказалось и монетки. Тяжко вздохнув, он отлепился от стены и, кивнув караульному у ворот, поковылял дальше в замок. Снежок скрипел под сапогами, эхом отражаясь в опустевших замковых улочках, садился на шапку белой пушистой оторочкой, легкий морозец покусывал грудь под удальски распахнутым кожухом, выгоняя из тела хмельную расслабленность, а мысли делая трезвыми и мрачными.

Два года он таскается за Косинским по Волыни и Киевщине – а как был голотой, так и остался: ни в старшину не выбился, ни кошель не набил. Так и не поделенную добычу, где была и Охримова доля, посланец Острожского увезет, да навряд ли обратно по панским имениям раздаст, в княжью казну положит.

– Большие паны завсегда свое возьмут. И чужое тож не забудут, – пробурчал Охрим, снова приваливаясь к стене. Путь, обычно недлинный, теперь казался бесконечным, как путь в татарскую неволю. Хоть бы кто на двор вышел, плечо подставил, так нет же, пусто, как в крестьянском амбаре по весне. – А простому казаку по зиме хоть с голоду помирай!

Скрип снега всколыхнул тишину. Охрим поглядел на свои сапоги, убедился, что они здесь, а значит – идет не он.

– Ось ты-то мне и поможешь до постели добраться! – серьезно объявил он и шагнул вперед – из проулка меж сараюхами на двор у замкового колодца.

– Чтоб после жалеть не пришлось! – прозвенел голосок, и от колодца мышиным скоком пробежала девчонка. Слишком большая – почти до колен – кацавейка скрывала фигуру, нос девчонка кутала в платок, но Охрим ее сразу узнал! Охрим языком пошерудил на месте выбитого деревянным башмаком зуба. Как не узнать ту, из-за кого даже середь дурней, что пошли за паном Косинским, Охрима называют самым дурноватым! Когда Киев брали, много кого ранили, но одного Охрима подстрелил мальчишка! И утек! Да разве кто помнит, что это хлопцы его упустили? Все помнят, как пан гетман девку у Охрима отнял – будто Охрим ее сверх положенной доли добычи взять хотел! Жлобом нынче кличут, жмотом, а то и вором. И грошей нема, и обозвали. Вот Охриму и пекло за все свои беды до малой сотниковны добраться. Ну а после того как девка на гусятне на него напала… только и оставалось, что бегом за паном гетманом на бой с Острожским, чтоб не слушать, что «нашего Охрима не то что гуси заклюют, та й куры загребут». Бой Косинский проиграл, и вовсе без добычи остались. Охрим сам не знал как, но был готов поверить, что и тут клятая девка виновата!

Охрим проводил девчонку недобрым взглядом, но следом не пошел – та нырнула на поварню, а связываться с теткой Оленой ему даже сейчас не хотелось. День-два – посланник Острожского уедет, и тетка с ним, тогда он до поганки и доберется! А вот с чего это она ночь-полночь бегает? Охрим с интересом уставился на другой конец замкового двора.

Молодой хлопец сплюнул вслед убежавшей девчонке, повернулся на каблуках и, зло давя снег подошвами добротных сапог, зашагал прочь.

– Сдается, хлопче, и тебя ця лазутчица Острожских достала! – покрутил головой Охрим, уже позабыв, и что сам выдумал историю про лазутчиков, чтоб заставить караулы гоняться за клятой сотниковной, и что после победы лазутчики в крепости князю больше не нужны. – А сам-то ты кто таков будешь? – Неожиданно тихо и легко он перемахнул колодезный двор и углубился в запутанную паутину проулков.

Хлопец шел торопливо, сильно подавшись вперед, словно ломился навстречу урагану, и не оглядывался. Охрим невольно ухмыльнулся: вот так и он когда-то уходил от родительской хаты, отправляясь на Сечь, – бегом и не оглядываясь. Хлопец, сдается, на лихое дело идет! Острое предчувствие удачи, что перекроет все недавние беды, охватило казака.

– А вот поглядим, кто над кем потом надсмехаться будет: вы над Охримом, али Охрим над вами! – погрозив кулаком кому-то неведомому, прошептал казак и, прижимаясь к стене, заспешил следом.

Мальчишка уверенно петлял проулками, так что Охрим, всегда считавший себя в замке человеком своим, начал понимать, что запутался. Только рисующаяся на фоне неба осанистая башня донжона не давала сбиться с пути. Хлопец свернул за очередной сарайчик… поспешающий за ним Охрим отпрянул: средь хозяйственных построек обнаружился захламленный дворик, а во дворике – пара тощих и унылых волов, запряженных в груженную с верхом телегу. Рядом маялся дядька, такой же понурый, как его волы: и худая свитка на тощем теле, и усы, похожие на крысиные хвостики, и фонарь в руке – все уныло обвисло. Тени от огонька в фонаре стремительно носились по двору, то сжимаясь в комок, точно прячется кто-то, то вырастая на стенах амбаров в жутких чудищ.

– Все загрузили, дядька? – торопливо спросил хлопец.

