Время крови Ветер Андрей
Утылыт вдруг улыбнулась. Лицо её сделалось сразу каким-то измученным, старческим, безобразным. В следующую секунду она засмеялась, опустив голову, и принялась трепать себя по коротким волосам. Маша с недоумением следила за ней, иногда переводя взгляд на длинноволосую дикарку, но та сидела спокойно, словно ничего особенного не происходило.
– Я ничего не понимаю, – вновь сказала Маша, стараясь говорить так, чтобы голос её звучал мягко, почти вкрадчиво. – Если я чем-то порадовала вас, то мне очень приятно. Но если вы смеётесь надо мной, то я не понимаю, что вызвало у вас смех…
Вдруг длинноволосая женщина поднялась и что-то громко крикнула. Её босые ноги топнули по разложенным шкурам, выражая явное раздражение. Выпрямившись, дикарка выставила вперёд голые груди, шлёпнула себя по животу и поставила руки на бёдра, всей своей позой воплощая негодование ревнивой жены.
Утылыт оборвала свой смех и подняла глаза на жену. Её лицо вновь преобразилось, оно как бы приобрело черты волка, вытянулось, оскалилось. Маша содрогнулась, словно увидела перед собой настоящее чудовище. Ревнивая жена не замолчала, но заговорила чуть тише, хотя голос её продолжал звучать сварливо. Под жутким взглядом шаманки она снова села.
Переведя взор с шаманки на её жену, Маша подумала, что эта длинноволосая дикарка была, пожалуй, даже привлекательна. По крайней мере, она не вызывала никаких неприятных чувств. Конечно, смотреть на её нагие груди было неловко, но Маша вынуждена была признать, что они были красивы, не то что омерзительные отвислые мешки на грудной клетке Утылыт.
«Здесь так жарко. Неужели и меня они заставят раздеться? Нет, я не смогу ходить так, не смогу при них… Это такое падение… Это такое…» – подумала она и сказала:
– Послушайте, я в толк не возьму, как мы будем общаться с вами, раз вы не знаете по-русски… Но я очень устала. Я бы хотела лечь… Понимаете? Лечь… спать… – Она сложила ладони вместе и приложила их к щеке, изображая подушку. – Не понимаете? Вижу, что не понимаете…
В эту минуту Утылыт неторопливо стянула с себя штаны и предстала перед Машей во всей своей неухоженной наготе. Маша отвела глаза, но вскоре опять посмотрела на шаманку. Взяв в руки бубен, Утылыт мелкими шажками прошла по кругу, поглаживая свободной рукой поверхность бубна и издавая какие-то шипящие звуки. От неё исходил стойкий запах грязного тела.
Сделав несколько кругов по яранге, шаманка вышла наружу. Маша с удивлением посмотрела на длинноволосую дикарку и указала рукой на вход в жилище.
– Куда же она? Она же совсем голая!
Чукчанка ответила ей равнодушным взглядом. Снаружи послышались звуки бубна. Машу одолело любопытство, и она приблизилась к откинутым шкурам входного отверстия. В лунном свете Маша увидела нагую женщину, стоявшую на четвереньках с откляченным задом; она передвигалась мелкими шажками, иногда вскидывала бубен и ударяла по нему палочкой. Время от времени шаманка поднималась в полный рост и начинала раскачивать бёдрами, голова её при этом крутилась так, будто готова была сорваться со своего места. Её короткие волосы растрепались и вздыбились. Маша отступила в шатёр, потрясённая и испуганная увиденным.
– Что она делает? – обратилась она к длинноволосой, опять забыв, что та не умела говорить по-русски.
Прошло немного времени, и звуки бубна снаружи стихли. Чуть позже Утылыт вернулась в ярангу. На её возбуждённом лице было написано удовлетворение. Она неторопливо прошла в дальний конец дома и положила бубен на груду мехов. Её голое тело выглядело как-то ненатурально, как-то по-кукольному; руки покачивались, будто пришитые слабыми нитками или будто жившие своей отдельной жизнью.
Длинноволосая Чукчанка прошла по жилищу взад-вперёд, пристально наблюдая за шаманкой и желая понять, что было у той на уме. Она явно опасалась чего-то.
– Ах, – вздохнула Маша, – если бы вы понимали по-русски…
Утылыт достала откуда-то широкий кожаный ремень, на котором висел какой-то непонятный продолговатый коричневый предмет, и потрясла ремнём перед лицом Маши, и та увидела, что привязанный предмет – мышца с оленьей ноги, икра.[3]
– Я не понимаю! – почти закричала Маша. – Я ничего здесь не понимаю! Отстаньте от меня! Что вам надо?
Увидев ремень, длинноволосая дикарка решительно шагнула к Утылыт и, схватившись за него, потянула на себя. Лицо её пылало негодованием. Утылыт строго посмотрела на свою жену и дёрнула ремень к себе. Так они тянули ремень, угрюмо, с сопением, каждая на себя, одна – отталкивающая своей наготой, другая – бесспорно привлекательная в своей полуобнажённости.
– Зачем вы дерётесь из-за этого куска мяса? – взмолилась Маша.
Никто не отозвался на её вопрос, но Утылыт с силой ударила длинноволосую по голове кулаком, и та рухнула на месте. Шаманка засмеялась, поворачиваясь к белой девушке. Её омерзительные отвислые груди сильно раскачивались и в свете костра становились то длиннее, то короче. Машу охватил панический ужас, когда дикарка подступила к ней и принялась грубо стаскивать с неё платье.
Обнаружив под верхней юбкой нижнее белое бельё, шаманка снова гадливо засмеялась.
– Что вам надо?! – Маша закричала, но голос внезапно пропал, сделался жалким шипением. Она почувствовала, как по телу растеклась леденящая вялость, в голове возникла тяжесть.
Шаманка сдёрнула с девушки одежду и цепко схватила её за колени. Маша безвольно упала на шкуры. В глазах всё замелькало. Огонь, грязная голая кожа, жидкие клочковатые волосы на лобке дикарки, ремень с икрой оленя… Этим ремнём шаманка обвязала свои бёдра, и теперь грязная оленья мышца раскачивалась у неё впереди, как мужской половой орган…
– Зачем? – шевельнула губами Маша. – Зачем… что я вам… не могу…
В глазах у неё потемнело, она поняла, что готова лишиться сознания, и откинулась на спину.
– Уйдите…
Дышать становилось труднее, воздух словно загустел, сделался вязким и горячим.
– Уйдите…
Она отмахнулась от шаманки слабой рукой, но Утылыт продолжала приближаться к ней короткими прыжками. Ноги дикарки тряслись, как в лихорадке.
И в этот миг за спиной Утылыт выросла длинноволосая Чукчанка. В её руке Маша успела увидеть длинный нож. Лезвие вспыхнуло над головой шаманки и резко опустилось, вонзившись в её спину.
Утылыт закричала и быстро повернулась к длинноволосой женщине. Нож торчал у ней под левой лопаткой, воткнутый по самую рукоятку. Утылыт бешено затрясла головой и замахала руками. При этом руки её невероятным образом изогнулись, словно сделанные из резины, и легко дотянулись до застрявшего в спине ножа. Левой рукой Утылыт вырвала из своего тела нож и выставила его перед собой. Маша ясно разглядела тёмное отверстие, где только что торчало оружие, но крови там не было.
Длинноволосая Чукчанка отступила от Утылыт, в глазах её вспыхнул страх. Шаманка сделала выпад, махнула рукой слева направо. Длинноволосая отшатнулась, схватилась за горло, между пальцами у неё брызнула кровь. В следующее мгновение дикарка упала.
Маша закричала и поползла назад, отталкиваясь ладонями от земли и взбрыкивая ногами. Голова её затряслась, глаза зажмурились. Мгновением позже она услышала хрип и посмотрела перед собой. Утылыт стояла лицом к ней, выпучив глаза, и корчилась.
Позади неё виднелся мужчина; он набросил на шею шаманке верёвку и стягивал её из всех сил. При этом он то и дело отклонялся, стараясь не попасть под бешено вращавшийся в руке шаманки нож. Постепенно Утылыт затихла, меж её губ потекла густая слюна.
Мужчина опустил руки, и шаманка свалилась ему под ноги, тряхнув отвислыми грудями. Чукча что-то сказал, обращаясь к Маше. Черты его лица показались ей знакомыми, но она не сразу сообразила, что это был Кытылкот, сын Хвоста Росомахи. Она была чересчур напугана и обессилена, чтобы разбираться в том, кто был её спаситель и был ли это спаситель. Ей лишь хотелось, чтобы завершилась как можно скорее эта часть кровавого спектакля.
Тогда он шагнул к ней и поднял её на ноги. На несколько мгновений он замер, оглядывая обнажённое снизу тело белой девушки, глаза его блеснули, но он отвёл взгляд и бросил Маше несколько шкур, чтобы она укрылась. Посмотрев на мёртвую Утылыт, он велел Маше покинуть ярангу.
Снаружи стоял шум, на который девушка раньше не обратила внимания, поглощённая событиями в шатре Утылыт. Повсюду сновали люди, они размахивали руками и кричали. Истошно лаяли собаки. Краем глаза Маша увидела беззвучную, как тень, пролетевшую над головой сову. Несколько коренастых фигур обступили Машу, следуя указаниям Кытылкота. Один из мужчин на ходу завязывал ремни кожаного панциря. Все они держали в руках длинные копья.
В мерцающем свете факелов проявились три бегущих тени – три воина; один держал в руке неровный овальный щит из кожи. Приблизившись, они крикнули что-то людям, охранявшим Машу, и замахали руками в сторону жилища Утылыт. Услышав ответ, они зарычали свирепо и кинулись в атаку, выставив перед собой копья. Маша зажмурилась, приготовившись принять мучительную смерть. Раздался стук древка о древко, удары наконечника о наконечник, кто-то взвыл, кто-то охнул.
Кытылкот рывком потащил Машу за собой. Оглянувшись, она разглядела упавшие на землю тела тех, кто только что напал. Один из них пытался подняться на ноги, но всё время опрокидывался лицом вниз и хватался за живот.
Кытылкот втащил Машу в лодку…
Через минуту кровавое сумасшествие осталось позади. Берег стремительно удалялся, погружаясь во тьму. Огни костров и факелов превратились в мерцающие точки, крики растаяли. Пространство наполнилось плеском воды. Маша сидела ослабшая и неподвижная. Единственное желание, которое овладело её усталым существом, – обмыться, содрать с себя невидимую липкую плёнку гадливых ощущений. Но у Маши не хватало сил даже на то, чтобы зачерпнуть воду ладонью и плеснуть ею в разгорячённое лицо.
Байдара поплыла влево вдоль берега, то есть направилась в сторону Раскольной. «Неужели всё закончилось? – удивилась Маша, лёжа на спине и глядя в звёздное небо. – Неужели этот кошмар завершился так же внезапно, как начался? Но зачем всё это было? Зачем, Господи, ты послал мне это испытание? Я ничего не поняла из этого, но ужасно испугалась. Я едва не умерла от страха. И я благодарю тебя, Боже, за то, что ты позволил мне пройти невредимой через это испытание…» И тут Маша похолодела. Откуда она взяла, что всё закончилось? Откуда знать ей, что сын Росомашьего Хвоста не замыслил чего-то своего, какой-то своей пакости?
Девушка приподняла голову и посмотрела перед собой. В темноте едва угадывались очертания дикарей, работавших вёслами. Сколько их было? Четверо? Пятеро? Зачем они захватили её? Зачем вступили в бой с другими дикими?
Сколько прошло времени с тех пор, как они покинули становище Утылыт, Маша не смогла бы сказать. Время перестало существовать для неё. Нетерпеливое ожидание чего-то нового заставило её сжаться.
И вот подул ветер. Подул как-то сразу, подняв волны и обрызгав людей ледяными брызгами. Кытылкот что-то скомандовал своим людям…
Поиски
Сидя в байдаре, Алексей Сафонов с любопытством смотрел в затылок Ивану, пристроившемуся на носу лодки. На спине следопыта висел тёмно-коричневый колчан со стрелами, украшенный двумя тонкими белыми полосками из бус. Лицо Ивана, измождённое, сильно заросшее, с провалившимися чёрными глазами, казалось офицеру воплощением уверенности и спокойствия. Следопыт всё больше и больше удивлял Алексея и пробуждал в нём уважение и добрую зависть…
Когда Иван Копыто вернулся в крепость, бледный, с окровавленной головой, с мутным взглядом, без Маши, Алексей сначала растерялся, затем рассвирепел, а после того запаниковал.
– Что с сестрой? Кто её забрал? Как ты мог допустить? Какой бес тебя попутал?
Вопросы и упрёки сыпались из молодого офицера, как горох из опрокинутого мешка. Он метался по покоям Анисима Гавриловича, размахивал руками и требовал немедленных действий.
– Охолодись, батенька ты мой, – отвечал седовласый капитан, задумчиво покусывая нижнюю губу, – не пори горячки.
– Однако надобно что-то решительно делать!
– Сделаем. Вот Ваня полагает, что это Белозубые забрали Марью Андреевну…
– Какие Белозубые? – не понял Алексей.
– Чукчи из рода Белозубых, – пояснил Копыто, – у них некоторые мужчины особую татуировку на лице делают. У одного из тех, кого я видел, на щеках был тот рисунок…
– И что с того?
– Я думаю, что они уплыли в своё зимовье, – сказал Иван. – Поплывём туда.
– Почему именно поплывём?
– Я видел следы байдары на берегу. Марью Андреевну посадили в ту байдару, – ответил следопыт. – Мимо фортеции они не проплывали, стало быть, направились в другую сторону, то есть к своему зимовью…
– Так давайте же ехать за ними! – воскликнул Алексей. – Нельзя медлить ни минуты!
Сборы были быстрыми. Капитан Никитин покричал подпоручика Тяжлова, но никто не мог сказать, куда подевался Вадим Семёнович, и тогда Анисим Гаврилович махнул рукой.
– Всегда этот гусь пропадёт куда-нибудь в самый нужный момент. Ладно-сь, Ваня, голубчик, возьми пятерых казаков и отправляйся искать Марью Андреевну.
– Я тоже поеду! – выступил вперёд Алексей. – Я не смогу сидеть здесь и просто ждать исхода дела! Нет, господа, я еду…
Они плыли всю ночь. Иван Копыто сидел впереди, голова его была перевязана платком. Иногда он поглядывал через плечо на Алексея, словно намереваясь сказать что-то, но ничего не говорил.
Берег выступил из утреннего тумана внезапно. Призрачно прорисовались конусные верхушки десяти чукотских шатров. Алексей поправил треуголку и взял в каждую руку по пистолету. Иван взвёл курок своего ружья. Байдара мягко ткнулась в твердь и зашуршала днищем о песок. Следопыт легко выпрыгнул на землю и огляделся.
Стойбище выглядело спящим, но что-то настораживало Ивана. Один за другим ступили на берег казаки, держа ружья наготове. Взлохмаченные, невыспавшиеся, они, казалось, готовы были сорвать своё раздражение на первом появившемся дикаре.
– Тихонько, братцы, тихонько, – шепнул им Иван. – Не всё у них тут ладно.
– А что вас беспокоит, сударь? – подошёл к нему Алексей.
Тот пожал плечами в ответ и двинулся вперёд. Через несколько шагов он увидел неподвижные тела убитых Чукчей и указал на них Алексею.
– Вот что меня беспокоит. Ссора у них тут произошла изрядная. Но почему? Это надо бы понять…
– Слышь, Копыто, – негромко позвал Ивана один из казаков, – поди сюда.
Следопыт пошёл на зов и остановился перед шатром Утылыт.
– Э, друзья, да бабёнку-то эту прикончили, – проговорил он, заглядывая внутрь. – Не она ли была причиной здешнего раздора? Давайте быстро обойдём все яранги, есть ли тут кто живой… Должно, все разбежались…
Минут через пять один из казаков вывел к Ивану испуганного дикаря.
– Гляньте на этого. Перепуган до смерти.
– Я тебя видел где-то, – шагнул Копыто к Чукче. – Ты кто?
– Я знаю его! – воскликнул Алексей, приближаясь к дикарю быстрыми шагами. – Это Михей. Он был у нас проводником на пути в Раскольную.
– То-то, я гляжу, рожа знакомая, – кивнул Иван. – Помню, помню, сбежал он ночью… А скажи-ка нам, Михей, что тут стряслось? Кто убил Утылыт? Не из-за неё ли вся заваруха тут приключилась? Перестань глаза прятать, братец… А не ты ли был среди тех, кто напал на меня? Ну-ка, ну-ка! Точно! Вспомнил я тебя, подлеца!
– Стало быть, Маша здесь? – Алексей бросился на Михея и вцепился в ворот его кухлянки. – Я тебя, пса вонючего, сейчас на куски изрублю! Где Маша? Отвечай же, гнусная тварь!
Михей не пытался освободиться от хватки офицера. Его глаза смотрели куда-то вдаль, будто не видя или не желая видеть стоявших перед ним людей.
– Алексей Андреевич, – Иван положил руку на плечо поручика Сафонова, – не так прытко. Спрячьте пистолеты и дайте мне с ним посудачить.
И он заговорил на чукотском языке. Михей начал отвечать ему, поначалу без видимой охоты, но затем воодушевился.
– Где же Маша? – Алексей то и дело теребил Ивана за рукав, но тот не обращал внимания на офицера.
Когда разговор был окончен, Копыто устало провёл рукой по своим глазам:
– Спать хочется чертовски…
– Сударь, не томите, рассказывайте же! – почти закричал Алексей и в сердцах сорвал с головы треуголку, широко взмахнув ею в воздухе.
– Марьи Андреевны тут нет. Но она была здесь. Её велела привезти сюда Утылыт, та самая шаманка, которая лежит сейчас мёртвая в крайнем с того края шатре… Коротко говоря, всему виной была Утылыт. Здешние Чукчи выбирали между ней и Кытылкотом, сыном Росомашьего Хвоста, помните такого, сударь? Вот этот самый и убил шаманку. Из-за того здесь и кровопролитие случилось. Многие испугались такой беды и сразу покинули зимовье, даже домашний скарб не взяли с собой.
– А Маша?
– Её увёз Кытылкот.
– Куда? Зачем?
– В сторону Раскольной. Мы где-то разминулись. Помните, на короткое время поднялся сильный ветер? Должно быть, Кытылкот пристал где-то к берегу…
– Надо немедленно отправляться за ним!
– Нет, мы должны отдохнуть, – сказал твёрдо Иван. – Люди устали грести. Нужен отдых.
– Но Маша…
– Сначала отдых! – Иван повысил голос, и Алексей вздрогнул, как если бы на него гаркнул старший по званию. Иван Копыто обернулся к казакам: – Братцы, давайте пошарим у них, надо найти оленинки, перекусить… Ну, Михей, а ты почему не ушёл? Давай сказывай.
– Однако моя сильно бояться. Утылыт имей верёвка, который держи моя жизнь. Моя хоти отыскать эта верёвка и бери верёвка себе. Тогда моя не бояться совсем и шибко радоваться.
