Тени кафе «Домино» Хруцкий Эдуард
Жуков подавился пивом, закашлялся.
– Берите, это аванс.
– Послезавтра в Тамбов повезут сорок миллионов для выплаты зарплаты.
– Это интересно, но не главное, – Лапшин с усмешкой смотрел, как Жуков распихивает деньги по карманам. Бумажки мне не нужны. Только камни и золото.
– Значит, почтовый вагон отдам другим.
Вагон тряхнуло, и керосиновый фонарь под потолком закачался, причудливо ломая тени на стенах.
– Кашира.
Почтальон-инкассатор встал, подошел к раскаленной печке-буржуйке, на которой закипал медный с мятым боком чайник.
Он залил кипятком пестро раскрашенный заварочный чайник.
Накрыл его фуражкой.
– Пусть настоится. Я туда чабреца добавил. Духовитый чай будет.
Милиционер-охранник снял с полки узелок.
– Жена лепешек напекла, сахарин имеем.
Почтальон раскрыл старый баул.
– Мы тоже кое-что имеем. Свинину копченую к твоим лепешкам, да сахар-рафинад.
Вагон дернулся.
Почтальон чуть не уронил заварочный чайник.
– Тебе покрепче?
Он посмотрел на милиционера и увидел, как тот поднимает руку.
Почтарь обернулся.
В вагоне стояли четверо в масках с маузерами.
– Сидите тихо. Будете жить.
Человек в маске расстегнул кобуру у милиционера, забрал наган.
Второй взял инкассаторский мешок.
– Оревуар, мон ами, – засмеялся он и дернул стоп-кран.
Станция «Ожерелье»
На перроне станции «Ожерелье» горел один керосиновый фонарь.
Свет его постоянно выцветал в припозднившемся октябрьском рассвете.
На перроне стояли начальник станции «Ожерелье» – весьма немолодой человек в старой путейской шинели и фуражке с грязно-красным верхом, рядом с ним милицейский чин с двумя кружочками на рукавах шинели, и мрачный человек в темном полупальто из тяжелого материала.
– Утро, а инея на земле нет, – начальник станции зевнул. – Теплый октябрь.
– Ты бы, Илья Фомич, сказал бы своим, чтобы перрон подмели. Неудобно как-то. Все-ж станция узловая. – Милицейский начальник ткнул пальцем в гору опавших листьев.
– Скажу. Только народец-то распустился при новой власти… Вон колокол я сам чищу. Начну указывать, а они мне «…не при старом режиме мол»…
Вдали послышался гудок паровоза.
Из вагона вышли трое, направились к встречающим.
– Здравствуйте, товарищи. Я инспектор Центророзыска Лапин, со мной субинспектор Карпов и инспектор Тыльнер из московской уголовно-розыскной милиции.
– Начальник линейного отдела Фролов, а это начальник станции и наш субинспектор розыска Оловянников. Может, закусим с дороги?
– Это потом, – ответил Лапин, – где милиционер и почтовый работник?
– На вокзале, ждут.
– А вагон?
– На запасных путях.
– Сделаем так. Тыльнер с Оловянниковым еще раз осмотрят вагон, а мы со свидетелями побеседуем.
Тыльнер и Оловянников пробирались на запасные пути.
– Ты, товарищ Тыльнер, – попросил Оловянников, – если что, указывай мне. Я про тебя слышал и даже в газете «Известия» читал. Сам-то я рабочий-деповец, вторую неделю как красным сыщиком числюсь. Но работать хочу, так что ты, товарищ, подучи меня маленько.
Они прошли к вагону с полустертой эмблемой почтового ведомства.
– Вот он, – сказал Оловянников.
Тыльнер зажег железнодорожный фонарь, осмотрел подножки и тамбур.
– Вроде ничего, пошел в вагон.
– Ох, и темнотища. Вы, товарищ Оловянников, зажгите, пожалуйста, все фонари.
Оловянников зажег свечи в кованых фонарях, и в вагоне стало светлее.
– Теперь давайте писать протокол осмотра места происшествия. Старый никуда не годится.
– Писал как умел.