– Волов-то моих, кормильцев, мне вернут? – не отвечая на вопрос, сам спросил дядька, и было в его голосе глубочайшее неверие в такую удачу, точно спрашивал он по обязанности, ни в малой мере не надеясь, что и впрямь увидит своих волов еще раз.

– Да на что они нужны? – хлопец и дядька словно сговорились менять вопрос на вопрос.

– Но вот понадобились же! – кивая на груженую телегу, буркнул дядька. – Слышь, хлопче… Може, я того… с тобою поеду? За воликами своими пригляжу.

Хлопец взобрался на телегу, подхватил вожжи… наклонился и положил руку дядьке на плечо.

– Поверь мне, дядька… Вот не надо тебе со мной ехать! – проникновенно сказал он. – Целее будешь!

– Та шо мне самому целому быть, ежели волов нема? Разом с жинкой и детьми по весне с голоду помирать? – тоскливо вздохнул дядька, и его худая свитка и вислые усы снова затрепетали на ветру. – Ты хоть на дорогу гляди, хлопче, щоб волики мои, риднесенькие, не покалечились, – безнадежно попросил он. – Може, фонарь возьмешь?

– Ты что, дядька, сбрендил? – хлопец аж отшатнулся. – К пороху с огнем?

– Зброяр, а пороха боишься, – пробурчал дядька.

– Потому и боюсь, что зброяр, – наставительно сказал хлопец и решительно оборвал разговор. – Хватит уже болтать! Цоб-цобе! – негромко прищелкнул он языком и тряхнул вожжами. Тощие волы напряглись так, что сквозь шкуру аж ребра проступили, и стронули проседающую под грузом телегу с места. Дядька мучительно сморщился, телега заскрипела и покатила – не к главным, а к задним, почитай что потайным (хоть все и знали, где они), воротам замка.

Затаившийся Охрим черной тенью перемахнул площадь. Фонарь в руках у дядьки дернулся, тени снова заметались, то взбегая по стенам, то обрушиваясь в снег, но казак уже скрылся во мраке. Прячась в густой тени домов, он скользил следом за неторопливо катящей телегой, и сердце колотилось, как даже в бою не бывало. Груженая телега с порохом, а хлопец – зброяр, и только что этот зброяр встречался с той самой девчонкой! Уж не он ли так ловко в Киеве с пистолем управлялся? И куда он нынче порох-то везет, да еще целую телегу?

Скрипя так же уныло, как ее хозяин разговаривал, телега доехала до задних ворот замка. Высунулся караульный, ворота открылись, и, едва протиснувшись сквозь узкие створки, телега выкатила из замка. Охрим метнулся к воротам.

– Что за телега? – рявкнул он на закрывающего створки караульного. Тот сперва дернулся, оглянулся… но, увидев простого казака, зло сплюнул под ноги:

– Чего орешь, нибы ты тут сотник? Тебе что за дело?

Дать бы ему раза, да только кулачищи у караульного не жиже Охримовых будут, а подозрительная телега уезжает все дальше…

– А такое мне дело, что я тож выйти хочу! – с пьяной важностью объявил он. – Надо мне… в шинок!

Караульный принюхался:

– Ты ж с шинка идешь!

– А я в другой шинок! – повисая на створке, требовательно выпалил Охрим.

– Бо в первом больше в долг не наливают? – засмеялся караульный. – Иди уж, бедолашный…

Охрим ринулся в воротный проем. Шаг, другой – ночная мгла скрыла его от глаз караульного, пошатывающаяся пьяная походка сменилась упругим шагом. Хмель еще кружил голову, но азарт погони оказался сильнее – Охрим побежал, как бегал в разведке, быстро и бесшумно. Телега не успела укатить далеко – она негромко поскрипывала по дороге вдоль крепостной стены. В лунном свете отчетливо рисовался темный силуэт правящего волами хлопца. Тот все так же не оглядывался. То ли шибко уверен, что ничего худого случиться не может, то ли, наоборот, так напуган, что даже озираться не осмеливается. Охрим прекратил прятаться, тем паче что и негде – ночная дорога была пуста. Телега вдруг встала. Охрим заметался… и сиганул прямо в сугроб, наваленный у обочины. Хлопец поднялся на телеге во весь рост и впервые огляделся по сторонам. Охрим вдавился в сугроб – снег сыпался ему на спину, маскируя темное пятно на белом. Хотя мальчишка назад почитай что и не глянул, вперед уставился, на замыкающую внешнее кольцо стен новоустроенную деревянную крепостицу. Будто высматривал там чего. Видать, углядел, потому как снова дернул вожжи… заставляя волов сойти с укатанной дороги. Волы упирались и не шли, мальчишка спрыгнул с телеги, пошел рядом… Уговорил-таки упрямую скотину свернуть на обочину! Ты гляди, а снега-то на той обочине почитай что и нет – расчищено!

Охрим приподнялся, беззвучно отплевываясь набившимся в рот снегом. А ведь хлопцу кто-то помогает, не в одиночку же он и телегу загрузил, и обочину придорожную почистил. Сгибаясь в три погибели и чуть не пластаясь по дороге, Охрим двинулся следом. Телега то и дело проваливалась колесами в рыхлый снег, заставляя несчастных волов тянуть, чуть не выскакивая из шкуры, а хлопца изо всех невеликих сил толкать телегу. Охрим бросил быстрый взгляд на крепостицу – пусть тамошний часовой и в другую сторону, за стены, глядит, но волы протестующе мычат, телега скрипит, хлопец пыхтит так, что его небось самому князю Острожскому в его ставке слышно – а караульный будто оглох! Окликнул бы хоть! И вот тут Охрим понял, что караульного на вышке вовсе и нет! Луна в черном небе высвечивала крепостицу всю, насквозь – никого.

Тем временем телега доскрипела почитай до самой стены – и встала. Бока волов раздулись и тяжело опали. Охрим снова предусмотрительно рухнул в снег и даже прикопался – холодные комья сыпались за шиворот, набивались в сапоги, но еще не покинувший его хмель и жадное нетерпение не позволяли мерзнуть.

– Все, все уже! – хлопец соскочил с телеги, похлопал вола по костистой спине. – Потерпите еще чуток, сейчас все разгрузим, легче станет, обратно пустые пойдете!

Он направился к телеге… но взялся вовсе не за бочонки, а за проложенные вдоль бортов длинные рогожные свертки. Размотал рогожу, аккуратно и бережно раскладывая прямо на снегу струганые бревнышки, рейки, просмоленную веревку. Теперь уж хлопец и вовсе не глядел по сторонам – все его внимание сосредоточилось на работе. Прячущийся в снегу Охрим изумленно глядел, как точно по воле колдуна у крепостной стены вырастает странное сооружение с противовесом. И казалось оно знакомым! Видал он уже похожее в походе на Туретчину. Именно на такой вот штуке спускали с высоченной стены турецкого бея для переговоров с вставшими под крепостью казаками. Только та раза в три поболе была, да на верхушке стены, а тут хлопец ладит у самого подножи – разве под землю что спускать собрался? Долго гадать Охриму не пришлось – невеликое свое сооружение хлопец собрал быстро и сноровисто, точно не раз уж делал это. Подергал одну опору, другую, посмыкал свисающую веревку… наклонился и прижал каменюку в стене! Заскрипел камень, и прямо у ног его разверзлась дыра!

И вот тут Охриму стало все ясно!

– Вот так, не думая не гадая, ляпнешь, да и в точку попадешь, – поднимаясь из снега, сказал казак, и голос его в ночной тишине прозвучал как гром. Хлопец крутанулся на месте так стремительно, что не удержался на ногах и уселся в снег. Охрим неторопливо пошел к нему, оббивая об колено смушковую шапку. – Казал я – лазутчики, а лазутчики и есть!

Взбивая сапогами снег, хлопец принялся отползать от надвигающейся на него темной мрачной фигуры. Лицо его исказилось ужасом, когда Охрим потянулся к висящей на боку сабле.

– Да что вы, дядька, какие лазутчики! – забормотал мальчишка, норовя отползти дальше – уперся спиной в стену и замер, глядя на Охрима, как мышь на кота. Несмотря на морозец по лицу его катил пот.

Охрим ухмыльнулся – трусишь, щенок! Еще б тебе не трусить!

– Я тут того… по повелению… пана полковника…

– Авжеж, авжеж! – издевательски согласился Охрим. С тихим зловещим шелестом клинок вылетел из ножен, льдисто сверкнул в лунном свете, и его остро заточенное жало потянулось к самому носу хлопца. Перепуганный мальчишка свел глаза в кучку, завороженно глядя на мерцающую перед ним смерть. – Полковник тебе поручил! Еще скажи – сам пан гетман Косинский! – Охрим звучно хекнул – и сабля ударила с оттяжкой.

– Да-а! – отчаянно заорал хлопец, перекатываясь по снегу. Клинок чиркнул по камню стены, высекая искру.

– А что тут такое творится? – раздался сзади тяжелый начальственный бас.

– Сообщник явился! – Охрим махнул саблей и отпрыгнул назад, защищая спину, и… замер. – Пан полковник? – потерянно пробормотал он.

На вытоптанной хлопцем с телегой да и самим Охримом тропке, заложив пальцы за кушак, стоял толстый полковник, и луна серебрилась на меховой оторочке его кунтуша.

– Опять безобразишь, Охрим? То до девчонки вязался, теперь до хлопца?

Охрим побледнел, потом покраснел, потом вроде даже посинел – то ли от пробравшего его холода, то ли от охватившей ярости.

– Пан полковник не разумеет! – голос казака срывался. – Я этого хлопца узнал! Догадался! Это он меня на Киеве в плечо подстрелил!

– Да что ты говоришь? Так это он тебя тогда? – и полковник захохотал, тряся пышным чревом. Подпрыгивали кисти алого кушака. Охрим наливался злостью, все больше походя цветом лица на тот кушак.

– Да пан же! – заорал он – казалось, могучий казак сейчас или разрыдается по-детски от невыносимой обиды… или по-взрослому пойдет пластать саблей направо и налево. – Я ж видел! Оцей хлопец… – он указал кончиком сабли на так и сидящего в снегу паренька, – встречался с отой дивчиной!

