Китай: версия 2.0. Разрушение легенды Ульяненко Виктор

Автор выражает глубочайшую признательность своему учителю Борису Михайловичу Новикову—за возможность иногда прикоснуться к его мудрости и опыту;

своему другу Кириллу Лучкину—за бесценные советы, наставления и надежную страховку в горах и не только;

своему другу Станиславу Лейкину—за информационную поддержку;

своим друзьям Наталии Смирновой и Павлу Линяеву—за доверие и неизменную бескорыстную помощь;

Маргарите Федоровне Альбедиль—за то, что неустанно вселяет в меня вдохновение и оптимизм;

Раисе Михайловне Новожиловой—за то, что автор немного знает русский язык;

Юлии Андреевой за прекрасную разработку сайта.

И еще: Танечке за «proof-reading» и все остальное, о чем можно было бы написать в книге, по объему значительно большей, чем эта.

И отнюдь не в последнюю очередь моим любезным друзьям и подругам: Наталье Андриановой, Жанне Анохиной, Александру Балмасову, Светлане Банит, Гун Миню, Дмитрию Беликову, Ирине Власовой, Ксении Годес, Вячеславу Головкину, Наталье Золотухиной, Герману Кузьмину, Павлу Ленкову, Игорю Лиенко, Наташе Малаховой (Панкиной), а также Ксении и Николаю Моисеенко, Борису Неупокоеву и всему коллективу школы им. Горчакова, Денису Никандрову, Андрею Новикову, Сергею Сырковскому, Александру Уварову, Наталье Фомичевой, Егору Чудиновскому, Чэнь Бяо, Константину Яхонтову—за их дружбу, любовь, доверие и поддержку.

И отдельное спасибо Нине и Сергею Немковым!

Предисловие

Читатель, взявший в руки эту книгу, сделал правильный выбор: его ждет нескучное, полезное и приятное времяпрепровождение. Нескучное— потому что книга «Китай: версия 2.0. Разрушение легенды» написана живым, ярким и эмоциональным языком, и чувству юмора в ней тоже нашлось не последнее место. Полезное—потому что она посвящена нашему ближайшему соседу, Китаю, этому «гигантскому дракону Востока», как его когда-то называли (шутка ли, четверть населения планеты!). Он с давних пор играл заметную роль в нашей российской жизни, а с годами эта роль становится все существеннее, хотим мы этого или нет, а потому чем больше мы о нем узнаем, тем лучше для нас. Ну, а приятным чтение книги будет потому, что она в полной мере удовлетворит самый взыскательный вкус любознательного читателя, ибо написана с основательным знанием дела. Это работа профессионала высокого класса, увлеченного своим делом, досконально его знающего и умеющего интересно о нем написать, что в наше время становится все большей редкостью.

Автор, Виктор Ульяненко, уже знаком читателю по книге «Шокирующие китайцы. Все, что вы не хотели о них знать. Руководство к пониманию». Она вышла в издательстве «Вектор» в 2011 г. и сразу вызвала большой интерес у читающей публики, выдержав не одно издание[1].

Прекрасно образованный востоковед, выпускник Санкт-Петербургского государственного университета, прошедший языковую практику в лучших университетах Пекина, В. Ульяненко знает Китай не по учебникам. Исколесив Поднебесную вдоль и поперек, он хорошо изучил изнутри эту, как он пишет, «огромную, прекрасную и удивительную страну с дворцами, монастырями, парками, реками и горами, вкусной едой и в меру симпатичным и гостеприимным населением». Да, таков и есть Китай, по словам автора, «на первоначальном уровне восприятия».

Ну, а если присмотреться повнимательнее, да еще острым и наблюдательным глазом… То окажется,—увы!—что наши представления о Китае в подавляющем большинстве случаев состоят из весьма поверхностных стандартных стереотипов, которые автор беспощадно сокрушает.

Да, Китай—страна великой культуры, достижениями которой чрезвычайно гордятся ее жители. И в самом деле, им есть чем гордиться. Не будь их, мы бы не пили чай из фарфоровых чашек, потому что и чай, и фарфор у нас появились благодаря китайцам. И газ они первыми научились добывать, причем еще в древности, и спички придумали, и шелк производили, да мало ли чего они изобрели!

Средневековый английский философ Фрэнсис Бэкон считал, что три главных изобретения сделали для человечества больше, чем все религии и успехи завоевателей, вместе взятые: во-первых, бумага и книгопечатание, во-вторых, порох и, в-третьих, компас. Философ умер, так и не узнав, что все эти открытия сделали китайцы. Между тем именно благодаря им Европа смогла расстаться со Средневековьем. В самом деле, неизвестно, сколько еще времени переписывали бы здесь книги от руки и ждали появления Гутенберга или кого-нибудь другого, не изобрети китайцы бумагу и книгопечатание! Не ясно, как сложилась бы судьба мушкетеров, пиратов и иных романтичных личностей без китайского пороха. И уж совсем непонятно, как состоялись бы Великие географические открытия без компаса, румпеля и других мореходных приборов, которые тоже изобрели китайцы. Да и средневековых рыцарей и рыцарских турниров ради улыбки прекрасной дамы тоже могло бы не быть, не придумай китайцы стремена. Между прочим, первый закон механики тоже открыл не Ньютон, китайцы до этого додумались гораздо раньше.

Словом, поводов для гордости собственной культурой у современных китайцев более чем достаточно, но «фишка» в том, что они о своей культуре имеют весьма смутное впечатление, как, впрочем, и мы о своей, чего уж там.

Еще один расхожий стереотип—о «трех китах» религиозного сознания китайцев: буддизме, даосизме и конфуцианстве—тоже трещит по швам под напором фактов и личных наблюдений проницательного автора, а его непредвзятый анализ убеждает, что чудесная суть религиозного вопроса в современном Китае, сложного и весьма запутанного, спрятана глубоко под лежащей на поверхности шелухой. Автор вообще не жалует всякого рода шелуху, нелицеприятно показывая, что вековые опоры конфуцианской семьи заметно пошатнулись под напором сурово и беспощадно меняющейся социальной действительности, что старые традиции китайских боевых искусств давно свернули на «извилистые тропинки» коммерции и что китайская стряпня, которой нас потчуют в китайских ресторанах повара-дилетанты, ходившие в неудачниках у себя на родине, не имеет ничего общего с настоящей китайской кухней.

«Китайская грамота», «китайские церемонии», китайская медицина—все эти и другие затертые понятия из культуры и обычаев современного Китая, которые часто оказываются у нас на слуху, автор умело препарирует в своей книге и показывает в их истинном свете, такими как они есть, без всякого карамельного сиропа и прикрас.

Вот почему эту книгу стоит прочитать (а еще лучше—взять с собой) тем, кто собирается поехать в Китай в отпуск или в туристическую поездку. Ее обязательно нужно держать при себе и тем, кто связан с Китаем и китайцами деловыми отношениями; они по достоинству оценят многие весьма полезные практические советы автора. Однако В. Ульяненко не советует даже заглядывать в свое произведение тем, кто воспринимает Китай в сияющем ореоле вековой мудрости, а также тем, кто считает себя китаистом, а на деле таковым не является. Категорически не соглашусь с уважаемым автором: как раз этим категориям лиц я бы порекомендовала обязательно прочитать книгу «Китай: версия 2.0. Разрушение легенды», потому что расставаться с иллюзиями очень полезно, хотя и болезненно.

И совершенно необходимо прочитать эту книгу тем, кто находит в себе время и силы размышлять об истории и судьбе нашей страны и озабочен далекими от повседневной практической пользы мыслями. Давно признано, что местоположение России на перекрестке восточных и западных «ветров» всегда влияло на ее судьбу и определяло ее особое историческое предназначение. Вспомним, к примеру, П. Я. Чаадаева: «А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим— на Германию, мы бы должны сочетать в себе две великие основы духовной природы—воображение и разум и объединить в своем просвещении исторические судьбы всего земного шара». Есть о чем задуматься, не правда ли? А В. Ульяненко как раз и занимается в своей книге тем, что цитируемый им Конфуций называл «наведением мостов между берегами».

Словом, читайте!

Маргарита Альбедиль

От автора

Многоуважаемый читатель! Прежде всего, обратите внимание на то, что в книге, которую вы держите в руках, мы с вами продолжим разговор о современном Китае и его обитателях, начатый несколько раньше[2]: сами понимаете, тем здесь неисчислимое множество и полностью осветить их вряд ли возможно даже в десятках многотомных изданий, не то что в одной-двух маленьких книжках… но мы будем стараться. С момента выхода «Шокирующего Китая» прошло уже два года, и за это время автору и издательству посчастливилось получить изрядное количество откликов (за которые мы весьма благодарны нашим читателям) и новых вопросов о Китае (и за них мы тоже очень признательны); с учетом этих вопросов и был написан тот текст, который мы сегодня рады вам представить. Конечно же, новые вопросы по «китайской» тематике задавали мне за эти два года не только читатели, но и друзья, клиенты, просто хорошие любознательные люди… и разумеется, хотя на все ответить не представляется вероятным, часть этих вопросов также была использована здесь.

Если вы читали предыдущую книгу, то обязательно обратите внимание на то, что кое-какие темы (например «Китайские церемонии»), на первый взгляд, перекочевали сюда именно из нее; пусть первое впечатление вас не смущает: я отнюдь не буду перепевать старое и заниматься ненужным повторением, дело просто в некотором созвучии или параллельности прошлых и новых топиков.

Как и в прошлый раз, я стремился сосредоточиться на вопросах жизни, культуры, обычаев именно современного Китая, то есть на том, что в первую очередь интересует простого читателя, а не профессиональных востоковедов (последние знают почти все, что написано в этой книге), постаравшись изложить свое видение различных китайских и «околокитайских» проблем нормальным человеческим, а не сухим наукообразным языком. Таким образом, эта книга—не научное китаеведческое исследование на узкую и очень мудрую тему, чем и отличается от подавляющего большинства литературы по Китаю, представленной сейчас в российских книжных магазинах. Я старался написать о нужных, актуальных и при этом нескучных вещах простыми словами.

Кому бы я рекомендовал прочитать эту книгу? Каждому любознательному человеку, интересующемуся миром вокруг себя, и Востоком в частности; тому, кто осознал, что Китай и его обитатели не просто интересны сами по себе, но ввиду ряда важных причин будут с течением времени занимать в нашей с вами российской жизни все большее и большее место (даже если кто-то этого и не хочет), так что знания о восточных соседях и понимание их культуры, обычаев и образа мысли лишними точно не будут. Если сами вы и не собираетесь ехать в Поднебесную, то, возможно, захотите узнать больше о китайской медицине, боевых искусствах, языке, традициях общения…

Явно небесполезна будет эта информация и тому, кто планирует в недалеком будущем реальный контакт с живыми китайцами, будь то командировка, деловая или туристическая поездка в Поднебесную, прием в России китайских гостей—друзей или партнеров—и т. п. Надеюсь, этот текст станет для вас не только забавным чтивом, позволяющим скоротать время, но и своеобразным компасом в мире культуры и психологии китайцев, подспорьем в реальном общении с ними лицом к лицу: не ждите ничего особенно энциклопедического, но многие советы будут вам гарантированно полезны. Впрочем, даже если сегодня такое общение и не предполагается, это не значит, что оно не может случиться завтра или послезавтра: связи и отношения между нами и Китаем крепнут и преумножаются, так что—кто знает…

НЕ советовал бы я даже заглядывать в эту книгу двум категориям читателей, и в первую очередь тем, кто до сих пор представляет себе Китай в розово-сусально-карамельном образе, составленном по телепередачам и статейкам в глянцевых журналах,—такую публику обычно оскорбляет любое более-менее правдивое описание современной китайской действительности. Нельзя сказать, что эта реальность неприглядна сама по себе (скорее наоборот), просто контраст между нею и тем, что некоторые товарищи себе зачем-то навоображали, слишком велик. Если для вас Китай—страна мудрых конфуцианцев, праведных буддистов, высокой нравственности и культуры быта и вся информация, связанная с этой страной, должна подаваться вам очень серьезным, торжественным тоном и без всяких намеков на юмор,—тогда вам точно не сюда.

Не стоит также тратить время на знакомство с этим скромным произведением молодым людям, слегка поизучавшим китайский язык на кратковременных курсах, пару лет как устроившимся в офисы российских фирмочек в Китае и от нечего делать записавшим себя в востоковеды-эксперты «с большим опытом жизни на Востоке»: ребята, у вас есть ваши сайты и форумы для «китаистов» (обратите внимание на кавычки), вот и продолжайте обсуждать там, какие вы великие и выдающиеся…

Если к вышеупомянутым двум категориям вы не принадлежите, милости прошу в удивительный и красочный мир современной китайской реальности. Надеюсь, все, что вы узнаете из этой книги, будет для вас занимательно, интересно, вкусно и полезно. Итак, никакой науки, только самая настоящая китайская жизнь…

Глава 1

Немного о религиозном вопросе в современном Китае

В лице своих богов человек рисует свой собственный портрет.

Ф. Шиллер

Если вы заглядывали хоть в какие-нибудь книги и статьи, посвященные Китаю, или даже ваши знания об этой стране ограничиваются тем, что было почерпнуто некогда из дешевых гонконгских боевиков на историческую тему, то в вашем сознании могло засесть понятие о буддизме, даосизме и конфуцианстве как «трех китах» религиозного сознания китайца. Формулировки вроде «все китайцы— буддисты», «Китай—страна даосской магии», «каждый китаец с рождения религиозен, потому что он конфуцианец»… часто уснащают речь вполне культурных и образованных россиян, как только разговор вдруг зайдет о наших восточных соседях.

Изучение религий и философских систем Поднебесной всегда было одной из наиболее сильных сторон российского и советского китаеведения, по данной тематике к настоящему времени созданы целые библиотеки замечательной литературы. Интернет же (и это я только о русскоязычном его сегменте) переполнен массой сайтов, сайтиков, форумов и обсуждений, содержание которых представляет собой порой довольно причудливую компиляцию из фрагментов серьезных текстов (научных исследований, учебников, статей) и домыслов различных любителей-самоучек и поклонников «эзотерики», фанатов дзэн-буддизма (хотя «дзэн»—это японское преломление китайского «чань») и адептов даосского цигуна. Иными словами, материала для человека, интересующегося проблемами китайских религий, больше чем достаточно, и особого смысла вновь мусолить эту тему здесь вроде бы нет. Однако мы с вами договорились о том, что эта книжка посвящена не чему-то, а современному Китаю—той стране, которую вы можете увидеть своими глазами и пощупать собственными руками, а не Поднебесной времен Средневековья. Так что давайте все же попробуем слегка разобраться, насколько религиозны нынешние китайцы.

Колесо сансары

Хотя чудесное учение Шакьямуни и было вполне популярно в Китае в прошлом, это самое прошлое уже крайне отдаленно. И апеллировать к эпохе Тан (VII–X вв.), когда буддизм стал на некоторое время государственной религией и его принимали сами императоры, или ко временам Хубилая (XIII в.)—монголы на китайском престоле тоже учению Будды симпатизировали,—доказывая серьезность влияния буддийской идеологии на умы и поведение нынешних китайцев, не очень-то хорошо. Цветок буддизма, мало соответствующего по духу общей прагматичности детей Поднебесной, что стремятся достичь богатства, процветания и высокого общественного положения уже в этой жизни, а не накапливать заслуги, дабы «проапгрэйдиться» в следующих перерождениях, постепенно двигаясь к конечной цели, изрядно подвял уже несколько столетий назад. Так что, хотя могие и любят вспоминать о «культурной революции», во время которой многие буддийские монастыри Китая были сожжены, разрушены, а их обитатели разогнаны (etc., etc.), любопытствующий может обратиться к конкретным цифрам и немедленно увидит, что и до трагических событий 1966–1976 годов роль и популярность буддийской церкви в Китае были если не совсем «с гулькин писк», то близко к этому…

«Факты в студию»? Пожалуйста: по данным переписи 1949 года население Китая составляло чуть более полумиллиарда человек, буддийских монахов и монахинь перед этой самой революцией насчитывалось около полумиллиона. Что же касается «верующих мирян», которых было, по утверждению некоторых апологетов буддизма, «тьма-тьмущая», то позвольте обратиться к этому вопросу чуть ниже.

Далее, «культурная революция» давно канула в Лету, но что-то особого пополнения рядов священнослужителей и убежденных буддистов-мирян в КНР не наблюдается, несмотря на относительную веротерпимость властей. Приблизительное количество монахов и монахинь в настоящее время составляет около двухсот тысяч человек, ну а общую численность нынешнего китайского населения мы с вами примерно знаем.

Более того, сто двадцать тысяч из вышеуказанных двухсот составляют тибетские ламы, а не китайские монахи. Здесь мы подходим к изрядно щекотливой проблеме: как, кого и кем считать. Официально население Тибетского автономного района является гражданами КНР, с точки же зрения истории, этнологии, культуры (список можно продолжать долго) Тибет до своего «освобождения» (или «оккупации»—нужное вам слово подчеркните в соответствии со своими политическими убеждениями), до ввода туда китайских войск в 1950 году частью собственно Китая никак не являлся[3]. При этом нынешнее население Тибета—что-то около трех миллионов человек. Сопоставим пропорции: сто двадцать тысяч на три миллиона против восьмидесяти тысяч на полтора миллиарда… Хорошо-хорошо, пусть «Тибет—неотъемлемая часть Китая», ну тогда двести тысяч на полтора миллиарда—изменилось что-нибудь?

Но ведь все-таки, скажет дотошный читатель, до 1949 года только собственно китайских монахов и монахинь насчитывалось вроде бы около пятисот тысяч, а нынче—всего восемьдесят! (Уж позвольте мне в данных рассуждениях немного отойти от политкорректного соображения о «части Китая».) Так и тянет свалить сокращение численности членов церкви на «проклятых коммуняк», «притесняющих бедных верующих и зажимающих свободу совести» (любимая песня чокнутых адептов секты «Фалуньгун»). Наверное, и теперь втихомолку репрессирует «тоталитарное правительство» буддистов? Да ничуть! Нынче в Китае хоть на работу с четками ходи, хоть всю квартиру статуями бодхисаттв оборудуй, хоть открыто перечисляй половину доходов от торговли в какой-нибудь монастырь (твое имя будет навечно запечатлено там на доске почета), возжигай благовония, молись, постись, причем делай это все со смаком и у всех на глазах… На праздники в китайских монастырях паломников столько, что яблоку негде упасть!

В годы войн и социальных потрясений уход в монастырь был для многих спасением от голода и бедствий, а отнюдь не путем к совершенствованию кармы или чаньскому просветлению. Да и оригинален ли в этом отношении Китай, не происходило ли такое в определенные времена и, скажем, в Европе? Или в Мексике? Удивительно ли это явление, и стоит ли поражаться обилию людей, возжелавших обрести «тихую заводь» посреди войн и смут, терзавших Китай всю первую половину прошлого века?

Таких было немало и в более далекие «старорежимные» времена. Не могу не упомянуть и о том, что солидная их часть, удаляясь от мира, была не в состоянии отсечь, как и полагается монаху, тянущийся следом «хвост» мирских желаний и страстей. Сластолюбивые, распущенные и коррумпированные монахи еще в Средневековье стали притчей во языцех в китайском фольклоре и классической литературе… Я очень далек от стремления стричь всех китайских служителей буддийской церкви под одну гребенку, однако образ монаха в глазах простонародья был также весьма далек от совершенства. Не будем углубляться в эту тему далее, однако некоторые современные (китайские же) религиоведы полагают, что именно создавшийся благодаря этим обстоятельствам негативный имидж китайского буддийского монаха-мужчины (обитательницы женских монастырей в пьянстве и распутстве замечались мало) способствовал снижению образа буддийской церкви в глазах населения и уменьшению популярности учения Шакьямуни в Китае в целом.

Вполне вероятно, что в годы «культурной революции» монастыри Китая захлестнула бы новая волна бегущих от смуты, голода и преследований со стороны властей, но… как мы помним, тогда сами монастыри и церковь в целом стали объектом гонений со стороны (можно я здесь воспользуюсь языком времен моего детства?) «маоистской клики» и ее слепых не рассуждающих орудий—хунвэйбинов. В монастыре стало опаснее, нежели за его пределами…

Смерть Мао в 1976 году и реформы 1980-х ознаменовали конец притеснениям и начало новой, все более сытой и относительно вольной жизни китайцев. Прятаться в монастыре от голода и войны нужды давно уж нет, условия жизни монаха поскромнее, чем у работящего крестьянина, а в армию, от которой всегда старались «закосить» китайцы (в том числе и надев рясу и обрив голову), теперь ломятся в очередь, распихивая друг друга локтями… Ну, а сколько именно осталось желающих по-настоящему отринуть прелести мирской жизни и двигаться по пути, завещанному нам Гаутамой Шакьямуни, к просветлению и нирване, мы с вами сейчас примерно и наблюдаем.

Взглянем теперь на «верующих мирян». Судя по упоминавшемуся выше столпотворению, имеющему место во время праздников в монастырях, и крайнему обилию китайцев, с серьезным видом воскуряющих там благовония и становящихся на колени перед образами будд и бодхисаттв, нынче в буддисты записалась как минимум половина Китая. Однако да не обманет вас сие разноцветное многолюдье. Подавляющее большинство приходит сюда просто потому, что теперь так модно и прикольно плюс можно заодно попросить о чем-нибудь высшие силы и просто «кань жэнао»[4]. А четыре благородные истины, восьмеричный путь спасения, содержание «Сутры Лотоса»…—святые архаты, да о чем вы? Ладно еще, если вас не станут уверять, что буддизм—это истинно китайская национальная религия, а уж если найдете китайца, знающего, кто такие Линьцзи или Хуэйнэн,—считайте, вам безмерно повезло. То же относится и к различным обетам и ограничениям, традиционно обязательным для буддиста-мирянина: хорошо еще, если человек о них когда-нибудь слышал хоть краем уха, что же до соблюдения…

«Кстати,—спросит любопытный читатель,— а о чем молится китаец в храме?» Четыре вещи, которые наиболее часто упоминаются в обращении китайского молящегося к буддам, бодхисаттвам, даосским божествам и просто незнакомым, но при этом красивым и позолоченным скульптурам: 1) деньги и карьера; 2) здоровье; 3) рождение сына; 4) успехи в учебе.

Иными словами, нормальный китаец, отправляясь в праздник с семейством в монастырь, покупает там благовония, воскуряет их, молится про себя о ниспослании ему продвижения по службе или новой «Хонды Си-эр-ви», фотографируется на фоне особенно прикольных павильонов, после чего отправляется в ближайший ресторанчик отобедать (вовсе не задумываясь о том, что постное, что скоромное) и благополучно забывает о прелестях буддизма до следующего праздника. Ах, да, если по соседству вдруг оказался еще и даосский храм, то китаец почти непременно зайдет и туда, помолится и там. Для пущей надежности, разумеется.

Говорите, это процесс вам чем-то знаком, но явно не в применении к Китаю? Не знаю, не знаю, все возможно…

Все это вполне объяснимо и естественно, если держать в уме и еще пару факторов в дополнение к историческим моментам, описанным чуть выше.

Первый: уже несколько поколений китайцев живут при системе обязательного всеобщего неполного среднего образования, в идеологическом плане базирующегося на атеизме-марксизме-ленинизме. Многим гражданам КНР, в особенности тем, кто постарше, социалистическая идеология заменила всеостальные учения, вместе взятые. Да, как и в бывшем СССР. Только вот применительно к настоящему моменту паранойи насчет «проклятых коммуняк» как раз не надо: член партии вполне может сходить в любой буддийский (или даосский) храм, и ничего ему за это не будет.

Второй: в Китае даже внутри самого отъявленного и махрового буддийского или даосского монаха живет нормальный прагматик, для которого понятия «денежки» и «вкусно покушать» находятся на как минимум не менее важном месте, чем «просветление» и «бессмертие». Постоянно убеждаюсь в этом, наблюдая хитрые рожи и не менее хитрые поступки своих китайских приятелей в буддийских рясах и одеждах даосов…

Не утверждаю, что в нынешнем Китае нет истинно следующих буддийскому учению («правильное созерцание, правильные намерения, правильная речь…»—дальше, я надеюсь, вы и без меня помните, а уж о всяких там постах и воздержаниях и говорить излишне) мирян. Знаю таковых лично, но их очень мало. Поэтому говорить о каком-то серьезном, системообразующем влиянии идеологии и традиций буддизма на сознание и поведение современных китайцев не приходится.

Волшебники и бессмертные

Фильмы и сериалы о сардонически улыбающихся мужчинах с длинными козлиными бородками и сильно накрашенных женщинах с красивыми прическами, которые одеваются преимущественно в белые и почти всегда чистые одежды, летают по воздуху (преимущественно в горизонтальном положении и суча при этом ногами), произносят мудрые речи и могут мановением руки вызвать бурю или землетрясение, исключительно популярны с начала 90-х годов и по сию пору. Иными словами, на этих сюжетах выросло уже не одно поколение китайцев; и даже не один десяток поколений, ибо рассказы об обладающих сверхъестественными способностями удивительных даосах были широко распространены как в литературе, так и в устном народном творчестве еще в Средние века (напоминаю, кстати, что эти самые Средние века в Китае наступили значительно раньше, чем в Европе). Просто сейчас очарование старинных преданий помножено на спецэффекты современного кинематографа, а герои-даосы, развивая наступление, окопались уже не только в кино и телеящике, но и в наружной рекламе: лица часто неопределенной половой принадлежности с длинными волосами и с мечами в руках, которых можно лицезреть на плакатах, расхваливающих водку, смартфоны и клиники пластической хирургии,—это именно они, волшебники и бессмертные…

Разумеется, судить о древнем удивительном и многогранном явлении, которым является даосизм, по телевизионным сериалам даже менее продуктивно, чем изучать историю Древней Руси по забавным мультикам о трех богатырях и князе Владимире, но… подавляющее большинство современных китайцев воспринимает его (даосизм) именно в виде некоего киношного лубка; ну, слышали еще немного про Лао-цзы, цигун, киноварную пилюлю, Восемь Бессмертных и горы Удан. Но не более того. То есть не намного больше, чем знает интересовавшийся Китаем россиянин.

Напомню читателю, что даосизм в Китае условно подразделялся на две большие категории—религиозно-философский и «алхимический». Адепты первого, как нетрудно понять, занимались в основном мудрствованием, философствованием и написанием разнообразных трактатов, многие из которых вошли в сокровищницу культурного наследия Китая, вторые же прославились многочисленными опытами, базовой целью которых было получение средства бессмертия в виде эликсира или пресловутой «киноварной пилюли». Подобно европейским алхимикам, на этом замысловатом пути даосы сделали немалое количество замечательных открытий, весьма полезных для общего развития науки и техники. Впрочем, это было уже довольно давно. Не стоит, однако, представлять дело так, что «философы» и «алхимики» были обязательно отвратительны друг другу или что один и тот же человек не мог заниматься в течение своей жизни обоими направлениями…

Оба направления даосизма к настоящему моменту неплохо изучены, в том числе и благодаря усилиям талантливых российских и советских специалистов[5]

Так или иначе, но даосизм всегда был и остается занятием для избранных, людей мыслящих и неординарных, часто мастеров и отшельников, и храмы этой религии встречаются значительно реже, нежели буддийские, а в настоящее время в КНР насчитывается лишь немногим более двадцати тысяч официально зарегистрированных даосских монахов[6]. Оно и понятно: философия—вообще удел немногих, ну а с древней алхимией и перспективами выплавления «киноварной пилюли бессмертия», надеюсь, все более-менее ясно и без моих комментариев… Минуточку, а откуда же тогда все эти длинноволосые бородатые фрики с мечами в китайской рекламе и почему в российском (и не только) интернете ошивается такое количество разнообразного жулья, безжалостно эксплуатирующего слова «дао» и «даосский»? Сейчас разберемся.

В процессе поисков бессмертия даосы не пренебрегали практически никакими методами и техниками, в течение веков разработав специфические комплексы упражнений, обладающие прежде всего оздоровительными и только в тридесятую очередь ограниченно-боевыми функциями; к этим комплексам относится и система подготовки организма, условно именуемая даосским цигуном. Мы должны помнить, что даосизму изначально не была присуща идеология разделения и противопоставления по типу «мягкий—жесткий», «внутренний—внешний», «лечебный—боевой» и т. д.; в рамках даосской парадигмы явления и характеристики плавно перетекают и трансформируются друг в друга. Скажу одну банальную вещь (вдруг вы не слышали): черная точка на белой монаде и белая точка на черной монаде в даосском символе тай-цзи как раз и обозначают невозможность возведения любого свойства или характеристики в абсолют, ибо в жесткости, будем говорить условно, всегда гнездится и частичка мягкости.

Это все к тому, что даосские упражнения, давшие впоследствии жизнь нескольким стилям китайского цигуна и традиционного ушу (хотя повторюсь, для адепта даосизма, занимавшегося этими практиками, четкого разделения на оздоровительное и боевое, «внутреннее» и «внешнее» не существовало, а «работа» с энергией «ци» была естественной неотъемлемой частью любого упражнения), с течением времени приобрели в глазах простонародья статус мистических, волшебных и чудодейственных. Еще бы, ведь сами даосы, многие из которых тяготели вдобавок к отшельнической жизни, отнюдь не торопились поведать свои секреты первому встречному придурку (как это обычно случается в китайских и гонконгских фильмах). Где тайна—там и легенды и сказки. Уже в средневековой китайской литературе даосские мастера умели летать по воздуху, становиться невидимыми и вызывать стихийные бедствия, а уж способность изгонять злых духов китайцы стали приписывать вообще любому адепту этой религии… И если простому обитателю Поднебесной философия и алхимия были обычно глубоко до лампочки, то чудеса, якобы творимые даосами (последние всегда были слишком скромны, чтобы отрицать свои сверхъестественные способности), так же как и оздоровительно-боевые системы (кому не хочется овладеть секретами здоровья и непобедимости), вызывали в Китае интерес всегда. О чем нам и говорят история и все та же литература.

Оставим в покое Средневековье и обратимся к XXI веку. Давайте, как старые даосы-алхимики, сплавим вместе следующие компоненты: рыночную экономику и всеобщую жажду наживы, имманентную тягу человека к тайнам и загадкам, многовековые представления китайцев о даосизме прежде всего как о квинтэссенции магии, блестящую китайскую литературу (да хоть бы произведения бессмертного Пу Сунлина) и народные предания… И получится нынешнее китайское кино из жизни даосов. Теперь засунем в тигель вышеперечисленные ингредиенты, добавим уже получившееся в результате предыдущей реакции кино плюс пошатнувшееся здоровье городских обитателей и их стремление его чудесным образом восстановить (после двух пачек сигарет и бутылки водки в день), а также тягу некоторых легковерных гражданских лиц обрести магическую непобедимость в бою неизвестно с кем (причем желательно без тяжелых и жестоких тренировок)—и получим… целую ндустрию, брендом которой и будет являться «дао-мания». В результате в самом Китае нынче ученики к «даосским мастерам» на обучение гимнастике и цигуну в очередь стоят (при этом даосская философия и собственно религиозная составляющая, можете не сомневаться, по-прежнему интересует немногих). Да и реклама в духе «новейший смартфон в руках даосского учителя, всего 9999 юаней» тоже хоть чего-нибудь да стоит.

Немного перефразируя: средний китаец в даосизме разбирается плохо и мыслит об этой системе в основном в духе обрывков текстов из учебников для средней школы и запомнившихся фрагментов телесериалов и рекламы в метро с портретами героев этих же самых сериалов; влияние учения великого Лао-цзы на современную жизнь Поднебесной плавно стремится к нулевой отметке. (Примерно это же самое, только несколько другими словами, говорил мне недавно мой китайский приятель, мастер даосского цигуна и прочих полезных техник, штатный специалист по «искусству пестования жизни» в одном из даосских монастырей Центрального Китая. Мало того, что настоящий даос, да еще и мужик умный, и человек хороший. В прошлом—инструктор спецроты танкового полка Народно-освободительной армии Китая…)

Ну а что до обитателей России (и Запада, кстати, тоже), то для вышеописанного «алхимического» синтеза необходимо выбросить из набора ингредиентов китайскую литературу (кто ее у нас знает?) и народные представления (мы же не китайцы, у нас тут из летающих мастеров магии разве что Баба-яга), зато добавить граничащую с помешательством любовь многих граждан к «восточной экзотике» и «эзотерике» и невнятное бормотание отечественных «мастеров дао» (не путать с востоковедами, хотя те тоже временами бурчат о даосизме что-то не совсем разборчивое для простого уха), и получится то, что есть. А есть—масса школ, клубов и центров «даосских практик», «даосского кунфу», а также немалое количество «даосских целителей» (есть чисто отечественные жулики, имеются и переодевшиеся в халаты даосских мастеров китайские бывшие свиноводы) и, уж конечно, разнообразной «околодаосской» литературы и интернет-сайтов; и все это объединяют два пламенных стремления: заполучить ваши денежки и навешать вам на уши развесистой лапши. Многие россияне о даосизме слышали немало, но в основном разнообразную ерунду.

Надеюсь, читатель простит это маленькое отклонение от религиозных дел в собственно Китае: уж слишком все-таки нынче «русский, китаец—братья навек» в своем отношении к одной из удивительнейших религиозных систем мира—клюем всю шелуху, что лежит сверху, а поистине чудесная суть нас интересует как-то не очень…

С крестом по жизни

Странное дело, но если верить разнообразным источникам, из всех религиозных конфессий по числу новообращенных в Китае безусловно лидирует христианство. Заглянув на несколько сайтов, упоминающих о развитии христианства в Поднебесной, можно увидеть цифры порядка тридцати, шестидесяти или даже ста с чем-то миллионов человек; некоторые говорят даже о «десяти процентах населения», якобы принадлежащих к католической, протестантским и православной церквам. Очень похоже на то, что никакой надежды на обнаружение точных статистических данных нет и не предвидится, поскольку доверять различным «независимым христианским организациям» нет особых оснований, так же как и соответствующим госорганам Китая: те и другие в оценках своих одинаково тенденциозны, хотя и по разным причинам.

Тем не менее нынешняя общая тенденция значительного увеличения числа христиан в Поднебесной вряд ли является враньем; декларируемые некоторыми источниками от одного до двух с половиной миллионов неофитов в год, возможно, и преувеличение, но чисто визуально процесс налицо: христианские храмы (в том числе очень нередко и новенькие, «с иголочки») часто встречаются в таких отдаленных и диких частях Китая, о которых и подумать в этом ключе казалось странно, а праздники типа Рождества или Пасхи собирают, к примеру, в столичных (пекинских, разумеется) церквах многие тысячи людей… От себя лично могу сообщить, что новообращенные христиане появились даже среди таких моих китайских друзей и знакомых, которые несколько лет назад и Библию-то никогда в жизни не видели.

Что бы это значило и как такое понимать? Откуда столь ревностный интерес к христианству в последние годы? Конечно, любители поносить все, имеющее отношение к социализму, тут же вспомнят о гонениях на религиозное и вообще старорежимное в маоистскую эпоху и о либерализации китайской жизни в эпоху реформ и заявят о некоем «восстановлении», «возрождении»… и будут неправы: даже перед революцией 1949 года в Китае насчитывалось не более двух миллионов христиан. Так что тридцать ли их нынче миллионов или сто двадцать, но китайской буддийской церкви, скажем, о таком количестве неофитов и мечтать не приходится, а ведь буддизм для Поднебесной почти родной…

Из основных причин происходящего можно назвать следующие.

Во-первых, как мы с вами знаем, на идеологии социализма выросли несколько поколений жителей Поднебесной, и многие из них действительно верили и в декларировавшиеся десятилетиями коммунистические идеалы, и в то, что страна идет по пути строительства справедливости и равноправия. То, что нынче видит вокруг себя простой китаец (хотя бы даже и из окна своей новой «хонды»), настолько отличается от этих самых идеалов, что социализм теперь вряд ли можно полагать даже идеологией правящего класса: несколько десятков долларовых миллиардеров в парламенте КНР—это воистину круто для страны, которую многие до сих пор по ошибке называют «коммунистической», а коэффициент Джини значением в сорок семь сотых (2012 г.) не удалось пока что, по крайней мере теоретически, превзойти даже России… и это при том, что восемь лет назад ребята из канцелярии Госсовета Китая с трагическим выражением лица говорили о двадцати шести сотых. То есть в нынешнем Китае можно вкусно есть и покупать новые квартиры и автомобили, но верить в то, во что верили еще каких-то тридцать лет назад, решительно невозможно. И это не смешно, поскольку означает наступление для очень многих состояния «идеологического вакуума»—последствия этого уж нам ли с вами не знать?

Во-вторых, в условиях нынешней бешеной рыночной экономики (если вы полагали, что она в Китае не бешеная и не рыночная, то вы сильно-таки ошибались), невероятно увеличившегося за годы реформ темпа жизни (конечно-конечно, в основном—в городах, рис-то в деревне все так же примерно сажают, так что китайские крестьяне выглядят, в общем, как раз достаточно жизнерадостно), многократно усилившегося, как выражаются сами китайцы, «давления жизни», все более и более ощутимых несправедливости и неравноправия очень многие граждане сносить вышеупомянутый «идеологический вакуум» просто не в состоянии и, соответственно, ищут себе духовные «подпорки». Отсюда же, кстати, и популярность совершенно уж диких сект вроде «Фалуньгун», но это все-таки другая история.

В-третьих (простите уж меня за некоторую примитивизацию), базовые положения христианства значительно проще для восприятия простым человеком, нежели буддийские постулаты или, тем более, даосские теории.

В-четвертых, буддийская церковь (как теоретически возможный конкурент), несмотря на многовековую интегрированность в китайское общество, в настоящее время вполне себе официозна, контролируется властями и отлично с ними сотрудничает (и об этом все хорошо знают); так что сходить в праздник в буддийский монастырь повозжигать благовония и пофоткаться—это нормально, но перспектив духовного утешения в стенах этого самого монастыря простой китаец в общем-то не видит.

В-пятых, следует заметить, что христианская доктрина воздаяния за праведную жизнь, наступающего в общем-то (не будем здесь о довольно скользкой концепции католического чистилища) уже после окончания этого, конкретного земного существования, значительно ближе сердцу прагматичного китайца, нежели, к примеру, перспектива буддийской бесчисленной цепочки перерождений с довольно туманными прогнозами; относительное исключение составляет только экзотичный даже для Китая чань, но последний довольно сложен дл понимания концептуально.

В-шестых, хотя миссионерская деятельность зарубежных церквей в Китае в настоящее время фактически запрещена, но на дворе двадцать первый век, и интернет с его почти безграничными возможностями в Поднебесной широко доступен всем и каждому (да, власти пытаются его контролировать, да, «Ютьюб» и множество других сайтов блокированы, но ищущий всегда обрящет—уж нам ли с вами об этом напоминать?), а агитационных христианских ресурсов в сети, сами понимаете, вагон и маленькая тележка.

В-седьмых, «at last but not at least», христианство ассоциируется у обычного китайца с успешным и благополучным Западом, о котором он (китаец) знает из разнообразных американских и европейских фильмов и имеет в своем мозгу вполне непосредственную ассоциацию с этими самыми успехом и благополучием: не забываем о прагматичности детей Поднебесной как их наиболее важной имманентной характеристике. По этой причине, кстати, отличную перспективу развития в Китае имеют протестантизм и католичество, но отнюдь не православие, как бы ни хотелось этого деятелям РПЦ.

Православных в Китае, по разным оценкам, от десяти до двадцати тысяч человек, причем, вопреки распространенным заблуждениям, проживают они в основном не на северо-востоке страны, в том числе бывших русских городах—Харбине и Даляне (Дальнем), а во Внутренней Монголии и на северо-западе (преимущественно в Синьцзян-Уйгурском автономном районе). Что касается «распространенных заблуждений», то действительно, Дунбэй (Северо-Восток) и, в особенности, Харбин в свое время являлись русским и, следовательно, православным оплотом на Дальнем Востоке; однако времена православия там в основном закончились еще в конце 1930-х годов, когда война и нестабильность заставили большую часть русских эмигрантов откочевать в направлении интернационального Шанхая и далее, уже за пределы Поднебесной. Большинство остававшихся на территории Китая после Второй мировой русских семей покинули эту страну в 1960-е, и к концу прошлого столетия в Харбине доживали свой век лишь несколько десятков русских стариков. Было бы удивительно, если бы на протяжении стольких лет православие не показалось привлекательным определенному количеству китайцев, обратившихся в него. Что ж, в Дунбэе они есть и поныне—их несколько сотен…

Что же до тех русских людей, которые нынче проживают во Внутренней Монголии и на северо-западе Китая, в Синьцзяне, то таких тоже очень, очень мало. Гораздо меньше, чем и так сама по себе небольшая цифра в пятнадцать, кажется, тысяч человек, о которой говорят официальные китайские власти: в «русские» при переписи записывают и таких граждан, которые давно уж окитаились и языком Пушкина и Тургенева владеют в лучшем случае с грехом пополам. Русские Синьцзяна далеко не все православны, но при этом в большинстве своем—просто добрые и хорошие люди с очень непростой судьбой, которым живется не то чтобы плохо и трудно, но достаточно, скажем так, неоднозначно. Наверное, их существование было бы несколько более радостным, если бы на них не было ровным счетом наплевать кучке других наших единоплеменников (в данном случае и сограждан)—сотрудникам официальных представительств РФ в Китае. Кстати, если вы не знали: российское посольство в Китае—самое большое в мире по площади и находится на территории историчнейшей, принадлежавшей некогда Русской духовной миссии в Пекине. Многие обитатели этой территории нынче, в соответствии с высочайше утвержденной модой, публично декларируют себя в качестве православных верующих. Хотя на самом деле это, разумеется, скорее из области курьеза. А о русских в Китае, если позволите, в следующий раз: история это долгая…

Самое забавное в процессе популяризации христианства в Китае—то, что государственная машина в настоящее время в принципе не в состоянии предоставить альтернативный «идеологический костыль» нуждающейся в этом части населения, а вышеперечисленные факторы, «работающие» сейчас, не только не собираются никуда исчезать, но и усиливаются с течением времени. А посему перспективы тотального распространения христианской религии в Китае, в различных ее ипостасях, вполне можно было бы считать, мягко говоря, очень даже приличными. Если бы не «одна, но пламенная страсть» (причем многотысячелетняя) большинства китайцев к золотому тельцу. Для нормального жителя Поднебесной сиюминутное, материальное, шуршащее и вкусно пахнущее типографской краской куда важнее всех духовных умствований и перспектив, вместе взятых,—свечку-то поставит, но в монастырь не пойдет… То есть, как полагают профессиональные религиоведы, перспективная процентная составляющая адептов христианства в общем числе населения Китая все же совсем не бесконечна, а от нынешних и будущих китайских христиан не стоит в основном ожидать особенно высокого уровня религиозного сознания, убежденности и тем более фанатизма.

Знамя Пророка

Ислам живет и процветает на земле Поднебесной многие сотни лет, но… Если под словом «китаец» мы подразумеваем любого гражданина КНР, то почти тридцать миллионов китайцев—мусульмане. Если мы имеем в виду людей собственно китайской (ханьской) национальности, то мусульман среди них—с гулькин писк. Основные адепты ислама в Китае—представители так называемых национальных меньшинств: хуэй (их родной язык—китайский (ханьский), но при этом они являются носителями мусульманской культуры), уйгуры, салары, узбеки, киргизы и некоторые другие. Причем если хуэй присутствуют практически по всей стране (их можно узнать по приметным белым шапочкам), то все остальные относительно сконцентрированы на западе Китая, в первую очередь—в Синьцзяне, а также в провинциях Ганьсу и Цинхай.

Ислам в свое время не получил особого распространения среди китайского (здесь мы, конечно, говорим о национальности, а не о гражданстве) населения ввиду, вероятнее всего, той же причины, что все остальные религии: прагматичность и жизнелюбие (в данном конкретном случае еще и нежная любовь к спиртному и свинине) не позволили китайцам массово возжелать совершать молитву по пять раз в день, стремиться в Мекку и упаковывать своих женщин в черные мешки. Особо радужных перспектив распространения ислама среди собственно китайцев не наблюдается: почему-то эта религия (безусловно, ошибочно) ассоциируется у них не с удивительными небоскребами Дубая и мудрыми суфиями, но с довольно назойливыми террористами, то и дело норовящими устроить очередную борьбу за независимость, а также с уйгурами, распространяющими гашиш в Пекине и Шанхае… По отношению к Синьцзяну, где на настоящий момент действует целых два десятка террористических организаций, первый момент особенно актуален. Хотя автор, безусловно, благодарен неизвестным синьцзянским террористам, вогнавшим грузовик со взрывчаткой в полицейское управление одного синьцзянского же городка рядом с гостиницей, где мы с другом имели счастье проживать: ведь этот акт «борьбы за свободу от китайских оккупантов и врагов ислама» имел место через неделю после нашего благополучного оттуда отъезда… Слава Аллаху!

А вот о некоторых подробностях, связанных с конфуцианством—учением, пусть и не являющимся религией, но оказавшим и продолжающим оказывать изумительное влияние на многие стороны китайского бытия, мы немного поговорим в следующей главе.

Глава 2

О немного пошатнувшихся устоях

Конфуций сказал: «Служа родителям, следует осторожно увещевать их; если замечаешь, что они не слушают, увеличь почтительность, но не оставляй увещеваний; будут удручать тебя, не ропщи».

Конфуций. Суждения и беседы. 4: 18

Немалая часть информации, связанной с Китаем, в нашем с вами восприятии бывает изрядно гипертрофирована. Буддизм?—«Да, да, знаем! Все китайцы буддисты!»… Лекарства?—«Да, да, на острове Хайнань китайские врачи любые болезни лечат!»… Власти проводят некоторую цензуру интернета?—«Слышали! В Китае коммуняки давно все интернет-кафе закрыли!» Ну и так далее. Кстати, большинство «китайских» тем—в основном игрушки для простй публики, журналистов и потребителей их творческих вымыслов (каждый раз читаю очередную сказку в глянцевом журнале и думаю, когда же им надоест врать), блогеров «я-был-в-Пекине-и-Шанхае-в-командировке-боже-мой-о-Китай-страна-двадцать-первого-века!» и «туристических» рекламщиков. Поэтому большинство эротических и не очень фантазий на начальном уровне осознания Китая крутятся преимущественно вокруг одного и того же набора топиков: чай, медицина, весенние пейзажи, фестиваль пионов, Шаолинь, иероглифы, торговая ярмарка в Гуанчжоу и т. п.; да, собственно говоря, и в настоящем тексте мы с вами недалеко от этого комплекта убежали…

Есть игрушки для деток, а есть и забавы для взрослых: одна из самых клевых «погремушек», излюбленных отечественными и западными специалистами (китаеведами или около того),—конфуцианство. В этой обширной области созданы уже тысячи книг и многие десятки тысяч научных (и не очень) статей, а ученые мужи все не унимаются, упорно творя на традиционные («Конфуций и гуманность») и новаторские («Конфуцианское управление бизнесом») темы и темочки, раздувая их масштабы и значимость до поистине вселенских границ.

Причинами неослабевающего трафика на муравьиной тропе китаеведов, религиоведов, культурологов и разномастных «экспертов смешанного профиля» являются отнюдь не только действительные значение и смысл конфуцианской идеологии для старого и современного Китая, которые никто оспаривать не собирается. Нужно понимать, что за многие сотни лет существования в Поднебесной был создан такой океан разнообразных письменных произведений, посвященных такому богатому спектру вопросов мироустройства и человеческого существования, что было бы желание порассуждать на какую-либо тему, а источники, подтверждающие любую, даже самую бредовую, концепцию тут же найдутся. Особенно любят уснащать свою речь словами вроде «основанный на конфуцианстве курс КПК на XVI съезде», «конфуцианская политика китайского правительства в XXI веке» разные крупнокалиберные теоретики геополитики, в последний раз видевшие живого китайца лет этак тридцать назад. Если, услышав эти сакральные фразы, слушатель вдруг взбрыкнет и решит проявить вольнодумие, попросив пояснить степень отношения того или иного факта нынешней китайской жизни к именно конфуцианской идеологии, то его ждет неминуемый ответ в духе: «Ну как вы не понимаете, это же аксиома, бу-бу-бу-бу…»— и дальше неразборчивое недовольное бурчание.

Если вы задались, наконец, вопросом, к чему в самом начале этой главы было упомянуто о гипертрофированности представлений о Китае в нашем с вами сознании, то докладываю. Вот именно к тому. Конфуцианское мироощущение две с половиной тысячи лет играло важную роль в жизни китайцев, но делать из него универсальный фетиш, то есть списывать на него любое бытовое телодвижение наших восточных друзей безусловно не стоило бы, особенно сейчас. Впрочем, ближе к делу. Автор этого текста вряд ли смог бы даже при большом желании потягаться с профессионалами-конфуциеведами в гремении их любимыми погремушками, да и научность, особенно с приставками «гипер» и «квази», у нас с вами здесь и не ночует вообще-то… однако хотелось бы поделиться с уважаемым читателем вот какими околоконфуцианскими наблюдениями и размышлениями.

О сыновней (и дочерней) почтительности

Завещанная Конфуцием и старательно отшлифованная его последователями концепция семейных отношений вместе с ее стержневым понятием «сяо» («сыновняя почтительность») верой и правдой служила китайскому обществу много сотен лет. Поднебесная знала войны, смуты, голод и массовые убийства, унижение от иноземных захватчиков и несправедливое правление коррумпированных правительств, но в «базовой ячейке общества»,— семье—отношения непрерывно регулировались и гармонизировались именно этой концепцией. Внешний мир был жесток—отношения в семье стремились к гармонии. Многократно империя рушилась и сгорала, но всякий раз неизменно возрождалась, подобно фениксу… и не потому ли, что никакие смуты, войны и революции не могли поколебать конфуцианские идеалы семьи в сознании китайца и, следовательно, семья сохраняла стабильность и высокую жизнеспособность вне зависимости от внешних обстоятельств. И становилась опорой и основой строящейся заново государственной пирамиды, росшей и расцветавшей благодаря крепости своих основных единичек, и рушившейся впоследствии из-за пренебрежения правителями конфуцианскими же категориями «и» («справедливость», «долг») и «жэнь» («гуманность»). Но не по вине составляющих «базового элемента», свое дело всегда знавших туго.

Мы с вами помним, что конфуцианская концепция семьи достаточно подробно регламентировала роль и место каждого члена «базовой ячейки», определяла взаимные обязанности родителей и детей, мужа и жены, старших и младших братьев и сестер и т. д. и т. п. (описывать здесь подробности бессмысленно, учитывая бескрайние по высоте горы разнообразной литературы по конфуцианским делам, накопившейся в мире к настоящему моменту). Не будем также забывать о том, что вышеназванная концепция не делегировала никому прав без обязанностей или обязанностей без прав, что благосостояние или временами даже выживание конкретной семьи зависело от той крепости, с которой в менталитете ее членов были «зашиты» конфуцианские алгоритмы поведения. И в том, что касается не далекого Средневековья, а нашего с вами века, немаловажным фактором в блестящем развитии Китая является все та же семейная система отношений, уходящая корнями в глубь веков.

Как только что говорилось, в конфуцианской семейной концепции обязанности родителей и детей были различными, но при этом обоюдонаправленными. И если не вдаваться в детали, то нынешняя китайская семья выглядит вполне себе замечательно: родители вкладывают в своих отпрысков душу и любовь, дети платят им взаимностью—взгляните на счастливые лица взрослых и детей, толпы которых гуляют вместе в выходные в городских парках, запускают воздушных змеев и лакомятся разнообразными вкусностями… А можно ли считать, например, не в полной мере следующими традиции китайских родителей, поголовно готовых разбиться в лепешку ради хорошего образования своих отпрысков с тем, чтобы обеспечить последним достойное будущее? Тут ведь не только исполнение родительского долга, но и традиционное для конфуцианских постулатов высочайшее уважение к учению и знаниям.

«Ну какой же родитель не заботится о будущем своего ребенка?»—резонно заметит читатель. Правильно, теперь представьте себе… себя, если у вас есть дети, или какого-нибудь вашего очень хорошего знакомого или родственника, известного в вашем кругу любовью к отпрыскам. Представили? Теперь аккуратненько умножаем примерно на пять—и получаем родителя китайского. Ясно, о чем речь идет? «Средний» не-китайский человек, если что, на такие жертвы в принципы не способен.

С другой стороны, в том, что касается выросших детей, то «сяо»—сыновняя почтительность— бьет из них как из шланга. И заботятся они о своих стареющих родителях (если позволите, здесь мы с вами сконцентрируемся на материальном и оставим в стороне жертвоприношения предкам и прочие культурно-духовные подробности), и стараются непременно навестить их на выходных, и материально помогают так, что обычный российский пенсионер обзавидовался бы…

…С работой для обычного человека в Поднебесной давно уже не бывало просто и комфортно, благодаря, понятное дело, перенаселенности страны. Если ты не владеешь дефицитной профессией (чтобы овладеть которой, нужно бог знает сколько времени, где и как учиться) или у тебя нет хороших «гуаньси»—связей (о них—в соответствующей главе), то перспективы китайского трудоустройства вовсе не блестящи, мягко говоря. Понятно, что за годы экономических реформ и бурного роста экономики в Китае были созданы сотни миллионов новых рабочих мест, но… и кризисы (из которых Поднебесная выходила с честью, но объясните это простому безработному), и нынешняя реструктуризация приводили и приводят и к массовой потере работы. Нынче и высокая квалификация в некоторых областях может не пригодиться: «белые воротнички» и приличные адвокаты (очень уж их много разелось) вылетают с насиженных мест, как баллистические ракеты, и только хорошие рабочие и техники на фоне развития производств не особенно беспокоятся о будущем.

Куда деваться китайцу или китаянке без хорошего образования и квалификации, без связей и особенных финансовых средств? Как найти работу, чтобы прокормиться самому и прокормить пожилых родителей? Эта проблема, между прочим, касается сотен миллионов деревенских и «околодеревенских» (поверьте, в уездном центре трудовых вакансий для обычного жителя тоже не пруд пруди) жителей—надеюсь, мы с вами помним, что городское население Китая только совсем недавно сравнялось по численности с сельским… Подождите немного, сейчас поймете, к чему это я.

Еще в 1990-е годы вышеупомянутые сотни миллионов хлынули широким потоком из сельской местности, где они считались «избыточной рабочей силой», в города—за лучшей долей для себя и своих семей. Нужно было видеть, какие очереди вчерашних крестьян, а ныне чернорабочих на каком-нибудь строительном объекте выстраивались в день получки к ближайшему почтовому отделению—отправлять денежку домой; что характерно, значительную часть этих толп составляли молодые, явно неженатые парни… Это были времена строительного бума в Поднебесной, так что векторы денежных потоков от темных и необразованных, но свято выполняющих свой семейный долг китайцев к их родителям были визуально очевидны. Теперь подобные очереди я вижу реже, но мигрировавшее в города население никуда оттуда не делось (продолжает прибывать и новое), и вести себя оно продолжает все тем же традиционным образом.

А девушке с девятью классами деревенской неполной средней школы куда деваться? Замуж, говорите, поскольку в Китае диспропорция между мужским и женским населением и практически любая женщина востребована? Отчасти верно, но эта формула как-то не всегда автоматически материально обеспечивает родителей девушки, и… и потоки молодых гражданок текут в города, где и находят свои места в индустрии обслуживания… И что? И та же схема: койко-место в общежитской комнате на восемь человек, работа с утра до вечера (а у кого и с вечера до утра), питание за три копейки в день и отсылание заработанных денег родителям. Систематически и безропотно…

Ну и много вы у нас в России таких детей видели? Вот вам и Конфуций вместе с «сяо», пожалуйста.

Новое время—новые песни

Тем не менее Поднебесная не остается неизменной (кто видел своими глазами, как изменился Китай даже за последние десять лет, ого-го как это подтвердит), и основная ячейка ее общества тоже меняется; и, что самое важное, трансформируются и отношения в этой самой ячейке. Как мы с вами знаем, действующая в Китае с 1980х годов массированная политика контроля рождаемости преуспела в основном в городах; не буду утверждать, что на деревню никакого влияния эти действия властей не оказали, но для сельской семьи иметь несколько детей все же было нормой, а не исключением, несмотря на все рычаги давления, задействованные правительством. Кроме того, мудрая китайская власть, стремясь всеми силами избежать любого социального напряжения, всегда оставляла для «лаобайсин» («простонародья») лазейки, с помощью которых при очень большом желании можно было обойти строгий закон.

Для жителей китайского села, лишенных перспектив какой-либо пенсии до самого недавнего времени, рождение в семье только одного ребенка означало угрозу нищей старости—это понималось народом, осознавалось и властью; в результате китайская деревня, несмотря на развешенные и расклеенные повсюду лозунги «Хайши шэн игэ хао» («А все-таки хорошо родить [только] одного»), несколько поуменьшив обороты размножения, не стала все ж таки однодетной. Тем более что власть, где и когда официально, где и когда не очень, разрешала сельчанам иметь как минимум двоих. Большинство крестьян этим не ограничивалось; говорят, это привело к появлению десятков миллионов «граждан-невидимок», которые не значатся ни в каких данных переписи и учета и о которых властям неизвестно… Это утверждение не совсем точно: как вы себе представляете возможность утаить рождение ребенка от соседей, которым всегда все известно, и местных органов власти, которым всегда все и обо всем доносят (а если, скажем, заместитель старосты живет через два дома, то и доносов особенных не требуется)? Так что «первоначально не зарегистрированных»—да, но «никому не известных»—нет, разумеется. Лозунги же воздействуют на сознание людей, для которых дети—гарантия собственного выживания в будущем, мягко говоря, не совсем уж тотально.

Горожане же попали под «контроль рождаемости» довольно крепко. Не нужно полагать, что за нарушение установки «одна семья—один ребенок» полагается немедленный расстрел на месте (как ни странно, у нас много людей, думающих примерно так): рыночная эпоха—рыночные и средства контроля, городскому жителю было и есть что терять в случае чего—второй ребенок означал выплату штрафов, потерю льгот за первого, много нервотрепки с домкомом (общественники, традиционно активные в Поднебесной, еще совсем недавно были задействованы в исполнении политики контроля рождаемости в первую голову: еще совсем недавно, к примеру, они вполне могли без всяких там лишних стеснений прямо у подъезда поинтересоваться у проживающих там папы или мамы недавно родившегося ребенка, каким способом они—папа и мама, конечно—теперь собираются предохраняться) и грозил на много лет подорвать благополучие и обогащение семьи… Патриотические лозунги и убеждение, штрафы и льготы, кнут и пряник за несколько лет здорово изменили идеологию горожан. Многие стали действительно верить, что один ребенок—это хорошо, здорово и единственно верно. Ниже процитирую краткую выдержку с одного из российских «профессиональных сайтов о Китае», укравшего текст из каких-то китайских официозных агитматериалов (без всяких ссылок на последние, конечно же): «Желательность поздних браков, позднего рождения ребенка, ограничение числа детей с целью обеспечения здоровья и благополучия следующего поколения уже стали общим пониманием китайцев. В молодых семьях одинаково рады мальчику и девочке. Создание счастливой и гармоничной маленькой семьи, научный и цивилизованный образ жизни постепенно становятся общественной нормой. В то же время плановое деторождение позволяет китайским женщинам избавиться от патриархальных традиций многодетности и тяжести домашних забот, а это существенно влияет на повышение общественной роли женщины, уровня здоровья матери и ребенка».

«Так, а… что же плохого в создании „счастливой и гармоничной маленькой семьи“, „научном и цивилизованном образе жизни“?»—резонно спросит читатель. И при чем здесь конфуцианские ценности, о которых мы с вами вроде бы разговариваем? Да ничего, и ни при чем. За исключением того, что счастливая и гармоничная семья в устоявшейся за последние тысячи лет в Китае традиции никогда не была маленькой—это раз. Два—это то, что пропагандируемый и в основном успешно достигнутый все-таки в результате мытьем и катаньем проводимой политики контроля рождаемости[7] «научный и цивилизованный образ жизни» означает, при более внимательном взгляде, настоящую бомбу, заложенную не просто под отдельно взятую семью, а под традиционное (конфуцианское) мировоззрение и мироощущение китайца вообще. Это как?

Это так, что начиная с середины 1980-х годов, когда паровоз «контроля рождаемости» уже прилично разогнался и среднестатистическая городская молодая семья взаправду стала ограничиваться рождением одного ребенка, начали происходить удивительные, невиданные ранее в Поднебесной вещи. Статус ребенка в семье радикально поменялся, став по отношению к родителям и более старшему поколению (дедушкам и бабушкам) из восходящего («снизу вверх») нисходящим («сверху вниз»): чадо принялось рулить в базовой ячейке общества и помыкать теми, кто по отработанной и давным-давно устаканившейся и цементировавшей китайское общество концепции обязан не подчиняться, а осуществлять управление, воспитание и передачу морали и нравственности… Вместо этого основным принципом отношения родителей к детям в одн момент стала вседозволенность. «Раз один—значит, все для него и ему все можно»,—решительно сказала китайская семья…

Вначале все было весело и прикольно. «Маленький император»—ласково называли своих отпрысков родители, бабушки и дедушки, умильно причмокивая губками и позволяя ребенку капризничать, своевольничать, пинать себя и вытворять всякую чушь. Традиционные строгость и требовательность к детям и уважение к взрослым довольно быстро сошли во многих семьях почти на нет.

Я окончательно понял это, когда стал свидетелем сцены в китайском городском автобусе, где рядом со мной ехали ребенок лет шести-семи и его папа, обсуждавшие марки автомобилей за окном. «Смотри, папа, какая БМВ рядом с нами!»—громко сказал мальчик. Отец, присмотревшись, флегматично возразил: «По-моему, это „мерседес“…» Внезапно раздался дикий рев; ребенок грохнулся на пол (благо был не час пик и пространство позволяло) и завопил на весь автобус благим матом: «БМВ! БМВ! БМВ!» Реакция папаши? Побледнев и явно растерявшись, он начал успокаивать сына; последний соблаговолил перестать вопить и рыдать, только когда отец, заикаясь, произнес: «Прости, сынок, это действительно БМВ, я просто не разглядел…»

Детки «восьмидесятых годов выпуска» подросли, выучились и вышли в мир… По моим личным наблюдениям, общению с этой публикой и обсуждению связанного с ней круга проблем с китайцами более старших поколений картина получается нерадостная. Ведь в том, что касается отдельно взятой китайской семьи, то и черт бы с ней: пусть ребенок катается по полу и пинает родителей, в конце концов это их сугубо личное дело. Ан нет. Конфуцианская семейная концепция, возможно, вообще одна из наиболее симпатичных вещей, созданных китайской пресловутой пятитысячелетней культурой: с рождения интегрированный в четкую вертикальную систему семейных взаимных обязательств и прав, нормальный ребенок приобретал такие качества, как настоящее уважение к старшим, трудолюбие, готовность поступиться своими амбициями ради заслуживающих этого интересов окружающих, скромность и достоинство, желание помочь ближнему. Культивировавшиеся веками понятия «чжу жэнь вэй лэ» («получать радость, помогая другим»), «цзэн жэнь мэйгуй, шоу лю юйсян» («кто дарит другому розу, у того на руках остается ее аромат») были идеалами для представителей сотен поколений китайцев. Заметьте, заучивание наизусть конфуцианских текстов для того, чтобы проникнуться принципами этой системы, не требовалось—человек впитывал их почти что с молоком матери… И взаимодействовал с внешним миром, будучи наделенным вышеозначенными приобретенными качествами.

С китайскими «детьми восьмидесятых» общаться порой очень трудно, в особенности если речь идет о деловых вопросах, а не о выпить пива в приятной компании. Основной проблемой, разумеется, являются их тотальный эгоизм, переходящий в идиотизм, и мировоззрение, начинающееся и заканчивающееся огромной буквой «Я». Мне весьма забавным кажется вопрос о том, как эти ребята с большим-большим «Я» в небольшом мозгу будут воспитывать собственных детей. Благодаря «желательности» поздних браков (см. цитату выше) и переходу ее (желательности) в разряд реальности «поколение восьмидесятых» только-только приступило к этому интересному делу, а многие из них еще только примериваются или задумываются о том, как начать примериваться,—для этого возраста идеология, раньше в Китае неслыханная и невиданная. Посмотрим, какой «научный и цивилизованный образ жизни» наступит, когда уйдут старшие поколения со своими «устаревшими» конфуцианскими ценностями, которые, кстати, очень многим заменяли наличие общей культуры (в нашем понимании).

Учение до умопомрачения

Девяностые и двухтысячные особого оптимизма наблюдателю за китайской семьей (если он уважает те, традиционные семейные ценности) придать не могут. Единственное, в чем молодые китайские родители упорны до фанатизма (мы говорим по-прежнему о городских семьях),—так это непомерное принуждение ребенка к учебе. С младших классов ребенок занят этой самой учебой с утра и до позднего вечера, занимаясь в школе, дома, с репетиторами по математике, музыке, иностранным языкам, готовясь к бесконечным тестам и экзаменам, делая нескончаемые уроки, усердно зарабатывая себе сколиоз, близорукость и ожирение. Качество этого самого образования оставляет желать много лучшего, уровень учителей часто находится ниже плинтуса, и прилагаемые к учебе детьми и их родителями поистине титанические усилия отнюдь не формируют таких многосторонне развитых, культурных и образованных людей, как это можно было бы предположить, приняв во внимание количество учебных часов в день или неделю. Хотя это не имеет здесь особого значения, мы ведь не о проблемах образования разговариваем…

Сопротивление ребенка, иногда взбрыкивающего и пытающегося спонтанно бороться за счастливое детство (шансов увидеть которое при нынешнем алгоритме обучения в Китае у него почти нет), подавляется угрозами, физическим насилием, подкупом (игрушки-вкусняшки-деньги…), лестью, апелляцией к тому, что если он (ребенок) будет учиться хуже одноклассников, то произойдет неминуемая потеря «мяньцзы» («лица»)[8]—последний довод, кстати, по-прежнему отлично действует…

Такое впечатление, что нынешние китайские родители находятся в состоянии перманентной истерики, основной смысл которой состоит в том, что «давление жизни возрастает, конкуренция усиливается, нет хорошего образования—в жизни не устроиться, теперь не то что раньше…», требуя от своего отпрыска все новых и новых усилий в учебе. Если бы российских школьников принуждать учиться (не важно как—конфетами, ремнем, новым мобильным телефоном каждый месяц) хоть вполовину так же старательно, лет через десять все Нобелевские премии были бы наши, я полагаю.

Но, дорогой читатель, как говаривал Конфуций, «эр и» («на этом и все»). Во всем остальном, кроме учебы, китайские родители обычно предоставляют ребенку такую вседозволенность, возможность ощущать и открыто демонстрировать такое своеволие и пренебрежение к окружающим, что средняя российская семья с ее относительно либеральными порядками покажется на этом фоне зоной строгого режима. Какие там семейные обязанности, какое уважение к старшим и помощь ближнему, какая забота о родственниках и старание вести себя в обществе по-человечески? То, что позволяют себе нынче китайские дети по отношению к папе и маме, даже в восьмидесятые еще считалось неприличным, а уж раньше и вообще бы было воспринято как психическое расстройство у ребенка.

Если позволите, не буду приводить множество примеров. Однако регулярно наблюдаю, как китайский ребенок не просто капризничает, а фактически «посылает» маму или папу (только что средний палец не показывает), причем спокойно делает это и на публике; а те и пискнуть в ответ обычно не смеют. Кстати, что примечательно: в школе или ином детском коллективе китайские дети ведут себя еще относительно прилично, так что наблюдения за ними вас не поразят, но в семье…

Немного пообщавшись в китайских семьях с их малолетними отпрысками, невольно начинаешь ненавидеть всех детей, включая и своих. Временно, разумеется.

Мир потребления

Разумеется, данная ситуация во многих китайских семьях возникла не только ввиду уменьшения количества детей (как правило, до одной штуки) и посему умиленно-либерального отношения к ним со стороны старших. Ведь упоминавшийся выше «научный и цивилизованный образ жизни», старательно насаждаемый сверху, обозначает, конечно же, не столько «облегчение судьбы женщины от патриархальных традиций и домашних забот», сколько прежде всего постановку во главу угла культа потребления. Престижная работа, квартира, машина, мебель выдвигаются для городской семьи на первый план, постепенно, но быстро вытесняя рождение детей с первого на второй смысловой план. Для многих семей ребенок превращается из безусловной ценности высшей категории в необходимый атрибут «правильного» алгоритма современного существования: нужно, чтобы было, как у все,—это престижно; но не больше одного—это нанесет ущерб процессу потребления; пусть будет нездоров и в семье ведет себя как агрессивный имбецил, но зато выигрывает конкурсы по музыке и экзамены по математике—у нас будет больше «мяньцзы», чем у соседей… Кем может сформироваться и вырасти ребенок, с детства ощущающий себя частью механизма потребления в большей степени, нежели субъектом человеческих отношений?

«В первую очередь работа, доход, карьера, квартира, машина… без этого и семья не семья, и рожать ребенка нельзя; нужно подождать, ведь научный и цивилизованный образ жизни—это позднее рождение единственного ребенка в материально обеспеченной семье…»—так сейчас мыслит множество городской молодежи. Примечательно, что формирование у населения Поднебесной образа «гармоничной семьи» именно как маленькой, зажиточной, способной к «нормальному» потреблению (основной показатель «гармоничности») происходило и происходит под одновременным влиянием двух факторов. Первый—естественный, если так можно выразиться, переход к полностью рыночному обществу с соответствующими моралью и нравственностью; второй—официальная пропаганда потребления как образа жизни, идущая «сверху»… то есть горизонталь и вертикаль.

Ошибкой было бы считать (хотя некоторые и приходят к таким выводам), что «вертикальное» насаждение идеологии приоритета потребления имело целью в первую очередь уменьшение среднего размера семьи и, соответственно, сокращение населения страны,—все несколько сложнее и запутаннее: китайское руководство слишком мудро, чтобы в любом мероприятии (тем более в гипермасштабной кампании) ограничиваться одной-единственной задачей. Но мы не об этом, а о древней и до недавнего времени стабильной, но при этом нынче как-то кое-где очень быстро оказавшейся под сомнением конфуцианской концепции семьи…

Само собой понятно, что речь идет не о полностью завершившейся тотальной трансформации, а о тенденции, хотя и очень значительной и уже принесшей заметные последствия. Во-первых (хотя это и вполне очевидно, давайте отметим еще раз), в разговоре выше мы с вами брали в расчет исключительно ситуацию в городах, оставив за кадром собственно деревню и те районы, которые еще несколько лет назад считались сельскими, а ныне (это распространено) массово приписываются к городской территории: смена прописки еще не означает автоматическую смену менталитета. Разумеется, влияние идеологии общества потребления никак не миновало и китайскую деревню, но… и условия жизни, и ценностные установки людей там все-таки слишком отличаются от городских. Так что говорить о крушении традиционных семейных ценностей еще рано, и выше приводились примеры этого.

Во-вторых, не стоит представлять себе картину таким образом, что абсолютно все городские семьи живут с одними и теми же, пусть и крайне распространенными, принципами и стереотипами и в каждой из них дети растут законченными эгоистами, которые относятся к своим родителям как к некой мебели, а к обществу—как мишени для плевания… Разумеется, многое зависит и от крепости традиций, характеров и убеждений в данной конкретной семье, и от географического положения данного конкретного города, и от его масштабов, и еще много от чего; так что ситуации можно наблюдать вполне себе разные.

И все же процесс идет, ибо и численность населения контролировать надо, и социальную напряженность сглаживать, да и идеология потребления сама по себе кого угодно может затянуть. Однако традиционная конфуцианская концепция семьи чудо как хороша, и не хотелось бы, чтобы через двадцать—тридцать лет к подобной фразе пришлось добавлять слово «была»…

Поскольку древняя китайская традиция весьма одобряет правильное, сбалансированное сочетание «вэнь» («гражданского», «цивильного» начала) и «у» (начала «военного», «воинского»), и даже сам весь из себя философичный и ни разу не спортивный Конфуций не брезговал-таки некоторыми воинственными упражнениями (любил временами поупражняться в стрельбе из лука), то и мы в следующей главе на время перейдем от теории к практике, обратившись к некоторым сторонам китайских боевых искусств.

Глава 3

«Прыгающий тушкан, затаившийся хорек»

Хорошо, если вы посвятите боевым искусствам свою жизнь. Ибо взамен они подарят вам гораздо больше, чем просто жизнь.

Масутацу Ояма

Для начала позвольте произнести миллион раз заезженную банальность: удивительное явление, которое именуется «китайскими боевыми искусствами» (и название это далеко не в полной мере передает суть и глубину означенного феномена),—несомненно, такая же драгоценность, как и традиционная китайская медицина. «Боевые искусства» создавались и отшлифовывались в течение многих веков теми людьми, которые могут по праву называться элитой китайской нации, и вклад их в сокровищницу мировой культуры до сих пор еще отнюдь не достаточно оценен человечеством. Мы с вами уже обращались к данной теме в предыдущей книге[9], но, уважаемый читатель, нельзя объять необъятное—ни в одной отдельно взятой главе, ни в книге, ни в многотомном компендиуме. Позвольте же здесь немного поделиться с вами моими наблюдениями о некоторых особенностях «боевых искусств» Китая в настоящее время, в том числе и кое-какими аспектами, связанными с изучением этих самых искусств россиянами.

«Почему „боевые искусства“, и при этом в кавычках?»—резонно спросит читатель. Почему не воспользоваться всем известным термином «ушу»? Как будто бы это слово в переводе на русский и означает «боевая техника», «техника боя»? Верно, но слишком уж нынче это слово ассоциируется прежде всего со спортом, соревнованиями, медалями и красивыми танцами в цветных костюмах, зачастую с легкими декоративными макетами оружия в руках: к настоящему искусству эти телодвижения имеют не больше отношения, чем пластмассовая моделька танка Т-80 к его реальному стальному прототипу. «Кунфу»? Как мы с вами давно знаем, это название—несколько искаженное китайское слово «гунфу», что обозначает «мастерство» (в смысле владения разнообразными искусствами, в том числе и боевыми, вообще); однако при слове «кунфу» большинство людей прежде всего представляет себе не что иное, как веселенький гонконгский боевик, где шустрые китайцы во главе с няшкой Джеки Чаном бодро машут руками и ногами, отправляют друг друга в нокаут, но через пару мгновений вскакивают и вновь берутся за свое… Этакое вечное «прыг-скок», зимой и летом одним цветом.

Что до кавычек, то, как уже было сказано выше, словосочетание «боевые искусства», к сожалению, более-менее передает смысл и значение только одной стороны тех практик, которые им обозначаются. Мы с вами должны помнить, что до сравнительно недавнего времени (примерно до конца XIX века) умные, практичные, рациональные китайцы не разделяли в своих «искусствах» «внешнее» и «внутреннее», сугубо боевое и чисто оздоровительное[10]; разделение на «вайцзя» (внешние стили) и «нэйцзя» (внутренние стили) произошло, причем во многом весьма номинально, в том числе и в результате взаимодействия китайской культуры с западной. Избегают решительного разделения на «внешнее» и «внутреннее» в процессе собственных тренировок и обучения учеников и нынешние мастера (за исключением, разумеется, «чистых» спортсменов; хотя Китай есть Китай, и редко даже атлет, чья специализация—только и исключительно бои на лэйтае[11], в своей подготовке обходится без хотя бы азов цигуна), совершенно не зацикливающиеся на обязательной классификации той или иной техники по признакам «для реального применения» и «не для реального применения». Но вот европейцам (в том числе и россиянам), которые полагают Китай «загадочным и иррациональным», а себя как раз—умными и практичными, обыкновенно вынь да положь, дай четкое определение: «для боя» или «для здоровья»? «жесткое или мягкое»?

Иными словами, для китайского адепта «боевых искусств», даже несмотря на его, возможно, не особенно высокий культурный и образоватльный уровень, диалектическое единство «внутреннего» и «внешнего», боевого и духовного совершенно естественно и проведение четких границ между ними представляется излишним. Европейский же специалист, даже зачастую посвятивший полжизни изучению «искусств», все никак не может отвлечься наконец от попыток классификации, раскладывания по полочкам и рисования черт и границ. Забавно, что вроде бы все всё понимают, но сделать хотя бы шаг в сторону от привычной «рациональной» идеологии порой бывает трудно…

Светлые перспективы и извилистые тропинки

Прекрасно, что традиции «боевых искусств» в Китае не прервались из-за войн и смут XX века, а ведь именно это столетие (но оно, и только оно, ибо еще в самом его начале даже ихэтуани рубились в основном мечами и копьями) сделало в Поднебесной тотальным применение огнестрельного оружия в разнообразных боестолкновениях. Кстати, не говорит ли нам этот факт о самоценности и самодостаточности феномена «искусств» вне зависимости от применяемости его сугубо боевой составляющей? Разумеется, да. Приятно осознать, что и годы культурной революции, обернувшись трагедией для многих школ и мастеров «боевых искусств», все-таки не смогли прикончить эту удивительную систему, и после относительного затишья 1980-х и отчасти 1990-х годов она снова показалась на свет божий, хотя и не в полной своей изначальной красе.

В последние годы стало понятно, что в Поднебесной действительно сохранились отличные мастера, вполне профессиональные, компетентные и в общем готовые передавать часть своих знаний и умений, причем не только китайским ученикам. И для россиянина, решившего посвятить некий фрагмент своей жизни изучению «боевых искусств» на их древней родине, существует сейчас довольно широкий выбор: можно устроиться в приличную школу и в «околошаолиньской» зоне, и в Чэньцзягоу—родных местах знаменитого тайцзицюань стиля Чэнь, и в традиционной вотчине «даосских» стилей—горах Удан… да и в крупных городах Китая хорошего учителя для себя найти, в принципе, не особенно сложно. Ибо, с одной стороны, прежние запреты на преподавание «боевых искусств» канули в прошлое, с другой—любой стоящий мастер теперь быстро становится известным благодаря интернету и обрастает толпой китайских учеников, слух перекидывается за пределы Китая, и вот уже, глядишь, эта школа открывает даже отдельные группы для иностранцев, да еще и с преподаванием на английском языке. Сервис, однако…

Тем не менее нужно хорошо представлять себе, что только в кино мастер передает все свое искусство любому встречному и поперечному, и вот уж скоро просто панда становится грозной «кунфу-пандой» и все пред ней трепещут и дрожат. В последние годы я с интересом наблюдаю в Китае некоторое количество наших сограждан и значительно большее число западных не-сограждан, мыслящих примерно этими не очень далекими категориями, то есть, в принципе, ждущих несбыточного чуда. Потому что, скажем, шарлатан (таких тоже стало немало, тема-то все более и более денежная) не в состоянии научить ничему хорошему, но и настоящему эксперту делиться всеми своими секретами с рядовыми учениками тоже в общем-то ни к чему…

Да и с нерядовыми, если подумать, тоже. Традиционная линия передачи мастерства в рамках китайской школы нисходит от отца к сыну (с незначительным количеством исключений, в основном—в случаях отсутствия или гибели детей мужского пола), а нарушение обычаев просто так, ни за-ради чего… противоречит китайской прагматичности. Существует предрассудок, что, дескать, китайские учителя «боевых искусств» специально обманывают иностранцев, исправно взимая с последних денежки за обучение, а сами передают истинные секреты только своим соотечественникам. При всем том, что мы с вами знаем об общем отношении китайцев к не-китайцам, это не очень верное рассуждение. В общем-то, по моим наблюдениям, все ученики находятся в системе «учитель—обучаемый» примерно в одинаковом положении, другое дело, что китайский адепт имеет как минимум два преимущества перед иностранцем. Первое—это, разумеется, китайский язык, который иностранцу ох как нелегко освоить до такой степени, чтобы понимать даже не особо тонкие нюансы своего обучения без перевода. Второе—возможность жить в Китае всю жизнь (родина, как-никак), постепенно втираясь к учителю в доверие, обхаживая его регулярно и постепенно выведывая новые и новые компоненты мастерства (ясно, что у иностранца, решись он даже вдруг провести в Поднебесной несколько лет, подобные возможности гораздо скромнее).

Уже несколько лет наблюдаю за жизнью одной весьма приличной и нынче известной в Китае, Европе и России школой «боевых искусств», в которой тренируются многие сотни человек, а на день рождения учителя его бывшие ученики слетаются со всей Поднебесной и из-за границы ТЫСЯЧАМИ, и для поздравительных пиршеств на три дня арендуется большой ресторан, где гости все время сменяют друг друга… Много лет усердный адепт тренируется и стремится попасть в особую, «элитную» группу, куда наставник зачисляет только настоящие «сливки» своей школы, но… попав туда, вскоре обнаруживает, что сын учителя занимается отдельно… и никогда, никогда никому не узнать, что же за тайны передаются от отца к сыну за закрытыми дверями.

Ну, насчет никогда—это я немного преувеличил. Нет ничего, что нельзя было бы в конце концов узнать при большом желании. Но раскрыть вам эту тайну (причем за просто так) я не имею права: «Но йог велел хранить секрет, вот…» (В. С. Высоцкий). А подсказку желающим дать вполне могу: если вы читали замечательный роман Сергея Лукьяненко «Последний дозор», то наверняка помните, что именно подразумевал переход с шестого на седьмой, последний слой сумрака. Очень похоже. Если же «боевые искусства» вас интересуют не очень, то и вовсе замечательно—обойдетесь без ломания мозгов в раздумьях…

Однако и бог бы с ними, с этими передаваемыми из поколения в поколение секретами, казалось бы, и без них в Китае для заморского поклонника «боевых искусств» просто райская жизнь: все настоящее, аутентичное, китайское… учись не хочу! Ладно там секреты, нам бы базовой техникой хоть овладеть… Так и поступает… уважаемое мной меньшинство, а большинство все делает совсем не так. Удивлены? А уж я-то как поражаюсь в последние годы, наблюдая «лаоваев»[12], постигающих китайскую мудрость. Как оказалось, немалое количество зарубежных адептов (и россиян, и прочих граждан СНГ среди них полным-полно) приезжают тренироваться в Поднебесную для того, чтобы получить «корочки» (диплом, сертификат, грамоту участника), подтверждающие, что «Великий и Ужасный» (то бишь главный мастер школы) разрешает им преподавать данный стиль в своей стране самостоятельно, а то и назначает их своими полномочными представителями там.

В результате нередко случается так, что заморский ученичок (часто имеющий, впрочем, некую базу в виде изучавшегося им когда-то карате или сугубо доморощенного «ушу»), протренировавшись в Поднебесной «с нуля» пару недель, получает из рук «гранд-мастера» желанное удостоверение, статус официального члена школы, после чего отбывает восвояси, открывая впоследствии на родине новый клуб или группу по изучению данного стиля. Дальше, правда, порой дает себе труд приезжать в Китай снова и снова (примерно на неделю пару раз в год) для «повышения квалификации» и получения новых справок и дипломов. Все остальное время он успешно промывает мозг уже своим ученикам в своем родном городе, а те валят к нему толпами (как же, настоящий сертифицированный носитель аутентичного «боевого искусства», а не хвост собачий)[13]

Зачем это все нужно китайскому мастеру (тем более если он действительно мастер, а не шарлатан, и у него полно нормальных, в основном китайских, учеников, и денег, между прочим, полные карманы, и банковская ячейка в придачу)? Ну, для некоторых, вне зависимости от степени их реального мастерства, любой бизнес—это бизнес, а для правильного китайца, хоть он пятьдесят раз патриарх стиля «Зеленый Журавль», бизнес все ж таки лишним не бывает. Для других же обзавестись подобныи учениками—способ распространить славу и репутацию своего стиля (школы, клуба) в другой стране: кого-то подгоняет тщеславие (еще одна абсолютно характерная для китайца черта), а кто-то (самый прекраснодушный) мыслит категориями «от корявого—к правильному» и «лучше плохо ехать, чем хорошо стоять»… Да и усиленно вбиваемая последние тридцать лет правительством КНР в сознание своих граждан универсальная концепция «фачжань» тоже играет роль[14].

А зачем это нужно «двухнедельному» заморскому ученику? Сейчас всех таких субъектов запишете в жадные аферисты? Не торопитесь: да, жулики среди них встречаются, но не так часто, как можно бы было предположить. Много и таких, для кого доходы от преподавания если не на десятом, то уж точно и не на первом месте. «Ага,—скажете вы,— и с этими дело ясно!»—и запоете чудесную песенку Окуджавы: «Антон Палыч Чехов однажды заметил, что умный любит учиться, а дурак учить…» Это ж они самоутверждаются так, вот и лезут со своими крошечными убогими знаниями в учителя! Опять же не стоит спешить с выводами: среди этих коряво двигающихся личностей, безуспешно пытающихся копировать только месяц назад увиденную технику да еще и объяснить ее теперь уже своим ученикам,—немало хороших, добрых и культурных людей. Которых даже у меня, склонного к мизантропии, не поднимается рука зачислить в категорию самоутверждающихся дураков. Вот и остается иногда только изумленно выпучить глаза, как доктор Ватсон, вопрошающий о чем-то Холмса в незабвенном советском фильме: «Но, ч-ч-черт возьми, зачем?!»

Но немало, немало около «боевых искусств» крутится и самых настоящих жуликов, причем по обе стороны границы. Позвольте рассказать вам одну забавную, но при этом поучительную историю…

Подлинная история Чжао Цзяньго[15], или Наглость—второе счастье

В одном царстве, в некотором государстве… маленькому мальчику по имени Чжао Цзяньго не повезло по жизни. Причем несколько раз. Во-первых, родился он в жуткой дыре, где-то в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, где коренные жители до мозга костей ненавидят китайцев, не без основания считая последних оккупантами, и при первой удобной возможности начинают их немножко резать. Во-вторых, благодаря своим не очень-то великим способностям к учебе Чжао два раза оставался на второй год в пятом классе и один раз—в шестом (и это, заметьте, несмотря на общую убогость сельской школы, где ему довелось учиться); получить аттестат о среднем образовании бедному мальчику удалось только за взятку, на которую его родителям пришлось занимать деньги у всех родственников и соседей. К моменту окончания школы Чжао считался низкорослым даже для китайца—что-то чуть выше полутора метров—и страшным настолько, что ему поспешно уступали дорогу даже наглые соседские бараны.

Дальше началась, как водится, полоса везения. Возникший из небытия давно уж позабытый в семье дядя мальчика вдруг оказался… нет, не партийной «шишкой» и не наркобароном из провинции Юньнань (где, как известно, располагается часть знаменитого «Золотого треугольника»), а всего лишь заместителем декана факультета физкультуры университета в городе Н. Но для юного Чжао это было не просто удачей, а настоящим даром Неба, и физкультура в качестве основного предмета показалась ему истинным наслаждением после школьных физики и геометрии. Правда, были еще и другие предметы, но с помощью доброго дяди все вопросы решались ко всеобщему удовольствию…

О, чудо! Ввиду на глазах улучшающихся отношений между Китаем и Россией на факультет пришла разнарядка с двумя местами на стажировку в «побратимском» вузе российского города В., одно из которых дядя Чжао Цзяньго немедленно «прихватизировал» для родного племянничка. Отправляясь через несколько месяцев в Россию, Чжао был просто-таки вне себя от радости. Возможно, в душе он предчувствовал свой звездный час…

Несмотря на невеликий рост и внешность очень маленькой модели тиранозавра, Чжао был неплохо одарен в плане способностей копировать движения других людей: еще в седьмом классе, когда в его деревню наконец провели электричество и у соседей появился первый телевизор, мальчик увидел в нем знаменитого Майкла Джексона и так похоже повторил его танец, что одноклассники не били его потом целую неделю. Более того, несмотря на исключительную тупость к учебе Чжао был весьма наблюдателен и смышлен в житейском плане. И быстро заметил, что его новые русские друзья (на дворе стояли 90-е), насмотревшись видео с Брюсом Ли и Джеки Чаном, почему-то воспринимают каждого попавшего в Россию китайца как непременного носителя традиций «кунГ-фу» (тогда это произносилось непременно с буквой «г» посередине). И легковерны к любому вранью о Китае донельзя. «Ну что ж,—решил Чжао,—не виноватая я, он сам пришел…» И работа закипела.

Несколько месяцев, оставаясь в своей общежитской комнатушке наедине с «видиком» и телевизором, он упорно, раз за разом, просматривал пресловутые «кунГ-фу»-фильмы, старательно повторяя движения главных героев и запоминая их (как я уже говорил, динамическая память у парня была просто обалденная); все это время, находясь в компании русских приятелей и выслушивая просьбы типа: «Ну ты ж китаец, покажи же нам кунГ-фу»,—только скромно отнекивался и опускал глазки… Когда через полгода Чжао наконец согласился на очередные уговоры и показал то, о чем его просили, все вокруг восторженно ахнули. А Чжао «признался» своему окружению, что на самом деле он аж трехкратный чемпион Китая, но просто стеснялся об этом сказать…

И жизнь немедленно удалась. Чжао организовали его собственный клуб «кунГ-фу» имени Чжао Цзяньго, его повсюду стали сопровождать ученики, для пущей важности изображавшие телохранителей, а хитрый парень обучал толпы влюбленных в него адептов той «секретной технике», которую продолжал шлифовать по постановочным боям гонконгского кино, взимая за возможность тренироваться у «настоящего китайского чемпиона» такие деньги, что все местные тренеры дружно поперхнулись от зависти… «Боже мой, работает, прямо как в кино!»—сказали местные киношники и пригласили Чжао сниматься в сериалах про бандитов, полицейских и драки… Да, именно в результате такого круговорота дерьма в природе иногда и рождаются звезды! Подражая своему кумиру Джеки Чану, Чжао уже в качестве местечковой звезды посещал все праздники общества российско-китайской дружбы (в городе В. имелось и такое), где, одевшись в серебристый спортивный костюм (детская мечта парня из дикого Синьцзяна), услаждал слух собравшихся довольно фальшивым завыванием китайских песен о любви под караоке…

Карьера кумира легковерного российского населения, великого тренера, киноартиста и певца радовала Чжао, но на горизонте, хотя и в пока туманной перспективе, замаячило возвращение в родной Китай. Ну что ж, наш гений «кунГ-фу» был к этому моменту человеком небедным и давно уже понял, что в России все покупается и продается, были бы средства. И обзавелся дипломом кандидата наук в области физкультуры… И теперь, когда Чжао приезжал на родину утаптывать почву на будущее в университет города Н., для своих бывших учителей он был «доктором наук»[16] и, как следовало из содержания его визиток, «профессором», «тренером национальной сборной России», «почетным советником чего-то там» и так далее. Что характерно, за десять лет жизни в городе В. Чжао овладел русским языком только на уровне «моя твоя понимай нет», но это никоим образом не помешало его развитию как «мастера кунГ-фу» и научного светила. А развитие, как говаривал великий Дэн Сяопин, единственный твердый аргумент (см. выше).

Образование, как базовая конфуцианская ценность, всегда высоко ценилась китайским обществом. Образование, полученное за границей, до сих пор продолжает котироваться в Китае выше, нежели местное. Лица, возвращавшиеся из-за границы с докторской (по западным и китайским понятиям, конечно) степенью, еще несколько лет назад могли рассчитывать на всевозможные милости и приятности со стороны официальных властей, а уж если добавить сюда немног связей и море приобретенной в России наглости…

Но боюсь, вы уже устали… Короче говоря, нынче Чжао Цзяньго—декан факультета в университете китайского города Н., уважаемый человек и даже депутат местного собрания народных представителей. Правда, «чемпионом Китая» он себя на родине не величает: местная спортивная общественность не поймет…

Брюс Ли: жизнь после смерти

Совсем недавно очередной организатор очередной телепрограммы о Китае, которому, как всегда, срочно понадобился консультант по освещаемой теме, получив обещание помощи и поддержки, тут же озадачил автора этого текста списком вопросов, готовившихся для предполагаемого интервью. Самым умным вопросом из перечня был: «Что вы можете рассказать о современном Китае?», все остальные заставили меня немного повздыхать о продолжающейся и даже, показалось мне, крепнущей дремучести наших сограждан (и не самых при этом диких, скажем так) в отношении Востока в частности и базового мировосприятия вообще. Вопрос же: «Кто убил Брюса Ли?» (эту телепередачу вы, возможно, еще увидите) вызвал у меня целый набор разнообразных эмоций…

Конечно, сначала мне стало немного весело: оказалось, некоторые товарищи из телевизора считают меня в вопросах деталей биографии этого великого человека более компетентным, чем членов его семьи и коронеров со следователями, изучавших обстоятельства его смерти. Потом, признаюсь, на глаза навернулась слеза ностальгии: вспомнился первый курс университета, когда на занятия я ходил исключительно со значком с портретом Брюса на груди (за что окружающие не без некоторого основания подозревали меня в легком психическом расстройстве), а в перерывах между этими самыми занятиями—к примеру, между историографией и источниковедением Китая и древнекитайским (была такая большая перемена аж больше часа—в обеденное время),—мы с единомышленниками отрабатывали в полутемном зале спорткафедры комплексы стиля «винчунь»… ну просто полное погружение в «лингвоэтнокультуру» изучаемой страны…

Отсмеявшись и отгрустив, я задумался, что же ответить на этот идиотский вопрос. Что непобедимого Брюса Ли убила аллергия на лекарства (чистая правда)? Во-первых, аудитория (вместе с ведущими) явно настроена на рассуждения не про аллергию, а про участие в деле «китайских „триад“», таинственных дедушек—мастеров искусства «отсроченной смерти», или уж на худой конец про затяжную наркоманию, сгубившую знаменитого бойца и артиста.

Вероятно, в качестве возможных вариантов журналисты и публика так же благосклонно приняли бы гипотезы о пиратах Тихого океана, происках КГБ или кознях злобных инопланетян… Однако, поскольку за излюбленным широким телезрителем таинственным бредом—это не ко мне, намечалось возникновение серьезной проблемы…

По некотором размышлении я решил воспользоваться «виртуальным винчунь», несколько изменив предлагаемую траекторию рассуждений о смерти Мастера и сделав ее менее бестолковой. «Господа,—так я решил начать свою речь,—с момента гибели великого Брюса Ли прошло уже сорок лет; даже если причиной его гибели была и не аллергия на лекарства, то нынче все равно правды не доищешься… Что нам зря терять время? Давайте лучше задумаемся, кому была выгодна смерть Брюса…»

Для начала давайте вспомним, что преподавание «боевых искусств» в Китае уже много сотен лет имеет коммерческую сторону; то есть ученик, поступающий в школу к известному (или не очень) мастеру, как правило, обучался не задаром. Иногда не просто не задаром, а за очень хорошие деньги. И именно плата за обучение часто представляла собой основной доход мастера.

Однако из данного правила существовало и множество исключений: например, изучение «боевых искусств» в монастырских стенах финансовую подоплеку исключало как таковую; отшельник-даос мог (да и, по сути дела, был должен) обучать своих последователей отнюдь не ради денег, а ради общего процесса движения по принципам дао. Легенды тайных обществ Китая, которые мне приходилось просматривать и которые являлись частью «уставных документов» этих самых обществ, повествуют о том, как «сокровенное знание» (включая секреты «боевых искусств») передавалось, скажем, от первого патриарха школы к его последователю: и здесь никакого намека на деньги обнаружить не удавалось…

В уже вполне светских китайских школах рукопашного боя XX века (до революции 1949 года) верные и способные ученики зачастую тренировались бесплатно, иногда со временем становясь кем-то вроде членов семьи своего учителя. Наконец, и в современном Китае нетрудно найти в каком-нибудь парке группу любителей, занимающихся, к примеру, тайцзицюань или цигун, которых бесплатно обучает вполне приличный пожилой инструктор (такой же любитель), и присоединиться к ним.

Иными словами, в практичном и испокон веку отлично «заточенном» под коммерцию китайском обществе «боевые искусства» далеко не всегда являлись частью товарно-денежных отношений; очень часто, если позволяли обстоятельства, искусство существовало просто ради искусства или в рамках религиозной практики. Если же между учеником и учителем (школой) и существовало финансовое взаимодействие, то верность, усердие, способности и благородство находились в ценностной системе координат все-таки выше денег. Кстати, известная легенда говорит, что и сам Брюс Ли тренировался у своего первого учителя совершенно бесплатно, предложив ему своеобразный бартер: занятия танцем ча-ча-ча (Брюс был прекрасным танцором) в обмен на уроки «боевых искусств»… и это, на минуточку, в Гонконге, где, как принято представлять, и ворона бесплатно не каркнет.

Когда во второй половине XX века «боевые искусства» получили массовое распространение на Западе, немедленно произошла их тотальная коммерциализация; древнее мастерство из возвышенной жизненной философии (в том числе) превратилось в обычный товар, который можно купить и продать. Моральные качества учеников и учителей, стремление к самосовершенствованию ради высоких принципов, а не с целью «научиться за десять секунд посылать любого противника в нокаут» (подобные предложения можно встретить сейчас где угодно, хоть в Америке, хоть в России), верность и честь—большая часть этих понятий была быстро и благополучно принесена в жертву мамоне. Западный мир оказался на самом деле намного более практичным, чем «практичный» китайский, и не в пример менее духовным…

Кроме того, адаптация «боевых искусств» в западном мире привела к таким последствиям: во-первых, разнообразные стили и школы расплодились (и продолжают это делать), как кролики, которым никто не мешает, во-вторых, каждый и каждая из них стремится к обособленности и, как правило, противопоставляет себя остальным. Неудивительно, ведь все они представляют собой большие и не очень, а то и совсем маленькие «пирамиды», которые конкурируют друг с другом из-за клиента (платежеспособного ученика) и не интересуются в конечном счете ничем, кроме денег.

И если в старом Китае мастер, создав свою школу и обучая адептов на коммерческой основе, по сути дела, не «торговал» неким продуктом в виде стиля (бренда), а передавал ученикам свое личное умение и навыки и должен был быть готов в любой момент на деле доказать желающим свои личные высокие профессиональные качества, то на Западе «боевые искусства» довольно быстро и очень успешно «обезличились». Отличная идея для недоучки и посредственности—возможность интегрироваться в «пирамиду», прикрыться знаменем разрекламированного бренда и либо зарабатывать с его помощью на жизнь и разнообразные удовольствия, либо тешить свое самолюбие, став «учителем» и наставляя других. Не могу не заметить, пусть здесь и немного не к месту, что моральные и нравственные качества адепта (будь то ученик или инструктор) в формате «пирамиды» и вообще потеряли всяческое значение…

Кстати, не стоит ли вспомнить о том, чем именно в первую очередь владельцы и совладельцы «пирамиды» привлекают клиентов, в том числе и переманивая их из конкурирующих структур? Конечно, рекламой и постоянным самопозиционированием в качестве лучших: «Мы традиционные, они (конкуренты)—жалкие спортсмены, ничего не смыслящие в традициях», «ы—крутые бойцы, они—лузеры и хилятики, поэтому на спорт у них не хватает здоровья», «Мы—последователи дзена и приведем вас к просветлению, они—ни черта в дзене не смыслят», «Мы умеем по-настоящему биться до крови, а эти эзотерики только разговоры разговаривают…» И так далее и тому подобное.

Может, и неплохо было бы, если бы все эти споры вели большие мастера, каждый из которых может показать конкурентам, что именно он—самый сильный, быстрый и умелый, но… не для этого построены «пирамиды»: функции последних—выкачивать деньги и прикрывать недоучек и бездарностей авторитетом и репутацией бренда, а также портретами великих «мастеров-основателей», давно почивших в бозе. Ну, а если некоему стилю или конгломерации стилей удается получить признание (и финансирование) со стороны организаций официальных, то «пирамида» начинает кормить еще и армию чинуш, присасывающихся к «руководящим органам» данной конкретной «федерации» или «ассоциации».

Приоритет денег привел к постепенному вырождению искусства. Замыкание в рамках одного, пусть даже «самого истинного», «самого традиционного» и «самого боевого» стиля ведет в единственно возможном направлении—к застою и деградации. Кажется, нет ничего банальнее и проще этих фраз, но если внимательно посмотреть на то, как нынче обстоят дела в мире «боевых искусств», то просто оторопь берет: меньшинство двигается по пути совершенствования, большинство—по пути интегрирования в «пирамиду», замыкаясь в рамках бренда и успешно хороня там свои энергию и страсть…

Скажут: но ведь и сам Брюс Ли не обучал своих последователей бесплатно! Наоборот, цены на занятия у него были порой просто баснословны! Верно. Но, даже если не брать в расчет то, что Брюс жил и работал в основном в США, а «с волками жить—по волчьи выть», он-то как раз действовал в полном соответствии с традиционным принципом китайских «боевых искусств», взимая плату за передачу ученикам своих личных знаний и мастерства, приобретенных собственным трудом и размышлениями, а не торгуя готовым «брендовым продуктом», созданным кем-то другим.

Хорошо, ну а как же стиль джиткундо, созданный и пропагандировавшийся Брюсом? Это ли не была очередная «пирамида», просто с живым талантливым мастером в качестве владельца? О нет, джиткундо—это не стиль, это настоящая бомба, заложенная под все существовавшие, существующие и будущие «пирамиды». Миллион раз повторял он своим ученикам: «Джиткундо—это не стиль, это идеология. Это стиль без стиля, это отрицание рамок и барьеров», «Хорошо все, что эффективно», и даже почти марксистское: «Практика—критерий истины…» После трагической гибели Брюса судьба его детища очень показательна. Представители того самого туповатого и косного большинства немедленно превратили своего бывшего учителя в идола, а за его «подлинный стиль» стали выдавать набор характерных для Брюса технических приемов… появилась еще одна небольшая «пирамидка»—кормушка для группки людишек.

Но для представителей того меньшинства, которое отличается открытым умом, самостоятельным мышлением и отсутствием желания непременно залезть в стадо себе подобных, смысл того, что сделал Брюс Ли, переоценить сложно. Для последователя «боевых искусств», который двигается по пути совершенствования, исключительно важным было, есть и будет то, что отрицание стилевых ограничений, слепого преклонения перед «забронзовевшими» авторитетами и в более широком смысле—десакрализация самого феномена «боевых искусств» ради свободного развития личности исходили именно от этого великого мастера, всегда доказывавшего правоту своих теорий на самой что ни на есть практике. Ну а для тех, кто привык и любит существовать в системе «пирамид», стилей и федераций, кормиться и самоутверждаться за счет этой системы, а не благодаря своим личным мастерству и мудрости, лучше было бы, чтобы Маленький Дракон с его идеями вообще никогда не появлялся на свет.

В заключение для поклонников конспирологии: да, если бы любители загонять народ в рамки стилей и федераций вовремя оценили революционное значение идей Брюса, то они бы с удовольствием скинулись и наняли для него снайпера. Чтобы клиентов не отбивал от стада. Кстати, кто знает, до каких высот поднялся бы этот изумительнейший мастер, если бы не его ранняя смерть; возможно, нынешним «разводилам» от «внутренних стилей боевых искусств» всех национальностей пришлось бы злобно кусать локти, наблюдая отток из своих школ тех учеников, которые ценят эффективность и свободное развитие, не стесненное условными барьерами, придуманными кем-то до тебя. Так что вполне уместна была бы легенда о «главарях „триад“», они же мастера и владельцы традиционных школ «боевых искусств», собравшихся на тайную сходку и порешивших разделаться с молодым бунтарем, нарушителем статус-кво и будущим великим реформатором», ну и так далее… В духе «давайте поскорей отомстим за пошатнувшиеся традиции, поруганное кунфу и особенно за потерянные деньги…»

Если без шуток, то, как уже и говорилось в начале этого раздела, об истинных причинах смерти Брюса Ли (если они и простирались за пределы не выявлявшейся у него ранее безобразной аллергии на лекарства) теперь не дознаешься. Да и нужно ли это? Важно другое—звезда Маленького Дракона, этого изумительного представителя китайской нации, по-прежнему освещает путь в «боевых искусствах» всех стран и направлений думающему и свободному человеку. А также иногда здорово портит настроение и бизнес консерваторам, жуликам и бездарям…

Однако переместимся от физических упражнений за стол, ибо кто плохо ест—хорошо драться не может, как любят говорить в Шаолиньском монастыре и его окрестностях…

Глава 4

Снова за столом

Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность.

А. С. Пушкин. Гастрономические сентенции

Для множества людей по всему миру Китай и его культура ассоциируется, как это ни странно, не с Конфуцием, даосскими мудрецами или Великой стеной, но в первую очередь с китайской кухней. Ну что ж, как говорит древняя китайская мудрость, «минь и ши вэй тянь», что в несколько вольном переводе означает «жизнь народа—в еде». Загвоздка лишь в том, что для самих наших восточных соседей и для посетителей китайских ресторанов за границей (особенно в России) словосочетание «китайская кухня» обозначает все-таки несколько разные вещи. Все дело, как вы вполне можете догадаться, в аутентичности…

О слегка печальных российских реалиях

Невооруженным глазом заметно, что российских граждан, полюбивших прелести китайской кухни, с каждым днем становится все больше и больше: сказываются нынешнее обилие соответствующих закусочных и ресторанов, по крайней мере в крупных российских городах, плюс относительно гуманные цены. Народ охотно заходит в ближайший китайский ресторанчик как в обеденный перерыв, съесть сомнительный, но при этом дешевый бизнес-ланч, так и в выходные—отпраздновать чей-нибудь день рождения, а то и свадьбу. На кухнях сбиваются с ног от обилия заказов, клиенты радостно осваивают науку применения палочек для еды, хозяева ресторанов довольно потирают руки… в общем, все счастливы.

Что при этом всеобщем благоденствии нужно помнить? С одной стороны, хороший китайский повар—почти как врач китайской медицины или тренер по тайцзицюань: у себя на родине ценится высоко, оклад имеет приличный, сам любит комфортные условия своей родины, иностранными языками не владеет… то есть ловить счастье на холодную чужбину от своей родимой-любимой семьи не поедет и будет тысячу раз прав. Исключение составляют профессионалы, приглашаемые малочисленными и дорогими элитными ресторанами, и готовят они там в основном не классику китайской кухни, а разнообразный «фьюжн», то есть творчески фантазируют на тему кулинарии Востока (обычно есть их творения вполне можно, но к изначальному оригиналу они имеют мало отношения, на то и фантазия, собственно).

С другой стороны, почти любой китаец мужского пола обычно более или менее актино готовит у себя дома и вполне в состоянии состряпать с десяток относительно съедобных кушаний. Это к чему сказано? К тому, что большинство известных мне в России поваров «китайских» ресторанов у себя на родине занимались совершенно другими делами и к поварскому делу отношения не имели… да и на основной работе не особенно преуспели, посему и потянулись за границу за заработком. Улавливаете логику? На родине их подпускали к плите только на семейной кухне, и то частенько под контролем, в Америке и Европе подобных ребят уже пруд пруди—китайских ресторанов на всех неудачников не хватит, а Россия… страна большая и доверчивая: если уж узбеки и таджики с повязками японских камикадзе на головах готовят «суши»[17] (особенно весело смотреть на них, когда они повязывают заветную тряпочку, перевернув иероглифы вверх ногами), а публика одобрительно кивает и с аппетитом поедает эту стряпню, то каждый гость из Китая—непременно мастер ушу, или врач, или на худой конец отличный профессиональный повар…

Получается, что в России в «китайских» ресторанах поварами работает армия дилетантов-неудачников? Именно так, уважаемый читатель. Жуть? Нисколько! Во-первых, многие из них за несколько месяцев практики так набивают руку, что начинают готовить уже не совсем несъедобно; во-вторых (и это самое интересное), выходящие с их сковородок кушанья вполне-таки себе удовлетворяют средне-невзыскательного клиента, никогда не пробовавшего еды из настоящего китайского ресторана. Более того, как ни парадоксально, многие наши соотечественники, бывавшие в Китае и пробовавшие тамошнюю аутентичную кухню, предпочитают «китайские» блюда как раз в «нашенском» исполнении.

Но если разобраться, то никаких загадок и парадоксов здесь нет. Получается вот что: повар-дилетант обычно весьма далек от соображений аутентичности искусства и «классичности» рецепта и легко готов в угоду вкусам едока извратить любую технологию—например, сделать классическое блюдо «гунбао цзицзин» (основные ингредиенты—курица и арахис) совершенно не острым (а это примерно то же самое, что сварить борщ без свеклы и сделать его приторно-сладким… вы такой есть будете?). Недостает нужных специй, которые продаются только в Китае, а заказывать через специальную фирму—дорого и лень? Не беда, «лаовай» съест и так. Кстати, мясо в хорошем магазине дорогое? Ничего, прикупим где-нибудь подешевле… Если короче, то, посещая китайский ресторан в России, нужно помнить, что едите вы не классическую пищу Поднебесной, а восточные блюда с российской спецификой. А если вдруг что-то показалось не очень свежим… ну так и бизнес-ланч зато был дешев, так что нечего и жаловаться. Резюмируем: ничего, что вкус не такой, как должен быть, зато не остро, недорого и экзотично опять же (антураж там, палочки и все такое прочее).

У меня лично сложилось впечатление, что многие повара здешних китайских ресторанов учились готовить, возможно, уже в России: даже верный, казалось бы, метод типа зайти к приятелю-«лаобаню»[18] китайского ресторана и попросить: «Скажи повару, чтоб для меня сделал, как для китайца»— срабатывает не всегда, и на столе зачем-то появляется все та же пресная безвкусная белиберда, которую россияне зовут «китайской кухней». Привычка, однако,—вторая натура, перебороть ее трудно (да и зачем, основной же публике нравится). Справедливости ради нужно отметить, что китайские рестораны с аутентичной кухней в России водятся, но в очень небольшом количестве—это обыкновенно те заведения, где предпочитают тусоваться сами «местные» китайцы. Короче, места надо знать. Да еще и добраться до них…

Китайские трапезы, порою неожиданные

Давайте уж наконец перейдем к собственно китайским реалиям и погрузимся в атмосферу застолья в Поднебесной. Хотя китайская кухня бесконечно разнообразна, делится на несколько больших направлений и практически в каждой провинции присутствует свой индивидуальный стиль приготовления пищи, но, как ни парадоксально, практически только от вас зависит, будет ли вам вкусно за китайским столом, какие впечатления оставит у вас ваш первый обед (ужин) в Китае, примете ли вы всей душой китайскую кулинарию и станете ли в будущем стремиться к расширению ваших знаний о ней.

Если исходить из реальности, то мне знакомы люди, на дух не переносящие аутентичную китайскую стряпню (но при этом в принципе не враждебные к идее отведать в «китайском» ресторане Москвы или, скажем, Екатеринбурга адаптированных под вкус россиянина блюд). Приезжая в Китай, они всеми силами стремятся избежать трапезы в китайской закусочной, причем для этого готовы отправиться даже в «Пиццу-хат» или «Макдональдс», которые в России обходят за тридевять земель; разумеется, эти несчастные внушают мне чувство жалости и сочувствия, ибо, по всей видимости, никогда не откроют для себя кулинарных чудес и прелестей, созданных в Поднебесной в течение многих веков. В чем же может быть причина подобного отвращения?

В первом опыте, дорогой читатель, исключительно в первом опыте. Очень распространена ситуация, когда россиянин приезжает в Китай не в туристическую поездку (не сомневайтесь, уж тут-то весь выбор блюд давно «заточен» именно под «лаовайский» вкус, так что проблемы несопряжения представлений о «вкусно» и «невкусно» встречаются редко), а, скажем, по бизнесу, на конференцию, выставку, и… и радушные китайцы (принимающая сторона то бишь) стараются накормить дорогих гостей лучшими деликатесами (которые даже сами зачастую едят далеко не каждый день). Кстати, китайцы обыкновенно действительно исключительно хлебосольны и приветливы к гостям (радушие это значительно подкрепляется тем фактом, что расходы на банкеты и ужины в роскошных ресторанах почти непременно списываются в порядке «баосяо»[19], так что приезд иностранной делегации—зачастую одновременно и возможность как следует полакомиться для менеджера (-ов), ответственного в фирме за прием гостей).

Заметьте, принимающая сторона от самого чистого сердца пытается накормить вас самыми прекрасными деликатесами, только вот… наиболее часто опирается в выборе исключительно на свои понятия о том, что такое этот самый деликатес. Все вроде бы логично. Кухня какая? Китайская! Принимающая сторона—кто? Китайцы! Так кто лучше знает, что изумительно вкусно, а что заморский гость вообще есть не станет? Только не китаец! Возможно, конечно, незадолго перед вами добрые хозяева принимали, предположим, американцев или итальянцев и получили некоторое представление о «лаовайских» вкусах, так что и для вас закажут нечто съедобное… А может, и не принимали… А может, итальянские коллеги из любопытства старались попробовать каждое блюдо на столе, после чего из вежливости радостно улыбались и воздымали к небесам большой палец, тогда как? Тогда, возможно, вас ждет тяжелое испытание…

Разумеется, «испытанием» мы назовем это скорее в шутку. С одной стороны, «все полезно, что в рот полезло», и главное, возможность отравиться и провести после ужина ночь в компании с симпатичным фаянсовым другом вам почти не грозит, даже если вы из вежливости съедите парочку жареных цикад. С другой стороны, настоящее испытание—это, к примеру, сидеть в джунглях с двумя сухарями и половиной фляжки воды, а не за банкетным столом, уставленным снедью, пусть даже среди блюд находятся несколько немного тошнотворных.

И все-таки, хотя китайская кухня и испытана бесчисленными поколениями едоков на относительную безвредность для здоровья, на особенно экзотические и невиданные в России кушанья слишком сильно налегать не стоит. Как-то раз мы с другом были в командировке в одном приморском городе провинции Шаньдун, что в Восточном Китае. Тамошнее чистейшее (при общекитайских проблемах с экологией как-то даже странно слышать) море дарило местным жителям такое количество разнообразнейших живых организмов в качестве пищи, что, например, креветки в тех краях почитались за что-то жалкое, убогое и почти недостойное приличного застолья; в качестве же одной из главных «фишек» гостеприимные хозяева предлагали…живых трепангов различных размеров. В каком смысле—живые? А в прямом. К примеру, один из их видов (черненькие такие тварюшки размером с крупную пиявку) полагалось употреблять следующим образом: неудачливый морской организм подцеплялся палочками и переносился в индивидуальную пиалочку со смесью уксуса и соевого соуса… поскольку такое обращение жертве не нравилось, она начинала особенно живо извиваться (начнешь тут прыгать, когда в уксус засунут), и в этот кульминационный момент ее нужно было быстренько запихивать в рот и жевать…

Поскольку в те благословенные времена мы были значительно моложе и добрее и в гораздо большей степени, чем сейчас, хотели доставить удовольствие хозяевам, а также приобщиться к чему-то новому, а также… ну, про сопутствующие возлияния не буду… мы слопали изрядное количество вышеописанных «даров моря». И очень скоро обнаружили, что утверждение о том, что белок морских организмов—сильный аллерген, целиком соответствует истине. Было очень плохо…

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Опираясь на опыт врача-практика, Л. Виилма не только раскрывает суть своего учения о самопомощи чере...
Фредерик Марриет – английский писатель, мореплаватель и путешественник. Перед вами всемирно известна...
В книге представлена важнейшая информация о самых распространенных видах болей в ногах и их проявлен...
Терри Маккалеб, некогда лучший детектив Лос-Анджелеса, давно ушел на покой. Но теперь бывшие коллеги...
Несладко же приходится Кире Ледяновой, талантливому фотографу… Пытаясь найти себя, девушка в один пр...
В книжечку вошло несколько историй (с иллюстрациями) о маленькой змейке по имени Ужик. О том, как он...