Время крови Ветер Андрей

– Что там?

– Да она вам тут вчерась татуировку нанесла.

– Татуировку? – переспросил Верещагин. – Так вот что она иголкой колола меня.

– Иголкой? Батюшки родные, и вы терпели?! – воскликнул денщик. – Мало вам разве вилами натыкали?

Верещагин приподнялся на локтях.

– Да ведь не болит ничего, – удивился он.

– Как же не болит! А то я не видал, какие у вас там дырки были… Хотя… Быть-то они были, но сейчас дырок-то нет, вашбродь.

– Нет?

– Никак нет. Следы едва видные. И опухлость спала вовсе.

Верещагин свесил ноги с кровати.

– А ну, Никифор, помоги.

– Этого никак нельзя.

– Помоги, а не то огрею табуретом.

Никифор с неохотой подставил плечо, и Василий встал на обе ноги. Та, которая вчера пострадала, сразу заныла, но всё же на ней можно было держаться.

«Ай да девка, – подумал Василий. – Никак и впрямь колдовать обучена. Впрочем, о чём это я? Что за бред! Какое может быть колдовство, тьфу ты! Небось не в средние века живём».

– Вы чего там шепчете, вашбродь?

– Разве я шепчу? Да это я так, сам с собой… Ты вот что, Никифор, ты не говори никому, что ко мне Арина приходила. Не поймут они этого…

Василий нагнулся, чтобы разглядеть ногу и увидел небольшие узоры, вытатуированные в три ряда вокруг икры.

– Да-с, – пробормотал он.

Весь день он ждал, что таинственная девушка объявится, и даже выходил на дорогу, накинув на плечи китель. Но Арина не пришла.

Иногда из сада выбегала хозяйская дочь. Ворот её серой рабочей рубашки был широко распахнул, шея и ключицы лоснились на солнце. Задорно похохатывая, она поправляла платок на голове, сверкала глазами в сторону Верещагина и вновь убегала в тень деревьев.

Вечером к Василию в комнату вошёл хозяин.

– Не желаете ли угоститься, ваше благородие?

– Да уж жена ваша попотчевала меня. Благодарю.

– Я самогону предложить хотел. Посидели бы мужским кругом. И солдата вашего позовём.

Верещагин подумал мгновение и согласился. Они пили до ночи, говоря о пустом, ничего не значащем, а потому слова сыпались легко и быстро. Василий расслабился, вспотел.

Уснул он прямо за столом, и Никифору пришлось нести его до кровати на руках, как младенца. Среди ночи Верещагин почувствовал щекотку во всём теле и открыл глаза. По рукам и ногам ползали странные букашки размером в половину пальца. Они были почти прозрачные и твёрдые, с треугольным хвостиком и длинными усиками. Он попытался стряхнуть их, но букашки не реагировали на его движения. Некоторые из них без особого усилия вгрызались в его тело и исчезали там, при этом они не причиняли боли и не оставляли после себя никаких следов – кожа оставалась нетронутой. Можно было подумать, что букашек и не было, но Верещагин чувствовал, как они копошились у него в мышцах, пробираясь сквозь волокна, и в конце концов вылезали с обратной стороны руки или ноги. Он снова и снова сбрасывал их, иногда задевая тех, которые уже наполовину утонули в его теле, но они лишь дёргали хвостиками и утопали под кожей снова. Затем вдруг всё прекратилось, отвратительные букашки исчезли, то ли разбежались, то ли притаились внутри Верещагина.

Он застонал и проснулся. Из окна ему в лицо падал солнечный свет. Голова тяжело пульсировала, глаза отказывались открываться, словно откуда-то изнутри на них сильно надавливали чугунные лепёшки.

– Никифор!

– Туточки я, вашбродь!

– Что тут было? Откуда тут эти мерзкие тараканы?

– Никак нет, вашбродь, никаких тараканов! – ответил Никифор после тщательного осмотра постели. – Пригрезилось вам, вашбродь.

– Скажи, мы сильно вчера накачались? Голова раскалывается…

– Так точно, крепко посидели. Со вкусом. Вы прямо за столом и уснули. А что до головы, так я сейчас к хозяйке за рассолом сбегаю.

Денщик быстро выбежал из комнаты и вскоре возвратился с крынкой.

– Спасибо, – сказал Василий, жадно отхлёбывая рассол. – А чёрт! И кто это сказал, что рассол помогает… Пойдём умываться. Польёшь на меня.

Несмотря на тупую боль в висках, Верещагин заставил себя пройтись по улице.

«Паршиво, конечно, но что делать. А если бы сейчас боевые действия? Пришлось бы бежать и стрелять, хоть свинец в голове, хоть опилки». Шагая вдоль домов, он поглядывал на деревенские

огороды, где копошились женщины. Несколько телег, поднимая пыль, прокатили мимо Верещагина, правившие ими мужики поприветствовали Василия почтительным поклоном. Какой-то долговязый парень с упавшими на глаза прядями сальных волос вышел на дорогу и погрозил Верещагину кулаком.

– Уж я вам всем, – рыкнул он пьяным голосом, – развелось всякой сволочи. Вот щас топор навострю…

– Вашбродь! – послышался позади Верещагина голос Никифора.

– Что тебе?

– Там эта…

– Кто?

– Которая вам ногу исколола, – негромко сказал денщик. – Похоже, до вас пришла. Ничего не говорит. Просто на месте столбом стоит.

– Где она?

– Так ведь напротив нашего дома ожидает.

Верещагин поспешил обратно, слегка прихрамывая, но всё же уверенно наступая на больную ногу. Денщик семенил рядом, нашёптывая что-то себе под нос. Арина увидела Верещагина издали и медленно, прямо держа спину, двинулась к нему.

– Ну, лицо у вас хорошее теперь, – сказала она. На ней была надета длинная рубаха туникообразного покроя по щиколотку, сшитая из крапивного холста и украшенная алой бисерной полоской по вороту. Волосы по-прежнему были стянуты у висков в косы, но на этот раз без медных бляшек на концах. На лице не осталось ни следа от нанесённых мужиками побоев.

– Хорошее лицо? Разве? Какое же оно хорошее, Ариша, когда мы вчера с хозяином чуть ли не ведро водки опорожнили?

– Ерунда. Сейчас и голова пройдёт. В прошлый-то раз у вас смерть на лице была написана.

Девушка протянула руку и сгребла пальцами волосы на голове Верещагина.

– Где болит? Здесь?

Пальцами другой руки она надавила ему на виски, на переносицу, затем обошла его сзади и ткнула в нескольких местах ему в спину.

– Теперь как?

Верещагин вслушался в себя и с удивлением посмотрел на девушку.

– Ты, похоже, и вправду колдунья.

– Не болит больше?

– Нет, – покачал он головой.

Никифор внимательно следил за ними исподлобья и то и дело хлопал себя по вспотевшей шее, придавливая слепней.

– Вашбродь, – крякнул он, – там, вижу, люди топчутся. Сюда поглядывают. Не будет ли беды?

Верещагин повернул голову и посмотрел в дальний конец улицы. Три бабы и четверо мужиков неподвижно стояли посреди дороги, пялясь на Верещагина и Арину.

– А ты, Никифор, принеси-ка мне мою портупею с кобурой. Небось «наган» нам не помешает, ежели какая каша заварится. – Василий ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу. – А что ты про лицо сказала, Ариша? Какая такая смерть у меня была на нём?

– Обыкновенная смерть. Как у всякого, когда ему предстоит умереть.

– Это от удара вилами в ногу-то? – прищурился Василий.

– Почему? Вы же шли куда-то. Там вот и поджидала она вас. Теперь отступила. Поменялась, стало быть, ваша дорога.

– Забавно. Неужели ты гадать умеешь, предсказывать судьбу? И вот так, прямо по лицу что-то определить можешь? Каким же образом? Что ж такое у человека на лице появляется? А ну-ка растолкуй мне.

– Не смогу. Вы не поймёте. Вы не умеете видеть.

– Ишь ты! А глаза-то мне на что? Или ты умнее меня?

– Умнее или не умнее – тут не мне судить, – спокойно ответила девушка. – Но вашу ногу я залечила сразу. А солдатский доктор оставил вам рану гнить.

– Что верно, то верно, – кивнул Верещагин. – Нога почти совсем в порядке. А скажи мне, что за рисунок ты нанесла мне иголкой? Что за татуировка такая?

– Целебная она.

– Вот как? – Верещагин ждал, что Арина продолжит объяснение, но она замолчала, видимо посчитав, что больше прибавить нечего.

– М-мда-с… И всё-таки про лицо ты мне хоть чуточку объясни. Намекни, что ли…

– Когда вы на избу какую-нибудь смотрите, вы можете со стороны сказать, долго будет она держаться или скоро развалится? Сможете угадать на взгляд, целый дом или сгорел в пожаре?

– Смогу. Что ж тут гадать…

– Вот и я то же по лицу вижу.

Верещагин опустил глаза.

– А не могла бы ты показать мне твой дом? – вдруг сказал он.

– Дом? Какой дом?

– В котором живёшь. Мне тут всё равно куковать без дела, покуда наши не возвратятся… Пригласи в гости.

– Зачем же вам это надо?

– А вот любопытно. Да не отказывайся. Мне и впрямь интересно. Никогда я такой женщины не встречал. Ты вот многое понимаешь, Ариша, а этого, похоже, понять не можешь. Или боишься меня?

– Ничего я не боюсь, а вас тем более.

– Почему же?

– У вашего благородия духу не хватит на меня руку поднять.

– Неужели? Откуда знаешь? Тоже по лицу видно?

Девушка улыбнулась и кивнула.

– Тогда веди к себе, – сказал Верещагин.

Подошёл Никифор с офицерскими ремнями и с оружием. На плече у него висела винтовка.

– А ты зачем своё оружие принёс? – спросил Верещагин.

– Вы ж «наган» берёте, вашбродь, вот и я моё ружьишко прихватил.

– Нет, – засмеялся поручик, – ты оставайся тут. Я просто прогуляюсь. Мне «наган» для острастки требуется. Неужто ты веришь, что они набросятся на нас?

– Я с вами, вашбродь, – насупился денщик.

– Нет, нет, Никифор. Считай, что у меня свидание с барышней.

– С барышней, ха! Ишь барышню выискали!

– Это уж не твоего ума дело! Словом, оставайся здесь.

– Слушаю, вашбродь! – с неохотой ответил Никифор и поплёлся к дому.

До избы, где обитала Арина, добирались поначалу пешком, затем на лёгкой обласке[9] из осины переправились через ручей на противоположный берег, а там снова пешком по лесу.

– Далеко от людей ты спряталась, – заговорил Верещагин после долгого молчания.

– Так легче.

– Если сторонишься людей, зачем же в деревню являешься?

– Многие у меня настои из трав покупают. Да мало ли чего ещё, – отмахнулась девушка.

– И что, все Ханты живут в стороне от русских деревень?

– Почему же… Там, в деревне, Хантов почитай половина будет, – отозвалась Арина. – Только не помнят они нашей веры, не соблюдают древних законов… Или боятся соблюдать…

– А ты не боишься?

– Чему быть, того не миновать… Там, подальше, – Арина махнула рукой, – есть посёлок Хантов. У них много нашего увидеть можно. Дважды в год жертву земле приносят, как заведено предками. Реке благодарность воздают. И вообще…

– Жертву? Это как?

– Оленя бьют, – отозвалась девушка, оглядываясь через плечо. – Сперва по голове ударяют, затем ножом в сердце. Я к ним стараюсь всегда сходить на праздники. Правда, родни там у меня нет, но разве это важно? Я с ними в одном Духе живу.

– Что за Дух такой?

– Как у православных – Святой Дух.

– А ты в Бога веришь, Ариша?

– Разве можно не верить в Бога? – удивилась она.

Верещагин пожал плечами и сказал:

– Я знаю таких, кто не верит. Или только говорит, что верит… Ты уж меня извини, если задену тебя словами, но сам-то я, пожалуй, не очень верю, разве только на словах.

Девушка резко остановилась и повернулась к нему, пристально глядя ему в глаза.

– Как же так? Почему вы сомневаетесь? В чём сомневаетесь?

Он опять пожал плечами. Затем расстегнул китель и показал нательный крест.

– Вот смотри! Конечно, я крещёный, Ариша, как почти все мы. Но это всё не то… Разве крестик может дать человеку веру?

– Не может… – Она покачала головой. – Много всякого есть… Можете, конечно, не верить, но ведь нога ваша зажила. Сразу зажила, разве не так?

– При чём здесь нога? – не понял он. – Это ты вылечила её, ты способы разные знаешь.

– Нет, не я, вовсе не я… – Она согнула руку в локте и ладонью едва заметно повела в воздухе, словно указывая на что-то невидимое. – Это всё делает Он.

– Кто?

– Озирающий Мир Человек, иначе – Бог, так по-русски привычнее.

– Но ведь лечила ты. Ты приходила ко мне, я видел тебя. Ты же не станешь отрицать?

– Приходила я, но…

Она задумалась, подбирая слова.

– Не знаю, как объяснить… Когда вы не верите, вы смотрите на мир иными глазами… Я могу делать что-то лишь тогда, когда это нужно Ему. Я не сама… Это Он делает что-то моими руками, это Он вкладывает в мои уста нужные слова, это Он подсказывает, какую мне нужно сорвать траву, как её растолочь, с какими листьями смешать и отварить или какой узор нанести вокруг раны. Я ничего не делаю сама! – Арина торопливо замотала головой, словно спеша избавиться от незаслуженной похвалы.

– Послушай, – Верещагин шагнул к ней и неожиданно для себя положил руки девушке на плечи, – ты очень странное существо… Ты… Я не хочу спорить… Тебя переполняет убеждённость, и я завидую тебе. Да, завидую… Но вера… Во мне нет веры, и я не могу принять того, что ты говоришь…

– Богу нет дела, есть у человека вера в Него или нет, – сказала Арина, отчётливо произнося каждое слово. – Бога от этого не становится больше или меньше. Он просто есть. – Она обвела рукой вокруг. – Он просто есть. Везде. Всегда. И всё живёт по его Закону. Ничто не происходит без Его участия.

– А когда тебя колотили деревенские мужики и бабы, разве это Бог бил тебя?

– Да, – понурилась девушка, – бил руками этих людей…

– Почему?

– Не знаю… Видать, так на Небесах прописана моя дорожка. Терпеть надо, покуда мочи хватит. Но трудно это. Меня многие не любят, боятся… Здесь народ злой. Прошлым месяцем поймали вора, коней он увести пытался, так его до смерти заколотили, рёбра переломали, а в пятки гвоздей повколачивали… Злые тут люди, злые… А про меня они думают хуже, чем про вора… Так что ежели решат, что вы со мной, то и на вас руку подымут, не остановятся. Ничто их не остановит… Дело не во мне, дело в них.

– По-твоему, это тоже угодно Ему? Я имею в виду такую нетерпимость? – осторожно спросил Василий.

– Получается, что это зачем-то надо. Ничто без Его воли не случается, я в этом убеждена. Всё ж друг с другом увязано. Но я – лишь слабая девушка, разве мне ведомы причины? Я просто несу мою ношу.

– Не понимаю! Не понимаю! – вдруг воскликнул Верещагин и во внезапно охватившем его чувстве саданул рукой по листве кустарника.

– Зачем вы?! – вскрикнула Арина.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь…

Она отступила от него и грустно сказала:

– Пойдёмте.

Они пошли молча.

– Что это? – спросил через некоторое время Василий.

– Где?

– Там.

Справа от тропинки виднелось за деревьями нечто похожее на шалаш. Шалаш был густо обложен маленькими срубленными деревцами, на ветвях которых виднелись подвязанные кусочки разноцветной ткани. Многие лоскутки давно выцвели.

– Что ж это там? – Верещагин быстро направился к непонятному сооружению.

– Стойте! – властно крикнула Арина.

– Но почему? Что там такого? – Он вопросительно вскинул брови.

– Туда нельзя… Вам туда нельзя…

– Мне? Но почему мне? А другим можно?

– Туда нельзя мужчинам, – после некоторого колебания ответила девушка.

– Нельзя мужчинам? Что ж за неравноправие? Уж не баня ли там для женщин?

Он даже хохотнул, но сразу осёкся, увидев холодный взгляд Арины.

– Прости, но я не понимаю. Ты тут живёшь… Ты словно окружена какими-то тайнами! – Поручик опустил глаза и принялся одёргивать китель, сделавшись сразу похожим на виноватого школьника.

– Мужчинам нельзя подходить к тому месту, – заговорила Арина. – Там находится женский угол… Земля женских приношений…

Верещагин вытянул шею и увидел у ближайшего от шалаша дерева кострище, сложенную кучу заготовленных дров и чайник на сучке.

– Раньше к нашему дому вела другая тропа и сюда никто из посторонних не заглядывал, – продолжала говорить Арина, – но река изменила течение, поэтому люди стали ходить здесь. Теперь придётся искать другой старый кедр и устраивать возле него место для подношения женщин, чтобы спрятаться от чужих глаз.

– Зачем тебе искать старый кедр?

– Он помогает разговаривать с духами. Шалаш складывается вокруг кедра.

– К тебе приходят женщины из деревни?

– Да, – кивнула Арина.

– И они же называют тебя ведьмой?

– Да.

– Чудеса, право слово, – вздохнул Василий. – Они ходят сюда колдовать, но сами называют себя христианами… Не понимаю, ничего не понимаю из всего этого…

– Мужики не раз грозились убить меня, сюда приходили, жён своих гоняли палками отсюда. Но близко к шалашу не приближаются, боятся, – печально улыбнулась Арина. – Здесь все знают, что сила не в нательном кресте.

– А в чём же?

– В утренней росе, соке древесном, речной воде, крови животной… Повсюду она… Силу из отдельного камня не выточишь, надобно принимать всё целиком. А они…

– Что они?

– Ничего… Пойдёмте дальше.