– Дело молодое, – философски заключил полковник. И с сомнением добавил: – Хотя для тебя, хлопче, навить сильно молодое. Нехай хоть усы вырастут, а потом уж с дивчинами-то хороводься.

– Да нет же! – снова заорал Охрим.

– Так не встречался? – снова переспросил полковник. – Я ж и говорю – рано ему еще!

– Встречался! – теперь уже Охрим орал так, что полковник невольно дернулся, опасливо огляделся по сторонам и замахал на Охрима толстыми лапищами:

– Тише ты, дурноватый!

– Я не дурноватый, я, може, в цей крепости единый разумный и есть! – изнемогая, выпалил Охрим. – С лазутчицей Острожских он встречался, которую мы еще летом по крепости ловили! Тут она, никуда не делась, курва! А под стеной – лаз! – Он ткнул саблей в сторону зияющей под камнями дыры, точно норовя проткнуть ее насквозь. – То они стену подорвать хотят! На телеге у хлопца порох! Глядите, пан! – и Охрим со всей дури рубанул по верхнему бочонку.

Лопнула держащая бочонок веревка, перепуганные волы замычали и дернулись, бочонок грохнулся в глубокий снег… и крышка его соскочила. Смешиваясь с серебром лунного света из него потекла… струйка серебра. Монеты и крестики, цепочки и перстеньки, и снова монеты, с едва слышным шелестом они сыпались в снег, точно рыбья чешуя вокруг стряпающей уху кухарки.

Глава 17

Сторож для клада

– Это не порох, – тупо глядя на сверкающее серебро, пробормотал Охрим. Губы у него едва шевелились, словно схваченные морозом. – Это ж… наша добыча! – прошептал он. И поднял потрясенные глаза на полковника. – Да как же, пан?

Полковник, словно извиняясь, развел руками. Охрим поглядел на полковника, на серебро в снегу, на крепостицу без часового…

– То ж… вы, пан! – выдохнул он. – То вы нашу добычу…

– Чего сразу я? – даже обиделся полковник. – У нас пан гетман головный! – И полковничья сабля хищной щукой вынырнула из ножен и метнулась к Охримовой груди.

Казак шарахнулся назад – полковничья сабля вспорола толстый кожух. Но Охрим уже крутанулся, уходя из-под удара. Сабли столкнулись. В ночи запела сталь. Казак вертелся волчком, подскакивал, плясал вокруг полковника, заходя то слева, то справа. Толстый полковник почти не двигался с места, лишь изредка переступая на полусогнутых ногах, а сабля порхала вокруг него, следуя легким движениям кисти – могучее чрево подрагивало каждый раз, как сабли со звоном скрещивались. Снег уже не хрустел – стонал под ногами сражающихся.

Охрим кинулся вперед, но сабля полковника взметнулась ему навстречу – полковник отшвырнул противника. Ноги Охрима разъехались, он едва не зарылся носом в снег – выправился, по-кошачьи стелясь над самой землей, попытался ударить противника в ноги. Толстый полковник взрыл снег носком сапога, ледяное крошево запорошило Охриму глаза, он не увидел, а лишь почувствовал приближающийся клинок, вслепую отмахнулся саблей.

– Ах ты ж падлюка! – рукавом отер лицо. – Жирнобрюхий! Каплунов всех сожрал – золота захотел, разом со своим гетманом! Предатели проклятые! – И Охрим ринулся в яростную атаку.

Удар! Еще удар! Не осталось ни умения, ни воинского мастерства, только сила и ярость. Сабля Охрима вздымалась и падала, точно топор дровосека. Полковник пытался огрызаться, но его защита была смята вихрем ударов. Из взмывающей над схваткой снежной пыли вынырнула перекошенная физиономия Охрима, сталь блеснула перед глазами полковника, толстяк пошатнулся и рухнул на спину, едва удержав в руке саблю. Охрим по-медвежьи вздыбился над ним, сабля косой молнией сверкнула над головой… Отчаянным усилием толстяк успел вскинуть клинок навстречу…

Гибкая темная фигура метнулась казаку в ноги, обхватила за сапоги и со всей силы рванула… Сабля скользнула вкось, Охрим взмахнул руками, как крыльями, пытаясь удержаться, и… рухнул прямо на полковника. Полковничий клинок вошел ему в грудь. На краткий миг Охрим завис над противником – лицо к лицу. Полковник толкнул клинок вперед и вверх – и кончик лезвия вышел из спины убитого. Изо рта Охрима плеснула кровь… и он обвис, в последний миг словно обнимая своего убийцу.

Некоторое время они так и лежали – вместе. Потом полковник коротко рыкнул – и свалил с себя тело. Опираясь на саблю, поднялся на колени. Замер, со свистом втягивая воздух. Дрожащей рукой сгреб горсть снега и прижал к лицу.

– Ничего… – отирая залитые чужой кровью щеки, прохрипел он. – Есть еще сила… Не ослабела рука… Живой еще полковник. – Он поднял голову – мокрые от пота волосы липли ко лбу, на щеках и шее оставались кровавые разводы. Нашел взглядом скорчившегося в снегу хлопца. – А ты, Дмитро, молодец. Помог. – Взмахом толстых, изукрашенных массивными перстнями пальцев подозвал мальчишку к себе. Тот метнулся к полковнику, подставил плечо… Толстяк навалился на худющего мальчишку так, что у того подогнулись колени, медленно, устало поднялся, постоял, пошатываясь. Повернул голову:

– Так с какой дивчиной ты встречался? – тонущие в пухлых щеках глазки подозрительно сощурились – словно стрелы глянули сквозь узкую крепостную бойницу.

– Да какая там дивчина – то ж сеструха моя! – мелко переступая под навалившейся на него тяжестью, залепетал Дмитро. – Та самая, что я отыскать просил! Мы как сюда, в Острополь, приехали, так я ее и нашел – кабы не пан полковник, так и не узнал бы никогда, что живая она, спасибо великое пану!

– Мне за шо? – недоуменно пробормотал полковник. Потом приосанился: – То-то… А як же, ежели б не я… Куда сейчас идешь, ты сестрице своей сказал? – в начальственном басе полковника прорезались вкрадчивые нотки, а его взгляд остановился на рассыпанном серебре.

– Да ни боже ж мой, пан! – истово замотал головой Дмитро. – А что до этого… – он тоже покосился на рассыпанное серебро. – Так пусть пан не беспокоится, мне и дела нет, что там. Мое дело приказы исполнять.

– И больше тебе ничего не надобно? – в голосе полковника мелькнуло презрение.

– Только служить пану полковнику, – твердо ответил Дмитро. – А с того мне в жизни счастье и выйдет.

– Ну так служи, – полковник оттолкнул хлопца и, тяжело, по-медвежьи переваливаясь, побрел к телеге. Рывком сорвал с верха бочоночек и поволок к подъемнику.

– Осторожнее, пан! – Дмитро метнулся наперерез. – Может, все ж покличем кого в помощь?

– Я тебе покличу! – пропыхтел полковник. – Сами… справимся. Торопиться надо. В замке посланник Острожских. А сам пан гетман Косинский теж вот-вот будет. Письмецо он прислал, перстнем запечатанное: отпускает его Острожский, ну а не отпустит, гетман наш и сам уйдет! Прибудет, спросит с меня, а ничего до сей поры не слажено! Так что шевелись, хлопче!

Дмитро покорно подхватил бочонок с другой стороны. Негромко позвякивая драгоценным содержимым, тот лег в ловко прилаженную сетку, Дмитро вцепился в противовес, потянул, подъемник закряхтел как от усилия, его опоры упруго изогнулись, и бочонок, нырнув в черную дыру, исчез во тьме. Дмитро дернул, сетка сама соскользнула с ноши – слышно было, как бочонок гулко бухнул о дно провала и покатился по уклону. Дмитро вытянул сетку обратно. Следующий бочоночек лег в нее, как младенец в люльку. И следующий, и еще один…

Полковник хрипел, срывая бочонки с телеги. Ладони Дмитра горели, мышцы, привычные сильные мышцы зброяра и кузнеца мучительно, до стона, ныли, ноги подкашивались, от череды бочонков мутилось в голове…

– Последний! Слышь, хлопче, последний! – прохрипел полковник над ухом. Дмитро даже не понял, что это значило. Последний бочонок скользнул в дыру, и только тогда Дмитро распрямился с хрустом в разламывающейся от боли спине. – Сундук остался… Да очнись, хлопче! – Дмитра потеребили за плечо. Он поглядел на телегу. Скрытый под бочонками сундук был могуч и массивен и попирал дно телеги кривыми ножками, похожими на ноги раскорячившегося рядом пана полковника. – Что стоишь, а ну, взяли!

– Так он же не влезет! – простонал Дмитро, глядя на это чудище.

– Так не влезет, – согласился полковник. – Придется тебе вниз спуститься. А я сверху подам. Заодно бочонки там вдоль стен раскатишь, чтоб грудой не лежали. Чуток осталось, до свету успеем!

Дмитро поглядел на сползшую по темному небосводу луну, настороженно покосился на дыру, на полковника…

– Только вы уж, пан, меня потом обратно вытащите!

– Та шо ты говоришь, хлопче! Твой подъемник нам еще не раз сгодится! – он кивнул на собранный Дмитром подъемник. – Давай уже лезь!

Дмитро еще недовольно посопел… и нырнул в дыру. Слышно было, как он там возится.

– Долго еще? – полковник волоком подтащил неподъемный сундук к дыре.

– Все! Спускайте, пан! – глухо донеслось из-под земли.

Веревка подъемника захлестнулась вокруг сундука, полковник боком завел его над дырой. Толчок, крепкий пинок ногой вдогонку, и, обдирая расписанные райскими птицами бока, сундук ухнул под землю.

– Тише спускайте, пан! Медленней! – гулко заорал Дмитро из дырки. Полковник вцепился в противовес. – Вот так! Ниже! Еще! Есть! Сейчас развяжу. – Веревка натянулась, задергалась, снова натянулась. – Все, пан! – донесся радостный возглас. – Готово!

– Ну, если готово… – негромко сказал полковник и… потянул из ножен саблю.

– Как-то… не по-доброму вы это сказали, пан, – вдруг раздалось из глубин.

