Голос бездны Ветер Андрей
– Это тот, где Барыковская богадельня стояла? – попытался завязать разговор Сергей.
– Не знаю ничего про богадельню, а вот пивной бар там сейчас имеется на углу, – улыбнулась попутчица.
– А что у вас с машиной? – полюбопытствовал Сергей. – Зачем вы оставили её?
– Второй раз уже такое, – посетовала попутчица. – Позвоню в сервис из дома, как назло, я оставила дома мобильный телефон. Глохнет машина без всякого повода, менять надо.
– А моя Зебра бесперебойно пашет.
– Какая зебра?
– Эта самая, – Сергей ласково погладил панель управления, – я её Зеброй зову. Представляете, однажды пришлось поиграть в догонялки с одним знакомцем, в результате чего я оказался в кювете. А знакомец мой вдобавок из пистолета палить начал, крышу продырявил. Но Зебра моя живучая оказалась.
– Вы бандит, что ли? – засмеялась женщина.
– Боже упаси! Разве я смахиваю на бандита?
– Бандиты нынче разные. Есть и на вас похожие.
– Откуда вы знаете? – улыбнулся Сергей.
– Кино смотрю, – ответила она и тут же спросила: – Кто же вы, если не секрет?
– Журналист.
– И гоняетесь за вооружёнными преступниками? Они, должно быть, интервью не хотели давать вам?
– Вроде того.
– Для кого же вы пишете, журналист?
– Журнал «Плюфь» читали? Вот на них-то я и горбачусь. Рубрика «Твёрдый знак».
– Хотите сказать, что вы – Сергей Лисицын? – удивилась женщина.
– Он самый. А что вас так смущает? Вы представляли меня в чёрном смокинге и на белом лимузине?
– Вообще-то… Уж точно не на «жигулёнке», – она, похоже, смутилась. – Не поверю, что у вас не хватает средств на что-нибудь более солидное.
– Я люблю мой драндулет, – Сергей взглянул на попутчицу, – ну, теперь дело за вами. Как вас величать?
– Лариса.
– Будем знакомы, Лариса, – Лисицын протянул ей руку.
– Я думала, вы другой, – она энергично ответила на пожатие, – но не знаю, какой именно. Вообще-то я думала, что вас не существует в действительности.
– Почему же?
– Очень уж разные у вас темы, а иногда вы вообще противоречите сами себе. Вернее… Не знаю, как бы это… Одним словом, вы пишете так, будто у вас нет ничего своего, вы ничего не отстаиваете.
– Стопроцентное попадание, Лариса. Меня на самом деле нет, я на самом деле ничего не отстаиваю. Я человек бессовестный, потому как могу без малейшего сожаления поднять руку (фигурально, конечно, выражаясь) на самое святое. Для меня нет ничего святого.
– Тогда я не понимаю, как вы пишете, ведь что-то должно вами двигать.
– Заработок. Я должен зарабатывать себе на хлеб.
– Но ведь вы пишете искренне, от сердца, это чувствуется. Вы же не поддакиваете всяким политиканам и прочим там разным… Вы не скандалите. Вы высказываетесь всегда искренне, но запросто разрушаете иногда собственные идеи.
– Всякая идея ложна, поэтому её можно разрушить без особого труда. А разрушать – мой долг и мой стиль. Я занимаюсь тем, что сижу и жду, как охотник в засаде. Я ем, пью, травлю анекдоты с соседями, но всё время жду чего-то. Я не охочусь на какую-то жертву, у меня нет точной цели, поэтому моё попадание неизбежно. По мне, хороша любая дичь. Скандал в верхних эшелонах власти, бандитская разборка, эстрадная тусовка, да мало ли всего… Мне важен не конкретный человек, а идея человека, идея человека-животного, идея человека-полубога. Я охочусь за всеми.
– Горе всякому, кто попадётся вам на мушку? – ухмыльнулась Лариса.
– В каком-то смысле.
– И вам никого не жаль?
– Нет. Я никого не убиваю. А когда человек даёт основания для того, чтобы его выставили посмешищем, то это его вина, а не моя.
– Вы бы и меня смогли по косточкам разобрать? – обольстительно улыбнулась Лариса.
– Вполне. Вы представляете собой замечательный экземпляр. Женщина редкой красоты. От одного взгляда на вас начинает сосать под ложечкой. Оступись вы хоть на полшага, это будет отличный повод для ваших знакомых, чтобы начать мести языками. Я же не просто пользуюсь тем, что человек оступается. Я превращаю это в событие космического масштаба… А вот и ваш любимый Барыковский переулок. Кстати, у меня в этом переулке друзья живут – семья Коруковых. Знаете таких?
– Коруковы? Нет, не знаю. Всех знать невозможно, даже если они и очень хорошие люди… Может быть, хотите заглянуть на чашку кофе? – Лариса смотрела спокойно, без кокетства.
– Я обязательно воспользуюсь вашим предложением, но в другой раз. Дом я знаю…
– Квартира тридцать, – добавила Лариса, – пока можете пройти просто так и подкараулить меня под дверью, но скоро обещают установить у нас домофон.
– Ежели я приеду, это меня не остановит, – заверил Лисицын.
***
Виктор Кривошеин встретил Сергея в согнутом положении. Держась обеими рукам за поясницу, он сразу же вернулся к дивану и расположился на подушках.
– Тебя, как я погляжу, опять скрутило? – посочувствовал Лисицын.
– Глотаю таблетки горстями, – ответил Виктор.
– При чём тут таблетки? У тебя же радикулит.
– Наука не стоит на месте, таблетки и от этого дерьма помогают.
– Витя, дорогой мой, здоровье есть лучшее удобрение для счастья. Неужели ты пытаешься устроить своё счастье каким-то иным способом? Всё за денежками бегаешь? Шею не боишься свернуть? Она у тебя и без того непрочная.
– Кончай душу травить, – Виктор указал на стул, – присаживайся, в ногах правды нет.
– А в чём она есть? В заднице, что ли? И давно ты так лежишь?
– Третий день, – Кривошеин заскрипел всем телом.
– Когда-то многоуважаемый Карамзин сказал, что здоровье, столь малоуважаемое в юных летах, делается в зрелости истинным благом. Неужели ты ещё не почувствовал этого, Витюша? А ещё один очень неглупый человек сказал, что здоровье никогда не может потерять своей цены в глазах человека, потому что и в довольстве и в роскоши плохо жить без здоровья.
– Завязывай бряцать своей эрудицией, Лис. Ты похож на рыцаря, который громыхает золотыми доспехами. Ты лучше скажи, как твоя поездка? Насмотрелся на америкашек?
– Сыт ими по горло. Рассказывать ничего не буду, потому как ты сам Америку видел. Впрочем, мне удалось посмотреть то, о чём ты и думать не думал.
– Что ж такое я упустил? – Виктор с любопытством шевельнул бровями, и складки между ними сделались выразительными.
– Я попал на Пляску Солнца!
– Фестиваль, что ли? Не слышал о таком.
– Как-нибудь расскажу, когда к слову придётся. Это очень крутое действо. Барабаны, бубны, кровь… – Лисицын откинулся на спинку стула и увидел среди лежавших на столе журналов незнакомое название. – Что за журнальчики читаешь? Новое что-то запустили? «Город» какой-то. Что-нибудь типа «Столицы»?
– Да вот случайно глаз остановился на нём, название незнакомое, дай, думаю, полистаю.
– Ну и как? Столичные сплетни? – Сергей помусолил без малейшего интереса цветные страницы и бросил журнал на столик.
– Понимаешь, Сергей, я его купил случайно, но на самом деле не случайно, – Кривошеин задумался, подбирая слова.
– Поясни.
– Месяца два назад я был свидетелем террористического акта.
– Любопытно.
– На моих глазах взорвалась машина. Я выходил из цветочного магазина и находился в каких-нибудь десяти шагах от взрыва. Просто не представляю, как я остался жив. Но дело не в этом. Я ударился головой о стену и потерял сознание. Но до того, как у меня потемнело в глазах, я увидел женщину.
– Красивую?
– Не то слово. Шикарную. Настоящую женщину. Уж я всяких особей перевидал и перетрахал, но такую встретил впервые.
– Познакомился?
– Не успел.
– Значит, Витя, не держать тебе её в своих объятиях, – улыбнулся Сергей. – Не пойму лишь, каким боком тут журнал вписался?
– Самым обыкновенным. Посмотри-ка, там есть фотографии с репортажа о пожаре в центре Москвы. Много фотографий. Видишь?
– Ну и?..
– А вот на этом снимке запечатлена та самая женщина. Поэтому я и говорю, что случайно купил этот номер, но, видно, неспроста. Судьба зачем-то показывает мне эту женщину. Может быть, предупреждает о чём-то…
– Вот эту? – Сергей поднёс к глазам фотографию.
Среди людей, попавших в кадр, стояла Лариса, которую он только что подвёз на своей Зебре. Ошибка исключалась, на снимке была Лариса. Она смотрела на пожар, и лицо её выражало целое море противоречивых чувств. Но одно было несомненно: женщина не могла отвести глаз от зрелища.
– Конечно, по этому снимочку не очень понятно, какая она, – словно оправдываясь в чём-то, сказал Виктор, – но я сразу узнал её.
– Сколько же ты видел её тогда, после взрыва?
– Мало. Мы обменялись всего несколькими фразами. Но уверяю тебя, её образ впечатался сюда, – Кривошеин сильно постучал себя по лбу, – надёжно впечатался, намертво.
– Так ты влюблён? – удивился Сергей. – А как же Виктория? Мне казалось, что у вас всё шло к свадьбе. Твоё настроение было серьёзным.
– Да, оно и сейчас серьёзное, ничего не поменялось, я сделал Вике предложение. А эта женщина… Что ж… Она лишь призрак, её нет в реальности, бред моей стукнувшейся головы. Если бы не эта фотография в «Городе», то я бы сейчас считал, что она мне пригрезилась тогда…
– А если бы ты встретил её в действительности, скажем в гостях или на приёме? – Сергей задал вопрос равнодушным тоном, хотя на самом деле включил всю систему своих охотничьих ушей и голосов. Уж кто-кто, а он точно знал, где отыскать таинственную незнакомку, потрясшую воображение Виктора Кривошеина. Но стоило ли знакомить приятеля с Ларисой?
– Вот тогда бы я бросил Вику, ибо эта женщина обрела бы плоть и я бы получил надежду на то, что смогу добиться её.
– Но ведь с Викторией у тебя всё нормально. Ты уверен, убеждён, что она будет замечательной супругой. Другая тебе не нужна. Или я ошибаюсь? – Сергей закрыл журнал во второй раз и бросил его на стол.
– Вика… Да, она лучшая из того, что я знал. Но эта женщина, это незнакомое существо, совершенно постороннее, может быть, даже чужое… Она что-то делает со мной. У меня в душе всё переворачивается, сердце сжимается, голова кружится, едва я вспоминаю её лицо, её голос… Видел бы ты, как колыхались её волосы на ветру, эта чёрная копна волос…
Сергей выслушал Виктора в полном молчании и похвалил себя зато, что не поспешил с рассказом о своём знакомстве с Ларисой.
Лариса Губанова
Лариса Львовна Губанова родилась и выросла в богатой семье и была старшей из двух дочерей. Ей исполнилось сорок лет, сестре Рите – тридцать шесть. Лариса была замужем, но последние два года почти не виделась с мужем. Официально она не подавала на развод, но жила отдельно.
Лариса любила людей красивых, всё некрасивое вызывало в ней бурную жалость, особенно это касалось условностей в отношениях между людьми, ибо ничего более гадкого, чем ограничения в общении, она не могла представить. Ограничения порождали однотонность, серость. Ей хотелось, чтобы отношения между людьми были бы проще.
– Хорошо бы, чтобы народ всегда был немного навеселе, мечтала она.
А вот муж её отличался трезвостью. Он был трезвенник во всём. Даже свою сексуальность он проявлял как-то сурово, будто отрабатывал необходимое упражнение.
