Птица солнца Смит Уилбур

И пополз по мелкой дренажной канаве к бетонному кульверту, который проходил под дорогой. Кульверт был выложен ржавыми круглыми трубами из рифленого железа. Фергюс прополз по нему и вылез за дорогой.

Лежа на боку, он чуть приподнялся и выглянул за край дренажной канавы. Полицейский участок находился в ста пятидесяти ярдах от него. Голубая трубка с надписью «Полиция» над дверью не горела, с шеста — утро было безветренное — вяло свисал флаг.

До мертвой зоны на склоне под восточными окнами кирпичного здания пятьдесят ярдов, Фергюс видел в щелях между мешками с песком стволы ружей защитников.

Он за ремешок достал из внутреннего кармана серебряный свисток и встал на четвереньки, как спринтер перед стартом.

Набрал полную грудь воздуха и резко свистнул. Из-за изгороди у соседних коттеджей прогремел ружейный залп.

Фергюс выскочил из канавы и побежал. Пуля ударила в землю у его ног, другая нетерпеливо дернула за полу пальто, и он оказался в мертвой зоне, недоступный для огня.

Однако он по-прежнему бежал пригнувшись, пока не добрался до участка. Здесь он прижался к стене между двумя забранными мешками с песком окнами и перевел дух.

Из левого окна высунули ствол ружья и выстрелили в сторону холма. Фергюс раскрыл рюкзак и взял в левую руку гранату. Зубами вытащил чеку, правой рукой одновременно нащупывая на поясе револьвер «уэбли» 45.5.

Одной рукой он схватился за ствол полицейского ружья, отвел оружие в сторону, встал перед окном и, по-прежнему удерживая ствол, заглянул в щель между мешками.

На него смотрело молодое безбородое лицо, удивленные глаза широко распахнулись, рот был открыт, полицейская каска сползла на глаза.

Фергюс выстрелил в переносицу, между испуганными глазами, голова запрокинулась и исчезла из виду.

Фергюс бросил в щель гранату и пригнулся. Взрыв в закрытом тесном помещении прозвучал оглушительно. Фергюс приподнялся и бросил вторую гранату.

Из окон летели стекло и дым, изнутри доносились крики и вопли застигнутых врасплох полицейских, стоны раненых.

Фергюс бросил третью гранату и крикнул:

— Подавитесь, проклятые штрейкбрехеры!

Граната взорвалась, разбив переднюю дверь, из всех окон повалил дым.

Внутри кто-то кричал:

— Прекратите! О боже, прекратите! Мы сдаемся!

— Выходите с поднятыми руками, ублюдки!

Из разбитой двери, пошатываясь, вышел полицейский сержант.

Одну руку он поднял над головой, другая, в разорванном окровавленном рукаве, висела.

Последний полученный из полицейского участка в Ньюленде звонок перед нападением забастовщиков был призывом о помощи. Подкрепление из Йоханнесбурга — колонна на трех грузовиках — проехало по мосту и прошло по Главной улице до отеля. Здесь ее остановил ружейный огонь, и как только грузовики остановились, забастовщики подобрались к ним сзади и подожгли.

Полицейские бросили машины и укрылись в коттедже близ дороги. Это была надежная оборонительная позиция, позволявшая выдержать самую решительную атаку, но на дороге остались три мертвых констебля и еще двое тяжело раненных, которые стонали и просили о помощи.

Над дорогой показался белый флаг, и командир отряда полицейских вышел на веранду.

— Чего вы хотите? — крикнул он.

Фергюс Макдональд вышел на дорогу, по-прежнему размахивая флагом, совершенно не воинственная фигура в поношенном костюме и матерчатой шапке.

— Нельзя оставлять этих людей здесь! — крикнул он, указывая на тела.

Командир и двадцать полицейских вышли наружу, чтобы унести мертвых и раненых, а пока они работали, забастовщики по приказу Фергюса подобрались к коттеджу с тыла.

Неожиданно Фергюс достал пистолет «уэбли» и приставил к голове командира.

— Прикажите вашим людям поднять руки, или я разбросаю ваши мозги по всей дороге.

В коттедже люди Фергюса выбивали оружие из рук полицейских, на дороге показались другие вооруженные забастовщики.

— Мы под флагом перемирия, — сказал командир.

— Мы в ваши игры не играем, проклятый штрейкбрехер! — рявкнул Фергюс. — Мы сражаемся за новый мир.

Командир открыл рот, собираясь возразить, и Фергюс ударил его пистолетом по лицу, выбив зубы и разбив губу. Командир упал, а Фергюс прошел между его людьми.

— Сейчас мы захватим Брикстонский мост, потом Йоханнесбург. К вечеру над всеми общественными зданиями города будет развеваться красный флаг. Вперед, товарищи, сейчас нас ничто не остановит!

Тем же утром Трансваальский отряд шотландских стрелков высадился из поезда на станции Дансуорт и двинулся на шахтерский город Бенони, который полностью находился в руках забастовочного комитета. Но забастовщики уже ждали солдат.

Наступающий отряд обстреляли с флангов и с тыла, с сотен заранее подготовленных позиций, ему пришлось отбиваться, и только к концу дня, все еще под огнем снайперов, отряд смог отступить в Дансуорт.

С собой солдаты унесли трех мертвых офицеров и девять рядовых. Еще тридцать были тяжело ранены, многие позже умерли.

Забастовщики ожесточенно сражались по всему Витватерсранду. Забастовочный комитет контролировал все шахтерские города и шахты вдоль золотоносной жилы в блеклом африканском вельде — шестьдесят миль от Крюгерсдорпа до Вентерсдорпа с Йоханнесбургом в самом центре этой территории. Это были богатейшие месторождения золота в истории человечества, это было сокровище, залог благосостояния всей нации, и теперь здесь всюду висели красные флаги, и силы законности и порядка на всех участках вынуждены были отступить.

Каждый полицейский командир неохотно открывал огонь, каждый полицейский колебался, получая такой приказ. Ведь приходилось стрелять в друзей, братьев, соотечественников.

В подвале Дома профсоюзов Фордсбурга проходило незаконное судебное разбирательство. Судили предателя.

Мощный корпус Гарри Фишера теперь был затянут в полевую форму военного образца, с карманами на пуговицах, поверх была надета портупея. На правой руке простая красная повязка, голова непокрыта, черные волосы взлохмачены, глаза полны ярости.

Столом ему служил упаковочный ящик, а за его стулом стояла Хелен Макдональд. Она подстриглась коротко, как мужчина, на ней были брюки, заправленные в сапоги, на руке тоже красная лента. Лицо бледное и осунувшееся, глубоко запавшие глаза не видны в слабом свете, но от нервной энергии тело напряжено, как у борзой на поводке, почуявшей запах зайца.

Обвиняемый — владелец одного из городских магазинов, светлые водянистые глаза спрятаны за очками в стальной оправе; глядя на обвинителя, он часто моргает.

— Он попросил соединить его с главным полицейским управлением на Маршалл-сквер.

— Минутку, — прервала Хелен. — Вы ведь работаете на местной телефонной станции?

— Да, верно. Я инспектор телефонной станции.

Дающая показания женщина походила на учительницу — темноволосая, аккуратно одетая, не улыбчивая.

— Продолжайте.

— Я решила вначале послушать, понимаете, чтобы понять, что ему нужно.

Хозяин магазина сжимал белые костлявые руки и нервно жевал нижнюю губу. Выглядел он лет на шестьдесят, пучки серебристых волос комично окружали розовую лысину.

— Ну, когда он начал подробно рассказывать о том, что здесь происходит, я отсоединила его.

— Что именно он сказал? — спросил Фишер.

— Он сказал, здесь стреляют из пулеметов.

— Он так сказал?

Лицо Фишера было грозным. Он перевел взгляд на хозяина магазина, и тот содрогнулся.

— Мой мальчик служит в полиции, он мой единственный ребенок, — прошептал он, на его светлых глазах показались слезы.

— Это настоящее признание вины, — холодно сказала Хелен. Фишер через плечо оглянулся на нее и кивнул.

— Уведите и расстреляйте, — велел он.

Легкий грузовик доставки, подпрыгивая, проехал по заросшей дороге и остановился у первого, заброшенного, ствола шахты «Кроун Майн». Шахта не работала уже двенадцать лет, и бетонные плиты у начала ствола поросли травой, потрескались, а механизмы покрылись ржавчиной.

Два человека подтащили хозяина магазина к обвисшей колючей проволочной изгороди, окружавшей вход в ствол глубиной полторы тысячи футов, но затопленный до уровня пятисот футов. Предупреждающие надписи на изгороди снабжены изображением черепа и скрещенных костей.

Хелен Макдональд осталась за рулем грузовика. Она закурила сигарету и без выражения смотрела вперед, ожидая выстрела палача.

Минуты проходили, сигарета обожгла пальцы, и Хелен выбросила ее. Она сердито спросила у подошедшего шахтера:

— Что вас держит?

— Прошу прощения, миссус, но никто из нас не может это сделать.

— Что это значит? — спросила Хелен.

— Ну. — Шахтер опустил глаза. — Я десять лет покупал у старого Коэна. Он всегда угощал моих детей конфетами…

Хелен с нетерпеливым восклицанием открыла дверцу кабины и вышла.

— Дай сюда револьвер, — сказала она и по пути к тому месту, где второй забастовщик караулил старика торговца, проверила заряд и провернула барабан.

Коэн начал улыбаться легкой благодарной улыбкой, близоруко глядя на нее, потом увидел выражение ее лица и револьвер в руке.

Он опустился на колени, и по передней части его мешковатых фланелевых брюк потекло.

Когда Хелен остановила грузовик за магазином, она сразу уловила новое возбуждение. Человек в заложенном мешками с песком окне сказал ей:

— Ваш старик вернулся, миссус. Он в подвале с боссом.

Фергюс поднял голову от крупномасштабной карты Восточного Рэнда, которую разглядывал вместе с Гарри Фишером. Хелен с трудом узнала его.

Он был вымазан сажей и грязен, как трубочист, ресницы обгорели, что придавало лицу изумленное выражение. Глаза налились кровью, в углах рта виднелись грязные комочки слизи.

— Привет, милая, — осторожно улыбнулся он ей.

— Что ты делаешь здесь, товарищ? — спросила она. — Ты должен быть на Брикстонском мосту.

Вмешался Гарри Фишер:

— Фергюс захватил мост. Отличная работа. Но нам повезло еще больше.

— Что это? — спросила Хелен.

— Из Кейптауна едет Хитрый Янни Сматс.

— Это плохая новость, — холодно возразила Хелен.

— Он едет без охраны, — объяснил Гарри Фишер.

— Прямо в наши объятия, ласточка, — улыбнулся Фергюс и широко развел руки. На его рукавах темнели пятна засохшей крови.

На длинном отрезке дороги севернее Блумфонтейна адъютант премьер-министра сменил Марка за рулем «роллса». Марк смог поспать, свернувшись на переднем сиденье, не обращая внимания на тряску на плохих участках дороги, и проснулся бодрым, когда Шон Кортни остановил маленькую колонну на пустынной вершине холма в пятнадцати милях к югу от комплекса шахт и поселков Витватерсранда.

День догорал, и закатное солнце окрасило в пурпурный цвет низко висящие подобия облаков на севере. Это были вовсе не облака, а выбросы из печей сотен электростанций, и очистительных фабрик, и паровозных топок, сжигающих уголь, и открытых костров десятков тысяч африканских рабочих в лагерях, и дым от горящих зданий и машин.

Марк поморщился, почувствовав, как едкий запах города оскверняет чистый сухой воздух высокого вельда.

Все воспользовались возможностью размяться и справить нужды. Марк бесстрастно отметил, что и здесь сохранялись социальные различия: высшие офицеры и члены кабинета министров облегчались за машинами, остальные — прямо на открытой дороге.

При этом они продолжали спорить. Шон считал, что необходима осторожность, и предлагал обходной маршрут через пригороды и дальние окраины Йоханнесбурга.

— Мы можем проехать через Стандертон на Натальскую дорогу; мятежники удерживают южные пригороды.

— Они нас не ждут, старина Шон. Мы поедем быстро и будем на Маршал-сквер раньше, чем они поймут, что произошло, — решил Янни Сматс. — Я не могу потратить лишних два часа на объезд.

И Шон ворчливо ответил:

— Вы всегда были слишком горячим, Янни. Боже, да ведь это вы со своим отрядом из ста пятидесяти человек собирались отнять Кейптаун у всей английской армии.

— Я напугал их до смерти, — усмехнулся премьер-министр, выходя из-за «роллса» и застегивая брюки; Шон, идя за ним, оживленно продолжил:

— Это верно, но когда вы попробовали проделать то же самое с Леттоу фон Форбеком в Немецкой Восточной Африке, испугаться пришлось вам. Он поджарил вам зад.

Марк поморщился от такого выбора слов, а сопровождающие премьер-министра смотрели по сторонам, на небо, но только не на его лицо, с которого внезапно исчезла улыбка.

— Едем в Йоханнесбург по Бойсенс-роуд, — холодно сказал Янни Сматс.

— Вы всех нас погубите, — ворчал Шон.

— Хватит, старина Шон. Сделаем по-моему.

— Ну хорошо, — мрачно согласился Шон. — Но вы поедете во второй машине. Впереди поедет «кадиллак» с вашим вымпелом. — Он повернулся к водителю премьер-министра. — Поезжайте быстро и ни в коем случае не останавливайтесь.

— Да, сэр.

— Джентльмены, музыкальные инструменты у вас с собой? — спросил Шон, и все показали свое оружие. — Марк, — повернулся к нему Шон, — сними с крыши «манлихер».

Марк снял с багажной рамы кожаную сумку и собрал спортивное ружье калибра 9,3 мм, единственное сносное оружие, которое они смогли найти в Сомерсет-Хаусе за короткое время перед отъездом. Он зарядил магазин и передал ружье Шону, потом положил в карманы две коробки патронов.

— Умница, — сказал Шон и внимательно посмотрел на него. — Как ты себя чувствуешь? Удалось поспать?

— Все в порядке, сэр.

— Садись за руль.

Быстро темнело, очертания эвкалиптов на холмах вдоль дороги утратили четкость, обзор сузился.

На холмах в поселках туземцев горели открытые костры, но других признаков жизни не было. Дорога оставалось пустынной; даже когда проезжали мимо первых кирпичных зданий, в них не было огней, а тишина казалась неестественной и тревожной.

— Главная электростанция не работает. Угольные шахты сократили добычу до пятидесяти тонн в день только на самые насущные нужды, но теперь и они полностью прекратили работу, — размышлял вслух премьер-министр. Никто ему не ответил.

Марк двигался за мигающими задними огнями «кадиллака»; тьма становилась все гуще. Он включил фары. Неожиданно они оказались на узких улицах Бойсенса, южного пригорода Йоханнесбурга.

Шахтерские дома окружили их, словно угрожающие живые существа. Слева в последнем свете дня Марк видел стальную конструкцию подъемника «Кроун Майн», а невысокие шахтные отвалы впереди вызвали у него легкую ностальгию.

Неожиданно он вспомнил Фергюса Макдональда и Хелен и снова посмотрел налево, на мгновение оторвав взгляд от дороги.

Сразу за терриконом «Кроун Майн», не далее чем в миле, коттедж на Лаверз-Уок, где она учила его быть мужчиной.

Это воспоминание пробудило тоскливое чувство вины, и он прогнал его и опять посмотрел на дорогу, как раз в тот миг, когда в темных окнах коттеджа справа и спереди сверкнули первые ружейные выстрелы.

Он мгновенно оценил угол и сектор вражеского огня, отметив, что для нападения выбран поворот дороги, где машины должны сбросить скорость.

«Отлично», — бесстрастно подумал он, аплодируя такому выбору, и включил первую передачу, чтобы быстрее вписаться в поворот.

— Ложитесь! — крикнул он своим сановным пассажирам.

Впереди «кадиллак» резко повернул, попал под огонь, потом вновь вернулся на прежний курс и с ревом устремился в поворот улицы. «Шесть или семь ружей», — оценил Марк и увидел высокую изгородь и открытый тротуар под окнами коттеджа. Он решил, что заставит стрелков сменить прицел, и, используя мощь двигателя «роллса», подвел машину боком под прикрытие изгороди.

О борт несущейся машины зашелестела листва, за Марком загремели пистолетные выстрелы: это Шон Кортни стрелял в открытое окно.

Марк нажал на тормоза, вписал «роллс» в поворот, загремел по тротуару, ведя машину в стороне от проезжей части, чтобы еще больше смутить стреляющих. Потом нажал на акселератор, и машина с ревом понеслась по пустынному коммерческому району Бойсенса стрелявшие в недоумении смотрели на опустевший поворот и слушали, как замирает вдали рев мотора.

Еще всего две мили, и они минуют опасный район, перевалят через хребет и окажутся в Йоханнесбурге.

Впереди «кадиллак» мчался мимо магазинов, складов и небольших фабрик, его фары выхватывали из темноты здания вдоль дороги, создавая туннель света, ведущий к безопасности.

На заднем сиденье «роллса» генералы не послушались совета Марка: оба сидели прямо и хладнокровно обсуждали ситуацию.

— Быстро сообразил, — сказал Сматс. — Они не ожидали, что машина так повернет.

— Он толковый парень, — согласился Шон.

— А вы с этим своим пистолетом только зря теряли время.

— Мне нужно было чем-то заняться, — объяснил Шон и перезарядил магазин револьвера.

— Вам следовало быть в моем отряде, старина Шон. Я научил бы вас беречь патроны.

Сматс пытался отомстить за предыдущие слова Шона.

Фары «кадиллака» повернулись чуть вверх: машина выбралась из впадины и начала подъем. И все увидели, что дорога перегорожена.

Поперек дороги впопыхах были набросаны пустые бочки, бревна, железные кровати, мешки с песком и мебель, которую, очевидно, вытащили из коттеджей.

Шон громко и яростно выругался.

— Я могу сейчас повернуть, — крикнул Марк. — Но они обстреляют нас, когда мы замедлим ход, и нам придется возвращаться в засаду.

— Смотри на «кадиллак»! — крикнул в ответ Шон.

Тяжелая черная машина не буксуя, с ревом поднималась по склону, метя в самое слабое место баррикады.

— Он пробьет ее. Гони за ним, Марк!

«Кадиллак» врезался в баррикаду, и в воздух полетели столы и стулья. Даже сквозь рев мотора Марк услышал удар, «кадиллак» прорвался и ринулся дальше, вверх по склону, но его скорость быстро падала, а из разбитого радиатора поднималось белое облако пара.

Однако брешь в баррикаде была пробита; Марк повел «роллс» в нее, переехал через разбитую древесину и двинулся вверх, быстро догоняя головную машину.

«Кадиллак» терял скорость, очевидно, серьезно поврежденный.

— Остановиться и подобрать их? — спросил Марк.

— Нет, — ответил Шон. — Мы должны увезти премьер-министра.

— Да, — сказал Сматс. — Мы не можем их оставить.

— Да договоритесь наконец, черт вас возьми! — крикнул Марк, и на заднем сиденье воцарилось оторопелое недоверчивое молчание. Марк начал тормозить.

И тут из кустов у ближайшего террикона заговорил пулемет. Трассирующие пули осветили ночь, яркий огонь обрушился на дорогу ослепительной бурей, высокий рвущий звук невозможно было не узнать, и Марк с Шоном одновременно воскликнули с изумлением:

— «Виккерс»!

Пулемет бил по зелено-золотому вымпелу премьер-министра, и в эти ужасные доли секунды Марк увидел, как «кадиллак» распадается на части. Ветровое и боковые стекла разлетелись облаком блестящих осколков, три человеческие фигуры в машине разорвало на куски, как цыплят, попавших под молотилку.

«Кадиллак» свернул и врезался в глухую бревенчатую стену склада у дороги, а огонь из «виккерса» продолжал разносить его в куски, проделывая в металле аккуратные дыры, которые в свете фар «роллса» блестели, как новенькие серебряные доллары.

Марк понимал, что через несколько секунд пулеметчик перенесет огонь на «роллс», и осмотрел дорогу впереди в поисках убежища.

Между бревенчатым складом и следующим зданием был узкий проход, «роллс» едва втиснется. Марк начал поворот к нему; пулеметчик угадал его намерение, но пулемет разворачивался тяжело и неуклюже. Пули рвали поверхность дороги, облако пыли и осколков гудрона догоняло «роллс».

Но пулеметчик не успел поправить прицел: топливный бак «кадиллака» с грохотом взорвался, накрыв дорогу облаком алого пламени и густого черного дыма.

Под этим прикрытием Марк свернул в проход, стукнувшись передним бампером; машина начала терять управление.

В пятидесяти футах впереди проход был перекрыт тяжелым трейлером, высоко нагруженным недавно спиленными деревьями, и Марк затормозил и остановил машину.

Он видел, что здесь их закрывает от огня пулемета склад, но трейлер перегораживал им путь в долину; пройдет несколько минут, и стреляющий поймет их затруднительное положение и развернет «виккерс» так, чтобы обстреливать проход и уничтожить машину. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: пулеметный огонь разнес ведущее колесо. Марк распахнул заднюю дверцу, выхватил у Шона «манлихер» и остановился лишь на мгновение, чтобы крикнуть генералам:

— Смените колесо! Я попробую задержать их.

И побежал назад по проходу.

— Надо позаботиться, чтобы в следующий раз, когда он будет мне приказывать, он добавлял бы «сэр», — сказал Шон и повернулся к Сматсу. — Вам приходилось менять колесо, Янни?

— Не говорите глупостей, старина Шон, я кавалерист, а вы высший офицер. — Сматс улыбнулся в ответ, со своей рыжей бородой он походил в отраженном свете фар на викинга.

— Дьявольщина! — сказал Шон. — Ну хоть поработайте домкратом.

Марк добрался до угла склада и присел, проверив заряд «манлихера», прежде чем осмотреться.

«Кадиллак» горел, как огромный костер, густой запах горелой резины, бензина и человеческой плоти вызывал тошноту. Тело шофера так и лежало на руле, окруженное языками красного пламени, его голова обгорела и почернела, тело корчилось в медленном ужасном балете смерти.

Поднялся ветер, которого Марк раньше не замечал, порывистый переменчивый ветер; он разносил вдоль дороги клубящийся дым, потом менял скорость и направление, и на несколько секунд дымный столб опять поднимался прямо в небо.

Оранжевое пляшущее пламя сгущало тени и создавало ложную перспективу.

Марк понял — чтобы стрелять по пулеметчику, ему придется пересечь дорогу и добраться до кустов и неровной земли по ту сторону. Пересечь пятьдесят ярдов открытой местности — но тяжесть и малая подвижность пулемета ему на руку. Он ждал ветра.

Заметив, как раскачиваются освещенные пламенем верхушки травы и катится по дороге скомканная старая газета, как ветер подхватывает дым и заволакивает им дорогу, Марк выскочил из-за угла склада и пробежал двадцать ярдов. И только тогда понял, что ветер обманул его. Это был недолгий секундный порыв; он прошел, и ночь стала еще тише и неподвижнее, если не считать треска пламени, пожиравшего «кадиллак».

Когда дым рассеялся, Марк был на полпути. Казалось, холодный страх из живота перешел в ноги, они стали медлительными, теперь он бежал, словно в кандалах; но метроном боя в голове тикал отчетливо, отсчитывая секунды, точно отмечая миг, когда пулеметчик заметит бегущего, и определяя, сколько времени ему понадобится на то, чтобы повернуть тяжелый пулемет и прицелиться. «Пора!» — подумал он, пригнувшись и не сбавляя ход; он упал, перевернулся и нырнул под залп пулеметного огня, который начался точно как ожидал Марк, секунда в секунду.

Инерция понесла его вперед, и он снова оказался на ногах; он знал, что у него всего несколько мгновений, прежде чем пулеметчик снова поймает его в прицел. Он бросился вперед, и спину обожгло болью — старая рана, он уже больше года не вспоминал о ней. Эта боль напоминала, что он почувствует, если него попадут.

Груда красной земли за дорогой казалась еще далекой, а чутье предупредило Марка, что «виккерс» нацелен на него. Он прыгнул ногами вперед, как игрок в бейсбол, стремящийся к базе, и в то же мгновение поток пуль из «виккерса» поднял пыль над краем земляной насыпи, пули отлетали рикошетом, воя, как рассерженные привидения, и с визгом улетали в ночь.

Марк много секунд пролежал за насыпью, уткнувшись в согнутую руку, тяжело дыша, боль в старых ранах притихла, сердце забилось ровнее. Когда он снова поднял голову, лицо его было мрачно, а гнев холоден, ярок и требовал действий.

Фергюс Макдональд негромко выругался, не выпуская рукоятей пулемета; автоматический предохранитель был по-прежнему открыт, а палец лежал на гашетке. Фергюс продолжал равномерно поворачивать пулемет из стороны в сторону, всматриваясь в склон, и при этом бранился, сипло и монотонно.

Рядом с ним стоял на коленях человек, готовый вставить ленту с патронами. Он хрипло прошептал:

— Я думал, ты его достал.

— Как же! — прошипел Фергюс и повернул ствол: ему что-то померещилось на дороге.

Он дал очередь и сказал:

— Ладно, уходим.

— Черт возьми, товарищ, мы его достали, — возразил заряжающий.

— Дурак, ты разве не видел его? — спросил Фергюс. — Не видел, как он перебрался через дорогу? Не понимаешь, кто перед нами? Кто бы он ни был, это убийца.

— Неужели мы позволим одному ублюдку прогнать нас?

— Вот именно, — ответил Фергюс. — С этим парнем я не намерен рисковать пулеметом. Он стоит сотни обученных солдат. — И он похлопал по стальному затвору. — Мы пришли убить Хитрого Янни, и вот он там, внизу, поджаривается в своей красивой машине. Пора убираться. — И он начал сложный процесс разряжания пулемета, наклоняя ствол, чтобы извлечь патроны. — Передай ребятам, пусть прикроют нас, когда мы двинемся назад, — сказал он, вытаскивая ленту с патронами, потом снимая пулемет с треножника. — Давай, пошевеливайся! — прикрикнул он на заряжающего. — Этот ублюдок идет к нам, я чувствую, как он дышит мне в спину.

По другую сторону углубления их поджидали восемь забастовщиков, двое вместе с Фергюсом должны были нести пулемет, остальные окружили их, прикрывая отход.

— Хорошо, пошли.

Фергюс взвалил на плечо толстый ствол. В левой руке он нес тяжелый ящик с боеприпасами; его второй номер сгибался под тяжестью пятидесятифунтового треножника, а третий нес пятигаллонную канистру с водой для охлаждения и второй ящик с патронами.

— Уходим, — сказал Фергюс стрелкам. — Будьте осторожны, тот, кто идет к нам, опасная сволочь!

Сгибаясь под тяжестью, они побежали, поскальзываясь на белом цианидном песке отвала.

Выстрел послышался слева. Этого Фергюс не ожидал. Стреляли с очень высокого места на отвале. «Ублюдок, должно быть, отрастил крылья и перелетел туда», — подумал Фергюс.

Гулкий выстрел из какого-то спортивного ружья — и третий номер издал странный булькающий звук, словно тяжелый удар вышиб весь воздух из его легких. Фергюс оглянулся и увидел, что третий номер упал и темной грудой лежит на песке.

— Боже, — ахнул Фергюс, — вот везет гаду: так далеко, при таком свете — только ранние звезды и горящий «кадиллак».

Снова выстрел. Один из стрелков нелепо замахал руками и рухнул в кусты.

Фергюс понял, что правильно оценил противника: это убийца. Теперь все бежали с криками, стараясь укрыться за отвалом, Фергюс бежал с ними, и у него в голове была одна только мысль: спасти драгоценный «виккерс». Пиджак на спине промок от пота, пот лился из-под шапки, так что он почти ничего не видел и не мог говорить, когда наконец укрылся в донге за отвалом и сел, прислонившись к земляной стене, прижимая пулемет к груди, как младенца. Один за другим стрелки добегали до донги и с облегчением прыгали в нее.

— Сколько их было? — с трудом спросил один из них.

— Не знаю, — выдохнул второй, — не меньше дюжины полицейских.

— Они убили Алфи.

— И Генри тоже.

— Я видел пятерых.

Фергюс настолько отдышался, что смог говорить.

— Был один, только один, но очень хороший.

— Мы достали Хитрого Янни?

— Да, — мрачно ответил Фергюс. — Он был в первой машине. Я видел вымпел и видел, как он жарился. Теперь можно идти домой.

Почти в одиннадцать вечера одинокий «роллс» остановили подозрительные часовые у штаб-квартиры полиции на Маршалл-сквер, но когда пассажиров машины узнали, с полдюжины высоких полицейских чинов и военных офицеров заторопились им навстречу.

Премьер-министр сразу направился в большой зал приемов на первом этаже, переоборудованный в штаб военной администрации, созданной по изданному правительством закону о военном положении. Облегчение на лицах членов этого штаба было совершенно искренним.

Положение было трудное, но вот премьер-министр приехал, и можно ожидать приказов и выхода из хаоса.