Полковник мрачно поглядел в дыру. Умен, хлопец. Только то ему не поможет. Никто не должен знать тайну.

– Выходь, хлопче, – буркнул он. – Так оно… проще будет. И тебе тоже.

В ночи под крепостной стеной воцарилось долгое молчание.

– Пан, Христом Богом молю! Я никому не скажу, – отчаянно прошептали из дыры. – Я ж не предатель.

– То ты, – тяжко вздохнул полковник. – Про себя я ничего не скажу. Так что, выйдешь?

В дыре молчали.

– Как знаешь, – буркнул толстяк. – А твоей крови нет на мне! – и надавил на заветный камень в стене. Камень заскрежетал, и стена стала закрываться.

– Пане-е! – донесся снизу отчаянный крик. – Не нада-а-а!

Камни сошлись, и вопль оборвался. Зимний ветер посвистывал над землей, из-под распростертого мертвого тела, вымачивая снег, медленно расползалась темная в лунном свете лужа. То и дело косясь на закрывший дыру камень, полковник принялся разбирать подъемник:

– Сказал же, еще сгодится. А ты, хлопче, теперь без надобности, по второму разу я и сам соберу. Оно и лучше… – словно уговаривая себя, продолжал бормотать полковник. – В старину всегда так-то: мертвяка оставляли клад стеречь.

Полковник аккуратно уложил доски подъемника, смотал веревку. Взвалил мертвого Охрима на телегу, цокнул волам и, ведя своего коня в поводу, погнал их обратно к замку. Застрявшая меж досками телеги золотая монета выскользнула в щель и канула в снег.

Полковник не заметил. Он очень старался не оглядываться, но все же оглянулся, украдкой, словно прячась от самого себя, кинул взгляд к подножью стены. Луна безмолвно серебрила монолитный серый камень. Стояла тишина, разве что, если сильно прислушаться, можно было услыхать, как катит меж камнями свои воды неугомонная даже зимой стремительная река.

Глава 18

Дети в подземелье

По реке плыла лодка. Вся картина казалась комбинацией черного цвета: в черном небе – еще более черные облака, словно бока тюленей из атласно-черной воды выступают черные камни, берега – черные громады, камыш у берегов – черные островки, черное кружево нависающих над водой деревьев. Скользящая вплотную к берегу лодка тоже проступала черной рельефной аппликацией на черном фоне. И два человека в ней – один на веслах, второй на носу – казались черными: темные джинсы, темные ветровки, забранные под капюшоны волосы. Только смутно белели лица и руки. В руках у сидящего на носу была длинная и, видимо, тяжелая палка.

– Ближе к берегу давай! – прошипела Мурка. Кисонька налегла на весла, лодка тяжеловесно рыскнула туда-сюда и с шумом въехала носом в прибрежные камыши.

– Тихо ты! – шикнула на нее Мурка.

– Я не мастер спорта по гребле! – возмутилась Кисонька. Лодка наконец выровнялась и, раздвигая камыш, двинулась вдоль берега. Мурка встала.

– Думаешь, получится? – работая веслами, пропыхтела Кисонька.

– А варианты? Где-то в сельсовете, а может, рядом, наверняка есть проход к ухоронке нашего предка. Только вот мы его не нашли.

– Греза с бабками обещали еще поискать… – неуверенно напомнила Кисонька.

– Ой, брось – что они там найдут, хоть бы снова не передрались! – хмыкнула Мурка. – А Влад говорил, что его металлоискатель на четыре метра берет. По идее, все равно – вниз или вбок… – Мурка подняла металлоискатель на вытянутых руках и принялась водить им по нависающему над рекой береговому склону. – Надеюсь, он среагирует на автоматы. Там четыре автомата должно быть.

При условии, что эти самые автоматы сейчас там же, где и пленники. При условии, что предположение Влада верно и клад и впрямь прятали у реки. При условии, что Мурка и Кисонька все рассчитали правильно… а ведь в любом расследовании всегда бывают ошибки и ложные следы. Только сейчас ошибка запросто может стоить Владу и Нюрочке жизни.

Потревоженные металлоискателем комочки земли дробно шлепались в воду.

– У-у, дура тяжеленная! – голос у Мурки срывался, руки дрожали, металлоискатель все время соскальзывал вниз – и молчал. Не думал пищать, будто даже арматуры какой или проволоки рядом нет!

– Давай поменяемся. – Кисонька поднялась, лодка закачалась. Здесь берег нависал над водой нешироким козырьком. Движущаяся по инерции лодка вплывала в глубокую тень, сразу стало зябко, а темнота сгустилась такая, что Кисонька замерла, не решаясь шагнуть дальше. Металлоискатель с легким шорохом продолжал «причесывать» береговую стену.

– Так что, берешь? – страдальчески простонала Мурка и чуть откинулась назад, стараясь удержать так и норовящий завалиться вниз раструб… Металлоискатель вдруг словно провалился, под его тяжестью Мурка чуть не кувыркнулась через борт. Кисонька кинулась вперед, успев поймать ее за капюшон:

– Ты чего?

– Держи меня! Тут… кажется… дырка… – шаря металлоискателем перед собой, пропыхтела Мурка.

Кисонькина ладонь легла Мурке на губы.

– Тс с-с! – едва слышно выдохнула она. Лицо сестры оказалось близко-близко, Кисонька предостерегающе повела глазами. На воде дрожал едва заметный рассеянный отблеск света. На губах у Мурки расплылась довольная улыбка.

– Я же говорила, что металлоискатель поможет! – беззвучно, одними губами шепнула она. – Хотя и не совсем так, как предполагалось.

В четыре руки перехватили металлоискатель и бесшумно опустили его на дно. Едва-едва шевеля веслом, Кисонька подогнала лодку к самому берегу. Повела ладонью по земляному склону… рука провалилась, под пальцами была пустота. В глубине провала мерцал слабый рассеянный свет, очень похожий на отсвет фонарика. Верхний край дыры нависал прямо у девчонок над головой. Лодка вплыла в дыру и уперлась во что-то…

– Вода плещется, – гулко прозвучал чей-то голос.

– Она тут всегда плещется, – раздраженно ответил другой. Вверх взметнулся луч фонаря. Дыра в береговом склоне оказалась пещерой – перед самым носом лодки громоздились невысокие земляные валы, беспорядочные, словно после давнего взрыва. А позади этих валов металось пятно света и слышались голоса. Луч фонарика скользнул по своду и снова скрылся. – Хватит глупостей! – рявкнул незнакомый раздраженный голос. – К делу! Где-мой-клад?

– Понятия не имею!

– Врешь! – последовал звук удара и отчаянный женский крик:

– Прекратите! Не трогайте его!

Точно ласка в курятник, Мурка соскользнула на пол пещеры и мгновенным броском всползла на невысокий земляной вал. Зажмурилась – после темноты даже свет фонарика казался слишком ярким. Но и мельком брошенного взгляда хватило, чтобы оценить диспозицию.

Скрученные, как ветчина в сеточке, на земляном полу лежали Влад и Нюрочка. Фонарик светил Владу прямо в глаза, поэтому остальные терялись в тенях, в ореол света попадали только лица. Леша и Рюша – в камуфляже, но без масок, рассеянный свет поблескивал на одинаково зажатых под мышкой автоматах. Оба спокойны, невозмутимы, хотя им любопытно. Встрепанные черные волосы разметались по плечам Лики, в глазах разом ужас и восторг, она нервно кусала губу, взгляд метался между Владом и Нюрочкой. Зато Николай Дмитриевич походил на затравленную крысу – голова у него судорожно подергивалась, он смотрел в пол, не осмеливаясь взглянуть на остальных. И только лицо одного человека, единственного не знакомого Мурке, сияло торжеством. Он стоял в классической позе «отважного охотника»: в руке автомат, дуло картинно задрано вверх, нога столь же картинно попирает грудь связанного Влада, а в улыбке чистейшее, незамутненное наслаждение.

Влад слизнул кровь с разбитых губ.

– Спокойно, милая, – бросил он Нюрочке и сощурился, пытаясь отвернуться от направленного в глаза фонарика. – Все будет хорошо.

– Если ты своей девушке так врешь, с чего я должен тебе верить? – с издевательской укоризной протянул неизвестный. – Ничего не будет хорошо, ми-ла-я! Если твой парень не вернет мое золото! – яростно заорал он и снова съездил Владу по зубам фонариком. Свет заметался, а физиономия незнакомца яростно исказилась. Он сгреб Влада за драный ворот футболки, рванул к себе и заорал в лицо: – Ты украл его, ты! Где всё? Почему пещера пуста?

– А она была пуста? – Влад старался сохранять хоть какое-то спокойствие, и только сползшая по виску капля пота показывала, чего ему это стоило.

– Будто не знаешь! – рявкнул незнакомец. Он отшвырнул фонарик, вцепился Владу в футболку обеими руками и яростно его затряс. Скрученный Влад беспомощно болтался в его руках. – Ты! Не ожидал меня увидеть, да? Думал, тогда, год назад, утопил меня? Убийца, тварь! Ради золота!

– Ну да, тебе можно было раскроить мне лопатой голову, как только я это золото нашел. – Влад тряхнул головой, открывая прячущийся под длинной челкой тонкий шрам. – А мне защищаться, значит, как-то даже неприлично! – и судя по брошенному вкось взгляду, говорил он не для своего врага, а исключительно ради Нюрочки.

– Это сокровища моего предка! – надсаживая горло, заорал незнакомец и швырнул Влада наземь. – Ты не имел на них никакого права! Чтоб ты знал, я с самого начала не собирался делиться с тобой.

Вжавшаяся в земляной вал Мурка неодобрительно поджала губы: если вот этот тоже потомок Косинского – на фиг таких родственничков!

– А теперь тебе придется делиться с ними, – кивая на остальных, фыркнул Влад.

– Слышь, парень… – подбирая фонарик, прогудел Леша. – Оно, конечно, умно попытаться нас рассорить, но мы и так знаем, что этот вот – тот еще гад! – он кивнул на потомка Косинского, тот обиженно надулся. – Так что давай по существу. Целая пещера золота… Ты же не мог все потратить, верно? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Не было никакой пещеры, – явно повторяя не в первый раз, сказал Влад. – Бочонок, который мы нашли, метрах в сорока отсюда…

– В пятидесяти! – рявкнул потомок.

– После того как у моего замечательного напарника не вышло меня убить, я его вытащил.

Потомок снова вцепился ему в ворот:

– А потом все остальное! У тебя в ноуте осталась копия моей карты! Ты забрал золото из пещеры!

– Я вообще ее не искал, эту пещеру! Я пока золото из бочонка выловил, меня сто раз спросили, что я тут делаю! То детишки какие-то, то парочки, то участковый местный! Я только и думал как убраться отсюда! Загрузил все что выловил в багажник – и ходу! Да может, тут вообще никакого другого золота и не было!

– Не было! А это, это что? – потомок вдруг засуетился, вытащил из кармана мешочек… и в свете фонарика заиграло мелкое серебро. – Это я нашел возле сельсовета! Там раньше была стена! А под стеной – эта пещера! Ясно же – именно сюда спрятали клад! Вот, вот! – из другого кармана появился второй мешочек, и на ладони потомка блеснуло старое темное золото. – Это я здесь в земле нашел!

– У тебя было золото… а мы вынуждены были взять деньги у посторонних туристов, чтоб вот с ними расплатиться?! – завопила Лика, взмахом кулачка указывая на Лешу с Рюшей.

– Клад – своим ходом, оплата – своим, – невозмутимо обронила Рюша.

– Финансирование предприятия – ваша забота, – огрызнулся потомок. – Я и так сделал достаточно! В конце концов, это золото моего предка.

– Вот так и со мной: и платил я, и искал я… – меланхолично начал Влад.

– Так ты же все и забрал! – перебил его бывший напарник. – Ты отнял мой клад, выгреб все подчистую! Год я тебя искал! Год! А потом я тебя узнал! Словечки твои, шуточки, неуважительное отношение к моему предку…

– Так это ты в чате потомков всегда был такой мрачно-озабоченный? – выпалил Влад и тут же получил пинок по ребрам.

– И вот тогда я придумал эту экспедицию! – торжествующе завопил потомок. – Я так и знал, что ты клюнешь!

– А ты не подумал, умник… – устало ответил Влад, – если бы я уже нашел весь клад Косинского – зачем бы я в эту экспедицию вообще поехал?

В пещере воцарилась тишина. Лика вдруг длинно, со всхлипом вздохнула, а Рюша с Лешей вопросительно уставились на Николая Дмитриевича.

– Он говорил про золото, про старинные драгоценности… – растерянно пробормотал тот.

– А ты и уши развесил! – скривился Леша. – Надо было нам не с тобой, а вот с этим, – он мотнул головой в сторону потомка, – самим как следует потолковать.

– Вот поэтому мы всегда берем оплату вперед, – невозмутимо вставила Рюша.

– Что вы его слушаете? – потомок снова орал. – Это все ложь! Он выкручивается, конечно, только есть простое средство его разговорить. Кажется, тебе нравится эта девка? – и он кинулся к Нюрочке. Приподнял связанную девушку с земли и прошипел ей в лицо: – Напрасно тебе захотелось моего золота, милая!

– Стойте! – теперь уже кричал Влад. – Не трогайте ее! Вот просто – оставьте ее в покое… я отдам вам все, что было в том бочонке, в реке.

Леша и Рюша переглянулись.

– А что? Бочонок золота – разве плохо? – ухмыльнулся Леша.

– Там не бочонок! Там много, много золота! Я искал этот клад всю жизнь – а вы мне будете рассказывать, что его нет? – взвизгнул потомок. Он посмотрел на побледневшую Нюрочку, и его губы вдруг искривились в мерзкой улыбке. – Мы к тебе даже не притронулись, а твой парень уже на один бочонок золота готов раскошелиться. А если заняться тобой всерьез, думаю, весь остальной клад Косинского тоже быстро найдется.

– Вообще проверить надо. Хуже не будет, – задумчиво поглядев на Нюрочку, пробормотал Леша. Повесил свой автомат напарнице на плечо, как зонтик на вешалку, фонарик сунул ей в свободную руку и принялся деловито закатывать рукава камуфляжки.

– Простите, что значит «хуже не будет»? – вдруг дернулся Николай Дмитриевич. – Что вы собираетесь делать? Мы… Мы так не договаривались!

– Мы договаривались найти пещеру золота, – отрезал Леша. – А сильно нервных просим удалиться! Хотя бы вон туда, – он кивнул в сторону земляного холма, за которым затаилась Мурка. – Посидите там на бережку.

– Папа! – Лика отчаянно поглядела на Николая Дмитриевича. – Не разрешай им! Это уже не шутки, нас посадят!

– Пойдем, Лика, нас все равно никто не станет слушать, – пробормотал Николай Дмитриевич, беря ее за руку.

– Оружие оставьте, – бросил Леша.

Николай Дмитриевич растерянно поглядел на валяющийся у его ног автомат – было сразу видно, что об оружии он даже не вспомнил. Волоча Лику за руку, он шагнул к земляному холму.