Пять дней в Париже Стил Даниэла

Глава 5

Дорога в Ла-Фавьер была долгой и изматывающей, но так как «рено» позволял достичь огромной скорости, Питер приехал туда быстрее, чем предполагал, – ровно за десять часов. Было шесть часов утра, и солнце уже встало. Яблоко давно было съедено, и полупустая бутылка из-под минеральной воды валялась на сиденье рядом с ним. Один или два раза он останавливался выпить кофе, и радио в машине все время было включено, чтобы не дать ему заснуть. В открытые окна врывался свежий воздух. И все равно Питер чувствовал полное изнеможение. Он не спал уже вторую ночь, и его радость по поводу того, что он наконец оказался на месте, понемногу начала спадать. Нужно было поспать хотя бы час, прежде чем начинать поиски. В любом случае искать Оливию было еще слишком рано. За исключением рыбаков, отправлявшихся на промысел, в Ла-Фавьере все спали. Питер свернул на обочину и устроился на заднем сиденье, специально приняв такую позу, чтобы проспать недолго.

В девять часов его разбудили голоса детей, игравших около машины. Где-то высоко кричали чайки. Сев, Питер почувствовал приступ смертельной усталости. Его ночной путь был слишком длинным. Но если он ее найдет, все это будет не важно. Потянувшись, он взглянул на себя в зеркало и невольно улыбнулся: вид у него был ужасный, так что он вполне мог напугать детей.

Питер причесался, почистил зубы и прополоскал их остатками минеральной воды. В результате из машины вышел респектабельный и солидный мужчина.

Он понятия не имел, откуда имеет смысл начинать поиски. Вслед за детьми он дошел до кондитерской, купил себе пирожное и вернулся на взморье. Рыбацкие лодки уже отошли от берега, маленькие катера и шхуны стояли в порту, и старики, собравшись в группы, обсуждали новости, в то время как более молодые люди ловили рыбу. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и, оглядевшись, Питер понял, что Оливия была права. Это было идеальное место для того, чтобы сбежать, – удивительно красивое, оно, казалось, дышало редкостным теплом, подобно объятиям старого друга. От пристани начиналось длинное песчаное побережье.

Питер дожевал свое пирожное и медленно пошел вдоль кромки воды, мечтая о чашечке кофе. Пройдя изрядное расстояние, он разомлел от солнца и близости моря и присел на скалу, думая об Оливии, о том, рассердится ли она, когда увидит его (если она, конечно, здесь).

Вдруг он увидел приближающуюся к нему девушку – босоногую, в шортах и футболке, маленькую и хрупкую, с темно-русыми волосами, развевавшимися на ветру. Она взглянула на него и улыбнулась, и Питер уставился на нее, не в силах сказать ни слова. Да, так и должно было быть – просто, без всяких усилий. Она была здесь, она улыбалась ему, стоя на песке, как будто ждала его появления. И потом Оливия Тэтчер подошла к нему совсем близко, и ее улыбка была предназначена только ему.

– Я не думаю, что это совпадение, – тихо сказала она, садясь рядом с ним на скалу. Питер все еще пребывал в ошеломленном состоянии и даже не пошевелился. Он был слишком потрясен тем, что все-таки нашел ее.

– Вы сказали мне, что вернетесь, – сказал он, погружая взгляд в ее бархатные глаза, в которых не было ни тени гнева или удивления. Оливия держалась абсолютно естественно и легко.

– Я хотела и должна была вернуться. Но когда я попала в отель, то поняла, что просто больше не могу, – печально ответила Оливия. – Откуда вы узнали, где я? – мягко добавила она.

– Я видел это по Си-эн-эн, – улыбнулся Питер, и Оливия посмотрела на него с ужасом:

– Что я здесь?

Питер рассмеялся:

– Нет, милая. По телевизору сказали только то, что вы пропали. Я целый день думал о том, что вы вернулись в свою жизнь жены сенатора, а в шесть часов включил новости и сразу же наткнулся на сообщение о вас. Все считают, что вас похитили: кто-то сфотографировал меня, когда я шел за вами по Вандомской площади как ваш возможный похититель, но, к счастью, на фото ничего не видно.

Он улыбался. Ситуация была немного абсурдной и безумной. Питер не стал говорить ей о сообщениях о ее депрессии.

– Господи, а я и не думала, – задумчиво ответила Оливия. – У меня была мысль оставить Энди записку, что вернусь через несколько дней. Но в конце концов я решила и этого не делать и просто уехала. На поезде. И оказалась здесь.

Питер кивнул, все еще пытаясь разобраться в том, что же его сюда привело. Вот уже второй раз он следовал за ней, движимый силой, ни объяснить, ни побороть которую он был не в состоянии. Они молча и не шевелясь смотрели друг другу в глаза.

Питер ласкал ее взглядом, но никто из них не сделал попытки прикоснуться друг к другу.

– Я рада, что вы приехали, – просто сказала Оливия.

– И я тоже… – Внезапно Питер снова почувствовал себя мальчишкой. Ветер развевал его темные волосы, и он не успевал убирать их с глаз цвета летнего неба. – Я не был уверен в том, что вы не разозлитесь, когда я вас найду.

Именно это больше всего беспокоило его на пути из Парижа. Она могла подумать, что с его стороны это непростительное вмешательство в ее жизнь.

– Как я могла? Вы были так добры ко мне… выслушали меня… помогли…

Она была явно ошарашена тем, что он ее здесь нашел, что ему вообще было до нее дело. От Парижа до этого места было очень далеко. Внезапно она вскочила на ноги, сразу сделавшись похожей на маленькую девочку, и протянула ему руку:

– Пойдемте позавтракаем куда-нибудь. Вы, наверное, умираете с голоду после долгой дороги.

Взявшись за руки, они медленно пошли прочь. Узкие и изящные ступни Оливии осторожно ступали по раскаленному песку.

– Вы очень устали?

Питер снова рассмеялся, вспоминая свое изнеможение в тот момент, когда он приехал.

– Нет, я уже отдохнул. Добравшись до Ла-Фавьера, я проспал примерно три часа, когда приехал. Когда вы рядом, мне не нужно много спать.

Они вошли в маленький ресторан и заказали омлеты, круассаны и кофе. Это была ароматная, роскошная еда, и Питер с аппетитом набросился на нее. Оливия ела медленно, запивая свой завтрак крепким черным кофе.

– Я все еще не верю, что вы сюда приехали, – тихо произнесла она. Она выглядела умиротворенной, но немного печальной. Энди никогда бы ничего подобного не сделал. Даже в самом начале их отношений.

– Я пытался сказать вашему мужу о том, что вы здесь, – честно признался Питер, и Оливия страшно разволновалась:

– Что? Вы сказали ему, где я, по-вашему, нахожусь?

Ей совершенно не хотелось, чтобы Энди приехал сюда. В том, что здесь оказался Питер, не было ничего плохого. На самом деле она была даже рада видеть его тут, но к встрече с Энди она была совершенно не готова. Именно он и был основной причиной ее побега.

– В итоге я ничего ему не сказал, – быстро успокоил ее Питер. – Я хотел, но меня не пустили в ваш номер. Там была тайная полиция, телохранители, и у меня сложилось впечатление, что у них там какие-то переговоры.

– Я уверена, что это не имеет ко мне никакого отношения. У Энди сверхъестественное чутье на такие вещи, и он точно знает, когда надо беспокоиться, а когда нет. Поэтому-то я и не стала оставлять ему записку. Я понимаю, что, может быть, была не права, но он знает меня достаточно хорошо, чтобы чувствовать, что со мной все в порядке. Я не думаю, что он действительно верит в версию о похищении.

– Мне тоже так показалось, когда я стоял под дверью вашего номера, – медленно произнес Питер. Там не было и следа паники, которую можно было бы ожидать, если бы она действительно оказалась в опасности. Питер быстро понял, что Эндерсен Тэтчер не слишком волнуется, и именно это заставило его приехать сюда. – Вы не хотите позвонить ему, Оливия? – обеспокоенно спросил он, считая своим долгом хотя бы предложить ей это.

– Со временем я это сделаю. Но еще не знаю, что ему скажу. И не уверена в том, что должна вернуться, хотя на короткое время мне скорее всего придется это сделать. Я должна ему кое-что объяснить.

Но что объяснять: что она больше не хочет с ним жить, что когда-то она любила его, а теперь все прошло, что он не оправдал ее надежд, ее ожиданий? Возвращаться ей было некуда. Оливия поняла это ночью, когда вставила ключ в дверь и почувствовала, что просто не может повернуть его. Она должна была сделать давно задуманное – оставить его. Оказалось, что для него она больше ничего не значит уже много лет. Большую часть времени он совершенно не замечал ее существования. Теперь это стало окончательно ясно.

– Вы хотите от него уйти? – осторожно спросил Питер, когда они закончили есть. Это было совершенно не его дело, но ведь он проехал десять часов на машине только для того, чтобы убедиться, что она жива и здорова. Это давало ему право по крайней мере на минимум информации, и она это прекрасно сознавала.

– Да, наверное.

– Вы уверены? В том мире, в котором вы вращаетесь, это может вызвать сенсацию.

Не большую, чем если меня здесь обнаружат в вашем обществе, – засмеялась Оливия, заставив своего собеседника поперхнуться. Спорить с этим было трудно. Его собеседница вновь посерьезнела. – Скандал меня не пугает. Это просто хлопушка, как детские игрушки во время Хэллоуина. Дело не в этом. Политика – это не для меня. Мне многое уже пришлось выдержать, и я знаю, что говорю. Президентские выборы я просто не переживу.

– Вы думаете, что в следующем году он будет рваться в Белый дом?

– Возможно. Даже более чем вероятно. Но если он пойдет на это, я не смогу быть с ним рядом. Да, я перед ним в долгу, но не до такой степени. Он хочет от меня слишком многого. Когда мы встретились, у нас были верные представления о жизни, и я знаю, что Алекс тоже много для него значил, хотя он никогда не был рядом, когда его сын и я в нем нуждались. Но в большинстве случаев я готова была его понять.

Я думаю, перемены начались, когда погиб его брат. В нем что-то словно отмерло после этого. Ради политики Энди отринул все, чем он был и что его волновало. А я так не могу. И не понимаю, почему я обязана делить с ним эту тяжесть. Я не хочу оканчивать свои дни так же, как моя мать, которая постоянно пьет, страдает от мигреней, ночных кошмаров, ужаса перед журналистами. У нее все время трясутся руки, и она больше всего на свете боится скомпрометировать моего отца. Никто не может все время жить в таком напряжении. Она очень изменилась внутренне, но выглядит она всегда потрясающе. Макияж, пластические операции – все это скрывает ее страх. Папа таскает ее с собой на все свои встречи, лекции, публичные выступления и турне. Если бы мать могла говорить правду, она бы призналась, что ненавидит его за все это, но она никогда так не поступит.

Он разрушил ее жизнь. По-хорошему, нужно было уходить от него много лет назад, и если бы она это сделала, ей, возможно, удалось бы остаться цельным человеком. У меня такое ощущение, что она не пошла на развод по единственной причине – чтобы не провалить ему выборы.

Питер слушал ее с серьезным лицом, глубоко задетый ее словами.

– Если бы я знала, что Энди будет заниматься политикой, я бы никогда не вышла за него замуж. Я сама виновата: должна была бы догадаться, – печально закончила Оливия.

– Но вы же не могли знать, что его брата убьют и он сам в это втянется! – сказал Питер, пытаясь оставаться справедливым.

Может быть, я просто ищу оправдания, а на самом деле все развалилось бы и без того. Кто знает!.. – Она пожала плечами и отвернулась к окну. Рыбацкие шхуны доплыли едва ли не до горизонта, став похожими на игрушечные кораблики. – Здесь так красиво… Если бы я могла жить в этом месте всегда!

Она говорила так, как будто действительно задумала это.

– Правда? И если вы уйдете от него, вы приедете сюда?

А он, сидя холодными зимними вечерами на кухне в Гринвиче, будет представлять ее себе – на песчаном берегу, в шуме прибоя.

– Может быть, – ответила она, все еще не уверенная до конца в своих намерениях. Все равно ей придется вернуться в Париж и поговорить с Энди, хотя ей совершенно не хотелось это делать. Поскольку миф о ее похищении будет развиваться своим чередом в течение двух дней, можно себе представить, в какой цирк превратит сенатор возвращение своей жены.

Вчера я говорил с Кейт, – тихо сказал Питер, прерывая размышления Оливии о муже. – Это был несколько странный разговор после всего того, о чем мы с вами беседовали прошлой ночью. Я всегда защищал все ее действия… и ее отношения с отцом, хотя они мне и не очень нравились. Но после ночи на Монмартре меня это стало крайне раздражать.

Он чувствовал, что может быть с ней совершенно откровенен и говорить обо всем, что думает. У Оливии была открытая, глубокая душа; она вела себя очень тактично, стараясь не ранить его, и Питер чувствовал это.

– Позавчера она обедала с ним. Вчера – совместный ленч. Этим летом она хочет провести с ним два месяца неразлучно. Иногда мне кажется, что она вышла замуж за него, а не за меня. По-моему, я всегда это чувствовал. Единственное, чем я себя утешал, – это тем, что у нас все складывается хорошо, что у нас замечательные сыновья и ее отец дал мне полную свободу в том, что касается бизнеса.

Как ни странно, произнося эти слова, Питер вдруг почувствовал, что эти казавшиеся ему столь значительными плюсы их с Кейт жизни на самом деле не имеют такой огромной ценности.

– Он действительно дает вам полную свободу? – Оливия задала этот вопрос в лоб, чего она не осмеливалась делать во время их разговора в Париже. Но на этот раз Питер сам заговорил на эту тему. И теперь они знали друг друга гораздо лучше. Его приезд в Ла-Фавьер сблизил их.

– В большинстве случаев – да. Чаще всего.

Питер замолчал, потому что они ступили на опасную почву. Она была готова уйти от Энди по своим собственным причинам, но Питер не имел никакого желания разрушать корабль своей семейной жизни. В этом он совершенно не сомневался.

– А если испытания «Викотека» будут неудачными? Что тогда будет делать Фрэнк?

– Я надеюсь, что он не откажется от него. Нам нужно будет только провести дополнительные исследования, хотя это, конечно же, обернется огромными расходами.

Говоря это, он многое замалчивал, но и на самом деле трудно было представить, что Фрэнк пойдет на попятную. Он считал «Викотек» блестящим проектом. Просто нужно будет сообщить в ФДА, что они не готовы.

– Все мы иногда идем на компромиссы, – тихо произнесла Оливия. – Проблемы начинаются тогда, когда мы думаем, что их слишком много. Может быть, так было и в вашем случае? Или для вас это не имеет значения до тех пор, пока вы счастливы?

Глаза Оливии расширились. Сейчас она спрашивала его не как женщина, а как друг.

– Наверное, – несколько озадаченно ответил Питер. – Я всегда так думал, Оливия, но если быть честным, то, слушая вас, я снова задаю себе этот вопрос. Я уступал ей во многом – где жить, где должны учиться мальчики, где проводить отпуск. Всякий раз я думал: а какая разница? Может быть, проблема во мне. И я бы, наверное, не придавал этому значения, если бы Кэти была со мной в трудные минуты, но вчера, слушая ее, я понял, что ей до меня нет никакого дела. Она либо на каком-нибудь заседании комитета, либо занята работой по дому, либо общается с отцом. Так было всегда, по крайней мере с того момента, когда дети отправились в интернат, или даже раньше. Но я был так занят, что совершенно не замечал этого. И теперь – абсолютно неожиданно – после восемнадцати лет мне не с кем поговорить. И вот, оказавшись во французской деревушке, я говорю с вами о том, чем никогда не мог бы поделиться с ней… потому что я не могу ей доверять. Для меня это очень тяжелое признание, – печально продолжал он, – но все же… – Он со значением посмотрел на Оливию и взял ее руку в свои. – Я не хочу расставаться с ней. И даже никогда об этом не думал. Я не могу вообразить себе жизни отдельно от нее и наших детей… Но я внезапно понял то, чего никогда не знал или в чем боялся себе признаться. Я стал совершенно одиноким человеком.

Оливия тихо кивнула. Ей было хорошо знакомо это чувство. Обо всем этом нетрудно было догадаться еще во время разговора с Питером в Париже. Но тогда она была уверена в том, что он этого не сознает. Все просто шло своим чередом, пока он неожиданно для себя не оказался в месте, о существовании которого до вчерашнего дня и не подозревал. Питер посмотрел на Оливию с подкупающей искренностью:

– Что бы я ни чувствовал и как бы себя ни вел, я не уверен, что у меня хватит сил расстаться с ней. В этой истории еще столько всего нужно распутать…

Одна мысль о том, чтобы начать жизнь сначала, угнетала его.

– Это будет нелегко, – мягко сказала Оливия, думая о себе и все еще держа его за руку. То, что он говорил, не могло ухудшить ее мнение о нем. Наоборот, в душе ее только крепло уважение к нему за то, что он способен в этом признаться. – Мне на вашем месте тоже было бы трудно. Но вы по крайней мере можете сказать, что вели с ней совместную жизнь, пусть она в какой-то момент и треснула. Она рядом, она разговаривает с вами, она по-своему заботится о вас, даже если эта забота ограниченна или она слишком привязана к своему отцу. Но ведь Кейт хранит преданность вам и вашим детям. Вы живете вместе, Питер, пусть даже эта жизнь далека от совершенства. У нас с Энди нет ничего. И не было в течение многих лет. Он покинул меня почти в самом начале.

Питер подозревал, что это более чем правда, и не пытался защищать его.

– Тогда вам, может быть, стоит оставить его.

Он чувствовал, что судьба Оливии волнует его, потому что она казалась такой ранимой и хрупкой. Ему не хотелось оставлять ее одну, даже здесь, в этой забытой Богом деревушке. Расстаться с ней навсегда? Это невозможно себе представить. Всего за два дня она стала для него очень важным человеком, и он не мог себе представить жизнь без разговоров с ней. Легенда, на которую он натолкнулся в лифте отеля, обрела плоть.

– А почему бы вам не поехать на время к родителям, подождать, пока все успокоится, а потом вернуться сюда?

Он пытался как-то помочь ей, придумать какие-то варианты, и Оливия улыбнулась. Теперь они действительно стали друзьями – сообщниками по преступлению.

– Может быть, вы правы. Я не уверена в том, что у моей матери хватит сил справиться со всей этой ситуацией, в особенности если отец попытается бороться со мной и встанет на сторону Энди.

– Вот это новость! – неодобрительно сказал Питер. – И вы думаете, что он так и поступит?

– Может быть. Политики, как правило, держатся друг за друга. Мой брат соглашается со всем, что делает Энди, просто из принципа. А отец всегда поддерживает его. Им это очень удобно, а нам – противно. Мой отец считает, что Энди должен баллотироваться в президенты. Поэтому я не думаю, что папа одобрит мое дезертирство. Это повредит Энди или вообще лишит его шансов на победу. Разведенный президент – это немыслимо. Я-то думаю, что таким образом я только окажу ему услугу, потому что работа президента – это кошмар. Жизнь в аду. Я в этом абсолютно не сомневаюсь. А меня это просто убьет.

Питер кивнул, удивляясь тому, что он все это с ней обсуждает. Несмотря на то что его жизнь, особенно в последнее время, когда начались эти проблемы с «Викотеком», стала достаточно сложной, по сравнению с ее существованием она была проще некуда. По крайней мере в его частную жизнь никто не лез. А каждое движение Оливии становилось достоянием публики. И в его семье никто не намеревался заниматься общественной деятельностью за исключением Кейт с ее комитетами. Оливия, наоборот, была связана родственными узами и с губернатором, и с сенатором, и с конгрессменом, а в будущем – возможно, и с президентом, в том случае если она не уйдет от своего мужа.

– И вы думаете, что сможете остаться его женой – я имею в виду, если он будет баллотироваться?

– Я не знаю. Это будет настоящее предательство с его стороны. Но все возможно. Конечно, если я сойду с ума или если он свяжет меня и запрет в шкафу, я останусь с ним. Он сможет сказать окружающим, что я впала в спячку.

Питер улыбнулся, расплатился за неожиданно дешевый завтрак, и они не спеша вышли из ресторана, держась за руки.

– Если он так поступит, то я снова приду вас спасать, – усмехнувшись сказал он.

Они уселись на низкой пристани, болтая ногами. На нем все еще была белая рубашка и брюки от костюма, что рядом с шортами и голыми ногами Оливии выглядело несколько смешно.

– Так вот ради чего вы приехали? – спросила она, кладя голову ему на плечо. – Чтобы спасти меня?

На лице ее было написано удовольствие. Уже много лет ее никто не спасал, и это был достойный жест.

– Я думал, что я… вы знаете, вам грозила опасность. Я имею в виду похитителя или террориста – в общем, того парня в белой рубашке, который пошел за вами на Вандомской площади. Он показался мне очень подозрительным типом, и я решил, что самое время вас спасать.

Питер улыбался, купаясь в лучах горячего солнца. Они сидели рядышком, словно загорающие дети.

– Мне нравится такая погода, – сказала она и предложила вернуться на побережье. – Мы можем пойти в гостиницу, переодеться и искупаться.

Питер только рассмеялся. Его наряд явно не подходил для плавания.

– А мы можем купить вам шорты или плавки. Стыдно упускать такую погоду.

Питер задумчиво посмотрел на нее. Конечно, было стыдно упускать множество всего, помимо погоды, но существовали определенные границы, выходить за которые было нельзя.

– Я должен возвращаться в Париж. На дорогу сюда я потратил почти десять часов.

– Не будьте смешным. Неужели вы проделали такой путь только ради завтрака со мной? Кроме того, вам нечего делать в Париже, кроме как ждать звонка от Сушара, который может и вовсе не объявиться сегодня. Вы можете позвонить в «Ритц» и оставить сообщение или связаться с ним отсюда.

– Да, вы хорошо придумали, – сказал он, смеясь над тем, как быстро она расправилась с его обязанностями.

– Возьмите номер в гостинице, где я живу, а завтра мы оба отсюда уедем, – продолжала Оливия как ни в чем не бывало. Она явно решила отложить свой отъезд еще на день, но Питер вовсе не был уверен в том, что должен позволять ей это, хотя ее приглашение было более чем соблазнительно.

– А вам не кажется, что стоит по крайней мере позвонить ему? – тихо спросил Питер.

Они шли по берегу – рука в руке – под палящим солнцем. Он посмотрел на сияющую Оливию и понял, что никогда еще в жизни не испытывал такой свободы.

– Это совершенно ни к чему, – ответила она без тени раскаяния. – Подумайте, какую рекламу он на этом заработает, сколько сочувствия и внимания перепадет на его долю! Такие вещи портить нельзя.

– Вы слишком долго вращались в политических кругах, – неожиданно для себя самого рассмеялся Питер, садясь на песок. Оливия растянулась рядом с ним. К этому моменту он уже избавился от туфель и носков, держа их в руках и чувствуя себя настоящим лодырем. – Вы сами мыслите как политик.

– Ничего подобного. Даже в самых худших своих проявлениях я не настолько плоха. Мне ничего не нужно. Единственное, что мне хотелось иметь, я потеряла. И теперь у меня больше ничего не осталось.

Это была самая печальная фраза, которую когда-либо слышал Питер. Нетрудно было догадаться, что Оливия говорит о своем ребенке.

– В один прекрасный день у вас может появиться еще один ребенок, Оливия. – Питер говорил тихо. Она лежала на песке с закрытыми глазами, как будто таким образом можно было спрятаться от боли. Но в уголках глаз Оливии блестели слезы, и Питер осторожно вытер их. – Наверное, это было ужасно… Мне так жаль вас…

Ему хотелось заплакать вместе с ней, крепко обнять и избавить ее от всей той боли, которую она испытала за последние шесть лет. Но, глядя на нее, Питер чувствовал, что не в состоянии ей помочь.

– Это было ужасно! – прошептала она, не открывая глаз. – Спасибо вам, Питер… за то, что вы мой друг… за то, что вы здесь.

Оливия открыла глаза и посмотрела на него. Взгляды их встретились – и встретились надолго. Ему пришлось преодолеть немалое расстояние, чтобы доехать до нее, и, внезапно оказавшись вдвоем в этой маленькой французской деревушке, скрытые ото всех посторонних глаз, они вдруг поняли, что нужны друг другу – настолько, насколько возможно, насколько у них хватит смелости. Опершись на локоть, Питер разглядывал ее и думал, что никогда ничего подобного ни к кому не испытывал и никогда не знал женщину, хоть немного похожую на нее. И он чувствовал, что не может думать ни о ком и ни о чем, кроме нее.

– Я хочу быть с вами, – тихо повторял он, гладя пальцами ее лицо и губы, – и я имею на это право. Что со мной? Все как будто в первый раз.

Питер ощущал почти физическую боль от ее присутствия, и тем не менее Оливия была своего рода бальзамом, способным заживить его раны. Он не понимал, что с ним происходит, но это было сладостное и неповторимое ощущение.

– Я знаю это, – просто сказала она. Нутром, душой, сердцем – она знала о нем все. – Но я от вас ничего не жду. Вы уже сделали для меня больше, чем кто-либо другой в последние десять лет. Я не могу просить о чем-то еще… и я не хочу, чтобы вы были несчастны, – добавила она, печально глядя на него. В какой-то степени она знала о жизни больше, чем он, – о скорби, потерях, о боли, но главным образом – о предательстве.

Ш-ш-ш!.. – прошептал Питер, прикладывая палец к ее губам. Потом он наклонился, обнял ее и поцеловал. Их здесь никто не мог увидеть, остановить или сфотографировать. Никому не было дела до того, чем они занимаются. Казалось, все те предрассудки и препятствия, которые они привезли с собой, смыла морская волна, накатывавшаяся на песчаный берег. Их дети, их супруги, их воспоминания, их жизни. Все это потеряло значение в тот момент, когда он коснулся ее губ своими со всей страстностью, которая в течение многих лет была заперта в самом дальнем уголке его души. Они долго лежали в объятиях друг друга, и "поцелуи Оливии были столь же горячими, что и его, и видно было, что ее душа еще более истосковалась по нежности. Прошло много времени, прежде чем они вспомнили, где они, и заставили себя оторваться друг от друга. Улыбки осветили их потрясенные лица.

– Я тебя люблю, Оливия, – задыхаясь, произнес Питер. Он первый нашел в себе силы заговорить, тесно-тесно прижав ее к себе и глядя в безоблачное небо. – Тебе это может показаться диким, потому что мы знакомы всего два дня, но у меня такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь. Я не имею права говорить тебе об этом… но я тебя люблю.

Когда он повернулся к ней, в его глазах было нечто новое, только что родившееся, и Оливия заулыбалась.

– Я тоже тебя люблю. Один Бог знает, что из всего этого получится, может быть, ничего особенного, но никогда в жизни я не была так счастлива. Наверное, нам надо просто сбежать, послав ко всем чертям и «Викотек», и Энди.

Они оба рассмеялись тому куражу, с которым она произнесла эту фразу. Было здорово осознавать, что в этот драгоценный момент ни один человек не знает, где они находятся. Про Оливию думали, что ее похитили или сделали с ней еще что-нибудь похуже, а он просто исчез вместе с арендованной машиной, бутылкой минеральной воды и яблоком. То, что их никто не мог найти, опьяняло обоих.

И вдруг Питер задумался. Может быть, в этот самый момент сюда направляются сотрудники Интерпола?

– А почему ты думаешь, что твой муж не догадается, где ты?

Если он сразу об этом догадался, то почему это не может быть столь же очевидным для Энди?

– Я никогда не говорила ему об этом. Это была моя тайна.

– Тайна? – Питер был потрясен. Оливия раскрыла ему эту тайну во время их первого же разговора. А своему мужу она никогда ничего подобного не говорила. Он был польщен. Впрочем, и он доверял ей не меньше, чем она ему. Не было ничего, о чем Питер не мог бы ей рассказать. – Мне кажется, что здесь нам ничто не угрожает. По крайней мере в ближайшие несколько часов.

Он все еще хотел покинуть это место к вечеру, но после того как они купили ему плавки и вдоволь наплавались в океане, его решимость стала ослабевать. Это было гораздо более приятно, чем перемещаться от стенки к стенке в бассейне «Ритца». Тогда он совсем ее не знал, а она заставила его поломать голову над смыслом своих действий, когда стремительно уплыла от него. Но здесь Оливия была совсем рядом с ним, и Питеру было трудновато.

Она сказала, что ей всегда было страшно купаться в океане, и именно поэтому она никогда не любила плавать на кораблях, боясь приливов, течений и хищных рыб. Но теперь Оливия чувствовала, что Питер защищает ее.

В конце концов они подплыли к небольшой лодке, привязанной к буйку. Забравшись в нее, они немного отдохнули, и Питеру потребовалась вся его сила воли, чтобы не заняться с ней любовью прямо здесь, на дне этого утлого суденышка. Но они уже договорились обо всем. Питер был непоколебим в своем убеждении, что если между ними что-нибудь произойдет, это все испортит. Обоих будет угнетать чувство вины; нетрудно было понять, что у всех тех чувств, которые столь неожиданно вспыхнули между ними в этот день, нет никакого будущего и в лучшем случае они останутся друзьями. Они не могли позволить себе разрушить все это какой-нибудь дурацкой выходкой. И хотя брак Оливии давно расшатался, она согласилась с ним. Если они переступят через эту грань, это только осложнит ее объяснение с Энди по возвращении в Париж. Но тем не менее было очень трудно удерживать их отношения в рамках платонических поцелуев.

Вернувшись на берег, они снова заговорили об этом, пытаясь выбраться из того потока ощущений, который готов был их унести, однако это было нелегко. Их тела были влажными и расслабленными; они лежали рядом и говорили о вещах, важных для них обоих, – о детстве, которое Оливия провела в Вашингтоне, а Питер – в Висконсине, о том, каким ненужным он всегда чувствовал себя в родительском доме, как многого он хотел добиться и как ему повезло, когда он встретил Кэти.

Оливия расспрашивала его о матери, и Питер рассказал ей о родителях и сестре, о том, что мама и Мюриэл умерли от рака и именно поэтому «Викотек» так важен для него.

– Если бы у них было доступное им лекарство, все могло быть иначе, – печально сказал он.

– Может быть, – философски откликнулась Оливия. – Но иногда победить болезнь невозможно, сколько бы чудесных лекарств ни было в твоем распоряжении.

Они в свое время перепробовали все на свете, чтобы спасти Алекса. Отогнав от себя эти воспоминания, Оливия повернулась к нему:

– A y нее были дети?

Питер кивнул, посмотрел в сторону, и глаза его наполнились слезами.

– Они приезжают к тебе?

Питеру вдруг стало стыдно. Глядя на Оливию, он понял, насколько был не прав. Встреча с ней вызвала в нем желание что-то изменить в своей жизни.

– Мой зять переехал в другое место и примерно через год женился во второй раз. Я уже давно не имею от него никаких вестей. Не знаю почему – может быть, он хотел, чтобы все это осталось в прошлом. Он не звонил и не объявлялся, пока ему и его новой жене не понадобились деньги. К тому времени они уже обзавелись двумя общими детьми. И Кэти убедила меня в том, что прошло слишком много времени, что их, возможно, совершенно не интересует моя персона и что дети даже не узнают меня. И я оставил все как есть и в течение долгого времени ничего о них не слышал.

Насколько я знаю, они живут на ранчо в Монтане. Иногда я спрашиваю себя: а вдруг Кэти нравится, что у меня нет никакой семьи, кроме нее, мальчиков и Фрэнка? С сестрой у нее отношения не сложились, и Кэти очень разозлило, что ферму унаследовала Мюриэл, а не я. Но отец был совершенно прав, что оставил ее им. Я не хотел владеть ею и не нуждался в ней, и папа это прекрасно знал. – С этими словами Питер снова взглянул на Оливию, чувствуя, что понимал это всегда, но не решался себе в этом признаться. – Зря я забросил своих племянников! Мне, наверное, нужно поехать в Монтану и увидеться с ними.

Он должен был сделать это еще давно – в память о сестре. Но это причинило бы ему боль, так что он выбрал более удобный вариант – послушаться Кэти.

– Еще можно все поправить, – ласково сказала Оливия.

– Мне хотелось бы это сделать. Если только я их найду.

– Я уверена, что найдешь, – надо только захотеть.

Он кивнул, зная, что теперь ему нужно делать. Но новый вопрос Оливии сразил его наповал.

– А что было бы, если бы ты никогда на ней не женился? – с любопытством спросила она. Ей нравилось играючи задавать ему вопросы, отвечать на которые было трудно.

– Тогда мне никогда бы не удалось сделать такую карьеру, – просто ответил он.

Но Оливия яростно покачала головой, не соглашаясь с ним.

– Ты не прав. И в этом – корень всех твоих проблем, – сказала она, не колеблясь ни минуты. – Ты считаешь, что все, что у тебя есть, приобретено благодаря Кэти. Работа, успех, карьера, даже твой дом в Гринвиче. Это неправильно. Блестящую карьеру ты сделал бы и без нее. Она ведь ничего не добилась в отличие от тебя. Кем бы ты ни был, даже если бы жил в Висконсине, ты все равно бы вышел в люди. Ты просто так устроен, и я подозреваю, что у тебя врожденная способность использовать любую подходящую возможность в своих интересах. Твой «Викотек», например. Ты сам говорил, что это целиком и полностью твое детище.

– Но я его еще не закончил, – скромно вставил Питер.

Ты это сделаешь, что бы там ни говорил твой Сушар. За год, за два, за десять – не важно. Но ты этого добьешься, – сказала она с абсолютной убежденностью. – А если это не сработает, ты еще что-нибудь придумаешь. И это совершенно не имеет отношения к тому, на ком ты женат. – Она была по-своему права, Питер просто этого не понимал. – Я не отрицаю, что Донованы дали тебе возможность продвинуться в жизни, но другие люди на их месте поступили бы точно так же. И посмотри, что дал им ты. Питер, ведь ты думаешь, что все это они сделали ради тебя, и это до сих пор не дает тебе покоя. А ведь ты всего добился сам и даже об этом не подозреваешь.

Она раскрывала перед ним перспективы, которых он раньше не замечал, и, слушая ее, он ощутил прилив уверенности в себе. Оливия была исключительная женщина. Она дала ему то, чего до сих пор не давал никто, в особенности Кэти. Но и он тоже кое-что подарил ей – тепло, доброту, нежность, по которым она так истосковалась.

День уже клонился к вечеру, когда они вернулись в гостиницу и заказали себе обед на террасе. В шесть часов вечера Питер посмотрел на часы и понял, что ему нужно немедленно возвращаться в Париж. Но после целого дня купания и солнца, после того как та страсть, которую он испытывал к ней, вырвалась наружу, ему не хотелось даже пальцем шевельнуть, не говоря уже о том, чтобы вести машину в течение десяти часов.

– По-моему, не стоит, – сказала Оливия, хорошенькая, молодая и загорелая. Она была чем-то обеспокоена. Питер почувствовал, что он хотел бы не расставаться с ней никогда. – Ты не спал уже две ночи. Если ты сейчас сядешь за руль, то вернешься только к утру.

– Я должен признаться, – откликнулся Питер, усталый и довольный, – что эта перспектива меня самого не слишком-то привлекает. Но я должен возвращаться.

Он уже звонил в «Ритц», где ему не было оставлено никаких сообщений, но ведь Сушар рано или поздно все равно ему позвонит. К его неожиданному облегчению, ни Кэти, ни Фрэнк сегодня ему не звонили.

– А почему ты не хочешь остаться на ночь и приехать в Париж завтра? – заботливо спросила она.

Питер задумчиво посмотрел на нее:

– А ты поедешь со мной, если я переночую здесь?

– Может быть, – как-то обреченно сказала она, отвернувшись к океану.

– Вот что мне в тебе нравится – настоящая страсть к принятию верных решений.

Но она была подвержена и другим страстям, и у Питера заныло под ложечкой, когда он представил себе, от какого наслаждения они отказались.

– Хорошо, – наконец согласился он, чувствуя себя слишком усталым для того, чтобы проводить целую ночь в дороге. В конце концов, лучше было сделать это с утра, после хорошего ночного сна.

Но когда они попытались снять еще одну комнату в гостинице, им это не удалось. Оказалось, что Оливия взяла себе лучший номер – маленький, с видом на океан, а остальные три уже были заняты. Они долго стояли в вестибюле, растерянно глядя друг на друга.

– Ты можешь спать на полу, – наконец произнесла Оливия с озорной улыбкой, пытаясь соблюсти их договоренность не делать ничего такого, о чем они потом могут пожалеть. Но иногда помнить об этом было трудно.

– Как ни грустно мне это признавать, – усмехнулся Питер, – но это самое лучшее предложение, которое мне когда-либо делали. Я принимаю его.

– Замечательно! И я обещаю вести себя хорошо. Слово скаута. – Она подняла два пальца в скаутском приветствии, и Питер сделал вид, что он разочарован.

– Это меня еще больше удручает.

Смеясь и взявшись за руки, они пошли покупать ему футболку, бритву и джинсы. Все это было в местном магазине. Они купили джемпер с рекламой «Фанты», джинсы, которые сидели на нем как влитые, и Питер настоял на том, чтобы побриться в ее маленькой ванной перед обедом. Оливия надела белую кружевную юбку, блузку-топ и сандалии, которые тоже купила уже здесь. В сочетании с загаром и блестящими волосами все это выглядело сногсшибательно. Глядя на нее, было трудно представить себе, что именно об этой женщине Питер когда-то читал в газетах. Она, столь долго занимавшая его сознание, теперь казалась ему совсем иной. Став сначала его другом, Оливия постепенно превращалась в возлюбленную. В том, что они испытывали друг к другу – как физически, так и эмоционально, – было что-то очень трогательное. Несмотря на великолепную возможность насладиться друг другом сполна, они не чувствовали себя вправе воспользоваться этой ситуацией. Все это было восхитительно романтично и немного старомодно.

Они держались за руки, целовались, до полуночи гуляли по берегу, а когда где-то вдали заиграла музыка, они принялись танцевать на песке, прижавшись друг к другу, и Питер снова поцеловал ее.

– Что я буду без тебя делать? – Это был вопрос, который он задавал себе в течение всего дня.

– То же, что и всегда, – тихо ответила Оливия. Она вовсе не собиралась разрушать его брак или даже поощрять его размышления на эту тему. На это у нее не было никакого права, что бы там ни происходило между ней и Энди. И кроме того, несмотря на их взаимную привязанность, она совсем его не знала.

– Что значит «то же, что и всегда»? – несчастным голосом спросил Питер. – Я уже не помню этого. Все, что осталось в прошлом, кажется мне теперь нереальным. Я даже не знаю, был ли я счастлив.

Но только теперь он начал догадываться о том, насколько он был несчастным. И это оказалось для него новостью.

– Кто знает – возможно, тебе не стоит задавать себе эти вопросы, – мудро сказала Оливия. – Мы должны радоваться тому, что имеем… Воспоминания об этом дне останутся с нами навсегда. Мне по крайней мере этого хватит надолго, – печально добавила она, поднимая на него глаза.

Им обоим была прекрасно известна правда о его жизни. Оливия понимала, что он продал себя, даже не догадываясь об этом, но произносить вслух свое мнение она не стала. Однажды пойдя на компромисс, Питер позволил Кейт и Фрэнку управлять всем – от его дома до его бизнеса. Это происходило постепенно. И теперь, когда он смотрел на все это глазами Оливии, его удивляло только одно: почему он раньше этого не замечал? Наверное, ему так было легче.

– Что я буду делать без тебя? – жалобно повторил Питер, прижимая ее к себе. Он не мог представить свою жизнь без разговоров с ней. Каким-то образом ему удавалось обходиться без Оливии в течение сорока четырех лет, а теперь он вдруг понял, что не переживет ни одного мгновения разлуки с этой женщиной.

– Не думай об этом, – сказала Оливия и сама поцеловала его.

Им понадобились все их силы, чтобы оторваться друг от друга и медленно, обнявшись, вернуться в гостиницу. Когда они поднялись в ее крохотный номер, Питер улыбнулся и прошептал:

– Может быть, тебе придется не спать всю ночь и постоянно обливать меня холодной водой.

Он сопроводил свои слова мрачноватой усмешкой. Как хотелось ему взмахнуть волшебной палочкой и изменить обстоятельства! Но они оба понимали, что не имеют права сделать то, чего им так хотелось.

И не позволить себе увлечься и потерять голову стало для них делом чести и испытанием на стойкость.

– Я обещаю, – тоже усмехнувшись, ответила Оливия. Она все еще не позвонила Энди и, похоже, даже не собиралась. Питер не стал настаивать. Он считал, что это целиком и полностью ее дело, но упрямство Оливии интриговало его, и он спрашивал себя, пытается ли она наказать своего мужа или просто боится его.

Когда они поднялись в ее комнату, Оливия сдержала свое слово. Она отдала ему одеяло и одну простыню и помогла соорудить импровизированную постель на ковре рядом с ее кроватью. Питер лег прямо в джинсах и джемпере, сняв только обувь и носки, а Оливия переоделась в ночную рубашку в ванной. Они лежали в темноте: она – на кровати, он – на полу рядом с ней, – держали друг друга за руки и говорили без конца. Однако Питер даже не попытался поцеловать ее, и только около четырех часов утра она наконец умолкла и провалилась в сон. Питер очень тихо встал и ласково укрыл ее, как маленькую девочку, и поцеловал – так нежно, как целуют ребенка. А потом он снова улегся на свою постель на полу и думал о ней до самого утра.

Глава 6

Они оба проснулись около половины одиннадцатого утра, когда солнце уже вовсю светило в окно. Оливия открыла глаза первая, и когда Питер последовал ее примеру, она с нежной улыбкой смотрела на него.

– Доброе утро, – ласково прошептала она. Питер что-то пробормотал и перевернулся на спину. Несмотря на то что он спал на ковре и одеяле, было очень жестко, и Питер чувствовал себя несколько уставшим, тем более что уснул он в семь. – У тебя затекло тело? – спросила Оливия, глядя на то, как он морщится, и предложила потереть ему спину.

Они оба очень гордились тем, что им удалось провести вместе ночь, не нарушив взаимного обещания.

– С удовольствием, – согласился Питер с широкой улыбкой и перевернулся на живот, развеселив ее очередным мурлыканьем. Оливия, свесившись с кровати, принялась нежно массировать ему спину, а Питер лежал на своем импровизированном ложе с закрытыми от блаженства глазами.

– Хорошо ли ты спал? – спросила Оливия, переходя с его шеи на плечи и стараясь не думать о том, какая у него мягкая кожа – как у ребенка..

– Я всю ночь лежал и думал о тебе, – честно ответил он. – Это торжество моего джентльменства, что я так хорошо себя вел, а может быть, это просто знак глупости или старости.

Он перевернулся и, посмотрев на нее, взял ее за руки, без всяких предупреждений резко сел и поцеловал.

– Ты мне сегодня приснился, – сказала она. Лица их были совсем рядом, руки Питера сами собой потянулись к ее волосам, и он снова и снова целовал ее в губы, зная, что совсем скоро должен будет с ней расстаться.

– И что произошло во сне? – прошептал он, покрывая поцелуями ее шею и постепенно забывая о том, что он себе обещал.

– Я плавала в океане и начала тонуть… а ты меня спас. Я думаю, что это хорошая метафора для того, что случилось между нами с тех пор, как я впервые встретила тебя. Я ведь действительно тонула, когда в первый раз тебя увидела, – сказала она серьезно, глядя ему прямо в глаза.

Питер нежно обнял ее. Еще мгновение – и он уже стоял на коленях, а она все еще была на кровати, и внезапно его руки оказались у нее под ночной рубашкой, лаская ее грудь. Оливия слабо застонала, желая напомнить ему об их взаимных обещаниях, но уже через мгновение забыла о них, потянулась к нему и заставила его лечь рядом.

Их поцелуи становились все более страстными, тела переплелись, запутавшись в простынях. Оливия оставалась в рубашке, а Питер – в джинсах. Они долго лежали рядом, покрывая друг друга поцелуями и забыв обо всем на свете. Выполнить их решение не заходить далеко было невозможно. Питеру хотелось впитать ее в себя, поглотить, пока она не станет его частью, чтобы быть с ним всегда.

– Питер… – прошептала она, и он прижал ее к себе и принялся целовать с такой жадностью, что Оливия прильнула к нему, задыхаясь от желания.

– Оливия… не надо… я не хочу, чтобы ты потом об этом жалела…

Питер пытался вспомнить об ответственности, скорее ради нее, чем ради Кейт или сыновей, но в этот момент он уже не мог себя остановить. Не произнося ни слова, Оливия стянула с него джинсы, а Питер подбросил ее рубашку высоко в воздух, и не успела она упасть где-то поблизости от кровати, как Питер уже вошел в нее. Только к полудню перевели они дыхание и замерли в объятиях друг друга, совершенно вымотанные и пресыщенные. Но для обоих это был момент величайшего счастья в жизни, и Оливия улыбалась блаженной улыбкой: