Заказ Семенова Мария

Смысл отдельных слов пролетал мимо застывшего разума, а всё вместе значило только одно: СЕРГЕЯ БОЛЬШЕ НЕТ. Залитая мягким светом арена, красочные препятствия и кони, волшебно воспаяющие над ними… Голубоглазый парень азартно «болеет» за участников перепрыжки… ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ. Яростный подскок со стула в кафе, жаркие пятна на обтянутом скуластом лице: «Что значит – из-за какого-то? Да вы знаете хоть, что это за конь?!! Ни черта вы не знаете!..» ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ. И последнее: «А мы-то надеялись…»

Шумевшие кругом больницы карельские сосны показались Антону увитыми плющом великанами, раскинувшими в распятии зелёные руки.

– Мы просто не смогли… – объяснял врач ничего уже не значившие подробности. – Шок… Прямо на столе сердце остановилось… Простите… Если бы хоть минут на двадцать пораньше…

Эти самые двадцать минут Сергей провёл у них в вестибюле, пока люди, дававшие Гиппократову клятву, интересовались его пропиской и страховым полисом. Но и это никакого значения уже не имело…

О несбыточном и высоком, о гибели и надежде, о последнем бое и о бессмертной любви…

Сергей гладит породистую, благородную голову любимца, заглядывает в ясные, переливчатые глаза, чувствует на лице тёплое, ласковое дыхание. Заказ нетерпеливо перебирает тонкими ногами, изгибает шею, подталкивает его носом: «Ну? Поскакали скорей!»

Над степью ещё плывёт предрассветный туман, но пепельный свет, отражённый небесными сферами, уже обрисовывает вдалеке знакомые силуэты горной гряды. И первой проявляется в вышине, рельефно выступает сквозь синеву небосвода священная вершина Белой горы…

Сергей тянет руку к холке Заказа, чтобы привычно и легко вскочить ему на спину… и обнаруживает на плечах жеребца могучие крылья. Они чуть слышно шуршат, величаво и гордо разворачиваясь во всю ширь. И вдруг Сергей понимает, что конь, принятый им за Заказа, на самом деле есть всевышнее и вечное Существо, земным проявлением Которого был его товарищ по скачкам.

Сперва он немного робеет перед посланцем небес, не зная, как с Ним поступать. Но Существо игриво роет землю копытом и кивает головой, словно забавляясь взятым в рот хлыстиком, и Серёжа решается: вспрыгивает на гнедую тёплую спину чуть позади мерно дышащих крыльев. Ни седло, ни уздечка больше им не нужны. Конь берёт с места спокойным галопом…

Словно бы удар колокола бестелесным эхом доносится издалека…

Галоп становится реже, а в толчках мускулистого крупа басовой струной начинает звучать долгожданная свободная мощь. Заказ превращается в крылатую гнедую пружину. Она плавно собирается тугим комком мышц, а потом, распрямляясь, улетает вместе со всадником метров на пятнадцать вперёд…

Как чисто и легко! Какой ветер умывает лицо!

Оба знают, куда лежит их дорога. Сергей не замечает момента, когда копыта Существа перестают касаться земли, и лишь крылья продолжают работать размеренно и могуче. Толчок, толчок. Взлёт. Взмах…

Выше, выше. К сияющей впереди вершине Белой горы. И солнце поднимается из-за гряды, растворяя всадника на крылатом коне в сплошном расплавленном золоте…

Глава одиннадцатая

Инстанции официальные и не очень

Г. Санкт-Петербург, Россия.

В следственный отдел прокуратуры города.

В таможенный комитет.

Таможенный комитет г. Хельсинки извещает вас о задержании, по вашему сигналу, лошади, предположительно вывезенной незаконным путём с территории России, из города Санкт-Петербурга. Лошадь гнедой масти, чистокровной верховой породы, кличка «Сирокко», по документам значится принадлежащей господину Гуннару Анна Нильхедену – гражданину Швеции.

Руководствуясь ранее достигнутыми соглашениями и договорами между нашими республиками, наша сторона согласна вернуть ваше имущество, вывезенное незаконным путём, при наличии документов и вещественных доказательств, подтверждающих ваше право собственности на предмет претензии. А также при наличии доказательств, подтверждающих факт совершения преступления – кражи.

В настоящий момент указанное выше животное находится в республиканском конно-спортивном центре г. Хельсинки, в карантине. Приняты повышенные меры по его сохранности и охране…

…А обещанную партию лошадей надо было готовить, и с Вальсом возиться, и у Капельки ламинит за эти несколько дней никуда особо не делся… И не оставишь, не отложишь, как недовязанную кофту, до лучших времён: живое!.. Придя первый раз к Вальсу, Аня попросту расплакалась у него в деннике. Вот тут, в двери, стоял совсем недавно Сергей. Стоял, держал в руках её хлыстик и отмахивался от недоверчивого Вальса: «Это кто мне тут „крысу“ делает, а?..» Аня провела ладонью по косяку. Ей померещилось тепло, а потом она нашла серо-белую нить: не из его ли футболки?.. На одежде почти не было крови, лишь маленькое, с виду безобидное пятнышко… У Ани затряслись руки, а перед глазами качнулись и поплыли куда-то деревянные стены и рыжий бок жеребца. В таком состоянии садиться на горячую, строгую и норовистую лошадь – дело опасное. Однако Вальс соскучился по хозяйке и был весьма не против побегать. Сам схватил трензель – и лишь мотал головой, против обыкновения не пытаясь куснуть, когда она затягивала подпруги…

На манеже стало немного полегче. Работа с лошадью требует полного сосредоточения; начни отвлекаться – в лучшем случае не будет толку, а в худшем – дождёшься чего-нибудь на свою голову. Тот же Вальс на спокойнейшем галопе способен безо всяких предисловий выдать такого «козла», что неделю потом будешь позвонки пересчитывать – не потерялся ли какой. На некоторое время Аня действительно обо всём позабыла. Существовал только огороженный прямоугольник песка – и стиснутый её коленями могучий огненно-золотой зверь, играющий от избытка сил, от простой радости жизни…

Когда Вальс чисто и легко пронёс её над тем самым барьером, взятие которого ей помогал оттачивать Сергей, Аня, наклонившись вперёд, привычно похлопала любимца по шее… и внезапно подумала: «А зачем?..»

И правда – зачем?

Раньше у неё было всё. Бизнес, кони, конюшня. Соревнования, спортивные замыслы и честолюбивые надежды. И ещё был Сергей. Этак ненавязчиво существовал в её жизни: приехал – уехал. Никаких обязанностей, никаких обязательств… Пожертвовать ради него всем остальным, всем, что, как ей думалось, составляло смысл жизни – да вы что?! не смешите!..

А вот не стало Серёжи, и оказалось – не стало вдруг ничего. Не нужны сделались финны-немцы-голландцы, и прах бы побрал будущее первенство города, а заодно и квартиру, в которой – теперь это было ясно как Божий день – ремонт она так никогда и не закончит.

И даже Валечка-Вальс, из которого она думала воспитать второго Рейсфедра… Ну, воспитала бы. Ну, выиграла бы на нём… «Вольво» или «Самсунг» через несколько лет. Дальше-то что?.. Быть первой – а на кой хрен?..

Все последние годы у неё буквально не было свободной минутки – дела, дела! А вот налетела лбом, и остановилась, и в изумлении огляделась – и увидела, что дела эти не стоят выеденного яйца, а единственное, ради чего стоило жить, ушло навсегда. Вот только когда открылись глаза и рванулась душа: что угодно отдам, только верните!.. Но не услышат, не возвратят.

Время, говорят, лечит… Но до этого было очень ещё далеко. Аня Смолина, так и не ставшая Путятиной, кружила по манежу на рыжем будённовском жеребце. «Что подкрадываешься?.. – звучало в ушах. – Как к дяде Ване за вишнями лезть собираешься…» Вальс был сегодня в необыкновенном ударе. Он старательно и чётко брал барьер за барьером и только фыркал, принимая заслуженную похвалу. Ветер бил Ане в лицо и размазывал по щекам солёные капли.

«Продам, – твёрдо и бесповоротно решила она под конец тренировки. – Всё продам к чёртовой матери и уеду, а квартиру Маринке подарю, хватит ей по коммуналкам ютиться. Есть же у них там в „Свободе“ спортивное отделение… Может, дальше прыгать получится, а может, ребятишек стану учить… Или вовсе за жеребятами ухаживать пойду, как Серёжка когда-то… Сегодня же вечером Василию Никифоровичу позвоню…»

Но она вернулась домой за полночь, когда для звонков в Михайловскую было уже по определению поздно. И на другой день повторилось то же самое: она так и не собралась никуда позвонить, зато до седьмого пота, до дрожи в ногах работала Вальса и других своих лошадей. А потом поняла одну простую вещь. Для того чтобы некоторым образом быть рядом с Сергеем, вовсе не обязательно ехать в Михайловскую. Чистокровные или нет, будённовцы, латыши, терцы[63] – Сергей незримо возникал подле неё, стоило только ей подумать о лошадях, а эти мысли почти не покидали её. А значит, и Сергей неотлучно был здесь, рядом, и его ладонь скользила рядом с её ладонью, когда она гладила серые, гнедые, вороные бока. Он скакал вместе с ней, когда она посылала четвероногого воспитанника на препятствие. А когда она спрыгивала с седла и конь тянулся к её рукам, ожидая заслуженного угощения, – в бездонных зрачках, она могла бы поклясться, мелькало Серёжино отражение.

И ещё оставался жеребец Заказ, ради которого он не пожалел жизни. И которого теперь пытались вернуть в Россию и Антон Панаморев, и Василий Никифорович Цыбуля, и ещё многие люди, знакомые и незнакомые ей.

Г. Хельсинки. Финляндия.

В Министерство юстиции Финляндии.

В комитет таможенного контроля г. Хельсинки.

В прокуратуру г. Хельсинки.

Высылаем заключение следствия по уголовному делу № 845833 по факту мошенничества, кражи имущества в особо крупных размерах и умышленному убийству, проводимого совместными усилиями следователей объединённой следственной бригады прокуратур гг. Санкт-Петербурга и Сайска. Высылаем копии иммуногенетической экспертизы, подтверждающей происхождение лошади по кличке «Заказ», рождённой в России, попавшей в вашу страну под кличкой «Сирокко». Высылаем копию племенного свидетельства и имеющиеся в наличии фотографии указанной выше лошади.

Убедительно просим обеспечить сохранность лошади и её спортивных качеств, в связи с её особой племенной ценностью, до окончательного принятия решения о возвращении её законному владельцу – Российскому государственному семеноводческому хозяйству «Свобода».

Надеемся на скорейшее принятие решения…

Раньше Анина жизнь была плотно связана с телефоном. То её «требовали к ответу», то она сама кому-то звонила: договаривалась, напоминала, советовалась. Возвращаясь домой, первым делом бежала к автоответчику: нет ли какого срочного сообщения. И не ужасалась суммам, набегавшим каждый месяц за мобильную связь. Эти траты были из тех, которые окупаются.

Сотовый телефон, погибший под сапогами стражей порядка, ей, кстати, восстановили. Новенький аппарат – той же модели и зарегистрированный на тот же номер – Ане привезли два незнакомых хмурых гаишника. Она положила его в кухонный буфет и с тех пор не вытаскивала. У неё городской-то теперь большей частью стоял выдернутый из розетки. Причина была за гранью здравого смысла, но для неё – совершенно реальная. Они с Сергеем, пока тот был жив, общались большей частью по телефону. И теперь казалось: снимешь трубку на внезапный звонок – и голос ОТТУДА бесплотно прошелестит в ухо: «Ну как ты там теперь без меня?..»

Марина с Любашей ненавязчиво взяли над подругой шефство. Буквально поселились у неё в доме и сообща не дали квартире превратиться в трёхкомнатный склеп. Готовили, прибирали, вели все дела…

Вместе с Мариной, естественно, переехал и Гуталин. В сияющем Анином санузле появились лотки с мятой бумагой, а Кошмару пришлось тщательнее выбирать места для ночлега. Крупная, побольше вороны, клювастая и сильная птица была серьёзным противником, не то что разные там чижики с канарейками или заоконные воробьи. Так что до открытых схваток и членовредительства дело не доходило. За исключением таинственных ночных событий, когда в дальней комнате что-то с грохотом рушилось – под не всегда цензурные вопли Кошмара и сиплые завывания Гуталина…

Однажды хозяйке кота понадобилось куда-то позвонить. Но только она воткнула телефонную вилку в розетку, как аппарат, заставив вздрогнуть, заверещал у неё прямо в руках. Марина поспешно сняла трубку:

– Да?..

– Анну Ильиничну Смолину, – сказали из телефона. И добавили по-французски: – S’il vous plait.[64]

– Une minute,[65] – рефлекторно вырвалось у Марины, на пятёрки учившей французский в школе и в институте.

Она зажала горстью микрофон трубки и крикнула в кухню: – Анюта!.. К телефону!.. Дед какой-то тебя…

Аня, вяло колупавшая на кухне приготовленный Любашей салат, уронила вилку и примчалась бегом: «Дед?.. Никак Василий Никифорович?..»

– Слушаю!

– Анечка? – раздался хрипловатый голос, принадлежавший явно не Цыбуле, но тоже определённо человеку в годах. – Милая Анечка, вы меня, конечно, не помните. Ну, Приморское шоссе, машина «девятка»… и оч-чень такие несимпатичные молодые люди на «Мерседесе». Rappelezvous?[66]

Аня французского, в отличие от Марины, не знала, но он ей и не понадобился.

– Припоминаю… – выдавила она и стиснула трубку в ладони, закрывая глаза. Марина озабоченно пододвинула ей табуретку. – Д-да, да, конечно…

– Ну а я, – бодро продолжал невидимый собеседник, – тот простой российский пенсионер, на которого вы не стали наговаривать в угоду шпане. Имею честь представиться: Пётр Фёдорович Сорокин. Будем знакомы?

Аня решила брать пример с вежливых японцев, которые, даже переживая нешуточное личное горе, с чужим человеком улыбаются и смеются, чтобы не причинять постороннему дискомфорт зрелищем своей боли.

– У вас, я надеюсь, всё благополучно? – спросила она.

– Вашими молитвами, ma chri,[67] всё вашими молитвами. И машину отремонтировал, и, что главное, перед законом вышел чист аки голубь… Права вот только никак выручить не могу, ибо супостаты мои от визита в госавтоинспекцию решительно уклоняются. Так и езжу пока по филькиной грамоте. Ну да это беда временная, поправимая…

«Ещё бы им не уклоняться», – подумала Аня, и перед глазами мелькнуло ослепительное видение: она на своей маленькой красной «Тойоте» с разгону таранит чёртов «Мерсюк», и тот взрывается с грохотом, превращаясь вместе со своими обитателями в сплошной огненный шар.

– Что ж, – сказала она вслух, – очень рада за вас…

– А уж я-то как рад, – усмехнулся Пётр Фёдорович. – И знаете чему в основном?.. Что не вся у нас молодёжь подалась в эту, знаете ли, «розовую плесень». А то только и слышно – ах, мол, вокруг сплошь бандиты да проститутки, и ребятишки чуть не с детского сада туда же стремятся… Ладно, не стану вас, Анечка, стариковскими нотациями морочить… Знаете что? Как вы смотрите на то, чтобы нам с вами встретиться, посидеть в располагающей обстановке, поговорить немножко «за жизнь»?..

«Ещё не хватало», – подумала Аня. Но вслух снова проговорила совсем другое:

– Давайте… Где вам удобнее?

– Тогда я, если не возражаете, завтра часиков в шесть за вами заеду. И, конечно, молодого человека своего обязательно захватите. Ну, au revoir![68]

Аня задохнулась и медленно опустила трубку, и ей даже в голову не пришло задаться вопросом: а каким, собственно, образом симпатичному дедушке стал известен номер её домашнего телефона? Равно как и адрес, куда он за ней собирался заехать?..

– Осторожно! Чухонец!!![69] – как обычно без предупреждения завопил со шкафа Кошмар. Снялся, мазнул Аню по голове роскошным белым крылом и унёсся в сторону кухни. Следом, не сводя с попугая вожделеющих глаз, зачарованно пробежал Гуталин…

Москва. Санкт-Петербург. Россия.

В Министерство юстиции России.

В прокуратуру г. Санкт-Петербурга.

Руководствуясь полученными копиями документов по уголовному делу № 845833, а также копиями прочих документов, представленных вашей стороной, на основании распоряжения Министерства юстиции Финляндии, прокуратура г. Хельсинки пришла к выводу о необходимости проведения самостоятельной проверки идентичноси лошади по кличке «Заказ», указанной в документах, представленных вашей стороной, и лошади по кличке «Сирокко», находящейся в данный момент на территории республиканского конно-спортивного центра в г. Хельсинки. Для этой цели просим выслать кровь родителей указанного вами коня.

Сообщаем, что фотографии, представленные в качестве доказательства идентичности лошади, таковыми признаны быть не могут, так как не отражают полной картины внешних признаков лошади. Просим, по возможности, представить другие фотоснимки, а также негативы, с которых они были отпечатаны…

Простой российский пенсионер Пётр Фёдорович Сорокин заехал за Аней, как и обещал, на следующий вечер ровно к шести. Телефонный разговор с ним произвёл на неё впечатление чего-то слегка нереального; может быть, из-за этого она наполовину ждала, что «дедуля» так и не появится. Но он появился. Без минуты шесть Аня для очистки совести выглянула в окно… и увидела внизу, в проезде около дома, автомобильную крышу цвета мокрый асфальт. Делать нечего, пришлось срочно одеваться и выбегать.

В коридоре её едва не сшибли с ног. Со стороны кухни, прижав уши и пряча пушистый хвост, во всю прыть мчался Гуталин. А за ним на бреющем полёте, норовя выдрать клок шерсти из пышных серых «штанов», с боевым кличем нёсся Кошмар. В хвосте у него недоставало пера. Аня кое-как продралась сквозь цепкий клубок крыльев и лап, выскочила за дверь и уже с площадки услышала ругань Марины, спешившей к месту событий с полотенцем в руках.

Спускаясь в лифте, она всё пыталась представить себе, как будет проходить «свидание», на которое, кстати, Любаша с Мариной очень не хотели её отпускать. «А вдруг он приставучим окажется? – стращала Марина. – У нас в институте такой замдекана был, старикашка. Очень он девчонок по спинкам гладить любил, видно, от дряхлости больше ни на что уже не годился. Мы его так гладиатором и прозвали…» – «Знаешь, как говорят? Старый конь борозды не испортит, – поддержала Любаша. – Но и глубоко не вспашет…»

Аня только отмахнулась: её больше пугал другой вариант. Однажды, лет пять назад, она поехала в Колтуши смотреть какие-то соревнования, а когда всё завершилось, чисто от нечего делать отправилась навестить двоюродную тётку отца, жившую там поблизости. Тётку эту она последний раз видела ещё в дошкольные времена, и, естественно, та её не узнала. Но когда Аня отрекомендовалась – всплеснула руками, захлопотала, усадила пить чай: «Наконец-то мы с тобой, деточка, обо всём потолкуем…»

…И, быстренько выхлебав жидкий чай, принялась нескончаемо повествовать о своих знакомых старушках. Наиподробнейшим образом. Кто чем болел, кто в какой больнице лежал, кому какую сделали операцию. Приятельниц троюродной бабки Аня в глаза никогда не видала и не надеялась увидать, имена-отчества с перечнями хворей и порошков пролетали, не задерживаясь, из одного уха в другое, но побудить дальнюю родственницу к «смене пластинки» она тогда так и не решилась. Нехорошо: старый человек, выговориться охота, а пообщаться не с кем небось… «Ты, деточка, приезжай, – напутствовала её в дверях отцова двоюродная. – Ещё потолкуем…» Аня проявила позорное малодушие и больше с тех пор бабку не навещала.

В общем, «гладиатор» был пугалом не из худших. Аня, впрочем, забыла о нём с первой же минуты общения.

– Здравствуйте, Анечка! – Пётр Фёдорович не стал этак старомодно-галантно целовать ей ручку, просто пожал, и ладонь у него оказалась на удивление сильная и осторожная. И он действительно здорово смахивал на мудрого академика Лихачёва. Правда, неизвестно, была ли у почтенного филолога такая же замысловатая, как у пенсионера Сорокина, татуировка во всю кисть. Подобные татуировки многое повествуют опытному глазу о сложно прожитой жизни своего обладателя, и, правду молвить, масса народу на Анином месте тотчас удалилась бы на цыпочках, но Аня нужными познаниями не обладала и оттого никакого трепета не ощутила. Просто ответила пожатием на пожатие:

– Здравствуйте…

Другой рукой Пётр Фёдорович ловко извлёк из-за спины и вручил Ане цветок. Нет, не одинокую импортную розу в зеркальном целлофане, как сейчас дарят. Яркий махровый цветок неизвестной породы сидел на микрогазончике, устроенном в пластиковой коробочке с питательной смесью: подливай воды – и будет месяцами радовать глаз. Сорокин предупредительно распахнул перед девушкой правую дверцу машины:

– Прошу!

«Девятка» плавно тронулась, и сразу стало понятно, что за рулём сидит очень опытный и умелый водитель. Уж это-то Аня вполне могла оценить. Она, правда, не обратила никакого внимания на большой красный джип, который тихо отчалил от дальнего угла дома и пополз за «девяткой», держа подобающую дистанцию.

На выезде из двора Петру Фёдоровичу пришлось-таки изрядно покрутить руль, объезжая чудовищную, с лунный кратер размером, колдобину, и тут-то Аня присмотрелась к наколкам, густо испещрившим руки пенсионера. Она, конечно, не стала ни о чём спрашивать, но Сорокин заметил её взгляд и небрежно пояснил:

– Это, Анечка, ошибки молодости… Мне, знаете ли, однажды на Севере довелось поработать. Публика там… специфическая была, я вам доложу… Но зато на первую машину скопил! – И, видимо желая переменить тему, вдруг спросил: – А молодой человек ваш что же не пришёл? Не comme il faut.[70] Как это он вас с незнакомым мужчиной одну отпустил?..

И глянул на Аню таким орлом, что только держись, однако задорный намёк пропал впустую. Аня по глупости полагала, что вполне овладела собой, но оказалось – до первого прикосновения: снова неудержимо поднялись к глазам слёзы, захотелось выскочить на ходу из машины и удрать обратно домой… а лучше попросту удавиться. Имидж вежливой японки рассыпался ко всем чертям, она кое-как выговорила прыгающими губами:

– Он… он… больше никуда не придёт!.. Вы… остановите, пожалуйста, я пойду… извините…

– Вот как, значит. – Пётр Фёдорович и не подумал останавливать машину, резво катившую к выезду из города в ненавязчивом сопровождении джипа. Только лицо у весёлого пенсионера на мгновение сделалось очень жёстким, утратив всякое сходство с патриархом науки. Люди с таким выражением глаз обычно кончают совсем другие университеты… Как бы то ни было, Пётр Фёдорович, без сомнения, являлся в своей области академиком. И тотчас уловил, что речь шла не о банальной размолвке с ухажёром: девушка, жалко съёжившаяся на сиденье, оплакивала трагическую потерю любимого. – Вы знаете, Анечка, по Петергофскому шоссе, как я слышал, через каждые полкилометра очаровательных местечек наставили. Шашлыки там всякие разные, закуски, вино… Отчего же нам с вами там где-нибудь не посидеть, хорошего человека не помянуть…

Г. Санкт-Петербург. Россия.

В прокуратуру г. Санкт-Петербурга.

Сообщаем, что в результате проведённых исследований Главной экспертной иммунологической лаборатории Племенного отдела Министерства сельского хозяйства Финляндии достоверность идентичности происхождения лошади по кличке «Заказ» и лошади по кличке «Сирокко» составляет 67 %, учитывая наличие крови не матери, а бабки тестируемого животного. Процент достоверности признан достаточно высоким.

Для принятия окончательного решения об идентичности животного просим предъявить в прокуратуру г. Хельсинки оригиналы документов, копии которых были представлены…

Для начала снаружи резко стемнело – ни дать ни взять среди бела дня сумерки! Потом задул ветер, стало неожиданно холодно, и тут же ударил первый раскат грома. Цыбуле показалось, будто в кабинете вышибло пробки. С улицы долетел звон стекла: в некоторых домах по соседству с конторой разбились окошки – так хлопали створки, открытые настежь из-за жары.

А ещё через несколько минут грянул ливень!

Да какой! «Кабы градом не шандарахнуло, – подумал Василий Никифорович встревоженно. – Эка принялось…» Торопливо подошёл к окну, поплотней закрыл шпингалет. «Зерно-то созрело почти, – покачал в сердцах головой. – Того гляди наземь уложит… Это бы полбеды, а как из колосьев повыбивает?..» Такое тоже бывало. Трудишься, трудишься не покладая рук целое лето… И все труды – обратно в землю. Весь год впустую!

Дождик вообще-то был кстати. Люди его ждали: лето стояло засушливое. Но не такой же ливень, да ещё, Господи пронеси, с градом!.. Никакой совести «наверху»…

Последнее время Василий Никифорович сам, как та гроза за окном, метал молнии. Бухгалтерше, по привычке без стука и приглашения сунувшейся в кабинет, бумаги вернул без подписи. Сверкнул на девку глазами, пообещал круто разобраться с её безразличием ко всему, в хозяйстве происходящему. Взгрел за всебщее разгильдяйство, с её лёгкой руки расплодившееся. Обозвал на прощание курицей-клушей. Хотел было ещё «бюстгальтершей», разъязви её в душу… но вовремя сдержался. И хорошо, что сдержался. Девка была вправду фигуристая, вдруг обиделась бы всерьёз…

Зато под горячую руку наорал на секретаршу. Она, по счастью, была женщина опытная, умная – всё поняла. Смиренно выслушала и тихо пошла из кабинета. Лишь перед дверью, до глаз прикрыв лицо папкой «На подпись», оглянулась на разошедшегося начальника и улыбнулась. Губ не было видно, но выражение глаз Василий Никифорович рассмотрел… Секретарша закрыла за собой дверь, а Цыбуля вдруг понял, что больше ему в конторе делать нечего, а то, не ровен час, камня на камне здесь не оставит.

Схватил портфель, сдёрнул с вешалки неизменную соломенную шляпу… стремительно пронёсся через приёмную, бросил на прощание:

– Я уехал! Если чего – дома!

И только дверь бухнула. Или новый грозовой раскат ударил на улице?..

– Полетел гром на тучу, – прокомментировала отбытие начальника мудрая секретарша. И сняла телефонную трубку: – Марьяна Валерьевна? Твой домой покатил. Страсть не в духе сегодня-а-а…

На улице было так темно, что Василий Никифорович сразу включил у «Нивы» фары. То справа, то слева иссиня-чёрное небо снизу доверху вспарывали сполохи молний – и одновременно взрывался гром. Так, словно над станицей лопалась и трещала самая ткань мироздания!

Цыбуля даже посидел неподвижно в машине, сквозь потоки льющейся по стеклам воды созерцая небывалое величие природы. Которую человек то и дело самонадеянно заявляет, что покорил…. Затем тяжело вздохнул и включил передачу…

После короткого ужина, прошедшего в полном молчании (Марьяна Валерьевна на цыпочках хлопотала вокруг мужа), Цыбуля ушёл к себе в кабинет. Час был не поздний, уличное освещение, несмотря на темень, ещё не включили, и лампочка на столбе – любимая вдохновительница Цыбулиных мыслей – не горела… Василий Никифорович стоял у окна и смотрел в грозовой сумрак, где, постепенно удаляясь в степь от станицы, полыхали в небесах бело-голубые разряды. Они были похожи на тонкие кривые стволы очень рослых деревьев с обнажёнными корнями, тянущимися к земле. Вспышки выхватывали из темноты клубящиеся кроны чёрно-фиолетовых туч…

Гроза уходила, но ливень, которому давно полагалось закончиться, не прекратился. Он перешёл в нудный, холодный дождь, и сильные порывы ветра косо швыряли его в оконные стёкла. Вниз текли вялые ручейки… Такая погода никак не способствовала перемене настроения к лучшему. Накопившееся раздражение отказывалось утихать. Василия Никифоровича холодило, знобило, трясло…

Он не слышал, как приоткрылась дверь за спиной. Вошла Марьяна Валерьевна. Ступая тихо, чтобы не расплескать, она несла стакан крепкого, горячего чая, как всегда обёрнутый полотенцем.

– Василий, чайку?..

Цыбуля от неожиданности вздрогнул:

– Заикой когда-нибудь сделаешь…

Марьяна Валерьевна с облегчением заулыбалась:

– А как иначе вас, мужиков, самих из себя вытащить можно? Только неожиданностью, только с налёту! – Она поставила стакан на стол и подошла к мужу. – Запрётесь вот, замкнётесь и ждёте, когда само отболит… А вдруг не отболит, а отвалится? За вами, мужиками, глаз да глаз нужен. Вы народ слабый…

Василий Никифорович отвернулся к окну и продолжал вглядываться в темноту, привораживавшую далёкими вспышками.

– Бабе чего? – продолжала Марьяна Валерьевна. – Она свою беду слезами выльет – и дальше пошла. А вы? В себе копите, потом на людях срываете. А тебе так не гоже! Ты командир у нас. Голова! Что получается, когда голова больная? Пей давай! Пока не остыл!

Цыбуля слушал жену не перебивая. Такие плавные, задушевные голоса бывают только в сельской России; в других местах не найдёшь. Он ласкал, убаюкивал душу… Первый раз за весь день у Василия Никифоровича что-то помягчело и отпустило внутри. Он подошёл к столу и, взяв закутанный полотенцем стакан, сделал большой глоток. Так другие люди пьют валерьянку или нитроглицерин. Медленный тяжёлый комок покатится внутри, смывая тяжесть и боль… Цыбуля поставил стакан, подошёл к жене, обнял её за плечи и притянул к себе:

– Валерьяновка ты моя…

– А то. – В её голосе пробудилась весёлая лукавинка, которую он так любил. – Знали родители, какое отчество дать…

Они стояли обнявшись на фоне сумрачного окна, в котором уже редкие и неяркие молнии вспыхивали далеко-далеко. Два пожилых человека, всегда готовые прийти на помощь друг другу. Без просьбы подпереть плечом, отдать всё – лишь бы другому стало пусть на секунду, но легче… Зря говорят, будто с возрастом проходит любовь. Она не проходит…

За окном на столбе неожиданно вспыхнула лампочка. Марьяна Валерьевна нашла её взглядом.

– Слышь? Пойдём, Василь, посидим… потолкуем… а?..

По-прежнему в обнимку они прошли через кабинет к большому дивану.

– Худо мне, Марьянушка… – глухо проговорил Василий Никифорович. – Сергуня наш… И Заказ… Всё из рук валится… на народ швыряюсь… как пёс цепной стал. Сам чувствую, что негоже, а не могу… Смириться не могу…

Марьяна Валерьевна молчала. Держала его руку в своей.

Через некоторое время Василий Никифорович заговорил снова:

– По мне, рано у нас смертную казнь хотят отменить… Вот люди рассказывают, как теперь в Туркмении стало: первый раз украл – отрубают подлецу руку. Кисть. Хочешь дальше воровать? Пожалуйста. Ещё другая рука есть. И ноги… и голова… То-то, говорят, красть у них теперь совсем перестали. Машины на улицах на ночь не закрывают. А у нас? – Он тяжело замотал головой, потом снова посмотрел на жену: – Вот Сергуню убили, и никому ничего… А коня хоть нашли, да попробуй верни… Парень за него жизни не пожалел…

Взгляд Цыбули был устремлён на далёкую рукотворную звёздочку, светившую за окном. Марьяна Валерьевна тихо гладила его руку, лежавшую у неё на плече. Родное тепло жены успокаивало, помогало раскрыться озлобленной, готовой себя и весь белый свет проклянуть душе…

– Где правда? Где человеческая справедливость? Марьяна, сил больше нет!.. – Он помолчал, и в голосе зазвучало пронзительное отчаяние: – А может, и Бог-то с ним, с конём этим? Одного родили – и другого когда-нибудь родим?.. Я же не такой старый ещё. Хватит силёнок всё с начала начать?..

Так говорят о безвременно утраченных детях. О самом дорогом… О кровинке своей…

У Марьяны Валерьевны вдруг сильно защемило слева в груди. Женское сердце… Не обманешь его. Чует оно боль близкого человека. И своей болью отвечает…

– Всё обойдётся, Вась. Вот посмотришь. Всё обойдётся…

А что должно было обойтись? Если парня, по-отцовски любимого, загубили?.. Самого ранили насмерть, дело целой жизни отняв?..

Но Марьянина рука гладила и гладила его руку:

– Всё обойдётся… Всё уляжется, милый…

И Василий Никифорович оторвал взгляд от лампочки за окном, посмотрел нежданно помягчевшими глазами, поцеловал жену в лоб:

– Эх, Марьянушка…

И вдруг Марьяна Валерьевна встрепенулась:

– Слышь, Василь! А помнишь, как к нам собутыльник твой приезжал?

– Кто?..

– Ну этот. Из Швеции. Внучка с ним была… Ты кобылку ещё им подарил. Фа… Нотку. Ну, вспомнил теперь? Имя у него ещё чудное такое… Сам говорил, на русский лад всё равно что Ваня…

– Йон, что ли?

– Вот-вот! Йон, точно. Что ж ты ему-то не позвонишь?

Василий Никифорович только вздохнул:

– А чего ему звонить? Он нам не подмога. Он в Швеции живёт, а лошадь в Финляндии…

Если честно, Василий даже не знал, где теперь Йон, чем занимается… да и, так-то говоря, – жив ли вообще. После памятного визита «собутыльник», конечно, сразу ему написал, прислал фотографии устроенной на новом месте Фасольки. Цыбуля ответил… а потом переписка заглохла. Давно уже. А в их с Йоном возрасте несколько лет – срок огромный…

Марьяна Валерьевна тем не менее выбралась из-под мужниной руки и устремилась к серванту, где в нижней тумбочке хранились семейные фотоальбомы и всякая домашняя канцелярия. Вот папка на «молнии», куда она складывала разные полезные документы: паспорта телевизоров, холодильника, оплаченные квитанции, свидетельства о рождении, аттестаты… многих и многого уже на свете-то не было, а бумаги продолжали храниться…

– Вась, слышишь? Нашла! Красивая какая… – Марьяна Валерьевна щёлкнула дверцей серванта и вернулась в кабинет, с торжеством неся маленький, весь в золотых геральдических вензелях, картонный прямоугольник: – Йон… фон… Ишь, важный! Ски… Скьёль… Вась, как он читается?

– Шёльдебранд.

– Я и говорю – важный. Вась, тут его домашний номер и факс! На, позвони! У них, у генералов, связи знаешь какие… Хоть присоветует чего!

Василий Никифорович поднялся: «А ведь права – попытка не пытка…»

Он взял у неё из рук бумажный прямоугольник визитки и долго смотрел на него, задумчиво хмурясь.

– Ты знаешь, Марьяша… а не буду я, пожалуй, ему звонить…. Я лучше съезжу к нему.

– Вот и правильно, – тут же поддержала супруга. – Он тебя, помню, в гости всё зазывал. Съезди, родимый. Развеешься, погостишь… На жизнь ихнюю, шведскую, посмотришь. Оно глядь, и дела порешаешь… По телефону-то как? Трубочку положил и забыл. А в глаза друг дружке глядючи… Мужик он, помню, справный, решительный… Чтобы вы с ним да финнов не одолели? Ещё верхом на Заказе этом домой прискачешь… Езжай, родимый. А я вещи тебе соберу. Когда ехать думаешь?

– А завтра и отправлюсь, – окончательно обрёл решимость Цыбуля. – Дорога не ближняя: пока до Москвы… Хотя нет! Лучше я через Питер рвану. – Лицо у Василия Никифоровича вдруг вновь стало каменным: – Там Сергуню… Надо всё поподробнее разузнать… Аннушку навестить обязательно… Да и к границе шведской поближе!

– Вась, у тебя визы нет.

– Ну, это мы в конторе завтра решим, – отмахнулся Цыбуля. Перевернул визитку, взглянул на карандашные буквы, вдавленные в картон твёрдым почерком Йона: – Не стёрлись!

Там, на обороте, стоял адрес электронной компьютерной почты. [email protected]. Несколько лет назад это казалось Василию Никифоровичу полной абракадаброй.

– Завтра… Слышь, Марьянушка, времени у нас сколько сейчас?

– Да полдесятого. А что?

– А попробую-ка я прямо сегодня с Йоном связаться… Кто его знает… Вдруг адрес не изменился… и как раз компьютер включён?..

Цыбуля подошёл к телефону. Секретарша, давно вернувшаяся со службы, узнала его голос немедля:

– Что случилось, Василь Никифорыч?..

Она помнила, как бушевал он в конторе, и, прямо скажем, малость струхнула.

– Люсенька, ты не могла бы к конторе сейчас?.. Компьютер включить? Мне кой с кем бы по электронной почте связаться…

– Да чего ж? – сразу успокоилась секретарша. – Через пять минут буду. Вас когда ждать?

– Сейчас буду… – Цыбуля чуть не положил трубку, но вовремя спохватился: – У дочки твоей по английскому какая отметка?

– Пятёрка… А что, Василь Никифорыч?

– Да вишь… послание-то мне по-английски… Захватишь, может, дочурку? Гостинец с меня…

Дочка-девятиклассница не подкачала. Видно, недаром Василий Никифорович когда-то зазвал в Михайловскую хороших учителей… Письмо, составленное по всей премудрости английского языка, улетело во всемирную сеть, и мудрая секретарша отправилась ставить чайник: электронная переписка – дело обычное, но почему-то все волновались… Девочка осталась за монитором. Может быть, за такие заслуги ей после чая разрешат поиграть?.. Но не успела её мать выйти из кабинета, как сзади раздался взволнованный голосок:

– Мам, мам… ответ пришёл!

Цыбуля уже заглядывал ей через плечо. Секретарша вернулась, быстро щёлкнула мышью…

– «Бесконечно рад, – перевела девочка. – Жду! Обязательно сообщи дату приезда. По поводу визы не беспокойся – сегодня же отдам распоряжение в наше консульство в Петербурге. Если надо, продублирую по месту жительства…»

А подпись послание завершала такая, что юная переводчица поперхнулась:

– Гоф-штал-мейстер Его Величества короля Швеции Карла Шестнадцатого Густава… генерал-майор… барон фон Шёльдебранд!!!.. Дядя Вася, гофшталмейстер – он кто?..

Обратно домой Василий Никифорович влетел радостный.

– Всё в порядке, Марьянушка. Еду!!!

– Ну и слава те, Господи, – с облегчением перекрестилась жена. – Пойду чемодан собирать. Тебе рубашек сколько? А штанов?.. Брюк, спрашиваю, сколько положить? Не холодно там? Может, свитер, что я связала? Не покупной небось, не замёрзнешь… А костюм, Вась? Вдруг тебя королю ихнему представить захотят? Как тогда королеве английской…

Знаменитому костюму перевалило за двадцать. Тому самому, от «Джона Сильвера». Двадцать лет назад Василий Никифорович впервые надел его – и с тех пор вынимал из полиэтиленового пакета раза четыре. Последний – когда в Верховный Совет вызывали, вручали правительственную награду… Хоть и висело у него в гардеробе немало других костюмов, для торжественных случаев сберегался именно этот.

– А моль не поела?..

Перед нестареющим «Сильвером», как выяснилось, оказалась бессильна и российская моль, и веяния переменчивой мировой моды. Вот что значит английский консервативный классический стиль!

– Хорош! Прямо Жириновский, – залюбовалась мужем Марьяна.

– Тьфу! – Василий Никифорович Жириновского не одобрял.

– А в дорогу в чём? – Марьяна деловито рылась в шкафу.

– А в джинсах! – решил Василий Никифорович.

Настал Марьянин черёд плюнуть:

– Очумел, старый? Тёртые, драные… Ты ж в приличную страну едешь! Люди скажут, гопник из России явился! Бомж!

– У них там, – усмехнулся Цыбуля, – именно в таких миллионеры и ходят…

– А!.. – безнадёжно махнула рукой Марьяна Валерьевна. Если муж что решил, спорить с ним бесполезно. И на том спасибо, что ожил…

И джинсы отправились в чемодан. Хоть и не признавала их Марьяна, а сложены были как надо – по швам.

«Хорошо, стрелок не нагладила…» – подумал Цыбуля.

То же самое подумала и Марьяна Валерьевна, добавив про себя: «Вот бы где шуму было…»

…Чемодан лежал на заднем сиденье верной директорской «Нивы». Василий Николаевич крепко расцеловал жену и устроился на непривычном для себя пассажирском месте. За рулём сидел молодой парень: надо же будет кому-то пригнать машину назад!

– Давай. – Цыбуля захлопнул дверцу. – Поехали. Не лихачь только. Не люблю…

Последний раз взглянул на жену и целеустремлённо уставился в лобовое стекло. Марьяна Валерьевна стояла на крыльце, прижав к груди руки… И только когда машина скрылась за поворотом, по-бабьи смахнула слезинку. А как же? В такую даль проводила…

Машина миновала знаменитую «триумфальную» арку, и через полчаса по сторонам потянулись места вовсе малознакомые. Обсаженное пирамидальными тополями шоссе стелилось, сколько хватал глаз, почти без подъёмов, спусков и поворотов. На дороге все следы вчерашнего ливня давно высохли, но листва тополей, вечно сероватая от дорожной пыли и беспощадного солнца, казалось, воспрянула и заблестела тёмно-зелёным. Кое-где сразу за тополями начиналась степь. Она уходила вдаль до самого неба, и волны бежали по высокой траве, по колосьям посевов. Одна за другой, одна за другой – в бесконечность… Травы переливались на ветру, меняли цвет, вздыхали, шептались и нежно обнимались друг с дружкой… Василий Никифорович смотрел на них и насмотреться не мог. Этим зрелищем он мог любоваться часами, сутками. Всю жизнь…

Он сощурился, вглядываясь в горизонт, и ему показалось, будто по самой границе земли и неба крылато проскакал легконогий табун…

На самом деле в мировой паутине «Интернета», связавшей друг с другом сотни тысяч компьютеров, можно найти всё, что угодно. От подсказок по экзаменационным билетам до свежей информации о заговорах инопланетян – куда там «Секретным материалам» со Скалли и Малдором!.. Есть всё, надо только знать, где искать. Вот хочешь, чтобы тебе Библию с любого места хорошо поставленным голосом почитали? Пожалуйста. А хочешь с птичьего полёта взглянуть на панораму вечернего Осло? Щёлкни кнопочкой мыши…

Есть и более серьёзная информация, но её берегут от постороннего глаза, и любители взламывать секретные пароли могут не беспокоиться. Кодирующие ключи там такие, что компьютеры от них сходят с ума, а спецслужбы всех стран вот уже несколько лет рвут на себе волосы – и как только допустили, чтобы подобное было изобретено, да ещё и распространилось!.. Ни тебе в чужую переписку залезть, ни частное письмо прочитать – это куда же годится?!. А главное – прежде, чем расшифровывать, недотрогу-информацию ещё надо запеленговать. Попробуйте отыскать лист в обширной тайге. Песчинку в пустыне Сахара…

«Здравствуйте, дорогой друг!»

«Здравствуйте, Аналитик. Ну и чем сегодня порадуете?»

«Порадую или нет – это вам, конечно же, решать самому. Наш общий знакомый и мой благодетель просит вас поставить точку в одном важном для него деле… Проблема приобрела остроту уже некоторое время назад, когда нашему знакомому была нанесена жестокая и незаслуженная обида, а совсем недавно чашу его терпения переполнила, так сказать, последняя капля. Не согласитесь ли принять к сведению следующую информацию? Уже несколько лет в поле его зрения находится одна девушка, Анна Ильинична Смолина…»

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

…Оборотень. Сказка. Легенда…...
Это мир, в котором технологии соседствуют с чёрной магией.Это мир, в котором обычный уголовник может...
Они – крутые парни, развлекающиеся охотой на людей – бомжей,нищих… По однажды они сделали ОЧЕНЬ БОЛЬ...
Если в один день человек выдает замуж свою бывшую невесту, обзаводится говорящим попугаем с вампирск...
Каждый человек уникален, а уж обладатель знака Дарго – и подавно. Сергей Воронцов, получив когда-то ...
Посещать сомнительные заведения небезопасно всегда и везде – и в настоящем, и в будущем, и на Земле,...