Русофобия: антироссийское лобби в США Цыганков Андрей

Главная цель лобби заключается в сохранении и укреплении власти Америки в мире, возникшем после «холодной войны», с помощью имперской или гегемонистской политики. Лобби рассматривает Россию с ее внушительной ядерной мощью, энергетическими ресурсами и важным геостратегическим положением как одно из главных препятствий к достижению этой цели. Даже в 90-х годах ХХ века, когда Россия казалась скорее несостоявшимся государством³, чем государством, способным проецировать свою мощь, некоторые представители американского политического класса выражали беспокойство по поводу будущего возрождения евразийского гиганта в качестве державы, стремящейся к пересмотру системы международных отношений. По мнению этих людей, необходимо было держать Россию в состоянии военной и экономической слабости не столько из-за эмоциональной ненависти к русскому народу и его культуре, сколько по соображениям сохранения безопасности Америки и продвижения ее ценностей во всем мире. Для многих членов лобби русофобия стала полезным инструментом оказания давления на Россию и контролирования ее политики. Некоторые члены лобби вынашивали идею подрыва и, возможно, расчленения России как личный план, а для других такое отношение к России было необходимостью, продиктованной соображениями борьбы за власть и реалиями международной политики. Согласно этому господствующему взгляду на международные отношения, в «новом американском столетии» попросту нет места державам-конкурентам, и Америке судьбой предназначено принять, в конце концов, контроль над представляющими возможную угрозу военными потенциалами и энергетическими запасами других стран. Упоминая о больших вооруженных силах России и Китая, два основателя организации «Проект нового американского столетия» Уильям Кристол и Роберт Каган утверждали, что «американским государственным деятелям сегодня следовало бы признать, что их задача заключается не в ожидании следующей огромной угрозы, а скорее в формировании такой международной среды, которая, прежде всего, предотвращала бы возникновение этой угрозы»⁴. Россия должна или добровольно согласиться оказывать США помощь в сохранении их статуса мировой державы, или Россию надо заставить согласиться с такой ролью. Россия должна была или следовать американской интерпретации мировых процессов и создать политическую и экономическую систему, достаточно открытую влиянию Америки, или стать государством-изгоем, запятнанным обвинениями в пагубном, вредном поведении и опасающемся за свое выживание в мире, где верховодит Америка. С точки зрения гегемонистски мыслящих американских элит иного варианта у России просто не было.

Эти гегемонистские настроения в общем и целом соответствовали идеям, господствовавшим а американском истеблишменте после окончания «холодной войны». Например, воссоединение Германии и усиливающийся развал СССР в 1989 году некоторые представители американского истеблишмента назвали «лучшим из когда-либо существовавших периодов внешней политики США»⁵. Збигнев Бжезинский, бывший советник президента Джимми Картера по вопросам национальной безопасности, предвкушал грядущую победу Запада и праздновал «огромный провал» СССР⁶. По мнению Бжезинского, советское «тоталитарное» государство было неспособно к реформированию и поэтому падение коммунизма было необратимым и неизбежным. Коммунистическая идеология делала «практику и догму системы скорее не соответствующими условиями человеческого существования», и коммунизм будут вспоминать как «политическую и интеллектуальную аберрацию» ХХ века⁷. Другие комментаторы выступали за распространение западных ценностей по всему миру. В 1990 году Фрэнсис Фукуяма первым сформулировал тезис о триумфальном «конце истории», утверждая, что в мире утверждается господство рыночной экономики западного типа⁸. Марк Платтнер провозгласил возникновение «мира, в котором демократия господствует как единственный общий принцип легитимности»⁹. Когда советская система действительно рухнула, ведущий журнал истеблишмента Foreign Affairs заявил: «Советская система рухнула потому, что она была такой, какой была, или, говоря точнее, из-за того, чем она не была». Запад «победил» потому, что демократии были свободны, процветали и преуспевали, потому что демократии действовали по справедливости — или убедительно пытались делать это»¹⁰. Другие же — такие как Чарльз Краутхаммер, например, — заходили настолько далеко, что провозглашали пришествие США «моментом однополярности», периодом, в котором военный, экономический и идеологический потенциал только одной сверхдержавы, США, будет превосходить возможности всех остальных стран мира¹¹.

В условиях триумфа США некоторые русофобы ожидали, что Россия пойдет на выполнение американских планов, и все же этих людей тревожили возможные сюрпризы со стороны России. Они боялись восстановления сил России и новой борьбы с США¹². Вскоре после развала Советского Союза Россия действительно удивила многих, хотя и не совсем в духе вызова, брошенного ее могуществу США. Скорее удивление вызвали неожиданно высокий уровень коррупции, глубина социального и экономического упадка и стремительно наступавшее разочарование населения России прозападными реформами. К концу 1992 года экономическая ситуация в России резко ухудшилась, и проведенная в западном стиле шоковая терапия поставила большую часть населения на грань нищеты. Россия была занята не проецированием своей мощи, а выживанием в условиях, когда нищета, преступность и коррупция лишали ее прежнего статуса промышленно развитой страны. В те годы экономику по большей части контролировали бывшие высокопоставленные партийные и государственные чиновники и их приспешники, поделившие российскую экономику между собой. Роль новой, постсоветской номенклатуры играли так называемые олигархи или группа исключительно богатых людей, оказывавшей влияние на принятие государством многих ключевых решений и успешно блокировавшей развитие в России мелкого и среднего бизнеса¹³. Русофобы предупреждали о том, что при таких условиях Россия вскоре созреет для того, чтобы в ней появился антизападный режим, а потому Россия не годится в партнеры США¹⁴.

Идеология и деятельность

Постсоветская русофобия появилась в середине 90-х годов ХХ века. Идеология лобби не отличалась принципиальной новизной, поскольку по-прежнему содержала три главных мифа, унаследованные после «холодной войны» от советофобии: Россия — внутренне, по природе своей империалистическая, автократическая и антизападная страна. Теперь эту идеологию надо было модифицировать, адаптировать к новым условиям и продвигать политически, а выполнение таких задач требовало укрепления единства лобби, завоевания союзников в истеблишменте и поддержки общественности¹⁵. Сплотить и усилить лобби, соединить его сторонников, зарядить идеологическую основу энергией и спровоцировать резко негативные реакции Кремля должны были регулярные мероприятия, где провозглашались лозунги о «новом империализме» России. Так, 14 апреля 2006 года правый Джеймстаунский фонд провел конференцию «Кавказский фронт Садулаева: перспективы нового Нальчика». Среди выступивших на конференции был Майрбек Вачагаев, бывший пресс-секретарь Аслана Масхадова. В то время Вачагаев поддерживал лидера чеченских террористов Абдулу Садулаева. Вачагаев пропагандировал достижения Садулаева и его возможности подрывать целостность России, одновременно представляя Садулаева как сторонника западных идеалов демократии и свободы¹⁶. Эта конференция вызвала в России протесты, и 18 апреля министерство иностранных дел России вручило послу США в Москве Уильяму Бёрнсу ноту протеста в связи с тем, что в США террористам предоставляют возможность вести пропаганду¹⁷.

В самих США лобби также работает через специализированные органы прессы, блоги и сайты, посредством которых привлекает внимание к отдельным событиям, публикует открытые письма, готовит специальные доклады и изображает повседневные события в России как угрозу интересам Америки. Такие организации, как Freedom House, Джеймстаунский фонд и Stratfor, подчеркивали снижение стандартов демократии в России и ставили под сомнение ее геополитические действия. Сайты и блоги вроде Window on Eurasia, Publius Pundit и La Russophobe (девиз этого блога: «Россия — лучшая страна в мире, кроме всех остальных»¹⁸) искаженно освещали критически важные события в жизни России и политические шаги российских властей. Например, вскоре после ареста главы ЮКОСа Михаила Ходорковского по обвинениям в многочисленных мошенничествах и уклонении от налогов появилось много сайтов с названиями вроде «Суд над Россией» и «Кремлевская мафия», продвигавших образ Ходорковского как отважного лидера оппозиции, бросавшего вызов антизападной политике Кремля¹⁹.

Организация публикации в СМИ ряда открытых писем со словами о возвращении России к своей «традиционной» системе антизападной автократической империи стала еще одной сферой деятельности лобби. Хорошим примером их активности служит «Открытое письмо глав государств и правительств стран — членов Европейского Союза и НАТО», появившееся в западных СМИ 30 сентября 2004 года и подписанное ста пятнадцатью видными американскими и европейскими политиками и интеллектуалами. Ведущие газеты всех стран — членов НАТО и Европейского Союза опубликовали это письмо в качестве платного объявления или бесплатно, и некоторые обозреватели говорили о публикации как о «самой значительной операции в СМИ, произошедшей на мировой политической сцене в 2004 году»²⁰. Письмо организовала правая группа «Проект нового американского столетия»²¹, а написала сразу же после трагедии в Беслане, когда вслед за подрывом двух гражданских самолетов террористы захватили в школе в Северной Осетии более тысячи заложников. Письмо подписали как известные демократы, так и консерваторы. Авторы письма уделили трагедии несколько пышных фраз, где выразили сочувствие народу России и его борьбе с терроризмом, но в остальном тексте письма обвиняли Кремль в удушении демократических институтов, разрушении сдержек и противовесов в федеративной системе, угрозах соседям и эксплуатации милитаристской и имперской риторики. В заключение авторы письма призывали выступить против возникающей в России «диктатуры», не ограничиваться критикой «шагов, которые президент Путин предпринимает в неверном направлении», и «недвусмысленно стать на сторону демократических сил России» ²².

Лобби также стремилось получить политический доступ к подготовке экспертных меморандумов, культивируя связи с конгрессом, выступая в конгрессе с показаниями и предоставляя частные консультации представителя исполнительной и законодательной власти. Показания, сделанные людьми, связанными с известными консервативными и либеральными научными центрами вроде Гуверовского института, Фонда «Наследие» и Фонда Карнеги за международный мир часто способствуют укреплению образа России как страны с растущим авторитаризмом и проявляющей готовность сотрудничать с опасными режимами, подрывающими международные позиции США. Отчасти в результате этих действий лобби произошло значительное укрепление позиций противников взаимодействия с Россией в политических кругах США, хотя именно после развернутых в 2000 году критиками внешней политики Клинтона дебатов по вопросу о том, «кто потерял Россию», позиции этих политиков существенно ослабли. Примерами такого возрождения служат частые выступления сенаторов Джона Маккейна и Джозефа Р. Байдена²³. Они подписали упомянутое выше «Открытое письмо» и создали политические доклады вроде Russia’s Wrоng Direction («Россия: движение в неверном направлении»), в которых ставили под сомнение надежность России как партнера в сфере энергетики и преданного делу «борьбы с терроризмом» партнера²⁴.

За пределами США лобби стремилось вовлечь в свою деятельность антироссийски настроенные восточноевропейские элиты и антикремлевскую оппозицию в России. Связи лобби с восточноевропейскими националистами своими корнями уходят в «холодную войну». Некоторые влиятельные члены американского политического класса также являются выходцами из Восточной Европы и не отделяют американские интересы от интересов тех, кто поддерживает освобождение Восточной Европы от влияния Кремля. В России лобби хотело бы добиться политической децентрализации системы, поэтому работает с группой сторонников радикальной вестернизации России, которые поддерживают США и критически относятся к политике президента Путина. Российские «западники» выражают резкое несогласие с Путиным, когда тот настаивает на том, чтобы Россия, сотрудничая с США, оставалась великой державой со своими особыми интересами. Подобно многим американским обозревателям, прозападные российские либералы видят только два фундаментальных пути для России: вестернизацию или националистический путь к восстановлению статуса великой державы. По их мнению, Кремль отказался от внутренней модернизации ради возрождения империи и нефтяной державы²⁵. Сторонники вестернизации России пользуются очень небольшой поддержкой внутри страны, но лобби стремилось усилить их позиции, финансируя их политическую деятельность. Предоставляя российским вестернизаторам значительное пространство в СМИ, американские критики России пытались преувеличить роль вестернизаторской оппозиции Кремлю, тем самым продвигая свою русофобскую программу.

Специализированные неправительственные организации и политические предприниматели

В американском истеблишменте господствуют убеждение в том, что Россия «сошла с правильного пути» и ее необходимо остановить, пока не поздно и пока она не стала сильнее. Отчасти остановить Россию пытаются согласованными действиями различных специализированных неправительственных организаций. Организациями, программы которых включают противодействие России, являются в числе многих «Американский комитет за мир на Кавказе», Freedom House, Джеймстаунский фонд, Национальный фонд демократии и Фонд Сороса. Например, «Американский комитет за мир на Кавказе» проявляет особую активность в противодействии политики России в Чечне. До 2006 года этот комитет презентовал себя как «единственную частную, неправительственную организацию в Северной Америке, уделяющую все свои силы и внимание продвижению мирного разрешения российско-чеченской войны»²⁶. Эта организация, учрежденная Freedom House в 1999 году для проведения общеобразовательных программ, разработки политических рекомендаций и сотрудничества с активистами, журналистами и учеными, финансируется Национальным фондом демократии и другими американскими учреждениями, способствующими демократизации. В совет директоров «Американского комитета за мир на Кавказе» входят многие известные и высокопоставленные консерваторы, а также представители других политических течений.

Пусть официальная политическая линии комитета не предусматривает формальной независимости Чечни, но по меньшей мере некоторые члены комитета выступили в поддержку этой идеи²⁷. Кроме того, на сайте «Американского комитета за мир на Кавказе» размещены материалы, подталкивающие к размышлениям о «признании призывов, которые чеченцы обращают Америке», и возлагающие ответственность за то, что сайт называет «ужасами геноцида, происходящего в отколовшейся от России Чечне»²⁸, исключительно на Россию.

Такие организации, как Freedom House, Human Rights Watch, Национальный фонд демократии и Фонд защиты демократий, энергично работают в сфере формирования политической системы России. Помимо привлечения внимания к ответственности России за нарушение прав человека в Чечне, эти организации представляют Россию в образе возникающей неосоветской диктатуры, где нет места для оппозиции. Особенно заметно влияние Freedom House, потому что организация, известная в мире четкой системой ранжирования свободы, в своих рейтингах за 2005 год низвела Россию от «частично свободной» до «несвободной» страны²⁹. Все перечисленные выше организации, за исключением Фонда защиты демократий, были созданы в годы «холодной войны» и стали важными инструментами борьбы с советским влиянием в мире. Все они финансировали подготовку оппозиции режимам, существовавшим в то время в Грузии, России, Украине и других странах постсоветского пространства.

В поддержке продвижения американской военной инфраструктуры к границам России активность проявляют несколько организаций. Не будучи внутренне и по природе своей антироссийскими, эти организации присоединились к хору критиков России, как только Кремль начал проявлять признаки независимости. Скажем, организация «Проект нового американского столетия» была создана в 1997 году как головная организация, целью которой было «формирование нового века, благоприятствующего принципам и интересам Америки» путем увеличения военных расходов и борьбы с враждебными Америке режимами в мире³⁰. В заявлении об учреждении организации ее члены — известные консерваторы и неоконсерваторы, такие как Элиотт Абрамс, Ричард Чейни, Елиот Э. Коэн, Пола Добрянски, Стив Форбс, Фрэнсис Фукуяма, Фрэнк Гаффни, Дональд Рамсфельд и Пол Вулфовиц, с одобрением отозвались о том, что они считали главными факторами успеха администрации Рейгана. К этим факторам относятся «большая, готовая отразить нынешние и будущие вызовы, военная мощь; внешняя политика, смело и целеустремленно продвигающая американские принципы; и национальное руководство, признающее и принимающее глобальную ответственность Америки»³¹. Хотя первым в составленном данной группой списке врагов Америки значился Ирак, а Россию поначалу не считали «враждебным режимом», члены «Проекта нового американского столетия» при продвижении своих целей все чаще прибегали к антироссийской риторике. Эти люди в 2004 году опубликовали упомянутое выше Открытое письмо, в котором выражали озабоченность тем, что «инструменты государственной власти, по-видимому, восстанавливаются, а господство сил безопасности определенно возрастает»³². То, что Уильям Кристол и Роберт Каган, два директора «Проекта нового американского столетия», в журнале Foreign Affairs в 1996 году, говоря о Китае, писали о необходимости «разработать всеобъемлющую стратегию сдерживания пекинского режима, оказания на него влияния и в конечном счете изменения этого режима»³³, теперь распространялось и на Россию. Данные шаги совершались просто по причине усиления России и потому, что Россия могла бросить вызов гегемонии США. Начиная с этого времени деятельность членов «Проекта нового американского столетия», а также других организаций, разделяющих философию «мир через силу»³⁴, таких как «Центр оборонной политики» и «Американский комитет НАТО», включает борьбу с так называемыми проявлениями растущей российской угрозы. На практике это означало прием в НАТО государств, соседствующих с Россией, и развертывание элементов системы ПРО США на территориях этих государств вопреки противодействию Кремля.

Лобби также активно бросает вызов контролю России над ее энергетическими ресурсами. Со времени ареста главы ЮКОСа Михаила Ходорковского и до событий в регионе Каспийского моря члены «Проекта нового американского столетия», крупные энергетические компании и другие организации бились за сохранение и расширение доступа к российским и контролируемым Россией запасам углеводородов. Для этих групп энергетика представляет критически важный аспект американской мощи, и энергетический аспект следует рассматривать в связи с общими геополитическими целями и задачами. Поддерживая американские попытки установить контроль над трубопроводами в Евразии, эти группы рассматривали усиление зависимости экономической политики России от энергии как одну из главных угроз, с которыми сталкиваются США.

Политическое влияние

Лобби добилось значительного политического влияния — отчасти благодаря своей деятельности, отчасти благодаря тому, что воззрения лобби соответствуют воззрениям творцов американской политики. Например, убеждение в том, что влияние России в области энергетики должно быть уменьшено, вступало в резонанс с мнениями некоторых официальных правящих кругов. Так, в 1997 году сотрудница Совета национальной безопасности Шейла Хеслан заявила одной из сенатских комиссий по расследованию, что усилия США по строительству новых трубопроводов в Евразии являются частью более широкой кампании, направленной на «разрушение монопольного контроля России над транспортировкой нефти из региона»³⁵. «Речь идет об энергетической безопасности Америки… [и] о предотвращении стратегических посягательств со стороны тех, кто не разделяет наши ценности», — подтвердил в 1998 году министр энергетики США Билл Ричардсон³⁶. Самое важное обстоятельство заключается в следующем — некоторые должностные лица США, разделявшие мировоззрение лобби, например вице-президент Ричард Чейни, выдвигали предположения о том, что контроль над энергетическими запасами России в конечном случае может быть не менее важным, чем контроль над энергетическими запасами Среднего Востока³⁷.

В некоторых случаях лобби удавалось заручиться поддержкой известных политиков, в том числе высшего уровня. Среди примеров — многочисленные антироссийские заявления политиков-республиканцев и демократов, а также активная роль, которую играл вице-президент Дик Чейни. Чейни не только энергично выступал с обвинениями России в замедлении и свертывании демократии и в использовании нефти и газа в качестве «орудий запугивания или шантажа», применяемых Россией против соседних государств³⁸. Чейни к тому же играл важную закулисную роль, поддерживая контакты с критиками Кремля в России.

Связи в правительстве важны и для получения лобби дополнительного финансирования. С одной стороны, многие научные и аналитические центры зависят от поддержки, которую им оказывают частные лица и организации, но с другой — они по-прежнему полагаются на поддержку правительств стран Запада. Так, Human Rights Watch сообщает, что «не получает никакого государственного финансирования, напрямую или косвенно», однако некоторые входящие в эту организацию группы, такие как OXFAM[3], финансируются британским правительством, Европейским Союзом и Агентством международного развития США³⁹. Зависимость Freedom House от государственного финансирования еще больше. Согласно отчету этой организации за 2006 год, в 2006-м финансовом году она получила более 20 млн долларов из федеральной казны, а весь текущий бюджет организации составлял примерно 26 млн долларов⁴⁰. Есть еще организации вроде Национального фонда демократии, почти полностью финансируемые правительством США⁴¹.

В общем и целом лобби хотя и представляет широкую группу людей, имеющих разные политические цели и устремления, но действует на основе целостного идеологического мировоззрения и проявляет впечатляющую организационную силу. В числе самых важных организаторов лобби — такие люди, как Збигнев Бжезинский, Ричард Холбрук, Брюс Джексон, Ричард Перл и Джеймс Вулси. Большинство из них придерживаются консервативных и неоконсервативных убеждений и на протяжении последних двадцати-тридцати лет являются активными членами американского политического класса. Этим умудренным, закаленным в политических баталиях наблюдателям, имеющим исчерпывающие знания о том, как вершатся дела в Вашингтоне, удалось отклонить наметившийся было после событий 11 сентября 2001 года курс развития американо-российских отношений от направления на сотрудничество⁴². Другим критически важным фактором является их сплоченность⁴³. Действуя согласованно, они успешно продвигают в американских СМИ и политических кругах образ России как стремящейся к реваншу антизападной державы. Совокупное влияние этих людей сыграло свою роль: хотя США и Россия не вернулись к соперничеству времен «холодной войны», американо-российские отношения сейчас находятся в низшей точке со времени окончания «холодной войны», и такие отношения никоим образом нельзя назвать стратегическим партнерством.

Американская русофобия — скорее политическое, нежели культурное, явление, и при наличии достаточной политической воли ее можно переломить на благо обеих стран. Пусть в США и существовали интеллектуальные предпосылки формирования антироссийских стереотипов, эти предпосылки не вели к русофобии и к формированию внешней политики США. Русофобская мифология коренится в «холодной войне» более, чем в чем-либо еще, и остающиеся от времен «холодной войны» элиты продолжают эксплуатировать устаревший образ врага в своих политических целях.

Русофобия до «холодной войны»

В американском внешнеполитическом дискурсе существовали предпосылки формирования антироссийских стереотипов. Подобно всем прочим растущим и относительно изолированным державам, США руководствовались глубоко американоцентричным видением мира. Миф о «предначертанной судьбе» играл роль, подобную легендам о «Срединной империи» или «Поднебесной» в Китае и о «Третьем Риме» в России. Американцы страстно стремились рассматривать мир через собственную оптику и приписывать ему собственные культурные стереотипы. Уолтер Рассел Мид пишет, что прежде, чем обратиться к континентальному реализму и к политике с позиции силы, американцы выработали собственные традиции осмысления международной политики⁴⁴. В числе этих внешнеполитических традиций или школ — выдвинутая Александром Гамильтоном концепция продвижения американского предпринимательства за рубежом; принятое Вудро Вильсоном обязательство распространять американские ценности; вера Томаса Джефферсона в сохранение американской демократии в опасном мире; и гордость Эндрю Джексона за честь, независимость и военную мощь Америки, — для нас особенно важны три. Эти традиции, заложенные Гамильтоном, Вильсоном и Джексоном, представляют различные формы американского интернационализма и сохраняются во внешней политике США.

Взятые вместе, они обладали потенциалом к формированию мира по образу США. Если на пути к этому стояла Россия, можно было разработать русофобские стереотипы, подобные тем, что Америка создала о Китае, Японии, Германии и мусульманских странах. Все же до ХХ века американоцентризм не вырождался в русофобию, определяющую поведение США на международной арене. Россия поддержала американские революции и установила добрые отношения с отцами-основателями, а американские должностные лица были поглощены преимущественно собственными делами и не питали особых подозрений в отношении Российской империи. В отличие от европейцев у которых русофобия служила важным элементом внешнеполитического дискурса, по крайней мере с начала XVIII века⁴⁵, у американцев в течение почти двух веков не было сильных негативных представлений о России.

Ситуация начала меняться в начале ХХ века. Теодор Рузвельт поначалу принял сторону Японии в русско-японской войне и сказал, что не станет возражать против применения к русским «самых крайних мер». На самом деле его внешняя политика отличалась большей сдержанностью, и сам Рузвельт, опасавшийся усиления Японии, позднее выразил желание иметь Россию, достаточно сильную для того, чтобы сохранять баланс сил в северной Азии⁴⁶. Как документально показал Дэвид Фоглесонг, иммигрантские группы (особенно евреи) начали антироссийскую лоббистскую деятельность в США и стали призывать «освободить» Россию от самодержавия и антисемитизма. В 1911 году правительство США аннулировало торговое соглашение с Россией⁴⁷. В ответ на большевистскую революцию США с 1917 по 1933 год отказывались признавать Советскую Россию, и такие группы, как Американская администрация помощи и некоторые религиозные организации⁴⁸, распространяли и разжигали антироссийские настроения. Все же у русофобии редко появлялась возможность оказывать определяющее влияние на внешнюю политику США, потому что Россия не действовала как угрожающая Америке держава. Международные обязательства стран были преимущественно региональными. При этом политические убеждения наряду с огромными расстояниями, разделявшими Россию и США, не способствовали развитию взаимной вражды в США и России.

Русофобия в период «холодной войны»

Ситуация изменилась после того, как Россия и США приняли на себя обширные международные обязательства и потребовали большего признания своей роли в формировании системы международных отношений. Сохранение рабочих отношений между США и Россией было, пожалуй, возможным, но оно требовало исключительного качества руководства обеими странами. От руководителей обеих стран требовалось проявить способность к выявлению сходных интересов и совместно работать над их удовлетворением, а не действовать на основе подозрений и предрассудков.

Из Второй мировой войны обе страны вынесли уверенность в своих способностях изменять мир таким образом, чтобы Европа больше не представляла угрозы их интересам. Советские руководители считали, что у них есть право играть лидирующую роль на Европейском континенте, так как СССР в одиночку одержал победы в самых главных сражениях с нацистами, в том числе в сражениях под Москвой, под Курском и Сталинградом, и, несомненно, внес куда большую долю ресурсов в общую победу в войне. По мнению Иосифа Сталина, это было демонстрацией базисных преимуществ советской России: «Наша победа означает… победу нашей советской общественной системы, что советская общественная система успешно вынесла испытание в пламени войны и доказала свою полную жизнеспособность»⁴⁹. Таким образом, Кремль настаивал на своем праве определять историю. «В истории есть примеры того, как победители лишались плодов своей победы. Вести дела так, чтобы обеспечить эти плоды, и работать ради этой цели — это зависит от нас», — утверждал другой советский руководитель, Георгий Маленков⁵⁰. В США желание играть более значимую роль в формировании мировых дел возникло еще до победы во Второй мировой войны и даже до Перл-Харбора. Американские элиты уже изменили свое отношение к миру под влиянием нацистских вторжений во Францию и в Советский Союз, поэтому в январе 1941 года только 39 % американцев считали, что вступление США в Первую мировую войну было ошибкой (по сравнению с 68 % в октябре 1939 года считавшими вступление США в Первую мировую войну ошибкой)⁵¹.

Вскоре после войны, перед лицом растущей угрозы советской экспансии упомянутые выше традиции или школы, продвигавшие американские ценности и военную мощь за рубежом, начали сближаться. Изоляционизм больше не был актуален, политика стала все сильнее подчиняться задаче вести борьбу с СССР, разворачивавшуюся по всему миру. Организация Freedom House, созданная Франклином Д. Рузвельтом для подготовки американского общественного мнения к войне и защите независимости и свободы Франции, превратилась в машину пропагандистской войны с СССР. Human Rights Watch, созданная в 70-х годах для контроля за нарушениями прав человека, отслеживала преимущественно такие нарушения в Советском Союзе и оказывала давление на советское руководство, от которого требовали политических уступок. Лозунг Freedom House «США — страна свободы» использовали для устранения всех сомнений в оправданности миссионерской цели Америки и в освобождении Америки от выбора средств, применяемых для подрывной работы против советской «империи зла». По мере того как пространство для диалога сужалось, влияние «ястребов» на внешнюю политику США становились особенно заметным.

Военные «ястребы» вроде Пола Нитце, Ричарда Перла, Ричарда Пайпса и Юджина В. Ростоу говорили о том, что США находятся в «смертельной опасности», исходившей от Советского Союза. Эти люди занялись учреждением организаций для продвижения идеи военной победы и крестового похода против коммунизма во всех районах мира. В 1950 году они основали Комитет по существующей угрозе, впоследствии создавший документ MSC-68 Совета национальной безопасности, имевший высший гриф секретности. Автором его был Пол Нитце, отстаивавший массированное наращивание военной мощи для отбрасывания коммунизма и достижения американского военного превосходства в мире. После развернутой по NBC трехмесячной кампании нагнетания президент Гарри Трумен решил принять сделанные в документе рекомендации и увеличить военный бюджет США более чем в три раза⁵². Настаивая на том, что ядерная мощь США уступает ядерной мощи СССР, «ястребы» выступали против всех типов контроля над вооружениями. После того как СССР создал атомную бомбу, «ястребы» настаивали на создании потенциала первого удара, который в упреждающем порядке уничтожил бы весь ядерный арсенал СССР⁵³.

Комитет по существующей угрозе и группы, имевшие сходные цели, разными способами и путями оказали влияние на решения об американских интервенциях во Вьетнаме и других странах. После войны во Вьетнаме эти организации упорно и энергично работали над тем, чтобы переломить новые антиинтервенционистские настроения в США, и стояли за срывом разрядки в советско-американских отношениях⁵⁴. В 1976 году «ястребы» сформировали ядро «группы Б», предлагавшей независимую оценку советского военного потенциала и намерений СССР и настаивавшей на новом увеличении военных расходов США. При президенте Рональде Рейгане эти люди активно продвигали идею ПРО, создание которой в конце концов стало политикой самого Рейгана. Наконец, «ястребы» поработали над срывом соглашения с Горбачевым о контроле над вооружениями, отвергая возможность переговоров с СССР и отстаивая философию мира с позиции силы. Влияние данных групп трудно переоценить. В них входят видные члены как республиканской, так и демократической партии, а также различные правозащитные организации и организации, специализирующиеся на вопросах безопасности. По оценке одного независимого аналитического центра, во время первого президентского срока Рейгана 33 члена Комитета по существующей угрозе получили назначения в администрации США, причем более двадцати из них назначили на должности в системе национальной безопасности⁵⁵.

Антисоветизм стал играть важнейшую роль в сохранении сплоченности и в развитии Комитета по существующей угрозе и подобных групп. Их успех в формировании внешней политики США можно объяснить только поляризацией, вызванной «холодной войной», когда по обе стороны Атлантики к власти все чаще приходили «ястребы». Если внешнеполитическое мышление в США черпало вдохновение в антикоммунизме, то в советских политических кругах все более влиятельным становился жесткий антиамериканизм. Многие в политическом руководстве придерживались доктрины устрашения, а военные разрабатывали стратегические планы, направленные на победу в ядерной войне⁵⁶. Кроме того, советский режим после Сталина сочетал умеренность и открытость с репрессивностью. Одна крайность питала другую. По мере усиления антиамериканизма в СССР в США все большее распространение получала антисоветская пропаганда. Используя сообщения многочисленных перебежчиков из СССР и стран Восточной Европы, агрессивные американские группы и антисоветские издания развернули кампанию с целью подтверждения страхов перед советской системой.

Русофобия после «холодной войны»

Во время перестройки и последовавшего за падением советской власти сближения России с Западом казалось, что антисоветизм и русофобия стали делом прошлого. В 1995 году один из выдающихся наблюдателей американской политической жизни писал, что неоконсерватизм и неоконсервативные мыслители вроде Джошуа Муравчика, Бена Ваттенберга и Фрэнка Гаффни, то есть люди, составлявшие группу, важную для функционирования антисоветского лобби, в 90-х годах стали такими же анахронизмами, какими десятилетием раньше были Ноам Хомский и Ричард Барнет⁵⁷. В эпоху триумфа американского либерализма организации вроде Комитета по текущей угрозе и Комитета свободного мира не могли больше доказывать существования советской глобальной угрозы или нарушение права евреев и представителей других национальностей на иммиграцию. Эти объединения устарели и позднее были распущены.

В итоге неоконсерваторы и другие бывшие крайние антисоветчики просто перегруппировались и начали новую кампанию против России и других потенциальных вызовов глобальной гегемонии США. Пускай даже некоторые организации, отстаивающие американскую гегемонию, распустили, другие, вроде Центра политики безопасности, возглавляемого Фрэнком Гаффни, который был помощником Ричарда Перла в министерстве обороны, сохранились. Веских доказательств необходимости проводить жесткую политику в отношении России и увеличивать военные расходы США эта организация привести не смогла, но оправдала свое существование тем, что обеспечила поддержку военных планов Джорджа У. Буша в Персидском заливе обеими партиями, призывала Билла Клинтона напасть на Ирак и продвигала планы развертывания ПРО и космического оружия⁵⁸. Центр проморгал возникновение страшнейшей для США угрозы терроризма, но последовательно отстаивал новые меры противодействия предполагаемых угроз со стороны России Кубы, Северной Кореи и Ирака. В июне 2004 года Центр политики безопасности сыграл ведущую роль в возрождении, казалось бы, отжившего свое Комитета по существующей угрозе и с гордостью заявил, что «заимствовал свою модель рыхлой организации» у прежнего Комитета по существующей угрозе. Новый Комитет по существующей угрозе уподобил войну с терроризмом с «холодной войной», снова выступил в поддержку распространения американских ценностей за рубежом и выступил за противодействие новому всемирному злу, а именно «тоталитарной религиозной империи на Среднем Востоке». В Комитет по существующей угрозе, номинально являющийся непартийной организацией, входит несколько «ястребов»-либералов, в том числе Стивен Соларц, Дэйв Маккарди и Джо Либерман⁵⁹.

Война в Ираке и отказ России поддержать эту войну привели к усилению русофобских настроений в американском истеблишменте. Кремль считал, что терроризм как негосударственный феномен можно победить только в результате координации действий государств, а не путем нападений на относительно стабильные государства вроде Ирака. Некоторые американские либералы вместе с консерваторами выразили свое разочарование отсутствием российской поддержки и усиливающейся изоляцией США в «войне с терроризмом»⁶⁰. С точки зрения многих «ястребов», начавшаяся после 11 сентября 2001 года исламофобия — не замена русофобии. «Ястребы» по-прежнему рассматривают Россию как угрозу потому, что Россия не поддерживает американский способ ведения войны с терроризмом и противится гегемонии Америки в мире. Фрэнк Гаффни, Джеймс Вулси и им подобные ставят Россию Путина на одну доску с явлением, которое они называют «исламофашизмом»⁶¹.

В лобби вошли три важных группы: «ястребы»-военные, «ястребы»-либералы и сторонники восточноевропейского национализма. Каждая из этих групп продвигает собственные цели, и у каждой из них — свое представление о России и целях Америки (см. таблицу 2.1, в которой обобщены эти представления и цели группировок, входящих в лобби).

Военные «ястребы»

Военные «ястребы» считают своей целью достижение США статуса мирового гегемона или имперского центра. По мнению этих людей, безопасность Америки можно гарантировать только путем установления американского контроля над самыми крупными военными потенциалами и запасами энергии в мире и путем успешного проецирования американских ценностей по всему миру. С 40-х годов, когда США приняли более широкие международные обязательства, эта философия нашла выражение в различных заявлениях, сделанных представителями всего политического спектра. Например, Центр политики безопасности исповедует убеждение в том, что «национальную мощь Америки необходимо демонстрировать и ей надо правильно пользоваться для сохранения уникальной роли в мире, заключающейся в поддержании мира и стабильности в международных отношениях»⁶². Истоки этого убеждения лежат в деятельности Комитета по существующей угрозе и «группы Б», а также Коалиции демократического большинства. Прежде эти организации состояли почти исключительно из консерваторов-республиканцев, таких как Уильям Ван Клив, Пол Нитце и Ричард Пайпс, но в организацию, созданную позднее, в 1972 году сенатором-демократом Генри «Скупом» Джексоном, имевшего жесткие антисоветские убеждения, вошли видные члены истеблишмента демократической партии⁶³.

Таблица 2.1 Цели лобби в США и России

Убеждение в гегемонии США оставляет мало места (или вообще никакого) учету интересов России или других стран, а критика России и Кремля часто обнажает страхи перед возрождением геополитического соперника. Именно эти страхи, а не озабоченность состоянием демократии или прав человека помогают объяснить нападки на усиливающуюся роль Кремля в энергетической сфере, призывы к международному вмешательству в Чечне и защиту продвижения военной инфраструктуры Запада к границам России. Работающие в этом ключе СМИ и научно-аналитические центры, такие как The Wall Street Journal, издаваемый Джеймстаунским фондом Eurasian Daily Monitor, Центр стратегических и международных исследований, Фонд «Наследие», Гуверовский институт и Хадсоновский институт, всегда выступали с критикой «имперских амбиций» России, ее «энергетического шантажа» и «варварской жестокости, проявляемой Россией в Чечне».

«Ястребы»-либералы

«Ястребы»-либералы рассматривают цели США в контексте глобального продвижения демократии американского типа. Однако на практике эти люди часто поддерживают милитаристские внешнеполитические цели. Многие из них одобрили расширение НАТО и бомбардировки Югославии, и по меньшей мере некоторые «ястребы»-либералы стояли за американским вторжением в Ирак. Что касается России, то либеральная часть лоббистов часто встают на сторону военных «ястребов» и даже публикуют свои статьи в консервативных СМИ⁶⁴. Газеты наподобие The New York Times и The Washington Post, хотя и отличаются от The Wall Street Journal по ряду вопросов внутренней политики, часто пишут о России в том же тоне, что и The Wall Street Journal. «Мозговые» центры вроде Фонда Карнеги и Фонда Карнеги за международный мир часто демонстрируют такую же воинственность, как и консервативные организации. «Ястребы»-либералы подписывают инициированные консерваторами открытые письма. Мадлен Олбрайт, Джозеф Р.Байден, Иво Даалдер, Ларри Дайамонд, Ричард Ч. Холбрук, Майкл Макфол, Сара Мендельсон и Стивен Сестанович подписали упомянутое выше Открытое письмо, инициированное «Проектом нового американского столетия». Среди других его подписантов — видный защитник американской военной гегемонии Макс Бут, Брюс Джексон, Роберт Каган, Уильям Кристол, Джон Маккейн, Джошуа Муравчик и Джеймс Вулси⁶⁵. Отношение либералов к политике, проводимой Россией в Чечне, и к так называемым «цветным» революциям в странах, ранее входивших в состав СССР, тоже отличается воинственностью. Американские «ястребы»-либералы не просто считают политику Кремля неприемлемой. Они внесли огромный вклад в революции, осуществленные через такие организации, как Национальный институт демократии, Национальный фонд демократии, Национальный институт демократии и Фонд Сороса⁶⁶.

Восточноевропейские националисты

Другая влиятельная группа антироссийского лобби состоит из сторонников восточноевропейского национализма и отделения от России. Рассматривая Россию как имперское государство, данное лобби пессимистически относится к перспективам становления демократии в России и имеет свойство примыкать к военным-«ястребам» в деле продвижения планов американской гегемонии в мире. Американские сторонники восточноевропейского национализма считают сохранение НАТО и военного присутствия США в Европе важным и надежным средством противодействия восстановлению неосоветской империи. Действуя в согласии с правящими элитами стран Восточной Европы, эти люди выступают против консолидации российского государства и энергетической независимости России. Ряд видных активистов лобби — выходцы из Восточной Европы. В их числе — выходцы из стран Балтии (Пол Гобл), Чехии (Мадлен Олбрайт), Венгрии (Том Лантос и Джордж Сорос), Польши (Збигнев Бжезинский и Ричард Пайпс), Западной Украины (Пола Добрянски) и Югославии (Стивен Сестанович). Многие корни русофобии лежат в эпохе «холодной войны», тогда как другие ее корни уходят еще глубже и существуют столетия. Например, особенно сильна и эмоциональна польская русофобия, поскольку по меньшей мере с XVI века поляки вели войны за независимость и территориальную экспансию за счет русских земель. Русские постоянно наносили полякам поражения, что лишь усиливало стремление поляков ослабить восточного соседа.

Во время «холодной войны» восточноевропейские националисты и перебежчики из СССР играли важную роль в подрыве советского могущества. При поддержке «ястребов»-военных эти люди стремились придать убедительность антикоммунистической пропаганде. Так, Уильям Геймер, один из ведущих бойцов «холодной войны», в свое время близкий к администрации Рейгана, основал Джеймстаунский фонд для поддержки советских диссидентов и перебежчиков из СССР. С этим фондом также тесно сотрудничал директор ЦРУ Уильям Дж. Кейси, а в состав совета фонда входили в числе прочих Збигнев Бжезинский, Дик Чейни, Мария Карлуччи и Джеймс Вулси⁶⁷. Данный фонд продолжает играть важную роль в распространении русофобии. В 50-х годах эмигрант с Западной Украины Лев Э. Добрянски (отец Полы Добрянски) написал документ, впоследствии принятый президентом Дуайтом Эйзенхауэром под названиями Закона 86–90 и «резолюции о Неделе порабощенных народов». В резолюции утверждалось, что большинство восточноевропейских и других народов порабощены не просто советской системой, а Россией. Эта резолюция ввела в оборот понятие «русский коммунизм», уравняв таким образом определение «советский» с определением «русский» и не оставив русским никакой возможности когда-либо освободиться от советской системы⁶⁸. Саму Россию никогда не признавали порабощенной страной, но при этом считали ответственной за порабощение других стран и народов. В 1978 году, за два года до того, как Рейган стал президентом США, он использовал резолюцию, посвятив одно из своих выступлений по радио Неделе порабощенных народов напоминанию о том, что Советский Союз по-прежнему «держит в рабстве миллионы людей». В этом выступлении Рейган задал вопрос: «Действительно ли мы серьезно относимся к правам человека?»⁶⁹ Резолюцию о порабощенных народов не изменили даже после развала советской системы, и каждый год в июле в США по-прежнему отмечают Неделю порабощенных народов, что русские считают живым доказательством американской русофобии⁷⁰.

Консенсус и иерархия в лобби

Три указанные выше группы сошлись во мнении о том, что политическую систему России необходимо децентрализировать, добиться снижения военного потенциала России и признания ею международного авторитета Америки. Отдельные члены групп руководствуются сложными чувствами страха и превосходства, и их успех в объединении усилий можно отчасти объяснить принципом построения социальных сетей, который социальный антрополог Джанин Ведель назвала принципом «эластичных групп»⁷¹. Такие группы возникают в ответ на постепенное снижение власти выборных должностных лиц. Это самое снижение власти выборных должностных лиц по сравнению с властью частных организации в США наблюдается в течение нескольких последних десятилетий. Полагаясь на различные способы и формы лоббирования, «мозговые» центры, СМИ и правозащитников, члены таких организаций маневрируют между государством и частными ролями, взаимодействуя множеством разнообразных способов в целях ослабления существующих правил ответственности органов власти. Согласно концепции Ведель, эластичные субъекты действуют как самодостаточные группы, имеющие собственные программы, но эти группы продолжают постоянно продвигать программу большого сообщества. «В индивидуальном порядке или как группы, они одновременно работают по обе стороны двери, а в некоторых случаях даже могут сносить дверь»⁷². Принцип эластичности полезен и для сближения, казалось бы, совершенно разных групп.

Впрочем, в эластичных группах есть игроки, обладающие наибольшим в группе могуществом. Военные-«ястребы» обладают неоспоримым могуществом в антироссийском лобби. Отчасти эта их сила — результат симпатии, которую президент Джордж У. Буш питал к таким планам военных «ястребов», как вторая иракская война⁷³. Кроме того, данная группа успешно действовала как самодостаточная с начала «холодной войны» и достигла колоссального влияния при президенте Рональде Рейгане. «Ястребы»-либералы играли важную, но второстепенную роль, поскольку «ястребы»-военные часто использовали демократическую риторику «ястребов»-либералов, а политическая система России вряд ли сближалась с политической системой США. Представители восточноевропейского национализма тоже играли второстепенную роль и действовали как лояльные сторонники гегемонистских целей Америки.

Пускай в прошлом США и не проявляли какой-либо вражды к России и ее народу, тем не менее, американские элиты после «холодной войны» взяли на вооружение русофобскую риторику и использовали ее для продвижения свои планов. Относительный успех этих элит сделали возможным несколько взаимосвязанных условий, существовавших на международном, внутриполитическом и политическом уровнях. Такие условия обобщены в таблице 2.2.

Структурные факторы

Отчасти русофобия является продуктом глобальной борьбы за власть. Это не просто укорененное в культуре чувство или неприязнь к политической системе России. Россия наверняка вызывает определенные крайне негативные реакции независимо от того, существует в России демократия или нет. Негативное отношение к России возникало просто потому, что в некоторых кругах американского истеблишмента ее возможное возрождение будут считать опасным. Многие военные «ястребы» на самом деле отстаивают гегемонию Америки, но их публичные критические выступления о России звучат русофобски потому, что они рассматривают Россию как препятствие на пути к достижению их политических целей. В условиях сегодняшнего дня, когда Россия может оказывать влияние на ход событий в Евразии, посторонним становится все труднее контролировать энергетические ресурсы этого региона и его важные в геостратегическом отношении точки.

Таблица 2.2 Условия, способствующие американской русофобии

Структурные факторы

• Гегемонистская политическая культура

• Восстановление российской экономики

• Относительный упадок могущества США

Институциональный контекст

• Неинформированная общественность

• СМИ, манипулирующие общественным мнением

• Слабость пророссийского лобби

Политические факторы

• Слабость руководства, осуществляемого президентом

• Раскол политического сообщества

Гегемонистская политическая культура Америки, описанная историками и политологами⁷⁴ и сопровождаемая относительным упадком мощи США и восстановлением российской экономики, стала структурным условием, порождающим русофобию. Один из известных историков описал британское проявление русофобии, заметив, что «русофобы признавали и в какой-то мере извлекали выгоды из естественной конкуренции между Великобританией и Россией, по-видимому, обусловленной взаимным превосходством двух стран»⁷⁵. США остаются самой могущественной державой мира, но к концу первого десятилетия XXI века их политические и экономические позиции в Евразии существенно ослабли, а Китай и Россия укрепили свои позиции на евразийском пространстве. Между тем гегемонистские американские элиты после «холодной войны» привыкли не встречать сильного сопротивления расширению НАТО и рассчитывали на получение свободного доступа к энергетическим ресурсам России и ее ядерным объектам. Консервация слабости России очень важна для вымогательства у Москвы важных уступок в вопросах энергетики, геостратегии и политического присутствия в Евразии. Это не первый и, разумеется, не последний случай, когда в западных СМИ возобладала крайне извращенная критика действий Кремля в период восстановления экономической и военной мощи России. По мере развития России и до тех пор, пока у Вашингтона есть надежда на одностороннее установление в Евразии выгодных для США геостратегических и энергетических условий, в американских СМИ будет, вероятно, сохраняться русофобская риторика.

Неинформированная общественность

Сколь важными ни были бы структурные факторы, они оказывают воздействие на внутриполитический контекст, усиливающий или смягчающий их влияние. Во внутриполитическом контексте относительный успех русофобии делают возможным взаимосвязанные условия: преимущественно неинформированная общественность, манипуляции элит и отсутствие в США пророссийского лобби. Американцы плохо осведомлены о российских реалиях, и их представления о происходящем в России очень сильно зависят от того, как СМИ и политики представляют американо-российские отношения. Например, один из проведенных в 2003 году опросов общественного мнения показал удивительный результат — треть американцев никогда не слышали о Владимире Путине и не имеют никакого мнения о нем⁷⁶. К моменту проведения опроса Путин уже три года был президентом России. В 2002 году этот показатель достигал 44 %⁷⁷. Результаты другого исследования указывают на парадокс — в суждениях о постсоветской России большинство американцев продолжают полагаться на стереотипы времен «холодной войны». В сознании американцев россияне по-прежнему ассоциируются с коммунизмом, КГБ, холодным климатом и организованной преступностью Цепочка ассоциаций именно такая. Тем не менее, американцы не хотят выделять средства на изучение России и русского языка. Согласно результатам опроса, проведенного Ассоциацией изучения современных языков, после 1990 года число учащихся высших учебных заведений, изучающих русский язык, сократилось почти наполовину, разрушив многолетние усилия по развитию исследований России⁷⁸.

Кроме того, у американцев нет устойчивого отношения к России, и их общие представления о ней колеблются в зависимости от того, как представляют Россию Вашингтон и его руководители. В таблице 2.3 выявлено несколько стадий развития представлений американцев о России. До 1994 года большинство американцев рассматривали Россию как стратегического партнера США и относились к ней с немалой симпатией. Подобное отношение очень сильно соотносилось с отношением к России американских элит, считавших президента России Бориса Ельцина идущим к демократии и установлению тесного сотрудничества с США. Американская общественность вместе с Биллом Клинтоном испытывала чувство близости с «другом Борисом» и верила в быстрый успех российских реформ. Однако после 1994 года восприятие американцами России стало более сдержанным — вслед за формированием более осторожного отношения к России у американского политического класса. Неожиданное поражение проельцинской партии на выборах 1993 года и приватизация российской экономики показали уровень коррупции и неспособность «друга Бориса» управлять переходом страны к новой системе. В 1996–1997 годах отношение американцев к России снова на время качнулось к «благоприятному». В ноябре 1997 года доля американцев, хорошо относившихся к России, достигла 56 %. Скорее всего, этот сдвиг в общественном мнении был следствием новых надежд, возникших после поражения КПРФ на президентских выборах, состоявшихся летом 1996 года. К 1999 году в отношении американцев к России снова возобладал пессимизм: только 40 % американцев считали протекавшие там процессы позитивными. Отчасти это можно объяснить отсутствием положительных сдвигов в России и последовавшим финансовым дефолтом России, который многие расценили как свидетельство провала либеральных реформ российской экономики. Отчасти — растущим желанием нового министра иностранных дел России Евгения Примакова продемонстрировать независимость внешней политики России, например, в отношении Ирака и Югославии.

Таблица 2.3 Отношение американской общественности к России

С 1999 года и до второго полугодия 2001 года отношение американского общественного мнения к России находилось на низших уровнях, американцы все больше рассматривали Россию как угрозу, а не как потенциального партнера. Такое восприятие России полностью соответствовало отношению к России Вашингтона, так как в тот период американо-российские отношения резко ухудшились вследствие военного вмешательства НАТО в дела Югославии. К концу 2001 года, после событий 11 сентября, ситуация в корне изменилась, и американский политический класс продемонстрировал готовность вести борьбу с террором совместно с Россией в рамках стратегического партнерства. Около 60 % американцев снова относились к России доброжелательно. В 2002 году 55 % американцев считали, что в следующем десятилетии Россия будет играть важную роль в мировых делах⁷⁹. В том же году только 31 % американцев считал политику России угрозой для США, тогда как в 2000 году так считали 52 %⁸⁰. Более того, подавляющее большинство (68 %) полагало, что НАТО следует принять Россию в свои полноправные члены, то есть общественность явно реагировала на излюбленную президентом Бушем и американскими СМИ риторику стратегического партнерства⁸¹.

Увы, после 2003 года доля американцев, поддерживавших сближение с Россией, сократилась, вероятно, вследствие растущей озабоченности СМИ и политиков усилиями, предпринимаемыми Кремлем для консолидации экономической и политической власти, а также вследствие отказа России поддержать американское вторжение в Ирак. Позитивные изменения 2004–2005 годов можно объяснить согласием общественности с президентом Бушем, который по-прежнему говорил о стратегическом партнерстве с Россией, несмотря даже на то, что СМИ оценивали это партнерство с растущим скепсисом. Впрочем, с 2006 года число людей, сочувственно относящихся к России, снова резко сократилось и достигло 34 %⁸², поскольку американские СМИ существенно усилили нападки на «авторитаризм» Путина и его «агрессивную» внешнюю политику.

Манипуляция общественным мнением в СМИ

Американские СМИ отличаются крайней партийностью и находятся под контролем, что и позволяет манипулировать общественностью с помощью русофобской риторики. В дополнение к незнанию России указанные сдвиги в восприятии американской общественностью России указывают на манипулирование общественным сознанием со стороны СМИ. Одним из показателей степени контроля над СМИ является роль, которую играл Руперт Мердок, издатель и владелец 175 медиахолдингов, единодушно поддерживающих инициированную президентом Джорджем У. Бушем и премьер-министром Великобритании Тони Блэром кампанию пропаганды войны. Эта кампания отражала взгляды самого Мердока, тесно связанного с американскими неоконсерваторами⁸³. По мнению британской газеты Guardian, «после исчерпывающего обзора самых продаваемых и самых влиятельных газет мира, принадлежащих News Corporation Мердока, очевидно, что все они поют псалмы с одного листа. Некоторые воинственно настроенные солисты-баритоны наслаждаются войной. Другие предпочитают исполнять в хоре менее резкие, но более изощренные партии. Но ни один человек, поет ли он фортиссимо или пианиссимо, не осмеливается петь антивоенную песню. Они никогда не ставят под сомнение голос своего господина»⁸⁴.

В условиях американской элитарной и управляемой демократии объективное понимание российских реалий затруднено. Из «рационального выбора хорошо информированных граждан» (так демократию определял Джозеф Шумпетер) демократия все больше превращается в выбор политических элит, формирующих взгляды плохо информированной общественности. В особенности это относится к знаниям американцев о мире вообще и России в частности. Когда политики вроде Джона Маккейна хотят поведать американцам об «авторитарной» и «империалистической» сущности Кремля, у них есть свободный доступ на CNN и в любые другие СМИ, тогда как иные мнения о России едва слышны в СМИ.

Это явление тоже коренится в «холодной войне». Русофобские стереотипы хорошо сохраняются и воспроизводятся потому, что старые взгляды времен «холодной войны» не вполне исчезли в общественном сознании и им на смену не пришло информированное понимание новых реальностей. В 2001 году один журналист писал: «Я должен признать, что тоже страдаю русофобией. Я родился в 1972 году и вырос во времена, когда СССР был врагом. Нас учили бояться СССР и ненавидеть СССР, и эта аббревиатура стала, к сожалению, синонимом русского народа. Питая такие чувства к России в течение почти 20 лет, мне было (и остается) крайне трудно противостоять всей той враждебности, которая порождена «холодной войной». «Холодная война» — вопрос геополитики второй половины ХХ века. Неудивительно, что она оставила свою отметину на мне и на людях моего поколения: мы выросли в тени «холодной войны». Я стараюсь преодолеть мою русофобию, но сделать это непросто»⁸⁵.

Слабость пророссийского лобби

Еще один фактор успеха русофобии в американской политике — слабость пророссийского лобби в США. Другие этнические лобби — еврейское, латиноамериканское, восточноевропейское и арабское — влиятельны или хотя бы заметны, но русские в американской политике попросту отсутствуют. Это делает Россию крайне уязвимой для критики со стороны людей, стремящихся воссоздать и эксплуатировать образ врага. Стремясь удовлетворить свои интересы (заручиться поддержкой общественности, консолидировать корпоративное видение, продемонстрировать качества жесткого лидера и т. д.), такие политики могут сказать о России практически что угодно, не боясь столкнуться с возражениями и опровержениями. Дело осложняется отсутствием защиты от русофобов даже за пределами политического истеблишмента. Можно, например, купить место в какой-нибудь общенациональной газете и высказывать на этой площади оскорбительные замечания о россиянах. Как сообщил Конгресс русских американцев, а это единственная организация, представляющая русских в США, несколько лет назад именно это сделал некто доктор Айварс Слуцис, эмигрант из Латвии. Слуцис потратил время на то, чтобы на страницах газет The New York Times и The Washington Post объяснять американцам, почему вторжения в другие страны заложены у русских в генах, почему русские способны понимать только язык силы и почему он лично не станет лечить ни одного русского пациента, если такой пациент попадет к нему на прием. Это продолжалось какое-то время — до тех пор, пока члены Конгресса русских американцев не убедили редакторов убрать из газет этническую клевету⁸⁶, что является редким примером успеха антилоббистов. Также можно снимать фильмы об убийстве бывшего агента КГБ Александра Литвиненко и возлагать в них вину на Кремль, несмотря на то что расследование не завершено, а фактов причастности Кремля к смерти Литвиненко практически нет⁸⁷.

Пусть в США проживают более миллиона русских, они не смогли организоваться и добиваться более объективного освещения России в американских СМИ. У многих русских, традиционно ориентирующихся на государство, нет цели, и им трудно вообразить себя вне родины. В иммиграции некоторые из них пытаются ассимилироваться, но большинство русских иммигрантов, особенно первого поколения, имеют свойство создавать сравнительно замкнутые сообщества, в которых сильнее интересуются происходящим в России, чем происходящим в США. Крайне болезненная история России способствует усилению чувства оторванности от родины. История ХХ века разделила тех, кто поддерживал советскую систему (красных), и тех, кто бежал от советской власти (белых), и этот раскол продолжает оставаться основной линией разлома в русском иммигрантском сообществе⁸⁸. При попытках организоваться этнические русские испытывают серьезные финансовые трудности. В отличие от евреев или членов других этнических сообществ, получающих при иммиграции в США государственную поддержку на том основании, что они, возможно, сопротивлялись советской системе, к русским не применяют какого-то аналога поправки Джексона — Вэника, дающей им какие-либо льготы⁸⁹. Большинство русских не имеют права на государственную поддержку и после иммиграции в США должны вести борьбу за выживание.

Конгресс русских американцев остается единственной организацией, пытающейся отстаивать интересы этнических русских в США. Впрочем, эта организация мала, располагает ограниченными средствами и не оплачивает работу своих активистов, а потому ее нельзя сравнивать, например, с офисом еврейского лобби в Вашингтоне, где постоянно и полный рабочий день работают 450 сотрудников. Кроме того, Конгресс русских американцев традиционно отстраняется от участия в политике и сосредотачивает свои усилия главным образом на культурной деятельности, образовательных программах и других формах оказания помощи русским в США и России⁹⁰.

Политические факторы

Действие структурных и институциональных факторов усиливает политические факторы вроде раскола политического сообщества и отсутствия руководства со стороны президента. Политики нередко склонны защищать свои личные и корпоративные интересы, а в условиях отсутствия строгих политических обязательств лоббирование приобретает особое значение.

Эксперты признают сообщество людей, наблюдающих за Россией, расколотым, и это разъединение доходит до Белого дома, то есть отсутствует последовательная, целостная политика США в отношении России. В 2003–2008 гг. вице-президент Дик Чейни сформировал сплоченную двухпартийную группу критиков России, настаивавших на необходимости постепенной конфронтации по отношению к Кремлю. Чейни, стоявший за вторжением в Ирак, терпеть не мог противодействия одному из главных, по его мнению, шагов к установлению гегемонии США во всем мире. Он вынашивал также идею установления контроля за энергетическими ресурсами России⁹¹. С ноября 2004 года, когда администрация Буша начала пересмотр своей политики в отношении России⁹², Чейни стал играть важнейшую роль защитника интересов русофобского лобби. Государственные секретари США, Кондолиза Райс, а до ноября 2004 года — Колин Пауэлл противились линии вице-президента и отстаивали мягкий, менее конфронтационный стиль отношений с Москвой.

В общем и целом президент Буш в этом споре принимал сторону Райс и Пауэлла, но не смог выстроить последовательную политику в отношении России. Поскольку США были заняты на Среднем Востоке, Буш не смог обеспечить руководства, стремящегося к разработке взаимоприемлемых правил в отношениях с Россией. Такие правила могли бы предотвратить ухудшение американо-российских отношений. С конца 2003 года Буш также стал испытывать сомнения в отношении вектора внутренней трансформации России⁹³. В результате многообещающее сотрудничество, наметившееся после событий 11 сентября 2001 года, никогда и не материализовалось.

Две версии истории

Американская версия истории «холодной войны» — это рассказ об американских идеях демократии западного типа, спасенных от советской угрозы тоталитарного коммунизма. Ученые и политики разошлись во мнениях относительно методов реакции на советскую угрозу, правда, они редко ставят под сомнения свои фундаментальные посылки, касающиеся истории и свободы¹. Поэтому не стоит удивляться тому, что в США многие толкуют окончание «холодной войны» как победу дискурса западной свободы. Празднуя то, что Збигнев Бжезинский назвал «грандиозным провалом» Советского Союза², американский дискурс основан на предположении о победном шествии свободы по всему миру, не встречающем сильного сопротивления. Когда же Фрэнсис Фукуяма выдвинул смелое обобщение этих оптимистических настроений и в известном фрагменте своей статьи заявил, что «то, чему мы, вероятно, свидетели, — не просто конец холодной войны… но конец истории как таковой»³, он хотел возвестить исчезновение альтернативы хорошо известной идеи свободы или об «универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления»⁴.

Однако в России история «холодной войны» — это история борьбы за суверенитет и независимость, а не история триумфа западного либерализма. Для многих россиян речь идет об истории борьбы за свободу от колонизации России Западом, сохранении важных характеристик суверенной государственности. В мире, где мощными силами являются неоколониализм и культурный империализм, идея свободы как независимости продолжает обладать сильной привлекательностью во всем мире и остается эффективной альтернативой концепции либеральной демократии. Много веков назад русские сформулировали повествование о независимости, успешно отражая вторжения захватчиков, от Наполеона до Гитлера. Разгром нацизма был важным для советской власти, поскольку эта победа легитимировала притязания советской власти на продолжение свободы как независимости. Нежелание Запада признавать важность данного легитимирующего мифа в виде коммунистической идеологии стала главной причиной «холодной войны»⁵. Коммунисты, подобно политикам и идеологам Запада, спорили о методах, но не о более серьезных, фундаментальных посылках, определявших их борьбу.

Сказанное помогает понять, почему россияне никогда не могли согласиться с западной интерпретацией окончания «холодной войны». Россияне считают, что в американской версии истории «холодной войны» нет признания способности России отстаивать свою свободу от экспансионистских посягательств крупных держав. Многие россияне также рассматривают «холодную войну» как необходимый акт защиты от политики Запада. Для россиян важно и то, что хотя СССР и оккупировал Восточную Европу, но праздновал не эту оккупацию, а победу в Великой Отечественной войне⁶. Россия официально признала свою «моральную ответственность» за вторжения в Венгрию и Чехословакию и принесла извинения за эти вторжения⁷. Возможно, Россия готова полностью признать оккупацию Восточной Европы после Второй мировой войны, но такой шаг будет сделан только в контексте признания взаимной ответственности СССР и Запада за «холодную войну». Для россиян оскорбительно, что на западных празднованиях Дня победы над Германией игнорируют решающий вклад, внесенный в эту победу советской армией, хотя, как писал один историк, никто из союзников по антигитлеровской коалиции «не заплатил за победу дороже, чем Советский Союз. На каждого погибшего рядового Райана пришлось сорок погибших рядовых Иванов»⁸. По словам другого российского публициста, победа над нацистской Германией является «единственной неоспоримой основой национального мифа»⁹.

К взаимоприемлемой версии истории

Если США и Россия намереваются заложить основы будущего партнерства, необходимо навести мост между двумя версиями истории. Во-первых, важно признать трудность достижения общего понимания концепции свободы и согласиться с тем, что она способна иметь у разных народов неоднозначные смыслы. Стремление к свободе может быть всеобщим, но социальное содержание этого понятия является продуктом истории конкретных стран, местных условий и обстоятельств. Например, в американской версии демократии роль выборов изначально приуменьшена, а избирают, намеренно ориентируясь на заслуги и достоинства, то есть действует меритократический принцип. Под воздействием Великой депрессии в американскую концепцию демократии был интегрирован сильный элемент эгалитаризма и борьбы с бедностью, а ассоциировать демократию с выборами и плюралистическими институтами стали только во времена «холодной войны» и не без ее влияния¹⁰.

Во-вторых, крайне важно признать взаимную ответственность двух стран за недопонимание, которое и привело к «холодной войне». Не оскорбляющая национальные представления о прошлом версия истории признает, что обе стороны мыслили категориями расширения территорий, необходимого для защиты их понимания безопасности. Если СССР хотел создать буферную зону для предотвращения будущей агрессии со стороны Германии, то американцы верили в восстановление Европейского континента в соответствии с их представлениями о безопасности и демократии. Взаимное недоверие лидеров двух стран друг к другу усугубляло ситуацию и все больше затрудняло предотвращение полномасштабной политической конфронтации. Лидеры Запада относились с подозрением к Сталину, в свою очередь, движимому представлением об алчности Запада и его предательских отступлений от сомнительного Версальского договора, что проявилось в мюнхенском умиротворении Гитлера. Организация мира после Второй мировой войны, разработанная Великобританией, Советским Союзом и США, оказалась недостаточной для устранения этих серьезных сомнений, существовавших на самом глубоком уровне. Кроме того, большинство государств Восточной Европы, созданных по Версальскому договору, не были ни свободными, ни демократическими и сотрудничали с нацистской Германией, поддерживая ее расистскую и экспансионистскую политику. Система безопасности, существовавшая в Европе после Первой мировой войны, не работала должным образом, и ее реформирование было всего лишь вопросом времени.

В-третьих, если взаимоприемлемой интерпретации истории суждено появиться, надо признать, что окончание «холодной войны» стало результатом взаимовыгодных переговоров¹¹. Без серии переговоров и без лидерства Михаила Горбачева, Рональда Рейгана и Джорджа Буша, преданных делу окончания «холодной войны», эта война продолжалась бы еще долго. То, что Горбачев утратил контроль над реформами в СССР, следует рассматривать отдельно от достижений его внешней политики, а не как доказательство правильности интерпретации событий, выдвигаемой американскими гегемонистами. Согласно данной теории, США проявили великодушие, пощадили Россию, «избавили ее от «унижения тотального поражения и милостиво разрешили России по-прежнему играть роль великой державы, несмотря на сокращение российской экономики и упадок ее военной мощи»¹². На самом деле в «холодной войне» никто не одержал победы в результате военного или политического давления. Если угодно, и американцев, и русских можно назвать проигравшими в «холодной войне», поскольку в процессе конфронтации они создали то, что Гэри Харт назвал «одномерным, плоским пониманием безопасности времен «холодной войны», сводящимся к военной защите от ракетного удара и устрашению противника от нанесения такого удара»¹³. Подобное понимание безопасности следует противопоставить его более сложному определению¹⁴. Для того чтобы договориться о лучшем окончании «холодной войны» и попытаться нащупать взаимно непротиворечивую концепцию защиты национальных интересов США и России, понадобится новое поколение преданных этому делу лидеров.

«Мы победили в холодной войне»: Россия как держава, потерпевшая поражение

Поскольку надежды Горбачева повести мир к уничтожению ядерного оружия и укрепить ООН не реализовались¹⁵, дискурс американской гегемонии усилился. Хотя Варшавский договор и исчез, но организация НАТО сохранилась, что позволяет многим претендовать на победу в «холодной войне». Постсоветская Россия возникла как «больной человек» Евразии, и для России это обстоятельство имело суровые внутренние последствия, служащие подтверждением триумфа американских элит. Именно в таком контексте Джордж У. Буш в своем обращении 1992 года «О положении страны» заявил, что США «одержали победу» в «холодной войне». Данное заявление легитимировало уже сильный политический дискурс, вывело его на высший уровень. Все же такие слова для Буша стали скорее политической речью, произнесенной в предвыборный сезон, тогда как для Билла Клинтона они были политическим планом действий. Риторику победителей на самом деле закрепила администрация Клинтона, проводившая аналогии между Россией и потерпевшими поражение во Второй мировой войне Германией и Японией. «Мы — страна-победитель, они потерпели поражение и потому должны умолять США и подчиняться США», — писал Стивен Коэн, считающий подобное мышление «страшной ошибкой». Коэн продолжил: «Но на самом деле этой победы не было, без Горбачева «холодная война» не закончилась бы, так что Россия заслуживает такого же уважения, какого заслуживают США»¹⁶.

Пускай Россия внесла решающий вклад в окончание «холодной войны», к правительству новой России все равно стали относиться как к властям страны, потерпевшей поражение и обойденной помощью вроде плана Маршалла. Российские руководители ожидали получить от стран Запада пакет значительной финансовой помощи, особенно потому, что президент Борис Ельцин и его министр иностранных дел Андрей Козырев обязались превратить Россию в державу Запада. От России же ожидали следования американским рекомендациям в плане политических и экономических преобразований и внешней политики, но все программы западной помощи способствовали по большей части поощрению разрушения прежней экономической системы. Вместо того чтобы создать институты социальной защиты населения и утвердить господство права в процессе структурной трансформации, США предпочли построить отношения с узкой и коррумпированной правящей элитой¹⁷. Спонсированная Западом стратегия реформ не способствовала успешному развитию. Исходим, помимо прочего, из цифр, отражающих бегство капиталов из России в 1992–1993 годах. По объему этот поток превысил размеры финансовой помощи Запада. Согласно данным официальной российской статистики, общий объем бегства капиталов из России за этот период составил 182 млрд долларов, а объем иностранной помощи — 174 млрд долларов¹⁸. Так называемые российские реформаторы отлично понимали положение дел, но не могли сказать «нет» «помощи», приходящей с Запада.

Параллельно ограниченной экономической поддержки, предоставляемой российским властям, администрация Клинтона проводила политику сдерживания России в вопросах безопасности. Во-первых, произошло расширение НАТО, которое даже либерально мыслящий Козырев считал «инерционным продолжением политики, направленной на сдерживание России»¹⁹. В России многие восприняли решение о расширении НАТО как попытку заполнить возникший вакуум безопасности за счет слабости России. Ответственность за неадекватную политику по отношению к России ложится в первую очередь на США как на самого могущественного члена НАТО, хотя лидеры европейских стран тоже внесли свой вклад, изолируя Россию в вопросах безопасности. Озабоченные недостаточным уровнем демократии в России и тем, как Россия ведет войну в Чечне, европейские лидеры препятствовали движению России к интеграции в западноевропейские институты. Россия стремилась к этому соглашению, однако «Общая стратегия Европейского Союза в отношении России», тщательно разработанный документ с формулировкой принципов отношений ЕС с Россией, ставивший интеграцию России в структуры ЕС в зависимость от прогресса в построении демократических и рыночных институтов, был принят только в июне 1999 года.

В конце 1993 года ориентирующаяся на Запад коалиция в России стояла на грани развала. Российские руководители продолжали настаивать на том, что наилучшим вариантом для США остается стратегическое партнерство с Россией, поскольку такое партнерство является «исторической возможностью содействия формированию в России демократического, открытого государства и трансформации нестабильного, постконфронтационного мира в стабильный и демократический мир»²⁰. Вскоре Козырев в опубликованной в The New York Times статье должен был предупредить о «развевающихся на вашингтонском ветре новых шовинистических знаменах». «В эти дни сумятицы, — сетовал Козырев, — нас не поняли и не поддержали естественные друзья и союзники на Западе… Оказалось, что некоторые политики на Западе, в Вашингтоне и других столицах видят в России не равного, а младшего партнера. По их мнению, «хороший русский» — всегда последователь, но никогда не лидер»²¹.

Страхи лобби перед возрождением России

Кое-кто из людей, о которых говорил Козырев, стремился сохранить Россию в состоянии замешательства и унижения, окончательно лишить ее способности к возрождению былого статуса великой державы. На Западе многие помнят свой страх перед «красной угрозой», рассматривая при этом Россию как варварскую страну.

В первой половине 90-х годов лобби выступало против появлявшихся на Западе программ взаимодействия с Россией и оказания ей помощи, сколь угодно ограниченной, в различных аспектах преобразований. Збигнев Бжезинский, бывший советник президента Джимми Картера по национальной безопасности, одним из первых поставил под сомнение допустимость проведения политики «идеалистического оптимизма». Причинами сомнений Бжезинского были российская коррупция и все еще сильные империалистические инстинкты России²². Пока НАТО расширялось на восток, в «империалистических намерениях» на бывшем советском пространстве обвиняли Россию. Затем Бжезинский стал выступать за установление американского контроля над всей Евразией, поскольку в Евразии находится большая часть мировых ресурсов и поскольку все «прежние претенденты на мировое господство были выходцами из Евразии»²³. Утвердить американский контроль над Евразией предполагали путем усиления независимости нерусских государств, укрепления связей с Китаем и деятельности, направленной на децентрализацию российского государства. Предупреждая возможные возражения со стороны согласных на партнерские отношения с Россией, Бжезинский открыто заявил о том, что «если придется делать выбор между укрупненной евро-атлантической системой и улучшением отношений с Россией, первой задаче следует отдать наиболее высокий приоритет»²⁴.

Бжезинский сыграл также ключевую роль в убеждении президента Клинтона и многих представителей американского истеблишмента форсировать расширение НАТО, несмотря на противодействие России. В союзе с советником по национальной безопасности Тони Лейком Бжезинский старался удовлетворить новые чаяния правительств стран Восточной Европы и построить сеть сторонников расширения НАТО на восток²⁵. Консервативные обозреватели вроде Уильяма Сафира из The New York Times помогали Бжезинскому в провозглашении обоснования и причины расширения НАТО за счет новых членов. Сафир настойчиво проводил довод об «окне возможностей», подавляя им оппонентов. «Мы должны расширить союз, предоставив членство в нем Польше, Венгрии, Чехии, государствам Балтии и, наконец, Украине», поскольку «Россия, в сущности, авторитарна и по привычке и склонности стремится к экспансии», — утверждал Сафир. Это нужно сделать сейчас, пока «Россия слаба и всецело занята собственным выживанием, а не позднее, когда такой ход станет нестерпимой для сверхдержавы провокацией»²⁷.

Ричард Пайпс развивал тезис об «авторитарной по сути и традиционно экспансионистской России» в исторической перспективе. В статье, опубликованной в журнале Foreign Affairs, Пайпс напомнил читателям о «тяжком бремени истории» России, неспособной «раз и навсегда порвать с советским прошлым»²⁸. Пайпс настаивал на том, что проблема выходит за пределы даже советского прошлого, поскольку россиянам «надо преодолеть не только наследие коммунизма, но и наследие царизма, а также православной церкви (верного партнера царизма), веками внушавшей подданным неуважение к праву, подчинение сильной, действующей по произволу власти и враждебности к Западу»²⁹. Затем Пайпс повторял тезисы Бжезинского о склонности России использовать имеющиеся у нее ресурсы и военную мощь в империалистическом духе, а завершал свои рассуждения предупреждением о том, что в России не стоит видеть потенциального союзника. Россия все еще может превратиться во врага, писал историк, «если управляющие судьбой России люди, эксплуатируя политическую неопытность и глубоко укоренившиеся предрассудки российского народа, снова устремятся к славе, на которую они пока не имеют права»³⁰.

Вторая «холодная война»: Россия как исторический союзник

Когда Владимира Путина избрали президентом России, антироссийская риторика продолжилась и усилилась. Республиканцы — члены лобби решили эксплуатировать возможности, предоставленные президентской компанией 2000 года, для того чтобы осудить внешнюю политику администрации Клинтона и наброситься на Россию как на «самую опасную клептократию в мире»³¹. В развернутых и масштабных дебатах о том, потеряна ли Россия для Запада, другие участники возложили вину за потерю России исключительно на российский национальный характер. Так, Мэтью Бжезинский, племянник Збигнева Бжезинского, заявил о том, что «никто не терял Россию, кроме самих русских» с их рабской «славянской душой» и бандитским интриганством³².

Однако президент Джордж У. Буш смотрел на вещи иначе. Вскоре после 11 сентября Буш и его советники охарактеризовали Россию как «страну, совершающую внушающий надежды переход», и как «важного партнера в войне с терроризмом»³³. Самым важным событием стало подписание Россией и США в мае 2002 года совместной декларации, где провозглашалась «качественно новая основа» американо-российских отношений и окончание эпохи, в течение которой две страны «рассматривали друг друга как врагов или как стратегические угрозы друг другу». «Мы — партнеры, и мы будем сотрудничать в продвижении стабильности, безопасности, экономической интеграции, совместно противодействовать глобальным угрозам и помогать в разрешении региональных конфликтов»³⁴. Идеи, лежавшие в основе этой декларации, были равносильны второму прекращению «холодной войны». Даже если это новое мышление возникло в результате появления взаимной угрозы, а не выработки общих ценностей, оно стало сигналом того, что Россию признали равной. Такое новое видение нашло поддержку в американском обществе: 60 % американцев относились к России благосклонно, а 55 % считали, что в следующем десятилетии Россия будет играть важную роль в мире³⁵. Уровень поддержки общественности существенно ограничил способность лобби действовать и продвигать антироссийские стереотипы. В условиях уверенно выходившей на первый план угрозы исламистского экстремизма лобби примерно до первой половины 2003 года не могло активно действовать с прежней эффективностью. Ситуация изменилась после того, как Россия отказалась поддержать действия США в Ираке.

Два произошедших в 2003 году события — отказ России поддерживать политику США в отношении Ирака и арест нефтяного магната Михаила Ходорковского — стали серьезным испытанием для администрации Буша. Возник соблазн трактовать неучастие России в ликвидации режима Саддама Хусейна так, как это делала предыдущая администрация, то есть в качестве отклонения от определенных Вашингтоном условий партнерства с Москвой. Столь же сложно было не считать лишение Ходорковского свободы прямым вызовом энергетическим интересам Америки. Поскольку провозглашенное американо-российское партнерство еще не окрепло, лобби с успехом воспользовалось возникшей брешью и стало обвинять Россию в антизападных намерениях.

Раскол в политическом сообществе

Президент Буш и его советник по вопросам национальной безопасности Кондолиза Райс не считали, что действия России несовместимы с новой структурой американо-российских отношений. Дух понимания, необходимый для наведения мостов между позициями США и России по таким вопросам, как Ирак, нашел отражение в заявлении Райс о том, что США следует «наказать Францию, игнорировать Германию и простить Россию». Буш и Райс воздерживались и от оценок ареста Ходорковского. Райс поначалу склонялась к узкой концепции интересов США³⁶, но после 11 сентября 2001 года не видела альтернативы сотрудничеству с Россией в противодействии усиливающимся террористическим угрозам. Жестко защищая интересы США, Райс считала важным и партнерство с Россией. Президент Буш также давал понять, что не ожидает от России точного копирования порядков США. Даже возникшие впоследствии глубокие разногласия с Москвой по вопросам Украины, Грузии, Каспийской низменности, Ирана, Косово и противоракетной обороны не побудили Буша и Райс рассматривать американо-российские отношения как новую «холодную войну». По словам Буша, «отношения с Россией сложны, но это важные отношения, которые надо сохранять и поддерживать»³⁷. Райс придерживалась схожего мнения: «Американо-российские отношения можно называть по-разному, но только не непримиримой враждой», и отказывалась «разбрасываться такими понятиями, как «новая холодная война»»³⁸.

Однако вице-президент Дик Чейни рассматривал политику России и ее разногласия с Белым домом в качестве угрозы интересам США. В интерпретации Чейни Россия стала возрождать систему авторитаризма и использовать энергетические ресурсы в качестве инструмента запугивания и империализма³⁹. Чейни, опытный боец «холодной войны», предпочитал рассматривать Россию как потенциальную угрозу и фактически отстаивать новую стратегию изоляции России. Такой конфронтационный подход США уже приняли в отношении Ирака и теперь испытывали его по отношению к России. Действительно, многие ярые сторонники войны в Ираке вроде Джо Либермана, сенатора-демократа от штата Коннектикут, Джона Маккейна, сенатора-республиканца от штата Аризона, и заместителя министра обороны Пола Вулфовица отличались жесткой позицией по вопросам России. После попыток Кремля повлиять на результаты выборов на Украине идея конфронтации с Россией ради защиты демократических ценностей в регионе получила популярность и у неоконсервативных, и у неолиберальных идеологов и нашла выражение в разнообразных публикациях и политических акциях.

Представители вашингтонского истеблишмента, стремящиеся использовать символы «холодной войны» для достижения политических целей, таких как завоевание большей заметности или оправдание проводимой политики, способствуют возвращению настроений времен «холодной войны». Например, Хиллари Клинтон, сенатор-демократ от штата Нью-Йорк, внесла в конгресс законопроект об учреждении Медали холодной войны для награждения ветеранов-военных, служивших во время «холодной войны». Речь Клинтон в сенате изобиловала такими выражениями, как «наша победа в холодной войне» и способность «отразить угрозу, исходившую из-за железного занавеса»⁴⁰. Другие примеры этого политического вектора — решение воздвигнуть в столице США Мемориал жертвам коммунизма, «Богиню демократии» и решение президента Буша выступить на церемонии открытия этого мемориала 12 июня 2007 года. Буш воспользовался данным событием и напомнил слушателям следующее: «Свобода драгоценна, и ее нельзя считать само собой разумеющейся; зло реально, и ему надо противостоять». Словно читая текст времен «холодной войны», Буш говорил о «жертвах имперского коммунизма, идеологии, уничтожившей, по оценкам, 100 миллионов невиновных мужчин, женщин и детей»⁴¹, но забыл даже упомянуть о жертвах империалистических войн, которые Запад вел от имени «свободного мира».

Лобби: война с Путиным, а не с террором

Лобби вывело пересмотр истории «холодной войны» на новый уровень, занявшись «согласованными усилиями, направленными на отчуждение России от Запада»⁴², как назвали данную ситуацию опытные наблюдатели вроде Стивена Коэна, Анатоля Ливена и Грэма Эллисона. Лобби начало демонстрировать «еще бльшую антироссийскую направленность, чем та, что была характерна для политики США в отношении советской коммунистической России»⁴³. Россия, возглавляемая Путиным, позиционировалась в качестве потерпевшей поражение, но продолжающей сопротивляться и не думающей о раскаянии стране, и этот образ настойчиво популяризировался. Разговоры о новой «холодной войне»⁴⁴ со временем становились популярней, а мнение Буша и Райс оттеснили на периферию. Кроме того, Томас Грэм, главный советник Буша по России и сторонник партнерских отношений с Москвой, в январе 2007 года ушел в отставку.

Успех лобби отчасти был результатом его способности использовать принцип эластичных групп, действующих как самодостаточные команды, имеющие собственные программы действий и индивидуальные цели и при этом согласованно работающие по некоторым принципиальным вопросам. Одна из таких тем — отношение к Владимиру Путину как к врагу США. Различные группы, существующие в рамках лобби, требовали от России разных уступок: военные-«ястребы» хотели усиления американского контроля над энергетическими ресурсами России и над ее военной инфраструктурой; «ястребы»-либералы тосковали об относительно децентрализованной политической системе ельцинской поры; сторонники восточноевропейского национализма надеялись выжать из России финансовые компенсации. При всем разнообразии частных целей группы в своей критике Путина использовали риторику «холодной войны» и бичевали централизацию российского государства, усиление государственного контроля над энергетическими ресурсами России и наступательную внешнюю политику России. Группы лобби, подходя к России с разных сторон, сосредотачивали внимание на Путине и делали это в тоне, порой граничившим с истерическим.

Военные-«ястребы» предсказуемо сосредоточились на внешней политике Путина. Брюс П. Джексон, один из самых активных русофобов, в своих показаниях сенатскому комитету по международным отношениям описал воздействие политики России на постсоветском пространстве как «долгосрочную угрозу интересам Европы и США, стремящихся к стабилизации и демократизации этого региона»⁴⁵. Говоря о «цветных революциях» в Грузии, в Украине и не приводя особых фактических доказательств в пользу своих утверждений, Джексон предъявил длинный список совершенных Россией грехов. В их числе — противодействие развитию демократических правительств в соседних с Россией странах, блокирование разрешения конфликтов, поддержание военной мощи, воспрепятствование развитию эффективных многосторонних институтов. Также к грехам отнесены взаимодействие с «военизированными и преступными группировками в других странах, в том числе в «политически мотивированных или вызванных преступными мотивами взрывах и убийствах вроде недавнего подрыва автомобиля в Гори, Грузия, и неоднократных покушений на жизнь Виктора Ющенко» и манипулирование ценами на энергоносители и энергию. Джексон отказался обсуждать интересы России на постсоветском пространстве, но заявил, что действия Путина «больше мотивированы злым романтизмом, нежели рациональными расчетами, связанными с национальными интересами», и что США «имеют дело не с благожелательной автократией, а с бандитской властью, вульгарной и привыкшей к насилию»⁴⁶.

В ноябре 2006 года один из членов редакционной коллегии газеты The Wall Street Journal привел поставки российского оружия в Венесуэлу и противодействие попыткам США ввести санкции в отношении Ирана и Северной Кореи в качестве свидетельств того, что внешняя политика России стала «открыто, иногда беспричинно враждебной по отношению к США». Этот же человек писал: «Наступило время начать думать о Владимире Путине как о враге США»⁴⁷. В другой редакционной статье та же газета обрушилась на Путина с критикой. По мнению газеты, Владимир Путин своими действиями внутри России и за рубежом сделал больше всех других руководителей для того, чтобы «предчувствия возвращения времен холодной войны оправдались». Возлагая вину за это прямо на Путина, газета далее рекомендовала Западу «пробудиться и осознать нарастающую угрозу», поскольку в случае России США «впервые после победы в холодной войне сталкиваются с моделями, которые хуже всех прежних»⁴⁸.

«Ястребы»-либералы трудятся над осуждением прошлого России, где не было ни демократии, ни прав человека. Стивен Сестанович, бывший советник президента Клинтона, заявлял, что хотя Россия время от времени обвиняет США в применении двойных стандартов в войне с терроризмом, Путин не жертва, а приобретатель выгод от двойных стандартов. Вашингтон не проявил достаточной твердости в осуждении нарушений прав человека, совершенных Путиным в Чечне и при вмешательстве в дела суверенных государств, в прошлом входивших в СССР⁴⁹. Вместе с другими либеральными учеными мужами Сестанович считает, что причины усиливающихся разногласий между Россией и США в мировых делах связаны с недостатком демократии в России. «Меньшая открытость России… увеличивает потенциальный ущерб для США и их союзников от новых глобальных угроз», — писала газета The Washington Post⁵⁰. Исходный тезис о том, что демократии проводят сходную внешнюю политику, общепризнан либеральными идеологами. Впрочем, между странами Запада есть глубокие разногласия по ряду вопросов внешней политики: война в Ираке, конфликт на Ближнем Востоке или «мультилатерализм» и роль межднародных институтов. Вместо принятия другого, широкого взгляда на государственное строительство «ястребы»-либералы ожидают, что Россия быстро станет демократией западного типа и будет следовать в фарватере внешней политики США. «Ястребам»-либералам помогают сторонники радикальной вестернизации России. Например, на ежегодном Гарвардском симпозиуме по России, состоявшемся в 2006 году, Андрей Илларионов, бывший советник Путина, представил Россию как опасный режим, стремящийся централизовать власть и бросить вызов Западу. Николай Злобин из Центра оборонной информации сетовал на отсутствие ясности в американо-российских отношениях. По его мнению, хотя Россия и потерпела поражение, но после «холодной войны» ее никогда должным образом не разоружили, и в этом основная причина конфликта⁵¹.

Кроме того, сторонники восточноевропейского национализма привлекают внимание общественности и политических кругов к проблемам этнического национализма в России. Обвиняя Путина в спонсировании и эксплуатации этнических фобий⁵², они пренебрегают сложными корнями этнического насилия и формирования российской идентичности. Некоторые из этих предпосылок схожи с первопричинами этнического национализма в западноевропейских странах и связаны с массовой иммиграцией из мусульманских республик, а другие причины коренятся в нищете и идеологическом вакууме, возникшем после падения коммунизма. Критики России отказываются также от анализа вопросов этнической дискриминации, которой подвергаются русские в восточноевропейских государствах вроде Латвии и Эстонии.

Несмотря на разногласия, все входящие в лобби группы изображают Путина человеком, умышленно провоцирующим новую «холодную войну», и сходятся во мнении о необходимости разработать жесткий ответ России. Отчасти такая реакция на политику России апеллирует к разуму, поскольку мобилизация на защиту в условиях «холодной войны» представляется логичной. Однако призывы к противодействию России рассчитаны также на провоцирование эмоциональной реакции со стороны России, ведомой гневом и разочарованием. По-видимому, эта провокация и является главной причиной последовательного использования лобби оскорбительной риторики. Лобби сравнивает президента России с фашистом, средневековым царем, Сталиным, Гитлером, Милошевичем, Муссолини, Пиночетом или Франко⁵³ и обвиняет Путина в убийствах его политических противников⁵⁴. К умышленно провокационным выражениям наподобие «убитая демократия», «бандитизм» и «хищническая политика»⁵⁵ прибегают, чтобы вызвать непропорциональную реакцию со стороны России. Подобное логичное сопротивление затем используют для подтверждения выдвигаемых лобби обвинений, а они, возможно, приведут Белый дом к необходимости жестко реагировать на действия России.

По мнению лобби, жесткая реакция Белого дома должна предусматривать исключение России из западных институтов и ее моральную, политическую и экономическую изоляцию. Например, после того как Россия выступила против американского вторжения в Ирак и российские власти в 2003 году арестовали Ходорковского, советник Министерства обороны США Ричард Перл призвал исключить Россию из «Большой восьмерки». Перл заявил, что «ни одна из стран «Большой восьмерки» не позволяет себе подобных действий в отношении одного из своих ведущих бизнесменов»⁵⁶. Сенатор-республиканец от штата Аризона Джон Маккейн и Джо Либерман, сенатор-демократ от штата Коннектикут также призвали президента Буша приостановить членство России в «Большой восьмерке» до тех пор, пока «правительство России не прекратит свое наступление на демократию и политическую свободу»⁵⁷. Этот призыв получил поддержку членов лобби и их сторонников⁵⁸. Другие законодатели выступили против вступления России во Всемирную торговую организацию и настаивали на сохранении поправки Джексона-Вэника к закону 1974 года о торговле, хотя освобождали от ее действия другие страны, например Украину. Сопредседатели Совета по международным отношениям, независимой рабочей группы, занимающейся изучением американской политики по отношению к России⁵⁹, и бывшие кандидаты в вице-президенты Джон Эдвардс и Джек Кемп предупредили Россию о возможной политической и моральной изоляции: «Если сегодняшняя реальность российской политики сохранится… то возникнет серьезный риск того, что российское руководство за рубежом и в самой России будет восприниматься нелегитимным»⁶⁰. Были и другие люди, требовавшие, чтобы США энергичней проводили политику интеграции государств вроде Украины и Грузии в орбиту Запада, а также удерживали западные компании и финансовые рынки Запада от инвестирования в российскую экономику⁶¹.

Хотя Россия — далеко не совершенное государство, в мире есть много нестабильных режимов и много стран, где нарушают права человека, однако американские ученые мужи не указывают на них. Например, членам лобби еще предстоит проявить такое же критическое отношение к многочисленным нарушениям прав человека в Пакистане, Афганистане и Израиле. Члены лобби едва замечают случаи убийства и заключения в тюрьму лидеров оппозиции в Грузии и Казахстане, но если громкое убийство происходит в России, они сразу же придают случившемуся первостепенное значение и незамедлительно, без каких-либо доказательств, связывают такое убийство с Кремлем. Сходным образом лобби обвиняет российское руководство в разжигании этнического насилия, не замечая возрождения антисемитизма и угнетения этнических групп в Европе или в других частях мира. Критики Кремля настаивают на блокировании инвестиционных потоков, идущих в Россию, но у них не возникает никаких проблем по поводу ведения бизнеса с Китаем, который является более закрытым обществом. Как отметил Стивен Коэн, во внешней политике, когда США вмешиваются в дела Грузии или Украины, Америка «продвигает демократию», а когда то же самое делает Кремль, это является «неоимпериализмом». Когда НАТО подходит к фактически окружает Россию, это — «борьба с терроризмом» и «защита новых государств», а когда Москва протестует против такого поведения Запада, она мыслит категориями «холодной войны»⁶². Другой проницательный наблюдатель назвал подобную политику «скорее продвижением враждебности, чем продвижением демократии»⁶³.

Из этого следует, что в американском истеблишменте господствует представление о том, что Россия просто не заслуживает отношения к ней на равных. Гэри Харт так озаглавил свой комментарий к докладу Совета по международным отношениям: «Россия: движение в неверном направлении». Краткое его изложение вполне можно прочесть и так: «Плохое состояние американо-российских отношений является исключительно виной русских, отказывающихся проводить внутреннюю политику, соответствующую нашим требованиям. Нам следует судить русских по самым высоким стандартам, хотя мы отказываемся объяснить причину наших поступков»⁶⁴. Причина, по которой Россию выделяют, напрашивается сама собой: возглавляемая президентом Путиным страна пытается проводить независимую внешнюю политику, продолжая внутренне отличаться от США. Гегемонистское мышление, стоявшее за американским вторжением в Ирак, раскрывается и в политике США по отношению к России. Действительно, есть признаки того, что лобби хотело возложить вину за Ирак на Россию⁶⁵.

Лобби воспользовалось напряженными отношениями России с государствами Балтии и пыталось убедить Белый дом в необходимости проводить жесткую линию по отношению к Кремлю. Словно по прописям времен «холодной войны» лобби восстановило известный рассказ о героическом сопротивлении малых стран советской оккупации и игнорировало исторические условия соответствующего периода, превратив Россию в «априори виновную» страну, не способную или не желающую признать свою ответственность за «преступления прошлого». Лобби не вполне достигло своих целей, но нанесло значительный ущерб репутации России и будущему американо-российских отношений.

Американская поддержка государств Балтии

В государствах Балтии придерживаются определенного видения роли России в «холодной войне», и США оказывают поддержку этой точке зрения. Данный взгляд на Россию в полной мере проявился, когда Кремль пригласил лидеров шестидесяти других государств прибыть в Москву 9 мая 2005 года на празднование пятидесятой годовщины победы над нацизмом. Лидеры двух балтийских государств, Литвы и Эстонии, отказались приехать в Москву, так как считали окончание войны началом советской оккупации этих стран. Отделение победы над нацизмом и советской оккупации оказалось для малых стран Восточной Европы невозможным. Их лидеры настаивали на своей интерпретации истории, в соответствии с которой Россия не способна отказаться от своих «имперских амбиций». Дополнительное давление на Россию оказали и США, а президент Буш, совершавший в то время поездку по странам Восточной Европы, резко осудил советскую аннексию и оккупацию балтийских республик в результате Второй мировой войны. Когда Кремль обозначил несогласие с подобными оценками⁶⁶, Дэниел Фрайд, помощник государственного секретаря по европейским и евразийским делам, выразил недовольство Россией, сообщив журналистам о «единственно подлинной и верной» американской версии истории Второй мировой войны и что русские «не любят вспоминать о том, что они делали с 1939 по 1941 год»⁶⁷.

В конце апреля — начале мая 2007 года руководители Эстонии убрали из центра своей столицы, Таллина, монумент памяти о Второй мировой войне, бронзовую статую советского солдата и останки захороненных под этим монументом советских военнослужащих. Эстонские лидеры, несомненно, хотели продемонстрировать свое неприятие российской версии истории. Впрочем, у этой акции была и стратегическая цель, заключавшаяся не только в утверждении суверенитета Эстонии, но и в проведении нового фронта «холодной войны» в Европе и в создании очередного образа врага на Востоке. Слова премьер-министра Эстонии Андруса Ансипа о русских «пьяницах и мародерах», похороненных в братской могиле под монументом⁶⁸, а также время переноса памятника (это событие произошло непосредственно перед празднованием Дня победы в России) продемонстрировало намерение максимально унизить Россию⁶⁹. Решение о переносе памятника привело к вспышке уличных протестов в Таллине. В этих выступлениях участвовала русскоговорящая молодежь, причем демонстрации привели к гибели одного из участников протеста и к аресту примерно 1200 человек. При разгоне демонстраций эстонская полиция проявила необычайную жестокость⁷⁰.

Нанося оскорбление гордости и национальной памяти России, Таллин надеялся спровоцировать непропорционально резкий ответ Москвы. Именно ответная реакция должна была убедить европейские страны, в частности Германию и Францию, в том, что Россия — ненадежный партнер. Бронзового Солдата убрали из центра Таллина всего за пару недель до намеченного саммита Россия — ЕС, запланированного в Самаре. Эстония считала, что изоляция России позволит торпедировать сближение России с Европой, поможет заблокировать строительство трубопровода из России в Германию в обход Эстонии и отвлечет внимание мировой общественности от дискриминации этнических русских в Эстонии. Подобную же стратегию превращения России в козла отпущения не без кратковременного успеха испробовали в Грузии, Польше⁷¹ и других странах.

Россия действительно не всегда хорошо соизмеряла силу своей реакции на такие выходки. В дополнение к протестам против решения эстонских властей, предупреждения о серьезных негативных последствиях этого шага и угроз введения санкций молодые русские активисты устроили осаду посольства Эстонии в Москве, мешали выходу посла Эстонии из посольства и запугивали сотрудников посольства, что вызвало критику со стороны должностных лиц НАТО и ЕС⁷². Россия, также обратившаяся к ЕС с просьбой отговорить Таллин от провокационных действий, обнаружила полнейшую солидарность европейских лидеров с Эстонией. Лидеры ЕС, подобно лидерам государств Балтии, исходили из, по выражению одного российского историка, «презумпции вины России», «символизировавшей образ советского солдата-агрессора, а не освободителя, не заслуживающего памятников в Европейском Союзе»⁷³.

США тоже однозначно стали на сторону Эстонии. Белый дом не только пренебрег всеми просьбами России прекратить политизацию вопроса, но и подчеркнуто пригласил президента Эстонии Тоомаса Илвеса на встречу с президентом Джорджем Бушем в Вашингтоне, таким образом выдав Таллину «карт-бланш»⁷⁴. Государственный секретарь Кондолиза Райс выразила поддержку Илвесу и осудила осаду эстонского посольства в Москве. 2 мая 2007 года сенат США принял резолюцию, осуждавшую протесты в Эстонии. В этом тексте перенос Бронзового Солдата назвали внутренним делом Эстонии. Заместитель государственного секретаря Николас Бёрнс в том же духе заметил, что суверенитет свободной Эстонии снова подвергается нападению, и правительство США уважает право Эстонии на принятие независимых решений⁷⁵. Вместо попыток выступить в роли посредника в этом конфликте Вашингтон решил огульно поддержать одну и осудить другую сторону, пренебрегая несправедливом отношением к этническим русским в странах Балтии.

Упорное стремление лобби изолировать Россию

Лобби сыграло важную роль в формировании решения США поддержать государства Балтии и в подталкивании Белого дома к проведению антироссийской политики. В отношении лобби к России и странам Балтии в мелком масштабе проявилась идеология «холодной войны». Согласно этой концепции, Советский Союз не отличался от нацистской Германии или был хуже ее; Советский Союз никогда не освобождал страны Балтии, а лишь оккупировал эти страны; и, оккупировав малые страны, Россия лишила их исторической принадлежности к свободному миру. Например, Март Лаар, бывший премьер-министр Эстонии, на страницах The Wall Street Journal утверждал, что «нет разницы между отрицанием холокоста и отрицанием преступлений, совершенных советским коммунизмом», а в 1944 году Красная Армия освободила Таллин не от немецких войск, «которые почти ушли из города», а «от законного эстонского правительства»⁷⁶. Сходным образом президент Эстонии Тоомас Илвес утверждал: «Нет никакой разницы между нацистами и коммунистами. И те и другие яростно сражались и подавляли эстонцев. Правда в том, что Красная Армия и НКВД «освободили» Эстонию так же, как до них это сделали вермахт и гестапо»⁷⁷. Со времен «холодной войны» влиятельное течение в американских научных исследованиях исходит в общем и целом из тех же посылок и едва ли ставит неудобные для государств Балтии вопросы⁷⁸.

Среди них могут быть и такие. Если Советский Союз ничем не отличался от Германии (или был даже хуже нее), то означает ли это, что странам Балтии лучше жилось при нацистском режиме? Быть может, Франция, Великобритания и США оказались не на той стороне истории, став союзниками СССР во Второй мировой войне? Если советские солдаты никогда не освобождали страны Балтии, а немецкие войска «почти ушли» из этих стран, то кто те тринадцать солдат, похороненных под Бронзовым Солдатом, и что делать с данными о тысячах советских военнослужащих, погибших, по этим свидетельствам, во время наступления в Прибалтике?⁷⁹ Наконец, если государства Балтии лишили принадлежности к свободному миру, не следует ли нам задаться вопросом, на что походил в то время мир? Стоит ли обратить внимание, например, на существование в странах Балтии прогерманских авторитарных правительств⁸⁰, причем другие «свободные нации», вроде Великобритании, не возражали против повторного включения государств Балтии в сферу господства России по пакту Молотова — Риббентропа?⁸¹ Следует ли вспоминать о том, что некоторые другие европейские страны, такие как Словакия, Венгрия, Румыния и Болгария, открыто поддерживали Гитлера или поначалу были удовлетворены совершенным им пересмотром границ, как, например, Польша, получившая по Мюнхенскому соглашению часть Чехословакии? Эти вопросы редко ставят, так как они бросают вызов русофобской, в сущности, интерпретации истории и подрывают доверие к ней.

Одностороннее мышление проявилось в нападках СМИ на Россию до и во время кризиса, вызванного переносом Бронзового Солдата. В этих претензиях отразилось убеждение в том, что интеграция стран Балтии в Запад значительно ускорится в случае эксплуатации мифа о российской угрозе. В издании Джеймстаунского фонда Eurasia Daily Monitor утверждалось, что «исторически евро-атлантическая интеграция происходит быстрее тогда, когда у Запада есть и центр притяжения, и важный образ «другого», и этого «другого» надо уравновесить»⁸². В СМИ, на конференциях, в показаниях политики и эксперты избрали три линии защиты интересов элит Балтии. Во-первых, они обрушились на Россию за то, что она уходит от обсуждения ответственности за свои «прежние преступления», а государства Балтии переводят свое недоумение в вопрос о финансовых компенсациях и территориальных уступках. Еще один критик России, поддерживавший решение Эстонии и Литвы не участвовать в праздновании Дня победы в Москве, писал: «В нежелании критически оценивать собственную историю кроется серьезная опасность». Упоминая о сталинизме, этот автор сожалел о том, что «катастрофические общественные методы, которые не были должным образом проанализированы и осуждены, вполне могут воспроизводиться»⁸³. «Защищая советскую систему и все связанное с ней наследие, Кремль не желает соглашаться с недавней российской историей коммунистических преступлений и против народа самой России, и против народов соседних стран», — вторил автор другой статьи, опубликованной в Eurasia Daily Monitor в ответ на кризис в отношениях Эстонии и России⁸⁴. Один из авторов газеты The Washington Post продолжил ту же тему, написав: «Проблема в том, что Россия никогда не признавала и не признает эту историю, и при Путине проявляет все меньшую и меньшую готовность сделать такое признание»⁸⁵.

Какого рода осуждения преступлений коммунизма отстаивает лобби? Едва ли лобби добивается от российского руководства морального осуждения коммунизма. В конце концов, Россия сурово осудила сталинизм при Михаиле Горбачеве. В 1989 году Съезд народных депутатов СССР признал результаты работы специальной государственной комиссии по расследованию пакта Молотова — Риббентропа. Советский парламент осудил и денонсировал секретные протоколы, в соответствии с которыми были оккупированы страны Балтии. На самом-то деле лобби стремится к полномасштабному признанию поражения России, подобного тому, которое потерпела Германия во Второй мировой войне, с последующим проведением подобия Нюрнбергского процесса. Он мог бы завершиться тем, что Россию обязали бы выплатить финансовую компенсацию государствам Балтии и сделать им территориальные уступки. Как заметил один обозреватель, «пересмотр итогов Второй мировой войны и подготовку нового Нюрнбергского процесса над русскими готовят почти тридцать лет»⁸⁶, но в первом десятилетии ХХI века элиты стран Балтии заговорили об этом открыто, конкретно высказавшись по вопросу суммы компенсации за оккупацию. Сумма, которую рассчитывают получить эти элиты, составляет от 24 до 100 млрд долларов⁸⁷. Хотя многие государства Восточной Европы и Балтии сотрудничали с Гитлером, они предлагают осудить историческую роль России. Несмотря на то что европейские великие державы согласились с пактом Молотова — Риббентропа, а США способствовали упрочению послевоенного международного порядка как участник Ялтинской конференции, ответственность возлагают исключительно на Россию. Даже недружественно относящемуся к России журналу The Economist кажется очевидным, что если связанные с оккупацией претензии будут удовлетворены, это послужит «оправданию политики гражданства в Эстонии и Латвии» и «откроет путь вопросам финансовых компенсаций и территориальных претензий к России»⁸⁸.

Во-вторых, лобби стремилось представить страны Балтии как лидеров демократического развития в регионе и противопоставить этот прогресс демократии упадку свободы в России и ее варварскому поведению⁸⁹. Freedom House последовательно оценивает Эстонию и Латвию как «свободные» страны, такие же независимые, как США и другие развитые демократии, и дает самые высокие оценки существующих в Эстонии и Латвии систем пропорционального представительства и гражданских свобод⁹⁰. Например, некоторые правозащитные организации выражают озабоченность обращением с этническими русскими, многим из которых отказывают в праве голоса. Многие этнические русские, живущие в Эстонии и Латвии, имеют крайне сомнительный статус лиц, «не имеющих гражданства» или «не граждан»⁹¹. Когда же Рене ван дер Линден, председатель Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), призвал правительства стран Балтии обратить внимание на положение русскоязычного меньшинства, Eurasia Daily Monitor сразу же осудила его за то, что он «принимает линию антиэстонской пропаганды Москвы» и демонстрирует «неспособность главы организации, продвигающей демократию, потребовать от России Verangenheitsbewaeltung (осуждения своего тоталитарного прошлого)»⁹². Последнее указание сделано в качестве поддержки парламента Эстонии, разумеется, полученной отчасти благодаря изоляции крупного русского меньшинства. The New York Times сообщила: литовский Музей жертв геноцида применяет понятие «геноцид» только к тому, что «делали с народами Балтии русские, а не к тому, что творили в отношении евреев нацисты и их местные пособники». При этом они практически игнорируют «роль, которую играли в холокосте народы Балтии»⁹³. Кроме того, некоторые должностные лица балтийских государств, такие как министр обороны Эстонии, выразили поддержку ветеранам СС как борцам за свободу⁹⁴ и поощряли возрождение прогитлеровских настроений⁹⁵.

В-третьих, лобби твердо поддерживало геополитические интересы государств Балтии, в том числе противодействие запланированной прокладке Северо-Европейского газопровода[4] по дну Балтийского моря, в обход Эстонии, Латвии, Литвы и Польши. Русофобы писали о новом российско-германском энергетическом сотрудничестве как о поощрении экспансионизма России и об угрозе европейскому единству⁹⁶. Лобби и правительства государств Балтии отстаивали альтернативный, наземный маршрут трубопровода как экономически более целесообразный⁹⁷. Этот маршрут мог защищать интересы стран, через территорию которых проходил бы транзит газа, и служить интересам той части жителей Восточной Европы, что называли планируемый трубопровод «пактом Шрёдера-Путина» по аналогии с заключенным накануне Второй мировой войны пактом Молотова — Риббентропа⁹⁸. Кроме того, лобби поддерживало призывы лидеров стран Балтии к ЕС и требовало «продемонстрировать максимальную силу» и дать «откровенный отпор систематическим нападкам со стороны России»⁹⁹. Пол Гобл, ранее служивший в Государственном департаменте, в своем блоге высказал мнение о том, после кризиса, связанного с переносом Бронзового Солдата, у эстонских лидеров есть «значительное пространство для маневра», обеспеченное политическими разногласиями в российском истеблишменте¹⁰⁰. Сенатор-республиканец от штата Индиана Ричард Лугар зашел еще дальше, призвав расширить содержание определяющей оборонные обязательства пятой статьи Североатлантического договора на вопросы энергетической безопасности от угроз российского манипулирования энергией¹⁰¹. Потом речь Лугара одобрительно цитировали действующие чиновники Государственного департамента США.

Однако рассматривать ценности и интересы государств Балтии и Восточной Европы как полностью совместимые с ценностями и интересами США было бы слишком самонадеянно. В интересы США вряд ли входит превращение Америки в защитницу геополитических интересов стран Балтии за счет отношений самой Америки с Россией. Вместо участия в политических или энергетических спорах на стороне государств Балтии США было бы благоразумно поощрить примирение России с государствами Восточной Европы и готовиться к выполнению роли посредника в разрешении конфликтов между Россией и этими государствами. Интересы и ценности Америки не предписывают оказывать неограниченную поддержку режимам, ограничивающим права и свободы человека и имеющим сомнительную историю обращения с меньшинствами¹⁰³. Кроме всего прочего, интересы и ценности Америки несовместимы с попытками пересмотреть оценки Второй мировой войны, но в данном случае американские власти больше сочувствуют сражавшимся на стороне Гитлера¹⁰⁴.

Дискурс деколонизации

Один способ понимания проблем России на Кавказе — рассмотрение их как продолжения развала империи, запущенного реформами Михаила Горбачева. Сторонники этой интерпретации на Западе часто исходят из убеждения в том, что не только Советский Союз, но и Россия несет ответственность за угнетение нерусских национальностей и религий, в частности ислама. Россию рассматривают как страну без принципиальных отличий от британской, французской или португальской колониальных империй, а в Чечне видят проявление широкой тенденции к развалу российской империи. Такая трактовка пользуется популярностью в СМИ и академических кругах Запада, видимо, вызывая воспоминания о героическом сопротивлении чеченцев России в XIX веке¹. Для многих наблюдателей, придерживающихся левых воззрений, насилие даже оправдано, если оно направлено против англо-саксонских и европейских угнетателей, а также если к нему прибегают для достижения самоопределения, в котором отказывают подданным империй. Для американцев этот довод имеет дополнительный вес, ведь США непосредственно не вовлекались в колониальную политику Запада.

Ярким примером деколонизационного дискурса является книга Тони Вуда, заместителя редактора журнала New Left Review. Вуд выступает за независимость Чечни². Он приводит документы по истории чеченского сопротивления с начала XIX века и утверждает, что, как это было и в Алжире при французах, важные должности на Северном Кавказе занимали этнические русские, контролировавшие все ключевые политические назначения³. Далее Вуд приводит следующий довод: хотя при советской власти чеченцам не удалось создать собственные институты и элиты, в 90-х годах ситуация в Чечне едва ли характеризовалась большей коррупцией или была хаотичней, чем в других частях бывшего СССР, а потому угрозу исламистского терроризма на Северном Кавказе преувеличивают⁴. Чеченцам не хватало человечного отношения со стороны России и готовности этой страны договариваться о международном признании независимости Чечни. В результате чеченцы получили войну. Вуд утверждает, что если бы Запад вовремя оказал поддержку требованию независимости Чечни, возможно, удалось бы предотвратить кошмарное военное вмешательство Москвы и попытки экономической изоляции Чечни.

Консервативный вариант тезиса о деколонизации похож на описанную выше трактовку, но консерваторы сильнее подчеркивают «угнетательскую и империалистическую» политическую культуру русского народа, его склонность к угнетению и экспансии и рассматривают колониальные институты как непосредственно воплощение этого империалистического склада мышления. Например, Ричард Пайпс, также сравнивавший Чечню с Алжиром, настаивал на предоставлении Чечне независимости как на единственном способе предотвращения дальнейшего территориального распада России⁵. Еще резче высказывался Збигнев Бжезинский, возлагавший на «русских» ответственность за то, что чеченцы не имели собственных политических институтов⁶. Кроме того, Бжезинский считал, что отношение России к чеченцам, другим национальностям, как и национальная политика СССР (а потом и России), в целом после смерти Сталина не претерпели изменений. По словам Анатоля Ливена, «осуждение сталинизма Никитой Хрущевым, реформы Михаила Горбачева, мирный уход СССР из Польши, признание Россией независимости бывших советских республик — всем этим пренебрегли»⁷. По-видимому, западные геополитики особенно озабочены возможным возрождением российской государственности, якобы эквивалента империи⁸.

При пристальном изучении обнаруживается, что тезис о деколонизации отстаивать трудно. Подход, предписывающий так называемую нулевую сумму результатов и сводящийся к возможности построить или империю, или полную независимость, не может признать самый главный вызов, с которым сталкивается современное государство. Вызов таков: как устроить меньшинства и гарантировать их права, но при этом не подорвать политическую стабильность и территориальную целостность государства. Как утверждают ученые, международный порядок признает право на выход из состава государства, хотя крайне негативно относится к одностороннему пересмотру границ⁹. Самоопределение нежизнеспособно, если оно происходит ценой политической нестабильности, развала государства и массовых нарушений прав человека, а совершенно очевидно, в Чечне все это имело место. Еще проблематичней является исходное предположение о культурной несовместимости русских и чеченцев, или, как сформулировал один ученый, «трудно вспомнить или придумать пару других вероятных кандидатов на историческую вражду, чем российское правительство и чеченцы»¹⁰.

Императивы государственного строительства и Россия как слабое государство

Иной, продуктивный подход к пониманию России заключается в представлении об отказе от советской модели государства и борьбы за утверждение новых политических и экономических основ российской государственности. Постсоветская Россия — новое государство, поскольку она действует в новых международных условиях, не приемлющих традиционные модели имперского господства. Однако долгая история Российской империи и сложные отношения с нерусскими национальностями делают создание механизма разделения власти в регионе проблемой.

История отношений России с Чечней включает в себя затяжную войну, которую Россия вела в XIX веке за подчинение чеченских тейпов империи, а также организованную Сталиным массовую депортацию чеченцев в Среднюю Азию в 1944 году. Все же было бы ошибкой представлять эти отношения исключительно как историческую конфронтацию¹¹. Например, вопреки сталинистским представлениям большинство чеченцев не сотрудничало с Гитлером во время Второй мировой войны, а на самом деле многие из них отважно сражались на стороне СССР. Российские цари питали к чеченцам достаточное доверие для того, чтобы нанимать их в свою личную охрану, и представители этого народа служили в некоторых отборных частях Советской армии. Многие чеченские интеллектуалы разделяли представления Михаила Горбачева о демократических реформах и мирном сосуществовании разных национальностей в рамках единого советского государства. Общая история отношений русских и чеченцев слишком сложна, и ее вряд ли можно описать как «конфликт цивилизаций» — или, говоря словами бывшего президента Чечни Аслана Масхадова, «войну, продолжающуюся более 400 лет»¹².

В годы перестройки, по мнению некоторых чеченцев, идею демократии похитили криминальные элиты и этнические националисты, увидевшие в упадке советского государства возможность сецессии. Этим силам удалось возобладать и навязать чеченскому народу свою политическую программу. Лидер этнических националистов Джохар Дудаев, в прошлом — советский генерал, смог свергнуть Доку Завгаева, тяготевшего к союзу с Россией. Во всем регионе набирал силу сепаратизм, а Горбачев проявлял медлительность и не предлагал сильной, объединяющей альтернативы. Когда в 1991 году Дудаев в одностороннем порядке провозгласил независимость Чечни, новый российский лидер Борис Ельцин игнорировал этот акт, так как сам пришел к власти на основе сецессионистской платформы. Занимаясь подрывом устоев советского государства и отстранением Михаила Горбачева от власти, Ельцин зашел слишком далеко и уже не мог управлять процессом¹³. В качестве революционера, способствовавшего развалу Советского Союза, Ельцин попросту не мог инициировать процессы примирения и восстановления единого государства. Вместо попыток восстановить государство он за спиной Горбачева плел интригу, направленную на демонтаж единства, и дошел до обещания дать входившим в состав России столько суверенитета, сколько они «могли взять»¹⁴. В то же время были посеяны семена сецессии Чечни.

Для России проблема Чечни в то время являлась одним из важнейших вопросов перестройки государства в условиях усиливавшихся этнонационалистических настроений, причем реформированием занимался режим, имевший сепаратистское происхождение и пришедший к управлению в результате свержения центральной власти. К моменту, когда Ельцин решился на вмешательство в чеченскую ситуацию, а это произошло в начале 1994 года, время было безнадежно упущено. Дудаев уже не контролировал республику полностью и вынужденно делил власть с организованной преступностью¹⁵. В Чечне наступила политическая нестабильность. Общество фрагментировалось и больше не могло функционировать как единое целое¹⁶. Российская армия — государственный институт, переживший крайнюю деморализацию и унижение в ходе затяжной кампании дискредитации советской системы, — не могла даже приблизиться к восстановлению порядка и усугубляла положение тем, что занялась преступной деятельностью, творила жестокости и разрушала гражданскую инфраструктуру. О нарушениях прав человека, совершенных как российской армией, так и чеченцами, написано много¹⁷. Генерал Лебедь, ветеран Афганистана и человек, в 1997 году способствовавший заключению мирного соглашения, однажды заметил: «Мне довелось видеть много боев, и я утверждаю: с обеих сторон мерзавцев хватает»¹⁸.

Все эти обстоятельства крайне затрудняли восстановление порядка и способности государства управлять Чечней. Мирное соглашение просуществовало недолго, и насилие возобновилось с новой силой. Официальные власти Чечни за два с половиной года мира, последовавшего после заключения Хасавюртовского соглашения 1996 года, не смогли стабилизовать ситуацию в республике, превращавшейся в государство по типу Афганистана при талибах. В Чечне сочетались радикальная исламизация, укрепление связей с «Аль-Каидой», публичные казни, рабовладение и бандитизм. Даже после второй чеченской войны Россия по-прежнему страдала от многочисленных террористических вылазок, и некоторые аналитики предрекали дальнейшее усиление насилия в регионе¹⁹. Мрачная ситуация в Чечне побудила одного из аналитиков заметить, что «вопрос не в том, кто будет править в Чечне. Скорее непонятно, можно ли вообще управлять Чечней»²⁰.

Заинтересованность Америки в стабильной России

Угроза дальнейшей дестабилизации России иллюстрирует важность сохранения государственного управления и территориальной целостности на Кавказе для США. Взращенный чеченцами локальный терроризм установил связи с международным и имеет потенциал распространения за пределы Северного Кавказа²¹. В отсутствие должной бдительности и межгосударственного сотрудничества терроризм может стать даже ядерным. Усама бен Ладен считал обретение ядерного оружия «долгом мусульман, всегда готовых применить больше силы для устрашения врагов Аллаха»²². Эти слова служат леденящим напоминанием о том, что исключение попадания оружия массового уничтожения в руки террористов, предотвращение радикальной исламизации и вспышки нового серьезного конфликта на Северном Кавказе соответствуют жизненным интересам США²³. Следовательно, развитие и сохранение тесного сотрудничества с Россией в борьбе с угрозой терроризма на стратегическом и оперативном уровне — императив и для США, и для России.

Развивая общее понимание интересов США и России, важно избегать двух типовых ошибок. Во-первых, исключительно важно не руководствоваться исламофобией. Следует рассматривать ислам в качестве союзника, а не врага. Западная концепция установления светской демократии вряд ли поможет стабилизации Среднего Востока или Северного Кавказа. Скорее эта концепция вызовет дальнейшее отчуждение многих умеренных мусульман, отвергающих призывы к насилию, исходящие от бен Ладена и ему подобных. Если в Чечне возникнет действительно демократическая система, она, возможно, не будет соответствовать привычной модели отделения религии от государства. Кавказ с его высокой насыщенностью этнических и клановых лояльностей остается одним из самых трудных для понимания районов мира, и западные политики едва ли в состоянии что-либо рекомендовать Кавказу. Поддержка приемлемого для местных жителей решения конфликта, основанного на общих принципах территориальной целостности и удовлетворения требований меньшинств, — лучшее, что может сделать Запад на Кавказе²⁴.

Во-вторых, важно проявлять жесткость в отношении радикальных исламистов, расцветающих на политических разногласиях, военных столкновениях и полагающихся на насилие как на главный способ достижения своих целей. У США есть история интеграции исламистских радикалов в геополитические схемы и опыт обучения людей, при иных обстоятельствах превращающихся во врагов прежнего хозяина. Во время «холодной войны» США поддерживали моджахедов, сражавшихся с советскими солдатами в Афганистане, снабжали моджахедов оружием и боеприпасами, а также давали подготовку людям вроде бен Ладена и Аймана аль-Завахири. После «холодной войны» должностные лица США, пытаясь подорвать Сербию, предоставили такую же поддержку мусульманским сепаратистам в Косово, помогали лидеру албанских сепаратистов Хашиму Тачи и игнорировали свидетельства того, что возглавляемая им Армия освобождения Косово имела связи с радикальными исламистами и организованной преступностью²⁵. Появились сообщения и о поддержке радикальных курдских сепаратистов в целях дестабилизации Ирана²⁶. Использование сходным образом чеченских террористов может иметь катастрофические последствия для жизненно важных интересов США на Кавказе.

Нестабильность и терроризм на Северном Кавказе

Пускай Хасавюртовское соглашение 1996 года и предусматривало уход России из Чечни и определение статуса Чечни только через пять лет, соглашение это просуществовало только до 1999 года. Мир был недолгим, так как ни Чечня, ни Россия не могли выполнять свои договорные обязательства. Россия, обязавшаяся финансировать «восстановление социально-экономического комплекса Чеченской Республики»²⁷, не имела возможности реально довести средства до Чечни из-за повальной коррупции и хищений средств федеральными и региональными должностными лицами. Чечня и чеченские власти не проявляли особой способности к восстановлению порядка в республике. Пытаясь консолидировать власть, вновь избранный президент Чечни Аслан Масхадов распустил парламент и даже приветствовал введение судов шариата, однако не смог подчинить власти видных полевых командиров вроде Шамиля Басаева. Не смог Масхадов и обуздать расползание криминальных организаций, похищение людей и рабовладение²⁸. Жертвами похищений стали два высокопоставленных российских посланника, находившиеся, как считалось, под личной зашитой президента Чечни, а также русские журналисты и активисты-правозащитники, часто сочувствовавшие страданиям чеченского народа²⁹. В ответ на эти акты все крупные международные гуманитарные и правозащитные организации ушли с Северного Кавказа³⁰.

В результате Чечня продолжила свое сползание в беззаконие и все больше превращалась в территорию, где проходили подготовку преступники и террористы, в том числе приехавшие из-за рубежа. В 1998 году в Чечню явились видные террористы и организаторы из «Аль-Каиды», уроженцы Саудовской Аравии и Иордании, такие как Амир ибн аль-Хаттаб и Абу аль-Валид, вместе с Басаевым организовавшие инфрастуктуру террористов. Теперь между международным джихадом и чеченским терроризмом возникла прямая связь³¹. По данным из разных источников, в Чечне находились от 400 до 6000 прибывших из-за рубежа бойцов³². Чечня не добилась успехов в восстановлении экономики и не смогла взять под контроль безработицу, достигавшую, по некоторым оценкам, 60 %. Террористам, учитывая эти обстоятельства, было нетрудно вербовать молодых мужчин из местного населения. Появились все признаки нежизнеспособности Чечни как действующей административно-территориальной единицы во главе с Масхадовым.

В августе 1999 года, когда чеченские террористы, возглавляемые Басаевым и арабским командиром Хаттабом, совершили рейд в соседнюю республику Дагестан, а потом организовали теракты уже в Москве и Беслане, Кремль возобновил военные действия на Северном Кавказе. В августе того же года, сразу же после вторжения террористов в Дагестан, в Москве взорвали два жилых дома, в результате чего погибли сотни гражданских лиц. Масштабы и интенсивность насилия были беспрецедентны. Россияне сплотились вокруг Путина, шедшего в президенты под лозунгом «искоренения экстремизма» в Чечне и восстановления «сильного государства» на всей территории России. Поначалу деятельность Путина, в то время занимавшего должность премьер-министра, одобряли лишь 2 % россиян, но через два месяца этот показатель подскочил до 26 %, а в январе 2000 года по мере успехов в чеченской войне достиг 58 %³³. Оставив Хасавюрт в прошлом и сплотившись в поддержке армии, Россия в мае 2000 года заявила о своей победе в Чечне, вновь поставив ее под власть Москвы.

Политика США: призывы к переговорам с Масхадовым

С самого начала военных действий России на Северном Кавказе США выступали против российской интервенции и настаивали на переговорах Кремля с Масхадовым, так как его в Вашингтоне считали умеренным и легитимным лидером. В декабре 1999 года администрация Клинтона выступила с беспрецедентно острой критикой России. Завершая свой визит в Москву, заместитель государственного секретаря Строуб Тэлботт обвинил Россию в «неизбирательном убийстве» населения Чечни и заявил, что Россия, обращаясь с гражданскими лицами как с террористами, нарушает «международные нормы»³⁴. Примерно тогда же Вашингтон попытался оказать давление на Россию и с помощью экономических санкций заставить ее прекратить военные действия в Чечне. В частности, Белый дом попросил Экспортно-импортный банк США отложить перевод 500 млн долларов помощи, предназначенной российской нефтяной компании. Официальной причиной задержки был протест против продолжающегося сопротивления экономическим реформам, однако, как признал один из старших советников администрации США, «подозреваю, не будь Чечни, все бы уже произошло»³⁵. Несмотря на протесты России, американские должностные лица поддерживали контакты с правительством Масхадова, неоднократно встречались с Ильясом Ахмадовым, министром иностранных дел в правительстве Масхадова. В январе 2000 года государственный департамент предоставил Ахмадову визу и принял его во время войны в Чечне. Члены правительства Масхадова не скрывали факта поездки Ахмадова в Вашингтон и ее основной цели — попросить администрацию Клинтона оказать давление на Москву и заставить ее начать переговоры об окончании войны³⁶.

США, таким образом, отказались признавать окончание партнерства Кремля и Масхадова. Россия не считала Масхадова ни умеренным, ни легитимным, и такое отношение было обоснованным. Во-первых, несмотря на то что Масхадова избрали президентом на платформе мира и политического примирения с Россией, после избрания Масхадов продолжал настаивать на независимости Чечни³⁷. Вторжение в соседний с Чечней Дагестан, предпринятое Басаевым в 1999 году, показало подлинную цену Хасавюртовского мира. Поддерживая контакты с Масхадовым и его стремившимся к выходу из состава России подчиненными, США придали по меньшей мере символическую легитимность делу независимости Чечни, хотя официально администрация США выступала в поддержку мира и территориальной целостности России.

Не менее важной была и слабость нового президента Чечни, продемонстрировавшего свою неспособность принести стране мир. Чечня превращалась в несостоявшееся государство с большим количеством полевых командиров, обогащавшихся путем разбоя, похищения людей, торговли наркотиками и даже работорговли. Чечня начинала напоминать Афганистан под властью талибов. Возможно, то, что бывшие лидеры Чечни были единственными признавшими режим Талибан, не было случайностью. Масхадов отказался осуждать вторжение Басаева в Дагестан и все сильнее подчинялся не народу Чечни, а полевым командирам. Как заметил в конце 2000 года один проницательный комментатор, «базирующиеся в Чечне силы совершали на Россию нападения, способные спровоцировать большинство других стран мира, в том числе и США, на силовые ответы. Как могла отреагировать Франция на рейды алжирцев сразу же после ухода французов из Алжира?»³⁸ Двумя годами позднее тот же комментатор хотя и настаивал на ошибочности возобновления российского вмешательства, но признавал, что «если бы Россия заново не оккупировала Чечню, то после 11 сентября 2001 года правительство США и американские СМИ несомненно могли назвать Чечню территорией идеального убежища для Усамы бен Ладена и его приспешников в случае, если бы их вынудили покинуть Афганистан»³⁹.