Вскоре за кустами они увидели бревенчатую избу, почти по самые окна утопленную в земле. Послышался многоголосый лай собак.

– Это твой дом?

– Да.

– У вас тут скотина есть? Коровы? – поинтересовался Верещагин, увидев изгородь позади избы.

– Корова и лошадь. Они сейчас на островке, на выпасе. Это чуть дальше.

Свора клыкастых собак бросилась к Верещагину, но Арина остановила их властным окриком. Псины завиляли хвостами, заскулили и прижали уши.

Из-за скрипнувшей дощатой двери появился худой старик и застыл на пороге. На его голове росли жидкие седые волосы, на широком морщинистом лице виднелось несколько небольших шрамов, над узкими глазами почти не было бровей. Широкие губы его беззвучно шевельнулись.

– Не бойся, дедушка, – громким голосом сказала Арина. – Это не урядник. Господин офицер просто пришёл к нам в гости. Сейчас станем чай пить…

Старый Хант с подозрением смотрел на поручика, в его глазах таился страх. За его спиной Василий разглядел приставленные к стене деревянные рогатины и связки рыбацких сетей. На земле лежала вверх дном долблёная лодка, вероятно приготовленная для ремонта. Чуть поодаль возвышалось небольшое бревенчатое сооружение на четырёх сваях.

– Входите, – пригласила Арина.

Верещагин кивнул старику, сделав максимально доброжелательную гримасу, и шагнул внутрь, ступая осторожно, так как пол в полуземлянке находился гораздо ниже уровня земли снаружи. Сеней не было. В доме царил полумрак, сквозь затянутые промасленной бумагой окна проникал мутный серый свет. В дальнем углу виднелась печка. Слева от печки – земляная насыпь, на ней сидела укрытая волчьей шкурой тряпичная кукла, голова которой представляла собой скрученную в небольшой шар белую ткань с чёрными нарисованными глазами и ртом. Над куклой свисала со стены высохшая травяная косичка с вплетёнными в неё шерстяными нитками. На земляном полу Верещагин увидел разложенные тряпки с рассыпанными на них для просушки лесными ягодами. По стенам и на перекладинах под потолком висели бесчисленные связки трав. На большом столе тускло поблёскивал самовар, громоздилась кучка свежих грибов.

– Садитесь, – указала Арина на стулья.

Василий послушно опустился на стул и положил руки на стол. Ладони ощутили шершавость недавно оструганных досок.

– Зачем привела-то его? – услышал Верещагин тихий голос старика.

– Лечила я его.

– И пусть. Вылечила ж! Чего он у нас-то забыл?

– В гости пришёл, – ответила Арина, успокаивая деда.

Верещагин поднялся из-за стола и откашлялся.

– Пожалуй, я пойду, не буду мешать вам.

– Нет, вы и чаю не дождались, – воспротивилась девушка, решительно шагнув к нему. – Не слушайте его. – Она кивнула на старика. – Он жуть до чего боится чужих, особенно людей в погонах. Однажды побывал в кутузке. Вернулся оттуда сильно помятый, без многих зубов, ухо едва ему не оторвали… Вы не подумайте чего плохого, ничего худого дедушка не сделал. Просто нас тут не любят, вы сами видели…

– Да ведь я… Я ничего… – Верещагин неловко потоптался. – Конечно, чаю хорошо бы…

– Идти всё равно уже нельзя. – Девушка выглянула за дверь. – Гроза сейчас начнётся.

– Гроза? Но вроде бы ничто не предвещает…

– Я точно знаю, я вижу, – заверила она Василия. – В дождь вы не доберётесь даже до ручья. Так что оставайтесь. Я пока ставни затворю… И ещё надо…

Она не закончила фразу и выбежала наружу, прихватив кусок мучной лепёшки с полки. Верещагин увидел в приоткрытую дверь, как девушка остановилась снаружи у порога, подняла лепёшку кверху, словно показывая её кому-то, затем положила её на землю. Он хотел было спросить Арину, кому она оставила еду, но не решился, причислив её действия к какому-то важному для дома ритуалу.

Гроза и впрямь разразилась нешуточная. Деревья качались и трещали, листья срывались с ветвей гроздьями и били в закрытые ставни, вода шумела по крыше и потоками низвергалась.

Чай пили в молчании, чувствовалась неловкость. Напротив него сидел старик и поглядывал изредка на офицерские погоны, стараясь делать это по возможности незаметно. Чтобы разрушить безмолвие, Верещагин спросил, кивнув в сторону:

– Что это за кукла там, прикрытая шкурой?

– Дух-покровитель.

Он вновь замолчал.