И Лариса стала изменять ему.
Сначала ей попался мужчина слишком холодный, чёрствый, и она легко ушла от него. Затем повстречала другого, которого, как ей показалось, крепко полюбила. Его звали Олег Расшуганов, он был братом известной балерины и зарекомендовал себя в обществе весьма сумасбродным молодым человеком. Ларису привлёк именно его характер, непредсказуемый, резкий, а то и грубоватый. Она давно не общалась с такими людьми, так как все окружавшие её мужчины преклонялись перед ней и старались всячески угодить. Олег отличался от всех остальных. Но и его молодого буйства не хватило надолго. Лариса заскучала через некоторое время, свыкшись с переменами в его настроении, и в конце концов решила больше не встречаться с ним.
Наконец, она сошлась с Николаем Брусовым, сыном Бориса Борисовича Брусова, влиятельнейшего и таинственного старикана, вышедшего из «низов», но сумевшего стать настоящим аристократом. Она жила с Николаем Брусовым почти год, пользовалась всеми удовольствиями богатой жизни, но мало-помалу пресытилась ими и порвала отношения с ним. Обширные возможности так и не принесли ей того, чего она ожидала и добивалась. Впрочем, связь с семьёй Брусовых не прервалась полностью. Лариса продолжала видеться от случая к случаю с самим Борисом Борисовичем, испытывая необъяснимую дочернюю тягу к старику. Она с удовольствием проводила у него дома долгие часы, слушая его бесконечные рассказы и наслаждаясь его глубоким умением вкушать прелести жизни даже в преклонном возрасте.
Что заставляло Ларису Губанову метаться от одной связи к другой, она не могла объяснить, но наверняка знала одно: глубоко в недрах её существа обосновалась некая сила, периодически рвавшаяся наружу за острыми впечатлениями. Сила была непреодолимой, бороться с ней Лариса не умела…
Лет в пять-шесть ей привиделся сон. Она шла по абсолютно прямой улице, тянущейся до горизонта, и с каждым шагом её детское тело трансформировалось, взрослело, старело, молодело. Из окон высоких домов к ней тянулись длинные чешуйчатые шеи неведомых ящеров с крохотными головками, они дотягивались до Ларисы, некоторые кусали её, некоторые нежно лизали, некоторые бросали на её пути человеческие тела и рвали их на куски. Лариса останавливалась и чувствовала, как сердце замирало от охватывающих её ощущений, объяснить которые она не могла. После этого сна Лариса стала периодически испытывать волны острой неудовлетворённости, которые накатывали без всякой причины и, отступая, оставляли её во взбудораженном состоянии, постепенно перетекавшем в депрессию.
– Что с тобой, Ларочка? Расскажи маме, что тебя беспокоит, доченька, – плакала мать, не в силах осознать причину частой смены настроения дочери.
– Мне хочется чего-то, – пыталась объяснить девочка и указывала себе на грудь, – вот здесь хочется.
Врачи выписывали пилюли и капли, лекарства приглушали в девочке ощущение неизвестной волны, но не избавляли от него полностью.
В том же шестилетнем возрасте Ларочка случайно, играя во дворе, заметила Игорька, соседского мальчика, отбежавшего в кустики. Никогда прежде она не придавала значения различию между мальчиками и девочками, но в этот раз она обратила внимание на то, откуда и как лилась из мальчика жёлтенькая струйка. Ларочка вздрогнула. Мальчишечья «пипка» напомнила ей одну из змей, увиденную в странном сне.
В тот же день девочка позвала Игорька «играть в доктора».
– Я не умею, – признался мальчик, подёргивая ручонками свои короткие штанишки.
– Это очень легко, – Ларочка положила руки ему на грудь и состроила серьёзную мордашку. – У меня есть такая штука, которую доктор втыкает в уши и слушает, хорошо ты кашляешь или плохо. Ещё у меня есть шприц, но нет иголки. И у мамы есть всяческие кремы, очень много кремов. Я буду мазать ими твои больные места. Но сначала я должна тебя прообследовать.
– Ладно, – Игорёк согласился без колебаний.
Обычно он забавлялся иными играми, взбирался на деревья, бросался камнями и палками. Девчоночьи развлечения его никогда не интересовали, но черноглазая Ларочка была ему симпатична, и он проявил великодушие, разрешив вовлечь себя в ненужную ему игру.
– Ладно, – кивнул он, – только никому не говори, что я с тобой играть ходил.
– Не скажу, – пообещала она и потащила его за собой, вцепившись ему в порванный рукав.
Дома она не без труда стянула с Игорька шорты, трусики и майку, засунула ему под мышку игрушечный градусник.
– Держи крепко и медленно считай до десяти, – велела она, и покажи мне язык.
Мальчик не мог одновременно считать и высовывать язык, произнося громкое «а-а-а», поэтому считать он начал лишь после того, как доктор Ларочка перестала изучать розовую полость его рта.
– Считай снова, температура ещё не нагрелась, – велела она, когда Игорёк закончил отсчёт. – Считай два раза подряд, нет, лучше три раза.
Она надела на шею пластмассовый фонендоскоп и, произвольно прикладывая его к разным частям тела своего пациента, приступила к дальнейшим исследованиям.
– Странная у тебя пипка, Игорёк.
– Ничего не странная, – обиделся мальчик.
– Очень даже странная, – настаивала Ларочка.
– Сама ты странная.
– Сейчас я её послушаю, – девочка приложила фонендоскоп к заинтересовавшему её месту.
– Доктора так никогда не слушают.
– Я лучше знаю, что делают доктора, – заявила Ларочка и тут увидела, как интересовавшее её место вдруг изменило свою форму, напружинилось, превратилось в горизонтально торчащий черенок плоти, похожий на коротенький пластилиновый хоботок.
Девочка выронила фонендоскоп.
– Что это, Игорёк? – она перешла на шёпот. – У тебя там кто-то живёт! Сейчас вылезет из кожи! Смотри!
– Так иногда бывает, – важно ответил мальчик, чувствуя своё превосходство над Ларочкой; у него было то, чего явно не было у девочки и о чём она даже не догадывалась. – Никакая ты не доктор, Лариска, ничего ты не знаешь.
Пока он натягивал на себя одежду, Ларочка плюхнулась на пол, не сводя глаз с мальчика. В её голове происходило нечто ужасное, всё кружилось, кипело, колыхалось. Внезапно в груди поднялась волна чувств, испытанная во сне. Ларочка побледнела, губы её задрожали.
– Чего ты глаза вылупила на меня? – спросил Игорёк. – Испугалась, что ли?..
После этого случая она приглашала к себе Игорька дважды, и он милостиво разрешал ей щупать себя. Однако на третий раз во время их игры в комнату вошла Ларочкина мама. В первый момент она оторопела, увидев, как её дочурка в упор разглядывает крохотную эрекцию бесстыдно стоящего перед ней голого мальчика лет шести.
– Перестаньте заниматься глупостями, дети, – взяв себя в руки, произнесла женщина и вдруг расхохоталась: настолько невинно смотрели на неё детские глаза.
Вспоминая этот эпизод из своей жизни, Лариса Львовна Губанова улыбалась. Конечно, это было забавно. Трудно было представить взрослых людей, изучающих друг друга с таким же детским любопытством. Как же!
Лариса достала сигарету и щёлкнула зажигалкой.
Проглядывая своё прошлое, она пришла к выводу, что случай с Игорьком был первым, который вызвал в ней ту самую блаженную и вместе с тем страшную волну. И она понимала, что дело было вовсе не в первом сексуальном опыте. Дело было в восприятии мира.
– Как у меня болит голова, – вздохнула Лариса.
С раннего детства она нуждалась в постоянном притоке ярких впечатлений. Они были пищей для её неуравновешенной психики. Накатывавшая волна нервозности означала, что Лариса нуждалась в срочной подпитке чувств. Если рядом ничего не происходило, если под рукой не валялась новая кассета с фильмом ужасов, если голова не хмелела от водки, то Ларису охватывало беспокойство. Ей требовалось нечто, пробуждающее её эмоции. Порой ей приходилось прижигать свою руку сигаретой, чтобы вырвать себя из цепких лап болезненной взбудораженности. Транквилизаторы не помогали.
