Крысолов Тропов Иван
Генерал опустил глаза, потер пальцем край бокала. И тут же вскинул взгляд:
— Напротив. Крысолов приходил на ферму дважды. Первый раз старался сделать все тихо и незаметно… Но не вышло. Тогда уже — лишь тогда! — Крысолов нагрянул на базу с крысами. И разметал ее по кирпичикам. Но опять же не просто так, не ради самого процесса. Вынес секвенсор из лаборатории.
Люди у них есть…
Видеть это могла, скорее всего, только Бавори. Остальные дрессировщики разбежались и забились по углам, а сторожку с записями видеокамер он лично сжег… Но если это Бавори — получается, она не только на Графа работает? Она еще и с гэбэшниками шепчется?
— Точнее, вывез, — продолжал генерал. — На слоне. Розовый слон. Порода московский морозоустойчивый… — Генерал не удержал косой ухмылки. — Сучка. Кличка Алике. Нашли на шоссе у Пригорода… Без секвенсора. Так вот, я спрашиваю: где секвенсор?
Стас заскрипел кожей, устраиваясь поудобнее. Поерзал, выкраивая чуточку времени… и замер.
В голове словно щелкнуло рубильником, залив все светом. Черт возьми… Это что же выходит? Генерал сказал, что Рубаков, может быть, и купился бы… При таких-то явных следах и показаниях агентов?!
Но Рубаков же не клинический олигофрен. Значит…
Получается, господин генерал ведет свою игру? Часть сведений не пошла выше, а осела у него? И секвенсор ему нужен не как гэбэшнику и патриоту, а как частному гражданину? Чтобы не сказать предпринимателю…
Черт возьми! Так если Бавори его личный агент и эти показания не пошли дальше… если генерал надеется забрать секвенсор себе… тогда он должен был сделать все, чтобы убедить Рубакова, что на ферме Графа была элементарная разборка. Любезный Алексей Михайлович должен был старательно подрезать все ниточки, поволяющие предположить, что на ферме Графа был секвенсор. Правильно?
Но это же все меняет!
Стас вздохнул и сделал официальное лицо.
— Господин генерал, — сказал Стас, — мне надоели эти наветы, да еще в таком тоне. Я требую вызвать моего личного адвоката. И говорить я буду только после предъявления официального объявления. С официально уполномоченными лицами. Например, с генералом Рубаковым.
Генерал замер.
Поморгал.
И, видно, что-то сообразил. Опять ощерился:
— А ты упрямый экземпляр, Крысолов… Думаешь, тебя спасет встреча с Рубаковым?
Сообразил. Ну правильно, не дурак.
— Нет, дорогуша, — сказал генерал. — Этой встречи не будет.
Стас усмехнулся. Уже не играя. Теперь в этом не было нужды.
Все карты открыты. Взятки посчитаны. И результат не в пользу генерала.
Сболтнул лишнего господин генерал. Проговорился, позволив предположить, что Бавори его личный агент, не имеющий к остальному КГБ ни малейшего отношения.
— Что же вы со мной сделаете, господин генерал? Пристрелите? В собственном доме, в моей переговорной комнате? Прямо после того, как допросили меня, на глазах ваших сослуживцев, трудолюбиво подсиживающих вас?
Генерал тоже улыбнулся.
Но не зло. Совсем не так, как улыбается проигравший спор, но все еще не готовый отступить и ухмыляющийся вопреки всем обстоятельствам, назло всему миру… Нет. Улыбка была мягкой.
Похоже, генерал вовсе не собирался грозить всеми карами небесными.
Неужели еще один козырь остался про запас?..
Стас поерзал в кресле. Притупившееся было чувство дискомфорта в скованных руках вновь ожило.
— Ну что вы, Стас Викторович, — очень мягко, почти нежно сказал генерал. — Я вовсе не собираюсь вас убивать. Мы так не работаем. Напротив. Как вы верно подметили, мы работаем, чтобы заботиться обо всех вас…
Генерал прищурился и замолчал, разглядывая Стаса.
Да, какой-то козырь он припас… Еще бы понять какой…
— Как вы понимаете, Стас Викторович, законных оснований задерживать вас у нас нет. Не брать же в расчет ту досадную мелочь, этот несостоявшийся две недели назад разговор с моими коллегами… Всякое в жизни бывает. Кроме того, теперь, переговорив с вами, я уверен, что и — в событиях в Пензе вы тоже не принимали участия…
Генерал замолчал, улыбаясь.
К чему эта старая пройдоха клонит? Не к тому ли, что у них есть серьезная инфа на Живодера и теперь эта инфа всплывет, а отпущенный на все четыре стороны Крысолов будет очень похож на скурвившегося подельника, который и выболтал все это, спасая свою задницу?..
Ладно, черт с ними. Даже если Живодер решит отомстить, на это потребуется какое-то время. Дни. Недели. А надо выиграть всего лишь день. Несколько часов.
Чтобы вернуться на Выставку, пока никто не наткнулся на секвенсор. Пустить взвод крыс по городу: пусть выйдут на своих, вызовут на контакт “друзей” Арни. Отдать им секвенсор, забрать Арни — и прощай бывший город-герой…
Генерал смотрел глаза в глаза. Взгляд удава. Опять заговорил сладко до приторности:
— Мне остается только извиниться перед вами, увести моих людей из этого дома, являющегося вашей законной собственностью, и принести свои извинения за ошибку, допущенную нашим ведомством.
Он улыбнулся. На этот раз не так мягко.
— От себя же, уже не как генерал, а как частное лицо, добавлю вот еще что… Я дарю вам эти наручники. — Он указал на скованные руки. — И добавлю к ним еще одну пару… Ключей от них не дам, но сделаю один звонок. Милой даме, которая вот уже третий день мечтает о встрече с вами. Мечтает каждую минуту, каждую секундочку. Даме с милыми рыбьими глазами и порезами на щеках, которые вы походя оставили ей.
Стас сглотнул.
— Я уверен, она захочет отблагодарить вас за эти милые штрихи, добавляющие шарма к ее внешности. И думаю, она не останется в долгу. Тем более что обстановка будет располагать. Пустой дом, вы с ней один на один, прикованный к батарее… Если вы думаете, что кто-то станет вас искать, вы заблуждаетесь. Дальше меня информация о вашей поимке не прошла. Рубаков об этом не знает. Если он и узнает о том, что вы всплыли здесь, внутри Старого Города, то лишь через несколько дней. Когда обнаружат ваш труп.
Генерал помолчал. На его лице медленно расплывалось удовлетворение от хорошо проделанной работы.
— Я вижу, на этот раз вы меня поняли хорошо, Стас Викторович. Может быть, вам хочется знать, что же будет дальше? Я сейчас на летучку к Рубакову, а потом вернусь сюда, часа через четыре. Уже как частное лицо… Я думаю, к тому времени вы расскажете, где оставили секвенсор.
— А если не расскажу? Генерал пожал плечами:
— Ну, если к тому времени вы не расскажете… Значит, не расскажете и потом. Поэтому торговаться с вами, когда вернусь, я не стану. Лишь загляну сюда, узнаю результаты. И либо поеду забирать секвенсор, либо пожму плечами и уйду ни с чем. Что ж, невозможно выигрывать всегда…
— И зачем же тогда вам все это нужно?
— Вы думайте не обо мне, Стас Викторович! Думайте лучше о себе! В любом случае, расскажете вы или не расскажете, вы мне будете уже не нужны. И вы опять останетесь с Бавори, один на один в пустом доме. Пока она не наиграется с вами. А я думаю, это случится не скоро… Вы выбираете этот вариант?
Стас поерзал в кресле, мельком покосился на дверь.
Прикрыта глухо. А звукоизоляция здесь… Черт бы ее побрал, эту звукоизоляцию!
Генерал поглядел на часы. Опять досадливо сморщился:
— У меня больше нет времени. Через пять минут я должен вылететь к Рубакову на летучку, этот чертов парад… Научи дурака молиться, он и мраморный пол раскрошит… Решайте быстрее, если не хотите варианта с милой дамочкой-дрессировщицей! Между нами, мальчиками, говоря, я бы предпочел обойтись без нее. Хоть мы с вами и по разные стороны, а с милашкой Бавори как бы партнеры, но… Я бы предпочел цивильный вариант. Без крайностей… Итак? Ваше последнее слово?
Не отводя взгляда, генерал перестал полировать пальцами бочок бокала. Приподнял бокал, глотнул коньяка. Закусил долькой яблока — по комнате повеяло свежестью…
Чистым осенним небом…
Диким чувством свободы — когда за спиной словно растут крылья и ты смеешься, зная, что все по плечу…
Только теперь это чувство свободы, как золотая рыбка в аквариуме за стеклянной стеной. Не дотянуться, не прикоснуться. Уже никогда, похоже. Последнее слово… Будто от него что-то зависит!
Генерал может обещать все что угодно, но когда он получит секвенсор, все его обещания не будут стоить ломаного гроша. Он станет всего лишь нежелательным свидетелем.
А кроме того, Арни. Если сдать секвенсор генералу, то тогда эти его друзья…
И Белоснежка… Все было просто так, что ли? Даром? Чтобы вот эта вот лощеная морда еще слаще жировала?!
— Ну что же… — сказал генерал. — Я понял. Бесполезно. Жаль…
Генерал опрокинул в себя остатки коньяка, отломил кусочек шоколада и, сладко причмокивая, разжевал. Встал с кресла, подошел к стене. Нагнулся к плетенке из прутьев — чехлу, прикрывавшему батарею.
Вырвал переднюю стенку, швырнул ее в угол. Вытащил из кармана наручники и затянул один браслет на трубе. Подергал, проверяя. Удовлетворенно покивал.
Стас чуть сполз в кресле, переводя упор с бедер и ягодиц на поясницу и спину. Если какой-то шанс и будет, то уж точно последний… Чертовы наручники!
Генерал обернулся. Нахмурился.
— Гм… Стас Викторович… Я вижу, вы все же не хотите сделать все цивильно? Предпочитаете грубости? Воля ваша…
И пошел по широкой дуге в обход гостевого диванчика. На ходу подхватил тяжелый графинчик с коньяком, зашел справа, со стороны подлокотника, уперевшегося в плечо. Не пнуть.
Скрылся за спиной. Стас дернулся влево и вперед, пригибаясь, но по шее, царапая, скользнули пальцы. И воротник врезался в кадык, задирая голову назад.
И даже рук не поднять… Скованы, выкручены назад и влево…
— Что, Крысолов? Не любишь быть мышкой? Ничего, недолго ост…
Дверь осторожно, едва заметно приоткрылась.
— Господин генерал?..
В приоткрытой двери показалось лицо — какое-то виноватое. Словно долго старались достучаться, но все никак. И решились войти без предупреждения.
Янтарное пятно, занесенное над головой, пропало.
— Вон! — рявкнул генерал. — Я же сказал, не входить! Лицо побледнело, но дверь не закрылась.
— Но…
— Вон! Я знаю, что пора! Кочегарьте вертушку, сейчас буду!
Но дверь не закрылась.
— Господин генерал, это из штаба Рубакова…
— Рубакова?..
Генерал появился справа, встал возле подлокотника, пряча за спину графин. Но голову Стаса все так же прижимало к спинке дивана, врезавшийся под кадык воротник душил.
— Да. Просят доставить к ним задержанного.
— Какого задержанного?..
Человек за дверью облизнул губы. Похоже, он переживал не только по поводу входа без предупреждения.
— Его… — Человек указал глазами на Стаса. — Крысолова…
По шее генерала, от белоснежного воротничка, пошла красная волна. По щекам, по скулам, по вискам…
— Кто доложил?
Тихо, едва слышно. Но человек за дверью вздрогнул и на миг отпрянул назад.
— Кто доложил?..
— Никто из наших не докладывал, господин генерал. Эточили кто-то из военных, или через вторые руки… Никто из наших не докладывал… Но требуют его немедленно…
— Куда?
— В головной…
Головной офис… Это, кажется, где-то в Пригороде…
— Срочно, господин генерал, — чуть осмелел человек за дверью. — На вашем вертолете.
Генерал покосился на Стаса. Его губы беззвучно двигались. Беззвучно, но очень выразительно.
— Господин генерал… Воротник перестал жать шею.
— Да, да! Слышу! Тащите его в вертушку!
Вертолет подпрыгнул, и крыша дома поплыла вниз.
Стас прильнул к иллюминатору, пытаясь взглянуть назад, на центр Старого Города. Где-то там светились красные габаритки, желтые фары, белые прожектора упирались в небо призрачными конусами… Там суетились словно в муравейнике из светлячков.
Но вертолет развернулся к центру задницей, набитой редукторами, и пошел на северо-запад. И что там, в центре…
Стас отлип от иллюминатора. Ни черта не успел рассмотреть. А этот беглый взгляд — так от него только хуже.
Такое чувство, словно они до самого центра, до самой Красной площади дошли — причем не прорвались с одной стороны мелким отрядом, а именно дошли. Со всех направлений, регулярными колоннами.
Но ведь этого же не может быть…
Не может быть. Там должны быть цивильные крысы, которыми командуют “друзья” Арни. Сами эти чертовы “друзья”. И Арни с ними…
Генерал сидел на кресле напротив и не спускал с него глаз. Мрачных, холодных. Злых.
Осмысленно злых. Нацеленных, как две торпеды на беспомощный сухогруз. Похоже, там, за этими пластиковыми лепестками очков и серыми глазами, уже были готовы варианты, учитывавшие эту нежданную встречу с Рубаковым…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Пригород наплыл справа и сбоку — мешанина окон, подсвеченных шпилей, неоновых вывесок, огромных рекламных щитов…
Слева вынырнул центральный офис КГБ. Странная конструкция — не то поставленная на бок молотилка, не то ощипанный Пентагон: от круглой центральной башни звездой расходятся пять длинных корпусов. Тридцать семь огромных этажей-звездочек.
В центре крыши башенка лифта, вокруг люди в форме, как зеленые муравьи. На концах лучей — три вертолета, все с лениво вращающимися винтами. Еще два луча свободны, уставились в небо ядовито-желтыми кругами с буквой “Н” вместо зрачка.
Генерал прильнул к иллюминатору, что-то высматривая.
Башенка лифта выплюнула на крышу еще одну группку людей, но толпа вокруг лифта все стояла и к вертолетам не шла. Ждут кого-то еще.
Рубакова? Обычно свита плетется в хвосте. Но когда спешка — ей приходится бежать впереди паровоза, никто ее ждать не будет.
Вертолет пошел вниз, начал пристраиваться к ближайшей свободной площадке, и губы Тоцкого выразительно шевельнулись. Обернулся к пилотам и замахал рукой:
— Нет, нет! На ту!
Вертолет послушно подпрыгнул вверх и пошел в облет здания, ко второй свободной площадке.
Чего это он так посадочной площадкой озаботился? Все-таки что-то задумал, мышь канцелярская?..
Вертолет плюхнулся на круг. Пилот распахнул дверцу. Давешний лейтенант-спаситель тут же пролез между сиденьями и дернул за рукав. Уже отошел от нагоняя, уже не такой бледный, как смерть от сердечной недостаточности.
Снаружи налетели звуки.
Свистели, затихая, винты вертолета. Мерно гудели, прогреваясь, остальные три вертушки. И ветер. Здесь, на высоте, ветер гулял так гулял.
От толпы вокруг лифта отделились двое и побежали навстречу.
— Вот и за тобой, Крысолов, — дернул за руку лейтенант. Но Тоцкий положил руку ему на плечо.
— Не спеши… Пусть Рубаков сначала приедет. Пойдут грузиться, тогда веди… Сразу в нашу допросную. Запереть. Никого к нему не подпускать.
Вот оно как. Не мытьем так катаньем? Надеется, что сейчас Рубаков сам не вспомнит о каком-то там Крысолове, а потом, со всеми этими штурмом и неразберихой, и вовсе забудет? Что такое какой-то Крысолов по сравнению со штурмом Старого Города?
А этот кавардак может длиться и неделю, и две. За это время не то что из Крысолова вытянуть про секвенсор — камень разговорить можно…
Подбежали два сержанта — здоровые, накачанные. Отдали честь. Тот, что пониже, пробасил:
— Это задержанный, господин генерал? Сопровождение.
Ладно, лишь бы Рубаков из лифта вышел. А там уж что-нибудь выкинем… Эх, если бы не этот чертов рев винтов и ветер, рвущий с губ звуки и швыряющий их прочь!
Сержанты двинулись в обход Стаса, но генерал шагнул вперед, загораживая.
— Да, это он. Не спешите, сержант. — Генерал кивнул на башенку лифта, на народ вокруг нее. — Пусть освободится. Нам не нужны неприятности. Мало ли, что ему в голову придет… Лейтенанта оставляю за главного. Если арестованный будет провоцировать, не стесняйтесь. Шокером — и пусть отдохнет еще пару часов. Лейтенант проконтролирует. — Генерал обернулся к лейтенанту: — Понял?..
Слишком многозначительно для такого простого приказа.
— Да… Да! Есть!
Лейтенант, похоже, понял.
Кинул на Стаса косой взгляд. Многообещающий. За все те неприятности, которые доставил своим существованием. С щедрыми процентами. Только дай повод. Малейший предлог.
Ч-черт, вот и кликни тут Рубакова…
А у лифта засуетились. Где-то там, с тыльной стороны, невидимой отсюда, на крышу вышла свежая партия. Вон и Рубаков из-за угла показался. Толпа засуетилась, разбилась на группки. Тоцкий шагнул туда, но остановился. Взял Стаса за локоть.
Там, у лифта, замешкались. Снова сомкнулись. Что-то обсудили, перемешались и опять разбились по группам. Только Рубаков и его группка не пошли к самому крупному вертолету, устроившемуся на левом дальнем луче крыши.
Двинулись к вертушке поменьше — по соседнему лучу. Рубакову что-то говорили, он кивал, что-то отвечал… Кто-то из свиты обернулся. Кивнул Тоцкому, приветственно махнул рукой, призывая присоединиться. Обернулся к Рубакову.
— Быстро! К лифту! — рявкнул генерал.
По лицам сержантов расплывалось удивление — то стой, то беги, что за дела? — но лейтенант уже схватил его за руку и потащил к центру крыши, к башенке лифта.
А Рубаков со свитой шагали по соседнему лучу — к краю. Все больше боком, уже почти спиной. Все меньше шансов, что заметят…
Надо остановиться, привлечь внимание! Как угодно, лишь бы заметил!
Только просто упереться — не поможет. Лейтенант и эти сержанты-дуболомы вмиг спеленают. Врежут шокером по шее — вон, у обоих по длинной кобуре на поясе, — и привет. Рубаков даже не заметит ничего, сядет в свою вертушку и улетит, куда собирался. И потом уже не вспомнит.
А если не сержанты — так лейтенант. У него хватит наглости выхватить шокер у кого-то из них прямо из кобуры…
Группка Рубакова уже на середине соседнего луча — и уже скорее спиной, чем боком. И уходят все дальше.
Если не сейчас — то уже никогда.
Не пытаясь замедлить шаг — наоборот, старательно поймав ритм шагов лейтенанта! прежде чем повести, надо подстроиться! — Стас обернулся:
— Лейтенант, я все хотел спросить! Что с крысами?
— Какими крысами?.. — прошипел лейтенант.
Дернул Стаса за рукав, решив, что тот попытается остановиться.
Но Стас и не думал останавливаться. Лишь ускорил шаг. Лейтенант продолжал сжимать локоть Стаса, невольно сменил ритм шагов, уже не задавая скорость, а подстраиваясь, а тот ловил взгляд лейтенанта:
— Так они убежали?
— Кто?
Лейтенант наконец-то посмотрел Стасу в глаза и нахмурился. Вопросы пробились под панцирь из приказов и служебного рвения. Зацепили.
— Крысы, крысы! Со мной были крысы! Стас чуть замедлил шаг. Самую малость. И, не отрывая озабоченных глаз от глаз лейтенанта, затараторил:
— Когда меня взяли, со мной были крысы. Что с ними? Четыре штуки. Рыжик, Лобастый…
Быстро, захлебываясь, нести что угодно, лишь бы удержать его внимание! Даже хорошо, что можно не выдумывать. Иначе бы пауз не избежать, а этого нельзя, нельзя!
— … Ушастик, Скалолазка! Шли со мной, пока я не попался. По мне врезали световой гранатой, потом шокером. — Стас еще замедлил шаг. И лейтенант, удерживая его за руку, тоже почти остановился, сам того не замечая. — А крысы? Что с крысами?
Напряженно заглядывая в глаза лейтенанту, Стас чуть повернулся. Спиной к краю крыши, к соседнему лучу, по которому шла свита Рубакова. Так заметнее. У кого еще на всей этой огромной крыше скованы за спиной руки?
— Не было никаких крыс вроде… — пробормотал лейтенант.
Хорошо бы, если так, если личная гвардия улизнула… Только ты едва ли можешь это знать, лейтенантик.
— Точно? — Стас не отрывал взгляда от его зрачков.
Держать! Держать его внимание! На лицо напряжение, вопрос! Надо тянуть время, это единственный шанс, что Рубаков заметит и вспомнит, что хотел повидаться! Иначе…
— Да не знаю я! — сказал лейтенант.
Его взгляд на миг ушел в сторону и оторвался.
Лейтенант тут же нахмурился. Сообразил, что вместо того, чтобы быстро тащить арестованного к лифту, стоит и треплется с ним. Ни о чем.
— Ну-ка пш-шел! Живо! — Пальцы впились в бицепс, рванули вперед.
— Лейтенант…
— Ну что еще?! — крутанулся лейтенант к сержанту. — Тащите его к лифту, неужели не понятно!
— Вон… — Сержант кивнул куда-то за спину. — Зовут…
Стас обернулся.
Свита встала. Рубаков смотрел сюда. Кто-то из его помощников пытался докричаться сквозь ветер и изо всех сил помогал себе рукой, загребая воздух растопыренной пятерней.
— Ну, с-сука… — прошипел лейтенант. Пальцы на бицепсе сжались как клюв. Словно собрались выдрать кусок.
Но смотрел он уже куда-то за спину. И на лице его расплывалась вежливейшая улыбка с отчетливой примесью подобострастия.
Место опять досталось почетное — глаза в глаза с главным.
— Разочаровали вы меня, Крысолов, — сказал Рубаков. — Мне-то казалось, что мы с вами договорились. А вы…
— Я свои обещания держу, — сказал Стас.
С этакой гордой обреченностью.
Только на нее и надежда. На игру в волка-одиночку. Иначе…
Если Рубакова заболтать не получится и он отправит его обратно в головной офис до окончательного выяснения… Тоцкий тут же приберет к рукам. И теперь уж над генералом не будет висеть угроза, что Рубаков возьмет да и спросит: куда это делся наш дорогой Крысолов?
И Тоцкий этой возможностью воспользуется на сто один процент. Это уж точно. Вон он, через два кресла от Рубакова, но глаза здесь. Холодные, как никелевые монетки, буравят и буравят…
— Держите обещания? — мрачно переспросил Рубаков. — Почему же вы убежали от моих людей?
— Я ни от кого не убегал, — отчеканил Стас. — Мы договаривались, что я получу три дня на подбивку дел. Ваши люди пришли через двое суток.
— Хм… — Рубаков на миг отвел глаза. — Ну а почему вы потом не вышли на меня?
— Я вернулся, — сказал Стас.
Как можно жестче. Чтобы оскорбленная невинность и уверенность в своей правоте так и лезли изо всех щелей.
— Я пришел сюда, чтобы сделать все, что в моих силах. Но наткнулся на ваших ребят. Спросите у генерала, где я пересекся с вашими людьми.
— Я знаю, я получил его докладную записку…
У Тоцкого взлетели брови. Через миг он уже натянул на лицо прежнюю внимательно-добродушную маску верного помощника, у которого просто не может быть собственного мнения, отличного от мнения того, кто тут главный. Но все же был миг, когда его удивление вырвалось наружу. Только Рубаков сидел к нему боком и ничего этого не видел.
— Но почему вы не вышли на меня, на моих людей? — спросил Рубаков. — Если вы в самом деле хотели нам помочь, пришли бы к нам… У вас бы не было всех этих проблем.
— Были бы другие, — отрезал Стас. Обреченно, но с достоинством. Этакий непокоренный стоик. — Вместо того чтобы спокойно делать свое дело под землей, я был бы вынужден тащить на хвосте дюжину ваших людей. Это как в разведку на танке ходить.
— Ну, не стоит все же считать нас настолько недоверчивыми…
— Не знаю, не знаю. Пока я был прав. Я где-то так и оценивал степень вашего доверия. — Стас приподнял руки, скованные наручниками.
— Я думаю, этого бы не было, если бы вы пришли сами, а не попались моим людям! — раздраженно прищурился Рубаков. — И если бы вы пришли через трое суток после нашего договора, а не через две недели после истечения данного вам срока!
— Из-за того, что ваши люди пришли на сутки раньше, они спутали все мои планы, — невозмутимо отозвался Стас. — Последнее дело, которое я никак не мог отложить, затянулось.
— Что же это за дело такое, которое растянулось на две недели?
Рубаков позволил себе улыбнуться, хотя получилось это у него не очень. То, что должно было изображать ироничную, исполненную тонкого сарказма улыбку, смахивало на улыбку лубочного Буратино…
А где-то правее — два серых глаза Тоцкого. Напряженные. И едва заметное движение головой: не надо этого делать! Не смей! Не вынуждай меня на крайности!
Но Стас не обратил на это внимания.
Поздно. Тут уж пан или пропал. Полагаться на доброту Тоцкого бесполезно. Уже показал, на что способен. Или доведет гэбэшными спецсредствами до состояния растения со стеклянным взглядом и без единого собственного желания, или отдаст в лапы Бавори. И еще неизвестно, что хуже…
Нет уж! Играть так играть.