Крысолов Тропов Иван

Стас передернул плечами и выплюнул жвачку в дверной кармашек для мусора.

Так, а у этого 1-С еще же кто-то был, кажется… Он же называл. Как там…

— А Один А? — спросил Стас.

— Штабной офицер оперативного управления.

Штабные офицеры-наци, разведчики-наци… И Рубаков с этой доктриной Дёница. Который тоже наци. Весь свет на этих наци клином сошелся, что ли?..

Стоп. А если…

— Подожди-ка! — сказал Чистюля. — А у них там разве не одна мартышка заправляет?

— Что?..

— Я говорю, при чем тут Один А? У крыс что, не один шимпанзе командует?

— Теперь один. Братишка его умер… По крайней мере, он так сказал.

— Умер, значит… А, ну да. Правильно. — Чистюля вздохнул и покивал сам себе. — Секвенсор… Вот, значит, зачем…

— Зачем?

Чистюля выпрямился в кресле. И то ли движения его стали куда резче, то ли еще что-то изменилось, — только вдруг стало совершенно ясно, что разговор по душам окончен.

— Ну что, отошел? — спросил Чистюля. — Пришел в норму?

Блин, вот ведь зараза! Это, оказывается, психологическая поддержка была, а не разговор по душам?.. И ведь вытянул же, вытянул из той серой пропасти, которой казался мир.

Эх, это еще большой вопрос, у кого тут золотое сердце…

— Поедешь на этой черненькой сам или подвезти? — спросил Чистюля.

Стас окинул взглядом салон. Одному, на этой машине… Сейчас аромат этой странной северной ягоды выветрится, и возникнет опять запах кожаного салона, запах духов Бавори и ее тонких сигареток…

Стас передернул плечами.

— Подвези.

— Тогда пошли.

Они вылезли из машины Бавори.

Солнце уже опять скрылось за тучами. А сама простокваша будто бы сгустилась и потемнела. Начало мелко накрапывать. Даже не дождь, а какая-то водяная пыль.

Снова без просвета. И в небе, и вообще… Стас залез в “пежо” и захлопнул дверцу.

— Куда? — спросил Чистюля.

— Домой…

Хотя это уже не дом… Но там, по крайней мере, будут ждать личные гвардейцы…

— Нет! Подожди… — Стас вытащил из кармана телефон. Вызвал из памяти текстовые сообщения. Там было только одно. — В Пригород. Отель “Северный”. Номер шестьсот пять.

— Номер шестьсот пять… — пробурчал Чистюля. — Прямо на шестой этаж подвезти, что ли? — Покачал головой, ухмыляясь: — Да, я вижу, ты в норме…

Крысы и солдаты словно растворились где-то между кольцевой Старого Города и Пригородом.

Первые люди в форме встретились на въезде в севере-восточный сектор Пригорода. Маленький стандартный блок-пост на въезде. Скучающий постовой у входа — с “калашом” на шее и грустными-грустными глазами. Если бы не чистенькая форма и автомат — вылитый попрошайка…

А внутри Пригорода все было как всегда.

Речки дорогих легковушек, посреди которых острова двухэтажных “новгородцев”. Снующие по тротуарам люди, с головой провалившиеся в свои дела…

Чистюля свернул влево, затормозил. Отель “Северный” ощетинился в белое небо острыми башенками. И основной корпус, и боковые корпуса — узкие, но высокие, острые, ломаные…

Серые с синеватым отливом гранитные плиты облицовки.

Словно какой-то готический замок, а не респектабельный отель в лучшем секторе Пригорода. Арни с его любовью к рыцарям, драконам, подземельям и факелам, такой бы понравился…

Только Арни там, конечно же, быть не может.

Тогда что? Сумка, набитая драконьими шкурками?

Даже думать о них не хочется… Хотя, с другой стороны, пригодились бы. Надо бы Чистюле чего-нибудь подкинуть. Гуманизм хорошо, а денежные отношения надежнее.

— Подожди меня минут пять, ладно? — попросил Стас. Чистюля неопределенно пожал плечами. Он тоже рассматривал арки и шпили “Северного”.

— А что будет означать, если ты не вернешься? Что ваша милость изволили вляпаться в еще одну неприятность?

— Что наша милость сволочь и не пришла сказать спасибо, — ответил Стас.

— Ладно. Валяй. Жду пятнадцать минут.

Внутри отель тоже был готическим — никаких металлических трубок, никаких зеркальных поверхностей, никаких светоизлучающих потолков. Ничего модернового. Карминные ковровые дорожки, массивные панели из мореного дуба, тяжеловесные медные люстры, подернутые зеленоватой патиной.

И тишина…

Кажется, шестой. Да, вон бронзовая табличка и шестерка готическим шрифтом. Стас повернул от широкой спирали лестницы — интересно, падал ли кто-то в этот колодец посередине? так и притягивает взгляд, так и тянет заглянуть, свесившись туда… — и вышел в темноватый коридор.

А может быть, там вовсе и не чемоданчик с драконьими шкурками?

Благодарность — это опять человеческие сопли. Но если у Серого никаких человеческих соплей нет? А только одна холодная логика?

Что нам подсказывает логика?

Что загнанных лошадей пристреливают. Отработал свое — и отправляйся с миром мять небесный пух. Зачем оставлять язык, который может наговорить много интересного? Нет человека — нет проблемы…

Вот и шестьсот пятый. Стас остановился, достал мобильный. Подкинул в руке… Может, это уже не столько телефон — сколько взрыватель? Что может быть надежнее того, когда жертва сама заявляет взрывчатке о своем прибытии и точной дистанции?..

Стас нахмурился и оглянулся. Кажется, откуда-то доносилась музыка — далекая, древняя, но чертовски знакомая. И цепляющая что-то внутри. Может быть, самая любимая из всех древних мелодий…

Слов не различить, слишком тихо, но подсознание достраивало обрывки мелодии, вырывало слова из памяти.

No one sings me lullabies,

No one makes me close my eyes,

So I throw the windows wide

And call to you across the sky…

И почему-то всплыло лицо Марго.

Марго… Не такая уж она и девчонка.

Что, вообще, такое — этот возраст? Что он дает? Опыт?..

Ну, с опытом-то, кажется, только что разобрались, нет? Опытный дрессировщик, называется. А самого… Как новорожденного котенка с разъезжающимися лапами обвели вокруг пальца… И кто — кто, главное!

Ну Серый ладно. Черт с ним, мозгляком. Он для того и был сконструирован, чтобы размышлять категориями мелких пакостей и просчитывать все на десяток ходов вперед. Офицер разведки, блин…

Но не заметить, что Роммель слушался на самом деле не тебя, а его?! Это же надо быть последним…

Ладно, теперь-то что. Теперь это уже не имеет значения. Раньше надо было смотреть, а не глазами хлопать. А теперь… Взрослая Марго или не взрослая — это тоже не имеет никакого значения. Теперь.

После того что случилось на новой ферме, это уже не важно. Теперь к Марго не то что на расстояние невооруженного взгляда не подобраться — теперь ее даже не найти.

Хотя Граф держал масть в Пензе, держал крепко и все областные гэбэшники жевали его драконьи шкурки, но все-таки, все-таки. Всему есть пределы. Едва ли две сотни разбежавшихся тварей, запрещенных всеми конвенциями, легко сойдут ему с рук…

Так что без разницы, взрослая она или нет. Все равно ее теперь нет и не будет. Только и осталось тебе, Крысолов, что распахивать окна и кричать в небо. Белесое и равнодушное, как простокваша…

Стас вздохнул, сбросил оцепенение и дернул дверь — будь что будет!

Дверь легко распахнулась — была лишь прикрыта, язычок замка не держал ее. Стас шагнул внутрь…

И замер в проходе.

Музыка, последние аккорды, сладостные и печальные, как порывы ветра осенним закатом, шли отсюда. А на темно-коричневом диване, закинув ногу на ногу, сидела Марго.

На ее лице вспыхнула улыбка. Сначала просто радостная. Затем Марго чуть нахмурилась, и улыбка стала подозрительной. Словно и радоваться хочется — все к этому располагает! — но и опасение гложет, что этот праздник не твой, что вкралась какая-то ошибка и сейчас тебя погонят отсюда поганой метлой…

— Что ты на меня смотришь, будто привидение увидел? Стас прикрыл дверь в коридор. Не привидение, конечно, но…

— Нет, это даже забавно, — сказала Марго. — Можно подумать, будто это не ты сам меня сюда пригласил. Если ты сейчас скажешь, что то письмо, зашифрованное твоей личной подписью, было на самом деле не твое…

Письмо? Опять письмо? Зар-раза шерстяная! Бог из пробирки, блин…

— Я тебя убью, лодочник! — пообещала Марго.

Стас открыл было рот — хоть письмо и чужое, но, возможно, убивать здесь никого не придется, — но телефон в руке ожил трелью.

Стас поднес трубку к уху.

— Да.

— Мне кажется, — сказала трубка официальным голосом-шкуркой, — вы слишком несерьезно относитесь к своей жизни, Стас.

— Да?

— Да. Вам, наверно, кажется, что все обстоит прямо наоборот. Но вы ошибаетесь. Вы слишком серьезно относитесь к каждому отдельному шагу в вашей жизни. К каждому крошечному шажочку. И откладываете важные шаги, опасаясь что-то сделать не так. Словно это черновик, и будет еще одна жизнь, которую можно будет прожить начисто. Но другой жизни не будет. Живите этой. Пользуйтесь теми возможностями, которые вам подворачиваются. Ошибки могут быть. Но все мы делаем ошибки… Надеюсь, я угадал и с третьим письмом.

— А шел бы ты блох выкусывать! — от души пожелал Стас. — Умник…

Трубка помолчала, но связь не обрывалась.

— Сырой и холодный ветер. Унесся вдаль последний красный лист. Весна неизбежна, — сообщила трубка. Стас нахмурился. Какой, к черту, ветер! Какая весна…

А, это же помесь хайку с нижегородским! Сырой и холодный ветер. Унесся вдаль последний красный лист… Весна неизбежна. Стас усмехнулся. Да, действительно, это неопровержимое доказательство прихода солнечных деньков.

— Остряк… — буркнул Стас.

И потом — тихо, осторожно, совсем другим голосом, чтобы не расплескать все то, что хотелось передать:

— Спасибо.

— Тебе спасибо.

В трубке раздались гудки.

— Интересно ты общаешься с коллегами по бизнесу, — сказала Марго. — Что-то срочное?

— Нет… Уже нет.

Стас присел на диван. Ноги тут же налились такой тяжестью, словно неделю без передыха бегал. Хотя стоп, когда нормально спал-то в последний раз? Даже и не вспомнить…

Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать. И веки…

— Точно ничего серьезного? — спросила Марго все еще напряженно.

— Точно… Меня куда больше занимает другое.

— Что? — Улыбка Марго вдруг почти закрылась, как цветок, испуганный приближением холодной ночи.

— Что кавалер из меня сейчас никакой. У дворового кота галантности больше. На ходу засну. А если и не засну, то буду откровенно тупить.

— Ах это… — Улыбка опять раскрылась. — Да, понимаю… Твои шерстяные друзья больше любят ночь… Ну и черт с ним. Я тоже больше люблю ночь. Значит, подождем, пока выспишься. Я никуда не спешу. — Марго опустила правую ногу на пол. Похлопала себя по коленям. — Ложись.

Взяла Стаса за плечи и притянула. Стас не сопротивлялся. Послушно наклонился вбок, лег щекой на ее колени…

Но так было неудобно. Тогда Стас перевернулся на спину, закинув ноги на широкий подлокотник дивана. И заглянул ей в глаза, уже не отрываясь на всякую ерунду.

— Закрывай глаза, полежи…

Стас послушно закрыл глаза.

На лицо легли легкие, чуть прохладные пальцы. Пробежали по щекам, по лбу, прошлись по волосам, снова вернулись на щеки… Запаха духов не было, и ее едва уловимый запах был таким же легким и нежным, как ее пальцы…

Стас открыл глаза.

— Что-то не так? Слишком костлявые коленки?

— Не без этого, — признал Стас. — Но не в этом дело.

— В чем же?

— Боюсь, теперь надолго я не засну…

Ее улыбка опять изменилась. Заиграла, как листва под тихим ветром. И что-то добавилось в глазах.

— Это хорошо… Но все же закрывай глаза. Пятнадцать минут, и будешь совсем другим человеком.

— Совсем-совсем?

— Не придирайся к словам. Закрывай глаза. Расслабься…

Она провела ладонью, прикрыв веки. Ее пальцы снова, едва касаясь, побежали по щекам, по лбу, по вискам.

Музыка, превратившаяся в едва слышные завывания ветра, пропала — и, закольцованная, вновь родилась писком сонара. Нежный писк стукнул раз. Второй. Третий…

Откуда-то издали, вывернувшись наизнанку в какой-то темной пещере, вынырнуло басистое эхо.

Но синтезатор не испугался и отозвался тихой капелью — и, в такт звенящим перестукам клавиш, кончики пальцев Марго на лбу.

Звуки, касания… Переплелись между собой, соткались в единое. Подхватили, укутали, вобрали в себя — и медленно, робко, нежно повлекли куда-то. Куда-то туда, где…