Обманутые иллюзии Робертс Нора

22

Это было так же легко, как вытащить из шляпы кролика. В конце концов, они много лет прожили под одной крышей. Они знали привычки, недостатки и причуды друг друга.

Она вставала на заре; он натягивал одеяло на голову. Он мог бесконечно долго стоять под душем, пока не заканчивалась горячая вода; она брала в ванну дешевые романы и лежала, погрузившись в сюжет и пену, пока вода не остывала.

Он работал с гирями в гостиной на полу; она предпочитала трижды в неделю ходить на тренировки.

Стерео ревело от рока, когда к нему подходил Люк. и стонало от блюзов, если до ручки настройки добиралась Роксана.

Но у них было и очень много общего. Никому из них даже в голову не пришло бы жаловаться на бесконечные репетиции, повторения снова, снова и снова одного и того же фокуса или трюка. Они оба обожали кухню «кейджин», фильмы сороковых годов, и долгие, бесцельные прогулки по Французскому Кварталу.

И они оба орали, если ссорились.

В течение нескольких следующих недель им пришлось немало поорать. В этом они преуспели. Трение было такой же важной частью их взаимоотношений, как и дыхание, и в душе они оба жалели бы, если бы оно вдруг исчезло.

Пока август выпаривал из Нового Орлеана летнюю влажность, приближая благословенное облегчение осени, они ссорились и мирились, ворчали и огрызались, периодически ввергая друг друга то в смех, то в слезы.

На день рождения он подарил ей волшебную палочку – длинный и тонкий кристалл аметиста, украшенный серебряным кружевом и кабошонами рубина, цитрина и темно-синего топаза. Она поставила его на стол перед окном, так, чтобы солнце каждый день играло в его гранях и наполняло комнату волшебством.

Они были безумно влюблены, и все у них было пополам. Все, кроме секрета, за который Люк каждый месяц платил банковским чеком на десять тысяч долларов.

Макс созвал общее собрание, но начинать не спешил. Прихлебывая горячий, пахнувший цикорием кофе Леклер-ка, он тянул время. Как хорошо было видеть всю семью опять собравшейся вокруг него. Он даже не представлял, каким ударом это будет, когда и Люк, и Роксана уйдут из его дома. Хоть они и жили всего в нескольких минутах ходьбы, но эта потеря потрясла его.

Он чувствовал, что потерял слишком многое за слишком короткий промежуток времени. Своих детей, которые больше уже не были детьми, и свои руки – с непослушными несгибающимися пальцами, которые теперь часто казались Максу чужими. Даже свои мысли, и это пугало его больше всего. Теперь они часто словно бы уплывали от него и зависали где-то там, вне пределов досягаемости, так что он останавливался и отчаянно пытался их поймать.

Он говорил себе, что это все потому, что у него в голове слишком много забот. Именно поэтому он свернул не в ту улицу по дороге на Французский Рынок и, в конце концов, совершенно потерялся в городе, где прожил большую часть Своей жизни. Именно поэтому он стал все забывать. Например, имя своего поверенного. Или в каком из шкафов у Леклерка уже много лет стоят кофейные чашки.

Но сегодня, когда они все собрались вокруг него, он чувствовал себя сильнее и уверенней. Когда он призвал собрание к порядку, в его голосе не чувствовалось ни тени сомнения.

– Кажется, у меня есть кое-что интересное, – начал он, когда все успокоились. – Неплохая коллекция драгоценностей, – Макс заметил, что Роксана не сводит глаз с Люка. – Больше всего в этой коллекции меня привлекают сапфиры. Похоже, что у леди особенная привязанность к этому камню, и по ее драгоценностям – многочисленным – это заметно. Среди них есть еще довольно эле-1антное ожерелье из жемчуга и брильянтов, которое мы тоже не обойдем своим вниманием. Естественно, это лишь часть ее коллекции, но для наших нужд, думается, будет достаточно.

– Сколько всего предметов? – Роксана достала из сумочки блокнот и приготовилась записывать информацию своим собственным секретным кодом. Макс засветился от гордости, подумав, какая у него серьезная и практичная дочь.

– С сапфирами всего десять, – Макс сложил руки ладонями вместе. Странно, но теперь, когда игра началась, он больше не чувствовал в них боли. – Два ожерелья, три пары серег, браслет, два кольца, булавка и кулон. Все застраховано на полмиллиона. Ожерелье оценено в девяносто тысяч, но мне кажется, что это несколько преувеличено. Восемьдесят тысяч – вот его реальная стоимость. Люк взял печенье с блюда, переданного ему Лили.

– А посмотреть на это можно.

– Конечно, Жан.

Леклерк взял пульт управления и направил его на телевизор. Тот щелкнул, видеомагнитофон под ним бурно зажужжал.

– Я перенес фотографии на видеоленту, – на экране появилось изображение, а Леклерк зажег спичку и, держа ее над чубуком, стал раскуривать трубку, – Мне нравятся эти новые игрушки. Это ожерелье, – продолжал он – выглядит довольно консервативно, ему не хватает воображения. Но сами камни хорошие. Здесь всего десять граненных сапфиров василькового цвета. Общий вес двадцать пять карат. Брильянты тоже очень хорошего качества, форма «багет», общий вес примерно восемь целых две десятых карата.

Но внимание Роксаны привлекла следующая фотография, с кулоном. Удивленно вскрикнув, она посмотрела на экран, потом на отца.

– Джастин Уайатт. Если это не та же самая вещь, которую я видела на ней на корабле этим летом, то я – полная идиотка.

– Этим ты никогда не страдала, солнышко мое, – ответил Макс. – Это действительно та же самая вещь.

Она сначала улыбнулась, потом улыбка стала шире, и наконец, Роксана расхохоталась во все горло, чувствуя прилив отличного настроения.

– Значит, мы все-таки это сделаем? Почему ты мне ничего не сказал?

– Мне хотелось, чтобы это был сюрприз, – довольный ее реакцией, Макс воспрянул духом. – Считай это ранним рождественским подарком, хотя пока мы все добудем, дело будет к Пасхе, – он махнул в сторону телевизора: – Прокрути вперед, ладно, Жан? Мы к этому потом вернемся. Фотографии скопированы со страховки. Наше собственное дополнение выглядит более развлекательным.

Изображение быстро пробежало вперед, а затем остановилось. Это были видеокадры, снятые на борту «Принцессы Янки».

– Семейный фильм, – ухмыльнулся Мышка с набитым печеньем ртом, – Это я его снимал.

– Да, среди нас растет будущий Шпидьберг, – похвалил его Макс.

И в самом деле, на пленке не было ни единой помарки, изображение не прыгало, звук казался безупречным. Близкие и дальние планы, смена объектов – все плавно следовало друг за другом безо всяких прыжков или подергиваний, типичных для любительского фильма.

– Ой, посмотрите! Это милая миссис Вульбургер. Ты помнишь. Макс? Она сидела в первом ряду на каждом представлении.

– А это Дори, – Роксана наклонилась вперед, упершись локтями в коленки. – А это… О! – Она немного покраснела: объектив Мышки метнулся к поручню палубы, поймав ее и Люка застывших в долгом поцелуе.

Было странно и волнующе видеть себя запустившей пальцы в длинные волосы Люка, смотреть, как он наклонил голову, чтобы его рот смог крепче прижаться к ее рту…

– А вот любовная линия, – широко усмехаясь, заявил Мышка. – Любовная линия должна быть в каждом хорошем фильме.

– Прокрути-ка этот кусок еще раз, – Люк сжал пальцами плечо Роксаны.

Роксана выхватила пульт управления до того, как Леклерк успел повиноваться.

Ага, интрига усложняется, – пробормотала она, – когда на палубе появились Сэм и Джастин. Роксана наклонилась вперед – камера замерла на браслете, который они только что видели на фотографии. Сэм и Джастин двинулись дальше, к шезлонгам, камера последовала за ними.

Здесь не было никаких тайных улыбок или медлительных прикосновений молодоженов. Не обменявшись ни словом, они уселись рядом, она с глянцеватым журналом, он с техно-триллером Тома Клэнси.

– Чертовски романтическая парочка, правда? – заметила Роксана, разглядывая Сэма. Морской бриз шевелил его волосы. У него был легкий загар человека, привыкшего проводить много времени на свежем воздухе. – Он хорошо смотрится на пленке. Должно быть, это ценное качество для политика.

– Барби и Кен, – прокомментировал Люк следом за ней. – Такие странные пластмассовые люди.

Мышка подумал, что у Сэма глаза, как у акулы, но ничего не сказал, потому что остальные могли засмеяться, а ему совсем не хотелось выглядеть клоуном. В глубине души он желал, чтобы Макс придерживался своего первоначального решения, и они обошли бы стороной и Сэма, и его жену, и все ее побрякушки. Но для Мышки Макс был самым умным человеком в мире, и ему никогда и в голову не приходило сомневаться в решениях Нувеля.

Экран зарябило, потом на нем опять возникло изображение. Роксана тихонько присвистнула.

– Значит, это и есть ожерелье.

– Прекрасно, не правда ли? Останови картинку, дорогая, – Роксана послушалась, и Макс принялся читать лекцию, как заправский профессор.

– Это ожерелье – подарок родителей к ее совершеннолетию, оно состоялось четыре года назад. Ожерелье было куплено у «Картье» в Нью-Йорке за девяносто две тысячи пять сотен и девяносто девять долларов плюс все соответствующие налоги.

– Они навели тебя на это в Нью-Йорке, – пробормотал Люк, и Макс подтверждающе кивнул.

– Поверить не могу, что пропустила такую вещь, – проговорила Роксана.

– Она надевала его на прощальном вечере, – Лили прекрасно помнила это ожерелье. – Мне кажется, вы с Люком были… заняты… до самого представления.

– А-аа, – это Роксана тоже помнила и искоса взглянула на Люка через плечо. – Да, кажется, мы действительно были заняты.

Люк обхватил ее рукой за талию и стянул с подушечки, на которой она сидела, к себе на колени.

– Да-а, вот это вещь, правда?

Макс сиял от счастья. Он хорошо выучил своих детей.

– Да, и как это обычно бывает, поэтому от нее будет сложнее избавиться, хотя и не невозможно. Мне кажется, что этого будет достаточно, Роксана.

Телевизор погас. Макс вернулся к теме. Ум его был сейчас настолько ясен, что маг с удивлением подумал, существовал ли на самом деле тот туман, который так часто в последнее время затмевал его разум?

– Сейчас мы ждем планы их дома в Теннесси и нью-йоркской резиденции. На сигнализацию, и там, и там, потребуется какое-то время.

– Зато пока у нас остается время как следует повеселиться на Рождество! – это было вне возражений. Для Лили было святым делом порадоваться каждой минуте праздника. – Раз уж мы все собрались здесь, сегодня вечером можно нарядить новогоднюю елку, – она лукаво взглянула на Роксану и Люка; – А у Жана в духовке ждет жаркое.

– С такими маленькими хрустящими жаренными картошечками и морковкой? – Люк почувствовал, как его желудок, который уже две недели был вынужден обходиться продукцией различных кухонь на вынос и одной неудачной попыткой зажарить цыпленка дома, издал жадный вздох.

Роксана двинула его локтем под ребра. В конце концов, именно она жарила знаменитого цыпленка.

У этого парня просто волчий аппетит. Не надо нас подкупать, чтобы мы остались.

– Ничего, не помешает, – Люк умоляюще посмотрел на Леклерка. – И бисквиты?

– Спрашиваешь. И может быть, даже останется, что взять домой «для собачки» волчьей породы.

Рождество и Новый Год быстро кончились. Было много дел: купить и завернуть подарки, испечь печенье. Правда, в случае Нувель-Каллахан, это называлось «сжечь печенье». Ежегодное волшебное представление в пользу детей-инвалидов собрало такие нужные им пять тысяч долларов. Но теперь Люк продолжал традицию Макса развлекать детишек, которые проводили самую волшебную ночь в году прикованными к постели или инвалидному креслу.

Через час, ушедший на то, чтобы доставать монетки из маленьких ушек или волшебные, выраставшие на глазах цветы из пустых горшков, Люк понял, почему Макс всегда посвящал этим детям столько времени.

Они были самыми благодарными зрителями. Они знали, что такое боль, а действительность часто была к ним безжалостна. Но они верили. На этот час только это и было важно.

Той ночью, после того, как он расстался с этими маленькими мордашками, ему опять приснился сон. Это был его старый кошмар, и он проснулся с сильно бившимся сердцем и сжатым от крика горлом.

Роксана заворочалась, что-то бормоча во сне. Он накрыл своими холодными пальцами ее руку и долго лежал, глядя в потолок.

Долгая дождливая зима упорно цеплялась за март. От этого страдали торговцы, привыкшие выставлять свой товар на углах улиц. В доме в Чартрез Леклерк заботился о том, чтобы в его кухне всегда было уютно и тепло. Хоть от этого страдало его самолюбие, но он предпочитал оставаться в доме, редко отправляясь даже на рынок. Когда он' выходил на улицу, то чувствовал каждый порыв ветра, продувавший его сквозь иссушенную кожу до мозга костей.

Старость, мать твою так, думал он, когда разрешил себе задуматься на эту больную тему.

Когда дверь распахнулась, впустив в дом порыв холодного ветра с моросящим дождем, он вознегодовал:

– Закрой эту чертову дверь. Ты не в пещеру пришел!

– Извини.

Но от извинения Леклерк нахмурился еще больше. Люк был без шапки и без перчаток, а для защиты от разгулявшейся стихии надел только простую холщевую куртку. Леклерк почувствовал в сердце острый укол зависти.

– Ты что, сюда за подаянием пришел? Люк втянул носом воздух и уловил безошибочный аромат печеных яблок.

– Если мне дадут.

– Почему бы тебе самому не научиться готовить? Ты думаешь, что можно примчаться сюда, когда захочешь, потом умчаться с полным животом? У меня здесь не бесплатная столовая для бедных.

– Видишь ли, в чем дело, – Люк уже давно привык к грубым выражениям кейждина, чтобы принимать его слова близко к сердцу, и спокойно налил себе из кофейника, гревшегося» на плите. – Я так полагаю, что хорошо, по-настоящему хорошо, можно делать только ограниченное количество вещей.

Леклерк фыркнул.

– Ив чем же ты так хорош, mon ami, что не можешь сварить яйца?

– В магии. – Люк взял чайную ложку сахара, сжал кулак и пересыпал белые кристаллы в дырочку между большим и указательным пальцем. Немного подождав, он разжал руки – в них было пусто. Леклерк хмыкнул, но этот звук вполне мог сойти за смешок. – В воровстве, – он протянул Леклерку потертый бумажник, который вытащил из заднего кармана старика, пока шел мимо него к плите. – И в сексе, – взяв чашку, он отхлебнул кофе. – Но здесь ты должен поверить мне на слово, потому что демонстрации не будет.

Морщинистое лицо Леклерка растянулось в усмешке.

– Значит, ты думаешь, что все это делаешь хорошо, а?

– Все это я делаю просто отлично. А теперь, как насчет одного печеного яблока?

– Сядь и ешь за столом, как тебя учили, – смирившись с его обществом, Леклерк вернулся к тесту. Его руки умело справлялись с домашней работой, но по ним словно скользили и извивались змеи, прошипевшие; – А где Роксана?

– На гимнастике. Она сказала, что после занятия пойдет обедать с подругами.

– А ты, значит, рыщешь в поисках добычи, oui?

– Я отрабатывал элементы нового трюка и решил устроить перерыв, – ему не хотелось признаваться, что без нее квартира кажется пустой. – К Марди Гра[29] все будет готово.

– У тебя только две недели.

– Этого достаточно. Наверное, толпы людей соберутся посмотреть, как я болтаюсь на горящей веревке над озером Пончатрейн. Я поставил пятьдесят кусков, что избавлюсь от наручников и поднимусь обратно на мост до того, как веревка сгорит.

– А если не получится?

– Тогда я потеряю пятьдесят тысяч и намокну. Леклерк переложил тесто в большую миску и накрыл его.

– Высоко тебе будет падать.

– Ничего, я умею нырять, – он подцепил вилкой теплое, ароматное яблоко и отправил его в рот. – Мне как раз хотелось обсудить пару деталей с Максом. Он здесь?

– Он спит.

– Сейчас? – Люк удивленно поднял брови. – В одиннадцать часов?

– Он плохо спит по ночам, – Леклерк обеспокоенно нахмурился, но в этот момент он стоял спиной к Люку, смывая с пальцев прилипшее тесто. – Человек имеет право спать в своем собственном доме столько, сколько хочет.

– Да нет, я не это имел в виду… он никогда раньше не просыпался так поздно, – Люк посмотрел в сторону холма и только теперь заметил, как тихо было в доме. – С ним все в порядке?

Люк не сводил глаз с неподвижной спины Леклерка. В уме он ясно представлял Макса, разминающего руки, пальцы, то выгибая, то выпрямляя, то быстро перебирая ими, как пианист перед выступлением.

– Как его руки? – по тому, как напряглись плечи Леклерка, Люк понял, что его вопрос попал в цель. Ожидая ответа, он от домашних запахов специй, яблок и хлебного теста вдруг почувствовал себя словно больным.

– Не знаю, о чем ты, – все так же стоя к нему спиной, Леклерк закрыл воду и старательно вытер руки полотенцем.

– Жан. Не морочь мне голову. Поверь, что я волнуюсь за него так же сильно, как и ты.

– Иди к черту, – но в этих словах не чувствовалось убежденности, и Люк понял ответ.

– Он был у врача? – у Люка внутри все сжалось. Вилка звякнула о блюдце, когда он резко отодвинул его в сторону.

– Лили уговорила его, – Леклерк, наконец, повернулся, и в его маленьких темных глазках отразились горечь и волнение, которые он пытался скрыть. – Они дали ему таблетки, чтобы снять боль. Боль в пальцах, comprends[30]? Не здесь, – он постучал кулаком по сердцу. – Таблетки не вернут ему магию. Ничто не вернет.

– Но что-то же должно быть…

– Bien, – прервал его Леклерк. – Ничего. У каждого человека внутри есть расписание. И оно говорит: теперь его глаза потускнеют, а уши станут хуже слышать. А в это утро он проснется и не сможет согнуться, а на следующий день у него начнут болеть суставы. А потом его подведет мочевой пузырь, или станут слабыми легкие, или разорвется сердце. Врачи посоветуют ему делать то, принимать это, но bon Dieu установил время, и когда Он скажет: «c'est assez»[31], то все кончится.

– Я в это не верю, – Люк не хотел верить. Он встал, отшвырнул стул. – Ты говоришь, что мы никак не можем на это повлиять, что мы беспомощны.

– А ты думаешь иначе? – Леклерк хрипло засмеялся. – Вот это и есть дерзость юности. Ты думаешь, это случайность, что ты пришел на карнавал в тот вечер, и что вы с Максом нашли друг друга?

Люк слишком ясно помнил властное лицо на афише и то, как нарисованные глаза заманили его в шатер.

– Мне просто повезло.

– Повезло, oui. Удача – еще одно имя судьбы. Люк больше не желал выслушивать рассуждения фаталиста Леклерка. Уж слишком они приближались к его собственным потаенным убеждениям.

– Все это не имеет никакого отношения к Максу. Мы должны повести его к специалисту.

Pourquoi?[32] Чтобы он сделал разные анализы и окончательно разбил его сердце? У Макса артрит. Боль можно облегчить, но вылечить его нельзя. Его руки теперь у тебя, у тебя и у Роксаны.

Люк опять сел, грустно уставившись в остывший кофе.

– А она знает?

– Умом, может быть, и нет, но сердцем знает. Так же, как и ты, – Леклерк заколебался. Доверившись интуиции и своей судьбе, он сел напротив Люка. – Это не все, – спокойно сказал он.

Люк поднял глаза. От выражения лица Леклерка у него по спине пробежали мурашки страха.

– Что? – Он сидит часами над книгами и картами.

– Философский камень?

– Oui, этот камень. Он разговаривает с учеными, профессорами, даже медиумами.

– Камень увлек его воображение. Что в этом плохого?

– Само по себе – ничего. Это его Чаша Грааля. Думаю, если он найдет его, то успокоится. Но сейчас… Я заметил, как он читал книгу, и час спустя он все еще смотрел на ту же самую страницу. За завтраком он может попросить Мышку передвинуть диван в прихожей под окно. А за обедом он спрашивает, почему переставили мебель. Он говорит Лили: сегодня мы должны репетировать новый номер, она ждет его в зале, потом идет искать, а Макс сидит в библиотеке, заваленный книгами. И он ничего не помнит о репетиции!

Страх вцепился в Люка острыми зубами и когтями.

– У него просто много всего в голове.

– Вот его голова меня и беспокоит, – вздохнул Леклерк. Он думал, что его глаза слишком стары для слез, но почувствовал вдруг их горячую влагу и был вынужден замолчать. – Вчера я нашел его во дворе. Он был в костюме, но без пальто или плаща. «Жан, – сказал он, – а где фургон?

– Фургон? Но…

– У нас нет фургона, – Леклерк поднял взгляд и посмотрел Люку прямо в глаза. – Уже десять лет, как у нас нет фургона, но он спрашивает, вымыл ли его Мышка перед представлением. Тогда я сказал, что сегодня представления не будет, и он должен вернуться в дом, в тепло, – Леклерк взял свою чашку и сделал большой глоток. – А он как-то растерянно огляделся, и у него в глазах я увидел страх. Я отвел его в дом, наверх, в спальню, и уложил в постель. Он спрашивает, пришла ли Роксана домой из школы, я говорю: нет, еще не пришла. Но скоро придет. Он говорит: сегодня Люк опять приведет на ужин свою хорошенькую подружку, я отвечаю: bien, я приготовлю etouffee[33]. Потом он засыпает, а когда просыпается, то думаю, уже ничего этого не помнит. Люк разжал кулак и положил ладонь на колено.

– О Боже!

– Если тело предает человека, то он движется медленнее. Но что делать, если его предает рассудок?

– Ему надо показаться врачу.

– A, oui, так и будет, потому что на этом настоит Лили. Но и ты должен будешь сделать одну вещь…

– Что я могу сделать?

– Ты должен понять, что он не может отправиться с тобой в Теннесси, – не дав Люку заговорить, Леклерк продолжал: – Макс будет участвовать в организации, но не в выполнении. Вдруг он забудет, где находится и что делает? Ты можешь так рисковать? Ты можешь так рисковать его жизнью?

– Нет, – ответил Люк после долгого молчания, – Я не буду рисковать. Но я не могу и обидеть его, – он задумался, потом кивнул: – Кажется, мы должны…

– Жан, что за чудесный аромат? – на кухню вбежал Макс. Он выглядел таким здоровым и энергичным, что Люк чуть было сразу не забыл все рассказы Леклерка. – А, Люк, ты тоже пришел на запах. Где Роксана?

– С подругами. Хочешь кофе? – Люк уже вскочил и шел к плите. Макс сел и со вздохом вытянул ноги. Его пальцы все время двигались, двигались, двигались, как у человека, играющего на невидимом пианино.

– Надеюсь, она не будет болтаться слишком долго, Я знаю, что Лили хотела пойти с ней купить новые туфли. На этом ребенке все прямо горит.

Рука Люка вздрогнула. Кофе выплеснулся на плиту. Макс говорил о Роксане так, словно ей опять было двенадцать!

– Она придет, – сердце стучало в груди, как молот по наковальне, пока он нес к столу чашку с кофе.

– Ты уже все проработал для «Испытания Водой»? Люку захотелось закричать на Макса, чтобы он прекратил, перестал, освободился от этой страшной машины времени, которая поймала в ловушку его ум. Но вместо этого он спокойно сказал:

– Сейчас я работаю над «Горящей Веревкой». Помнишь? – И мягко добавил: – Это будет во вторник Масленицы. На следующей неделе.

– «Горящая Веревка»? – рука Макса остановилась. Чашка с кофе, замершая на пелпути к губам, задрожала. Больно было видеть, как он мучительно пытался вернуться в настоящее. Рот приоткрылся, нижняя губа вяло опустилась, глаза уставились в никуда. Затем в них вернулось осмысленное выражение. Рука с чашкой продолжала свой путь. – Ты соберешь огромную толпу, – сказал он. – Реклама в прессе просто грандиозна.

– Знаю. О лучшем прикрытии для дела Уайатта нечего и мечтать. Я хочу отправиться туда тем же вечером. Макс нахмурился.

– Но есть еще некоторые детали, которые мы не проработали.

– Еще есть время, – презирая себя. Люк откинулся назад. Он небрежно перебросил одну руку через спинку стула. – Макс, я хотел попросить тебя об одном одолжении.

– Хорошо.

– Мне хотелось бы самому все сделать, – на лице Макса Люк ясно увидел выражение обиды и разочарования. – Для меня это очень важно, – с трудом продолжал он. – Я знаю правило, что в деле нельзя руководствоваться личными мотивами, но это – исключение. Слишком много всего было между мной и Сэмом.

– Тем важнее, чтобы чувства не заслонили суть дела.

– Они сами и есть суть дела, – по крайней мере, это было правдой. – За ним числится должок. И так уже прошло слишком много времени. Старые долги надо отдавать, – и, ненавидя себя, он достал козырную карту: – Если ты не уверен, что я смогу это выполнить, если ты думаешь, что я недостаточно хорош для этого дела, то тогда так и скажи.

– Конечно, я полностью в тебе уверен. Но дело в том, что… – он не знал, в чем дело, кроме того, что сын отдалялся от него еще на один шаг. – Ты прав. Уже пришло твое время попробовать сделать что-нибудь самостоятельно. Ты справишься.

– Спасибо, – ему захотелось сжать эти безустанно двигавшиеся руки в своих, но он только торжественно поднял чашку с кофе. – Ведь меня учил лучший из лучших.

– Что ты имеешь в виду – ты один отправишься на это дело? – переспросила Роксана. Прямо с гимнастической сумкой на плече, она пошла вслед за Люком из гостиной, где он сообщил ей последние новости, в спальню.

– Только то, что сказал. Это будет мое соло.

– Черта с два. Мы все работаем вместе, – несмотря на раздражение, Роксана повиновалась своей врожденной аккуратности, расстегнув сумку и достав оттуда полотенца я спортивную форму. – Папа на это не согласился бы.

– Он уже согласился, – Люк стянул холщевую куртку и бросил ее по направлению к креслу. Она соскользнула с подлокотника и шлепнулась на пол. – И что в этом особенного?

– Много чего, – Роксана застегнула сумку и поставила ее на место на полке в шкафу, оттолкнув в сторону сваленные в кучу ботинки Люка. – Если мы все вместе все Организовали и осталось только пойти и взять, почему ты решил, что развлекаться тебе одному?

– Потому что, – он с размаху повалился на кровать, заложив руки за голову. – Потому что я так хочу.

– Смотри, Каллахан…

– Сама смотри, Нувель, – обычно она хихикала, когда он обращался к ней по фамилии. И теперь ее губы изогнулись в усмешке, но подбородок упрямо торчал вверх. – Мы с Максом все обсудили. Он согласен, так что так и будет.

– Он, может, и согласен, но я – нет! – она уткнула руки в бедра. – Я тоже буду в деле, приятель. Вот так! Его глаза блестнули.

– Я хочу сделать это один.

– Вот упрямец! Я хочу, чтобы у меня были прямые светлые волосы, но хоть когда-нибудь из-за этого ныла?

– А мне нравятся твои волосы, – сказал он, надеясь отвлечь ее. – Они похожи на кучу загоревшихся штопоров.

– Ах, как это поэтично.

– Особенно, когда ты раздета. Хочешь раздеться, Рокс?

– Попридержи свои гормоны, Каллахан. Ты меня не собьешь. Я еду.

– Ну, как хочешь, – было не важно, поедет она или нет. Но этот спор должен был отвлечь ее мысли от Макса.-Только командовать буду я.

– В мечтах, – она оперлась обеими руками о кровать. – Мы с тобой равноправные партнеры.

– У меня больше опыта.

– Ты и про секс так говорил, но я тебя догнала, правда?

– Ну, раз уж ты про это вспомнила, – он бросился вперед и попытался ее схватить. Но она легко отпрыгнула в сторону.

– Иди сюда, – позвал Люк.

Роксана наклонила голову и улыбнулась ему через плечо долгой соблазнительной улыбкой.

– Каллахан, ты достаточно силен, чтобы встать и пройтись. Ну-ка, поймай меня.

Но он знал правила игры. Небрежно пожав плечами, Люк вперился взглядом в потолок.

– Нет, спасибо. Не очень-то и хотелось.

– Ладно. Ты хочешь пойти поужинать пораньше, пока нет толпы?

– Конечно, – не шелохнувшись, он опустил глаза вниз и увидел, что она медленно снимает рубашку. Под ней был белый тонкий коттоновый лифчик, который выглядел так же соблазнительно, как и холодное гамбо. Кровь отлила у Люка от головы и устремилась к чреслам.

– Мне хотелось бы чего-нибудь горяченького, – она аккуратно сложила рубашку и пристроила ее на тумбочку. Потом не спеша расстегнула джинсы. Он услышал тихое шуршание молнии и сосредоточился на том, чтобы не проглотить свой язык. – И перченого.

Она стащила с себя брюки, открыв коттоновые трусики такого же белоснежного цвета, как и лифчик. Ее кожа была по-зимнему бледной и безупречной. Джинсы прошли через ту же тщательную процедуру, что и рубашка.

Потом она лениво взяла расческу, похлопала ею по ладони.

– Так чего же ты хочешь, Каллахан? – она подошла достаточно близко, чтобы он мог выбросить руку и схватить ее мертвой хваткой. Смеясь, Роксана повалилась на матрац.

– Я победил! – объявил Люк, перекатываясь на нее.

– Ах, ах. Ничья, – она приподняла голову, чтобы встретить его губы своими. – Мы партнеры. Не забывай об этом.

23

Жирный Вторник начался с блинов. Что бы Леклерк там ни говорил насчет удачи и судьбы, но он верил, что подстраховаться не помешает. Сколько Роксана помнила, в последний день перед великим постом он всегда пек блины, а она была девушкой достаточно разумной, чтобы не задирать нос перед суевериями. Единственным изменением привычной традиции стала покупка миксера, значительно упростившая утомительный и сложный рецепт Леклерка.

Может быть, ее блины получились слишком тонкими и подгорели по краям, но они полностью соответствовали основным требованиям. Ей удалось прожевать только один из этих похожих на резину кружков, но, так как Люк с довольным видом осилил с полдюжины, то Роксана решила, что на весь следующий год удача им гарантирована.

Может, так оно и было.

Улицы и тротуары Французского Квартала были заполнены людьми, праздновавшими последний день масленицы. Звуки музыки и смеха доносились к ней через балкон, как и всю предыдущую неделю карнавала. Она знала, что сегодня и сила, и неистовство праздника достигнут своего апогея. Парады, ряженые, танцы – последний шквал веселья перед сорока днями воздержания до самого прихода Пасхи. Но будут и спотыкающиеся пьяные, и уличные грабители, и жестокие драки, и наверняка – несколько убийств. Под красивой и обольстительной маской Марди Гра могло скрываться мрачное лицо.

Если бы этот вечер не был занят, они с Люком пошли бы в дом в Чартрезе и смотрели бы с балкона на праздничное шествие. Но им придется провести большую часть карнавальной ночи в Теннесси, освобождая мистера и миссис Уайатт от драгоценностей примерно на полмиллиона долларов.

Честная сделка, с усмешкой подумала Роксана. Уайатты получат свою грязную страховку, как компенсацию за горькую обиду, что кто-то спер их имущество прямо у них из-под носа. А Нувели останутся надежными звеньями в старой воровской цепи. В конце концов, ведь не они наживутся на этом деле.

Почувствовав легкую тошноту, Роксана прижала руку к желудку. Этот блин, подумала она, не пошел мне впрок. Роксана понадеялась, что стальной желудок Люка все выдержит. Когда он будет болтаться вверх ногами над озером Понтчартрейн, тошнота придется ему совсем некстати.

Роксане и самой уже пора было идти на мост. До трюка с освобождением осталось чуть больше часа, и Люк захочет чтобы она была поблизости. Она волновалась даже от одной мысли о «Горящей Веревке», хотя по-своему давно привыкла и переживать, и нервничать от всех его безумных выступлений.

Она схватила сумочку и со стоном уронила ее на пол. Черт побери эти блины! – подумала она и бросилась в ванную.

– Она должна быть здесь, – раздираемый между беспокойством и раздражением. Люк пытался настроить свой ум на предстоявшую работу. Тело его было готово. – Почему она не пришла просто вместе со мной?

– Потому что во время приготовлений ей нечего делать, кроме как волноваться! – Лили не сводила глаз с Макса, который решил дать интервью одному из телерепортеров. У нее были свои причины для беспокойства. – Возьми себя в руки, – приказала она Люку. – Роксана появится.