Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) Подопригора Борис

– Товарищ майор, у меня младший сержант Елагин идти не может – он сильно ногу натер.

Самохвалов скривился, как будто у него зубы свело. Числов отвернулся, пряча улыбку. Майор подозрительно покосился на капитана и гавкнул на Завьялова:

– Яп-понский городовой! Лучше б ты сам себе чего-нибудь натер! Еще б и скипидаром намазал! Я же говорил – запаси бабских прокладок – длинных…

– Зачем? – ошарашенно потряс головой Завьялов.

– Затем, – передразнил его Самохвалов. – Лучше стельки не придумаешь. Так, ладно… Панкевич! Панкевич!!!

От соседнего костра оторвался и подбежал Рыдлевка:

– Я, товарищ майор.

Самохвалов устало потер пальцами чуть воспаленные после бессонной ночи глаза:

– Так, Панкевич, дашь Завьялову сержанта.

Старший лейтенант переступил с ноги на ногу:

– Товарищ майор, но у меня же…

– Дай! – оборвал его ротный. – Это приказ! Этого снайпера дай. Николаева.

Панкевич побежал к своему костерку:

– Сержант Николаев!

– Я.

– Вперед. Пойдешь с лейтенантом Завьяловым.

– Есть, – спокойно ответил Тунгус и начал быстро собираться. Маугли, аппетитно лопавший кашу с тушенкой, локтем толкнул жевавшего рядом Веселого:

– Везет Тунгусу! Разведка – это круто. А мы – сначала вверх, потом – окапываться, потом – вниз. Дристня.

Веселый, у которого был день рождения, меланхолично пожал плечами:

– Тунгус под дембель медаль зарабатывает. Нормально. Ему – по-честному…

Маугли усмехнулся:

– Знаешь, у кого медаль под дембель без вопросов будет? У Конюха. Я тебе говорю. Пскопские, они – такие. Хозяйственные. Вот ни у кого не будет, а у него – будет.

Веселый примирительно махнул рукой:

– Да ладно тебе, Мау… Копытный – не такое уж говно. Он, кстати, за «Зенит» болеет. Правда, недавно начал, ну да ничего.

Через пятнадцать минут разведвзвод лейтенанта Завьялова ушел в рваный утренний туман. Четвертым за взводным шел сержант Пимен Николаев. Провожавший взвод взглядом Самохвалов вдруг подозрительно покосился на стоявшего рядом Рыдлевку:

– Левонтий, ты чё?! Ты его перекрестил, что ли?

Панкевич смутился и даже немного покраснел:

– Да нет… Я так… Машинально…

– Машинально, – хрюкнул Самохвалов. – Скоро святой водой кропить начнем – в духе новых веяний. Тебе, Левон, в полковые попы надо двигать. Вот там бы у тебя карьера пошла… Вон, Числова поисповедовал бы…

Ротный бурчал еще что-то – Панкевич и Числов предпочли дипломатично отмолчаться…

…А на вершине Исты-Корт, в направлении которой ушел разведвзвод лейтенанта Мити Завьялова, боевики уже оборудовали свой наблюдательный пункт. Снизу он, конечно же, не был виден: его хорошо маскировал густой в человеческий рост кустарник. На небольшом возвышении был установлен оптический прибор с диковинными «навороченными» окулярами. Около прибора стоял Хамзат, два араба и один афганец. Рядом с ними вертелся Алик в своей новенькой форме. Наемники поглядывали на него с легким раздражением. Алик подошел к Хамзату и взял его за руку:

– Брат, я хотел тебе спасибо сказать – за форму. Она, наверное, дорогая.

– Нравится? – улыбнулся Хамзат.

– Нравится.

Хамзат повернулся к афганцу, кивнул на Алика и пояснил на смеси русского и дари:

– Саид-джан, это мой брат – барадар. Один школа-мактаб учились. Сегодня первый раз – бой. Амруз – джанг шоди…

Афганец безэмоционально глянул даже не на Алика, а как бы сквозь него и склонился к прибору.

Хамзат шепотом сказал Алику:

– Брат, не вертись – прибор уронишь. Упадет – настройка электронная собьется. А прибор американский, десять тысяч долларов стоит. Как тридцать твоих форм.

Алик виновато кивнул и отошел в сторону. Хамзат наклонился к Саиду:

– Что? Снизу – идут, да?

Саид, не отвечая, отстранился от прибора и начал прислушиваться. Потом опять припал к окулярам и, наконец, уверенно сказал:

– Идут. Взвод – мал-мал-меньше.

Его черные обмороженные пальцы ласково поглаживали прибор…

Хамзат махнул рукой, и к нему подбежал боевик-чеченец. Хамзат вполголоса сказал ему:

– Скажи Саламбеку: как растянутся перед секрет-засадой – всех сразу стрелять.

И пояснил свое распоряжение Саиду с обмороженными пальцами:

– У нас – 10 брат – засада эти – убиваем, ждем следующих. Надо, чтобы гоблины все вверх пошли. Они все вверх – мы все вниз. Сразу. Мы – наступаем сверху. Они внизу – оборона нет. Фахмиди – понял?

– Мифахвам – понят, – хмуро, не глядя на Хамзата, отозвался Саид…

…Не имея возможности наблюдать продвижение взвода Завьялова визуально, Самохвалов, конечно, нервничал. Он курил, не отходя от связиста, и вызывал, вызывал Завьялова – пожалуй, чаще, чем обычно. Что-то очень не нравилось майору в этой туманной тишине. К тому же к утру Самохвалов уже получил информацию о больших проблемах у вэвэшников и знал, что в ближайшее время снизу со стороны Улус-Керта их роту никто не «подопрет». И вообще – если с той стороны никто из федералов не встал, то черт его знает – кто там шляется и в каком количестве. Оно, конечно, всякое бывает – может, на «вованов» и случайно напали, но… Чтобы навязать бой почти двумстам бойцам внутренних войск (да с техникой) – это какими же надо располагать силами?

Майор досмолил очередную сигарету и хмуро бросил связисту:

– Давай еще раз вызывай…

– Вымпел, Вымпел, ответь Сошке, – забубнил связист в микрофон. – Вымпел, ответь Сошке…

Рация захрипела, булькнула и отозвалась:

– Я – Вымпел. Прием…

Самохвалов перехватил у связиста «матюгалку»:

– Дима, как погода?

– Ничего, – отозвался Завьялов. – Пока ясно. До моря – остановки четыре. Маленьких. Выхожу к пляжу… Здесь много песка…

– Ну, что я говорил! – сказал Самохвалов подошедшему Числову. – Впереди густой кустарник. Как на карте. До вершины Диме метров четыреста…

На самом деле про то, что карта показывала впереди густой кустарник, говорил Рыдлевка, а майор как раз в этом сомневался, но Числов того их разговора не слышал. Капитану, казалось, передалось волнение ротного. Он посмотрел Самохвалову прямо в глаза и тихо сказал, имея в виду подготовку взвода разведчиков:

– Кустарник… А по лесу-то ребята почти и не работали. Ходили по горам да аулам, чай пили. А леса они не знают.

Самохвалов лишь молча кивнул…

…Первое отделение разведвзвода – восемь бойцов – во главе с лейтенантом Завьяловым шло в стелющемся по земле тумане прямо к духовскому секрету. Они шли вдоль кромки кустарника и разговаривали. Это было неправильно – в тумане отличная слышимость, но Завьялов разговорчики не пресекал. Более того, шедший пятым в колонне боец как раз ко взводному и обратился:

– Командир, а помните, когда в декабре на вершину вышли – тогда какие фотки сделали! Помните, тогда еще говорили, что Грузию было видать…

Шедший сразу за лейтенантом сержант Кузьмин помешал Завьялову ответить – он попытался перестроить болтуна на боевой лад:

– Пятый: справа вверх двадцать – кусты…

– Ага, – откликнулся боец. – Кажись, заяц сиганул…

Последним в первом отделении шел Живчик, автоматически среагировавший на версию о зайце:

– Ага, заяц… за волком погнался… Голодный, наверное… Потому что с тушёнки охренел.

По всему отделению плеснуло смешком, кто-то «добавил юмора»:

– Не-ет. Стояк у него утренний. Завелся, мужик…

Лишь когда ржать начали чуть ли не в голос, лейтенант приструнил бойцов, впрочем, не особо жестко:

– Кончайте треп…

…Между тем затаившийся в засаде уголовного вида боевик со славянской наружностью докладывал Хамзату по трубке шепотом, визуально наблюдая десантников:

– Хамзат, тут до тэбэ хлопцив дэсить. Може, трошкы ще… прыпызднылысь?

Хамзат решил, что дальше ждать – уже нет смысла. Да и его самого постоянно дергали и торопили – заброшенный лагерь строителей ЛЭП был уже просто переполнен боевиками, а новые отряды и группы все подходили и подходили. Всю эту человеческую массу нельзя было долго держать так скученно в месте, которое просто размерами не соответствовало такому количеству людей. Поэтому Хамзат скомандовал наемнику-западенцу, несколько лет назад принявшему ислам:

– На счет пять. Огонь по последним. Чтобы первые жопу показали. Аллаху акбар!..

…Болтливый боец (его звали Миша Груздев) все никак не унимался, пытаясь на отдышке рассказать скабрезную байку:

– …И тут он её – раз… и по самые помидоры…

Остальные сопели, но молчали – говорить, в общем-то, было тяжело, они же лезли наверх.

Договорить Груздеву помешали автоматные очереди из засады. Груздев удивленно обнял сам себя за плечи, к нему инстинктивно бросились шедшие сзади.

– К бою! – заорал нерастерявшийся Завьялов. – Уходим влево в туман! Вниз! Шестой – Сошку на связь… Кузьмин, прикрой…

Сам лейтенант отходил, пятясь, постоянно огрызаясь короткими автоматными очередями по кустам – цели он не видел, но именно одна из его «слепых» очередей оборвала жизнь муджахеда-украинца. Тем не менее только туман спас взвод разведчиков от немедленного уничтожения на месте. В тумане искривляется пространство, искажается истинная дистанция до цели.

Солдатик-связист (новенький, вместо не вернувшегося еще из госпиталя Димы Гущина) перекатывался вниз вместе с переносной станцией. Его прикрывали огнем подходившие снизу и отходившие сверху Кузьмин с Завьяловым…

…Хамзату быстро доложили о том, что его засада-секрет оказалась, мягко говоря, не очень эффективной. Ну по крайней мере – не такой эффективной, как от неё того ожидали. В этой ситуации у Хамзата просто другого выхода не оставалось, как преследовать разведвзвод Завьялова всеми имевшимися в его распоряжении силами – то есть всем отрядом. Ведь он зачинал бой фактически на глазах верховых эмиров. Как говаривал когда-то Салман Радуев – это был важный политический момент. Запоминается и отмечается впоследствии самая большая удача и – самая первая. Поэтому Хамзат бросил вниз, на преследование, практически весь отряд. Туда же послал и очумевшего от выстрелов Алика:

– Брат, тебе надо вниз, с остальными! У тебя кинжал есть? Значит, режь горло собакам! Добивай их!

– Это деда кинжал, – зачем-то пояснил Алик не слушавшему его Хамзату.

– Аллаху акбар! Вперед, брат!

Хамзат подтолкнул Алика, и он побежал вместе со всеми вниз, туда, где грохотали автоматные очереди. Долго он, впрочем, не пробежал – споткнулся о камень и упал, больно ударившись подбородком о мушку автомата. Когда Алик встал – его новенькая форма была уже испачкана грязью. Отряхивавшегося Алика обогнали другие боевики, один из бежавших арабов на ходу дал ему пинка. Алик снова упал, а когда поднялся, увидел, как поднимавшиеся навстречу двое муджахедов тащили за ноги тело боевика-западенца – с вывалившимся языком и цепляющимися за камни неестественно широко разведенными руками. На левом запястье был вытатуирован трезубец… Снизу слышалось какое-то рычание, гортанные команды, выстрелы и вой – то ли волчий, то ли человечий. Но откуда здесь взяться волкам?

Алика затошнило, чтобы отвлечься, он стал горстями собирать ноздреватый талый снег, кое-где лежавший в кустах, и пытаться им оттереть свою перепачканную униформу, уже не выглядевшую столь шикарно…

…Когда сверху донеслись выстрелы, к Самохвалову инстинктивно подтянулись практически все офицеры роты. Все молчали, напряженно вслушиваясь в треск радиостанции и в звуки боя наверху. Наконец мембрана разродилась искаженным отчаянным голосом лейтенанта Завьялова:

– Сошка, сошка! Засада! Духов десять – с пляжа! У меня один трехсотый и… Кажется, уходят… нет… Кого-то в кусты тащат…

Самохвалов стиснул микрофон в руке:

– Дима, спокойно, спокойно… Займи оборону. Разберись – сколько их. В кусты сам не лезь… Понял меня?

– Понял!.. Их тут…

Сверху уже не переставая били очереди. Самохвалов поднял голову, встретился взглядом с Рыдлевкой и сказал хрипло:

– Левон. Готовь резерв… Человек пять оставишь Орлову.

– Есть.

Между тем взвод лейтенанта Завьялова, довольно грамотно обороняясь, продолжал широким полукольцом отходить влево-вверх. Боевики, преследуя десантников, постепенно начали вылезать из густого кустарника…

…Хамзат на своем наблюдательном пункте, не видя того, как складывается бой, начал нервничать и терзать трубку «Кенвуда»:

– Саид, Саид… Ты скажешь, сколько собак?

Группа Саида между тем пыталась атаковать Завьялова в лоб. Остальные старались кустарником выйти десантникам в тыл, чтобы напасть снизу и отрезать им путь к отступлению. Боевики хотели взять отбивавшихся десантников в кольцо, но те продолжали непрерывно отходить влево-вверх, рассредоточиваясь в тумане. Митя Завьялов отходил последним, чтобы видеть, сколько боевиков примерно их атакует, и чтобы прикрыть остальных. А лейтенанта страховал Тунгус, непрерывно стрелявший с руки из снайперской винтовки. Тунгусу казалось, что он «снял» уже несколько духов, но уверенности не было – боевики падали постоянно, и трудно было определить в тумане – когда они просто спотыкались, а когда их сбивали на землю пули…

– …Саид, Саид! Сколько?! Сколько собак?!

Трубка наконец ответила Хамзату:

– Много. Совсем много, рота!

«Откуда там рота?» – не понял Хамзат и закричал в «Кенвуд»:

– Что? Откуда – рота? Что, все пошли?

В голосе отвечавшего слышалась характерная для человека, ведущего бой, очумелость:

– Всэ, всэ пашлы!!

Хамзат обернулся к Асламбеку – его десятка, состоявшая только из чеченцев, была его последним резервом.

– Асламбек, твои люди… вперед. Проверь, сколько там гоблинов… Возьми гранатометы… Нам надо недолго подержать собак… Отряд «Джамар» уже двинулся к нам… Через пару часов они будут здесь.

Асламбек молча кивнул. Его десятка еще не успела уйти вниз, когда оттуда появился, тяжело дыша, расхристанный и грязный Алик. Он кинулся к Хамзату, округляя и без того большие глаза:

– Брат, там очень много русских. Можно, я останусь с тобой? Клянусь, я никого не подпущу к тебе!

Хамзату кровь бросилась в лицо, так ему стало стыдно, что Асламбек и его люди наблюдают эту сцену. Он схватил Алика за ворот и встряхнул, как щенка:

– Ты же чеченец! Убегают только собаки! Иди с Асланом, он тебе скажет, сколько там гоблинов и что они делают! Иди!

Алик, озираясь, ушел с десяткой Асламбека, а Хамзат остался на наблюдательном пункте лишь с двумя бойцами – его, можно сказать, личными телохранителями. Хамзат вслушивался в звуки боя, не замечая, что его начинает бить крупная дрожь…

…У офицеров, слушавших рацию на КП роты, лица были не менее напряженными, когда радиостанция ожила очередной раз голосом Завьялова:

– Сошка, Сошка… У меня два «двухсотых», пять «трехсотых»… Один в погремушку… Треснула…

Самохвалов обернулся и крикнул ротному фельдшеру:

– Марченко! Пойдешь с резервом! Там у Завьялова один тяжелый – в голову.

Прапорщик кивнул, и Самохвалов повернулся к артиллерийскому наводчику лейтенанту Суханову:

– Никита! Вызывай огонь!

Закончить распоряжение ротному помешала вновь захрипевшая рация – голос Завьялова был совсем слабым и прерывался, как у пьяного:

– Сошка… Со-шка… Их… двадцать пять – тридцать… Идут напролом… Принимаю бой…

Через паузу, заполненную треском и уханьем, голос Завьялова донесся до Самохвалова в последний раз:

– Товарищ майор… шесть «двухсотых»… у меня семь – ранены… командир… артелей…

Рация затрещала и смолкла. Сверху на стрекот автоматных очередей стало накладываться уханье гранатных разрывов. Самохвалов поднялся, закусив губу. Числов, ставший очень серьезным, покачал головой:

– Если гранаты, значит – работают вплотную…

Майор кивнул и дал отмашку Панкевичу, уже собравшему свой взвод, за исключением Ары и еще четверых, оставленных Орлову:

– Лева… Двигай наверх. Дай нам оборону организовать. Завьялов – еще молодой… Они отсюда где-то в километре.

– Есть!

Панкевич со своим неполным взводом двинулся наверх. Капитан Числов успел дружески ткнуть его кулаком в плечо. Самохвалов же, не поднимая головы от рации, даже не посмотрел вслед ушедшим, он ждал, пока связист вызовет базу. База откликнулась быстро – голосом полковника Примакова, и майор начал докладывать:

– База, квадрат 1785, по улитке – семерка, вступил в бой. Судя по всему, разведка какого-то крупняка. Может, и Хаттаба. Как ждали, только раньше… Пока справляюсь…

– Давай, майор, справляйся, – взолнованно отозвался Примаков. – У нас тут Рыжий, ты знаешь, в засаду попал. Глубоко. Сейчас ему помогаем. Как туман рассеется, тебя летуны навестят. Заявка давно подана… Туман, блин… Держись…

– Ага, – кивнул Самохвалов и попытался вызвать Завьялова. Майор четко, как диктор, выговаривал в микрофон:

– Дима, Дима, ответь… К тебе Рыдлевка пошел. Понял меня? Дима, ответь! Митя! Если не можешь – отходи. Ничего. Мы ждем… Только за собой подбери…

Но радиостанция молчала, не отвечая. Лейтенант Завьялов уже и не мог ответить – тяжело раненный в голову, живот и ноги, он лежал за большим валуном и еще стрелял в напиравших перебежками боевиков, стараясь прикрыть отход остатков своего взвода. Может быть, лейтенант Митя Завьялов был и не самым лучшим разведчиком, может быть, он был простоват и не очень быстрого ума… Может быть. Но погибал он так, как и положено настоящему русскому офицеру, – без стонов и жалоб, прикрывая своих солдат…

Самохвалов оторвался от рации, глянул красными глазами на Числова и Орлова:

– Так, Сергей, Вова… Не хер тут стоять. Давайте-ка займитесь обороной рубежа – по всем статьям… Чтоб заодно и бойцы разогрелись… Пока можно, нужно как можно глубже зарыться… Ну, мне вас учить? Давайте, хлопцы… Саранцев – давай не стой. Тебя тоже касается…

Офицеры разбежались по подразделениям, а Самохвалов снова повернулся к рации:

– Митя, Митя… Я не слышу тебя… Ответь Сошке… Митя. Спокойно скатывайся вниз, как на саночках. Туман на твоей стороне… Митя, ответь…

Рация захрипела, ожила, Самохвалов даже сжался весь, но из мембраны вышел другой голос – не Завьялова:

– Сошка, ответь Вымпелу… Я – сержант Николаев… У нас тут… нормально… Только из гранатометов лупят. Вымпел – первый ранен, тяжело… Не всех вижу… Духов – до тридцати, может, больше… Я отхожу, но не могу оторваться… Подобрал не всех…

– Молодец, молодец, сержант! – заорал Самохвалов. – Держись, к тебе твой взводный идет… Ты в сторону соскочи, пусть они катятся… Он их и встретит… Как понял меня?

– Понял, товарищ майор… Пусть они побыстрее… Сильно жмут…

Самохвалов сразу же начал вызывать Панкевича, хотя от момента его ухода прошло не более получаса. Взвод Рыдлевки двигался в быстром темпе, но – относительно, ведь они шли вверх и далеко не по ровной дорожке…

– Лева, Лева, как настроение? Уже видишь, да? Да, не все еще в мире спокойно. Да… Ты принимай Митино хозяйство, собирай всех и спокойно бери вправо – ниже – и домой… Слышишь? Как в анекдоте – если жена идет прямо, значит, она идет налево… А ты – направо и вниз, как на саночках… А мы встретим… Не задирайся особо с хулиганами… Ну потрави с ними минут двадцать – ты же умеешь… Пусть первые оторвутся… И домой… А мы сейчас артиллерией подмогнем… Давай, Левонтий. Давай…

Самохвалов отер огромной пятерней от капелек пота лицо и рявкнул:

– Суханов! Никита! Давай сюда, живо! Сейчас базе объяснять будешь, чтобы они – во-он туда положили… Видишь вон ту хреновину? Да не ту, а вон там… Духи же, сволочи, обязательно за ней что-нибудь нарисуют. Пусть лучше ямка будет. И за перевал – туда пусть понапихают, хуже не будет… Давай, сынок, вызывай базу… Еще раз…

…Левка карабкался вверх по склону, и его собственное хриплое дыхание иногда заглушало звуки боя, идущего впереди и приближавшегося с каждой минутой. Старший лейтенант уже не мог точно сказать – сколько по времени они так бежали, если это можно было назвать бегом. Обгоняя Рыдлевку, чуть впереди клином выдвинулись Дядя Федор, Веселый, Конюх и Маугли. Рядом с Панкевичем тяжело дышал сержант Бубенцов. На боевиков они натолкнулись неожиданно – те выбежали из тумана в полный рост и начали растекаться навстречу, словно лава, только не красного, а серо-зеленого цвета…

За духами в клочьях тумана виднелся густой кустарник и по его краям – тела десантников, неподвижные и еще пытающиеся подняться… Сквозь грохот автоматов Левке послышалось что-то похожее на рычание. Или – это был его собственный хрип?

На расстоянии 30–40 метров противники начали разбираться по парам, паля из беззвучных в общем вое и грохоте автоматов. Первым встретил лоб в лоб бегущего навстречу боевика дембель Дядя Федор. Потом – словно в замедленной съемке, они остановились друг перед другом – Дядя Федор и здоровенный бородатый араб, словно Пересвет с Челубеем. Между ними было метров пять, не больше. Их автоматы ударили почти синхронно, и так же синхронно они упали на колени. У обоих хлынула изо рта кровь. А потом они повалились в разные стороны.

Панкевич успел очередью – навскидку – прошить прицелившегося в Родионенко боевика и словно откуда-то со стороны услышал свой собственный сорванный голос:

– Шире бери, шире! Обтекай снизу… Мургалов – смотри! Коняев – ищи щель! У тебя ротный пулемет, блядь, а не рогатка! Родионенко – слева!

Маугли засадил короткую очередь в морду бородачу с гранатометом, тот упал, но гранату выпустить все ж таки успел. Она не взорвалась сразу, а огненной ящерицей со свистом поползла по склону – и только потом последовал взрыв, почти не слышный из-за начавшейся за спинами боевиков канонады.

Прямо на Панкевича пер боевик с черной лентой на лбу, в выцветшем бушлате и синих спортивных штанах. Левка не видел, кто в него стрелял, но дух вдруг схватился за яйцо и заревел так, что на мгновение все – и десантники, и боевики – глянули в его сторону. За воем умирающего все же слышалось, как бегущие сзади кричат «Аллаху акбар» – протяжно и как-то даже жалостливо…

…Откуда-то справа, пятясь спиной, вынырнул из тумана сержант Кузьмин – без бушлата, в расстегнутой гимнастерке и с пулеметом в здоровенных ручищах. Обернувшись, он заметил Панкевича – заорал ему на «ты», как равному:

– Панкевич, уводи пацанов вниз! Я прикрою! Со мной – еще семь!

Чуть разошедшийся туман на мгновение открыл поле боя: от края до края – сплошь неподвижные, скрюченные тела с дырами в животах, а стало быть – расстрелянные в упор…

…Конюх и Веселый зацепились на откосе слева и вели огонь в спины спускавшихся боевиков. Рыдлевка закричал Коняеву:

– Ваня, длинными давай, Ваня! Прижми их к земле!.. Родионенко, назад!..

Но Веселый то ли не расслышал команду, то ли решил её не выполнять – он попытался перебежать за голый валун, чтобы помочь поднимавшемуся спиной на откос сержанту Кузьмину. Сержанту было очень неудобно одновременно стрелять и пятиться на подъеме. Веселый хотел подхватить Кузьмина за шиворот, но сам споткнулся и упал, и это спасло ему жизнь – короткая очередь пролетела как раз над ним. А следующая – достала Кузьмина. Сержанта бросило назад, он дернулся несколько раз, так и не выпустив пулемета, а потом его тело покатилось по откосу, пока его сапогом не остановил подбежавший боевик с американской автоматической винтовкой в руках. Осатаневший дух с визгом вонзил ствол Кузьмину в рот и с каким-то исступлением в вытаращенных глазах начал выпускать из своей винтовки очередь за очередью. Веселый не видел, чтобы кто-то кидал гранату, но в следующее мгновение под ногами духа сверкнула вспышка и ухнул взрыв… Веселый, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз, и в следующее мгновение он увидел, как рядом с обуглившимся до черепа лицом Кузьмина упала нижняя часть туловища боевика, из которой вывалились кишки.

Навстречу Рыдлевке спустился Тунгус – он тяжело дышал, но доложил даже почти спокойно:

– Това…рищ… ста…рший лейтенант… Завьялов… погиб… Мы достать его… уже не успели… Он там… остался… Раненый… нас прикрывал… Кузьмин видел, как его… духи резать начали… Наверное, уже мертвого… Там с вершины – еще духи прут – несколько десятков. Я в прицел видел… Когда в тумане дырки были…

Старший лейтенант Панкевич спокойно оценил обстановку и принял, наверное, единственно правильное решение: уходить не вниз, где прорываться к своим пришлось бы сквозь орду уже спустившихся духов, а влево-вверх, в том же направлении, куда отступал и погибший Завьялов. Рыдлевка собрал всех уцелевших из своего взвода и из взвода разведки и увел наверх, туда, где сквозь туман на небольшой площади проступали контуры каких-то развалин. Они уже почти дошли, когда старшего лейтенанта «поцеловала» пуля – сорвала кусок кожи с правой половины лба…

…Между тем боевики перли и перли с вершины – и это уже был не полегший почти полностью в боях со взводами Завьялова и Панкевича авангард, а подошедшие основные силы хаттабовцев…

Вышедший на НП Хамзата командир отряда «Джамар» Идрис спокойно выслушал доклад и принял решение атаковать в лоб позиции сильно ослабленной роты. Однако первую их атаку сорвал удачно нанесенный дальнобойной артиллерией удар. Хамзат недолго пробыл «командиром без войска» – в результате артналета погиб полевой командир араб Абу-Кутейба, и Идрис, недолго думая, назначил командиром его сотни Хамзата… В эту же сотню влились и ошметки авангардного отряда – человек восемь. Выживший Асламбек, нашедший Хамзата лишь ко второй половине дня, привел с собой Алика – живого и даже не раненого, но чудовищно грязного и с совсем сумасшедшими глазами. Хамзат коснулся ладонью сердца и поклонился угрюмому Асламбеку:

– Спасибо, брат. Кровью клянусь – я этого не забуду.

Асламбек лишь молча кивнул в ответ – ему не хотелось рассказывать, как он намаялся с этим странным родственником командира, который так ни разу и не выстрелил в сторону собак-федералов…

…Отбив первую фронтальную атаку духов, майор Самохвалов связался с базой и доложил:

– На меня идут до сотни, может, больше… Это уже не разведка… Они прорываться здесь хотят…

А что база могла ответить Самохвалову? Туман никак не расходился, и авиация работать не могла. Резервов, которые можно было бы срочно за несколько часов подтянуть, – не имелось. Что в таких случаях отвечать командиру обреченной роты?

– Надо держаться, майор. На тебя почти вся артиллерия работает. На тебя и еще на третий батальон. Метео обещает просвет… Как только… «Вованов» еле вытянули… Держись…

Артиллерия действительно работала, но эффективность её воздействия снизилась, потому что боевики постепенно приноравливались к логике артналетов.

Самохвалов вызвал по рации Панкевича и спросил с надеждой:

– Левон, артели спрашивают, как снаряды ложатся?

Искаженный хрипом и треском голос Рыдлевки ответил:

– Ничего, но… Они часто по верхушкам деревьев и гребням скал… Взрываются. Нужно еще. По улитке – все, кроме «семерки». В «семерке» – мы…

– Понял тебя, Лева, понял… Сколько с тобой «карандашей»?

– Семнадцать… Мы поднялись выше… Здесь что-то типа развалин… Они окружили, но взять не могут. Я держу их под семьдесят… может, больше… Вижу плохо… На гранатный бросок не подпускаю… Они когда на вас с вершины идут, мы, когда туман расходится, можем им в правый фланг бить. Поэтому они и лезут на нас… Позиция хорошая…

– Понял тебя, держись, Лева! Примус звонил, ребята вот-вот подойдут…

Где-то через полчаса радиостанция вновь захрипела голосом Панкевича – возбужденным и радостным:

– Командир, надо мной вертолет! Я слышу!.. Вертолет… даже два… «Крокодилы»… с прожекторами…

Самохвалов, поняв, что слышит бред раненого или контуженого Панкевича, закусил до крови губу:

– Держись, Левка, надо! Держись!..

Где-то еще через полчаса стрельба на рубеже роты неожиданно затихла. Самохвалов не успел еще ничего понять, когда к нему подбежал Числов и разъяснил:

– Командир, там духи – пленного привели… вроде Останина из завьяловского взвода… Типа – парламентеры. Их гранатометчики прикрывают.

Самохвалов растер ладонью ноющую шею:

– Останин? Мне же докладывали, что он – убит… Ладно, Сережа, сходи, поговори с ними. Останина забери, время потяни… Время на нас работает.

– Понял, товарищ майор, – кивнул Числов и, перепрыгнув окопчик, зашагал к небольшой ложбинке между двумя пологими скатами.

Ему навстречу выдвинулся боевик без оружия, в ладно подогнанной форме с командирской портупеей. В левой руке дух держал каменные четки и нервно перебирал их пальцами. Метрах в двадцати за ним угадывались контуры еще нескольких человек.

Числов, подходя, прищурился – что-то знакомое почудилось ему в фигуре боевика. Приглядевшись, он увидел, что муджахед так же внимательно-узнавающе его разглядывает. Сергей покачал головой и хмыкнул, остановившись и засунув большие пальцы за ремень.

– Здравствуй, гоблин, – сказал Хамзат, встряхивая четки левой рукой. Правую он протягивать офицеру, конечно, не стал.

– Привет, Хамзат, – кивнул Числов. – Давно не виделись. Надо же – и впрямь встретились.

– Да, – усмехнулся Хамзат. – Только теперь: ни музыки, ни женщин. Ни даже кофе.

– И «дяди» нет, – попробовал подколоть боевика капитан, но тот мгновенно парировал:

– «Тёти» тоже.

– А это даже хорошо, – дернул уголком рта, изображая улыбку, Числов. – Зато нам никто поговорить не помешает… Так? О чем говорить будем, Хамзат?

– О жизни, гоблин. Или о смерти – это как разговор пойдет. Я что тебе хочу предложить… ка-ма-ндыр. Ты – хороший солдат, смелый. Чеченцы уважают смелость. Зачем убивать? Дай нам пройти. Нас больше полутора тысяч. Мы все равно пройдем – по вашим трупам. Вас – была рота. Теперь – меньше. Мы убьем всех. Но я не хочу лишней крови. Все устали… Поэтому возьми деньги. Мы даем десять тысяч долларов. Понял? Встретились, постреляли и… ЧЭЧЭНЫ РАСТВАРЫЛИСЬ…

Числов даже головой потряс – такого он не ожидал: