Штамм. Вечная ночь дель Торо Гильермо

Вторая интерлюдия

«Окцидо Люмен»: история книги

Шествуя вдоль канала, смуглый брокер в черном бархатном жакете Неру важно крутил на мизинце перстень с голубым опалом.

— Имейте в виду, я никогда не встречал минхера Блака лицом к лицу, — говорил брокер. — Он предпочитает вести дела только так.

Рядом с брокером шел Сетракян. В тот раз он путешествовал с бельгийским паспортом под именем Руальда Пирка, а в графе «род занятий» значилось: «торговец антикварными книгами». Документ был искусной подделкой.

На дворе стоял 1972 год. Сетракяну было сорок восемь лет.

— Хотя я могу заверить вас, что он очень богат, — продолжал брокер. — Вы сильно любите деньги, месье Пирк?

— Да, сильно.

— Тогда минхер Блак вам очень понравится. Этот томик, что он разыскивает… Минхер Блак заплатит за него весьма щедро. Я уполномочен заявить, что он принимает вашу цену — цену, которую, взятую саму по себе, я охарактеризовал бы как довольно агрессивную. Это вас радует?

— Да.

— Так и должно быть. Вам несомненно повезло, что вы сумели приобрести столь редкий том. Я уверен, вы полностью осведомлены о его происхождении. Вы, случаем, не суеверный человек?

— Случаем, суеверный. Профессия обязывает.

— Ах, так вот почему вы решили расстаться с ним? Я, со своей стороны, расцениваю этот том как книжный вариант «Сатанинской бутылки». Вы знакомы с этой сказкой?

— Стивенсон, не так ли?

— Верно. О, надеюсь, вы не думаете, что я проверяю ваше знание литературы, дабы оценить вашу добросовестность? Я упомянул Стивенсона только потому, что недавно я посредничал в продаже невероятно редкого издания «Владетеля Баллантрэ». Однако в «Сатанинской бутылке», как вы, очевидно, помните, проклятую бутылку каждый раз следовало продавать по цене ниже той, по которой ее купили. С этим томиком все совсем иначе. Совсем, совсем иначе. Как раз наоборот.

Они проходили мимо одной из ярко освещенных витрин, и в глазах брокера вспыхнул живой интерес. В отличие от других обитательниц окон-витрин Де Валлен, амстердамского района «красных фонарей», в этой стеклянной клетке сидела не обычная проститутка, а мальчик-транссексуал.

Брокер разгладил усы и снова обратил взор к мощенной кирпичом улице.

— Во всяком случае, — продолжил он, — у этой книги беспокойное прошлое. Я сам не буду вести это дело. Минхер Блак — неутолимый коллекционер, первоклассный знаток книг. Его вкусы простираются в область специфических и малоизвестных изданий, а его чеки всегда безупречны. Как бы то ни было, справедливость требует, чтобы я предупредил вас: уже было несколько попыток мошенничества.

— Я понимаю.

— Разумеется, я не могу принять на себя никакую ответственность за то, что стало с этими бесчестными торговцами. Хотя должен сказать, что минхер Блак проявляет живейший интерес к предмету нашего разговора, поскольку в каждом случае неудачной сделки он выплачивал мне половину полагающихся комиссионных. Это для того, чтобы я продолжал поиски и обеспечивал появление у его, так сказать, порога все новых и новых потенциальных истцов.

Брокер как бы мимоходом вытащил пару тонких белых хлопчатобумажных перчаток и натянул их на свои руки с великолепно ухоженными ногтями.

— Приношу извинения, — сказал Сетракян, — но я приехал в Амстердам не для того, чтобы гулять по его прекрасным каналам. Как я уже доложил, я суеверный человек, и я бы хотел как можно скорее сложить с себя бремя столь ценной книги. Буду откровенен: меня больше заботят грабители, нежели проклятия.

— Да, понимаю. Вы практичный человек.

— Где и когда минхер Блак будет доступен, чтобы совершить сделку?

— Значит, книга с вами?

Сетракян кивнул.

— Она здесь.

Брокер показал на складную дорожную сумку в руке Сетракяна — черную, из жесткой кожи, с двумя ручками и двумя застежками.

— При вас?

— Нет, слишком рискованно. — Сетракян переложил сумку из одной руки в другую, надеясь, что это будет истолковано как знак, говорящий об обратном. — Но она здесь. В Амстердаме. Довольно близко.

— В таком случае прошу извинить мою дерзость. Однако если вы действительно обладаете «Окцидо Люмен», значит, вы знакомы с ее содержанием. С ее «рэзон д'этр».[12] Правильно?

Сетракян остановился. Он впервые отметил, что они удалились от шумных улиц и были сейчас в узком переулке. Никого из прохожих поблизости не наблюдалось. Брокер сложил руки за спиной, словно бы в процессе невинной беседы.

— Да, знаком, — сказал Сетракян. — Но с моей стороны было бы глупо распространяться об этом.

— Верно, — молвил брокер. — И мы не ожидаем от вас такого. Но могли бы вы доступным образом подытожить свои впечатления от нее? Всего несколько слов, если не возражаете.

Сетракян уловил, что за спиной брокера блеснуло что-то металлическое. Или то была просто рука в перчатке? Так или иначе, но Сетракян не испытал страха. Он был готов к этому.

— Малах Элохим, — сказал он. — «Посланники Бога». Ангелы. Архангелы. В данном случае — падшие ангелы. И их нечестивое потомство на этой земле.

В глазах брокера сверкнула искра и тут же погасла.

— Замечательно! Ну что же, минхер Блак в высшей степени заинтересован во встрече с вами. Очень скоро он даст о себе знать.

Брокер протянул Сетракяну руку в белой перчатке. Авраам носил черные перчатки. Когда они обменялись рукопожатием, брокер наверняка почувствовал сквозь ткань изувеченные пальцы Сетракяна, — его рука на мгновение окаменела, что само по себе было довольно неучтиво, однако никакой иной реакции не последовало.

— Следует ли мне дать вам мой местный адрес? — поинтересовался Сетракян.

Брокер бесцеремонно отмахнулся, поведя в воздухе затянутой в перчатку рукой.

— Я не должен ничего знать. Желаю вам всяческих успехов, месье, — сказал он и двинулся прочь, выбрав тот же путь, каким они сюда пришли.

— Но как же он свяжется со мной? — спросил Сетракян ему вслед.

— Я знаю только, что свяжется обязательно, — бросил брокер через бархатное плечо. — Наилучшего вечера вам, месье Пирк.

Сетракян долго смотрел в спину франта, удалявшегося по переулку, — во всяком случае, достаточно долго, чтобы увидеть, как он свернул к витрине, мимо которой они прошли ранее, и, любезно улыбаясь, постучал по стеклу.

Сетракян поднял воротник пальто и, желая оказаться подальше от чернильных вод, зашагал в западном направлении — к площади Дам.

Амстердам — город каналов, посему это весьма необычное место для проживания стригоев, которым природа запретила пересекать движущуюся воду. Однако дело здесь было в следующем. Преследование нацистского доктора Вернера Древерхавена, лагерного врача Треблинки, — преследование, которое отняло у Сетракяна много лет жизни, — вывело его на подпольную сеть торговцев антикварными книгами. А это, в свою очередь, проложило ему дорогу к предмету вожделения Древерхавена — невероятно редкой книге: латинскому переводу малоизвестного и запутанного месопотамского текста.

Район Де Валлен больше известен как жуткая мешанина наркотиков, кофеен, секс-клубов, борделей и витринных девочек и мальчиков. Но узкие переулки и каналы портового города Амстердама служат также пристанищем для небольшой, но в высшей степени влиятельной группы перекупщиков антикварных книг, которые торгуют манускриптами по всему миру.

Сетракян выяснил, что в послевоенные годы Древерхавен, преобразившись в библиофила по имени Ян Пит Блак, бежал в Нижние земли.^{12} До начала пятидесятых он шлялся по Бельгии, затем перебрался в Нидерланды и в 1955 году осел в Амстердаме. В районе Де Валлен он мог свободно передвигаться по ночам, следуя маршрутами, на которые не распространялись запреты, налагаемые водными путями, а в дневное время, никем не замеченный и не узнанный, скрывался в какой-нибудь норе. Каналы сильно осложняли его пребывание в городе, но, очевидно, соблазн библиофильской торговли — и, в частности, соблазн наложить свои руки на «Окцидо Люмен» — был неодолим. Древерхавен устроил себе здесь гнездовье, и Амстердам стал его постоянным местом обитания.

Центр города походит на остров. Улицы здесь расходятся от площади Дам. Каналы окружают эту центральную часть практически со всех сторон, но нигде не прорезают ее насквозь. Сетракян шел мимо трехсотлетних домов с остроконечными крышами; из окон вился сладковатый аромат гашиша, смешивавшийся со звуками американского фолка. Мимо пробежала молодая женщина, припадая на одну ногу из-за сломанного каблука. Время было слишком позднее для ее рода занятий — об этих занятиях яснее ясного говорили коротенькая шубка из поддельной норки и видневшиеся ниже сетчатые чулки на подвязках.

Сетракян увидел на булыжной мостовой двух голубей. При его приближении птицы не взлетели. Он замедлил шаг и присмотрелся: что же приковало интерес голубей?

Птицы раздирали на части крысу, лежавшую в сточной канавке.

— Как мне сказали, «Люмен» находится у вас?

Сетракян оцепенел. Некое присутствие ощущалось очень близко — по сути, прямо за его спиной. Но голос рождался непосредственно в голове Сетракяна.

В испуге он полуобернулся.

— Минхер Блак?

Сетракян ошибся. За его спиной никого не было.

— Я полагаю, месье Пирк?

Сетракян резко дернулся вправо. В устье проулка, полностью скрываясь в тени, стояла осанистая фигура в длинном форменном пальто и цилиндре. Фигура небрежно опиралась на тонкую трость с металлическим наконечником.

Сетракян сделал глубокий вдох. Вместе с глотком воздуха он вобрал в себя и спрятал внутри весь свой адреналин. Все предвкушение ожидаемого. И весь страх.

— Как вам удалось найти меня, сэр?

— Книга. Это единственное, что имеет значение. Ты действительно обладаешь ею, Пирк?

— Я… Она неподалеку.

— Где твой отель?

— Я снял квартиру рядом с вокзалом. Если вам угодно, я был бы счастлив совершить нашу сделку именно там…

— Боюсь, мне не совершить столь далекую прогулку без ущерба для здоровья. Моя подагра разыгралась не на шутку.

Сетракян всем корпусом развернулся к существу, скрывавшемуся в тени. Неподалеку на площади виднелись несколько человек, поэтому он рискнул сделать шаг по направлению к Древерхавену, изображая ничего не подозревающего человека. Сетракян не учуял землистый мускусный запах, свойственный стригоям, — впрочем, аромат гашиша, витающий в ночи, с успехом выполнял функцию сильного парфюма.

— Что же вы тогда предлагаете? Я бы очень хотел осуществить эту продажу сегодня вечером.

— И тем не менее ты хотел бы сначала вернуться на свою квартиру?

— Да. Полагаю, хотел бы.

— Хм-м. — Фигура тоже рискнула сделать шаг вперед, стукнув металлическим наконечником трости по булыжнику.

Раздалось хлопанье крыльев — это голуби за спиной Сетракяна решили убраться подальше.

— Я вот думаю, — сказал Блак, — почему вдруг человек, путешествующий по незнакомому городу, доверяет столь ценный объект арендуемой квартире, вместо того чтобы держать его в сохранности при себе.

Сетракян переложил свою складную дорожную сумку из одной руки в другую.

— К чему вы клоните?

— Я не верю, что настоящий коллекционер рискнет выпустить столь драгоценную вещь из поля зрения. Или из хватки собственной руки.

— Здесь вокруг воры, — сказал Сетракян.

— И внутри тоже, — добавил Блак. — Если ты и впрямь хочешь сложить с себя бремя этого проклятого артефакта, Прик, да еще за превосходную цену, ты пойдешь сейчас со мной. Моя резиденция всего в нескольких шагах. Нам сюда.

Древерхавен повернулся и двинулся в проулок. При ходьбе он помогал себе тростью, но не опирался на нее. Сетракян взял себя в руки, облизнул губы и, ощущая на щеках колючесть приклеенной бороды, двинулся по брусчатке проулка вслед за немертвым военным преступником.

За все время заключения в Треблинке Сетракяну лишь несколько раз позволили выйти за пределы лагеря, обнесенного стеной с замаскированной колючей проволокой, — это было, когда Аврааму приказали заняться мебелью в библиотеке Древерхавена. «Герр доктор» жил в доме, располагавшемся всего в нескольких километрах от лагеря, и рабочих доставляли туда по одному в сопровождении группы из трех вооруженных украинских охранников. Контакты между Сетракяном и Древерхавеном в доме врача были сведены к минимуму, а уж что касается лагерной операционной, то, к великому счастью Авраама, никаких «контактов» между ними там вовсе не состоялось, ибо в этой операционной Древерхавен изобретал разные способы для удовлетворения своего научного любопытства — примерно в той же манере, в какой избалованный мальчишка, оставленный без присмотра, режет червей на половинки и поджигает крылышки у мух.

Древерхавен был библиофилом уже тогда, и мародерские трофеи, приносимые ему войной и геноцидом, — золото и бриллианты, снятые с живых мертвецов, — позволяли ему тратить безумные деньги на приобретение — или присвоение — редких книг из Польши, Франции, Великобритании и Италии; чаще всего то были книги весьма сомнительного происхождения, мелькавшие в хаосе черного рынка военных лет. Сетракян получил приказ закончить работы в библиотеке, выполненной из роскошного дуба и занимавшей две большие комнаты, а также изготовить металлическую стремянку на колесиках и привести в порядок витраж, изображающий жезл Асклепия. Этот образ часто путают с кадуцеем — магической палкой Гермеса, обвитой двумя змеями, — между тем как жезл Асклепия представляет собой посох, вокруг которого обвивается одна змея или червь; с древних времен он служит символом медицины и врачебной деятельности. Что касается жезла в витраже Древерхавена, то его набалдашник представлял собой «мертвую голову» — символ подразделений СС.

Как-то раз Древерхавен лично проинспектировал работу Сетракяна. С бесстрастным, хрустально-ледяным выражением голубых глаз он прошелся пальцами по нижним сторонам полок, отыскивая неровности и дефекты. Ничего не найдя, Древерхавен оценил работу коротким кивком и отпустил Сетракяна.

Впоследствии они встретились еще один раз — когда Сетракян стоял перед пылающей ямой, а доктор наблюдал за бойней все с тем же ледяным выражением голубых глаз. Эти глаза тогда не узнали Сетракяна: слишком много лиц, и все неотличимы одно от другого. К тому же экспериментатор был слишком занят: его помощник тщательно измерял, сколько времени проходит между вхождением пули в затылок и последними судорогами жертвы.

Тот период, когда Сетракян подробнейшим образом изучал фольклор и оккультную историю вампиров, совпал с его охотой на выживших нацистов лагеря смерти, и в это же время он вел интенсивный поиск древнего текста, известного под названием «Окцидо Люмен».

Сетракян щедро предоставил «Блаку» свободное пространство движения, отстав от него на добрых три шага, — главным образом, чтобы держаться вне досягаемости жала. Древерхавен спокойно шел, помогая себе тростью, — его явно не заботила собственная уязвимость в присутствии незнакомца за его спиной. Возможно, он возлагал надежды на многочисленных пешеходов, фланирующих по Де Валлен в этот ночной час, — само их наличие служило препятствием для любого нападения. А может быть, ему просто хотелось произвести впечатление простодушного и бесхитростного человека.

Иными словами, кошка, очевидно, решила прикинуться мышкой.

Между двумя витринами с девушками, озаренными красным светом, обнаружилась дверь. Древерхавен вставил ключ в замок, повернул, они вошли и поднялись по лестнице с красным ковровым покрытием. Древерхавен занимал два верхних этажа; помещения были прекрасно обставлены, однако обжитыми не выглядели. В той комнате, куда они вошли, мощность лампочек была небольшой, но и при этом они горели вполсилы, тускло освещая мягкие ковры. Фасадные окна выходили на восток. Тяжелых штор на них не было. В задней части окна отсутствовали вовсе. Оценив размеры комнаты, Сетракян понял, что помещение слишком узко для такого здания. Он тут же вспомнил, что подобные же подозрения родились у него при посещении дома Древерхавена возле Треблинки, — эти подозрения строились еще и на бродивших в лагере слухах о секретной «смотровой комнате» в доме врача — иначе говоря, потайной операционной.

Древерхавен прошел к освещенному столику и пристроил там свою трость. На фарфоровом подносе лежали бумаги, в которых Сетракян узнал то, что он раньше передал брокеру: документы, устанавливающие подлинность происхождения «Люмена», в том числе те, которые правдоподобнейшим образом подтверждали связь между продаваемой книгой и марсельским аукционом 1911 года, — все это были очень дорогие подделки.

Древерхавен снял цилиндр и расположил его на столике, однако к Сетракяну так и не повернулся.

— Могу ли я заинтересовать тебя аперитивом? — спросил он.

— К сожалению, нет, — ответил Сетракян, расщелкнув две застежки своей дорожной сумки; однако верхний клапан остался закрытым. — Путешествия плохо влияют на мою пищеварительную систему.

— A-а, понятно. Лично у меня желудок бронированный.

— Пожалуйста, не отказывайте себе из-за меня.

Во мраке комнаты Древерхавен медленно повернулся.

— Не могу, месье Пирк. — Сетракян отметил этот переход с «Пирка» на «месье Пирка». — Я взял себе за правило никогда не пить в одиночестве.

Сетракян был ошеломлен, хотя и постарался скрыть это. Вместо потрепанного временем стригоя, которого он ожидал увидеть, перед ним стоял дородный Древерхавен, выглядящий точно так же, как и десятилетия назад. Те же самые хрустально-ледяные глаза. Черные как вороново крыло волосы зачесаны назад и ниспадают на шею. Сетракян почувствовал во рту мучительно резкий кислый привкус, но оснований для страха все же не было: Древерхавен не узнал его тогда возле пылающей ямы, и уж наверняка он не узнает его сейчас, почти тридцать лет спустя.

— Итак, — сказал Древерхавен. — Пора подвести черту под нашей удачной сделкой.

Это было серьезнейшим испытанием Сетракяновой воли, и ему потребовалось собрать все силы, чтобы скрыть свое изумление от слов вампира. Или, точнее, от речевой игры, которую тот затеял. Вампир перешел на общение в своей обычной телепатической манере — он «говорил» непосредственно в голову Сетракяна, — но при этом Древерхавен уже научился шевелить своими бесполезными губами таким образом, чтобы получалась пантомима человеческой речи. Сетракян теперь понял, что, используя именно этот речевой трюк, «Ян Пит Блак» мог перемещаться по ночному Амстердаму без малейшей боязни быть раскрытым.

Сетракян быстро обежал глазами комнату в поисках запасного выхода. Он должен был удостовериться, что стригой точно в западне, прежде чем привести в действие пружину, запирающую единственный вход. Сетракян зашел слишком далеко, чтобы позволить Древерхавену выскользнуть из его хватки.

— Должен ли я понимать в таком случае, что вас совсем не тревожит эта книга, даже при учете той ее особенности, что она вроде как навлекает беды на всех, кому принадлежит?

Древерхавен стоял, заложив руки за спину.

— Я человек, который принимает проклятия как должное, месье Пирк, — сказал он. — А кроме того, на вас эта книга, судя по всему, пока еще не навлекла никакой беды.

— Нет… Пока еще нет, — солгал Сетракян. — Но могу ли я спросить: почему вам нужна именно эта книга?

— Научный интерес, если угодно. Кстати, можете считать, что я тоже в каком-то смысле брокер. В сущности, я искал этот артефакт по всему миру для еще одной заинтересованной стороны. Книга действительно очень редкая. Она не всплывала на поверхность более пятидесяти лет. Многие полагают, что последний остававшийся экземпляр был уничтожен, но, судя по вашим документам, книга, возможно, уцелела. Или же существует второй экземпляр. Вы готовы предъявить ее?

— Готов. Но сначала я хотел бы увидеть оплату.

— Ах, да. Естественно. В чемоданчике на сиденье кресла в углу, позади вас.

Сетракян боком переместился к креслу, стараясь двигаться с непринужденностью, которой он вовсе не испытывал, нащупал пальцем замок и откинул крышку. Чемоданчик был набит обандероленными пачками гульденов.

— Очень хорошо, — сказал Сетракян.

— Бумага за бумагу, месье Пирк. А теперь не угодно ли ответить взаимностью?

Сетракян оставил чемоданчик открытым, вернулся к своей сумке и откинул клапан, все это время следя одним глазом за Древерхавеном.

— Вы должны знать, что у нее очень необычный переплет, — заметил он.

— Да, мне известно об этом.

— Хотя меня заверяли, что переплет только частично ответственен за чудовищную цену книги.

— Должен ли я напоминать вам, месье, что цену назначили вы сами? И потом, не судите книгу по обложке. Как и в случаях многих других клише, это добрый совет, только им часто пренебрегают.

Сетракян перенес сумку на столик, где лежали документы, подтверждающие происхождение книги. Под слабым светом лампы он раскрыл сумку и отодвинулся в сторону.

— Как вам будет угодно, сэр.

— Пожалуйста, — сказал вампир. — Я бы хотел, чтобы вы сами вынули ее. Я настаиваю на этом.

— Очень хорошо. — Сетракян повернулся к сумке, погрузил в нее руки, обтянутые черными перчатками, и вытащил книгу. Мало того что она была с серебряным корешком, так еще переднюю и заднюю крышки переплета украшали большие гладкие пластины из чистого серебра.

Сетракян протянул книгу Древерхавену. Глаза вампира сузились и засверкали.

Сетракян шагнул к нему.

— Конечно же, вы хотели бы осмотреть ее?

— Положите ее вон на тот столик, месье.

— На тот столик? Но ведь здесь намного более выгодное освещение.

— Вы положите ее на тот стол. Пожалуйста.

Сетракян не стал выполнять эту просьбу, прозвучавшую как приказ. Он остался стоять на месте, держа в руках тяжелую серебряную книгу.

— Но вам, должно быть, не терпится заглянуть внутрь.

Древерхавен перевел взгляд с серебряного переплета томика на лицо Сетракяна и впился глазами так, словно пытался вобрать его в себя.

— Ваша борода, месье Пирк. Она мешает рассмотреть ваше лицо. И придает ему иудейскую наружность.

— Разве? Я так понимаю, вы не любите евреев.

— Это они не любят меня. Твой запах, Пирк… Он мне знаком.

— Почему бы вам не рассмотреть книгу поближе?

— Я в этом не нуждаюсь. Книга поддельная.

— Возможно. Очень даже может быть. Но серебро — могу заверить вас, что серебро абсолютно реальное.

Сетракян приблизился к Древерхавену, держа книгу перед собой. Древерхавен резко отпрянул, затем движения его замедлились.

— Твои руки, — сказал он. — Ты калека. — Глаза Древерхавена снова обшарили лицо Сетракяна. — Плотник. Значит, это ты.

Сетракян рывком распахнул пальто и из-под левой полы выхватил скромных размеров меч с серебряным лезвием.

— Вы обленились, герр доктор, — сказал он.

В ярости Древерхавен выметнул свое жало. Не на полную длину — скорее, это был ложный выпад. Жирный вампир отпрыгнул назад, уперся спиной в стену, а затем снова попытался достать Сетракяна жалом.

Сетракян предвидел эту уловку. По правде говоря, доктор был куда менее проворен, чем большинство других вампиров, с которыми Сетракян выходил на бой. Сейчас Авраам прочно стоял на ногах спиной к окнам — единственному пути отхода для вампира.

— Вы слишком медлительны, доктор, — сказал Сетракян. — Ваша охота здесь была очень уж необременительной.

Древерхавен зашипел. В глазах твари появилась тревога; от напряжения его жар усилился, и косметика, покрывавшая лицо, начала плавиться.

Древерхавен бросил взгляд на дверь, но Сетракян не поддался и на эту уловку. Он знал, что твари всегда обеспечивали себе запасной выход. Даже такой разжиревший клещ, как Древерхавен.

Сетракян сделал вид, что нападает; стригой шатнулся, потерял равновесие, и это заставило его прибегнуть к очередной атаке, правда, в сокращенном варианте. Древерхавен опять выметнул жало — но лишь наполовину. Сетракян ответил молниеносным взмахом меча — если бы жало вышло на полную длину, он наверняка отсек бы его.

И тут Древерхавен решил удрать. Он боком, по-крабьи, побежал вдоль книжных полок, занимавших всю заднюю стену комнаты. Однако Сетракян оказался не менее проворен. Книга все еще была в его руке, и он со всей силы метнул ее в жирного вампира. Тварь в ужасе отшатнулась от летящего к ней ядовитого серебра, а в следующую секунду Сетракян был уже рядом с Древерхавеном.

Он прижал кончик серебряного меча к верхней части вампирской глотки. Голова Древерхавена откинулась, его затылок уперся в корешки бесценных книг, выстроившихся на верхней полке. Глазами он словно пытался прожечь Сетракяна.

Серебро ослабило вампира и удержало его от использования жала. Сетракян залез свободной рукой в глубокий карман пальто — снабженный освинцованной подкладкой — и вытащил связку увесистых серебряных побрякушек: они были, каждая по отдельности, убраны в тонкую металлическую сеточку и нанизаны на отрезок многожильного кабеля.

Глаза вампира расширились, но делать ему было нечего: после того как Сетракян надел на него ожерелье и оно легло на плечи твари, Древерхавен не мог сдвинуться с места.

Серебряный воротник тянул стригоя к земле, будто на нем была связка с булыжниками, каждый по полцентнера весом. Сетракян придвинул кресло как раз вовремя — чтобы Древерхавен рухнул в него, а не свалился на пол. Голова твари склонилась набок; руки, бессильно опущенные на колени, сотрясала крупная дрожь.

Сетракян подобрал книгу — на самом деле это был экземпляр шестого издания дарвиновского «Происхождения видов» в переплете с корешком и крышками из серебра Британия^{13} — и бросил ее в дорожную сумку. С мечом в руке он подошел к книжным полкам — к тому месту, куда столь отчаянно рвался Древерхавен.

Тщательно осмотрев полки, в том числе на предмет мин-ловушек, Сетракян наконец нашел книгу, служившую пусковым механизмом. Он услышал щелчок, секция книжных полок немного подалась вперед, Сетракян толкнул ее, и вся книжная стенка повернулась вокруг невидимой оси.

Первым делом на Сетракяна нахлынул запах. Заднее помещение квартиры Древерхавена, лишенное окон, непроветриваемое, представляло собой гнездовье вампира, набитое ненужными книгами, всякой мусорной дрянью и смрадным тряпьем. Однако не мусор и не тряпье, пахучие сами по себе, были источником совсем уже чудовищной вони — эта вонь водопадом изливалась с верхнего этажа, куда вела забрызганная кровью винтовая лестница.

Именно там, на втором этаже, Сетракян обнаружил операционную. Посреди комнаты, на черном кафельном полу, запятнанном чем-то жутким — видимо, запекшейся людской кровью, — стоял стол из нержавеющей стали. Все поверхности комнаты покрывали какая-то немыслимая грязь и ссохшиеся человеческие выделения, копившиеся здесь десятилетиями. В углу стоял заляпанный кровью холодильный шкаф для мяса, вокруг него с жужжанием вились мухи.

Задержав дыхание, Сетракян открыл холодильник — просто потому, что он должен был сделать это. На полках лежали одни лишь свидетельства кошмарной извращенности Древерхавена — и ничего такого, что представляло бы реальный интерес. Никакой информации, полезной для Сетракяновых поисков. Авраам вдруг подумал, что ему становятся привычны картины порока и безнравственности, сцены бессмысленной резни и издевательств над человеческой плотью.

Он вернулся к твари, изнемогающей под грузом серебра. Весь грим, вся косметика уже стекли с физиономии Древерхавена, обнажив истинную личину стригоя. Сетракян подошел к окну. Первые проблески рассвета только начали просачиваться сквозь стекло. Скоро ясный солнечный день возвестит о себе, ворвется в эту квартиру и, прогнав мрак, очистит ее от вампиров.

— С каким же ужасом я ждал каждого нового рассвета в лагере, — сказал Сетракян. — Начала очередного дня в хозяйстве смерти. Я не боялся смерти. Всякий день она могла выбрать меня, однако я не хотел ее выбирать. Я выбрал выживание. Но, сделав это, я тем самым выбрал страх.

Я рад умереть.

Сетракян взглянул на Древерхавена. Стригой больше не заботился о шевелении губ, эта уловка уже не нужна была ему.

Вся моя страсть, вся моя похоть давным-давно удовлетворена. Я зашел так далеко, как только может зайти существо в этой жизни, будь то зверь или человек. Я больше не испытываю голода по чему бы то ни было. Повторение лишь гасит удовольствие.

— Та книга, — сказал Сетракян, бесстрашно подойдя совсем близко к Древерхавену. — Она больше не существует.

Она существует. Но только дурак осмелится продолжать ее поиски. Если ты гонишься за «Окцидо Люмен», это означает, что ты гонишься за Владыкой. Ты, может, и в силах справиться с его усталым приспешником вроде меня, но если ты бросишь вызов ему самому, шансы наверняка будут не на твоей стороне. Как их не было на стороне горячо любимой тобою жены.

Вот, значит, как. Похоже, толика извращения все же осталась в вампире. Он по-прежнему обладал способностью — пусть малой и тщетной — извлекать удовольствие из несчастий других. Как ни пригибала вампира тяжесть серебра, он не спускал глаз с Сетракяна.

Утро было уже совсем близко, солнечные лучи под косым углом стали проникать в комнату. Сетракян выпрямился, внезапно ухватился за спинку кресла, в котором сидел Древерхавен, наклонил его, оторвав передние ножки от пола, и с силой потащил сквозь проем вращающейся двери в потайное заднее помещение, оставляя на паркете две глубокие борозды.

— Солнечный свет слишком хорош для тебя, герр доктор, — провозгласил он.

Стригой по-прежнему не сводил взор с Сетракяна, его глаза полнились… предвосхищением. Наконец-то для него нашлось что-то неожиданное. Древерхавен страстно хотел стать участником любого извращения, вне зависимости от роли, которую придется играть ему самому.

Ярость душила Сетракяна, но все же он находил в себе силы управлять этой яростью.

— Говоришь, бессмертие не лучший друг извращенца? — Сетракян налег плечом на книжную секцию, закрывая ее и тем самым преграждая путь солнечным лучам. — Ну что же, значит, будешь наслаждаться бессмертием.

Вот оно, плотник. Вот она, твоя страсть, еврей. Что ты задумал?

Для приведения плана в исполнение Сетракяну потребовались три полных дня. Семьдесят два часа Авраам, словно заговоренный местью, работал, не прерываясь ни на секунду. Самым опасным этапом было расчленение стригоя: Сетракян уложил Древерхавена на его собственный операционный стол, после чего отсек конечности и прижег все четыре обрубка. Затем он раздобыл несколько ящиков — наподобие тех, в которых высаживают тюльпаны, только не деревянных, а свинцовых, — с тем чтобы сделать из них гроб (конечно же, без малейших признаков земли, на которой обычно покоятся отдыхающие вампиры) и поместить туда стригоя с серебряным ожерельем. Свинцовые стенки ящика должны были отрезать любые линии связи между Древерхавеном и Владыкой. В этот саркофаг Сетракян упаковал мерзкую тварь вместе с ее отсеченными конечностями, затем взял напрокат небольшую лодку, погрузил в нее «ящик с рассадой» и в одиночестве вышел в Северное море. Он заплыл далеко, очень далеко от берега. Ему пришлось напрячь все силы, но в конце концов Сетракян сумел перевалить ящик через борт, не утопив при этом суденышко. Дело было сделано: тварь в буквальном смысле села на мель — между массивами земной суши, глубоко под водой, вне досягаемости убийственных солнечных лучей и тем не менее в полном бессилии что-либо сделать. В полном бессилии — на всю оставшуюся вечность.

Ящик лег на морское дно, и только после этого едкий и дразнящий голос Древерхавена наконец перестал звучать в голове Сетракяна, словно бы случайно найденное лекарство от безумия все-таки сработало. Сетракян посмотрел на свои скрюченные пальцы — они были в кровоточащих ссадинах, раны саднило от соленой воды — и крепко сжал их. Кулаки получились уродливые, кривые, узловатые.

Он действительно шел дорогой безумия. Сетракян понял, что пора уходить в подполье — так, как это умели делать стригои. Он должен был втайне от всех продолжить работу. Чтобы получить свой шанс.

Шанс добраться до книги.

И добраться до Владыки.

Настала пора отправляться в Америку.

Владыка. Часть вторая

Если что и было свойственно Владыке в высшей степени, так это маниакальность, неодолимое стремление доводить до конца каждую мысль и каждое дело. Тварь обдумывала любые возможные искажения своего плана, любые потенциальные отклонения от намеченного ею пути. Владыка испытывал смутное беспокойство от того, что не все удастся довести до конца, но зато у него было то, в чем он никогда не знал недостатка, — его истовая непреклонность.

Древние будут уничтожены. Все разом. И произойдет это в ближайшие часы.

Они даже не увидят, что им грозит. Да и с чего бы им это видеть? В конце концов, разве Владыка не организовал некоторое время назад кончину одного из них, вместе с шестью слугами, в болгарском городе Софии? Владыка и сам разделил тогда с погибающим страшную боль, получил свою долю смертной муки — именно в тот момент, когда все и произошло: он почувствовал, как водоворот тьмы увлекает его в бездонную пучину, ощутил неодолимую тягу Великого Ничто — и в полной мере насладился этой тягой.

26 апреля 1986 года в нескольких сотнях метрах от поверхности земли, под центром болгарского города вспыхнуло маленькое солнце. Ядерный взрыв, который и впрямь был сродни тем процессам, что происходят в недрах звезд, произошел в сводчатом подземном склепе с пятиметровыми бетонными стенами. Город наверху сотрясся от непонятного толчка, раздался глухой рокот. Люди сочли, что произошла сейсмическая подвижка, был определен эпицентр — в районе улицы Пиротска, — однако никто не пострадал, да и здания потерпели совсем незначительный урон.

Событие даже не посчитали особо достойным внимания. Ведущие новостей уделили ему всего лишь несколько фраз — не более чем «бип-бип» в информационном шуме. А спустя непродолжительное время его и вовсе затмит авария на реакторе в Чернобыле. И тем не менее между этими событиями существовала тонкая внутренняя связь, о характере которой большинство людей не имели ни малейшего представления.

Из семерки изначальных Древних Владыка был самым честолюбивым, самым голодным и — в определенном смысле — самым молодым, что только отражало естественный ход вещей.

Владыка последним из семерых восстал в этот мир, и то, что его сотворило, было Ртом.

Глоткой.

Жаждой.

Эта Жажда и отделила Седьмого от всех остальных. Шестеро Древних оказались разбросаны по всей земле, им пришлось прятаться. Они скрывались, но при этом оставались связанными между собой.

Воспоминания и образы с гудением роились в неохватном сознании Владыки. Мысли Твари, блуждая, забрели в те времена, когда ей удалось впервые увидеть Армагеддон на этой Земле, — Владыка словно заново посетил давно забытые города: алебастровые колонны, полы из полированного оникса…

Те времена, когда Тварь впервые почувствовала вкус крови.

В доли секунды Владыка вновь обрел контроль над своими мыслями. Воспоминания — опасная вещь. Они придавали мыслям Владыки совсем уж индивидуальный характер, и, когда это происходило, пусть даже в защищенном помещении, как, например, сейчас, другие Древние могли их услышать. В подобные минуты ясного и четкого мышления их сознания сливались в единое целое — то целое, которым они и были когда-то. Их разум с самого начала был задуман единым и должен был оставаться таковым до скончания веков.

Древние произошли на свет как одно неразделимое существо, и поэтому Владыка даже не обладал собственным именем. Имя у них было общее, одно на всех, — Сариэль. Равно как у них были общее естество и общее предназначение. Связь их эмоций и мыслей обуславливалась самой природой их происхождения, — именно такая связь существовала теперь между Владыкой и его Расплодом, который он всячески обихаживал, и будет существовать между ним и теми особями, что выродятся в дальнейшем. Узы, соединяющие Древних, можно заглушить или ослабить на какое-то время, но разрушить эту связь невозможно ни при каких условиях. Их инстинкты и мысли по самой своей сути взывали к соединению.

Для того чтобы преуспеть в своем плане, Владыка должен был искоренить это природное свойство.