Штамм. Вечная ночь дель Торо Гильермо

Ночная стража

Они продолжали медленно продвигаться по улице, направляясь к парку Маркуса Грейви, — пятеро свободных от службы пеших полицейских и сержант, следовавший за ними в своем личном автомобиле.

Никаких значков. Никаких видеокамер, положенных для патрульных машин. Никаких докладов о проделанной работе. Забыты внутренние расследования, общественные советы и отдел собственной безопасности.

Главное — сила. И наведение порядка.

Федералы уже навешали на это ярлыки: «инфекционная мания», «чумное помешательство» и так далее.

А куда делся старый добрый термин «плохие парни»? Вышел из моды?

Что там говорили в правительстве? Мобилизовать полицию штата? Призвать национальную гвардию? Развернуть войска?

«По крайней мере, дайте нам, простым городским полицейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».

— Эй! Что за херня?!..

Один из мужчин схватился за руку. На ней был глубокий разрез — что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав.

Еще один снаряд ударил в асфальт прямо перед ногами.

— Они что, бля, начали швырять камни?

Мужчины вскинули глаза наверх, к крышам.

— Вон! Там!

Огромный кусок декоративной облицовки с изображением геральдической лилии плавно опускался им на головы. Мужчины бросились врассыпную. Камень с треском разбился на бордюре тротуара, обдав голени мужчин градом обломков.

— Сюда!

Они бросились к двери подъезда, ворвались внутрь. Первый из мужчин рванул по лестнице на второй этаж. Там, посреди лестничной площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.

— Убирайся отсюда, детка! — заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету. Наверху кто-то двигался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать подкрепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он выкрикнул, чтобы парень наверху остановился, а затем, открыв огонь, вколотил в него четыре пули и уложил на месте.

Полицейский приблизился к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди — четыре исправные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету лестницы.

— Один есть!

Черный парень шевельнулся и принял сидячее положение. Полицейский попятился и успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем парень, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил мужчину руками и принялся что-то делать с его шеей.

Полицейский крутанулся на месте — его винтовка оказалась стиснутой между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы, — и почувствовал, что ограждение начало поддаваться.

Оба упали, с грохотом шмякнувшись на пол. Обернувшись на шум, полицейский, стоявший внизу, увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы грызет ему шею — во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, он взглянул вверх — туда, откуда они свалились, — и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.

Она спрыгнула на полицейского, свалила с ног и, усевшись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и шею.

В этот момент вернулся третий полицейский. Спустившись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а потом увидел за ней парня с жалом, вылезшим изо рта. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал из первого полицейского кровь.

Третий полицейский выстрелил — пуля ударила в девочку и опрокинула ее на спину. Полицейский собрался было открыть огонь по уроду, но тут из-за его спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол мужчине горло, отчего полицейского развернуло, и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.

Келли Гудуэдер, кипя яростью от неутолимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной рукой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы никто не помешал ей как следует насытиться.

Владыка. Часть первая

Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выбили дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сарду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — просто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кислородом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не грубый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечистая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно потерял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза своих жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлестывающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови особый, экзотический холодок.

Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная симфония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неизменно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse,[3] ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытному голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной природы, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеутоляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.

Однако в конечном счете «Гудением» следовало пользоваться с большой осторожностью, потому что оно обнажало истинный голос Владыки. Его истинную природу.

Требовалось некоторое время, и требовались определенные усилия, чтобы утихомирить все населяющие Владыку голоса и заново обнаружить свой собственный. Это было опасно, ибо галдящие внутри звуки служили Владыке шумовой завесой. Обитающие в нем голоса — включая и голос Сарду, юноши-охотника, в тело которого вселилась Тварь, — маскировали Владыку, скрывали его присутствие, местоположение и мысли от других Древних. Они, эти голоса, окутывали его, словно плащ-невидимка.

Находясь внутри «Боинга-777», Владыка использовал «Гудение», когда самолет прибыл в аэропорт Кеннеди, и сейчас он тоже применил этот пульсо-звук, чтобы обеспечить абсолютную тишину и собраться с мыслями. Здесь, в склепе, Владыка мог позволить себе это — он находился на глубине нескольких десятков метров от поверхности земли, в бетонном убежище, расположенном посреди полузаброшенного мясозаготовительного комплекса. Зал, который занимал Владыка, гнездился в центре лабиринта, состоящего из загонов для скота с прихотливо изогнутыми стенами и служебных тоннелей, а непосредственно над этим залом размещалась собственно скотобойня. Когда-то здесь, внизу, собирали кровь и отходы, но теперь, после тщательной чистки, предшествовавшей восселению Владыки, помещение более всего напоминало небольшую заводскую часовню.

Резаная рана на спине Владыки, наполняющая его пульсирующей болью, начала залечиваться почти мгновенно. Он никогда не боялся, что после какого-нибудь ранения увечье останется с ним навсегда, — Владыка вообще никогда ничего не боялся, — и все же от этого пореза останется шрам, оскорбительно уродующий его тело. Тот старый дурак и человеки, примкнувшие к нему, горько пожалеют о злосчастном дне, когда они встали на пути Владыки.

Еле слышное эхо ярости — нет, не ярости, а глубинного гнева — отозвалось в его многочисленных дробных голосах, прошло мелкой рябью по его монолитной воле. Владыка ощущал, как в нем полнится злость. Это чувство освежало его. Освежало и даже наполняло энергией. Гнев был не из тех эмоций, которые он часто испытывал, поэтому Владыка позволил себе эту реакцию, — более того, он обрадовался ей.

Огромное, покалеченное тело вампира затряслось от тихого, неслышного смеха. В игре, которую он затеял, Владыка далеко обошел своих соперников, и все его разнообразные пешки вели себя так, как им и полагалось. Энергичный Боливар, ставший кем-то вроде лейтенанта в его войске, вполне доказал свою способность возбуждать в других кровавую жажду и даже подыскал нескольких рабов, годных для выполнения поручений при свете солнца. Самонадеянность и высокомерие Палмера росли с каждым тактическим успехом, и все же он полностью оставался под контролем Владыки. Затмение Солнца — вот что обозначило начало действий на оси времени, от этой отметки и пришел в движение весь план. Затмение обусловило ту тонкую, сакральную геометрию, которая была столь необходима для исполнения задуманного, и теперь… Что ж, теперь — ждать осталось совсем недолго — загорится земля…

На полу застонал один из жалких комков плоти, неожиданно проявивший тягу к жизни. Посвежевший Владыка обрадованно воззрился на него с высоты своего роста. В сознании вампира снова пробудился хор голосов. Владыка пригляделся к человеку, лежавшему у его ног, — во взгляде этого ничтожества еще осталось немного боли и страха. Непредвиденное угощение.

На этот раз Владыка не отказал себе в удовольствии отведать пряный десерт. Стоя под сводчатым потолком склепа, Владыка поднял тело, аккуратно возложил руку на грудь человека, точно над его сердцем, и с жадностью впитал еле мерцающее там биение, погасив его навсегда.

Эпицентр

Когда Эф вслед за Фетом спрыгнул на рельсы, платформа была пуста. Они направлялись в подземный тоннель, огибавший «Эпицентр», или «Ванну» — строительную площадку в котловане на месте падения Башен-близнецов.

Еще недавно Эф и представить не мог, что он когда-либо снова окажется здесь. После всего, что они увидели и испытали, Эф не способен был вообразить силу, достаточно действенную, чтобы заставить его вернуться в этот подземный лабиринт — гнездовье Владыки.

Впрочем, для образования мозолей порой достаточно одного дня. И еще помогло виски. О да, виски весьма помогло.

Он перешагнул через черные камни, лежавшие там же, где и раньше, — вдоль заброшенного пути. Крысы сюда не вернулись. Прошел мимо шланга компрессора, оставленного кессонщиками, — они тоже исчезли без следа.

Фет нес в руке свое обычное оружие — стальной арматурный пруток. Несмотря на то, что можно было обзавестись более подходящими и эффективными средствами обороны и нападения, Эф и Фет тащили с собой ультрафиолетовые лампы, серебряные мечи и гвоздезабивной пистолет, заряженный стержнями из чистого серебра. При этом Фет не расставался со своим крысиным прутком, хотя оба знали, что крыс здесь больше нет. Подземная крысиная вотчина была заражена — ее инфицировали вампиры.

Фету также нравился гвоздезабивной пистолет. Для пневматических инструментов такого рода требовались трубки и вода. Электрические пистолеты обладали малой ударной силой, а траектории выпускаемых из них гвоздей отличались непредсказуемостью. К тому же и те, и другие не были достаточно портативными. Пистолет Фета работал на пороховых зарядах — это было оружие из сетракяновского арсенала диковин, как древних, так и современных, — и пороха в нем было, как в добром старом дробовике. В магазине — пятьдесят серебряных гвоздей без шляпок, подаются снизу, как в «узи». Свинцовые пули проделывают в вампирах дырки точно так же, как и в людях, но если твоя нервная система приказала долго жить, физическая боль уже не представляет никакой проблемы, и покрытые медной оболочкой пули сводятся к тупым ударным инструментам. У дробовика большая останавливающая сила, однако, стреляя из него, нужно попасть в шею, чтобы напрочь отделить голову от тела, иначе дробь тоже не убьет вампира. Серебро в виде четырехсантиметровых гвоздей без шляпок смертельно для вирусов. Свинцовые пули только лишь разъяряли вампиров, в то время как серебряные гвоздики наносили урон вроде как на генетическом уровне. И не менее важно было то — во всяком случае, по мнению Эфа, — что серебро пугало их. Производило тот же психологический эффект, что и ультрафиолет в его чистом коротковолновом диапазоне UVC. Серебро и солнечный свет были для вампиров все равно что арматурный пруток Фета — для крыс.

Василий Фет присоединился к ним, будучи представителем городской дератизационной службы, — он хотел понять, что гонит крыс на поверхность.

Василий уже несколько раз сталкивался с монстрами во время своих подземных вылазок, и набор его умений — Фет был прирожденным истребителем всяческих паразитов и обладал экспертным знанием в области того городского хозяйства, что лежит под самим городом, — идеально подходил для охоты на вампиров. Именно он первым привел сюда Эфа и Сетракяна, когда те пытались отыскать гнездовье Владыки.

В подземелье витал, не имея выхода наружу, запах смертоубийства. Жуткая смесь: гаревая вонь обугленной плоти вампиров и неотвязный аммиачный дух их экскрементов.

Эф немного поотстал, затем прибавил ходу и, посвечивая фонариком по стенам тоннеля, догнал Фета.

В уголке рта крысолова торчала незажженная «Торо» — разговаривая, он любил покусывать кончик сигары.

— Ты в порядке? — спросил Василий.

— В полном порядке, — сказал Эф. — Лучше и быть не может.

— Он просто растерян. Ах, дружище, я тоже был растерян в его возрасте, а моя мама не очень-то… Ну, в общем, сам понимаешь.

— Понимаю. Ему нужно время. А время — всего лишь одна из многих вещей, которые я сейчас как раз и не могу ему дать.

— Он хороший парнишка. Обычно я не люблю детей, но твой мне нравится.

Эф кивнул — он понимал, что Василию было не просто признаться в этом.

— Мне он тоже нравится.

— Меня беспокоит старик, — сказал Василий.

Эф осторожно переступил через наваленные камни.

— Все это отняло у него очень много сил.

— В физическом смысле — да, конечно. Но есть кое-что еще.

— Поражение.

— Именно. Да. Столько лет гонялся за этими тварями, подобрался так близко — и все для того, чтобы увидеть, как Владыка выстоял и уцелел после лучшего удара, какой только мог нанести старик. Но и это не все. Есть вещи, которые он нам не говорит. Или пока еще не сказал. Уверяю тебя.

Эф вспомнил, как царь-вампир торжествующим жестом сбросил плащ, вспомнил, как его лилейно-белая плоть обуглилась в свете ясного дня, как он с дьявольским вызовом возопил на солнце, а затем пробежал по парапету крыши, спрыгнул на леса и исчез.

— Старик думал, что солнечный свет убьет Владыку.

Фет пожевал кончик сигары.

— Во всяком случае, солнце обожгло эту Тварь. Кто знает, как долго она способна выносить облучение. А ты еще и поранил ее. Серебром.

Эфу повезло, хотя успех был не окончательный, а всего лишь половинчатый: нанеся удар, Гудуэдер глубоко рассек мечом спину Владыки, а когда рана попала под прямой солнечный свет, ее бока сошлись и мгновенно сплавились, образовав черный рубец.

— Если эту Тварь можно ранить, — продолжил Фет, — то, полагаю, уничтожить ее тоже можно. Правильно?

— Разве раненое животное не становится более опасным? — спросил Эф.

— Животными, как и людьми, движут боль и страх. Но возьмем эту Тварь. Боль и страх — ее привычная среда обитания. Никакие дополнительные мотивы ей не нужны.

— Один все-таки нужен. Стереть нас с лица земли.

— Я долго думал об этом. Зачем Владыке стремиться к тому, чтобы стереть с лица земли все человечество? Ну, то есть, мы же его пища. Мы его завтраки, обеды и ужины. Как только он превратит всех в вампиров, его пищевой запас — ку-ку. Если убьешь всех цыплят, яиц больше не будет.

Доводы Фета, его крысоловская логика произвели на Эфа впечатление.

— Он должен поддерживать баланс, правильно? Превратив в вампиров слишком много людей, ты создаешь чрезмерный спрос на обеды из человечинки.

— Блядская экономика на крови!

— Если, конечно, у него не заготовлена для нас другая участь. Я только и надеюсь, что у старика есть какие-то ответы. Если же нет…

— Тогда их нет ни у кого.

Они вышли к тусклой развилке тоннелей. Эф поднял повыше свою лампу черного света — ее лучи тут же выявили хаотичные пятна вампирских отходов: следы их мочи и экскрементов. Этот биологический материал люминесцировал под воздействием низкочастотного ультрафиолета. Кричащие цвета, которые так хорошо запомнились Эфу, исчезли. Пятна потускнели. Это означало, что последнее время вампиры сюда больше не наведывались. Возможно, причиной тому была их несомненная телепатия: вампиров явно отпугнула смерть сотен их со-тварей, убиенных Эфом, Фетом и Сетракяном.

Фет поковырял своим стальным прутком в куче брошенных мобильников, возвышавшейся здесь как маленькая надгробная пирамида. Бессмысленный памятник тщете человеческой — словно бы вампиры высосали из людей жизнь, и все, что осталось от смертных, — это их устройства связи.

— Я тут размышлял кое над чем, — тихо сказал Фет. — Кое над чем из того, что сказал старик. Он говорил о мифах разных культур и эпох, которые обнаруживают схожесть базисных людских страхов. Об универсальных символах.

— Об архетипах.

— Именно это слово он и произнес. Старик рассуждал об ужасах, свойственных всем племенам во всех странах. О страхах, которые глубоко коренятся в людях по всему белу свету. О страхах перед болезнями, чумой, войной, алчностью. По мнению старика, тут штука вот в чем. А что если все эти вещи не просто предрассудки? Что если они прямо взаимоотносятся друг с другом? Не отдельные страхи, связанные между собой через коллективное бессознательное, а что-то, что имеет реальные корни в нашем прошлом? Другими словами, что если это не общие мифы, а общие истины?

Эф подумал, что здесь, в подбрюшье осажденного города, ему будет непросто переварить эту теорию.

— Ты хочешь сказать, что, по его словам, мы будто бы всегда знали…

— Да. И всегда боялись этого. Страшная, грозная реальность — реальность клана вампиров, которые живут за счет человеческой крови и поражены болезнью, овладевающей человеческими телами, — существовала издревле, и люди об этом знали. Но когда вампиры ушли в подполье или, как бы это сказать, отступили в тень, правду заболтали, и она превратилась в миф. Факт стал вымыслом. Но колодец страха уходит так глубоко, пронзая слои всех народов и всех культур, что просто взять и исчезнуть он не мог никак.

Эф кивнул — вроде бы заинтересованно, но в то же время рассеянно. Фет мог, отойдя на шаг назад, окинуть взглядом всю картину и поразмышлять о ней, в то время как Эф был не в состоянии это сделать — его ситуация, в корне отличная от Фетовой, не позволяла такого. Вампиры отобрали у Эфа жену. Бывшую жену. Отобрали и обратили ее. И теперь она с дьявольским упорством пыталась обратить свою кровинушку, своего Самого Близкого и Дорогого — их сына. Эта чума, распространяемая демонами, добралась и до Эфа — не в физическом смысле: она поразила его на глубинном, личном уровне. И теперь Эфу было трудно сосредоточиваться на чем-то еще, не говоря уже о том, чтобы теоретизировать, пытаясь оценить масштаб событий, — хотя именно к этому его и готовили как эпидемиолога. Когда что-то столь вероломно вторгается в твою личную жизнь, все высшие соображения летят к черту.

Эф ловил себя на том, что его мысли все больше, до какой-то даже одержимости, занимает Элдрич Палмер — глава «Стоунхарт груп», один из трех богатейших людей в мире, — человек, которого они распознали как главного соучастника заговора Владыки. По мере того как атаки вампиров на территории страны набирали обороты — с каждой прошедшей ночью их количество удваивалось, и, таким образом, штамм вируса распространялся в геометрической прогрессии, — дикторы новостей со всей настойчивостью говорили обратное, сводя эти атаки к «вспышкам насилия». Это было все равно что называть революцию «протестом группы лиц». Дикторы были не настолько глупы, чтобы ничего не понимать, и все же кто-то — не иначе как Палмер, человек, корыстно заинтересованный в том, чтобы вводить в заблуждение американскую публику и весь мир в целом, — управлял ими как марионетками, распоряжался средствами информации и даже взял под под свое крыло ЦКПЗ — Центр по контролю и профилактике заболеваний. Только «Стоунхарт груп», возглавляемая Палмером, могла профинансировать и осуществить такую мощную кампанию дезинформации, которая развернулась после затмения. Для себя Эф решил: если им пока было не по силам быстро одолеть Владыку, что ж, они вполне могли покончить с Палмером, который был не только стар, но и, как знали все, чудовищно немощен. Любой другой человек ушел бы в мир иной еще лет десять назад, однако несметные богатства Палмера и его неограниченные ресурсы сохраняли ему жизнь, подобно тому, как древний винтажный автомобиль поддерживается в рабочем состоянии за счет круглосуточного обслуживания. Как полагал врач, сидящий внутри Эфа, жизнь стала для Палмера чем-то вроде фетиша. Этот человек словно задался вопросом: ну, и как долго я могу протянуть?

Ярость Эфа, нацеленная на Владыку — за то, что тот обратил Келли и растоптал всю его веру в науку и медицину, — была оправданна, но бессильна: это было все равно что грозить кулаком самой смерти. Однако обличение Палмера, человеческого сообщника Владыки, послушного исполнителя его намерений, давало мукам Эфа направление и цель. Даже лучше того — оно узаконивало его жажду личного отмщения.

Этот дряхлый старик разрушил жизнь Эфова сына и разбил сердце мальчика.

Фет и Эф достигли цели путешествия — большого, вытянутого в длину помещения с низким потолком. Прежде чем завернуть за угол, Фет изготовил свой гвоздезабивной пистолет, а Эф обнажил серебряный меч.

В дальнем конце помещения возвышалась насыпь из грязи и мусора. Вонючий алтарь, на котором должен был покоиться гроб — тот ящик с затейливой резьбой, который пересек Атлантический океан в морозном брюхе самолета рейса 753 компании «Реджис эйрлайнс» и в котором прятался Владыка, зарывшись в холодную мягкую глину.

Только сейчас гроба не было. Этот шкаф снова исчез, как исчез тогда, из охраняемого ангара аэропорта Ла-Гуардиа. На плоской поверхности мусорного алтаря по-прежнему хранился его отпечаток.

Кто-то — или, скорее, что-то, — словом, некая тварь вернулась сюда и забрала ящик, чтобы Эф и Фет не смогли уничтожить место упокоения Владыки.

— Он побывал здесь, — сказал Фет, оглядываясь вокруг.

Эф был горько разочарован. Он мечтал разнести в щепки тяжелый резной шкаф — придать своему гневу некий физический облик разрушительного действия и самым определенным образом уничтожить обиталище монстра. Чтобы тот понял: они не сдались. И они не отступятся никогда.

— Вон там, — сказал Фет. — Посмотри-ка на это.

В лучах «волшебной палочки» Эфа внизу боковой стены ожили буйные разводы красок — свежие струйные следы вампирской мочи. Затем Фет осветил всю стену обычным фонариком.

Каменную плоскость покрывала стенная роспись самого дикого вида — казалось, граффити были нанесены как попало, совершенно случайным образом. Приблизившись, Эф разобрал, что подавляющее большинство изображений были вариациями одного и того же шестиконечного рисунка — от примитивных и абстрактных до просто ошеломляющих. Тут было нечто похожее на звезду, там — какая-то амеба… Граффити расползались по широкой стене, словно некий мотив пытался размножаться, воспроизводя себя снова и снова и заполняя каменную плоскость снизу доверху. Подойдя еще ближе, Эф принюхался — краска была свежей.

— А вот это совсем новенькое, — сказал Фет, отступив на шаг, чтобы охватить взглядом всю картину целиком.

Эф переместился вбок — ему хотелось лучше рассмотреть символ, помещенный в центре одной из наиболее тщательно прорисованных звезд. Он походил на какой-то крюк. Или на коготь. Или на…

— Полумесяц. — Эф провел лампой черного света над сложным рисунком. В линиях узора, невидимые невооруженному глазу, прятались два одинаковых изображения. И стрелка, указывающая в глубину тоннелей.

— Возможно, они мигрируют, — сказал Фет. — Стрелка задает направление…

Эф кивнул и проследил за взглядом Фета. Он был устремлен на юго-восток.

— Мой отец часто рассказывал мне об этих знаках, — пояснил Фет. — Язык бродяг. Он узнал о нем, когда впервые попал в эту страну после войны. Меловые пометки обозначали дружественные и недружественные дома — места, где ты мог найти пищу, ночлег, где тебя даже могли предупредить о враждебно настроенном домовладельце. В течение многих лет я сам видел похожие знаки на складских помещениях, в тоннелях, подвалах…

— И что все это значит?

— Я не знаю языка бродяг. — Фет огляделся. — Но, кажется, знаки указывают путь вон в ту сторону. Посмотри, не осталось ли в каком-нибудь мобильнике батарейки. Нам нужен тот, что с камерой.

Эф начал рыться в верхней части кучи. Он пробовал включать телефоны и, если дисплей не загорелся, отбрасывал аппаратик в сторону. Наконец розовый «Нокиа» с люминесцентным брелоком в виде котенка Китти замигал в его руке, возвращаясь к жизни. Эф перебросил телефон Фету.

Василий осмотрел аппарат.

— Никогда не понимал эту блядскую кошку, — сказал он. — У нее слишком большая голова. Как вообще можно называть такое кошкой? Посмотри сам. Она же больна… ну, как это называется, когда вода внутри?

— Ты имеешь в виду гидроцефалию? — спросил Эф, недоумевая, с чего это вдруг Фет так завелся.

Василий оторвал брелок и швырнул его прочь.

— Эта дрянь только несчастье приносит, — объявил он. — Блядская кошка. Ненавижу это блядское отродье.

Фет сначала сфотографировал символ полумесяца, подсвеченный индиговым сиянием ламп, затем снял на видео всю сумасшедшую фреску целиком — от ее вида в этом мрачном помещении перехватывало дыхание. Василий был в равной степени заворожен надругательским характером этой гигантской росписи и заинтригован ее тайным смыслом.

Когда они вышли на поверхность, было уже светло. Эф нес на плече бейсбольную сумку — в ней лежали серебряный меч и прочее оборудование; Фет катил свои орудия в небольшом ящике на колесиках, который обычно использовал для хранения крысоловных инструментов и ядов. Оба были в рабочей одежде, перепачканной грязью после странствований в тоннелях под Эпицентром.

Уолл-стрит была жутко пустынна, на тротуарах почти никого. Вдалеке завывали сирены, требуя хоть какого-нибудь отклика, который никогда больше не поступит. Черный дым уже стал постоянной принадлежностью городского неба.

Немногие пешеходы, попадавшиеся на пути Василия и Эфа, юрко огибали их, ограничиваясь едва заметным кивком. На некоторых были маски, другие прикрывали носы и рты шарфами, подвигнутые к тому ложной информацией о загадочном «вирусе». Большинство магазинов и лавок были закрыты — либо по той причине, что их уже разграбили, либо в связи с отсутствием товаров или отключением энергии. Василий и Эф прошли мимо рынка — ярко освещенного, однако напрочь лишенного продавцов. Люди, бродившие по рядам, забирали то, что осталось от подпорченных фруктов на прилавках, и снимали с задних полок последние консервные банки. Все, что еще можно было съесть. Кулеры с напитками стояли полностью опустошенные, так же как и холодильные секции. Кассовые аппараты были обчищены до последнего цента — дурные привычки умирают последними. Впрочем, цену денег уже вряд ли можно было сравнить с той ценой, которую на глазах обретали продукты и питьевая вода.

— Сумасшествие, — пробормотал Эф.

— Во всяком случае, кое у кого еще осталась энергия, — сказал Фет. — Но имей в виду: скоро мобильники и ноутбуки выработают питание, и народ обнаружит, что подзарядить их негде. Вот тогда самый крик и начнется.

Знак на светофоре поменялся: красная ладошка уступила место белой шагающей фигурке, — вот только переходить улицу было некому. Манхэттен без пешеходов — это не Манхэттен. Эф слышал сигналы автомобилей, доносившиеся с главных авеню, однако на боковых улицах было тихо — лишь изредка проносились случайные такси: водители в сгорбленных позах за рулем, встревоженные пассажиры на задних сиденьях.

На следующем перекрестке Василий и Эф по привычке остановились: знак светофора сменился на красный.

— Как ты думаешь, — спросил Эф, — почему именно теперь? Если они так давно живут среди нас — многие столетия, — что спровоцировало нынешнюю ситуацию?

— Временной горизонт Владыки и наш горизонт — разные вещи, — сказал Фет. — Мы измеряем наши жизни днями и годами, живем по календарю. Он — Тварь ночи. Если его что и заботит, так только небо.

— Затмение, — внезапно сказал Эф. — Он ждал его.

— Может, это что-то и означает, — откликнулся Василий. — Что-то важное для него…

Из станции подземки вышел полицейский с нашивкой Управления городского транспорта. Он посмотрел в их сторону и остановил взгляд на Эфе.

— Черт! — Эф отвел глаза. Получилось плохо — и недостаточно быстро. И не вполне естественно.

Даже при том, что полицейская система стремительно разваливалась, лицо Эфа то и дело мелькало на телеэкранах, а люди все еще смотрели телевизоры, все еще ждали, что им скажут, как надо поступать.

Василий и Эф проследовали дальше, и полицейский отвернулся. «Это всего лишь моя паранойя», — мысленно успокоил себя Эф.

Завернув за угол, полицейский, следуя точным инструкциям, сделал телефонный звонок.

Блог Фета

Привет тебе, мир.

Или что там от тебя осталось.

Раньше я думал, что нет ничего более бесполезного, чем писать в блоге.

Я просто не мог вообразить более бессмысленного времяпрепровождения.

В смысле, кому какое дело до того, что ты хочешь там сказать.

Поэтому я и впрямь не знаю, зачем я тут сижу и пишу.

Но мне это необходимо.

Думаю, по двум причинам.

Первая: мне нужно привести в порядок свои мысли. Выложить их на экран компьютера, где я мог бы эти мысли видеть и, возможно, хоть как-то уразуметь, что тут у нас происходит. Поскольку то, что я испытал за последние несколько дней, изменило меня — в самом буквальном смысле, — и я должен попытаться вычислить, кто же я теперь.

А вторая причина?

Она проста. Выложить правду. Правду о том, что происходит.

Кто я такой? По роду своих занятий я крысолов. Если случилось так, что вы живете в одном из районов Нью-Йорка и вдруг видите в своей ванной крысу, вы, конечно, вызываете службу по борьбе с вредителями…

Ну да, я и есть тот парень, который показывается на вашем пороге две недели спустя.

Вы привыкли к тому, что можете сбросить эту грязную работу на меня. Чтобы я избавил вас от вредителей. Истребил паразитов.

Всё. Эти времена закончились.

Новая зараза распространяется по городу и из него расползается по миру. Новая порода диверсантов. Чума на дом рода человеческого.

Эти твари гнездятся в вашем подвале.

На вашем чердаке.

В ваших стенах.

И вот вам новость — всем новостям новость!

Что касается крыс, мышей, тараканов, лучший способ справиться с заразой — это отрезать ее от источника пищи.

Ну да, все правильно, скажете вы.

Единственная проблема: что считать источником пищи для этой новой породы паразитов?

Вот.

Этот источник — мы сами.

Вы и я.

Понимаете? На тот случай, если вы все еще не допетрили, что к чему, — скажу: мы по уши в страшном дерьме.

Округ Фэрфилд, штат Коннектикут

Это приземистое здание ничем не выделялось среди десятка таких же строений, разбросанных по территории, в которую упиралась старая разбитая дорога. Когда-то это был бизнес-парк, только он захирел еще до того, как на страну обрушилась рецессия. На здании сохранилась вывеска прежнего арендатора: «Промышленная группа Р. Л.». В прошлом это была фирма по прокату бронированных автомобилей, здесь же находился гараж, чем объясняется сохранившийся и поныне крепкий четырехметровый забор из сетки рабица, окружающий здание.

Вход был через ворота с электронным замком, открывающимся с помощью карточки-ключа.

В гаражной части здания размещались кремовый «Ягуар» доктора и целая флотилия черных автомобилей — кортеж, приличествующий для сановника крупного ранга.

Офисная часть была переоборудована в небольшую частную хирургическую клинику, предназначавшуюся для обслуживания одного-единственного пациента.

Элдрич Палмер лежал в послеоперационной палате, постепенно приходя в себя и ощущая обычный в таких случаях дискомфорт. Он пробуждался медленно, но решительно, проходя темным путем от беспамятства к сознанию, как делал до этого уже много раз. Его хирургическая бригада хорошо знала, какой должна быть смесь седативных и обезболивающих средств, подходящая именно для этого пациента. Они давно перестали погружать Палмера в глубокую анестезию. Учитывая его преклонный возраст, это было слишком рискованно. А для Палмера такой подход означал только одно: чем меньше анестетиков, тем быстрее к нему возвращалось сознание.