Заказ Семенова Мария

– Конный мир тесный вообще-то, – нахмурился Серёжа.

– И шведов всего миллионов, кажется, восемь, – добавила Аня. – Небось все знают друг друга!

– Значит, решено. – Антон отхлебнул кофе из чашечки. – Ты, Серёжа, попробуешь раздобыть у фотографа снимок, причём хорошо бы не акцентировать наш повышенный интерес. Мол, на память… Так классно снимаете, на доску почёта повесим… Да что я тебе объясняю, сам лучше придумаешь. Ну, чтобы правдоподобно звучало, по-вашему, по-конному…

– А то! – Получив конкретное задание, Сергей опять рвался в бой. – Я прямо сегодня… Он наверняка тут, где-нибудь в зале…

– Вот и славненько. Времени-то у нас с гулькин нос: на всё про всё день да ещё чуть-чуть. Спешить надо… – Панама помешал ложечкой в чашке. – Только, прямо вам скажу, пока шансов не густо. Я, конечно, всё следствие запущу с космической скоростью… Завтра с утра должны подогнать материалы из Сайска и Михайловской. Там тоже работают… – Он снова подумал о ночном звонке прокурора, бросившем его из Сайска в Санкт-Петербург, о громадной следственной машине, как по мановению волшебной палочки раскрутившей свои тяжёлые маховики… О погибшем пенсионере, ради которого не предпринималось и половины подобных усилий… И проговорил с очень нехарактерной для себя откровенностью: – Надо же, целый сыр-бор из-за какой-то лошади… Пусть хорошей, но всё-таки… На полстраны страсти-мордасти устроили…

– Что значит – из-за какой-то? – неожиданно взвился Сергей. – Да вы знаете хоть, что это за конь?!! Ни черта вы не знаете!..

Панаме показалось, что парень готов был наброситься на него с кулаками. И в какое-то мгновение он был недалёк от истины. Но мгновение миновало. Сергей покрылся жаркими пятнами и сказал только:

– Мы-то надеялись… Аня, пошли!

Взгляд девушки был не таким откровенно враждебным, но по выражению её лица Антон понял, что сморозил страшную ересь. Он перегнулся через стол и крепко взял Сергея за руку:

– Сядь! Остынь!.. На эмоциях далеко не уедешь!.. – Жокей руку выдернул, но всё-таки подчинился, и следователь продолжал: – Ты подумай лучше о том, что дело получается международное. Они там эмоций не понимают, им всё обоснуй… Вот ты сам как, например, думаешь? Почему швед именно к вашему коню прицепился? Что, других мало? Их ведь за рубеж пачками продают, я же справки навёл. Прямо здесь, в Питере, покупают. А его – почти через всю Россию тащили… Что он, бриллиантовый?.. Из чистого золота?..

– Из чистого!.. – Серёжа в лицо Панаме старательно не смотрел, но тон оставался ершистым. – У него кровь золотая!

И, неожиданно вскинув глаза, принялся зло и азартно пересказывать Панамореву то, что сам недавно услышал от тренера Петра Ивановича. Рассказывал горячо, сбивчиво, путано. Приводил множество кличек, которых Панама, естественно, не запомнил – только то, что все как одна были замысловаты и благозвучны.

Антон слушал молча. Потом вылил в рот изрядно остывший кофе и задумчиво произнёс:

– Секретариат, говоришь?.. Семь миллионов долларов?.. «Лошадь столетия»? Поня-атно… А ведь это, пожалуй, версия… И очень может быть, что реальная. Слушай, Сергей, а можно как-нибудь у лошади происхождение подтвердить? Ну не знаю… По крови там?.. По генам?

Серёжа задумался:

– Можно-то оно можно… Есть в Москве лаборатория иммуногенетики. Там должны этим заниматься… Но, как я слышал, им нужна кровь отца, матери… Только у Заказа матери нет – при родах погибла. А папенька – в Англии…

– Всё равно кровь «Сирокко» получить необходимо. Причём самым что ни есть официальным путём. С протоколом забора, со свидетелями… Чтобы если уж аргумент, так весомый! По Заказу у вас в заводе небось все данные есть? Так вот, коли они совпадут… Даже если коня, не дай Бог, уже увезут…

– То есть как увезут?..

До сих пор Сергей этой возможности даже и в мыслях не допускал. Как угодно, каким угодно способом, – но Заказ должен был остаться в России. Даже если для этого…

– А вот так, Серёжа, и увезут. – Панама был откровенно безжалостен, словно врач, не боящийся огорошить пациента страшным диагнозом: сопли в сторону, брат, будем вместе бороться! – Времени у нас, повторяю, кот наплакал. А доказательств… Ладно. «Ближе к телу»! Сейчас мы найдем директора соревнований и обговорим забор крови. Где он может быть?

– Если в оргкомитете нет, – включилась в разговор Аня, – значит, на трибуне сидит.

– Что ж, сперва в комитет, потом на трибуну…

В оргкомитете директора не оказалось.

Расспросив у секретаря, где конкретно его можно найти, все трое направились в зал. Они как раз поднимались на трибуну рядом с судейской ложей, где по логике вещей следовало находиться Александру Владимировичу, когда новое объявление комментатора буквально пригвоздило их к месту:

– На старт приглашается Бенгт Йоханссон на Сирокко. Лошадь чистокровной верховой породы, девяностого года рождения. Команда Швеции…

«Интересно», – подумал Панама. Аня закусила губы… А Сергей, теряя дар речи, так и впился взглядом в ведущий на арену проход.

Шведа не было видно.

«Неужели я так ошибся… – билось в голове у Сергея. – Девяностого года… Господи, неужели… Но тогда где же Заказ?!!»

Время шло. Бенгт Йоханссон не появлялся…

– С момента вызова до момента явки на старт всаднику даётся минута, – шёпотом пояснила Аня Панаме. – Если в течение этого времени он не явится, его исключают из соревнований…

– Понятно, – кивнул Антон Григорьевич… и, сделав для себя совершенно правильный вывод, произнёс очень спокойно: – Ну что ж… подождём…

Сергей не думал уже вообще ни о чём – он просто смотрел. Вот сейчас в проходе покажется гнедая голова… Распахнутся створки ворот, и высокая гнедая лошадь, вышедшая на манеж, «нулём» отпрыгает весь маршрут. И ускачет под аплодисменты… как положено опытному турнирному бойцу, да ещё в умелых руках… Швед-то прыгать мастер, это мы уже видели… Вот тебе и двести процентов! И голова на отсечение!.. И главное – тогда где же Заказ? Всё-таки у цыган?..

В проходе, перед самым выходом на манеж, действительно возникла голова гнедого коня…

Сергей вздрогнул и окаменел.

– Спортсмен исключается из соревнований из-за неявки на старт! – прогремел усиленный электроникой голос. – На старт приглашается…

Сергей понял, как чувствуют себя помилованные на эшафоте.

В манеж выехал всадник на гнедой лошади. Но – не швед.

– Вот вам и ещё одно доказательство, – тихо проговорил Панаморев. – Тоже, правда, косвенное…

– А я было подумал – совсем крыша поехала… – Голос у Сергея дрожал. – Неужели, думаю, всё ж таки обознался? Ан нет… Нет, не мог…

– Пока всё за нас. – Панама положил Серёжке на плечо руку. – Ну, двинули. Дела делать надо.

Они подошли к судейской. Охранник, стоявший у входа, решительно преградил им дорогу. Антон вытащил удостоверение. Бдительный страж изучил панаморевскую «ксиву» внимательно и с уважением, но внутрь всё равно не пустил. Лишь обернулся и окликнул мужчину, с рацией в руках стоявшего у одного из столов:

– Александр Владимирович! Вас тут спрашивают!

Директор встрепенулся, вопросительно глянул на незнакомца и, заметив рядом с ним Аню, приветливо улыбнулся, шагнув к выходу из судейской:

– Аннушка? Что-нибудь случилось? Проблемы?.. – Панама представился, и лицо директора стало сразу серьёзным: – Чем могу?..

Антон Григорьевич немедля взял быка за рога.

– У нас чрезвычайно серьёзное дело, так что прошу уделить нам несколько минут. Желательно не здесь…

– Какого рода дело? – Директор напрягся, как усталый лис, вновь заслышавший вдали рога псовой охоты. Ему и так следовало быть в пяти местах одновременно, а тут ещё…

– Касающееся одной из лошадей. И действительно серьёзное, – подчеркнул Панама.

– Друзья мои!.. – Теперь на лице Александра Владимировича было форменное страдание. – Через одного всадника у нас перепрыжка. Всего шесть человек. А потом я целиком и полностью в вашем распоряжении… Понимаете? Пе-ре-прыжка…

Панама вопросительно покосился на Аню, и Аня кивнула. Смысл слова «перепрыжка» оставался покрыт мраком неизвестности, но Антон Григорьевич понял – для конников это было нечто столь же важное, как для него самого – вещественные доказательства.

– Хорошо, – уступил он. – А где мы потом вас найдём?

– Приходите в оргкомитет. Я предупрежу секретаршу, она сразу вас в кабинет ко мне… Договорились?

Панама предполагал дожидаться директора либо в том же кафе, либо ещё где-нибудь, где можно будет продолжить разговор с Серёжей и Аней, а то и заново пересмотреть лежавшие в портфеле бумаги… Но не судьба. Свихнутые конники немедленно нашли рядом с судейской ложей свободные места на трибуне – и, видимо продолжая «знаменитое питерское гостеприимство», задались целью объяснить дремучему невежде суть таинственной перепрыжки.