– Верёвку мы тебе другую подберём, – мрачно засмеялся кто-то из казаков, – вздёрнем где-нибудь недалече, чтобы другим неповадно было русских девиц воровать…
– Ты поедешь с нами, Михей, – сказал Иван, – в фортецию. Перед комендантом ответишь за разбойное твоё поведение и перед Касьянычем за побег… Иди к байдаре и жди, да не вздумай сбежать – застрелю…
На еду и отдых ушло не меньше часа. Алексей отказался кушать, находясь в нервном ожидании. Он устроился на поваленном дереве немного в стороне от казаков и погрузился в свои думы. Его яркая фигура в зелёном мундире, перехваченном трёхцветным шарфом, живописно смотрелась на фоне грязно-коричневых чукотских жилищ. Позади стойбища поднимались пологие горы, покрытые ещё голым лесом. Неподалёку от чукотского селения бродили несколько оленей, остальное стадо ушло за бежавшими в панике людьми.
Алексей задумчиво достал из ножен шпагу и провёл ею по земле, оставляя неровные следы. В который раз, приехав в этот далёкий от родного дома край, он думал одно и то же – беспомощен человек в незнакомых обстоятельствах. Почему у него – у русского офицера Алексея Андреевича Сафонова, молодого, красивого, сильного, образованного, – всё здесь не ладилось? Куда подевалась его уверенность в себе? Откуда пришло ощущение собственной никчёмности? Почему он видел в каждом из здешних бородатых мужиков могучую силу, против которой он не смел бы выставить ничего? Неужто всё дело в том, что здесь жизнь была более настоящей, а потому более суровой, то есть здесь, в глухом и диком краю, жизнь была настоящей жизнью, а не театральным изображением жизни, каковым теперь представлялось Алексею его недавнее существование там, в отлакированном обществе губернского высшего света? Балы, ухаживания за томными барышнями, вальсирования по зеркальному паркету, парадные мундиры, сомнительная болтовня в обитых бархатом кабинетах, прогулки на лошадях, обеды за богато убранными столами, оскорбления, дуэли, извинения… Неужели всё это не только могло иметь место в его совсем недавней жизни, но было для него очень важно?
А Маша? Алексей представил лицо сестры… Сколько ей, слабой девушке, пришлось испытать за последние дни? И во всём виноват, конечно, только он, и никто другой. Ведь именно Алексей привёл в её дом своего товарища, Михаила Литвинского, этого жалкого щёголя, вечно напудренного и нарумяненного… «Ах, почему в те дни Михаил не казался мне такой ничтожностью, как кажется мне нынче? – Алексей рассуждал, продолжая рисовать кончиком шпаги непонятные значки на земле. – Впрочем, это понятно. Все мы, и я в том числе, были заняты тем, чтобы выглядеть уверенно и непринуждённо в нашем круге и чтобы во время танцев наши движения были точны и изящны… Разве готов я был увидеть в людях что-то иное? Но теперь… Теперь я уже не тот… Однако как объяснить самому себе, каков я теперь? Что изменилось во мне? Разве я откажусь от светских балов? Разве не захочу пройтись парой с миленькой девушкой в танце? А коли так, то я буду, выходит, вести те же поверхностные разговоры, касаясь неглубоких тем… Но ведь и здесь я не рассуждаю ни с кем о смысле жизни. Здесь я, пожалуй, вообще ни с кем не имею возможности общаться из-за отсутствия достойного, образованного собеседника. И всё же здесь куда больше основательности в людях, даже когда они молчат, чем там, в прошлом… Странно я рассуждаю. Я уже думаю о моей недавней жизни как о деле конченом, к которому нет возврата, между тем как вскоре я вернусь туда. Мне больше некуда деться. Я больше не умею никак иначе жить… Всё это странно, всё это мучительно, но вместе с тем радостно… Уже не в первый раз я замечаю, что на душе у меня становится легче, когда я признаюсь себе в том, что я не столь хорош, как мне это представлялось раньше… Странно».
– Ваше благородие, – подошёл к Алексею коренастый казачок, пережёвывающий кусок мяса, – Копыто велит собираться в путь.
– Собираться? Это очень даже славно! Засиделся я тут, задумался. А в походе не время думать, действовать надо в походе! Не так ли, братец?
– Оно, конечно, так, ваше благородие…
Очень скоро они отплыли от стоянки Чукчей и быстро двинулись по направлению к Раскольной. Ветер дул им в спину и подгонял байдару.
– Не зевайте, братцы, – напоминал казакам Иван, – поглядывайте на бережок, нет ли огонька или дыма…
– Вы полагаете, что Кытылкот устроил где-то стоянку? – спросил Алексей.
– Надеюсь на то, – отозвался следопыт, – Марья Андреевна, поди, уж на ногах не держится из-за всего, что с нею приключилось. Отдых ей нужен. А Кытылкот… Думаю, что у него нет ничего дурного на уме…
Прошло не более получаса, и Иван воскликнул:
– Вон они! Должно быть, они. Лодка на берегу, люди какие-то возле леса… Греби к берегу!
Иван Копыто оказался прав. На берегу их встретили, держа в руках луки и копья, люди Кытылкота. Чукчи вели себя настороженно, готовые вступить в бой, если на то будет нужда. Их лица выражали решимость. Они не могли знать наверняка, как поведут себя русские казаки, искавшие похищенную русскую девушку.
Следопыт крикнул им что-то по-чукотски, они ответили, закивав головами. Вперёд выступил Кытылкот. Иван Копыто забросил своё длинноствольное ружьё за спину и уверенно пошёл к дикарю, протягивая ему руку для пожатия. Алексей внимательно следил за Чукчами, положив руки на пистолеты, заткнутые за пояс. Минутой позже следопыт обернулся.
– Всё в порядке, дело тут мирное. Кытылкот на нашей стороне.
– Где же Маша?! – в нетерпении крикнул Алексей.
– Она в полном порядке, только притомилась.
– Да где же она?
– Там, впереди, где костерок горит. Мы все идём туда…
Алексей не стал дожидаться остальных и бегом пустился в указанном направлении. Ноги его цеплялись за выступавшие из земли корни и ветки.
– Маша! Родная моя!
– Алёшенька!
– Как ты, душа моя?
Она лежала подле огня, укутанная в шкуры. Алексей с разбега упал возле сестры, целуя её руки.
– Со мной теперь всё хорошо. Теперь уже не страшно. Эти дикари не причинили мне вреда… Ночью начался было шторм, и мы пристали к берегу… Вот я здесь… И ты здесь… Как ты нашёл меня?
– Это Иван Копыто, а не я…
– Он жив? Боже, какое счастье! – Маша приподнялась на локтях и стала высматривать следопыта, и Алексей немало удивился её волнению. – А я уж думала, что его убили… Ты знаешь, Алёшенька, они с такой силой метнули в него камень, что просто нельзя было не умереть от этого удара в голову… Ведь его в голову ранило?
– В голову. Вот он сам шагает, видишь, платком перевязан…
Иван Копыто не сразу приблизился к Маше, но долго беседовал о чём-то с Кытылкотом. Наконец, он направился к Маше и Алексею.
– Я рад видеть, Марья Андреевна, что вы в полном здравии, – опустился он на корточки и положил ружьё поперёк колена, – а то уж я, признаться, начал беспокоиться…
– Вы? Беспокоиться? – изумился Алексей, а Маша широко улыбнулась. – Да по вашему лицу ничего не сказать было! Вы словно из камня! Я даже решил было, что вы вообще ни за что и ни за кого не беспокоитесь.
– В этом вы, сударь, ошибаетесь, – спокойно ответил Иван, – иногда я едва сдерживаю себя. А знали бы вы, какую обиду и досаду я испытал, когда случилось то треклятое нападение… Этот камень мне в голову… До сих пор не могу простить себя! Как я мог не заметить тех мерзавцев?
– Не судите себя. – Маша протянула следопыту руку. – Тем более что всё уже кончилось. Вы очень быстро нашли меня, хотя это «быстро» показалось мне вечностью… Извините меня за мой вид, – она одёрнула прикрывавшие её шкуры, – моё платье, увы, совершенно разрушено, порвано в клочья…
Девушка смущённо подтянула меха к самому подбородку, пытаясь спрятаться за ними. Её глаза жадно разглядывали лицо следопыта, и она сама удивлялась своему волнению. Почему это мужское лицо, выразительное, с чертами, почти отталкивающе резкими и красивыми одновременно, казалось ей теперь таким родным и желанным?
Уловив в себе эту мысль, Маша испугалась. Если бы ей предложили зеркало в тот момент, она бы не решилась взглянуть в него, боясь не узнать себя – настолько, подумалось ей, она стала не похожа на себя внешне и внутренне после всего случившегося.
– Мы так внезапно расстались… – прошептала она, протянув Ивану руку.
– Я поговорил с Кытылкотом. Вот как выглядит вся эта история, – начал рассказывать следопыт. – Когда Утылыт впервые услышала шаманский призыв, одним из требований духов было превращение её из женщины в мужчину. Здесь это случается нередко. Иногда даже заболевшему человеку знахари говорят вести себя не так, как этого требует пол больного, чтобы тем самым обмануть духов болезни… Утылыт мало-помалу стала вести образ жизни мужчины. Она даже взяла себе недавно жену.
– Я видела её, – сказала Маша.
– Но женщина не может родить от женщины, даже от той женщины, которая ведёт мужской образ жизни. Это ясно как день. А Утылыт слышала в шаманском призыве условие – иметь ребёнка от своей жены. Как быть? И тогда она позвала к себе Кытылкота, чтобы он помог ей в этом.
– Как шаман? Колдовством?
– Нет. Как мужчина. Они спали втроём. Это вполне нормально для тех семей, где мужем является женщина. Но Утылыт не была простая женщина, она была шаманка, поэтому хотела иметь третьим в этом деле не заурядного мужчину, а шамана. Кытылкот устраивал её, а Кытылкота устраивала жена Утылыт. Поэтому он часто появлялся в доме Утылыт. Но он ничего не знал о планах Утылыт похитить Марью Андреевну. Когда он рассказал о том, что Хвост Росомахи видел белую девушку во сне, разговаривал с ней после собственной смерти и велел дождаться её, чтобы она приняла участие в его погребении, тогда Утылыт и решила, что Марья Андреевна тоже как-то связана с её шаманской стезёй. Я даже допускаю, что она решила сделать вас своей женой, сударыня.
– Всё именно так и есть, – согласилась Маша, – это она и пыталась сделать…
– Как только Кытылкот узнал о вашем похищении, он бросился в становище. Не так давно его отец был ярым противником русских, но перед смертью вдруг изменил своё отношение к пришельцам. Он говорил Кытылкоту, чтобы тот соблюдал мир с русскими и учился у них. И вот, представьте себе, что мог подумать Кытылкот, узнав о вашем, Марья Андреевна, похищении. А тут ещё оказалось, что в этом деле замешана Утылыт! Он просто взбесился, узнав про это. Ну, дальше вы всё знаете…
– Почему же они все передрались между собой?
– Одни – сторонники Утылыт, другие хотели следовать за Кытылкотом. Могло сложиться и хуже, если бы все пастухи находились в стойбище, но кое-кого не было дома. Будем считать, что всё сложилось наилучшим образом…
– Ничего себе «наилучшим образом», – проворчал Алексей.
– Поверьте мне, сударь, – сказал следопыт, – крови могло пролиться куда больше… Впрочем, пора забыть об этом. Если вы, Марья Андреевна, достаточно отдохнули, то мы можем отправиться в путь. Плыть нам долго, почти весь день…
– Я готова… Если бы вы могли представить всю степень моей благодарности и мою радость…
Возвращение
Вечерело. Воздух постепенно насыщался мягкой синевой. Байдары плыли близко от берега. Тихий людской говор, звук волн и редкие вскрики гусей навеивали сон.
– Скоро доберёмся, – сказал Иван через плечо, обращаясь к Маше, – теперь уже рукой подать.
В этот миг что-то вспыхнуло на берегу, затем ещё и ещё. Через секунду до находившихся в лодках людей донеслись звуки выстрелов.
– Стреляет кто-то…
– Пошли к берегу. Кытылкот, приставай! – крикнул Иван.
– Слышь, Копыто, – крякнул кто-то из казаков, – может, мимо пройдём? Темно уж, чтобы ввязываться…
Иван только хмуро посмотрел на говорившего и промолчал. На лице его лежала печать огромной усталости.
– Иван, – наклонился к следопыту Алексей, – не рискуем ли мы, идя сейчас к берегу? Не достаточно ли с нас на сегодня?
Следопыт помолчал немного, налегая на весло, затем сказал:
– Выстрел знакомый был.
– Знакомый? – Алексей не понял его. – В каком таком смысле, сударь?
– У каждого ружья свой голос, как у человека. Далековато пальнули… Я не уверен, но похоже на Григория…
Алексей Сафонов с сомнением посмотрел в сторону тёмного берега. Он уже свыкся с тем, что Иван был наделён самыми необычными качествами, но последние слова следопыта сильно удивили офицера.
– Если вы и впрямь распознаёте… – Алексей растерянно пожал плечами.
Байдары зашуршали по береговому песку, и Чукчи из лодки Кытылкота первыми ступили на землю.
– Гриша! – громко позвал Иван, выпрыгивая из байдары. Сделав казакам знак, чтобы они были готовы к любой неприятности, он последовал за Кытылкотом и его людьми.
– Э, братцы! – донёсся до них слабый голос.
– Гриша, ты ли это?
– Я, кто ж ещё?
Через десяток шагов Иван и его спутники остановились перед небольшим шалашиком. Оттуда показалось измученное лицо Григория. В сгустившемся сумраке казак выглядел белым как снег. Длинные волосы налипли на грязной коже лба, борода взлохматилась, нос заострился, потрескавшиеся губы сжались в полоску.
– Какого лешего тебя тут носит? – Иван наклонился над ним.
– Меня не носит, Ваня. Я лежу. Нога у меня прострелена.
– Кто ж тебя? – Иван оглянулся, услышав позади себя шаги, и увидел Алексея и Машу.
– Наш разлюбезный Вадим Семёнович, – скрипнул зубами Григорий.
– Тяжлов? Вот сукин сын! Простите, Марья Андреевна, за грубость, но просто иногда нет мочи сдержаться, – сказал Иван и опустился возле Григория. – И что же ты? Неужели отпустил его?
– Как же, – казак усмехнулся с достоинством, – так-таки он уйдёт от меня… Хлопнул я его, подлеца. Лежит там, в горах.
– А ты что же? Что тут было? Кто сейчас стрелял? Мы слышали несколько выстрелов с разных сторон.
– Забавная история приключилась со мной, Ваня, – проговорил Григорий. – Подсобите-ка мне встать, а то сам не могу.
– Рассказывай, не тяни, – нетерпеливо толкнул его в плечо Иван.
– Дело было так. После того как Тяжлов меня подбил, я затаился. Выждал минутку и бахнул в него. Попал, слава Богу. Но нога-то у меня прострелена… Я было пошёл к нему, но оступился и упал вниз… Должно быть, сознание потерял. Не помню ничего из того… Помню только Ворона, как он возился со мной.
– Ворон? Так он тоже тут?
– Нет, он ушёл. Залатал мне ногу наскоро и ушёл за лодкой и за людьми. Он ведь что-то почувствовал, когда Тяжлов из Раскольной ушёл. Ворон побрёл за ним, но подоспел ко мне, когда всё уж случилось. На гору он меня бы не втащил, староват твой отец для этого. Но подволок сюда, к берегу. Устроил мне здесь, как видишь, шалашик и ушёл. А тут вдруг возьми и объявись эти сволочи!
– Кто такие?
– Смешно говорить. Просто злая игра судьбы, Ваня.
– Не томи. Кто тут был?
– Помнишь тех Чукоч, которые напали на нас сразу после того, как мы повстречали Касьяныча, Марью Андреевну и господина поручика?
– Как же не помнить. Удачно мы с ними разобрались.
– То-то что удачно! Вот эти самые старики, чьих детей мы с Вороном положили там, выросли тут как из-под земли, бесовские отродья! А с этими двумя стариками ещё пяток дикарей. Должно, надумали по законам кровной мести со мной разобраться. Того деда, что с горностаем на шее, я сразу узнал и понял, что у них на уме. Обложили меня, черти, со всех сторон и ну палить из луков и фузей. Ещё бы самую малость – и вам бы досталось только моё бездыханное тело.
– Надо бы прочесать всё вокруг, – вступил в разговор Алексей.
– Бросьте, ваше благородие, – слабо улыбнулся Григорий, – куда уж тут искать их… Да и не для чего… Нормальное это дело…
– Какое дело? – не понял Алексей.
– То, что старики отыскали меня… Месть здесь в порядке вещей… Надо ли ожесточаться на них за это?
Григорий замолчал. Иван посмотрел на Кытылкота и спросил по-чукотски:
– Возьмёшь его в свою байдару?
– Да.
– Тогда скажи своим, чтобы они перенесли его в лодку.
– Когда Хвост Росомахи приходил ко мне, – заговорила вдруг Маша, – он сказал, что я принесу мир. И вот я смотрю на всё, что произошло за последние дни, и вижу только горе, причиной коего явилась я. Ведь Тяжлов обозлился из-за ревности, верно? Я же понимаю… И вот он лежит где-то в лесу, и дикие звери объедают его кости. Пусть он негодяй, но всё же человек… Мне очень жаль… А Утылыт? Теперь она тоже мертва из-за меня. И те её соплеменники, вставшие на её сторону… Не много ли беды я принесла с собой?
– После бури наступает покой, – подошёл к ней Иван. – Иногда буря должна вывернуть больные деревья с корнем, чтобы оздоровить лес, сударыня.
Уже совсем стемнело. Маша смутно видела перед собой лицо следопыта в свете луны.
– Вы полагаете, что я зря виню себя? – спросила она, всматриваясь в его глаза.
– Никому из нас не дано знать всего наперёд, и тем более скрытых причин. Даже шаманы не знают всего, а ведь они, Марья Андреевна, вхожи в такие миры, о которых нам с вами не ведомо ровным счётом ничего… Кто знает, какой глубокий смысл лежит за вашим приездом? Быть может, ваше похищение было необходимо для того, чтобы мы подобрали Григория здесь и не дали ему погибнуть… Или разве не мог Росомаший Хвост ждать вашего приезда для того, чтобы был повод расправиться с Утылыт? Она ведь многих в страхе держала; Михей тому хороший пример…
Маша промолчала. Усталость вновь охватила её, и девушка поспешила сесть в лодку. Алексей заботливо укрыл её шкурами.
– Теперь уж недолго осталось, – шепнул он. Маша кивнула. Она ещё не знала, что через несколько дней наступит настоящее лето, повсюду запестреют ягоды и цветы и что обилие цветов, которые распустятся вдруг как по волшебству, будет поражать воображение, что лето пролетит быстро, в сентябре погода резко испортится, заморосят нудные северные дожди, берега Красного Озера пожелтеют увядшими мхами, а с севера медленно наползут серые снеговые тучи. Не знала она, что, когда казаки подожгут крепость, покидая её, всем будет невыразимо больно смотреть на пылающие стены, за которыми прошли многие годы. Не знала Маша, что расплачется, прощаясь с Иваном и Григорием, поцелует их обоих, как можно целовать только очень близких людей, и скажет:
Читать бесплатно другие книги:
