Из Америки с любовью Серебряков Владимир

Профессор заговорил. Слушать его было трудно – он увлекался, постоянно начинал торопиться, глотать слова и звуки; я перебивал его, просил «помедленнее», он кивал, сбрасывал темп и снова начинал разгоняться. Вдобавок изъясняться понятно для не посвященных в тайны высшей математики он не умел либо не утруждался, а потому теоретическая основа его выкладок доходила до меня через два слова на третье, если доходила вообще.

Но и того, что я понял, хватило.

Профессор утверждал, что видимая, осязаемая реальность – всего лишь иллюзия. Каждое событие в рамках квантовой теории порождает, как он выражался, «виртуальный мир». Время, которое мы привыкли представлять линейным, оказалось ветвящимся наподобие речной дельты. И лаборатория в Арлингтоне занималась проникновением в эти боковые – с нашей точки зрения – ветки времени.

Анджей вмешался, заявив, что по словам профессора выходит, будто каждое движение пылинки на ветру порождает свой особый мир. Профессор замахал руками. Что вы, что вы! Во-первых, каждая ветка времени, каждый мир обладает определенной гибкостью. Незначительные изменения не нарушают его «причинной связности». Во-вторых, далеко не все ветки нам доступны – срабатывают какие-то резонансные эффекты. Так что реально проникнуть пока удалось лишь в несколько миров – их он и называл «патахронами», – и все они отличаются от нашего довольно сильно.

Я попросил поконкретнее.

– Что ж, – профессор откашлялся. – Если поконкретнее, то мы достаточно подробно изучили четыре мира, после чего сосредоточились на одном. Для первого точку расхождения нам установить так и не удалось, поскольку он весь покрыт радиоактивным льдом. – Он для разнообразия помолчал, наслаждаясь эффектом. – По-видимому, там разразилась всеобщая война с массовым применением ядерного оружия. Второй – это вариант нашего мира, но с существенными отличиями: Соединенные Штаты в нем раскололись на несколько государств, а результаты Второй мировой были значительно менее определенны. Как следствие – замедление прогресса, многочисленные мелкие конфликты. Не очень приятный мир. От нашего он ответвился где-то в области 1910 года.

Я мысленно проклял профессора и всех его предков. Вот же типичный американец. Его страна – пуп Земли, а во всем остальном мире хоть трава не расти.

– Третий, – продолжал профессор, – это мир нескольких соперничающих националистических диктатур. Историю там переписывают по три раза на дню, и установить, откуда взялся это кошмар, мы не смогли, однако, по косвенным данным, точка расхождения находится тоже в начале века.

И, наконец, четвертый. Точка расхождения – самое начало века, год девятьсот четвертый или девятьсот пятый В этом мире монархия в России была свергнута, и власть захватила группировка радикальных социалистов. На данный момент этот мир поделен между Россией и Соединенными Штатами, причем США постепенно побеждают. Из всех четырех – это единственный вариант истории, в котором человек достигает Луны.

Пришла мне пора тихо свистеть сквозь зубы. Мне трудно было представить себе Соединенные Штаты мировой державой, но в истории и не такое случалось.

А выводы делались почти что сами собой.

– Все эти миры отделились от нашего в девятисотых годах, – проговорил я.

– Верно, – согласился Талбот. – Резонансные эффекты размазывают точную дату, но узловой точкой, полагаю, можно назвать год девятьсот четвертый. Все остальные расхождения являются более поздними.

– Значит, должны быть и более ранние узловые точки? – уточнил Анджей.

– Да. Мы примерно установили даты для нескольких из них. Это самое начало XVIII века и середина века XV.

– Подойдите сюда! – внезапно воскликнула Кейт. Анджей немедленно кинулся к ней, я остался стоять, не выпуская профессора из виду.

– Сергей, вам тоже стоит на это посмотреть, – сообщил Заброцкий через секунду.

– Кажется, ваши сообщники, – не без ехидства заметил профессор, – нашли мой ящик с экспонатами.

Я медленно отошел к столу. Кейт и Анджей вытаскивали из большой картонной коробки предметы, за которые любой музей отдал бы все, включая души персонала, если бы только куратор смог поверить в их реальность.

Первой шла небрежно перевязанная пачка банкнот разного размера, разных достоинств и стран. Некоторые были американскими долларами – по-видимому, из нескольких миров, потому что заметно отличались и от привычных мне, и друг от друга. Остальные происходили из других стран и выглядели очень чудно. На английских монетках вместо тонколицего Вильгельма IV красовалась надменная женщина средних лет – если верить надписи, ее королевское величество Елизавета Вторая. Оставалось гадать, то ли у Эдуарда VIII в том мире не было сыновей, то ли история совершила какой-то выверт. Вдобавок сами монеты были какого-то странного достоинства. Французские деньги вообще не походили на наши аналоги. Ни южнокитайских, ни российских монет или банкнот я не нашел, однако в отдельном конвертике обнаружились несколько интересных купюр с надписями на русском – рубли, но хождение имеющие в государстве, называемом Союз Советских Социалистических Республик. Купюры все были очень большого достоинства. Я почти не удивился, увидев на них портрет своего двоюродного дедушки.

– Знаете, Сергей, – заметила Кейт, – а вы на этого джентльмена немного похожи.

– Да нет, – возразил ей Анджей, подметив, очевидно, как я изменился в лице, – ничуть не похож. Разве что бородкой.

Умный все-таки парень. Мне меньше всего хотелось состоять в родстве с человеком, «украсившим» Московский Кремль пифагорейскими звездами вместо державных орлов.

На других купюрах г-н Ульянов изображался вместе с мистером Стильманом – очевидно, в том мире грузинский прохиндей не стал бежать в Америку – на фоне футуристического небоскреба. Вместе с ними лежали банкноты совершенно фантастические – песо Королевства Испания, злотые Польской Народной Республики (при виде их Анджей заверещал от восторга), доллары какого-то Демократического Альянса и Республики Техас.

Кроме денег, в ящике лежали газеты – все американские, но трех разных миров. Их я отложил в сторону, хотя некоторые заголовки показались мне завораживающе-ужасными. А под газетами…

Под газетами лежала автоматическая винтовка.

– Интересная какая модель, – пробормотал Анджей.

Я молча кивнул. Похоже на наши «сударевы», но спутать нельзя никак – другая конструкция затворной коробки, ударного механизма. Упрощенная модель. Для массовой штамповки. Такую с руками оторвали бы в довоенной армии – когда винтовок требовалось много, а стоить они должны были дешево. Хотя нынешним штатникам тоже пригодится – «галки» и «ремингтоны» никак не подходят на роль универсального оружия для армии, формируемой рекрутским набором.

– О, смотрите! – оторвала нас от раздумчивого созерцания Кейт. – Тут еще коробка.

Во втором ящике, полупустом, валялись граммофонные пластинки и всякая бытовая мелочь – зажигалки, счетчики, проспекты, не всегда отличимые от наших. Кейт наметанным взглядом отыскала в этой груде модный журнал, гарпией накинулась на него, открыла и тут же захлопнула с видом девочки, которой гадкие гимназисты подсунули в пенал мышь.

– Господи, – проговорила она с чувством. – И они там это носят?

Андрей отобрал у нее журнал и посмотрел сам.

– Видимо, носят, – подтвердил он. – Интересно было бы пройтись там по улице. Бесплатный стриптиз.

На мой взгляд (я не удержался, глянул через плечо), они слегка преувеличивали.

– Мужлан! – прошипела Кейт, однако глаза ее как-то нехорошо блеснули. – Похабник!

– Угу, – подтвердил Андрей. – Сибирский медведь, никакой культуры.

– Все это, конечно, очень интересно, судари мои, – прервал я их пикировку. – Но я предлагаю собрать кое-что из экспонатов и поскорее избавить профессора Талбота от нашего общества.

– Буду признателен, – поддержал меня профессор.

Андрей вытряхнул содержимое из второй коробки прямо на стол перед ним, отчего почтенный старец впал в ступор, и принялся перебирать эту груду. В ящик полетели штук шесть граммофонных пластинок – по какому принципу он их отбирал, не представляю, потому что классической музыки там точно не было. Кейт воровато оглянулась, прицельно выдернула свой журнал и отправила вслед.

Втроем мы довольно быстро доверху набили коробку экспонатами. Я налегал на газеты, Анджей, не устояв, прихватил польские злотые, Кейт – еще какую-то ерунду. Одним словом, профессору оставалось только постанывать от ужаса.

– Ну вот, – подытожил я, когда свидетельства богопротивных опытов (а иначе я не мог назвать то, что творилось в этой лаборатории) наполнили ящик. – Теперь пора уносить ноги. Хотя до этого ответьте на пару вопросов, профессор.

– Сколько угодно. – Поняв, что трогать его не станут, Талбот впал в расслабленное благодушие.

– Для чего все это?

Профессор поник.

– И вы туда же? – вздохнул он. – Я трачу драгоценные нервные клетки, объясняя важность фундаментальной науки этим имбецилам в опереточных мундирах, – очевидно, имелись в виду минитмены, – а вы спрашиваете о том же. Возможно, открытие патахронов – это величайший научный прорыв со времен Эйнштейна! Один только обмен научными достижениями мог бы окупить все расходы на поддержание деформирующего поля…

– Это та установка под геодезическим куполом? – догадался Андрей.

– Именно. – Старикан с одобрением покосился на него. – Только там – убогое подобие. Настоящий деформатор должен был позволить открывать порталы в радиусе сорока миль! А этот едва пять захватывает.

– Порталы… – Я попробовал непривычное слово на вкус. – Ворота в иные миры?

– В патахроны, – поправил меня Талбот. – Это ведь не просто чужие миры – они имеют с нашим общую историю, общее прошлое. Это мы, какими мы могли бы стать. Представьте, чему мы могли бы научиться у них!

Наивность этого умного, казалось бы, человека меня поразила. Он отдал свое творение людям, которые, как Бурбоны, «ничего не забыли и ничему не научились», и ждал, что они начнут тащить из патахронных миров чистые знания. Я был уверен, что они употребили эту установку отнюдь не на благо людям.

– А вы знаете, для каких, как вы выразились, сомнительных политических целей пытаются применить вашу машину? – осведомился я.

– Нет, – покачал головой Талбот. – Этим занимается сенатор Аттенборо, это его затея. Но едва ли это что-то серьезное. Машина не доработана, порталы едва пропускают человека.

– Если я правильно вас понял, – медленно проговорил я, – ваш деформатор может открыть ворота в патахрон в любом месте в радиусе пяти миль от лаборатории, и в эти ворота может пройти человек?

– И не один, – подтвердил профессор. – Просто ворота узкие и низкие.

– Спасибо, – вздохнул я, – больше вопросов нет. Профессор, подскажите, где бы вас запереть, чтобы вы не подняли тревогу раньше времени?

– Моего слова вам, конечно, будет мало? – без особой надежды поинтересовался Талбот. Наверное, он вычитал эту фразу в авантюрном романе.

– А вы на моем месте поверили бы? – ответил я вопросом на вопрос.

– Тогда, если можно, в уборной, – смущенно пробормотал профессор.

– Коллега, проводите, – скомандовал я. Андрей предупредительно подхватил старика за локоток да так и вывел за дверь. Кейт усмехнулась.

– Суровый вы человек, мистер жандарм, – заметила она. – Оставить пожилого человека на ночь просиживать холодный унитаз…

– Суровый? Я? – в тон ответил я. – Да что вы! Он ведь до сих пор жив. И кстати, – добавил я уже серьезно, – я не жандарм, а агент по особым поручениям.

– А какая разница? – отмахнулась Кейт.

– Такая же, как между следователем по особо важным делам и постовым полицейским, – объяснил я. Андрей вернулся, ухмыляясь до ушей.

– Мистер Талбот не заскучает, – сообщил он. – У него там книжная полка.

– Хокинг и Данне? – понимающе кивнул я.

– Нет, – покачал головой Заброцкий, – Смит и Мервин Пик.

Я попытался представить себе характер человека, читающего «Горменгаст» в уборной. У меня не получилось.

– Пойдемте отсюда, господа, – вздохнул я.

Как мы выбирались с территории, я описывать не стану – совершенно ничего примечательного с нами за это время не случилось. Как вошли, короче говоря, так и вышли.

Коробку с уликами мы закинули в багажник, к чемоданам. Садовый инвентарь я, после краткой борьбы с совестью, разрешил бросить на месте преступления.

– Куда едем теперь? – поинтересовалась Кейт, садясь за руль.

– Не знаю, – вздохнул я. – Возвращаться к вам – нелепо. Ехать к сенатору сейчас… Боюсь, пока мы доберемся до этого Манассаса, пока найдем виллу, его уже известят о случившемся и пробраться к нему станет сложновато. Кроме того, сама затея вызывает у меня неприязнь. – Я глянул на часы, потом – на небо, затянутое непроглядными тучами. – Мне даже в посольство ехать страшно. Думаю, мистер Брант освободился достаточно давно, чтобы его соратники торчали там плотным кольцом.

– Им и не надо, – сообщила Кейт. – Вокруг вашего посольства стоят демонстранты. Уже второй день стоят. Требуют вернуть Аляску и приплатить за прокат.

Держу пари, не случайно они там размахивают плакатами.

– Тогда я бы предложил вообще покинуть Вашингтон и его окрестности. Хотя бы на день. Ничто так не деморализует противника, как отсутствие сопротивления.

Тактика, достойная Фабия. Если кто хочет обвинить меня в трусости, прошу.

Кейт моя идея очень понравилась. Андрей поморщился, но ссориться не стал, и мы втроем забились в салон, чтобы кое-как развернуть на заднем сиденье нашедшуюся в «бардачке» карту.

– Куда поедем? – спросил я у Кейт.

– Да в любой городок, – ответила она отрешенно, изучая редкую паутину дорог. – Вот, по берегу Чесапикского залива, тут их много – Джефферсонс-Бич, Санни-Бич…

– Ой! – воскликнул Андрей. – Хочу в Варшаву!

– А не далековато? – иронически вопросил я. Оказалось, зря усмехался.

– Нет, Сергей, смотрите! – Андрей азартно ткнул пальцем в карту. – Тут есть город Варшава. Двадцать тысяч жителей, центр округа. И всего сто шестьдесят километров. Хочу в Варшаву!

– Зачем? – изумилась Кейт.

– С таким названием там могут жить только поляки, – объяснил ей Заброцкий. – Спорим на двадцать долларов, что я там найду родственников?

– Ты же говорил, что все твои родственники в Сибири! – возмутилась Кейт.

– Не все, – гордо ответил Андрей, – а только ближайшие. Есть еще виленские Заброцкие, и краковские, правда, это Шпых-Заброцкие. Так что если кого-то и сюда занесло, я не удивлюсь.

Я не стал спорить, хотя здорово сомневался, что, например, в городке со смешным названием Немецкий Угол проживали исключительно пруссаки.

– В Варшаву так в Варшаву, – согласился я. – Три часа езды – не крюк. Как лучше ехать, Кейт, по первому шоссе или по девяносто пятому?

Кейт поводила пальцем по карте.

– По девяносто пятому, – решила она. – Все курортные городки на берегу сейчас пустуют, машин на дороге почти нет. А первым ближе не будет.

– И давайте я сяду за руль, а вы подремлете сзади, – предложил я. – У вас была тяжелая ночь, а мы привычные.

Арлингтон, штат Виргиния,

29 сентября 1979 года, суббота.

Анджей Заброцкий

– Кейт, – поинтересовался Щербаков, – это называется счетчик горючего? Я правильно понял?

– Он самый, – отозвалась Кейт с заднего сиденья, нагибаясь вперед и опираясь мне на плечо.

– Тогда, судя по этой стрелке, бензина нам осталось километров на пятнадцать, не больше, – заключил мой старший товарищ. – Дальше придется толкать авто самим.

– Проще заехать на бензоколонку, – предложил я.

– Не уверен, что здесь примут мою нобелевскую карточку, – вздохнул Щербаков. – А банковскую – тем более. Но дальше ехать надо, а бензин на исходе.

– Судя по карте, через пару миль будет какой-то городок, – сообщил я, сражаясь с бумажным полотнищем. – То ли Стаффорд, то ли Статфорд, не разберу, мелко напечатано. Наверняка там есть заправка. Зря мы предыдущий проехали, он вроде бы побольше был.

– И закусочная! – потребовала Кейт. – Если я не волью в себя минимум полгаллона кофе, вам придется нести меня на руках.

– С превеликой радостью, – отозвался я. – Куда прикажете?

– Сергей Александрович, – попросила Кейт, – заткните, пожалуйста, этого сибирца…

– Сибиряка, но вообще-то я поляк.

– Пока я не выкинула его из машины!

– Молчу, молчу, – поспешно сказал я. – Нем как рыба.

– Вам это полезно, – сказал жестокий Сергей, не сводя глаз с серой гадюки шоссе.

Я развернул зеркальце заднего вида и принялся с интересом наблюдать за тем, как Кейт наводит утренний шик – на мой взгляд, абсолютно ненужный, во-первых, потому, что она и так была красивее любых кинодив, а во-вторых, уж очень не вязалась эта косметика с ковбойской рубашкой и потертыми джинсами. Заметив мой взгляд, Кейт захлопнула косметичку, затем вдруг ухмыльнулась и открыла ее вновь.

– Анджей?

– Что?

– Посмотри, пожалуйста…

Я повернулся и немедленно получил в лицо облако пудры.

– А-апчхи! Ну, знаете…

– Въезжаем в город, – заметил Сергей.

А я бы и не заметил. Городок был так себе – кучка одно- и двухэтажных домишек, поверх которых возвышался обязательный шпиль местной церквушки. Типичнейший уездный городок. Чуть непривычная архитектура, и куры не ходят, а то запросто можно было бы вообразить, что перед нами какой-нибудь Гадюкин Заплюевской губернии.

Мы ворвались в это сонное рассветное царство и с визгом затормозили у коричневой хибары, которая отличалась от сарая только тем, что половину одной из стен заменяло грязное стекло. Над стеклом бледно моргала мертвенно-синяя неоновая вывеска. Рядом под навесом торчали два аляповато раскрашенных заправочных шкафа.

– Только без гамбургеров, – предупредил я Кейт. – А то я сам из кого-то гамбургер сделаю.

– Тогда горячую собаку! – огрызнулась Кейт.

Я не совсем понял, не то она правда собиралась накормить меня дохлой псиной, не то это был какой-то оборот. Сергей тем временем заглушил мотор, вытащил ключи из замка – нелишняя предосторожность в здешних краях – и двинулся в сторону хибары. Я убедился, что с «кольтом» все в порядке – патрон в стволе, предохранитель на месте, сам пистолет надежно скрыт под пиджаком, – и вошел следом за Сергеем.

При виде нашей троицы дремавший в компании десятка таких же снулых осенних мух приказчик открыл рот и, как мне показалось, попытался спрятаться под прилавок. В тот момент я не придал этому значения, решив, что парень просто чудит спросонья.

– Три чашки кофе, три горячих собаки, пакет чипсов и кока-колу, – потребовала Кейт. – И заправить машину.

– А колу-то зачем? – удивился я.

– Сейчас узнаешь, – пообещала Кейт.

– Чая хорошего у вас, я так полагаю, нет? – осведомился Щербаков, брезгливо изучая полки.

– Н-нет, – проблеял приказчик.

На мой взгляд, в магазине не было вообще ничего хорошего, кроме коробки гаванских сигар. Большая часть ассортимента состояла из жвачки, кока и прочей колы, а также шоколадных батончиков с земляным орехом. Причем яркие упаковки были ядовиты даже на вид. У нас в Уссурийске я встречал подобные раскраски только на монгольском печенье.

– Пирожков бы, – вздохнул я. – А лучше пельмешек горяченьких и под водочку.

– На завтрак?!

– Ну не на обед же!

– Знаете что, – не выдержала Кейт, – езжайте в свою Сибирь и там напивайтесь хоть с утра, хоть с вечера! А пока мы на американской земле, я бы вас попросила…

– В-ваш кофе!

– С сахаром? – осведомился я.

– Н-нет! – У приказчика определенно были нелады с речью. – С-сейчас будут горячие собаки.

«Бедная Му-Му, – подумал я. – А я думал, собак только китайцы едят».

– Обойдетесь без сахара! – заявила Кейт. – И вообще – много сладкого есть вредно.

– Милая Кейт, – ухмыльнулся я. – Открою вам по секрету страшную тайну – при той профессии, которую мы с вами столь неосмотрительно избрали, я меньше всего опасаюсь умереть от кариеса.

Щербаков задумчиво ковырял ложкой в коричневой жиже…

– Не нравится мне этот приказчик, – неожиданно сказал он по-русски. – Как-то странно он на нас смотрит.

– Ну, не выспался человек, – заметил я, – с кем не бывает.

– Кстати, а куда он делся?

– Ушел! – удивилась Кейт. – Странно.

– Вот вам, Сергей, яркий пример преимущества американского образа жизни, – усмехнулся я. – Да разве посмел бы какой-нибудь наш приказчик из Бердичева хоть на миг оставить клиентов наедине с товарами? А тут – пожалуйста. Не побоялся, что мы набьем карманы дармовой жвачкой, и потом…

– Тихо!

Где-то рядом отчетливо взвизгнули тормоза.

Я инстинктивно потянулся к пистолету В обойме, правда, всего шесть патронов, ну да ничего. Чтобы снести весь этот вшивый городишко до фундаментов, мне больше двух не понадобится. Мы, как говаривал прапорщик Филиппов, и без пушки горы ровняли.

– Только без пальбы! – предостерег Щербаков.

Ну, знаете. Начальству, конечно, виднее, на то оно и начальство, но…

Дверь с грохотом отлетела в сторону, и в образовавшуюся брешь вломились два местных копа – точь-в-точь как я сам в бытность стажером лодзенской опергруппы. Только теперь я находился по другую сторону и мог воочию оценить, насколько сие действие походит на тренажер «бегущий кабан». Не-ет, все-таки в помещение вдвоем врываться нужно так – впереди граната, а за ней ты!

Я было дернулся уйти с линии огня, но сообразил, что тут-то они меня точно шлепнут с перепугу, и остался сидеть, нацепив на лицо самую идиотскую ухмылку, на которую только был способен.

– Встать! Руки вверх! Лечь! Руки за голову!

Щербаков медленно отложил ложечку и так же медленно, не торопясь, поднял руки. Мы с Кейт последовали его примеру.

– Лечь, я сказал! – продолжал надрываться один из копов – долговязый детина в криво нахлобученной фуражке. Второй коп – кругленький толстячок лет сорока, судя по всему, никак не мог сообразить, кого из нас ему следует держать под прицелом, из-за чего дуло его револьвера все время дергалось между мной и Щербаковым. Спокойствия это дерганье мне лично совсем не добавляло.

– Только без нервов.

Я медленно встал из-за столика, опустил правую руку, осторожно, держа, словно дохлую мышь – двумя пальцами и на отлете, – выудил «кольт», еще раз убедился, что предохранитель стоит в нужном положении, опустил его на пол и отбросил подальше от себя. Нате, подавитесь. Надо будет – я себе еще достану.

Щербаков тоже разоружился. Кейт долго фыркала, потом отбросила свою сумочку вместе с пистолетом.

Долговязый коп осторожно приблизился, подобрал наши с Кейт манатки – Щербаков зашвырнул свой «кольт» куда-то под стойку, – отступил и что-то прошептал толстяку.

– Сам обыскивай! – огрызнулся толстяк. – А я прикрою.

На роже долговязого вихрем промелькнула целая гамма чувств – растерянность, злость на подчиненного, досада – и сменилась выражением твердой решимости.

– На выход! – скомандовал он. – И без фокусов.

– Я делаю толстяка, – прошептала Кейт.

Я двинулся к двери первым и сразу обнаружил интересную вещь – почти все внимание полицейских сосредоточилось именно на мне. На Щербакова они только косились, а уж мысль о том, что женщина может представлять хоть какую-то угрозу, явно никогда не появлялась в их куцых мозгах. Зато в отношении меня они, похоже, с превеликим трудом удерживались от того, чтобы не пристрелить на месте за «попытку к бегству».

Интересно, с чего бы это такое внимание? Мистер Брант, тварь, настучал, больше некому. Ну ладно, попадись мне еще. Я дошел почти до самой двери, когда сзади раздался глухой удар и сразу за ним – сдавленный вопль. Обернувшись, я успел увидеть, как Щербаков аккуратно укладывает долговязого на пол. Револьвер толстяка тусклой рыбкой сверкнул в воздухе и упал за прилавком. Кейт размахнулась и шикарным хуком правой отправила жирного копа под стойку с газетами.

– Андрей, – бодро скомандовал Щербаков, – приказчика ловите!

Я поймал брошенный им «кольт» и ринулся за прилавок.

При виде меня парнишка дико взвизгнул и ринулся бежать, на втором шаге споткнулся и рухнул на пол, чтобы быть погребенным под горой эмалированных кастрюль. Дур-рак. Я сграбастал его за воротник, выволок из-под посуды и втащил обратно в зал.

– Т-только не убивайте м-меня, – проблеял паренек. – П-пожалуйста.

Все американцы говорят так, словно у них во рту горячая картофелина, но этот, похоже, пытался проглотить цельную антоновку. Я только сейчас сообразил, что он младше меня лет на пять, а то и на все восемь, и, отчего-то смутившись, спрятал «кольт» под пиджак.

– Имя?

– Джо, сэр.

– Звание?

Глаза у парнишки округлились.

– Н-не понял, сэр.

– Ничего, это я по привычке, – успокоил я его, садясь на колченогую табуретку и извлекая из-под стоящего под прилавком ящика банку пива. – А вот скажи-ка мне, Джо…

Пшпо-ок. Банка вскрылась со звуком глушеного выстрела, едва не забрызгав меня с ног до головы.

– Варвары! – огорчился я. – Торговать теплым пивом – это преступление.

– Эй, – окликнула меня Кейт, – там веревка где-нибудь есть?

– Сейчас посмотрю! – отозвался я и повернулся к приказчику. – Так поведай мне, Джо, друг сердечный, с чего это ты при виде нас с лица спал и побег в полицию названивать?

– А-а…

– Отвечай, олень неблагородный! – рявкнул я. – А то я тебе уши бантиком завяжу и к макушке приклею!

– П-про вас с самого утра п-по радио п-передают, – выдавил трясущийся Джо.

– Да ну? – удивился я. – Не может быть! Кейт, Сергей, идите сюда. Мы, оказывается, знаменитости.

– Ну что там еще? – недовольно проворчал Щербаков, подходя.

– И что же про нас такого вещают?

– П-про побег и – и…

– Стоп! – сказал я. – Напряги свою хилую память и попытайся воспроизвести объявление поближе к тексту. Если вспомнишь все, как было, получишь шоколадку.

Джо закатил глаза так, что я было испугался, что он хлопнется в обморок.

– Вчера в семь вечера из тюрьмы Йенстон сбежали трое особо опасных преступников. Ханс Штрегер Стрелок, приговорен к смертной казни за убийство семи человек, в том числе троих полицейских, двадцать пять лет, рост шесть футов два дюйма, волосы светлые, сложения худощавого. Педро Альморадо Стиратель, приговорен к пожизненному заключению за многочисленные грабежи, тридцать два года, рост пять футов восемь дюймов, темноволосый, среднего телосложения. Мелинда О'Коннор, Ледяная Ведьма, приговорена к пожизненному заключению за мужеубийство, двадцать семь лет, рост пять футов шесть дюймов, крашеная блондинка…

– Спокойно, Кейт! – предостерег я.

– …При побеге преступники убили еще четырех полицейских и захватили оружие. Особо опасны, при задержании рекомендуется применять оружие. Награда – по двадцать пять тысяч за каждого.

– Взять живыми или мертвыми, – прокомментировала Кейт.

– А учитывая то, что мы вооружены и опасны, вариант «мертвыми» представляется оптимальным, – заключил Щербаков. – Да еще и убийцы полицейских. Это серьезно.

– Быстро они, однако, закрутились, – сказал я. – Такой прыти я от них, признаться, не ожидал.

– Ты думаешь, это Комитет? – спросила Кейт.

– А ты думаешь, что с поезда под откос и вправду сиганули трое опасных преступников? – усмехнулся я. – Hey, Miss Ice Witch, у тебя, случайно, сестры-близняшки нет?

– Все это, конечно, весьма и весьма забавно, – заметил Сергей, – но сильно усложняет нашу задачу. Я бы даже сказал, чертовски усложняет…

– А по-моему, ничего страшного, – возразил я. – Ну, подумаешь, объявили нас государственными преступниками. Ну и что? Я, конечно, заранее извиняюсь перед присутствующими представителями доблестной американской полиции, но поймать нас?! При всем уважении – шиш вам на кукуй!

– Да вы что? – изумилась Кейт. – Вы…

– Нет, ну мы, конечно, можем прямо сейчас сдаться на милость американского правосудия, – продолжал я. – Надо просто подождать, пока очнутся эти славные парни, с которыми мы так невежливо обошлись, вернуть им их, а заодно и наше, оружие и объяснить, что произошла чудовищная ошибка, что мы – никакие не Ганс Шнапс и Педро Сангрия, а вполне добропорядочные русские шпионы, зато вот уважаемый всеми Комитет, а заодно сенатор от их родного штата – банда заговорщиков, стащивших из фантастического романа машину времени.

– Проблема в том, мисс Тернер, – разъяснил Щербаков для вящей понятности, – что даже если мы и сумеем убедить местного шерифа не расстреливать нас на месте, где гарантия, что те, кто прибудет за нами, не получают жалованье от Комитета?

– И не доложат по прибытии в пункт назначения, – подхватил я, – о повторной попытке бегства трех опаснейших преступников, завершившейся для них печально.

Страницы: «« ... 2021222324252627 »»

Читать бесплатно другие книги:

Оборотень – идеальная машина для убийства? А почему бы и нет?...
…Оборотень. Сказка. Легенда…...
Это мир, в котором технологии соседствуют с чёрной магией.Это мир, в котором обычный уголовник может...
Они – крутые парни, развлекающиеся охотой на людей – бомжей,нищих… По однажды они сделали ОЧЕНЬ БОЛЬ...
Если в один день человек выдает замуж свою бывшую невесту, обзаводится говорящим попугаем с вампирск...
Каждый человек уникален, а уж обладатель знака Дарго – и подавно. Сергей Воронцов, получив когда-то ...