Неохотно устроившись на трибуне, Антон Григорьевич впервые как следует присмотрелся к конкурному полю… и ощутил где-то глубоко внутри тот особенный трепет, который испытываешь, встретившись с настоящим. Будь то картина Рубенса, или песни Высоцкого, или… вот эти устрашающие, по полтора метра, заборы – и люди верхом на великолепных, одно другого краше, животных. Люди, сумевшие превратить достаточно странное, с точки зрения современного технократа, занятие в искусство самого высокого толка…

Вот выехал на золотистом коне седовласый спортсмен. Судя по тому, как публика его принимала, – всадник высочайшего класса и вероятный претендент на победу. И в самом деле, первые несколько препятствий он взял совершенно играючи. Но Аня опытным глазом отследила нечто, для Панамы совершенно невидимое, и предрекла:

– Ой, рискует-то как… не упал бы… У него Малинник недавно болел, только-только восстановился…

Лучше бы она этого не говорила! Конь на манеже ни дать ни взять услышал её и немедленно вспомнил о своём нездоровье. Очередной прыжок… и в момент приземления ноги у Малинника подломились. Невесомый клубок рыжих мышц, вдруг ставший беспомощным и очень тяжёлым, в полном смысле слова грянулся оземь. Человек в алом рединготе перелетел через голову лошади…

Антон сжался, словно от удара. Так, будто сам пролетел кувырком и распластался в желтовато-буром песке… Он испытал величайшее облегчение, когда всадник и конь благополучно поднялись на ноги и стали отряхиваться.

Аня же отозвалась на падение именитого спортсмена загадочной фразой:

– Ох ты!.. Ну, Наташе теперь за двоих…

Панама хотел спросить, что она имела в виду, но сразу забыл. Золотого Малинника сменил на поле иссиня-вороной жеребец под седлом спортсмена-армейца…

Позже Антон Григорьевич сформулировал свои тогдашние чувства точно и коротко: зов предков. Его предки были казаками, не мыслившими себе жизни без стремени и седла. И вот теперь он, далёкий потомок, ни разу не прикасавшийся к живому коню, сидел на трибуне в большом северном городе. И, забыв обо всём, пытался решить, который конь ему нравится больше всего. Вороной? Серый в яблоках? Белоногий рыжий Рейсфедр?..

То есть под конец перепрыжки Аня и Сергей казались Панаме гораздо менее свихнутыми, чем поначалу. Или, может, их сумасшествие оказалось заразным?..

В оргкомитете секретарша без промедления отвела их в маленькую комнатку – временный офис директора-распорядителя. Александр Владимирович был уже на месте и разговаривал с кем-то по телефону. Прикрыв трубку рукой, он кивнул на стулья возле стены:

– Присаживайтесь. Я сейчас… – И оперативно, в несколько фраз, свернул разговор. – Слушаю.

– Александр Владимирович, в Сайской городской прокуратуре возбуждено уголовное дело по факту кражи лошади с ипподрома… – начал официальным тоном Панаморев.

– А я тут при чём? – поднял брови директор. Нападение есть лучшая защита; матёрого администратора этому не требовалось учить.

– Дело в том, что, по свидетельству очевидцев, в том числе и его непосредственного жокея… – Антон кивнул на Серёжу. – Вы, между прочим, знакомы?

Александр Владимирович нейтрально-вежливо улыбнулся:

– Весьма косвенно.

– Сергей Путятин, мастер-жокей международной категории.

– О-о, премного наслышан!.. – Улыбка директора стала искренней, он явно был рад, что не ошибся и вручил VIP-карточку тому, кому надо. – Очень рад официальному знакомству!

– Так вот, – неумолимо продолжал Панаморев, – по утверждению очевидцев, этот конь находится сейчас здесь. У вас во дворце. В команде шведов под кличкой «Сирокко»…

Судя по лицу Александра Владимировича, поверить в это ему было не легче, чем в сообщение о внезапном захвате «Юбилейного» марсианами. Сергей приготовился яростно отстаивать свою правоту… и вспомнил, как сам точно так же не верил меньше суток назад, когда Аня брякнула очевидную, с его точки зрения, дикость. Директор даже аргументы привёл те же самые, что и он в том разговоре:

– Исключено! – Александр Владимирович поднял перед собой обе ладони, словно отгораживаясь от Панамы. – Вы, как мне кажется, не вполне понимаете, о чём говорите. Лошади, которых привозят сюда, имеют международные ветпаспорта. С цветными фотографиями. Плюс разные сертификаты, ветеринарные документы! Наконец, сразу после мандатной комиссии они проходят выводку, где всё сверяется… Нет, нет! – Директор даже рассмеялся. – Полный абсурд!

– И тем не менее, – голос Антона Григорьевича остался спокойным и скучноватым, и Аня поняла, что он имел в виду, говоря об эмоциях, на которых далеко не уедешь, – тем не менее, – продолжал Панама, – есть факты, позволяющие предположить, что дело обстоит именно так.

Люди, облечённые полномочиями следователей-важняков, редко отправляются в дальние командировки просто затем, чтобы отмочить дурацкую шуточку и уехать обратно. Директор перестал смеяться и заподозрил, что по крыше «Юбилейного» действительно разгуливали марсиане. Он положил руки на стол:

– Какие факты?

– Простите за избитую фразу, но я не имею права их разглашать. Тайна следствия. Просто подумайте, послали бы меня за тыщу верст киселя хлебать без веских причин?

– Ну, не знаю… – Директор потёр рукой лоб. – В наше время всяко бывает…

Панама был всё так же бесстрастен:

– Если возникают какие-либо сомнения относительно моих полномочий, свяжитесь с областной прокуратурой. Там вам подтвердят, что я не самозванец. А в горпрокуратуре Санкт-Петербурга лежит факс, где написано, что я – начальник следственной бригады, следователь по особо важным делам. Позвоните прямо сейчас, чтобы легче было разговаривать. Прошу. Телефон перед вами…

Александр Владимирович закачался на стуле.

– Ну… зачем уж так… Я вас понимаю. Но и вы поймите меня… Я за эти соревнования отвечаю. Вы представляете, какой разразится скандал?.. Это крупные международные!.. Петербург только-только рейтинг начинает набирать как европейская конноспортивная… Устроим скандал – и кто к нам после этого поедет? Да никаким калачом…

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. – Панаморев пристально смотрел на директора. – Мне тут, – он впервые позволил себе слегка улыбнуться, – господа конники уже кое-что объяснили. Так что давайте без конфронтаций. Лучше вместе подумаем, как бы и соревнованиям вашим репутацию не испортить, и следственные мероприятия должным образом произвести…

Директор-распорядитель ответил важняку столь же пристальным взглядом. «Остановить следствие я не имею права, – вот что на самом деле сказал ему Панаморев. – И вам, милейший Александр Владимирович, не позволю…»

– Хорошо. Чего вы хотите?

– Нужно подтвердить или опровергнуть факт наличия у шведов чужой лошади. Для этого – первое: никто не должен знать о наших подозрениях. Повторяю – никто! Второе: необходима кровь лошади по кличке «Сирокко». Для генетической экспертизы.

– Так он же сегодня не выступал, – удивился директор.

– Вот именно. А как вы думаете, почему?

Александр Владимирович забарабанил пальцами по пачке «Мальборо», лежавшей перед ним на столе.

– Понятно…

– Имейте в виду, эта кровь нам нужна совершенно официально. Взятие должно быть произведено с согласия владельца. И оформлено протоколом за подписями самого шведа и свидетелей… Надеюсь, Александр Владимирович, вам вполне по силам это организовать. Чтобы без международных скандалов…

– Да… – Директор потянулся за сигаретой. – Задали вы мне задачку… Курите, прошу…

Пододвинул гостям пачку и пепельницу и крепко задумался…

Конь шёл и шёл…

Середина лесной дороги заросла тонкой реденькой травкой, но в колеях лежал плотно сбитый песок, и копыта оставляли на нём чёткую вереницу следов. Ночью будет дождь. Он смоет следы.

Паффи плёлся вперёд, вяло перебирая ногами и низко опустив сухую, точёную голову, словно уставшую держаться на некогда гордой шее.

Куда он шёл? А Бог знает… Ему было всё равно. Люди его не искали. Люди не хотели любить его, не хотели помочь. Но дорога оставалась местом, где их присутствие всё-таки ощущалось. И к тому же по ней было легче идти… Неизвестно куда…

Ну почему?.. Почему люди в машине не взяли его с собой?.. Неужели так испугались? Конечно, лошадь, одиноко бродящая посреди леса, выглядит тревожно и странно. Паффи понимал это. Ему был понятен и страх матери, испугавшейся за детей. Но… он ведь так примерно себя вёл… Не подходил близко, не лез… Всячески старался не напугать… И всё равно… чем-то им не понравился…

Конь шагал и шагал. Дорога вела его.

Сегодня дул сильный ветер, и в лесу было нежарко. Над головой шумели деревья, заглушая все прочие звуки, которые конь, возможно, хотел бы услышать. Иногда ему начинало казаться, будто вблизи рокочет мотором вернувшаяся машина… Но каждый раз выяснялось, что он ошибался.

Возможно ли, чтобы люди так испугались его?..

Там, где конь последнее время жил, его не боялся никто. Ни дети, ни взрослые. На хутор приезжали красивые разноцветные автомобили, и навстречу родителям с ребятишками выходил старый финн – содержатель приюта для престарелых коней.

– Херра Сиптусталми, – говорили приезжие, и карманы у них оттопыривались от сахара и морковки, – вы знаете, мы всю неделю мечтали покататься на Паффи. Поверите ли, маленький Райво просто ночей не спал…

Старик улыбался в бороду и неторопливо шёл в стойло к коню. Хлопал по шее, смахивал щёткой пыль и опилки и, ласково приговаривая, седлал стареньким, хорошо обмятым ковбойским седлом: из такого не выпадешь, сзади и спереди у него высокие луки, даже в самом крайнем случае есть за что ухватиться. А как удобно оно лежало на спине у Паффи!.. Старый конь любил, когда его седлали этим крошечным сёдлышком. Он выгибал шею и важно расхаживал, либо не спеша бегал туда-сюда по леваде, а на его высокой и сильной спине весело смеялся ребёнок…

Его не всегда звали вот так – просто Паффи, «Пыхтун». Раньше, когда он был молодым, стремительным и могучим, его величали «Файерпафф Дрэгон».[35] Ах, годы, годы… Малопомалу они погасили бешеное пламя в крови, и строгий, темпераментный, норовистый Огнедышащий Дракон превратился в кроткого Паффи. Любимца детей и своего последнего хозяина, заботливого старого финна. Когда его выпускали в леваду, бывший Змей Горыныч уже не носился, выделывая замысловатые кренделя, а всё больше любил постоять, просто греясь на солнышке. Прикрыв глаза, он спокойно дремал или, глядя куда-то в поля, вспоминал свои светлые и чёрные дни… и грустил, как, наверное, все старики, о незаметно промелькнувших годах. Промелькнувших, словно один миг… Не успел обернуться – а всё уже позади… вся жизнь. И ничего не вернёшь…

А ведь были деньки, когда он летал над скаковой дорожкой, словно гнедой снаряд, запущенный невидимой катапультой. Ревели трибуны, кто-то плакал, смеялся и целовал его морду, а круп холодили расшитые призовые попоны… Потом его в самый первый раз продали. У того, кто купил, была своя прихоть. И Файерпаффа навсегда увезли с ипподрома. Его погрузили на пароход, и тот долго и плавно качал жеребца на морских волнах. Чтобы наконец выгрузить в новой, незнакомой стране.

Здесь всё было совсем по-другому.

Его стали учить прыгать через препятствия. И… безуспешно. Не то чтобы Файерпафф не любил прыгать, он просто слишком горячился при виде барьеров. Нервничал, суетился, рвался вперёд – и сбивал жерди, получая шишки и синяки, отчего нервничал ещё больше. У лошадей синяков не бывает, вернее, сквозь шерсть их просто не видно… Зато синяки появлялись у новых хозяев, так и не сумевших ничему его научить. Люди редко признают свою неудачу: гораздо чаще в ней обвиняют коня. Файерпаффа продали снова.

Сколько раз он переходил из рук в руки? Он уже и сам не знал. У него, как у всех лошадей, была отменная память, просто кони не умеют считать. Да и вспоминать некоторых людей, с которыми его сводила жизнь, Паффи не хотел.

Чаще всего в памяти всплывала его жизнь у предпоследней хозяйки…

Паффи купили, когда ей было тринадцать, а ему десять. Это случилось на ярмарке. Ярмарка – такое место, где собирается вместе много лошадей и людей, и отдельно разложены уздечки и сёдла, и случается так, что приводят туда лошадей одни люди, а уводят – совершенно другие. Поэтому все очень волнуются и разговаривают громкими голосами, и спорят, и уходят, ругаясь, и возвращаются, и бьют по рукам. А лошади принюхиваются друг к дружке и к людям, и ржут, и тоже очень волнуются, и стараются других посмотреть и себя показать… Длинноногая худенькая девочка подошла к коновязи, где стоял Файерпафф, и долго смотрела на огромного гнедого коня. Файерпафф тоже посмотрел на неё, а потом потянулся навстречу, сколько позволила привязь…

Их взгляды встретились. Девочка пристально, чуть исподлобья, редко-редко моргая и не отводя взгляда, всматривалась в его глаза – недоверчивые, таящие в агатовой глубине настороженный холодок. Смотрела долго… И неожиданно глаза коня потеплели. Будто душа оттаяла… Файерпафф сразу застеснялся чего-то, отвёл взгляд. А девочка повернулась к отцу, стоявшему неподалёку с бутылочкой пива:

– Папа, иди сюда… Посмотри…

Это неважно, что лошадиные годы считаются один к трём человеческим. Паффи, уже умудрённый к тому времени жизненным опытом, рядом с юной хозяйкой снова почувствовал себя резвым двухлеткой. По людским меркам – подростком.

Как ему тогда было хорошо! Как его любили!..

Девочка ездила очень прилично. Не дёргала, не рвала ему рот, за что Паффи был ей чрезвычайно признателен. И не требовала от него дурацких рекордов – просто ездила в своё удовольствие по полям и пустынным лесным дорогам.

Паффи возил её аккуратно… Всегда чувствовал её настроение и заботливо удерживал маленькую всадницу на своей по-прежнему могучей спине.

Даже когда ему страшно хотелось порезвиться и он «подыгрывал» – взбрыкивал, выгибал дугой спину в замысловатых прыжках, – делалось это так, чтобы все «козлы» были плавными, мягкими и ни в коем случае не опасными. Паффи взмывал и нырял… и совсем не по-лошадиному взвизгивал от восторга. А девочка, понимая, что её любимец вовсе не желает учинить ей обиду, от души хохотала и притворялась отважным ковбоем, укротителем диких коней. Давай, Паффи, давай, свирепый мустанг!..

Такие вот у них были игрушки.

Потом «дикий конь» снова превращался в домашнего, и девочка хлопала его ладошкой по шее. Сильно и ужасно приятно! Как он любил эту чуть грубоватую ласку!..

Жили они на хуторе. Девочка с утра уезжала в школу, а вернувшись, седлала Паффи, и они вместе странствовали по лесам и полям. Как им было хорошо! Сколько они всего повидали! Какие игры придумывали!

Эх, до чего быстро пролетели те семь лет… До чего быстро девочка выросла и уехала учиться в большой и далёкий город…

Паффи скучал без неё. Его почти совсем не седлали. Теперь к нему заходили только для того, чтобы напоить, накормить… иногда – выпустить погулять… И всё!

Паффи бегал по загону и заливисто ржал.

«Смотрите, какой я красивый! Я могу так… и вот так… и ещё так… НУ ПОСМОТРИТЕ ЖЕ! Видите, как я быстро бегу-у-у…» – и изо всех сил мчался из угла в угол большого загона. А потом останавливался и долго не мог отдышаться.

Люди смотрели на него… и видели совсем не то, что он им хотел показать.

– Надо же, совсем одряхлел…

– Да нет, он ещё молодцом. Подумаешь, семнадцать лет. Не возраст.

– И что нам с ним делать? Ещё пару лет, и он…

– Может, на бойню сдадим? Всё равно нашей девочке на нём больше не ездить. Закончит учёбу, в городе будет работать. Потом замуж выйдет… Куда ей лошадь, да ещё старую? И нам обуза одна…

– Эхе-хе… Надо думать… На бойню?.. Какие-никакие, а деньги… Нет… Сколько он у нас прожил?

– Скоро восемь…

– Родным стал. И никогда ничего, только радость… Ну как можно под нож?

Паффи чувствовал, что говорили о нём. Он подходил в угол загона и пристально всматривался в человеческое жильё, в то окошко, где, глядя на него сквозь стекло, разговаривали мужчина и женщина. Всматривался… и снова ржал, словно улавливая флюиды их мыслей.

Мужчина выходил из дома, брал Паффи за недоуздок и уводил в большой, просторный хлев. Там по соседству с конём жили пять угрюмых, вечно что-то жевавших коров, несколько лохматых овечек и толстые свиньи, бродившие в загородках из простых неотёсанных жердей. Ещё в хлеву целый день напролёт кудахтали неугомонные куры. Как же они Паффи надоедали…

– Пошли, старик, – говорил мужчина. Заводил его в стойло, подкидывал охапку вкусного сена и, уходя, хлопал ладонью по крупу: – Отдыхай, парень.

Отдыхать – от чего? Разве он так сильно устал?..

А впрочем, Паффи действительно устал. Он устал ждать. Ждать, когда приедет маленькая длинноногая девочка. Он мечтал о том, как они опять будут вместе. Снова зазвучит её смех. Они вновь отправятся на прогулку… по их любимым… ТОЛЬКО ИМ принадлежавшим местам. Навестят самые укромные, ИМ ОДНИМ известные уголки. А потом промчатся галопом по отлогим холмам, что волнами спускаются к озеру. И будут долго-предолго шагать по знакомой дороге домой, и над ними с криками закружится чибис…

Что ж, девочка иногда приезжала. Но каждый раз так ненадолго, что конь уже не был уверен, на самом деле она к нему приходила – или приснилась во сне.

Постепенно Паффи привык ждать. Можно, оказывается, привыкнуть и к этому. Он прикрывал глаза, и в ушах снова раздавался её смех:

– Ну-ка, Паффи! Давай!.. – И песчаная лента дороги летела назад из-под ног, и раздувались ноздри, и копыта мелькали стремительно и чётко, отбивая безукоризненный ритм… И слышался её голос…

Её голос!!! Он прозвучал наяву!..

С Паффи мгновенно слетела дремота. Голос раздавался всё ближе… совсем взрослый, энергичный и женственный. Но всё равно это был ЕЁ ГОЛОС!!!

Паффи вскинул голову, повернул её к двери и заржал. Призывно и как только мог громко – во всю силу лёгких, на пределе дыхания. Его тело трепетало в отчаянном возбуждении, тонкая кожа сейчас же покрылась рельефными жилками, которые так любят изображать на скульптурах. Паффи был чистокровным, а чистокровные лошади если уж на что-нибудь реагируют, то до последней клеточки тела!

Он сразу понял, что его крик услышали. Голос за дверью прозвучал громче, приблизился… Новая волна возбуждения прокатилось по телу. Конь заплясал, вскинул шею… набрал полные лёгкие воздуха, резко фыркнул и снова заржал. Он звал ЕЁ, и ОНА шла к нему, ОНА должна была вот-вот войти!..

И вот дверь распахнулась… На пороге стояла взрослая молодая женщина в светлом платье с короткими рукавами, и солнце, совсем как когда-то, играло у неё в волосах. Она пристально, чуть исподлобья глянула в горящие огнём глаза старого коня… и неожиданно тихо спросила:

– Паффи, малыш, ты меня узнаёшь?

Что конь мог ответить?

О-о, он ответил. Ещё как ответил!.. Он фыркал и перебирал тонкими ногами, силясь развернуться в узеньком стойле. Как бы он бросился к ней, если бы не держал недоуздок…

Она подошла вплотную и робко, словно извиняясь за что-то, стала гладить его ладонью по храпу, между ноздрей, по лбу между глаз… за ушами, под чёлкой… А потом обхватила его морду руками, прижалась лицом и стала целовать.

– Паффи…

Конь боялся пошевелиться, хотя всё его тело мелко подрагивало. Наконец дрожь прекратилась, и он медленно опустил голову ей на руки…

Это было счастье, равного которому он никогда раньше не знал…

Счастье продолжалось месяц. Целый месяц всё было как прежде. Но однажды девушка пришла к нему не в бриджах и сапогах, как обычно, а опять в платье. Конь встретил её коротким, радостным ржанием… И сразу что-то почувствовал – погрустнел, потускнел и притих. Этот месяц, что они провели вместе, он был молодым. А сейчас опять стало видно, сколько ему на самом деле лет.

Паффи понял – ОНА пришла попрощаться перед новой разлукой. Что ж… Годы научили коня смирению. Он подождёт… Только вот раньше она с ним никогда не прощалась так, как теперь. Девушка гладила его по морде, по шее… Угощала какими-то лакомствами… Но старый Паффи не чувствовал их вкуса, а ласки казались лишними и пустыми… Девушка обняла коня за шею и вдруг заплакала…

Паффи окончательно понял – больше он её никогда не увидит.

Он на неё не сердился… Он всё понимал… Но вместо прежней тоски, ожидания и надежды внутри разверзалась сосущая пустота. Что-то умерло. Девушка вышла, тихонько прикрыв за собой дверь… Паффи даже не обернулся ей вслед. Зачем?

Через два дня пришёл коневоз. Старый немногословный финн молча оглядел коня, кивнул головой – и так же молча завёл его в кузов машины. Дверь захлопнулась, коневоз тронулся… Поплыл назад двор знакомого дома, скрылись за поворотом озеро и холмы…

Приют для старых лошадей не очень-то процветал. Господин Сиптусталми работал не покладая рук, чтобы его подопечные не голодали. Если не хватало денег, сам косил и возил на конюшню траву, сам заготавливал на зиму сено. И никогда не отказывал посетителям, которые приезжали на чистеньких красивых машинах и привозили детей. Потому что родители маленьких Райво, Олави, Матти жертвовали для детских любимцев кто сколько мог. С того и кормились…

Кроме Паффи, в конюшне обитало ещё семь ветеранов. Вместе им было не скучно. Они гуляли в загоне, катали детей, в положенные часы шли к кормушке, изредка неторопливо играли… В общем, тихо-мирно доживали свой век.

Прошёл год. И однажды всё опять изменилось.

У ворот хутора остановился большой чёрный джип. Паффи, гулявший в леваде, с любопытством посмотрел на приехавшего: новый человек! Не иначе, покататься решил?

Из машины вышел плотный мужчина в очках и заговорил о чём-то с хозяином. Тот лишь молча кивал. А затем повернулся… и указал на Паффи рукой. Мужчина тоже кивнул и быстрым шагом направился к ограде левады. Подошёл – и украдкой, таясь от неторопливого хозяина, вытащил из бумажника какую-то фотографию. Бегло сравнил…

«Я понравился ему! Я ему нужен!..» – приосанился Паффи и на радостях даже стал рыть землю копытом, чего, правду молвить, не делал уже давным-давно.

Старый финн и мужчина в очках пожали друг другу руки, о чём-то договорившись… И через неделю на хутор вновь прикатил тот самый джип, но уже с двухместным прицепом. Паффи вывели… трап уже был откинут, и он увидел внутри крупную рыжую кобылу, укрытую лёгкой попоной. В самом коневозе пахло дорогим снаряжением.

«Соревнования… неужели снова на ипподром?» – размечтался бывший скакун. Что-что, а запах хорошего снаряжения он помнил прекрасно…

Действительно, его завели вовнутрь, привязали – и прицеп тронулся… Кобыла косилась на незнакомого коня. Паффи с доброжелательным любопытством поглядывал на могучую соседку…

Путешествие было долгим. Очень долгим. А потом коневоз свернул с асфальта на тряскую просёлочную дорогу…

Первый день соревнований благополучно подошёл к финишу. В боксах и проходах временной конюшни шла обычная вечерняя суета. Кормили лошадей. Кто-то возился с четвероногими героями сегодняшних состязаний. Одним массировали мышцы и сухожилия, растирали согревающей жидкостью. Другим, наоборот, из шлангов лили на ноги воду…

К деннику Сирокко направлялась целая делегация. Впереди поблёскивал очками херр Нильхеден, спортивный агент Бенгта Йоханссона и его официальный представитель на «Серебряной подкове». За ним со стерилизатором в руках – толстая Марина в крахмальном белом халате. Рядом с нею – мужчина в официальном костюме, при карточке, гласившей: «Главный ветеринарный врач соревнований». Завершал процессию Панама с неизменным своим портфелем в руках.

Полчаса назад все они собрались в кабинете директора-распорядителя. Не мудрствуя лукаво, Александр Владимирович представил их друг другу, причём Панаму, находившегося, понятное дело, на этом импровизированном совещании не из праздного любопытства, назвал представителем ветеринарного комитета мэрии, отвечающим за эпидемиологическую безопасность города. Далее директор участливо посетовал на плохое самочувствие шведской лошади после длительной транспортировки – и убедительно попросил шведа разрешить ветврачам выполнить свои непосредственные обязанности в вопросах контроля. То бишь как можно скорее взять у Сирокко кровь для исследования.

Херру Нильхедену следовало понять справедливость требований ветврачей и оказать им содействие. А то не дай Бог произойдут осложнения с администрацией города. Или с представителями других команд. Здесь у всех ценные, очень ценные лошади. Кто же допустит, чтобы рядом с его спортивной надеждой стоял больной жеребец?.. Херр Нильхеден и сам наверняка понимает, что необходимо срочно устранить возможный источник конфликтов. То есть, конечно, никто и не сомневается в отсутствии у Сирокко каких-либо инфекционных заболеваний, но лучше, если это будет официально подтверждено. Квалифицированные доктора готовы произвести забор крови хоть прямо сейчас. А представитель ветеринарного комитета (тут директор указал на Панаму) обеспечит наискорейшую постановку необходимых реакций в центральной лаборатории…

Швед согласился. Весьма неохотно. Сквозь зубы… Но всё-таки согласился:

– Что ж, господа… если это так нужно…

И вот делегация двигалась к боксам.

Гуннар Нильхеден сам распахнул перед докторами дверь денника:

– Please do whatever you think is necessary.[36] Хотя, смею заверить, животное абсолютно здорово. Просто небольшие колики по дороге. Потеря, увы, спортивной формы… вот мы и решили не выставлять его сегодня на старты. Если он завтра будет чувствовать себя лучше, возможно, в последний день вы, господа, всё-таки увидите его на манеже.

Директорская красавица секретарша синхронно переводила. Панаму насторожило обещание шведа, и он переспросил:

– Господин Нильхеден уверен?

Девушка тут же перевела вопрос. Швед расцвёл голливудской улыбкой.

– Сэр, – прозвучало в ответ, – разве в этой жизни можно быть до конца в чём-нибудь уверенным? Особенно когда дело касается лошадей… Я хотел сказать – мы с Бенгтом очень надеемся! Очень хотим надеяться… Но только время покажет…

Марина раскрыла стерилизатор. В электрическом свете блеснули три пробирки, закрытые ватными катышками. Главный ветврач взял стерилизатор и протянул Марине тампон. В воздухе резко запахло спиртом.

Панама поморщился.

– Конь спокойный или нужно фиксировать? – осведомилась Марина.

Красавица тут же переспросила у шведа. Тот закивал:

– Yes, yes! Лошадь очень серьёзная! Я бы обязательно наложил закрутку. Хотя сейчас Сирокко несколько угнетён… Честно говоря… я даже не знаю…

Марина оглянулась на главврача:

– Я так попробую?

– Конечно, чего зря коня мучить. Не даст – тогда и закрутим губу. Приступай! – И он снова протянул ей закрытый стерилизатор. – Мистер… – и, забыв шведскую фамилию, обратился к переводчице: – Скажите ему, пусть подержит за недоуздок. В конце концов, его конь…

Швед выслушал и с некоторым нежеланием шагнул внутрь денника.

Рослый гнедой жеребец, стоявший в дальнем углу, выглядел ко всему безучастным. Он вяло повернул голову навстречу вошедшим – и больше не шевелился.

– Странный какой-то, – задумчиво произнесла Марина. – Может, мне его всё-таки осмотреть? Сердечко послушать?..

Швед и без переводчицы понял, о чем идёт речь, и забеспокоился:

– No, no! Конь абсолютно здоров! No problems, мы просто ему успокаивающие даём…

– А помнит ли господин… владелец про допинг-контроль? – поинтересовался главный ветврач. – Позволю себе напомнить, что допингом признаются не только возбуждающие, но и некоторые тормозящие препараты… Надеюсь, ваш препарат в «чёрный список» не входит? Иначе, если вы решите выставить коня, а при этом окажется…

– Нет, нет! Препарат полностью безобиден. Мы всё понимаем. Огромное спасибо за предупреждение, сэр, но насчёт допинга с нашей стороны вы можете не волноваться…

– Странно, – готовя иглу, проворчала себе под нос Марина. – Зачем его транквилизаторами пичкать?.. И так, бедняга, совсем никакой…

Конь стоял по-прежнему неподвижно и безучастно.