Русофобия: антироссийское лобби в США Цыганков Андрей

Откуда исходит демократия — снизу или сверху?

Демократия — это система правления народа, включающая выборы или рациональное избрание хорошо информированных граждан (Шумпетер)¹, свободу оппозиции и господство закона. Последнее обстоятельство критически важно для предотвращения манипулирования обществом со стороны государства и манипулирования государством со стороны общества. Без оппозиции и господства закона демократия, по памятной формулировке Томаса Джефферсона, «не что иное, как господство толпы, при котором 51 % может лишить прав остальные 49 %».

Демократию, которая вовсе не является априорной данностью, лучше всего рассматривать как строй, постоянно находящийся под угрозой манипулирования со стороны коррумпированных должностных лиц и групп с особыми интересами. Вместо того чтобы подчеркивать общие положения о так называемом западной происхождении и западной природе демократии², важно понять местные культурные, исторические и политические условия возникновения и упрочения демократии. Различия этих условий приводят к разнообразию демократических систем в пределах западного мира и за ними. Даже в конкретных странах западное понимание понятия «демократия» может со временем изменяться³. Проблема разнообразия часто ускользает от внимания тех, кто отстаивает универсализм принципов демократии. Таким людям свойственно рассматривать упадок СССР как доказательство триумфа американской идеи свободы во всем мире. По большей части изложенный далее анализ российской посткоммунистической «демократии» построен путем сравнения российской демократии с моделью западного общества, а не с прошлым самой России⁴. Между тем, избавившись от господства коммунистической партии, Россия создала сильную президентскую систему с рядом эффективных сдержек и противовесов. Благодаря ее использованию Владимир Путин смог ужесточить контроль над законодательной деятельностью, партийным строительством, окружающими регионами и СМИ. Модель политической системы, где государство играет господствующую роль, отличается от модели западной плюралистической демократии, но пользуется широкой поддержкой российского народа, а потому ее нельзя назвать недемократической⁵. Россия является скорее возникающей демократией, которой еще предстоит стать зрелой.

Российские условия: демократия и слабое государство

Российские условия вряд ли благоприятствуют укреплению демократии. Самая важная задача России как нового, возникшего из советской империи государства — обеспечение граждан страны порядком, основными социальными услугами и защитой от внешних угроз. Государственное строительство — сложный процесс, включающий развитие плюралистических политических институтов и свободных СМИ⁶, но не ограничивающийся им. Из истории известно, что государственное строительство — процесс длительный и мучительный⁷. В Европе государственное строительство сопровождалось затяжными войнами и требовало проведения сложных переговоров и заключения непростых сделок с королями, купцами и феодальными властителями⁸. Можно утверждать, что Россия и другие постсоветские страны сталкиваются с еще более сложными задачами при построении жизнеспособных государств. На первом плане остается обеспечение территориальной целостности и безопасности — при необходимости перестройки как экономики, так и политической системы⁹. Постсоветские страны сталкиваются с вызовом «тройного перехода» — от империи к национальным государствам, от командной экономики к рыночной и от коммунистической системы к системе демкратической¹⁰.

Российский опыт сочетания демократизации с решением других проблем государственного строительства нельзя считать однозначно успешным, но общая траектория этого процесса скорее позитивна. Россия отошла от коммунистического строя, сохранив при этом некоторые важные характеристики государственного управления. Не имея сильного среднего класса и политического порядка, то есть важнейших условий функционирования демократии, Россия создала необходимую макроэкономическую среду и воздержалась от попыток восстановить империю¹¹. Отчасти вследствие радикальных экономических реформ Россия почти разваливалась, но затем произошло возрождение экономики и значительной политической жизнеспособности¹². Многие наблюдатели со своих позиций критикуют отдельные недемократические шаги, предпринятые в России и других странах бывшего СССР¹³, однако важно признать, что изменения в российской системе власти прошли упорядоченно и были результатом всенародных выборов. Несмотря на широко распространенные ожидания, что Путин пойдет на третий подряд президентский срок, в марте 2008 года он успешно передал президентскую власть преемнику. Некоторых кандидатов сняли с выборов, но все равно результаты голосования в целом соответствовали общественным надеждам. В стране, где политические институты все еще не отличались особой силой и где не было консенсуса элит по ряду важных вопросов, выборы не вызвали общественного развала и только лишний раз подтвердили способность государства развивать функционирующий механизм управления. Важно понять и признать легитимность права России самой определять характер происходящих в стране трансформаций. Конструктивное взаимодействие с Россией, вероятно, предотвратит приход к власти антизападных сил. Политика давления на Россию или попытки наказать ее, напротив, могут усилить позиции сторонников жесткой националистической линии в России и еще сильнее оттолкнут ее от сотрудничества с США и другими странами Запада.

Программа лобби: сопротивление консолидации российского государства

Общая и главная цель лобби заключалась в том, чтобы представить централизацию российского государства как процесс, несовместимый с демократией и указывающий на «естественную» тягу России к автократическому правлению. Для России сильное централизованное государство — функциональная необходимость. Самые протяженные в мире географические границы, которые делали Россию уязвимой для агрессии извне, начиная с монголов и до Наполеона и Гитлера, предписывали русским ценить свое государство и его способности как великой державы. Сильное государство необязательно антидемократично. Оно может быть вполне совместимо с нуждами и ожиданиями народа. Попытки лобби навязать России систему сдержек и противовесов американского типа отражали в лучшем случае глубокий страх перед неизвестной государственной системой, а в худшем — стратегию умышленного подрыва этой системы. Во втором случае демократия и права человека оказываются не более чем риторическим приемом, прикрывающем давление на государство, непокорное США.

Многие факты, по мнению критиков России, нарушающие демократию, на самом деле могут быть законными методами восстановления государственного управления. Например, Майкл Макфол характеризует трансформацию России как антидемократическую, уравнивая «автократию» с «централизацией» и представляя способность государства контролировать СМИ, оказывать влияние на парламент и назначать губернаторов регионов как свидетельство отхода России от демократии¹⁴. Мнение Макфола основано на отождествлении демократии и управления, а также лишено исторической перспективы. Государственный контроль над СМИ в России пришел на смену олигархическому. Олигархи использовали СМИ для продвижения собственных политических целей. С одной стороны, государственная монополия, возможно, не лучше монополии олигархов, но с другой — государственная монополия в принципе может способствовать прекращению фрагментации политического пространства и созданию условий восстановления общенационального дискурса. Влияние государства на законодательные органы является по большей части отражением популярности Путина, как и большое число голосов на выборах и мест в парламенте. Наконец, хотя способность государства влиять на правительственные назначения может быть не лучшим способом решения территориальных проблем России, вряд ли эта способность недемократична. Некоторые европейские страны, например Франция, остаются демократиями, пускай у них и нет децентрализованного правительства американского типа.

Либеральные и консервативные члены лобби уравнивают демократию со слабым государством, чтобы побудить Россию подчиниться американским внешнеполитическим планам и предпочтениям. Если говорить о восточноевропейских националистах, то они рассматривают Россию как члена чуждой и враждебной цивилизации, чья слабость крайне важна для интеграции стран Восточной Европы в возглавляемую США западную цивилизацию. Со временем лобби построило собственную сеть организаций, и через них начало давить на якобы недемократическую Россию и осуждать усилия страны в государственном строительстве. Freedom House — всемирно известная организация, занимающаяся построением рейтинга степени свободы в странах мира, входит в число таких организаций и играет следующую роль: она изображает Россию страной, с 2005 года сползающей в категорию «несвободных». Freedom House поставил Россию в самый конец своего рейтинга, рядом с Филиппинами, Руандой, Таджикистаном, ниже Египта, Эфиопии и Ливии¹⁵. В других обзорных исследованиях наподобие Polity IV и в индексе, разработанном Московским государственным институтом международных отношений, Россия занимает место где-то между развитыми европейскими странами и явными автократиями, ближе к другим странам БРИК — ниже Индии и Бразилии, но выше Китая¹⁶. Другие организации вроде Фонда защиты демократий, Международного республиканского института, Human Rights Watch и Национального фонда демократии также энергично продвигают образ страны с крепнущей диктатурой и отсутствием оппозиции. Помимо идеологического оправдания нажима на внешнюю политику России, некоторые из перечисленных объединений оказывают финансовую поддержку подготовке оппозиции существующих режимов в России и других странах, ранее входивших в состав СССР¹⁷.

По идеологическим и политическим причинам усилия лобби нашли поддержку в некоторых российских кругах. Небольшая, но влиятельная группа сторонников радикальной вестернизации России всегда считала Запад единственной демократической и жизнеспособной цивилизацией, настаивая на том, чтобы Россия равнялась на западные стандарты демократии. Так, первый министр иностранных дел России Андрей Козырев называл Советский Союз не просто «нормальной» или «недоразвитой» страной, а «неправильно развитой» страной¹⁸. Сторонники радикальной вестернизации России пытались бросить вызов Кремлю в самой России, таким образом отличаясь от других входящих в лобби групп. В свою очередь, лобби оказывало им политическую и финансовую поддержку и изображало организации вроде «Другой России» и Национал-большевистской партии подлинными защитниками свободы России. Отчеты Государственного департамента США оценивали политическую систему России не слишком высоко и связывали будущность демократии с различными неправительственными организациями, работающими в России. Впрочем, в отличие от лобби правительство США никогда не пыталось сделать такую помощь инструментом свержения российской власти.

Поддержка Вашингтоном «цветных революций»

Многие в России считали, что американское вторжение в Ирак вызвало стремление к установлению контроля над нефтяными ресурсами Среднего Востока, а Вашингтон преследовал также цель демократизировать этот регион путем установления в его сердце новых прозападных режимов. Стратегия смены режимов и распространения свободы, очевидно, не ограничивается Средним Востоком, и это вскоре стало очевидным. В инаугурационной речи, произнесенной президентом Бушем в январе 2005 года, распространение свободы и демократии провозгласили главной задачей политической стратегии Америки в ее «войне против терроризма». Та же тема получила продолжение в обращении президента о положении страны, сделанном в феврале 2005 года: «Атака на свободу нашего мира укрепила нашу веру в способность свободы изменять мир»¹⁹. Так называемая «революция роз», произошедшая в Грузии в ноябре 2003 года, привела к тому, что народный протест, вызванный фальсификацией результатов парламентских выборов, смел прежний режим и побудил Вашингтон применить ту же стратегию по всему постсоветскому пространству. Военные варианты эта стратегия исключала, но акцент по-прежнему делался на соответствующую подготовку и финансирование оппозиции, позволявшие оппозиции бросать вызов правящим режимам.

«Оранжевая революция» в Украине — еще один пример оказания США и Европой поддержки украинцам, желавшим свергнуть существовавший режим и отвергнуть Виктора Януковича как кандидата, которому благоволил Кремль. Аннулирование фальсифицированных результатов выборов президента Украины в ноябре 2004 года произошло под давлением и со стороны украинской оппозиции, и со стороны Запада. Европа и США не ограничились политическими заявлениями о «неприемлемости» результатов выборов, что само по себе было беспрецедентным в свете относительно спокойной реакции Запада на гораздо менее справедливые выборы, прошедшие ранее в Средней Азии и на Кавказе. Правительства западных стран через различные неправительственные организации предоставляли также значительную финансовую помощь кампании Ющенко. Кроме того, США оказали поддержку оппозиции в Кыргызстане, которая в марте 2005 года свергла режим Аскара Акаева на волне недовольства проведением и результатами парламентских выборов. Впрочем, в отличие от Грузии и Украины революция в Кыргызстане не была «бархатной». Режим Акаева не прибег к силе, но протесты носили далеко не мирный, упорядоченный характер и сопровождались насилием и грабежами.

Россия и постсоветское пространство

Внешняя политика Кремля на постсоветском евразийском пространстве была направлена на обеспечение безопасности границ России и на максимизацию экономических возможностей. Так, политические интересы России на Кавказе требуют стабильности и снижения террористической угрозы. Экономические интересы России включают необходимость охраны трубопроводов, особенно транскаспийского, проходящего по территории Дагестана и идущего в Новороссийск. У Москвы есть также культурные интересы в поддержании связей с этническими русскими и всеми, кто продолжает тяготеть к России.

Эта заинтересованность объясняет мягкость первоначальной реакции России на грузинскую «революцию роз» и стремление Кремля помочь Грузии в передаче власти и разрешении территориальных споров. Москва воздерживалась от формального признания просьб Абхазии и Южной Осетии о присоединении к России и не мешала новому грузинскому руководству ликвидировать сепаратизм в Аджарии. В обмен на это Россия ожидала уважения своих интересов на Кавказе, а также того, что ликвидацию двух российских военных баз в Грузии не будут форсировать и Грузия не станет добиваться членства в НАТО. Только позднее, когда Путин не увидел взаимности от Грузии, он изменил тактику на более жесткую. После того как Тбилиси предпринял попытку силой подчинить отделившуюся Южную Осетию и, кроме того, стал оказывать на Россию давление, требуя от нее ухода из Южной Осетии, Путин ответил возмездием. Он не стал формально признавать отделившиеся от Грузии Южную Осетию и Абхазию, но увеличил поддержку этих республик и ввел визовый режим на границе с Грузией²⁰.

В своей украинской политике Россия также стремится защитить свои экономические интересы и политическое влияние, а не установить имперский контроль. Россия не ожидает от Украины антизападной внешней политики, но энергично выступает против стремления Киева стать членом НАТО. Во время «оранжевой революции» Путин поддерживал кандидата, который, по его мнению, больше других склонялся к сотрудничеству с Россией, и призывал лидеров Запада не «вмешиваться» в украинские выборы. Действуя согласованно, США и Европа сделали прямо противоположное, установив связи с «оранжевой» коалицией и потребовав от России прекратить вмешательство в дела Украины. Однако сохранение стабильности на Украине для России было не менее важным, чем для Запада, отчасти потому, что большинство российских трубопроводов в Европу проходит по территории Украины. Россия стремится также к сохранению стабильности в Центральной Азии — регионе, наиболее уязвимом для угроз, которые представляют радикальный ислам, распространение оружия и торговля наркотиками.

Страны Запада энергично поддержали «цветные революции», приводящие, с точки зрения России, лишь к дестабилизации. Грузия при Михаиле Саакашвили столкнулась с трудностями в решении жизненно важных социальных и политических проблем, и в отношениях с отделившимися регионами Тбилиси все больше полагалась на силу, вытесняя Россию с Кавказа. «Оранжевая коалиция» на Украине тоже не смогла решить коренные проблемы, вызвавшие революцию. Экономика Украины развивалась, однако уровень жизни существенно не повышался. Эти проблемы — низкий уровень жизни и непопулярность руководства — сохранялись, и положение в Грузии и на Украине оставалось нестабильным²¹. Надежды Запада на то, что смена режимов приведет к большей стабильности и процветанию, не сбылись, поскольку украинские элиты стремились избавиться от культурной и экономической взаимозависимости Украины и России. Слабость центральной власти и отсутствие подлинно коалиционного правительства, представляющего как восточные, так и западные области Украины, по-прежнему разрывает страну[5]. Грузия и Украина также стремились вступить в НАТО, что усиливало ощущение собственной незащищенности у России. Высокопоставленные политики, к примеру министр иностранных дел России Сергей Лавров, настаивали на том, что возможное вступление Украины и Грузии в НАТО вызовет гигантский «геополитический сдвиг» и заставит Россию «пересмотреть свою политику»²².

Хуже всего складывалась ситуация в Кыргызстане, где произошла еще одна «цветная революция». Отчасти кризис был связан с географическим положением страны. Кыргызстан, зажатый между Ферганской долиной и китайской провинцией Синьцзян, традиционно использовали для транзита наркотиков, переброски боевиков-исламистов и уйгурских сепаратистов. Произошедшая в марте 2005 года смена власти в Кыргызстане сопровождалась вспышками насилия и грабежами, и новому режиму было трудно предотвратить влияние криминальных групп на формирование политической системы. Новая правительственная коалиция отличалась крайней нестабильностью и подвергалась нарастающему давлению со стороны мощной оппозиции. Несмотря на помощь, которую оказывали Кыргызстану Россия и Китай, экономика этой страны практически не развивалась и не обнаруживала признаков восстановления. Кремль подчеркивал важность сохранения в Кыргызстане и соседнем Узбекистане порядка после разгона демонстраций протеста, устроенных исламистской организацией Хизб-ут-Тахрир в Андижане. Помимо нестабильности в соседних государствах, Россия сталкивалась с перспективами дестабилизации на собственной территории, особенно на Северном Кавказе. Ситуацию в Чеченской Республике удалось стабилизировать, тогда как в Северной Осетии, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Дагестане участились террористические вылазки.

В ответ на «цветные революции» и их поддержку Вашингтоном Кремль предпринял ряд оборонительных мер. Россия не разрывала связи со странами Запада, но укрепляла отношения с руководством Беларуси, Армении и среднеазиатских государств, хотя такая политика вызывала острую критику со стороны США и ЕС. Кроме того, Кремль занялся подготовкой собственных молодежных организаций для защиты того, что считал подлинно российской демократией, и предупредил США о недопустимости вмешательства во внутренние дела России.

Лобби: призывы дать отпор России как «авторитарному громиле»

Лобби видело в «цветных революциях» возможность ослабить Россию и ее влияние на постсоветском пространстве, а также усилить в этом регионе влияние стран Запада. Некоторые представители лобби вроде Майкла Макфола оправдывали агрессивность Запада в традиционной риторике продвижения демократии и утверждали, что «на самом деле борьба на Украине идет не за геополитическую ориентацию, а за демократию»²³. Впрочем, другие представители лобби не считали абсурдным отношение к «цветным революциям» как к способу подрыва геополитических позиций Москвы в мире. По мнению Чарльза Краутхаммера и других неоконсерваторов, американо-российский конфликт, вызванный результатами украинских выборов 2004 года, по сути дела «был в первую очередь связан не с демократией, а с Россией… Запад хочет завершить дело, начатое падением Берлинской стены, и продолжить движение Европы на восток»²⁴. И либеральные, и консервативные члены лобби считали необходимым ужесточить политику в отношении Москвы, а американские СМИ широко распространяли такие мнения. Лобби рекомендовали проводить стратегию, облегчавшую вступление Украины и Грузии в НАТО и контролируемую Западом систему энергетической безопасности — за счет интересов и влияния России.

Лобби использует «цветные революции» для подтверждения старых страхов перед Россией как автократической державой, готовой пойти на все для предотвращения демократизации в самой России и за ее пределами. Типичное и знакомое обвинение таково: Россия никогда не избавлялась от имперского синдрома и теперь ради достижения своих целей прибегает к прекращению или ограничению поставок энергии и энергоносителей, к разжиганию нестабильности и к устранению иностранных лидеров руками спецслужб. Видные теоретики русофобии вроде Збигнева Бжезинского еще в 90-х годах доказывали, что у русского империализма имелись особые корни на Украине и что Западу необходимо разрушить связь России с ее славянским соседом²⁵. В «оранжевой революции» эти люди сразу же нашли подтверждение своих старых фобий в отношении России. Бжезинский предупредил об опасности восстановления советского режима и назвал Путина новым Муссолини, тоскующим о возрождении империи²⁶. Профессор Роман Шпорлук, декан кафедры украинских исследований, жестко сформулировал выбор, перед которым стоит Украина: «В Европу или обратно в Россию»²⁷. Адриан Каратнцки из Freedom House говорил о том, что в «геополитике региона происходит благоприятный сейсмический сдвиг на запад»²⁸. СМИ наводнили обвинения России в «новом империализме» и даже утверждения о необходимости «нового железного занавеса», который отгородит Европу от действий России²⁹. Эксперты по России возродили тезис о теоретической связи между внутриполитическим авторитаризмом и внешнеполитической агрессией³⁰.

Говоря конкретнее, лобби обвиняло Кремль в эксплуатации Украины, Грузии и зависимости других постсоветских государств от поставок российских энергоносителей. Такие видные представители американского политического истеблишмента, как вице-президент США Дик Чейни и сенатор Ричард Лугар, настаивали на утверждении, что Россия все сильнее использует «энергетическое оружие» против тех своих соседей на постсоветском пространстве, которые оказывают предпочтение политической демократизации³¹. Этот тезис стал стандартным при освещении энергетической стратегии России в СМИ³². Обвинение получило поддержку видных политических деятелей Украины, Грузии и других стран Восточной Европы, а также их сторонников в США. Например, Юлия Тимошенко, один из лидеров «оранжевой коалиции» и тогдашний премьер-министр Украины, обращаясь к европейцам, сказала, что действия «Газпрома» в отношениях со странами СНГ (Содружества независимых государств) обусловлены не соображениями рынка, а соображениями «энергетического терроризма»³³. Это мнение активно распространяли сторонники радикальной вестернизации России. Бывший экономический советник Кремля Андрей Илларионов повторил обвинение в применении энергетического оружия, заявив следующее: «Сдвиг к империалистической политике… имеет ясную и высокую цену, которую в конечном счете заплатят граждане страны, вступающей на путь империализма»³⁴.

Помимо довода о применении энергетического оружия, лобби стремилось обвинить Кремль в заговоре, предусматривавшем использование силы и убийство лидера «оранжевой коалиции» Виктора Ющенко. Американский миллиардер Джордж Сорос, активно поддерживавший «цветные революции», публично обвинил Путина в том, что Владимир Путин советовал президенту Украины Леониду Кучме подавить мирные демонстрации протеста против фальсификации выборов³⁵. По словам Сороса, аналогичный совет о применении силы Путин давал и президенту Узбекистана Исламу Каримову в мае 2005 года, когда тысячи демонстрантов выступили с протестом против решения государства заключить в тюрьму нескольких видных бизнесменов в Андижане. Тем временем Джеймстаунский фонд утверждал, что за двумя покушениями на жизнь Ющенко стоит Кремль. Одно из покушений пытались осуществить с помощью яда, другое — с помощью бомбы. Ссылаясь на телефонный разговор с людьми — якобы сотрудниками российских спецслужб, автор публикации уверенно делал вывод о том, что «наивно думать, будто президент России Владимир Путин не знал об этом заговоре»³⁶. Другие возлагали ответственность за отравление Ющенко на его украинских противников, но при этом обвиняли Путина в поддержке этих людей³⁷.

Такие действия Кремля требовали от США срочного и жесткого ответа. В статье, опубликованной в неоконсервативном еженедельнике The Weekly Standard, Майкл Макфол утверждал, что «после вмешательства Путина у президента Ющенко есть полное право проводить антироссийскую политику»³⁸. Другие представители лобби заходили еще дальше и советовали думать о России как о милитаристской антизападной диктатуре, то есть настаивали на вмешательстве США. Колумнист The Wall Street Journal Холман Дженкинс-мл. ставил знак равенства между Путиным и Саддамом Хусейном³⁹. Сходным образом Брюс П. Джексон из «Проекта переходных демократий» настаивал на том, чтобы с Россией обошлись так, как Запад обошелся с Сербией:

«Европа и США неизбежно будут вынуждены сделать то, что они — с огромными колебаниями и неохотно — сделали на Балканах в конце 90-х годов. Во-первых, им следует согласиться на объединение своих ресурсов и на совместную деятельность. Затем они должны велеть державе-хулигану собраться и уйти домой. Наконец, они должны прийти в регион с различными гражданскими и экономическими проектами, направленными на укрепление кавказских демократий и построение более тесных отношений с Европой. И чем скорее это будет сделано, тем меньше окажется цена»⁴⁰.

Члены лобби также единодушно высказывались в пользу приема «демократизирующихся» нерусских государств вроде Грузии и Украины в НАТО⁴¹ и проведения в отношении России политики⁴², основанной не столько на стимулах, сколько на санкциях⁴³.

Лобби не желало рассматривать доводы России в защиту своих интересов. Лобби отказывалось признавать факты огромной задолженности Украины и других постсоветских стран перед Россией. Лобби не делало никаких выводов из чрезмерного потребления энергии Украиной⁴⁴, игнорировало изощренные схемы реэкспорта российского газа и российской энергии, что было старой и хорошо испытанной коррупционной практикой на Украине⁴⁵. Лобби едва удостаивало упоминаний решения России о повышении цен на энергоносители, даже поставляемые союзникам России, где и не речи не заводили о «демократизации», прежде всего, Армении и Беларуси. Если угодно, некоторые члены лобби предпочитали выражать поддержку Беларуси, которую обычно называли последней диктатурой Европы, в энергетических спорах России и Беларуси. Эта поддержка делала очевидной несостоятельность рассуждений о связи энергетических целей России с подавлением демократии в других странах. Не могло лобби и предъявить исчерпывающих доказательств существования у Кремля секретного плана провоцирования массового насилия в «странах, идущих по пути демократизации», и планов ликвидации лидеров «цветных революций».

Для того чтобы бросить вызов России и продвигать «цветные революции», лобби действовало по трем направлениям: оно работало с влиятельными членами политического класса США, которым внушало доводы о российской угрозе; оно содействовало обучению и финансированию революционной оппозиции; и оно мобилизовало СМИ на распространение лоббистских взглядов.

Еще до «оранжевой революции», произошедшей на Украине осенью 2004 года, лобби удалось заручиться поддержкой влиятельных политиков вроде сенатора-республиканца от штата Аризона Джона Маккейна, сенатора-республиканца от штата Индиана Ричарда Лугара, конгрессмена-республиканца от штата Калифорния Кристофера Кокса, конгрессмена-демократа от штата Калифорния Тома Лантоса и вице-президента Дика Чейни. Уже в феврале Украину посетила широкая двухпартийная делегация высокопоставленных должностных лиц и бывших должностных лиц США. Члены делегации прибыли для обсуждения ситуации в Украине и для того, чтобы подчеркнуть важность свободных выборов. В состав делегации входили министр обороны США Дональд Рамсфельд, заместитель государственного секретаря Ричард Армитидж, директор Агентства международного развития Эндрю Нациос, президент Джордж Буш, бывшие государственные секретари Мадлен Олбрайт и Генри Киссинджер, д-р Збигнев Бжезинский, Ричард Холбрук, Томас Пикеринг, генерал (в отставке) Весли Кларк, сенаторы Джон Маккейн и Ричард Лугар⁴⁶. К тому времени США разочаровались в президенте Леониде Кучме и надеялись на изменения в Украине. Понимая, что страна расколота в политическом отношении, члены делегации чувствовали важность оказания влияния на предстоящие выборы и демонстрировали поддержку оппозиции.

Многие члены делегации еще до поездки в Украину установили отношения с лидерами украинской оппозиции. Международный республиканский институт, возглавляемый Маккейном, в феврале 2003 года, например, пригласил Виктора Ющенко посетить США. Ющенко, в то время — бывший премьер-министр далекой страны, удостоился приема на самом высоком уровне. Он встретился не только с сенатором Маккейном, но и в частном, закрытом порядке с вице-президентом Чейни, заместителем государственного секретаря Армитиджем и бывшим советником по национальной безопасности Збигневым Бжезинским. Похожую поездку в феврале 2002 года, за полгода до революции роз в Грузии, организовали Михаилу Саакашвили⁴⁷. Воодушевленный успехом революции роз и убежденный в том, что при должной поддержке Запада Ющенко победит на выборах президента Украины, американский политический класс стремился заверить режим Кучмы в невмешательстве во внутренние дела Украины. Уже весной 2004 года бывший государственный секретарь Мадлен Олбрайт, ставшая президентом Национального демократического института, который направлял наблюдателей на украинские выборы, пригрозила отказом в визах и запретом доступа к офшорным банковским счетам украинским должностным лицам в том случае, если они не смогут обеспечить свободные и справедливые выборы. В октябре того же года эту угрозы повторил председатель Международного республиканского института Маккейн, а потом Государственный департамент громко отказал в получении визы украинскому олигарху Григорию Суркису, близкому соратнику Виктора Медведчука, который был главой администрации Леонида Кучмы⁴⁸.

Некоторые американские политики, например Маккейн и Лугар, настолько сблизились с Саакашвили и Ющенко, что всегда поддерживали своих друзей в их возникших после революций спорах с Россией. Не имея исчерпывающих доказательств, они часто обвиняли Россию в провокациях и нагнетании напряженности в отношениях между Грузией и отделившимися от нее территориями. В результате эти политики стали видными сторонниками вступления Грузии и Украины в НАТО. Например, накануне саммита НАТО в Бухаресте сенатор Лугар занимался лоббированием срыва приглашения президента Путина на бухарестский саммит. Лугар утверждал, что присутствие Путина «еще сильнее запугает две страны», подавшие заявки на вступление в НАТО. Маккейн тоже обвинял Россию в провокациях против соседних стран и отстаивал идеи открытия НАТО «для всех демократий, преданных делу защиты свободы… от Балтики до Черного моря»⁴⁹. В начале 2005 года сенаторы Джон Маккейн и Хиллари Клинтон даже выдвинули кандидатуры Саакашвили и Ющенко на награждение Нобелевской премией мира за «руководство движениями сторонников свободы в Грузии и Украине» и за завоевание «народной поддержки ценностей демократии, личной свободы и гражданских прав»⁵⁰. Ободренный этим, Саакашвили стал проводить настолько антироссийскую политику, что некоторые задались вопросом: «Почему мы позволяем Грузии продолжать провоцировать Москву, делать это за наш счет, и порой даже подталкиваем Грузию к таким провокациям?»⁵¹ Другие представители лобби поддерживали активные отношения с Юлией Тимошенко⁵².

Лобби также принимало активное участие в подготовке и финансировании революционной оппозиции. Пожалуй, самой известной организацией и сетью, занимавшимися этой деятельностью, был Национальный фонд поддержки демократии, основанный еще в годы «холодной войны» Рональдом Рейганом в 1982 как финансируемая государством НКО для противодействия аналогичным советским организациям, которые занимались пропагандой коммунизма⁵³. Получая средства, Национальный фонд поддержки демократии должен был распределять их между другими американскими организациями, занимавшимися продвижением демократии, такими как Международный республиканский институт, Национальный демократический институт, Freedom House и группы, осуществляющие наблюдение за выборами. Национальный фонд поддержки демократии поддерживал связи с гегемонистскими организациями вроде Проекта нового американского столетия ⁵⁴. Национальный фонд поддержки демократии успешно объединил в своих рядах сторонников американской гегемонии, либералов и членов лобби из Восточной Европы и практически не скрывал антироссийских симпатий. В 1991 году сенатор Аллен Вейнстайн, участвовавший в учреждении Национального фонда поддержки демократии, сказал: «Очень многое из того, что мы делаем сегодня, 25 лет назад тайно делало ЦРУ»⁵⁵. Крайне важную роль в «цветных революциях» сыграли Джордж Сорос и его фонд. Отчасти в силу своего восточноевропейского происхождения Сорос питал сильное недоверие к России Путина. Могущественный миллиардер называл себя «государственным деятелем, не имеющим гражданства», и располагал таким весом на международной арене, на какой никто другой не мог и претендовать⁵⁶.

Механизмы вмешательства лобби в «цветные революции» включали подготовку оппозиционеров, особенно молодых, и создание оппозиционных сетей, которые должны были оспаривать официальные результаты выборов. Лобби также занималось координацией международного протеста и протеста на Западе. Стремясь к вполне конкретной цели — изоляции России, лобби представляло деятельность как соответствующую целям правительства США. Выступая в поддержку выборов и демократического процесса, лобби определенно питало склонность к прозападным кандидатам вроде Саакашвили и Ющенко. Важную роль в координации действий оппозиции играли посольства США, даже предоставлявших помещения для издания оппозиционных газет. Так, Государственный департамент США с 2002 года имеет собственные независимые полиграфические мощности в киргизском городе Бишкеке и издает по меньшей мере 60 различных материалов, многие из которых связаны с деятельностью оппозиции⁵⁷. Ричарда Майлса, работавшего послом США в Белграде во время успешной сербской революции, впоследствии перевели в Грузию, где «революция роз» привела к свержению Шеварднадзе⁵⁸. Финансируемые Западом международные и национальные неправительственные организации вроде Freedom House занимались подготовкой оппозиционных групп, обучая членов этих групп, «как находить главные слабые места общества и самые насущные и острые проблемы народа»⁵⁹. Лобби выдает за гражданское общество все, что имеет антирежимный потенциал, и финансирует такие силы. В Кыргызстане практически все продвигающие демократизацию организации, а их по меньшей мере 170, создали и профинансировали американские неправительственные организации или Агентство международного развития. Перед выборами в киргизскую оппозицию вложили как минимум 2 млн долларов. В стране, где средняя заработная плата составляла 30 долларов в месяц⁶⁰, такие затраты произвели большой эффект. По некоторым данным, «цветные революции» также финансировали находившиеся в изгнании на Западе российские олигархи вроде Бориса Березовского⁶¹.

Если бы СМИ не освещали деятельность лобби в самом выгодном свете, лобби не смогло бы добиться успеха. Как заметил один обозреватель, хотя американское участие в «цветных революциях» носит более изощренный и всеобъемлющий характер, чем любые действия Москвы, «в картине, которую рисуют западные СМИ», это участие «освещали по минимуму»⁶². Вместо такого анализа американские СМИ, включая и самые респектабельные, формирующие общественное мнение, демонстрировали высочайшую враждебность к России⁶³. Накануне «цветных революций» СМИ публиковали сотни антироссийских статей, в том числе редакционных, тем самым способствуя формированию условий для политической конфронтации. В одной из таких статей, написанной сенатором Маккейном, с одобрением процитировали повелительный призыв Бжезинского к разрыву российско-украинских связей. По словам Маккейна и Бжезинского, эти связи следовало заменить «привязкой» Украины «к Западу»⁶⁴. Лобби также оказывало прочную поддержку выступавшим против России революционерам⁶⁵. За исключением краткого инцидента, во время которого «демократический» президент Грузии Саакашвили применил силу к своим политическим оппонентам⁶⁶, СМИ представляли Грузию Саакашвили как «маяк демократии» в регионе, где господствует авторитарная Россия. СМИ широко пропагандировали взгляды Тимошенко, Саакашвили, Ющенко⁶⁷ и их сторонников, не давая места оппонентам этих деятелей. СМИ в подавляющем большинстве поддерживали порыв вождей цветных революций к вступлению в НАТО и к разрушению или перекрытию российских трубопроводов. Такую политику оправдывали утверждениями о том, что любая иная политика будет равносильна умиротворению Кремля⁶⁸.

Американские СМИ, особенно в периоды политических кризисов вроде «оранжевой революции» в Украине, неизменно изображали роль России как крайне негативную и заслуживающую только жесткого отпора. Комментарии о России во время «оранжевой революции» были выдержаны в духе тезисов «Путин опозорился» или «Путина закидали яйцами» или даже Путин «будет выглядеть хулиганом, независимо от того, кто одержит победу». Такие комментарии были нередки⁶⁹. После американо-российских саммитов СМИ заполняли требования к Белому дому ужесточить политику в отношении России. Некоторые наиболее ядовитые и злые публичные заявления о России появлялись как раз в моменты, когда президенты США и России проявляли готовность к обсуждению путей по улучшению отношений между двумя странами. В качестве примера приведем встречу президентов США и России в Братиславе. Она состоялась в феврале 2005 года, после оранжевой революции, и лобби пыталось превратить данный саммит во встречу, посвященную продвижению демократии. Именно тогда впервые прозвучали воинственные заявления Джорджа Сороса, сенатора Маккейна и других видных американских политиков, призывавших исключить Россию из «Большой восьмерки»⁷⁰. Даже внутренние процессы в постсоветских нерусских государствах представляли как игру с нулевой суммой между Россией и Западом. Например, если Виктор Ющенко решал распустить парламент, это решение американские СМИ расценивали как единственный способ «спасения Украины от России»⁷¹ — и это несмотря на то, что роспуску парламента сопротивление сильное оказывали сами украинцы⁷². Почти любые действия Грузии или Украины оправдывались в свете российской угрозы. Попытки же России защитить свои интересы выставлялись проявлениями империалистических инстинктов или паранойи в отношении Запада.

Хрупкость политической системы России и перспективы демократии

Описанная выше политическая слабость России усложняет развитие российской демократии. Помимо проблемы развития демократии, Россия сталкивается с главными проблемами простого выживания и обеспечения безопасности своих нынешних политических границ. Сохраняется и такая важная проблема, как постоянный кризис государственной легитимности, преследующий Россию со времени распада СССР. Вместо того чтобы видеть в реакции Кремля на «цветные революции» признаки российского империализма, стоило бы взглянуть на Россию как на государство, ведущее борьбу за утверждение новых основ своей государственности. Постсоветская Россия воздерживается от попыток восстановить империю. Россия смогла возродить экономику и в значительной мере, политическую жизнеспособность благодаря сосредоточению всех сил на построении «нормальной великой державы»⁷³. России удалось это не за счет «восстановления имперского величия», а путем реформирования экономики, благодаря высоким ценам на энергоносители, стабильности политических условий и постепенному росту уровня жизни.

Однако в российском политическом классе сохраняется раскол, и внутриполитические факторы продолжают оказывать сильнейшее влияние на формирование государственной политики. Руководство страны преуспело в прагматической интеграции «силовиков» в правящий класс. Некоторые считают, что их влияние стало ведущим и даже господствующим в формировании политики⁷⁴, но в действительности государство не стало заложником «силовиков». Назначение Путиным своим преемником на посту президента либерально мыслящего Дмитрия Медведева — важное свидетельство их ограниченного влияния. Тем не менее, государству потребуется время для того, чтобы преодолеть кризис легитимности и добиться консенсуса могущественных конкурирующих групп. Кремлю еще предстоит разработать приемлемую для всех элит идеологическую формулу, позволяющую избавиться от самых коррумпированных и экстремистски настроенных представителей политического класса. Возникновение формально дуалистической структуры власти после президентских выборов 2008 года, в которой Дмитрий Медведев был президентом, а Путин — премьер-министром, было важным шагом в формировании идеологического консенсуса в кругах элит.

Хрупкость российской политической системы помогает понять нервные реакции Кремля на демократизаторские поползновения Запада и на «цветные революции». Уязвимая и неуверенная в своей безопасности, Россия стремилась сделать все, что было в ее силах, для стабилизации политической среды и сведения вмешательства извне к минимуму. Президент Путин настаивал на праве России «самостоятельно определять темпы, сроки и условия своего продвижения к демократии» и предостерегал от попыток дестабилизировать политическую систему с помощью «любых незаконных методов борьбы»⁷⁵. Со временем требования невмешательства во внутренние дела России становились все более артикулированными, и в посланиях к Федеральному собранию в мае 2006 и апреле 2007 года Путин сделал особый акцент на ценностях суверенитета и сильной национальной обороны⁷⁶. Сторонники Кремля и теоретики, симпатизирующие официальной программе действий, разработали концепции «суверенной демократии» и «суверенной экономики», в основу которых были заложены идеи защиты независимости и экономической самостоятельности. Именно эти ценности (наряду с индивидуальными свободами и социальной справедливостью), по мнению ведущего кремлевского идеолога Владислава Суркова, составляли суть суверенной демократии⁷⁷. В числе угроз этой системе Сурков назвал «международный терроризм, военные конфликты, отсутствие экономической конкурентоспособности и захваты власти с помощью мягких «оранжевых технологий» в периоды ослабления национального иммунитета к иностранным влияниям»⁷⁸. Кремль, помимо прочего, начал готовить молодежные организации и ограничил деятельность западных неправительственных организаций и радикальной оппозиции в России. Проведенные в России выборы также продемонстрировали значительный страх россиян перед вмешательством извне. Политики с готовностью подхватили востребованную антизападную риторику⁷⁹.

Некоторые выразили несогласие с концепцией суверенной демократии и заявили, что она призвана защищать только интересы государственной бюрократии⁸⁰, однако российская общественность отнеслась к ней иначе. Руководители России ощущали, и не без оснований, поддержку официального курса широкими кругами общественности. Результаты опросов общественного мнения постоянно показывали, что россияне ценят политический порядок и стабильность и резко осуждают перспективы революции в России. Например, результаты одного из опросов показали, насколько положительно россияне относятся к таким словам-символам, как «порядок», «справедливость» и «стабильность». К этим понятиям положительно отнеслись соответственно 58, 49 и 38 % опрошенных. Согласно тому же опросу, одним из самых негативных понятий было понятие «революция», и к революции негативно отнеслись 22 % опрошенных⁸¹. При этом россияне оказывали высокую, на уровне 80 %, поддержку президенту Путину и проводимой им политике⁸².

Политика США

Политика США не была точным отражением риторики продвижения демократии. Стран с сомнительными успехами в деле строительства демократии много. В их числе — Азербайджан, Казахстан и Пакистан. США стремятся развивать отношения с ними, не выдвигая демократизацию в качестве непременного условия развития отношений. Политика США предусматривает скорее развитие отношений с теми странами, которые поддерживают цели, преследуемые Вашингтоном на международной арене, давление на страны, не поддерживающие эти цели, независимо от степени развития демократии в тех и других⁸³. По мере того как Россия демонстрировала все бльшую независимость внешней политики, она также стала объектом давления со стороны США. Помимо этого, Вашингтон начал проявлять озабоченность усилиями Кремля по централизации российского государства. Белый дом усмотрел в этих усилиях отход России от взятых на себя обязательств строить демократию.

Таким образом, в новой политике Вашингтона сочетались два элемента. С одной стороны, США усиливали давление на Россию, требуя демократизации внутренней политики и поддерживая контакты с ориентирующейся на Запад российской оппозицией. США предоставляли финансирование различным российским неправительственным организациям и открыто выражали недовольство политикой централизации, проводимой Кремлем. От одобрения политического пути России, что США выражали в 2001–2003 годах, Белый дом перешел к критике свертывания демократии. Сотрудники Государственного департамента поддерживали контакты с российской оппозицией, обеспечивали их помощью, предоставляли трибуну в СМИ, одновременно оказывая давление на Кремль, требуя не ограничивать деятельность зарубежных неправительственных организаций. При этом внешнеполитическое ведомство США публиковало крайне критические отзывы о политической системе России⁸⁴. Например, сотрудники Государственного департамента в июле 2006 года присутствовали на конференции «Другой России», в то время служившей платформой для сплочения радикальной оппозиции против политики Путина⁸⁵. Организаторы конференции пытались отвлечь внимание от встречи «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге, которую принимал Кремль, и призывали к ее бойкоту.

С другой стороны, Белый дом продолжал акцентировать сотрудничество с Кремлем по широкому кругу вопросов, таких как борьба с терроризмом и нераспространение оружия массового уничтожения. Вашингтон также признал законность парламентских и президентских выборов в России, несмотря на усиливающую критику выборов в американских СМИ⁸⁶.

Лобби и Россия как «неосталинистская автократия»

Программа лобби отличалась от программы Белого дома. Расширяя контакты с ориентирующейся на Запад оппозицией, лобби стремилось привести эту оппозицию к власти, а не только ослабить проводимую Кремлем политику централизации или создать рычаг давления на Россию. Американские критики России просто не верили в какую-то ценность отношений с возникающим «сталинистским государством». Представители лобби считали, что отношения с путинской Россией не могут быть прочными, и США, как в годы «холодной войны», должны готовиться к столкновению с Кремлем. В этом отношении лобби было солидарно с неоконсерваторами, считавшую демократизацию западного типа ключевой предпосылкой становления мира на Среднем Востоке.

Самый важный идеологический вклад лобби заключался в изображении России при Владимире Путине как страны, руководствующейся хорошо сформулированной доктриной, неосоветской и антизападной по природе и сути. В то время, как Россия искала пути консолидации государства и выхода из хаоса 90-х годов, некоторые американские наблюдатели утверждали, что россияне тоскуют о реставрации сталинизма и культивируют в сущности сталинистское мировоззрение, а оно-то может привести к дальнейшей разработке образа внешнего врага и к очередному циклу организованного государством насилия. Лобби представляло эту новую политическую доктрину как учение, основанное на пересмотре истории, автритаризме и ксенофобии⁸⁷. Пересмотр истории находили в переоценках общественностью роли Сталина в советской истории и в доказательствах сохраняющейся в общественном сознании россиян популярности советского лидера. В некоторых учебниках, к примеру, Сталина, диктатора, проводившего политику изоляции от Запада и террора по отношению к миллионам безвинных людей, пытаются представить как руководителя, по большей части успешно решившего важные задачи государственного строительства. В частности, он провел индустриализацию страны и одержал победу над нацизмом⁸⁸. Обнаружив у почти половины россиян положительную оценку роли Сталина в истории и готовность более чем четверти опрошенных, будь Сталин жив, определенно или, скорее всего, проголосовать за него в случае кандидатуры в президенты России⁸⁹, американские критики России указывали на эти данные как на свидетельства популярности Сталина.

Лобби также сочло новую идеологию Кремля авторитарной и не уважающей права граждан. Американские критики России часто представляют кремлевскую доктрину суверенной демократии (по большей части являющейся реакцией на поддержанные Западом цветные революции) как изощренную и сознательную попытку разработать антизападную идеологию и оправдать репрессии в России⁹⁰. Русофобы утверждали, что политическая система России коррумпирована в самой своей основе и не может принести гражданам России никаких позитивных результатов. Так, Андерс Ослунд из Петерсоновского института международной экономики обвинил президента Путина в краже у государства от 35 до 40 млрд долларов и настаивал на том, что «столь коррумпированная система не может быть очень стабильной»⁹¹. Бывший сотрудник Государственного департамента Пол Гобл в своем блоге одобрил следующее мнение: попытки избранного, но не вступившего в должность президента Дмитрия Медведева бороться с коррупцией ни к чему не приведут, поскольку в России слово «коррупция» стало синонимом слова «Путин», поэтому-то всякая борьба с коррупцией должна быть борьбой против Путина и его окружения⁹². Другие критики России утверждали, что система подавляет свободу СМИ, а также политические и правовые ассоциации⁹³. Кроме того, русофобы провозглашали бессмысленность политической системы или ее пустоту, ничтожность по сравнению с ролью руководителей страны. По словам Энн Эплбаум из газеты The Washington Post, выборы в России стали не чем иным, как «ритуалами», дающими правящим элитам «подобие легитимности»⁹⁴. Иначе говоря, система превратилась в аналог советской системы.

Многие члены лобби обращали особое внимание на репрессиях, проводимых «неосоветским» политическим режимом. Очарование версией, согласно которой агенты советского КГБ захватывают власть и превращают государство в свое владение, сильно ощущалось в культурных продуктах Запада времен «холодной войны»⁹⁵. Эта теория продолжает оказывать влияние на авторов книг о России — таких, например, как Kremlin Rising («Возвышение Кремля») Питера Бейкера и Сьюзен Глассер⁹⁶. Лобби доказывало, что в Кремле правят не сторонники модернизации экономики и не сторонники нормальных отношений с США, а воинствующие бывшие сотрудники КГБ⁹⁷. Шокирующие случаи отравления бывшего секретного сотрудника КГБ Александра Литвиненко или убийства журналиста Анны Политковской связывали с действиями Кремля⁹⁸. Короче говоря, по словам Вацлава Гавела, «Россией правят агенты КГБ и бандиты», и Россия стала «комбинацией худших черт коммунизма и капитализма»⁹⁹.

Новая идеология содержала важную составляющую — ксенофобию, особенно по отношению к Западу. Однако ксенофобия проявляется и в отношении российской власти к проживающим в России этническим меньшинствам. Лобби рассматривает новую Россию как принципиально антиамериканскую по своей идеологии и утверждает, что без веры в иностранных врагов, стремящихся причинить России вред, режим будет очень нестабильным¹⁰⁰. Такую американофобию члены лобби представляли как фундаментальную потребность российской политической системы, а не часть общемировой реакции на гегемонистскую внешнюю политику США и на нежелание США учитывать интересы других стран. Критики России отмечали и рост национализма (направленного прежде всего против нерусских этнических групп), на который якобы все сильнее полагался Кремль в своей политике консолидации власти и общества. Российские же эксперты отмечали, что на протяжении последних десяти лет склонность к этническому национализму оставалась стабильной. Сторонники этнического национализма составляли 12–17 % населения, против этнического национализма выступало более 70 % населения¹⁰¹. Российские эксперты отмечали также, что используемый Кремлем национализм не имел ничего общего с межнациональной ненавистью, носил конструктивный характер и был связан с прогрессивной модернизацией¹⁰². Тем не менее лобби считало Россию страной нарастающего этнического национализма, «поствеймарской» по своей ориентации и сползающей к фашизму на манер Сербии при Слободане Милошевиче¹⁰³.

По мнению лобби, именно этой неосталинистской идеологией руководствуется Кремль в своей политике угнетения, проводимой в самой России и за ее рубежами. Таким образом, был возрожден старый принцип «холодной войны», сводящийся к бичеванию России путем ссылок на ее тоталитарную, в сущности, идеологию. Россию наряду с Китаем все сильнее изображали как страну, обладающую идеологической системой, антагонистичной Западу. Цель этой системы — построение «лиги диктаторов», противостоящей формирующейся «лиге демократий»¹⁰⁴. После того как новый «формат» идеологического противостояния был сформулирован, все постепенно встало на свои места. Лобби получило возможность свалить в одну кучу и «объяснить» одной-единственной идеологической формулой такие разные явления, как попытки России понять свое место в истории, решения, касающиеся зарубежных и доморощенных неправительственных организаций, критика американской внешней политики и случаи межнационального насилия. По мнению лобби, решения ограничить деятельность финансируемых из-за рубежа НКО, в том числе заинтересованных в политическом ослаблении системы, следует рассматривать как решения, продиктованные ксенофобией. Российскую критику политики США в мире представляли как отвлекающие уловки и попытки отвлечь внимание от ошибок самой России. Вспышки межнационального насилия лобби изображало логическим результатом стремления Кремля усилить фобии этнических русских в отношении внутреннего «другого». Само появление концепции суверенной демократии лобби, особенно после мюнхенской речи Путина 2007 года, посчитало доказательством неизбежности превращения России в мощного врага, причем, как и в годы «холодной войны», этого врага надо было сдерживать, а не взаимодействовать с ним.

Действия лобби, направленные на подрыв политики Кремля, можно свести к поддержке радикальной оппозиции: предоставлению ее активистам политических связей, обучению и финансированию радикальных оппозиционеров и благоприятному освещению их деятельности в СМИ. Выявление и поддержка проамериканских агентов среди российских политиков — непременное условие организации цветной революции, если такой революции суждено произойти в России так, как произошли революции в Грузии и на Украине.

Моральная поддержка российской оппозиции включала многочисленные заявления видных американских политиков, выступавших с осуждением политической системы России и восхвалявших ориентирующихся на Запад критиков. Особо важным в этом отношении был доклад Совета по международным отношениям «Russia’s Wrong Direction (Россия [пошла] в неверном направлении)», в котором развивалась концепция «де-демократизации», или «свертывания демократии», осуществляемого Кремлем¹⁰⁵. В докладе утверждалось, что практика снятия оппозиционных кандидатов с выборов, ограничения их доступа к СМИ и угроз их потенциальным спонсорам стала нормой российской политики¹⁰⁶. Специальная группа руководителей Совета по международным отношениям, в состав которой вошли Джон Эдвардс и Джек Кемп, настаивала на том, что «никто из тех, с кем мы беседовали в Москве», «не утверждал, что Россия является демократией», и угрожали тем, что США могут и не признавать Кремль «легитимной властью»¹⁰⁷. Через два месяца после публикации этого доклада свертывание демократии в России осудил и вице-президент США Дик Чейни¹⁰⁸. Сходным образом отреагировал на президентские выборы в России сенатор Джон Маккейн, который, призывая к более жесткой политике США в отношении Кремля, заявил, что «народ России возвращается во времена, когда у него не было права на свободные выборы и свободного общества»¹⁰⁹.

Политическую оппозицию Кремлю также продвигали с помощью показаний, которые давались конгрессу США экспертами, выступавшими на мероприятиях, организованных вашингтонскими научно-аналитическими центрами. Уже в начале 2005 года глава «Проекта переходных демократий» Брюс П. Джексон заявил, что больше «нельзя говорить об отступлении демократии в России», — вместо этого следует говорить о том, что «демократия в России убита»¹¹⁰. Со временем стало увеличиваться число свидетелей, обвиняющих Кремль в нарушениях прав человека и в политических убийствах. Эти люди утверждали, что «Америка имеет дело с мафиозным режимом, применяющим грабительскую тактику и для достижения своих целей полагающимся на коррупцию и запугивание»¹¹¹. Американские «мозговые центры» стали площадками, на которых приветствовали «членов российской оппозиции». С этими людьми вели дружеские дискуссии и публиковали благожелательные для российских оппозиционеров работы¹¹². Такие дискуссии проходили в Американском институте предпринимательства, Фонде Карнеги за международный мир, в Фонде «Наследие» и в других организациях. Например, весной 2008 года Американский институт предпринимательства организовал панельную дискуссию с участием Бориса Немцова и Владимира Рыжкова. В дискуссии участвовали также представители Михаила Касьянова и Владимира Буковского. Критики Путина рассказали о причинах неэффективности своего противодействия Кремлю и привели доводы в пользу более жесткого давления США на Россию¹¹³.

Российские оппозиционеры наладили тесные личные связи с представителями американского политического класса. Так, у бывшего чемпиона мира по шахматам, одного из лидеров коалиции «Другая Россия» Гарри Каспарова сложились особые отношения с американскими консервативными кругами, связанными с The Wall Street Journal и Центром политики безопасности. Завязались эти отношения еще в горбачевскую эпоху, когда Каспаров в 1991 году получил от Центра политики безопасности награду «Хранитель пламени» за сопротивление коммунизму и распространение демократии. Эту награду дают «лицам, посвятившим свою публичную карьеру защите США и американских ценностей по всему миру». В числе награжденных этим званием — Рональд Рейган (1995 год), Ньют Гингрич (1996 год), Дональд Рамсфельд (1998 год) и Пол Вулфовиц (2002 год)¹¹⁴. Позднее Каспаров стал членом созданного Центром политики безопасности Национального консультативного совета по национальной безопасности и поддерживал связи с другими консервативными организациями¹¹⁵. Как пишущий редактор The Wall Street Journal Каспаров регулярно осуждал «империю» и «тиранию» Путина и поддерживал рекомендуемую правыми политику в нападках газеты на Кремль¹¹⁶. В частности, Каспаров с одобрением отозвался об утверждении Маккейна о том, что перспектива появления его, Маккейна, в Белом доме наводит ужас на авторитарных лидеров во всем мире¹¹⁷. Другие российские оппозиционеры обзавелись своими связями в американском истеблишменте. Вице-президент Чейни, наладив контакт с Михаилом Саакашвили и Виктором Ющенко еще до их избрания президентами Грузии и Украины, подружился и с самыми яростными критиками Путина, такими как Владимир Рыжков¹¹⁸.

Слияние радикальных критиков Кремля в России с их американскими покровителями сказывалось и на американской политике: некоторые политические предложения лобби, связанные с борьбой против «автократии» Путина, были придуманы российскими вестернизаторами. Призывы американских политиков наказать Кремль путем исключения России из западных организаций и отказа России в других формах международного признания походили на призывы российских радикальных критиков, требующих от Запада бойкота саммита «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге, отказа кремлевским чиновникам во въездных визах и блокировки им доступа к зарубежным банковским счетам¹¹⁹.

Правительство США предоставляет неправительственным организациям значительную поддержку, и лобби охотно пользовалось ей для подготовки и финансирования своей деятельности. Как сообщал Государственный департамент, финансируемые США неправительственные организации предоставляли поддержку организациям, осуществляющим контроль за выборами, и обучали активистов политических партий, представителей СМИ и организаций гражданского общества¹²⁰. И все же американские критики Кремля требовали еще большей финансовой помощи и жаловались на проведенные администрацией «радикальные сокращения» программ помощи группам гражданского общества в России. Так, председатель комитета палаты представителей конгресса США по международным отношениям, конгрессмен-демократ от штата Калифорния Том Лантос заявил: «В то время, когда сторонников демократической реформы, господства закона и прав человека убивают или отправляют в сибирские ГУЛАГи, не следует лишать эти группы жизненно важной поддержки»¹²¹. Занимаясь организацией цветной революции в России, критики Путина полагались и на финансовую помощь находящихся в изгнании российских олигархов¹²².

Крайне важную роль в продвижении «подлинных демократов» в России играют СМИ. Широко освещая антикремлевские протесты, СМИ способствовали созданию образа российских оппозиционеров как популярных политиков, пользующихся значительной поддержкой и популярностью, хотя, на самом деле, рейтинги этих политиков в России составляли политически незаметные 1–2 %. Во время президентских выборов в России СМИ пытались заставить правительство США более критически относится к Кремлю и оказать бльшую поддержку ориентирующейся на Запад оппозиции. Примечательно, что американские печатные издания и сайты откликнулись на избрание Дмитрия Медведева заголовками вроде «Потемкинские выборы» (The Washington Post), «Пиная труп российской демократии» (The New York Times), «Перетасовка менеджмента в компании «Russia, Inc.» (Фонд «Наследие»), «Путин навсегда» (New Republic) и «Миниатюрная копия Путин» (The New York Times)¹²³. Все эти заголовки намекали на полную зависимость нового президента от старого. По меньшей мере в некоторых случаях сообщения СМИ были основаны на подсказках российских критиков Путина. Например, в марте 2008 года газета Eurasia Daily Monitor сообщила о том, что во время визита в Москву государственный секретарь Кондолиза Райс и министр обороны Роберт Гейтс действовали по совету Министерства иностранных дел России и встречались с представителями оппозиции, рекомендованными МИД РФ, отказавшись от встреч с самыми яростными критиками Кремля, такими как бывший премьер-министр России Михаил Касьянов и бывший чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров¹²⁴. Эта статья указывала в качестве источника информации сайт Kasparov.ru, но позднее это сообщение было опровергнуто пресс-атташе посольства США в Москве¹²⁵. Не менее важным было и то, что СМИ уделяли значительное место изложению взглядов антикремлевских политиков и представителей гражданского общества. И те и другие были сравнительно малоизвестными и одновременно смутными персонажами¹²⁶.

После окончания «холодной войны» у США и России появилась возможность перейти от политики взаимного устрашения к сотрудничеству в вопросах безопасности. Не будучи более противниками, США и Россия могли построить новую структуру стратегического взаимодействия путем разработки общей оценки угроз и создания совместных институтов безопасности и систем обороны. Россия была открыта для этой возможности. За произошедшей при Михаиле Горбачеве революцией в советской внешней политике последовал период столь же сильно ориентированного на Запад правления Бориса Ельцина, разделявшего выдвинутую Западом программу контроля над вооружениями. Ельцин заявил о желании России вступить во все европейские институты безопасности, включая НАТО. Он также резко сократил стратегический ядерный потенциал и согласился на ликвидацию всех межконтинентальных баллистических ракет наземного базирования, оснащенных разделяющимися ядерными боеголовками, тогда как США сохранили такие боеголовки на ракетах, размещенных на подводных лодках. Впервые в истории гонки вооружений Россия отказалась от основы своего стратегического арсенала, тогда как США сохранили основу своего. По мнению нового кремлевского руководства, стратегический паритет с США был «угрожающим, зловещим» и теперь, когда «в политических и экономических отношениях между США и Россией» произошли фундаментальные изменения»¹, в устрашении не было никакого смысла.

Столь же важным было развитие американо-российского сотрудничества после событий 11 сентября 2001 года. Путин планировал двигаться в этом направлении, поддержав операцию США против талибов в Афганистане и не слишком противясь решению Белого дома выйти из Договора о противоракетной обороне. В какой-то момент Путин проявил интерес к вступлению в НАТО и продемонстрировал свою готовность бороться с новыми угрозами терроризма совместно с членами НАТО.

Однако США и Россия не пошли по пути сотрудничества, главным образом потому, что США не считали Россию столь же важным партнером, каким считала США Россия. США рассматривали Россию, скорее, как безальтернативно слабую страну, у которой нет иного выбора, кроме следования программе международной безопасности, сформированной Вашингтоном. По мнению американских высокопоставленных политиков, Россия больше не представляла угрозы, с которой пришлось бы считаться. В той концепции сотрудничества, которую имели в виду США, для России и интересов ее безопасности оставалось мало места, если вообще оставалось. НАТО должно было расширяться на восток, а Россия должна была согласиться с этим расширением. США собирались развернуть свою инфрастуктуру безопасности ближе к границам бывшего Советского Союза, а озабоченность Кремля этим продвижением отвергали как проявления «старого мышления». Господствующей в США версией сотрудничества стала экспансия американской военной мощи по всему миру. Такой подход был близоруким.

Заинтересованность США в сотрудничестве с Россией

Равноправное сотрудничество с Россией было крайне важным потому, что в Кремле оценки угроз безопасности начали сближаться с американскими, при этом Россия по-прежнему обладала мощным военным потенциалом. Россия по-прежнему оставалась единственной в мире страной, обладавшей достаточными для уничтожения США возможностями. России и США следовало терпеливо работать друг с другом над сокращением своих ядерных потенциалов. Да и в мире ожидали того, что бывшие противники по «холодной войне» подадут пример если не полного разоружения, то существенного сокращения военных потенциалов и укажут путь к установлению действительно прочных и здоровых основ международной безопасности. Отсутствие такого сотрудничества со стороны США в России воспринимали, вероятно, как попытку обрести одностороннее преимущество при продвижении интересов безопасности США.

В США многие выступали за сокращение ядерных потенциалов и сотрудничество с Россией в вопросах обороны и безопасности. Бывшие должностные лица, занимавшие важные посты в демократических и республиканских администрациях, отстаивали идею ядерного разоружения². В ответ на готовность Министерства обороны США применять ядерное оружие против неядерных государств более 470 физиков, в том числе семь лауреатов Нобелевской премии, подписали петицию против такого предложения. Эта группа выступала в защиту разработки всеобъемлющего плана, который включал бы в себя меры, направленные на разоружение всех участвующих в плане стран³. Представители сообщества сторонников контроля над вооружениями также призывали администрацию Буша к радикальному сокращению ядерного потенциала США и к укреплению международного режима нераспространения ядерного оружия, а не к разработке нового поколения ядерного оружия или расширению круга ядерных держав⁴. Кроме того, Джордж П. Шульц, Уильям Дж. Перри, Генри А. Киссинджер и другие видные представители американского политического класса одобрили идею безъядерного мира и наметили ряд важных шагов по сотрудничеству с Россией⁵.

Влиятельные обозреватели и политики также выявили другие важные области американо-российского сотрудничества в области безопасности. Они указывали на необходимость совместного решения таких проблем, как терроризм, нестабильность в Афганистане и Центральной Азии, возвышение Китая и распространение обычных вооружений в Евразии и на Среднем Востоке⁶. Эти люди предостерегали от расширения НАТО за счет интересов безопасности России и выступали за новые военно-политические структуры с участием России⁷.

Американо-российское сотрудничество по вопросам безопасности после 11 сентября 2001 года

С момента принятия решения о расширении НАТО должностные лица США пытались убедить Кремль в том, что их намерения не представляют угрозы для России, но на практике мало учитывали озабоченность Кремля. Россия не огла понять причин и обоснований расширения НАТО после окончания «холодной войны». Усиление террористической угрозы после 11 сентября 2001 года в Москве рассматривали как еще один показатель того, что НАТО как институт обеспечения безопасности становится все более архаичной организацией. Тем временем НАТО продолжает двигаться на восток, включая все больше и больше государств Восточной и Центральной Европы. Несмотря на провозглашенный новый дух партнерства с Россией, США поддерживали предоставление членства в НАТО Румынии, Болгарии и трем государствам Балтии. В марте 2002 года заместитель государственного секретаря Ричард Армитидж одобрил идею приема в НАТО новых членов на саммите в Брюсселе. После завершения процесса в 2004 году США проявили такой же энтузиазм по поводу приема в военный союз бывших советских республик — Азербайджана, Грузии и Украины. В апреле 2008 года на саммите НАТО в Бухаресте Кондолиза Райс и Джордж Буш при поддержке Польши и Чешской Республики выступили за План действий по расширению членства для Грузии и Украины, сделав это, несмотря на сопротивление этому со стороны Франции и Германии¹⁸.

Помимо отказа остановить две волны расширения НАТО, США предприняли шаги, воспринятые в Москве как свидетельства стремления к гегемонии, а не к развитию отношений партнерства в области безопасности. В числе этих шагов было принятие администрацией Буша в сентябре 2002 года военной доктрины упреждения и превентивной войны, прекращение действия большинство договоров о нераспространении оружия массового уничтожения и замена этих договоров доктриной «контрраспространения», которой стали описывать все — от ПРО до насильственного демонтажа вооружений или их компонентов¹⁹. В ноябре 2004 года государственный секретарь Колин Пауэлл, бывший главным гласом умеренности в администрации Буша, ушел в отставку, завершив многолетние баталии с Чейни и Рамсфельдом, выступавшими за более гегемонистскую внешнюю политику. В 2007 году США начали открывать новые военные базы в Болгарии и Румынии, отказываясь при этом от ратификации ДОВСЕ, который Россия считала важным для ограничения передвижения войск в Европе и на постсоветском пространстве²⁰. К тому же Вашингтон объявил о планах развертывания элементов ПРО в Польше и Чешской Республике. Более того, несмотря на приглашения Кремля, США не проявляли особого интереса к развитию связей между НАТО и странами — участницами Договора о коллективной безопасности, организации, созданной по инициативе России для укрепления стабильности в Центральной Азии. Наконец, пренебрегая многочисленными предупреждениями Кремля, США и другие страны Запада признали независимость Косово.

Россия и расширение НАТО

В этих условиях декларируемое США стремление развивать американо-российское партнерство в вопросах безопасности вряд ли представлялось Кремлю искренним и серьезным. Многие в Москве истолковали решение Запада расширять НАТО, не принимая в этот союз Россию как угрозу²¹. После состоявшегося в апреле 2008 года саммита НАТО президент Путин заявил: «Мы рассматриваем появление на наших границах мощного военного блока… как прямую угрозу безопасности нашей страны. Утверждения, что этот процесс не направлен против России, недостаточно. Национальная безопасность не основана на обещаниях»²². Реакция общественности на расширение НАТО тоже была подавляюще негативной. Согласно проведенному в марте 2008 года опросу, 74 % россиян ответили, что возможное вступление Украины в НАТО представляет угрозу национальной безопасности Российской Федерации, а к возможному членству Грузии в НАТО такое же отрицательное отношение выразили 77 % опрошенных²³.

Такое восприятие отчасти объясняется ролью НАТО во время «холодной войны», однако оно является также результатом разочарования России во взаимодействии с НАТО после окончания «холодной войны». Несколько важных попыток улучшить отношения России и НАТО привели к созданию в мае 1997 года Постоянного совместного совета и нового Совета Россия — НАТО в мае 2002 года. Впрочем, эти попытки никогда не воплощались во что-то значительное, а учрежденные институты всегда разваливались. Интервенция НАТО в Югославии в 1999 году продемонстрировала несостоятельность Постоянного совместного совета. Новый Совет Россия — НАТО оказался не более состоятелен для совместной оценки угроз безопасности. Москва настаивала на том, что продолжающееся расширение НАТО неприемлемо и ведет к еще большему отторжению России от Запада, однако возглавляемые США страны Запада снова отмахнулись от позиции России, как от параноидальной.

В ответ Кремль предпринял несколько новых мер. В начале 2007 года президент Путин произнес весьма жесткую речь в Мюнхене. В этом выступлении он предупредил, что Россия намеревается проводить более энергичную политику в отношении США. Далее Россия, хотя и продолжила вывод войск из Грузии, объявила мораторий на действие ДОВСЕ, который страны Запада не ратифицировали в течение восьми лет. Сохранив возможность его возобновления, Россия, тем не менее, указала на то, что действия Запада вызывают у нее очень сильное разочарование. Кроме того, Кремль назначил новым послом в НАТО Дмитрия Рогозина, жесткого националиста и антизападника. Наконец, Россия была твердо намерена продемонстрировать, что больше не верит в язык переговоров с Западом по вопросу расширения НАТО и готова предотвратить включение в НАТО таких государств, как Грузия или Украина, всеми имеющимися в ее распоряжении средствами. После признания независимости Косово и саммита НАТО в Бухаресте Россия укрепила отношения с отделившимися от Грузии территориями, и в мае 2008 года дала понять, что готова начать войну, если ее спровоцирует на это Грузия²⁴. Россия также подала сигналы о том, что готова поддержать сепаратистские настроения на Украине²⁵.

Новая политика самоутверждения России не предполагала полномасштабной конфронтации с НАТО и США. Скорее она была еще одной отчаянной попыткой привлечения внимание запада к интересам России и поощрения развития многостороннего механизма принятия решений в сфере безопасности. Инициируя мораторий на ДОВСЕ, Россия никогда не отрекалась от этого договора, как это сделали США с Договором о ПРО. Россия также указывала на то, что готова помогать бывшим советским республикам в сохранении их территориальной целостности, если эти государства пожелают остаться нейтральными и не вступать в НАТО. В частности, Кремль приложил новые усилия к проведению переговоров о единстве и целостности Молдовы как государства²⁶. Инициируя новые встречи представителей Кишинева и Тирасполя, Россия подавала сигналы другим государствам постсоветского пространства, в частности Грузии, о том, что она готова предложить позитивные стимулы с целью отговорить эти государства от вступления в НАТО.

Лобби усиливает образ российской угрозы

В отличие от администрации Буша лобби не пыталось делать вид, будто рассматривает Россию как партнера по отношениям в сфере безопасности. Поддерживая деятельность администрации по включению государств Восточной Европы и бывших советских республик в НАТО, и «традиционалисты», и «ревизионисты» видели свою задачу в популяризации идеи российской угрозы. Такие «традиционалисты», как бывший советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, продолжали формулировать свои доводы в категориях поддержки «геополитического плюрализма» на постсоветском пространстве и искоренения традиционных для России «имперских инстинктов»²⁷. С точки зрения «традиционалистов», расширение НАТО было критически важным для обеспечения контроля над Евразией с ее огромными ресурсами и возможностями бросить мощные геополитические вызовы американскому господству²⁸. Колумнист газеты The New York Times Уильям Сафир в 90-х годах доказывал, что НАТО надо расширять, пока Россия слаба. «Если мы дождемся, когда медведь восстановит силу и снова обретет аппетит, нам никогда не защитить самые уязвимые страны»²⁹. Десятью годами позднее Сафир сравнивал набирающую силу Россию с гитлеровской Германией и напоминал Западу о том, что «по мере того, как ее роль становится глобальной, НАТО не может забывать о своей первоначальной цели — сдерживании российского медведя»³⁰.

«Ревизионисты» для расширения НАТО предлагали другие обоснования, но по большей части антироссийские. В статье, опубликованной в The Wall Street Journal, Дональд Рамсфельд призывал к расширению задач НАТО. Для того чтобы выполнять свои обязательства в Афганистане и на Среднем Востоке, этот блок должен был приглашать к вступлению новые страны: Албанию, Хорватию, Македонию, Грузию и Украину и готовить эти страны к вступлению. Однако бывший министр обороны по-прежнему настаивал на необходимости устрашения России, «недавно намекнувшей на возможность использования своего ядерного оружия против Украины или провоцирования гражданских беспорядков в Грузии, если эти страны предпримут шаги к вступлению в НАТО»³¹. Откладывание Плана действий НАТО по приему новых членов, продолжал Рамсфельд, равносильно умиротворению и станет «зеленым светом, разрешающим России использовать изношенную риторику «холодной войны»³². Конечно же, аргументы устрашения и умиротворения были испытанными риторическими фигурами, успешно использованными Рамсфельдом и другими ранее для мобилизации Америки на борьбу с Советским Союзом, а также с Югославией и Ираком. Эти люди рассматривали НАТО как способ расширения мощи США и устрашения стран, которые, как Россия, выступали против такой экспансии.

Доводы, основанные на силе, они подтверждали доводами о культурной несовместимости России с европейской и западной цивилизациями. Издаваемая Джеймстаунским фондом газета Eurasia Daily Monitor освещала расширение НАТО с позиций укрепления традиционного евро-атлантического единства, направленного против России³³. По мнению The Wall Street Journal, единство НАТО обеспечивают «не столько договорные обязательства, сколько общность цивилизации», сплоченной российской угрозой. «И хотя м-р Буш утверждает, что «Россия — не враг Америки», по мнению большинства членов НАТО, агрессивность путинского режима усиливает причины продолжения экспансии НАТО на восток»³⁴. Этот довод нашел поддержку среди настоящих и потенциальных членов НАТО в Восточной Европе. Вацлав Гавел, бывший президент Чешской Республики и человек, неустанно критиковавший Россию, заявил: границы Европейского Союза и НАТО на востоке должны совпадать, и эта граница «должна начинаться на границе между Россией и государствами Балтии и проходить по границам России с Беларусью и Украиной до Черного моря». По мнению Гавела, такая граница «абсолютно очевидна, если посмотреть на карту, и она более или менее обоснована исторически и культурно»³⁵. Представители политического класса в Грузии и на Украине также проявляли склонность обосновывать свою ориентацию на Запад в категориях своего «демократического» противодействия «антизападным» ценностям российской цивилизации³⁶.

Наконец, либеральные члены лобби, хотя и необязательно разделяли убеждения в необходимости геополитического и культурного превосходства США и других стран Запада, но выдвигали собственные обоснования необходимости расширения НАТО. По их мнению, суть экспансии заключается главным образом в продвижении демократии и политических свобод западного типа. Как писали в газете The Washington Post, «поскольку блок НАТО был создан для защиты Запада от Советского Союза, возможно, ее величайшим достижением является роль, которую НАТО сыграло в консолидации демократии в Румынии и девяти других странах бывшего Восточного блока»³⁷. По этой причине и потому, что «Москва стремится уничтожить свободу и независимость этих стран» (Украины и Грузии), США следует продолжать формировать расширение НАТО и не бояться оскорбить Россию³⁸.

Антироссийские группы в Америке работали непосредственно с возможными новыми членами НАТО в Восточной Европе и стремились мобилизовать американцев на поддержку расширения НАТО. С точки зрения лобби, расширение НАТО было движением в две стороны: США предоставляли правительствам стран Восточной Европы гарантии безопасности от России, а в обмен на это получали полную поддержку внешней политики США этими странами. Нередко люди, отстаивающие расширение НАТО, были теми же самыми людьми, которые выступали за расширение и усиление военной гегемонии США в мире.

Главной проблемой стала американская интервенция в Ираке. Представители гегемонистского лобби, такие как Брюс Джексон, успешно действовали в странах Восточной Европы, добиваясь от них поддержки американской политики в Ираке. Джексон, бывший сотрудник военной разведки, работавший с Ричардом Перлом, Полом Вулфовицем и Диком Чейни в администрациях Рейгана и Буша-ст., был также вице-президентом крупнейшего в мире производителя вооружений, компании Lockheed Martin³⁹. При администрации Буша-мл. Джексон стал президентом Проекта переходных демократий и американского Комитета НАТО. Проявив особую активность в продвижении расширения НАТО до вторжения США в Ирак, Джексон занялся мобилизацией стран так называемой «вильнюсской десятки» на осуждение в феврале 2003 года позиции Франции. Джексон помог в составлении проекта декларации этих стран. В этой декларации было заявлено, что «новые члены Европейского сообщества согласны с необходимостью борьбы с тиранией Саддама Хусейна и с тем, что теперь должна действовать ООН»⁴⁰. Затем Джексон убедил правящие элиты стран «вильнюсской десятки» подписать составленную им декларацию. Зачастую подписание декларации не поддерживала общественность этих стран, но Джексон увязывал подписание с одобрением сенатом США вступления этих стран в НАТО⁴¹. Вскоре после войны в Ираке Джексон появился снова и стал доказывать необходимость и обоснованность приема в НАТО Грузии и Украины. В этом Джексона поддержали правительства Польши и Чешской Республики⁴².

Затем Джексон и другие смогли заручиться поддержкой высокопоставленных американских политиков и затребовали предоставить им трибуну в палате представителей конгресса США. В своих выступлениях перед палатой те доказывали, что озабоченность России расширением НАТО следует попросту игнорировать. Например, все свидетели, выступившие на слушаниях «Расширение НАТО и саммит в Бухаресте» (организованы комиссией по безопасности и сотрудничеству в Европе; прошли 4 марта 2008 года), поддержали продолжение расширения НАТО и одобрили применение Плана действий по расширению членства в отношении Грузии и Украины⁴³. Отметая возражения России, Януш Бугайски из Центра стратегических и международных исследований засвидетельствовал, что «расширение НАТО на Балканах и в черноморском регионе поможет сдерживать экспансионистские устремления России и ее негативное влияние в регионе, а также придаст большее ощущение безопасности верным союзникам США и новым атлантическим государствам»⁴⁴. Влиятельный сенатор-республиканец Ричард Лугар, видный сторонник расширения НАТО, выдвинул в сенате законопроект в поддержку вступления Грузии и Украины в НАТО и утверждал, что вступление этих стран в НАТО «позволит Европе, США и НАТО расширить зону свободы и безопасности»⁴⁵. Законопроект предусматривал выделение в 2008 финансовом году помощи Грузии в размере десяти миллионов долларов. Помощь предназначалась на подготовку Грузии к вступлению в НАТО. Аналогичный законопроект был одобрен 6 марта 2008 года палатой представителей⁴⁶.

Работая с уже принятыми в НАТО и потенциальными членами этого блока, члены лобби стремились также изолировать Россию, лишить ее воздействия на принятие решений в НАТО. Например, сенатор Лугар энергично поддержал применение Плана действий по расширению членства в НАТО в отношении Грузии и Украины и накануне саммита НАТО в Бухаресте встретился с премьер-министром Украины Юлией Тимошенко⁴⁷. При этом Лугар публично поставил под сомнение идею пригласить на саммит президента России Путина, заявив, что такое приглашение напугает Грузию и Украину⁴⁸. Попытки России защитить свои интересы обычно изображали как «бессмысленные», «иррациональные» или указывающие на империализм России и применение ею тактики запугивания⁴⁹. Лобби связывало жалобы восточноевропейских правительств на Россию с их членством в НАТО, утверждая, что такие вопросы, как энергетическая безопасность, также должны стать частью программы НАТО⁵⁰. Многие, очевидно, верили и в то, что кибератаки на государства Балтии были проведенными Россией «проверками» готовности Запада к кибервойне и, в частности, верности НАТО ее новым, самым слабым членам⁵¹. Правительства стран Восточной Европы платили по меньшей мере некоторым лоббистам из числа восточноевропейских националистов⁵².

Политика ядерного превосходства США

Вскоре после прихода к власти администрация Буша продемонстрировала свое убеждение в необходимости достижения ядерного превосходства путем наращивания ядерных вооружений сверх пределов, обеспечивающих сдерживание. Первым шагом, свидетельствовавшим о стремлении администрации действовать по рекомендациям Проекта нового американского столетия, стал выход США из Договора о ПРО в декабре 2001 года. В декабре 2002 года США приняли новую Стратегию национальной безопасности, содержащую призыв к подавляющему военному превосходству как к средству прекращения гонки вооружений в мире: «Наши силы будут достаточно мощными для того, чтобы отговорить потенциальных противников от наращивания вооруженных сил в надежде превзойти мощь США или сравняться с этой мощью»⁵³. Договор о нераспространении ядерного оружия, с 1968 года являющийся главной основой мира, администрация США теперь рассматривала как структуру, пережившую свою полезность. Помощник Государственного секретаря по вопросам нераспространения оружия массового уничтожения Джон С. Вулф в марте 2003 года заявил сенатскому Комитету по международным делам, что, хотя Договор о нераспространении ядерного оружия «остается краеугольным камнем» проводимой США политики нераспространения, одних международных соглашений «просто недостаточно» для прекращения распространения оружия массового уничтожения⁵⁴. Посол США в НАТО и бывший советник вице-президента Чейни Виктория Нуланд в статье, опубликованной в The Financial Times 24 февраля 2006 года, заявила, что США хотят обладать «военной мощью, которую можно развертывать повсюду в мире», и использовать везде — от Африки до Среднего Востока, а также за пределами этих регионов⁵⁵.

Новый подход проявился и в нежелании администрации заниматься контролем над вооружениями или подписывать договоры, предусматривающие механизмы обеспечения выполнения договорных обязательств и верификацию соблюдения этих обязательств. Например, Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, подписанный в Москве в июне 2002 года, обязывал США и Россию сократить количество «оперативно развернутых» боеголовок с 6000 единиц до не более 1700 единиц. К 31 декабря 2012 года ядерные потенциалы обеих стран следовало сократить до 2200 единиц. Впрочем, договор не содержал графика сокращений и не предусматривал создания механизма, обеспечивающего соблюдение сторонами договорных обязательств, в чем аналитики увидели способ накопления неразвернутых боеголовок⁵⁶. Отсутствие в договоре положений о взаимных проверках способствовало тому, что после 2002 года не было даже попыток осуществлять контроль над вооружениями. На приглашение Москвы провести новые переговоры о замене первого Договора о сокращении стратегических вооружений (этот договор еще оставался в силе, но срок его действия истекал в декабре 2009 года) Вашингтон откликнулся только в 2006 году. В том же году США объявили о подписании с Чешской Республикой и Польшей предварительного соглашения о развертывании на территории этих государств элементов американской ПРО — ракет-перехватчиков и радиолокационных станций. Вашингтон утверждал, что ПРО предназначена для защиты стран Запада от ударов со стороны государств-«изгоев», таких как Иран, и не представляет угрозы для России с ее огромным ядерным потенциалом.

Стремясь к достижению ядерного господства в мире, США отвергали тревоги своих собственных генералов⁵⁷, а также озабоченность России своей безопасностью как ничем не оправданную⁵⁸. По мнению Джорджа У. Буша и других руководителей США, идея ПРО была глобальной и не носила явно антироссийской направленности. Однако Россия, при всем ее ядерном потенциале и способности уничтожить США, должна была стать главным объектом внимания. К этому времени США уже развернули элементы системы ПРО в бассейне Тихого океана — на Гавайских островах, на Аляске, в Калифорнии, Японии и в Южной Корее. Следующей на очереди была Европа. Глобальная гегемония Америки предполагала усиление контроля над «старой Европой» и в конечном счете обретение большего контроля над ядерной инфрастуктурой России⁵⁹.

Российский ответ

Поначалу реакция России на стремление США к ядерному превосходству была приглушенной и спокойной. Несмотря на решение Буша выйти из Договора о ПРО, Путин надеялся на способность двух держав сосредоточиться на вопросах борьбы с терроризмом. Это должно было способствовать развитию взаимного доверия и, возможно, в конечном счете снять вопрос о ядерном превосходстве с повестки дня вовсе. По мнению Путина, угроза нападения была возможной, но эту проблему следовало решать совместными, а не односторонними усилиями. У Путина была и дополнительная программа: он предлагал энергично проводить меры контроля над вооружениями для облегчения тяжкого экономического бремени, связанного с поддержанием одного из двух крупнейших в мире ядерных потенциалов. Вместе с другими представителями внешнеполитического истеблишмента Путин верил в политическую силу ядерного оружия, но выступал за сохранение сравнительно небольших ядерных потенциалов. Эта позиция встретила сильное противодействие российских военно-политических кругов. Отчасти такое противодействие было результатом агрессии НАТО против Югославии, которая привела к появлению нового проекта военной доктрины. Акцент в доктрине был сделан на то, что угрозу прямой агрессии против России можно «предотвратить только проведением активной внешней политики и поддержанием высокого уровня боеготовности обычных и ядерных сил». Совет безопасности России предложил в числе прочих мер осуществить расширение и модернизацию стратегического и тактического ядерного оружия⁶⁰. Наконец, Путин убедил Государственную думу России ратифицировать второй Договор о сокращении стратегических вооружений, подписанный в январе 1993 года, и пообещал сократить количество ядерных боеголовок до нового уровня — 3000–3500 единиц.

Ситуация начала меняться в 2002–2003 годах, когда в представлении о безопасности России произошел сдвиг и ядерную политику США стали рассматривать как политику, направленную против России. В Кремле все яснее стали видеть в планах Вашингтона попытки развернуть элементы ПРО вблизи границ России как прямую угрозу безопасности страны и отвлечение от войны с терроризмом. Кремль, который в 2001–2002 годах обдумывал решительные сокращения ядерного потенциала России, в конце 2003 года вернулся к традиционной концепции ядерного паритета с США⁶¹. Президент и министр обороны России часто говорили о развертывании элементов ПРО как о факторе серьезной дестабилизации, влекущей далеко идущие последствия для региональной и глобальной безопасности⁶². В феврале 2007 года Путин в своей мюнхенской речи подверг США резкой критике, а в октябре 2007 года зашел настолько далеко, что провел параллель между размещением советских ракет на Кубе, вызвавшем в 1962 году кризис в американо-советских отношениях, и планами развертывания американской ПРО в Восточной Европе⁶³.

Исходя из этой оценки угроз, Россия дала политический ответ, включавший сохранение существующих соглашений по ядерному оружию, разработку систем, способных прорывать системы ПРО, и планы перенацеливания ракет на новые американские объекты в Европе. Прежде всего Кремль сделал акцент на необходимости сохранения уже достигнутых соглашений по ядерному оружию, таких как второй Договор о сокращении стратегических вооружений и Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. Некоторые представители военного истеблишмента угрожали выходом из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, запрещающего развертывание ракет средней дальности, но Кремль не поддержал эти угрозы. Хорошо понимая свою неспособность сравняться с американским ядерным потенциалом, Россия также занялась разработкой новых вооружений, обеспечивающих асимметричный ответ. В 2006 году Путин рассказал о проведении Россией испытания новых ракет, развивающих «сверхзвуковую скорость и имеющих возможность изменять траекторию полета», а потому способных преодолеть любую систему ПРО. Кремль также объявил о планах переоснащения своих новых межконтинентальных баллистических ракет «Тополь-М» (SS-27) — каждая из которых несла одну боеголовку, — разделяющимися боеголовками⁶⁵. Наконец, Кремль заявил о том, что вынужден перенацелить свои ракеты на Польшу и Чешскую Республику как на места развертывания новых объектов ПРО⁶⁶.

Проводя эти приготовления, Россия не отказывалась от попыток взаимодействия с США. В июне 2007 года Путин удивил США предложением поделиться радиолокационной станцией раннего предупреждения в Габале (Азербайджан). Он объяснил, что радиолокационная система, которую использует Россия, охватывает не только часть, а всю Европу, а потому «у нас нет необходимости размещать наступательные комплексы на границе с Европой»⁶⁷. Позднее Белый дом отверг это предложение как недостаточное для решения проблем безопасности США, которой угрожали Иран и другие страны. В марте 2008 года Буш и Путин в последний раз встретились в Сочи, но снова не смогли снять разногласия по американскому плану развертывания элементов ПРО в Восточной Европе.

Лобби дискредитирует ответ России и ее инициативы в сфере безопасности

Идеологический ответ лобби на ядерную доктрину России был похож на реакцию лобби на расширение НАТО. Согласно этой идеологии, у США и других стран Запада не было иного выбора, кроме расширения ПРО. При необходимости США развернут ПРО в одностороннем порядке и быстро, пока Россия остается слабой и неспособной дать адекватный ответ на действия США. Иного выбора не было, поскольку Россия оставалась стратегической угрозой и по-прежнему рассматривала США как угрозу.

Лобби настаивало на развертывании ПРО в Восточной Европе как на превентивной мере, направленной на сдерживание России. Аргументация была сходна с пассажем Уильяма Сафира об «окне возможностей» (т. е. призыве к расширению НАТО до того, как Россия достаточно окрепнет, чтобы воспрепятствовать ему). В 90-х годах ХХ века некоторые американские аналитики начали доказывать, что военный потенциал России настолько ослаблен развалом СССР, что еще долго не сможет восстановиться⁶⁸. Генерал в отставке Уильям Одом, призывая к «новому реализму в отношении к России», писал в вызвавшей много споров статье, что Россия «неспособна к крупномасштабным военным действиям» и, в сущности, превращалась в то, что один журналист назвал «Заиром с вечной мерзлотой»⁶⁹. Генерал предостерегал, однако что Запад недостаточно силен для того, чтобы самостоятельно «убедить» Россию сократить ее ядерный потенциал в одностороннем порядке, и призывал США не недооценивать этот потенциал. При этом Одом называл ядерное оружие России «тающим активом», а не показателем силы, поскольку ядерное оружие не поможет российским военным начинать крупные операции в Европе и Азии или защитить страну от китайского вторжения. Доводы Одома вошли в резонанс со взглядами тех, кто уже поставил крест на стратегическом потенциале России и на способности Кремля бросить вызов могуществу США в мире⁷⁰.

Другим критически важным посылом, лежавшим в основе аргументов лобби, было утверждение, что Россия была и остается стратегической угрозой для США. Этот посыл разделяли и консервативные, и либеральные обозреватели, доказывающие, что Россия является угрозой в силу советского менталитета, который, по мнению членов лобби, завладел Кремлем, проводящим новую агрессивную внешнюю политику, направленную против Запада. Например, консерваторы организовали и финансировали дебаты, состоявшиеся в Азиатском обществе и музее Азии на Парк-Авеню в Нью-Йорке. Темой дебатов стало превращение России во врага Америки. Дискуссию вели Эдвард Лукас, автор книги The New Cold War: The Future of Russia and the Threat to the West («Новая «холодная война»: будущее России и угроза Западу»), Брет Стивенс из The Wall Street Journal. Клаудия Россетт из организации «Защита демократий» и Дж. Макл Уоллер из Института мировой политики выступали как сторонники главного тезиса о российской угрозе⁷¹. Заявив о том, что советские тенденции и институты никогда не отмирали, они говорили о «кагэбизации» государства, торжестве методов слежки и шпионажа, об идеологическом сопротивлении признанию преступлений сталинизма, войне, которую ведет со своими соседями Кремль при помощи трубопроводов, и об акте «ядерного человекоубийства, если не ядерного терроризма». (Последнее было сказано об убийстве Александра Литвиненко, которое расследовали в Великобритании⁷².) Газета The Wall Street Journal в типичной редакционной статье «Советский человек» настойчиво доказывала, что не США, а именно Путин руководствуется старыми представлениями об угрозе, выступая против размещения ПРО в Восточной Европе. «Вопреки всем доказательствам обратного м-р Путин продолжает настаивать на том, что предлагаемая противоракетная оборона направлена против России. Он знает, что это не так, но это карта, которую хорошо разыгрывать в отдельных частях Европы, особенно во Франции и Германии»⁷³.

Либералы вторили этим утверждениям. Так, Майкл Макфол из Фонда Карнеги за международный мир и Стэнфордского университета выразил свою озабоченность усиливающейся военной агрессивностью России, которую он усматривал в попытках запугать соседей, и отсутствием у России стремления присоединиться к Западу. Рассуждая с позиций вывернутой наизнанку теории демократического мира, Макфол изображал Россию как автократическую страну, которой «от природы» присуща тенденция к агрессивной внешней политике. «Они (россияне) во внутренней политике все сильнее сдвигаются к автократии, поэтому я не считаю простой случайностью то, что Россия все чаще использует свою мощь для оказания давления на своих соседей, особенно в отношении Грузии, и в отношении других стран, в частности Украины и Белоруссии»⁷⁴. Далее Макфол утверждал, что, будь Россия демократией, она бы сотрудничала с США в вопросе развертывания элементов ПРО в Польше и Чешской Республике. Будучи автократией, Россия рассматривает Америку как угрозу и отвечает на военные инициативы США в одностороннем порядке. «Другими словами, они, по-видимому, не сотрудничают с Америкой в вопросах безопасности. Они хотят равновесия с США»⁷⁵.

Доказывая, что ядерные силы России слабы, но по природе своей остаются постоянной угрозой, лобби не проявляло никакого интереса к серьезной дискуссии о том, в какой мере жесткие заявления и жесткие меры Кремля обусловлены отношением и подходом США к России. Между тем, некоторые военные аналитики поставили ряд важных вопросов, касавшихся подхода США к России. Одни аналитики утверждали, что предложение создать позиции ПРО в Восточной Европе заслуживает внимания, но что военные выгоды такого развертывания «не стоят ухудшения отношений с Россией», а администрация Буша уже поставила под угрозу отношения с Россией⁷⁶. Другие аналитики признавали: хотя США неоднократно заявляют о том, что Россия не явлется потенциальным противником, ключевой принцип политики безопасности остается прежним — «надежная защита должна быть основана на реальном потенциале, а не на декларированных намерениях»⁷⁷. Не приняло лобби во внимание заключения таких экспертов, как профессор Массачусетского технологического института Тед Постол и профессор Стэнфордского университета Джеймс Гудбай, высказавших мнение о том, что ПРО технически неосуществима⁷⁸.

Как и в случае расширения НАТО, сторонники достижения ядерного превосходства и развертывания ПРО вопреки возражениям России стремились заручиться поддержкой политического класса США, плотно работали с правительствами восточноевропейских стран и пропагандировали свое дело в СМИ. Действуя на основе выявленных предположений о слабости России, такие американские политики, как член палаты представителей от Калифорнии демократ Том Лантос, стремились оскорбить Кремль и принизить его военные возможности. Намерение Путина нацелить ракеты на объекты ПРО в Восточной Европе Лантос назвал «невероятно глупым». Представитель США сказал, что президент России страдает «синдромом Папайя», и заявил, что словесная «игра мускулами», к которой прибегает Путин, вызвана огромными доходами от торговли нефтью и газом и подобна игре мускулами поедающего шпинат персонажа мультфильмов⁷⁹. Кандидат в президенты сенатор-республиканец от штата Аризона Джон Маккейн в своих заметках, сделанных для лос-анджелесского Совета по мировым делам, исходил из предположений о том, что у Кремля есть угрожающие намерения, и говорил о «российском ядерном шантаже»⁸⁰. По всей вероятности, Маккейн говорил о нежелании России подчиниться планам развертывания американской ПРО. Пренебрежение к позиции России, которое продемонстрировал Маккейн, в полной мере проявилось в ходе проведенных республиканской партией дебатов о ПРО, в которых Маккейн произнес: «Мне все равно, какие возражения против ПРО он [Президент Владимир Путин] выдвигает»⁸¹. В статье, опубликованной в газете The Financial Times, Маккейн обратился к европейцам с целью мобилизовать их на поддержку антироссийской программы США. Повторив тезис о ядерном шантаже, сенатор-республиканец заявил, что демонстрируемая Путиным «смесь цинизма и наполеоновской мании представляет опасный вызов, брошенный евро-атлантическому сообществу». Сенатор-республиканец призывал к противодействию российскому «насквозь авторитарному режиму, в котором господствуют спецслужбы, враждебные западным либеральным ценностям»⁸².

Лобби также энергично оказывало давление на восточноевропейские правительства, работая в согласии с американскими должностными лицами, которые, как и во времена сколачивания антииракской коалиции, пытались соблазнить «новую Европу» посулами материальных вознаграждений. Например, США обязались предоставить финансирование системе обороны Польши⁸³. Лобби нашло в польских и чешских элитах сильных союзников, которые были настроены также русофобски и не скрывали своей враждебности к России. Идя против заверений Белого дома в том, что ПРО направлена против Ирана, министр иностранных дел Чешской Республики Карел Шварценберг публично пустился в рассуждения о том, против кого будут направлены американские радары в том случае, если Иран не создаст ядерное оружие. Отвечая на этот гипотетический вопрос, Шварценберг заявил, что между Беринговым проливом и Средиземным морем «более чем достаточно»⁸⁴ государств, против которых могут быть направлены радары. Представители польских властей и горячие сторонники ПРО, такие как министр иностранных дел Польши Радек Сикорски, были еще более конкретны и указывали, что ПРО направлена не против Ирана. Обсуждая вопрос ПРО с президентом Бушем, настаивавшем, что ПРО направлена против Ирана, Сикорски подчеркнул: «Поляки не чувствуют никакой угрозы со стороны Ирана»⁸⁵. Рассчитывая на получение большей помощи от США и на больший оборонный бюджет, Сикорски выразил также разочарование тем, что в ответ на развитие ПРО Кремль не делает более внушительных угроз⁸⁶.

Реагируя на исходящую от Кремля «угрозу», польские и чешские элиты обращались к своим американским покровителям, которые стремились сообщить о взглядах восточноевропейских элит и пропагандировать эти взгляды на различных форумах и конференциях, организуемых вашингтонскими научно-аналитическими центрами вроде Американского института предпринимательства и Центра стратегических и международных исследований. Узы, связующие американские «мозговые центры» и восточноевропейских националистов, развивались со времен «холодной войны». Так, до своего вступления в польскую политику в качестве сенатора, а потом министра иностранных дел Радек Сикорски занимался вопросами НАТО и ПРО в Американском институте предпринимательства и был в этом институте исполнительным директором Новой атлантической инициативы. Уйдя из научно-аналитических центров, Сикорски продолжал выступать на научных конференциях и тому подобных мероприятиях⁸⁷. В Центре стратегических и международных исследований взгляды восточноевропейских националистов проповедовали, помимо людей, связанных со Збигневым Бжезинским⁸⁸, люди, работавшие в Проекте новой европейской демократии. Этим проектом руководил Януш Бугайски, эмигрант из Восточной Европы и автор крайне критической книги о европейской политике России⁸⁹.

Наконец, стремясь охватить тем же антироссийским посланием более широкую общественность, сторонники американской ПРО пытались мобилизовать СМИ. Одной из самых успешных в этом отношении попыток была статья Кира Либера и Дэрила Пресса «Рост ядерного превосходства США». Авторы статьи доказывали бессмысленность ядерного устрашения в отношении ослабленного противника⁹⁰. Сосредоточив внимание на ядерном потенциале России, авторы отстаивали положения, ранее выдвинутые генералом Одомом. Либер и Пресс откровенно сказали о том, что модернизация ядерных сил США направлена против России и Китая, а не против государств-«изгоев» или террористов. По оценкам авторов, у России было на 39 % меньше стратегических бомбардировщиков, на 58 % меньше межконтинентальных баллистических ракет и на 80 % меньше атомных подводных лодок⁹¹. Уязвимость России со временем будет только возрастать. Приходящие в упадок системы радиолокационного и спутникового контроля «оповестят российских руководителей в лучшем случае за несколько минут до того, как американские ракеты уничтожат российские силы возмездия»⁹². Опубликованная во влиятельном, связанном с Советом по международным отношениям, журнале Foreign Affairs, статья появилась примерно в одно время с докладом Совета «Россия: движение в неверном направлении». Этот двухпартийный доклад содержал резкую критику внутренней и внешней политики России⁹³, и вице-президент Чейни отправился в Вильнюс осудить «энергетический шантаж» России и свертывание российской демократии⁹⁴. Бывший премьер-министр России Егор Гайдар предупредил о том, что эта статья может спровоцировать возрождение военных блоков вроде тех, что существовали во время «холодной войны»: «Если кто-то хотел подтолкнуть Россию и Китай к тесному сотрудничеству в сфере ракетных и ядерных технологий, то трудно было найти более ловкий и элегантный способ сделать это»⁹⁵. Российские эксперты, соглашаясь с некоторыми из сформулированных в статье положений, подчеркивали, однако, способность России уничтожить США ударом возмездия.⁹⁶

Помимо статьи Либера и Пресса было много других попыток показать военную слабость России и представить заявления и инициативы Кремля как маскировку неспособности России противостоять давлению со стороны США. Занимающиеся вопросами обороны аналитики из издаваемой Джеймстаунским фондом газеты Eurasia Daily Monitor представляли позицию России и ее усилия по разработке новых типов стратегических вооружений как не более чем «стратегический блеф» и «безответственную провокацию»⁹⁷. Эти эксперты стремились создать впечатление, будто признаки того, что Россия возвращает уверенность в себе, лишены какого-либо реального содержания и служат лишь продвижению воинственно настроенного Сергея Иванова в преемники президента Путина⁹⁸. «Радио Свободная Европа/Радио Свобода» отзывалось о военных парадах, возобновленных решением Кремля (многие россияне восприняли это решение как свидетельство возрождения государства), как о бряцанье оружием и «намеренном откате к коммунистическому прошлому России»⁹⁹. Хотя некоторые аналитики приветствовали инициативы России в области безопасности (например, предложение совместной эксплуатации Габалинской радиолокационной станции¹⁰⁰), представители лобби поспешили назвать эти предложения практически нереализуемыми и заявляли, что они могут лишь усугубить американо-российское противостояние¹⁰¹. По мнению этих и многих других журналистов и пишущих для СМИ экспертов, Россия оставалась стратегической угрозой и стремилась компенсировать свою внутреннюю слабость с помощью жесткой милитаристской риторики.

Два варианта построения отношений с Россией в области энергетики

Рассуждая теоретически, можно увидеть два противоположных варианта организации отношений с богатой энергоресурсами Россией: или взаимовыгодное партнерство, или гегемонистский контроль над российскими ресурсами. Партнерство может включать в себя взаимоприемлемые решения об условиях американских инвестиций в российские месторождения, совместную эксплуатацию нефте— и газопроводов, проходящих по территории третьих стран, и попытки институционализации отношений двух стран. Например, аналитики предлагают создание Россией и странами Запада энергетического консорциума и прием России в члены Международного энергетического агентства¹.

Отношения, основанные на гегемонии США, предполагают попытки Америки в одностороннем порядке определять условия эксплуатации российских ресурсов либо путем прямого диктата на уровне правительства, либо вообще минуя правительство, ведя дела непосредственно с российскими частными энергетическими компаниями. Такие отношения будут неравноправными, так как с получением американскими компаниями долей в российских месторождениях энергоносителей российской энергетической инфраструктуре будет нанесен серьезный удар. Вместо стремления к построению взаимовыгодных консорциумов и движения к институционализации отношений США в этом втором случае будут руководствоваться соображениями относительных энергетических преимуществ, поощрять строительство альтернативных трубопроводов, идущих в обход России, и отговаривать других от сотрудничества в строительстве дополнительных маршрутов транспортировки энергоресурсов.

Заинтересованность США в партнерстве

Вряд ли в этой области у США есть альтернатива партнерству с Россией. Россия является крайне важным поставщиком для США, потребляющих свыше 20 % используемой в мире энергии и испытывают недостаток собственных энергоресурсов. По словам посла США Уильяма Бёрнса, «что касается России, США и энергетики, то сила доводов в пользу американо-российского партнерства очевидна. Россия — крупнейший в мире производитель углеводородов, а США — крупнейший в мире потребитель углеводородов»². Политическая нестабильность на Среднем Востоке, традиционном для США источнике нефти, увеличивает важность поставок энергоносителей из России. Сотрудничество с Россией открывает и политические, и экономические возможности. В политическом плане энергетическое партнерство будет способствовать развитию американо-российского сотрудничества в решении других жизненно важных вопросов, таких как борьба с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения и наркотрафиком. Помимо прочего, диверсификация поставок энергоносителей за счет поставок из стран, лежащих за пределами Среднего Востока, поможет снижению цен на нефть и станет мощным ударом по финансированию основных террористических организаций. США также могли бы извлекать огромную пользу из инвестирования в богатую энергоносителями экономику России. России партнерство с США сулит получение новых технологий, более прочную интеграцию в мировую экономику и укрепление политических связей между двумя странами.

Однако Россия может поставлять энергоносители стабильно и в течение долгого времени только в том случае, если к ней будут относиться как равноправному партнеру, имеющему собственные важные интересы. Как восстанавливающая силы великая держава, обладающая крупнейшими в мире запасами энергоносителей, Россия может быть или ценным партнером Запада, или серьезным противником Запада в Евразии и за ее пределами. Современная Россия — достаточно западная страна для того, чтобы предпринимать попытки прорыва на международные рынки, поддерживать постоянные контакты с западными институтами обеспечения безопасности и инициировать представляющие взаимный интерес проекты. Расчеты на вечную слабость России, даже в 90-е годы, когда Россия действительно была слаба, как и надежды на то, что Россия довольствуется ролью младшего партнера, всегда отличались близорукостью. Любому, изучающему историю отношений России с Западом, очевидно, что Россия никогда не стремилась одолеть Запад. Исторически Россия позиционировала себя державой, равной другим державам и имеющей собственные законные интересы, которые она готова защищать. Теперь после катастрофических лет упадка Россия просто возвращает свой статус великой державы, которым она обладала в течение последних трехсот лет. Как писал Эндрю Качинс, «Россия вернулась в игру, и… возможно, что 2005 год будут со временем рассматривать как поворотный момент в истории Евразии, как год, когда закончился упадок России. Ее возрождение может покоиться на зыбкой основе высоких цен на нефть, но оно, тем не менее, реально»³.

Это означает, что отказ признавать собственные интересы России в сфере энергетики и ее право проводить независимую энергетическую политику внутри страны и в Евразии наверняка приведет к большим политическим и экономическим издержкам. Отношение к России как к потенциальной угрозе может привести в Москве к власти тех, кто не заинтересован в укреплении отношений с США. В политическом плане это чревато затяжным циклом враждебности, порожденной столкновением американских и российских представлений о намерениях другой стороны в области энергетики — ситуации, которую некоторые эксперты называют дилеммой энергетической безопасности, а другие — милитаризацией глобальной борьбы за энергоресурсы⁴. В экономическом плане — тем, что крупные американские компании не будут допускать к разработке важных месторождений энергоносителей и к проектам в области энергетики, реализуемых за рубежами США. Как пишут два эксперта по политическим вопросам, «американская дипломатия может смягчить представления российских политиков об угрозах», но это «потребует от США взаимопонимания с Москвой по ряду стратегических вопросов и поощрения взаимного уважения интересов другой стороны»⁵.

После трагедии 11 сентября 2001 года США и России могли улучшить отношения в ряде важных сфер, в том числе и в сфере энергетики. У России появился шанс попытаться преодолеть ощущения прежней угрозы и начать новые отношения с Америкой. А для США открылась возможность отойти от своей односторонней и милитаристской политики, корни которой уходили во времена «холодной войны». Еще в 80-х годах Вашингтон заявил о своей готовности прибегнуть к «любым необходимым средствам, в том числе военным», чтобы предотвратить блокаду другими державами поставок нефти из района Персидского залива. Для защиты этих поставок были созданы военные базы и Центральное командование вооруженных сил США. Та же самая логика господствовала в американской политике после «холодной войны», когда для прокачки нефти из бассейна Каспийского моря был построен трубопровод Баку — Тбилиси — Джейхан. Строительство этого нефтепровода сопровождалось милитаризацией отношений с правительствами стран Закавказья и Центральной Азии и отчаянной конкуренцией с Россией за ресурсы региона⁶. В конце 90-х годов Вашингтон поощрял также переговоры с правительством талибов о строительстве трубопровода, проходящего по территории Афганистана. Этот трубопровод должен был связать богатый природным газом Туркменистан с Пакистаном и идти в обход России⁷.

Становление американо-российского партнерства в сфере энергетики

Россия приветствовала возможность развития отношений с США. Начиная с интервью, которое Президент Путин дал газете The Wall Street Journal в феврале 2002 года, он позиционировал Россию как надежную альтернативу традиционным источникам энергоносителей на Среднем Востоке. На долю России приходился всего 1 % американского импорта, и Путин прогнозировал значительный рост добычи энергоносителей в России, а также существенное увеличение поставок российских энергоносителей в США. К этому времени Кремль уже отказался подчиниться предъявленному ОПЕК требованию ограничить рост российского экспорта в США (Россия — не член ОПЕК). Снижение цен на российскую нефть (в то время цена российской нефти составляла примерно 18–22$ за баррель, тогда как официальная цель ОПЕК стремилась установить цену на нефть в пределе 22–28$ за баррель⁸) помогло поддержанию низких цен на нефть. Прежнее противодействие Москвы трубопроводу Баку — Тбилиси — Джейхан ослабло, поскольку российские энергетические компании начали рассматривать возможности инвестирования в этот проект⁹.

Правительство США, в свою очередь, проявило аналогичный интерес к развитию масштабного партнерства с Россией в сфере энергетики, что должно было укрепить американо-российские связи. В ответ на занятую Россией независимую от ОПЕК позицию по вопросу добычи энергоносителей министр торговли США Дональд Л. Эванс заметил, что российские ресурсы «могут повысить энергетическую безопасность и энергетическую стабильность в мире»¹⁰. Министр энергетики Спенсер Эбрахам также высказывался в поддержку восстановления отношений с Россией и рассматривал эти отношения с точки зрения усиления диверсификации поставок и преодоления зависимости от поставок нефти со Среднего Востока: «Усиление энергетической безопасности посредством большей диверсификации поставок нефти на мировые рынки — вот главные положения провозглашенной президентом Бушем Национальной энергетической политики»¹¹. По некоторым сведениям, визит Эбрахама в Москву в ноябре 2001 года положил конец американо-российскому соперничеству за каспийскую нефть. Вместо попыток изолировать Россию США пригласили российские компании принять участие в строительстве трубопровода Баку — Тбилиси — Джейхан. Примерно в то же время был создан Каспийский трубопроводный консорциум, в который вошли компании Chevron-Texaco, Arco, Mobil, Shell и правительства России и Казахстана. Цель консорциума — транспортировка нефти с казахстанского месторождения (шестого в мире по объему запасов) в российский порт Новороссийск на Черном море¹².

В мае 2002 года президенты США и России подписали совместную декларацию о сотрудничестве в сфере энергетики с намерением, по словам президента Буша, построить «серьезное энергетическое партнерство, «которое объединит Россию и Америку»¹³. Главной задачей консорциума было улучшение транспортировки энергоносителей на мировые рынки. США обязались увеличить инвестиции в развитие российских портов и нефте— и газохранилищ, укрепление экспортного потенциала России и упростить экспортный поток. Представители американской администрации начали побуждать компании вроде Exxon к участию в разработке сибирских месторождений нефти, обещая получение миллиардных доходов в течение следующих трех десятилетий¹⁴. С российской стороны ЮКОС, в то время — вторая по размерам нефтяная компания страны, начала отгрузку нефти в США, и первая прямая поставка была осуществлена в Техас в июле 2002 года¹⁵. В октябре того же года Хьюстонский саммит по вопросам энергетики укрепил планы сотрудничества в сфере энергетики, и российские официальные лица обязались в течение пяти лет экспортировать в США по миллиону баррелей нефти в день. Совокупная дневная потребность США в нефти составляла примерно 20 млн баррелей¹⁶. Около ста лидеров промышленности из двух стран встретились для обсуждения различных мер, способствующих американо-российскому сотрудничеству¹⁷. Хотя поставки нефти из России и не могли полностью заменить поставки нефти со Среднего Востока¹⁸, некоторые эксперты предсказывали рост важности поставок российской нефти в США и дальнейшее развитие американо-российских отношений. Так, влиятельная консалтинговая фирма Petroleum Finance Company считала, что Москва на пути к превращению «в новый Хьюстон — мировую столицу энергетики»¹⁹.

Впрочем, в начале 2003 года американо-российские отношения в сфере энергетики приняли иной оборот. Поток американских инвестиций в энергетический сектор России прекратился, что некоторые наблюдатели объяснили отсутствием «хорошего правового и делового климата», особенно в сфере налогов, связанных с соглашением о разделе продукции²⁰. Более серьезной причиной было то, что Вашингтон прекратил «поставки» политического капитала, достаточного для смягчения возможных деловых рисков, а несовершенства соглашений о разделе продукции были всего лишь одним из аспектов возникающего политического вакуума. Появились и другие ясные признаки того, что идее равноправного партнерства с Россией противятся могущественные группы американского истеблишмента. Эти группы отдавали предпочтение установлению энергетической гегемонии США в Евразии.

Программа лобби

Лобби не считало равноправное партнерство с Россией выгодным для американских интересов. Оно рассматривало растущую энергетическую мощь России как угрозу. Самое сильное противодействие такому сотрудничеству оказывали правые группы, в которые входили консерваторы старого типа, вроде Дика Чейни и Джеймса Вулси, неоконсерваторы, связанные с «Проектом нового американского столетия», и восточноевропейские националисты вроде Збигнева Бжезинского и Полы Добрянски. Эти группы расходятся во мнениях по ряду вопросов, но их сплачивает опыт «холодной войны», опыт борьбы с СССР и общая цель, заключающаяся в принуждении России к подчинению гегемонистской энергетической политике, которую США проводят в Евразии²¹. Некоторые наблюдатели, придерживающиеся левых взглядов, помогали правым в подрыве американо-российского партнерства, осуждая возрождение независимой энергетической политики России, считая ее проявлением «энергофашизма»²². Эта терминология вполне созвучна с риторикой, к которой прибегали правые группы.