Она часто отправлялась в туристические поездки, чтобы насытить себя впечатлениями, забиралась в горы и часами просиживала на самом краю пропасти, едва не срываясь вниз, подъезжала вплотную ко львам и замирала от восторженного страха, когда хищники пытались просунуть когтистые лапы в приоткрытое окно автомобиля, однажды даже присоединилась к африканским аборигенам в ритуальном танце и выпила с ними горячую кровь жертвенной козы. Окружающий мир приводил её в восторг, она трепетала, но вкус новых впечатлений слишком быстро притуплялся. Пропасти переставали пугать своими безднами, речные пороги становились привычными, стихал восторг, вызванный стремительными бурунами. Лариса остывала, и к ней подступала очередная волна, жаждущая новых контрастных впечатлений. Это требовалось ей куда больше, чем абстрактная гармония. Ей мало было любоваться красотами природы, хотя бескрайние поля и лесные массивы нравились ей. При порывах ветра её обуревало желание превратиться в частицу рвущегося воздушного потока, слиться с ураганом воедино, охватить всей поверхностью своего тела встречающиеся на пути деревья и дома. Ей хотелось быть повсюду, быть во всём и чувствовать всё.
– Мне всего мало, – жаловалась она самой себе, сидя перед зеркалом и тыча в него пальцем, – и ты не в силах помочь мне, голубушка, ничем. Мне сорок лет, и я чувствую, как жизнь проходит мимо, пролетает стороной. Где-то постоянно происходит что-то важное, но меня там нет. Где-то случается страшное и кровавое, но меня там нет. Настоящая жизнь подарена кому-то другому, кому она, возможно, и не нужна. А мне, которая так нуждается в сильных впечатлениях, приходится таскаться за ними на край света, будто рядом ничего нет. Почему так? За что я так обманута?..
Летом на её глазах взорвался автомобиль, она видела, как сидевшего в нём человека разнесло на куски. Зрелище произвело на Ларису неизгладимое впечатление. Целый месяц она мысленно возвращалась к взрыву, закрывала глаза и просматривала заново, как на киноплёнке. С удивлением она отмечала, что в памяти всплывали всё новые и новые детали.
– Если бы это был фильм, – рассказывала она своей подруге, – то я бы не смогла получить таких впечатлений, сколько бы ни пересматривала его. Понимаешь, на плёнке всегда будет одно и то же, а я видела сразу очень много. Многое запомнилось каким-то боковым зрением, что-то отложилось в памяти через запах… Сейчас я разговариваю с тобой, а сама вижу капли крови, летящие по воздуху вместе с осколками стекла. Я не помню, чтобы я обратила на них внимание тогда, но сейчас я их вижу отчётливо. Они летят гроздьями, рассыпаясь вокруг кусками мяса…
– Ларка, ты знаешь, как я люблю всякие страшилки смотреть по видаку, всякие там боевики со взрывами и с кровью, – подруга подалась вперёд. – Но ты бы видела сейчас своё лицо. У меня такое впечатление, что ты балдеешь от своих воспоминаний.
– Да, балдею и ничего не могу с этим поделать, – кивнула Лариса.
– Может, тебе к психиатру заглянуть? У меня есть один, очень дорогой, но очень классный.
– Нет, я и без того всяких транквилизаторов наглоталась. Сыта этим, знаешь ли.
Через месяц Лариса стала свидетелем пожара в самом центре Москвы, и вновь испытала глубокое удовлетворение от увиденного, и самое главное – удовольствие было длительным. Пожар тушили весь день, и она простояла на улице, жадно вглядываясь в происходящее и вслушиваясь в собственные чувства.
Проанализировав вечером свои ощущения, она пришла к выводу, что пожар произвёл на неё впечатление более сильное, чем взрыв автомобиля. К взрыву она не была готова, всё произошло стремительно и почти неуловимо. Ларисе пришлось наслаждаться в основном воспоминаниями о страшном зрелище. Зато на пожар она смотрела долго, успев настроить себя на потрясающее зрелище.
– Жаль, что такое представление нельзя организовать специально, – задумчиво сказала она, лёжа в ванне. – Вот если бы я была Нероном или Калигулой…
***
На следующий день после пожара Лариса позвонила сестре:
– Ритка, извини меня, я настоящая свинья. Хочу завалиться к вам с извинениями и с бутылкой шампанского.
– Давай, мы будем очень рады. Сегодня мы все торчим дома.
Они не виделись почти год, изредка разговаривали по телефону, но в гости не заезжали. Лариса не могла объяснить причину, по которой внезапно отмежевалась от родни. В обществе сестры она всегда чувствовала себя уютно. Племянник Денис, превратившийся с лёгкой руки тётки в Дэна, души не чаял в ней. Зато отношения Ларисы с Володей, мужем Риты, всегда отличались подчёркнутой прохладностью. В зяте Ларисе не нравилось многое, но главным было то, что он исподтишка пытался заигрывать с ней, а этого она просто терпеть не могла. Она принимала только открытое высказывание чувств…
Дверь открыла Рита, Володя стоял за её спиной и улыбался своей обычной дипломатической улыбкой, так похожей на клоунскую.
– А где Дэн? – Лариса удивилась, не увидев возле себя племянника.
– В комнате, дуется сидит.
– Обижается на меня? – уточнила Лариса.
– Ещё как обижается. Ты забыла свой статус. Самая любимая женщина, а не поздравила его с шестнадцатилетием, – пояснила Рита.
– Знаешь, что он сказал недавно? – заговорил Володя.
– Откуда мне знать? – пожала плечами Лариса.
– Он заявил, что никогда не женится, потому что в мире не родилась ещё такая девчонка, которая могла бы сравниться с тобой, – засмеялся Володя.
– Значит, не всё ещё потеряно в мои сорок лет, – улыбнулась она.
– Может быть, мы всё-таки пройдём в комнату? – Рита взяла сестру за руку. – Денис! Ты не хочешь выйти к нам? Не хочешь поцеловать любимую тётку?
– Я сама загляну к нему, – сказала Лариса и пошла на цыпочках в комнату Дениса.
Мальчик сидел за столом и держал в руках книгу.
– Дэн, это я, здравствуй, – голос Ларисы прозвучал виновато.
– Здравствуй, – мальчик не обернулся, показывая всем своим видом, что отношения не восстановлены.
Лариса улыбнулась. Племянник по-прежнему обращался к ней на «ты», значит, всё обстояло не так плохо. Ей нравилось такое обращение, она никогда не понимала, почему в некоторых семьях тёток и дядек называли на «вы», а то и по имени-отчеству. Лариса всегда ратовала за простоту в отношениях, а уж между родственниками тем более не могло быть никаких официозов.
– Дэн, прости меня, я виновата перед тобой, – Лариса опустилась возле него на корточки.
Денис скосил глаза и разглядел её колени, обтянутые белыми чулками, и мягкие складки белого платья. Он не видел Ларису почти год и страшно соскучился по ней, но он не мог сдаться так легко. Он чувствовал, что был обязан проявить твёрдость.
– Дэн, я знаю, что я дрянная тётка, у меня скверный характер, но я же пришла просить прощения. Неужели ты такой бессердечный? – Лариса встала на колени. – Посмотри на меня, Дэн, сжалься.
Мальчик держался из последних сил. Стоило ему повернуть голову и посмотреть на Ларису, он оттаял бы в одно мгновение. И это мгновение неумолимо приближалось. Денис прекрасно понимал, что до восстановления мира оставались считанные секунды. Он радовался этому и вместе с тем ругал себя за то, что не мог сохранять суровость, проявляя мальчишескую податливость.
– Я не злюсь на тебя, Лара, совсем не злюсь, – ответил он, всё ещё глядя перед собой, – но я так скучал без тебя…
– Прости меня, поганку.
– Сколько раз я звонил тебе, а ты не могла найти ни минутки для разговора…
– Дэн, – она обняла мальчика и повернула руками его голову к себе, – я знаю, что страшная эгоистка, но ведь я уже извинилась, не так ли?
Он увидел её чёрные глаза. С этими глазами не могли сравниться никакие другие. Их разрез, их блеск, их ресницы – Денис обожал их. Он не встречался с тёткой целый год, и теперь она казалась ему ещё прекраснее.
Он прикоснулся губами к её щеке. Прикоснулся робко, едва ощутимо.
Лариса затаила дыхание. В мальчишеском поцелуе присутствовала искра, которой не было прежде. Раньше он чмокал её уверенно и звонко, забавляясь этим. Сейчас было иначе.
– Я не могу простить тебя, потому что ты ни в чём не провинилась, – еле слышно сказал он.
Его глаза смотрели не так, как прежде. Что-то изменилось.
– Дэн, ты, случаем, не влюбился в кого? У тебя рассеянный взгляд.
– Я влюблён только в тебя, – серьёзно ответил мальчик.
– Это мне известно. Но я про настоящую влюблённость. Тебе уже шестнадцать лет.
– Я не нуждаюсь ни в каких девчонках, – произнёс он с некоторым оттенком злости.
Лариса улыбнулась и поднялась на ноги, Денис тоже встал. За год он сильно вытянулся и теперь был почти одного роста с тёткой.
– Ты повзрослел, скоро будешь бриться, – она провела ладонью по его щеке, и он вдруг прижался губами к её ладони, задержав её своими руками.
– Я никому не могу признаться, тем более им, – мальчик кивнул на дверь.
– В чём? Разве ты натворил что-то?
– В том, что я тебя люблю. Я по-настоящему люблю тебя, Лара, – поспешил добавить Денис. – Я не по-родственному, а как мужчина женщину…
Лариса отступила на шаг. Вот что за искра была в его робком поцелуе. Искра запретного желания.
– Дэн, – она протянула к нему руки и привлекла к себе, – ты ошибаешься, мой хороший.
– Я не ошибаюсь, я знаю, – он посмотрел Ларисе в глаза и неожиданно поцеловал её в губы.
Она не ответила ему, но услышала, как по телу пробежало знакомое ощущение, предвещающее приближение той волны. Причина, конечно, крылась не в мальчишеской страсти, передавшейся взрослой женщине, а в самой ситуации. Денис был племянником, родственником, следовательно, Лариса и помыслить не могла о какой-либо связи с этим мальчуганом. Он был запретен по своей сути. Но внезапно он будто приобрёл иные качества. Лариса затаилась. Сложившаяся ситуация стала острой, опасной и потому притягательной. Но броситься в неё, как бросаются в пропасть самоубийцы, Лариса не могла.
– Дэн, пошли к столу, – она взяла племянника за руку и повела за собой. – Эй, где вы там? Мы с Дэном выкурили трубку мира, семейный рай восстановлен!
Она ввела Дениса в комнату.
– Значит, можно приступать к чаепитию? – счастливо улыбнулась Рита.
– Предлагаю для начала пригубить шампанского и тем самым замыть мою вину и отметить ваши дни рождения, которые я так по-свински пропустила, – Лариса продолжала держать Дениса за руку и чувствовала его пожатие, но теперь это соприкосновение имело совсем иной смысл. Теперь это была тайна мужчины и женщины.
***
На следующий день Денис позвонил ей домой.
– Я могу приехать к тебе?
– Дэн, если ты хочешь продолжить вчерашний разговор, то я против, – ответила Лариса, прислушиваясь к себе и с удовольствием отмечая движение той самой волны. Конечно, она разрешит ему приехать. Конечно, она позволит ему говорить о любви. Конечно, тысячу раз конечно…
– Я хочу видеть тебя, Лара, – это прозвучало по-взрослому, никакого мальчишества.
Она согласилась мгновенно.
– Ладно. Надеюсь, ты не забыл за год мой адрес…
Едва Денис приехал, Лариса провела его в спальню и, взяв его голову обеими руками, заглянула мальчику в самые глаза:
– Ты любишь меня?
Читать бесплатно другие книги:
