Голос бездны Ветер Андрей

Они резко обернулись и увидели Когтева. Он стоял перед ними с пистолетом в руке. Он выглядел совершенно старым и седым.

– Как вам удалось… – Сергей растерянно замолчал.

– Ненависть придаёт сил. С возрастом это становится особенно понятно, – качнул головой Когтев, его губы дрожали. – Но вам не придётся этого узнать. Вы не доживёте даже до моих лет.

За его спиной вспыхнуло над костром большое соломенное чучело. Яркий свет залил окружающее пространство. Люди громко закричали, запрыгали на месте, захлопали в ладоши. Красный отблеск огня высветил лицо человека с пистолетом. Когтев казался мумией, ничуть не живее мумии.

– Хоть раз в жизни побывать на Купале, – проговорил он задумчиво. – Праздник огня и воды. Чудный праздник. Почему он в загоне?

– Может, присоединимся к хороводу? – рискнул отвлечь его Сергей, видя, что Михаил Михайлович совершенно невменяем. Его глаза шныряли туда-сюда, стеклянно застывали на несколько секунд, затем начинали усиленно моргать.

– К хороводу? После, после, – задрожал Когтев. – Нужно сначала успеть… Ночь такая короткая. Вы знаете, что это самая короткая ночь в году?..

– Да.

– Для вас она будет самой короткой в жизни, – он выпрямил трясущуюся руку и поднял пистолет на уровень глаз.

– Бросьте пистолет, Михал Михалыч. Всё кончено, – как можно более спокойно сказал Сергей.

– Миша! – почти прокричала Ксения. – Ну зачем тебе нас убивать? Что это изменит?

Когтев молчал. Его рука дрожала, ствол пистолета ходил из в стороны в сторону. Сергей знал, что выбить оружие из рук старика не составило бы труда, стой они друг к другу чуть ближе, но его отделяло от Когтева расстояние не менее чем в пять шагов.

– Изменит или не изменит, мне, душечка, как-то наплевать, но оставить вас, превративших меня в пустое место, я не могу. Я был всем, а нынче я никто. Я хуже бездомного пса. Ноль без палочки и палочка без нолика. Я гнался за вами через этот лес не для того, чтобы махнуть прощально рукой и убраться восвояси. Нет! Я гнался, чтобы убить вас. Я бы с удовольствием перегрыз вам обоим горло собственными зубами и выпил бы вашу кровь до последней капли. Но у меня нет сил. Я устал. Я постарел. Я просто застрелю вас.

– Нет, Коготь!

Позади трясущейся фигуры Когтева внезапно появился полковник Романов.

– Стрелять буду я. И на этот раз ты никуда не смоешься от меня, гадёныш. Похоже, что я всё-таки сцапал тебя.

В вытянутой руке Романова мерцал «Макаров». Когтев съёжился, но свой пистолет не опустил. Жерло ствола продолжало смотреть на Сергея.

– Брось оружие, – отчётливо произнёс Романов.

Лисицын сделал шаг в сторону, затем другой. Он передвигался очень медленно, не спуская глаз с пистолета в руке Когтева. Жерло смотрело на него, гипнотизируя своей бездной, как чёрным зрачком. Сергей отошёл ещё. Когтев не стрелял, и Лисицын понимал, что теперь Михаил Михайлович не нажмёт на спусковой крючок просто так. Он уже не выстрелил. Он опоздал. Теперь его могло толкнуть на это только что-то неожиданное, что-то резкое, что-то внезапное и пугающее. До того момента будет тянуться пауза.

Весь мир сосредоточился для Сергея Лисицына на кончике Когтева оружия. Тело напряглось, по мышцам побежала звериная энергия. Тонкая, колючая, наэлектризованная волна поднялась от ног до макушки, обернула Сергея невидимыми нитями и скрутила их в пучок, готовый вырваться из любой части тела в виде мгновенного удара. Рука Когтева дрогнула и перевела пистолет с Сергея на Ксению, затем качнулась обратно, задержалась и вновь стала поворачиваться к Ксении. Движения руки были недолгими, но этим вполне можно было воспользоваться. Этим нужно было воспользоваться. Этим нельзя было не воспользоваться. Увидев, как пистолет двинулся в противоположную сторону, Лисицын сделал стремительный выпад и кубарем полетел под ноги Когтева. Так летит брошенный с силой боевой топор, срывая на пути вражеские головы. Сергей услышал, как щёлкнул курок романовского «Макарова», но выстрел не последовал. Осечка. Что ж, такое случается. Не всё должно идти гладко. Не всё, как говорится, коту масленица. Случаются и осечки.

Мгновение…

В глазах мелькнула перевернувшаяся земля, светлеющее небо с мутно-синими облаками, тёмные стебли травы с мелкой россыпью цветочных лепестков, пылающие пятна костров, взвившаяся рука с пистолетом. Шумно зашелестело в ушах листвой, вскрикнуло стариковским голосом, откликнулось полковничьим матерным словом.

– Ох! – неопределённый звук.

Сергей выбросил вперёд обе ноги, сдвинутыми ступнями ударил в мягкий когтевский живот, правый кулак метнулся к щуплому запястью врага (или жертвы?), оплёл его волосатую поверхность цепкими, как щупальца, пальцами, рванул на себя, переломил разом ослабшее тело недавнего финансового магната пополам, молниеносно перебросил правую ногу поверх захваченной руки, с хрустом изломив её в локтевом суставе…

Когтев перелетел через Сергея Лисицына и с размаху шмякнулся головой в мягкую береговую землю. Земля ответила на удар тела глухим звуком. Тело издало вялое «хрусть».

– Ох! – оборванно вырвалось изо рта упавшего.

Сергей по-кошачьи извернулся, пока Когтев пролетал над ним, встал на четвереньки и, едва обмякшее тело коснулось земли, сразу же кинулся на него. Пальцы стремительно овладели пистолетом, стиснули рукоять и ткнули стволом в лицо замеревшему человеку. В ту же секунду над головой Когтева завис «Макаров» Романова.

– Коготь! Всё кончено!

Михаил Михайлович молчал. Его безумный глаз неподвижно таращился куда-то в сторону. Вывернутая голова не издала ни звука. Из порвавшейся на локте Когтева рубашки торчала окровавленная кость.

– Всё, – Романов распрямился, – готов старикан.

– С чего бы это? – Сергей подёргал Когтева за воротник. – Похоже, он шею свернул.

– Твоих рук дело, – откашлялся полковник. – Не мог помягче толкнуть его?

– Извини. – Сергей протянул другу отобранный пистолет. – Переборщил немного.

– Ох уж эти твои восточные фокусы! – хмыкнул с деланной серьёзностью полковник Романов. – Такой материал насмарку пошёл.

– Может, ты на меня дело возбудишь за превышение необходимой самообороны? – Лисицын сел на траву возле покойника.

– Непременно, – Романов сморщил лоб. – Ты же напал на невинного мужичка. Он себе гулял-гулял по лесу, а ты ему кость из руки выдрал, позвоночник оприходовал ни с того ни с сего. Чёрт знает что творится в стране! Как я объясню, что слабый, беззащитный пожилой человек подвергается нападению со стороны распущенного журналиста-здоровяка?

– Дядя Ваня! – приблизилась к ним бледная как смерть Ксения. – Вы что? Вы вправду? Он же нас защищал! Это же случайно у Миши шея сломалась!..

В ответ на её жалобный тон раздался дружный хохот. Романов плюхнулся в траву возле Лисицына и затрясся что было мочи. Мужчины смеялись громко, упоительно, заразительно, выплёскивая из недр своих всю тяжесть, скопившуюся в них за последние дни, как вязкий горький осадок.

– Ксюша! Ха-ха-ха! Девочка моя! О-хо-хо! Я просто не могу! – дрыгал ногами Романов, то и дело задевая каблуком плечо мёртвого Когтева.

– Га-га-га! Я тащусь! – булькал Лисицын, колотя руками по земле. – Ты просто умора, а не девка!

– Теперь я верю, детка, что ты на самом деле ни сном ни духом про мужние дела, – проговорил Романов, успокаиваясь. – Ты, глупышка, наивна, как только что вылупившийся цыплёнок…

– Вот, вот, Ваня. У тебя есть на кого излить силу своей врождённой воспитательской страсти, – сказал Сергей, досмеиваясь. – Ксюха – это благодатная почва.

Они затихли. Отовсюду доносились разрозненные песни и звонкий смех. Где-то сухо ломались ветви. Романов запрокинул голову и прислушался.

– Как в кино… Лис, а что здесь за праздник?

– Купала. Самая короткая ночь, – быстро ответила Ксения, падая на землю возле мужчин.

– А тебе откуда известно? – удивился дядя Ваня. – То ты ни шиша не знаешь, а тут вдруг на тебе! Купала! Откуда такая уверенность?

– А мне Сергей сказал, – важно сообщила девушка. – Мы костры увидели, и примчались сюда, чтобы от Миши спрятаться. А мне же интересно, откуда столько народу, столько огней. Сергей растолковал.

– Так вы, оказывается, беседой развлекались, покуда я в перевёрнутой машине беспамятствовал! Славненько получается!

– Дядя Ваня, я же только об этом и успела спросить, – Ксения виновато прижала ладони к груди.

Неподалёку послышалось шуршание травы. Две девицы в коротких платьицах шумно раздвигали голыми ногами траву. На головах у обеих красовались богатые венки из луговых цветов, торчали во все стороны длинные стебли. Из-под цветов красиво рассыпались длинные распущенные волосы. Повернувшись лицом к девицам, Сергей положил руки поперёк Ксении и тут же услышал, как длинноволосые подруги затянули громкую песню:

Девки скрылись. Романов проводил их взглядом, поднявшись на локтях.

– Весёлые куплетики!

– Купала, – засмеялся тихонько Сергей. – Попасть бы на это веселье при нормальных обстоятельствах, попрыгать через костёр, поцеловаться в хороводе…

– Так пойди попрыгай.

– Устал, однако, как чукча после охоты на кита.

– А скажи мне, друг Лис, всегда, что ли, в эту ночь наш народ так развлекается?

– Не знаю, Вань. Я как-то лет пять назад был на Купале, но там всё выглядело скромнее. Народу собралось поменьше нынешнего, да и одежду сбросили человека два-три, чтобы умыться росой. Стеснялись. А тут, я вижу, размах! Никогда не думал, что у нас, в нашей провонявшей ладаном стране так лихо гуляют на Купалу, по-настоящему.

– Получается, что у нас язычество, что ли, на ноги встаёт? удивился Романов.

– А чем это плохо? Язычество веселее и здоровее христианства. Оно от земли и от неба, а не от принесённых из-за моря книг. Оно от души, от народного духу…

– К чёрту эти разговоры! – потянулся Романов и посмотрел на труп Когтева. – Мы устроились тут, как на пляже. А надо бы и за дело взяться. Не забывайте, друзья мои, что на наших руках покойник, которого надлежит сдать в соответствующее место.

– Что ты предлагаешь? – Лисицын приподнял голову и посмотрел на полковника.

Романов тяжело поднялся и отряхнулся.

– Пройдусь, – сказал он, рассовывая по карманам пистолеты.

– Куда вы, дядя Ваня?

– Обратно. Нужно поймать попутку и добраться до телефона, чтобы вызвать машину за этим, – он кивнул в сторону Когтева. – А вы тут ждите меня. Теперь уж бежать не от кого и не за кем. Далеко не уходите и не пускайте особенно никого сюда, не то народ зашугается, завидев страшного дядьку со скрученной башкой…

– А мы скажем, что это пьяный водяной дрыхнет…

Полковник неторопливо побрёл по мятой траве, обходя затухающие костры и сбивая росу широкими штанинами.

– А я хочу туда, – Ксения указала рукой за костры. – Хочу голышом.

Сергей взял её за руку.

– Пошли. Думаю, что сейчас самое время сбросить с себя одежду и поваляться в росе.

– Ты серьёзно?

– Вполне. И ты – наконец-то! – произнесла, обращаясь ко мне, «ты».

– Сейчас можно.

– Отчего же? Почему раньше было нельзя?

– Потому, что сейчас мы словно родились заново.

– Резонно. Мы действительно родились заново. Вдвоём. Под дулом пистолета.

– Сейчас мы на равных. И мы будем прыгать нагишом, – Ксения потянула Сергея за руку, свободной рукой расстёгивая пуговицы на рубашке. – Пошли. Я очень хочу туда!

– А Михалыч пусть без присмотра лежит?

– Пусть. Его больше нет.

– Его больше нет, – согласился Сергей, сбрасывая башмаки и наступая босиком на влажную траву.

– Я совершенно свободна!

Они двигались с каждым шагом быстрее и быстрее, сбрасывая на ходу одежду и оставляя её лежать на земле белыми комьями. Уже заметно рассвело по сравнению с ночью, и очертания предметов сделались легко различимыми. Впереди громко смеялись женщины. Их было человек пять-шесть. Все нагие. Стоя на коленях в высокой прибрежной траве, они водили руками вокруг себя, осторожно стряхивая на ладони капли росы. Чуть в сторонке топтался, покачиваясь, худой мужчина в плавках. Его голову украшала неуклюжая маска из мешковины с прорезанными отверстиями для глаз, поверх маски лежал венок из стеблей травы. Мужчина делал несколько шагов вперёд, затем пятился назад и прижимался спиной к стволу высокой берёзы. Всякий раз прикасаясь к ней, он выкрикивал:

– Ого-го!

Затем его действия повторялись. Немного дальше толпилось человек двадцать в обычной одежде, но почти все украшенные цветами и травой на голове. Они переговаривались едва слышно и наблюдали за голыми женщинами. У двоих или троих в руках виднелись зажжённые свечки. Метрах в десяти ближе к лесу над костром возвышалась вертикальная жердь с дымящимися останками сгоревшего недавно чучела. От того же костра тянулась в сторону колдующих нагих ведьм вереница галдящих юнцов. Со стороны реки несся дружный смех, слышался шумный плеск воды. Оттуда же летело бренчание гитары.

Всё это Сергей и Ксения успели разглядеть на бегу, стуча босыми ногами по сырой земле и чувствуя холодящее похлёстывание травы по икрам.

– Хорошо! – прокричали они в один голос и с разбегу перемахнули через ближайший костёр, крепко держась за руки.

Их приветствовал дружный хор радостного улюлюканья и невнятных возгласов. Сергей ощутил, как внутри у него развернулось веером незнакомое доселе чувство. Воздух омыл его со всех сторон влажным ветром, огладил кожу невесомыми руками, прикоснулся к глазам свежестью, влетел в распахнутый рот сильным чистым дыханием. Сергей раскинул руки, готовый упасть от внезапного наслаждения. Воздух поддержал его, подставив под спину невидимые гигантские ладони. Поддержал и подтолкнул вперёд.

Сергей легонько подпрыгнул и закружился на месте, словно приплясывая. Рядом с ним кружилась Ксения. Так, и только так, должен был чувствовать себя настоящий Лис-охотник. Так, и только так, мог праздновать Лис завершение охоты. Под возбуждающее пение женщин, под плеск холодной воды, под довольный смех парней, под потрескивание костров, под пробуждающиеся голоса птиц.

Сергей остановил кружение и нащупал за собой Ксению. Она протянула ему свою руку. Сергей стоял к ней спиной, но ему почудилось, что он увидел спиной белую кожу, её нежную, тонкую почти до прозрачности структуру, ощутил струящееся из неё тепло. Он шевельнул пальцами и услышал ответное движение.

– Ой, люди, ой, люлёшеньки! – заголосил кто-то в стороне. – Ой, люли, ой, люлёшеньки! Поцелуй меня, милёшенький!

Этот внезапный женский голос пронзил Сергея насквозь. Позади с новой силой вспыхнуло пламя костра, подкормленное брошенной в него охапкой сухого хвороста.

– Хоровод! – с пьянящей радостью закричал мужской бас.

Сергей рывком притянул к себе Ксению и припал губами к её рту. А вокруг приплясывали люди. И люди захлопали в ладоши.

– Хорошая пара, – донеслось со стороны.

Сергею почудилось, что его язык проник в бездну Ксюшиного горла, проскользнул до середины тела. Он весь оказался внутри девушки.

А вокруг плясали люди, держась за руки. И люди весело смеялись.

– Колесо! Давай колесо!

Ксения прильнула к Лисицыну и вдруг задрожала, сперва мелко, затем сильнее. Неведомая сила сотрясала её изнутри. Ноги ослабли, подкосились. Было такое чувство, что кто-то отвернул чудодейственный крантик и выпустил, как воду, силу из девичьих ног. Сергей подхватил её за талию, подбросил, перехватил и положил на руки. А вокруг громко пели. Пестрела одежда в жёлтом колышущемся свете. Кто-то вкатывал в круг старое, невесть откуда взявшееся колесо телеги.

– Колесо! – вновь заорал кто-то.

Сергей проворно пробежал мимо танцующих, перед ним расступились, парусом раздулись лёгкие юбчонки, сверкнули белые улыбки, возбуждённо вспыхнули глаза, чья-то шаловливая рука шлёпнула его по голым ягодицам, посыпались сверху и упали на грудь Ксении брошенные в воздух цветы.

– Колесо! – кричали сзади.

Сергей обернулся на бегу и увидел, как из толпы выкатило горящее колесо.

– Смотри, – он остановился и поставил Ксению на землю.

Колесо лениво прыгало по неровностям и бежало, покачиваясь и брызгая искрами, вниз по пологому склону к реке.

– Здорово! – выпалила Ксения, продолжая дрожать. Сергей почувствовал её горячую ладонь у себя на теле и в ту же секунду понял, что давно находится в предельном возбуждении.

– Больше не могу терпеть! – прошептала Ксения. – Хочу тебя! Пусть все видят!

Они свалились в траву. Упали так, словно их сначала приподняли и затем швырнули на мягкую землю с огромной силой. Та же неведомая сила раскрыла Ксению, едва не вывернув её наизнанку, и протолкнула Сергея в развернувшуюся плоть женщины. Две изумрудных искры мелькнули перед ним, два огромных глаза поглотили их, как пучины зелёных озёр. Крупно появились красные губы, вздрогнувшие, словно лопнувшая мягкая глина, и обнажившие под своей сладкой мякотью белые зубы. Вытянулась шея, тонкая, сильная, напрягшаяся шея женщины, похожая на белую лебяжью линию. Мужская рука проникла под неё и приподняла, пальцы вдавились в пульсирующую артерию, ощутили биение крови – то же биение, что внизу, где тесное скольжение пульсировало из тела в тело.

Ксения вскрикнула. Голос её прозвучал открыто, как было открыто её тело, обвившее руками мужские плечи и сжавшее коленями его бёдра. Крик влился в уши Сергея, заставил податься вперёд всем корпусом, ткнуться лицом в золотую россыпь её волос. Вскинулись её руки, высоко, томно изломившись в локотках, и он губами прижался к бледной тени подмышек. Над головой зашумел ветер. Двинулись из стороны в сторону кроны деревьев, то подступая, то откачиваясь прочь от свившихся в клубок голых тел. Сбоку промчался круглый сноп огня – горящее колесо набралось силы в беге и полетело к журчащей воде.

Ксения застонала и подняла бёдра, толкая Сергея снизу.

– Всё! Всё! Всё!

Он сделал рывок и в ту же секунду почувствовал крепкую хватку у себя между ног. Чья-то рука властно выдернула его из распалённого девичьего лона и отвела вздутый орган вниз. Сергей непонимающе повернул голову и увидел перед собой лицо в обрамлении коротких желтоватых волос. Поверх волос лежала ромашковая косичка, а на лбу красовалась лента из стеклянных бус красного, синего и белого цвета. Крупные бусины также свисали гирляндами с висков, придавая облику сказочность. Лицо принадлежало незнакомой женщине. И женщина эта крепко держала Сергея за его плоть, полную зудящего огня. Не просто держала, но жёстко двигала пальцами.

– Сегодня нужно поделиться с Землёй! – властно сказала она и сделала заключительное движение ладонью, будто отпирая ей одной ведомый запор и позволяя белой лаве вырваться наружу. – Все, которые любят сегодня друг друга, отдают семя Земле! Она Мать!

Ксения безвольно откинулась на спину. Сквозь прикрытые глаза она тоже видела женщину, но она слишком обессилела, чтобы понимать происходящее. Сергей же не переставал смотреть в глаза незнакомки, легонько вздрагивая в бёдрах. Он по-прежнему держался на руках и всё ещё находился во власти женской руки, доившей его движениями вверх-вниз. Семя брызгало на землю между раздвинутыми ногами Ксении.

– Вот так, вот так, – приговаривала незнакомка. – Коли пришли на наш праздник, поступайте по праздничным законам и помните, что не блудим мы здесь, а любим, поклоняемся и прославляем!

Она разомкнула пальца, и Сергею показалось, что внутри него не осталось ни капли силы. Он рухнул лицом на грудь Ксении, поймав губами прилипший к ней полевой цветок, и закрыл глаза. За спиной продолжала звучать песня, свистела свирель, гремели бубенцы.

– Ксюха, нам бы надо к реке вернуться, к несчастному Михал Михалычу, – вспомнил Лисицын.

– Куда он денется?

– Уехать может. С Романовым.

– Тогда пошли…

– Не хочется, – Сергей оставался неподвижен.

– Тогда не пойдём.

– Но ведь надо.

– Тогда вставай.

– Не хочется, – прошептал он, продолжая лежать в том же положении.

Краем глаза он видел удалявшуюся от них женщину в длинной одежде. Просторные белые рукава волновались от дыхания лёгкого ветерка, подол платья шевелился невесомыми синими складками. Фигура казалась призрачной в своём бесшумном движении. Отойдя шагов на двадцать, женщина обернулась, и на её лице появилась улыбка, едва заметная, но вместе с тем глубокая и пьянящая, как утренний воздух, наполненный свежестью. Женщина приподняла левую руку, коснулась своей левой груди и прощально помахала пальцами, что-то неслышно произнося сладкими губами.

***

Михаил Михайлович Когтев лежал на берегу. Возле самой его головы плескалась вода, журча обегала и шевелила стебли высокой речной травы. Его одежда всё ещё была мокрой, но кровь перестала струиться из сломанного локтевого сустава, загустела, набрякла бурой массой в слипшейся ткани рубашки. Глаза безучастно взирали сквозь стеклянную призму омертвелости на пологий склон, где дымились кострища и блуждали в наползающем тумане человеческие фигуры. Михаил Михайлович Когтев умер, окружённый праздником, но так и не ощутив присутствия буйного торжества. Он лежал, похолодевший и никому не нужный, как выброшенная кукла, отслужившая своё. А над туманным берегом лилась нехитрая песня с постоянно повторяющимися словами:

– Ох, как ночь хороша на Купалу!