– Осмотр начинается от дверей, по часовой стрелке. Бумага и ручка есть? Прекрасно, чернила стоят на столе. Начинаем. Пишите, я диктовать буду.
Тыльнер огляделся.
– Готовы?
– Готов.
– Тысяча девятьсот двадцать второго года, двадцать восьмого числа, месяц октябрь. Протокол осмотра места происшествия. Я, субинспектор линейного отдела милиции Оловянников… Как Ваше имя отчество?
– Потап Иванович.
– Прекрасно. Значит, Оловянников П.И., на запасных путях станции Ожерелье, составил настоящий протокол осмотра почтового вагона. Осмотр производится в восемь двадцать утра, при искусственном освещении.
На станции, в комнате начальника инспектор Лапин допрашивал почтальона и милиционера.
– Что же ты сопротивления не оказал, Смагин?
– Так они дверь своим тройником открыли и стволы на нас.
– А цепочка на дверях была накинута?
– Товарищ начальник, а где вы их видели – цепочки, – вздохнул почтальон. – Их давно посрезали.
– Так и запишем, – обрадовался Лапин, – цепочек не было.
– Нападавших сколько было?
– Четверо.
– Чем вооружены?
– У всех маузеры.
– Как выглядели?
– Роста приблизительно как Вы. В куртках, перешитых из солдатских шинелей, в фуражках военных.
– Один в папахе был, – поправил почтальон.
– Точно, у одного офицерская папаха была.
– Лица запомнили?
– Да они в масках были.
– В каких масках?
– Как в театре. Черные маски, прорези для глаз.
– Называли друг друга как-то. Клички, имена…
– Говорили они, но мы не поняли.
– По фене, что ли?
– Да нет, по-французски.
– Ты что, французский знаешь?
– Различить могу, но не понимаю.
– Так что же ты различил?
– Когда они уходили, один сказал: «Оревуар, мон ами».
– Точно?
– Как на духу.
Лапин поглядел на Карпова.
– Поздравляю, Миша, новая бандочка появилась. Аристократы, мать их.
– Так и зашифруем дело – «Аристократы», – зевнул Карпов.
В комнату вошел Тыльнер и Оловянников.
– Вот протокол осмотра, – Тыльнер положил бумагу перед Лапиным. – А теперь, граждане потерпевшие, чья это квитанция?
Милиционер взглянул, покачал головой.
– Первый раз вижу.
– Не моя, – сказал почтальон.
– Это квитанция на посылки в город Ярославль. Может ее кто обронил, когда вагон готовили к отправке, – Тыльнер закурил.
– Нет, перед отходом поезда я вагон подметал, на полу ничего не было, я бы нашел, – покачал головой почтальон.
– Квитанция найдена у дверей вагона. Неужели повезло, – засмеялся Тыльнер.
– Всякое бывает, – недоверчиво произнес Лапин. – Надо с Ярославлем связаться. Вот ты Жора тогда и займись этим.
– Где у вас связь? – спросил Тыльнер начальника милиции.
– Пошли.
В комнате линейного поста на столе стояли три аппарата.
– Средний, – ткнул пальцем Фролов в массивный аппарат, с двумя колокольчиками на корпусе. Тыльнер снял трубку.
– Барышня, здравствуйте, мне бы Ярославль… Жду… Жду.
Он сел на стул и оглядел комнату.
У входа на вешалке висли два брезентовых плаща, печка-буржуйка накалилась до красна, над столом портреты Ленина и Дзержинского.
На стене плакат с милицейской формой одежды, рядом с ним красноармеец штыком закалывал гидру контрреволюции.
В углу на стенде несколько фотографий разыскиваемых.
– Ярославль… Да, барышня, давайте мне уголовно-розыскную милицию… Что? Ах вот как… правильно, по-старому сыскную… Спасибо… Дежурный, это субинспектор Московской розыскной милиции Тыльнер. Здравствуйте… Спасибо… И вам не болеть… Как мне с начальником соединиться… Спасибо… Жду.
Тыльнер достал портсигар, предложил Фролову, они закурили.
– Здравствуйте, товарищ Андреанов. Вы получили ориентировку об ограблении почтового вагона… Прекрасно… К вам на городскую почту поступала посылка…
Симферополь – Москва
Поезд шел из Симферополя в Москву.
Когда-то вагон, в котором ехала Лена Иратова, был штабным – в нем располагался какой-то красный командир. Теперь его отдали кинематографистам, и в нем ехала в Москву группа Александр Разумнго.
В вагоне, загораживая проход, стояли осветительные приборы, была даже маленькая лаборатория для экспресс проявки проб пленки. Комфортнее всех ехала съемочная аппаратура.
Лена Иратова устроилась с немыслимым комфортом. Ехала одна в целом купе. За окном бежала мимо Ченгарская степь, проплывали маленькие станции, разбитые войной, сломанные вагоны на запасных путях.
Раздался стук, дверь открылась, на пороге стоял оператор Миша Винклер.
– Леночка, пошли к столу. Все собрались, закусим, чем Бог послал.
– Сейчас, Мишенька, только в порядок себя приведу.
– Наводи красоту, мы ждем.
В бывшем штабном отсеке стоял стол, покрытый белой, грубого полотна украинской скатертью с петухами.
На ней расположилась бутылка с красным вином, разнокалиберные чашки и кружки, лежал белый хлеб, жареная баранина, фрукты-овощи, козий сыр.
– Друзья, – режиссер поднял стакан, – выпьем за то, что мы едем в Москву, выпьем за то, что мы хорошо поработали в Ялте и Симферополе, а также за нашу героиню Леночку Иратову.
– Подожди, Саша, – вскочил оператор Винклер, – говорят, что нет в жизни счастливым случайностей. А я говорю есть. Не обижайтесь, коллеги, и ты, Саша, и ты, Женя, Саша хороший режиссер, но он был бы мертв без Леночки. За нее, за нашу удачу!
Все загалдели, зачокались, выпили.
– Учтите, друзья, за половину дела не пьют, так что мы поднимаем бокалы за нашу актрису. Впереди зимние съемки.
Постепенно началось веселое полноценное застолье.
Анекдоты, воспоминания, смешные истории на съемках.
К Лене подсел художник Бауэр.
– Леночка, скажи честно старику, почему ты не уехала?
– Дмитрий Сергеевич, родной, конечно, я могла бы очутиться в Париже. Возможно, что со мной заключили бы контракт в театре, я же могу играть на французском. Возможно. Налейте мне вина. Спасибо… Но в Москве живет человек, которого я люблю, и это я поняла на Юге, в разлуке с ним. А потом я хочу вернуться к себе домой. Я со щемящей нежностью вспоминаю, как после репетиций прихожу в свою квартиру, шумит самовар, тетя накрывает стол для чая. Крепкий чай, малиновое варенье. А в окнах неяркое осеннее солнце. На паркете светлые полоски.
– Вы думаете, Леночка, что все это осталось в Москве?
– Не знаю, главное, что все это во мне неистребимо, как болезнь. Я возвращаюсь в прошлую жизнь…
– А вы уверены, что она будет такой же, как раньше? Грандиозный успех, поклонники, светские рауты, цветы?..
– Я слишком увлеклась всем этим. Бенефисы, дорогое ожерелье, бриллианты, трехкомнатный номер в гостинице «Люкс». Из окон Кремль, корзины цветов у дверей, лучшие роли в репертуаре. Все это казалось незыблемым, вечным. Любящий меня прекрасный человек, для которого я находила так мало времени.
– Я знаю, о ком Вы говорите. Я видел Олега перед отъездом. Он стал другим. Жесткий, но по-прежнему прекрасной души человек. Вы едете к нему?
– Да. Там, на этой земле, похожей на театральную декорацию, я вдруг поняла, как люблю его.
– Какое счастье, Леночка…
Художник не успел договорить.
Разлетелись стекла вагона, пули с противным визгом начали рвать стены.
– Ложись, – крикнул Винклер.
Он схватил две непочатые бутылки вина и рухнул на пол.
– Что это? – спросил актер Веденеев.
Он засел в угол, спасал початые бутылки.
В салон вбежал начальник охраны поезда.
– Банда. Ложитесь.
Где-то совсем рядом ударил пулемет, застучали винтовочные выстрелы.
Начальник охраны опустил окно и начал стрелять из нагана.
– Бандюки, сволочи. Поезда грабят, но нас им не взять. Три вагона бойцов в Москву едут.
Поезд шел мимо перелеска, огрызаясь винтовочным и пулеметным огнем.
Ярославль
В зале выдачи посылок на Ярославском почтамте прилавок был вытерт до блеска.
Люди получали затянутые веревкой мешки с сургучовой печатью, коробки, обклеенные рогожей, фанерные ящики.
Круглые часы приближались к цифре шесть.
За московской посылкой никто не приходил.
К стойке подошла женщина в потертом бархатном пальто, с потраченной лисицей на плечах.
– Посылка из Москвы, – громко сказал почтовый служащий.
Тыльнер, Оловянников и молоденький агент местного розыска подошли к прилавку.
– От кого посылка? – спросил почтарь.
– От братца Спиридона Тихоновича Котова.
– Прошу.
На прилавок встал крупный фанерный ящик.
Женщина вынула из сумки брезентовый солдатский ремень с желтой гренадерской пряжкой, ловко обмотала ящик.
– Вы гражданка Котова? – подошел Тыльнер.
– Ну я, чего надо?
– Мы из милиции, пройдемте с нами.
– Зачем это?
– Порядок такой.
В кабинете Андриянова на столе стоял ящик, обтянутый полотном.
– Давайте-ка, товарищ Тыльнер, вскроем его.
Андриянов достал из стола австрийский штык.
– Нет, надо понятых позвать.
– Понятых, – передразнил Андриянов, – у вас в Москве все не как у людей.
– Порядок такой, – развел руками Тыльнер.
– Ну, как знаешь. Кликните там понятых, да Котову сюда.
Понятые сели на стулья, Оловянников приготовился писать протокол.
– Гражданка Котова, Вы утверждаете, что посылку эту Вам прислал родственник из Москвы. Назовите его фамилию и имя.
– Мой брат – Котов Спиридон Кондратьевич.
– Кто? – ахнул Тыльнер.
– Котов Спиридон Кондратьевич, – повторила задержанная.
– Вот это да. Ее брат, товарищ Андриянов, воровской Иван Спирька Кот.
– Да ну.
– Что в посылке?
– Не знаю.
– В присутствии понятых вскрываем посылку.
Тут-то и пригодился австрийский штык.
– Пиши, Оловянников, – Тыльнер достал из ящика шесть новеньких женских платьев.
– Смотрите, товарищи понятые, на них еще магазинные ценники «Дамский салон», «Кузнецкий мост». В цвет, товарищ Андриянов неделю назад они подломили этот замечательный магазин на Кузнецком мосту. Поедем в гости к Спиридону Котову, а сестричку его, товарищ Андриянов, задержите.
Москва. Гостиница «Метрополь»
Номер гостиницы «Метрополь», ныне Второго Дома Советов, пытался сохранить еще былую элегантность. Бронзовые бра на стенах, отделанных некогда шитым штофом, а нынче похожим на заплатанное дорогое платье.
Бронзовые полуобнаженные женщины держали в руках побитые хрустальные светильники.
Огромная люстра над потолком, порезанная и заплатанная кожаная мебель, белый рояль. Красный генерал Саблин принимал гостя. Они уже отобедали и пили кофе с ликером. Гостем был знаменитый некогда журналист, заведующий в свое время светской хроникой в редакции «Русского слова», Борис Борисович Штальберг.
– А Вы знаете, милый Юрочка, кто в восемнадцатом году стоял здесь постоем?
– Нет, Боренька.
– Сам Мамонт Дальский, один из вождей московских анархистов.
– Вождь анархистов, – иронично ответил Саблин, – наверное, великий актер, революцию воспринял как театральное действо, а себя возомнил новым Дантоном.
– Не скажите. Великий трагик неплохо устроился в этом кровавом бардаке. Его боевики экспроприировали целую кучу бриллиантов.
– И где они?
– Не ведомо. Мамонт погиб под трамваем и унес сию тайну.
– Так не бывает. Кто-то должен был знать.
Саблин разлил по рюмочкам тягучий ликер.