Флотская богиня Сушинский Богдан

23

Лунное сияние медленно переплавлялось в предрассветную темень, и гидросамолеты стали напоминать огромных птиц, уставших от морских ветров, но так и не решившихся перебраться на сушу. Порожденные двумя стихиями — морем и небесами — они нетерпеливо ждали своего часа, чтобы оставить чуждую им землю.

— Вводная такова, — ворвался в томную дрему Степной Воительницы раскатистый баритон Корягина. — Сейчас мы погружаемся на гидропланы и через тридцать минут, с заходом со стороны моря, приводняемся в Черском лимане, в восьмидесяти километрах отсюда. На косе нас должны ждать два проводника. Световыми сигналами они помогут пилотам сориентироваться, а затем сориентируют в ситуации и нас с вами. В двух километрах от места высадки, в районе Тузловки и хутора Соляного, в тылу противника, блокирован штаб 107-й стрелковой дивизии. При нем оказались в окружении заместитель командующего и начальник штаба 5-й армии, с частью армейской документации, а также член военсовета армии.

— Оказывается, начхоз наш, «дураша», относительно «гурьбы генералов» был прав, — пробубнил Климентий над ухом Евдокимки. — Зря мы на него поперли.

— Так не за «гурьбу генералов» же поперли, — процедила сквозь зубы Степная Воительница.

— Противнику уже известно, — продолжал тем временем комбат, основательно прокашлявшись, — кто именно оказался в этой приморской западне у Тузловки. Как известно и то, что силы дивизии и армейской штабной роты охраны на исходе. Линия фронта всего в двенадцати километрах. По приказу командования в пять утра, — комбат встревоженно взглянул на часы, — группа начнет имитировать прорыв на восток, одновременно с такой же имитацией фронтовых частей. И, что очень важно для нас, при поддержке штурмовой авиации со стороны моря, маскирующей наше появление. А в шесть утра ударим в тыл противнику мы. Еще через час к косе приблизятся два бронекатера, эсминец, ледокол и несколько рыбачьих шаланд, — словом, все те, кого командованию удалось наскрести по ближайшим портам. Замечу, весь этот «спасательный флот» уже в море.

— И мы первыми на гидропланах должны будем отправить штабистов в тыл, — упредил дальнейший пункт вводной Жора из Голой Пристани.

— Стратегически мыслите, красноармеец Аркашин, — тут же отреагировал капитан. — После чего — поможем уйти всем, кого сумеем снять. Для утешительности, обещают подбросить два транспортных «кукурузника», которые могут садиться на луг у плавней. Если, конечно, к тому времени мы оттесним от плавней немецкие заслоны.

— Да разбегутся заслоны, как только узнают, что мы высадились, — уверенно пообещал Аркашин.

— Если узнают, что на берег собственной персоной высадился Жорик из Голой Пристани, то, ясное дело, запаникуют, — по-своему поддержал его Таргасов.

…Когда десантники приближались к плавневой косе, рассекающей лиман на две части, окрестности уже утюжили два звена русских штурмовиков и звено бомбардировщиков морской авиации. Где-то вдали от высадки, судя по всему, на западных окраинах села, рвались снаряды дальнобойных орудий.

Гидропланы приводнялись под вспышками осветительных ракет, гася скорость на мелководье и волну за волной выплескивали из своего нутра морских пехотинцев.

— Впереди наших нет, только фрицы! — встречали их негромкими криками двое мужчин, укрывавшихся от случайных пуль и степного ветра за причальной хижиной, построенной у оконечности косы. — «Дивизионники» пойдут на прорыв через тридцать — сорок минут, как только немного рассветет.

Евдокимка машинально взглянула в ту сторону моря, над которой уже разгоралось утреннее зарево, а затем туда, где пылали какие-то строения и островки осенних плавней.

— Когда их наступление начнется, — прогнусавил простуженным голосом человек в брезентовом плаще с капюшоном и с фонарем-«летучей мышью» в руках, — обозначать свое присутствие вам следует криками «ура!», и истреблять при этом фрицев, отступающих в сторону лимана.

— Причем истреблять так, — напутствовал своих бойцов Корягин, — чтобы к тому времени нашим уже не было необходимости прорываться и отступать в плавни — тоже некому.

Метрах в двадцати от высадки коса резко расширялась, превращаясь в поросший ивами и лозняком луг, раскинувшийся между водами лимана и его плавневым окаймлением.

Именно здесь, на краю косы, за буреломным завалом среди двух холмов, держали оборону последние пятеро бойцов из большой группы, отрезанной два дня назад.

Мгновенно оценив позиции, Евдокимка признала, что выбраны они удачно. Во всяком случае, холмы прикрывали неглубокие песчаные окопчики стрелков от фланговых прострелов.

— Как далеко отсюда немецкие заставы? — спросил Корягин, приседая за небольшим холмиком, служившим командовавшему здесь сержанту Ворожкину чем-то вроде наблюдательного и командного пункта.

— К вечеру располагались метрах в двухстах, однако на ночь фрицы наверняка отошли подальше в степь. И потом, кто знает, как по ним прошлись штурмовики. Одно ясно: утром немцы опять двинутся к косе, так что в покое нас не оставят.

Словно бы подтверждая его предположение, в ствол ивы, чуть выше головы Евдокимки, врезалась пуля, выпущенная наобум кем-то из врагов.

— Известно, где сейчас могут базироваться группы заслона? — поинтересовался капитан, посоветовав ефрейтору Гайдуку пригнуться.

Прежде чем ответить, сержант осмотрел десантников, собравшихся у завала, словно на берегу Рубикона. Он как бы прикидывал, достаточно ли их, чтобы бросить и свою группу на соприкосновение с врагом.

— Недалеко отсюда, на меже степи и плавней, находится хутор Якорный. Там они и кучкуются, выбив нас оттуда и загнав на эти вот болота. А лейтенант наш, орден ему посмертно, правильно мыслил: «Кто владеет хутором, тот владеет плавнями». Взяли нас, ясное дело, числом, но все равно обидно…

— Теперь мы их погоним, — решительно прервала сержанта Евдокимка, упреждая комбата. — Есть там поблизости деревья? Мне бы только повыше взобраться, половину фрицов-хуторян еще издали уложу.

— Снайпер, что ли? — уважительно удивился Ворожкин.

— Еще какой! — заверил капитан. — Взвода стоит. Поднимай своих храбрецов! Сейчас мы вернем тебе хутор; принимай и властвуй.

24

Роль женщины, готовой собственным грехопадением купить себе расположение мужчины, сорокадевятилетняя Жерми сыграла в лучших традициях придворных театров. Так же убедительно предстала она затем и в роли вовремя опомнившейся курсистки института благородных девиц, оказавшей яростное сопротивление насильнику.

И ничего, что остатки одежд Анна срывала, уже вырвавшись из кабинета особиста, когда тот корчился на полу от боли. Зато сколько благородного гнева! И как театрально тот преподносился публике! Да и в обморок на ступеньках крыльца она падала в лучшей дворянской манере. Аншлага в тот вечер, конечно, не предвиделось, зато немногочисленная публика, тут же собравшаяся у крыльца этих импровизированных монастырских «подмостков», оказалась воистину благодарной.

Увидев утром на своем столе сразу два гневных рапорта — Жерми и Квасютиной — начальник школы Волынцев вздрогнул в предчувствии: только этого ему не хватало в день приезда генерала! Зная об отношении к «белогвардейке» Шербетова, скрыть от него эти скандальные рапорты начальник не решился.

— По капитану Карданову мы вопрос решим, — мрачно заверил Анну генерал, как только пригласил ее в кабинет для разговора. — Пока что полковник Волынцев посадил его на гауптвахту, чтобы немного остыл.

— Мне кажется, что далее терпеть выходки этого кретина не стоит. Тем более что на эту должность есть прекрасная кандидатура — подполковник Гайдук.

Шербетов хитро взглянул на Жерми и вместо ответа произнес:

— Принято решение вернуть вас в Степногорск. Путь к Лихтенштейну, а еще лучше — к Берлину, начнете со своего родного городка.

— Ход правильный, — спокойно отреагировала Анна. — Начинать восхождение лучше всего с мест, где тебя хорошо знают. Это оптимальный способ внедрения. Когда начнем переправляться?

— Возможно, уже через неделю.

Брови Анны удивленно поползли вверх, такой поспешности она явно не ожидала. Тем не менее выдержка ее не подвела:

— Ну, если уж так решено…

— Я сказал: «Возможно». Чем раньше вы объявитесь в Степногорске, тем меньше подозрений вызовет ваше возвращение. Местная власть в городке окончательно не сформирована, а многие беженцы, не успевшие вырваться из окружения, возвращаются в родные места…

— В этом есть свой резон.

— «Агенты сопровождения» будут переброшены позже, когда вы сумеете войти в доверие. К тому же они не должны знать вас ни по имени, ни в лицо. Общаться сможете через условные «почтовые ящики» или через проверенное лицо, которое, в случае угрозы провала, следует нейтрализовать. Радисток, обучающихся вместе с вами, мы решили пока законсервировать. Для них поступит отдельный приказ.

— Мне самой хотелось просить вас об этом. Слишком уж велика опасность провала.

— Вот-вот. Над вашей личной легендой мы работаем. Но уже сейчас пришли к выводу, что перебрасывать вас следует на правобережье Ингульца, неподалеку от впадения его в Днепр. Там какое-то время вы пробудете у бывшего механика сейнера, некогда промышлявшего на Днепре, а последние два года трудившегося на местном межколхозном рыбокомбинате. Старостой в поселке — родственник этого рыбака; на советскую власть обижен кровно, однако любит деньги. Наши подпольщики уже сумели найти к нему подход, и теперь держат его на крючке. К тому же — он из белогвардейцев, а значит, общий язык вы с ним найдете.

— Да куда он денется? — заверила генерала Жерми. — Найду: и язык, и все прочее.

Генерал внутренне поморщился, но, в общем-то, ему нравился бойцовский характер этой женщины.

— Как вы уже поняли, первый настоящий оккупационный документ, удостоверяющий личность, вы, Анна Альбертовна, должны получить у него. Он же, вместе с механиком, должен обеспечить вам алиби: вы никогда не оказывались по эту линию фронта, а, являясь любовницей механика, скрывались у него, чтобы в нужное время заявить о себе старосте. Возможно, даже поработаете у старосты секретаршей.

— Обязательно поработаю, — мило улыбнулась Жерми улыбкой знающей себе цену аристократки — вежливой, снисходительной и ничего не говорящей Шербетову.

«Кто знает, что у нее на уме, — подумалось генералу от разведки. — Как она поведет себя, оказавшись в германском тылу; как будет меняться ее мировоззрение, когда графинюшка доберется до Лихтенштейна или соседней Швейцарии? Впрочем, какой смысл загадывать? В случае чего, сдадим ее как агента Кремля, чтобы, таким образом, дискредитировать генерала Подвашецкого и все его окружение. А потом уничтожим».

— Надеюсь, вы не собираетесь использовать меня для подсчета идущих на фронт немецких вагонов?

— Исходя из основной цели операции, вы нужны нам не в Степногорске, а в Западной Европе, в руководящих эмигрантских кругах. Хотя, несомненно, последуют и какие-то конкретные задания, в зависимости от точки вашего базирования и конкретной ситуации.

Жерми уже решила было, что беседа завершена, однако генерал так не считал и велел адъютанту пригласить подполковника Гайдука.

— Товарищ генерал, особый отдел принял, — с порога доложил тот. — Капитан Карданов только что отправлен в машине коменданта гарнизона на гауптвахту. Под охраной.

Шербетов многозначительно взглянул на Жерми: «Как видите, слов на ветер не бросаем-с», — и предложил подполковнику присесть к столу.

— Нам нужно обсудить еще один вопрос, — произнес он, листая свою записную книжку. — Я поручил выяснить судьбу вашей, Дмитрий, племянницы, Евдокии Гайдук. Так вот, теперь она ефрейтор, на фронте, служит в десантной бригаде морской пехоты. Прошла ускоренную десантно-диверсионную подготовку, снайперски стреляет, хладнокровна, владеет первичными навыками рукопашного боя, сейчас находится на задании в тылу врага, командиром батальона характеризуется просто очень-таки положительно.

— Я знал, что этот дьявол в юбке еще проявит себя, — улыбнулся подполковник, но тут же спохватился: — Постойте, ваши сотрудники учли, что она выдает себя за парня?

— Естественно, учли. Запрос шел по поводу ефрейтора Евдокима Гайдука. Это даже хорошо, что она вошла в роль и в боевой обстановке ведет себя соответственно.

— Я так поняла, что эта моя курсистка, Евдокимка, как все мы называли ее в училище, должна будет сопровождать меня? — не удержалась Анна.

— На первом этапе. Пока вы не освоитесь в Заречном, да, — уточнил генерал. — Есть какие-то принципиальные возражения против ее кандидатуры?

— Если сопровождать будет только на первом этапе, то нет. В Степногорске ей появляться не стоит — мать была фигурой заметной и слишком уж «партейной».

— Именно этот фактор учтен. Кстати, в паре с ней можно послать кого-то из наших, не очень молодых курсантов с опытом службы в дивизионной разведке, — вклинился в их диалог подполковник. — Желательно, чтобы родом тот был из Украины, а, значит, владел языком, знал обычаи. Ну а пойти на задание он сможет в роли отца или дяди Евдокимки.

— Вот и подыщите такого, подполковник, — ухватился за эту идеею Шербетов. — Причем как можно скорее. Теперь у вас будет доступ к «личном делам» курсантов. Сроку вам — трое суток.

25

Последний штурмовик отчаянно прошелся пулеметный огнем по периметру плавней и, сопровождаемый огнем зениток, гордо удалился в сторону моря. Наблюдали десантники за его барражированием[29], уже рассыпавшись по плавневым рощицам, чтобы огнем подавлять немецкие посты.

— Мне приказано держаться поближе к вам, — возник рядом с Евдокимкой навьюченный рацией парень, о существовании которого, как и о приказе опекать радиста, она попросту забыла.

— А мне приказано — прикрывать вас обоих, дармоедов, — опустился у оголенного корневища Аркашин.

Лазание по деревьям было для Евдокимки одним из тех увлечений, которые всегда гневно осуждались ее матерью: «Господи, ну ты же не мальчишка, не босяк какой-нибудь!» Теперь, взбираясь по толстым ветвям к раздвоенной вершине вербы, Евдокимка благодарила свое детство за то, что подарило ей хоть какие-то «тарзаньи» навыки.

— Что наблюдаешь? — спросил ее капитан, когда девушка помогла радисту перебросить через ветку антенну.

Сам радист устроился на небольшом пригорке, метрах в десяти от вербы, между ней и хутором.

— Руины крайнего дома совсем близко. Вижу, как из подвала, превращенного немцами в бомбоубежище… — Евдокимка умолкла на полуслове. Она опустила висевший на груди бинокль и, вскинув винтовку, выстрелила в фигуру врага, появившуюся на фоне арочного входа в подвал — судя по всему, офицера.

Возникший вслед за ним солдат, очевидно, только потому и замялся, что хотел выяснить, кто и откуда стрелял. Раненный Евдокимкой в ногу, он осел, а затем начал отползать в сторону. Та не стала добивать его, а выстрелила в черноту арки. Расчет оказался точным — какой-то фриц буквально вывалился из нее прямо к ногам павшего офицера.

— Все ясно, ефрейтор! — прокричал Корягин. — Держи их в страхе! Остальные — за мной. Действовать в одиночку, врассыпную, истребляя все, что стреляет и движется!

Почти в ту же минуту, откуда-то из-за развалин хутора, донеслись пулеметные очереди, вслед за которыми начала разгораться настоящая пальба. Стало ясно, что это пошли на прорыв «дивизионники», как назвал их сержант Ворожкин.

Заметив вспышки выстрелов в проеме подвала, Евдокимка послала туда еще две пули и перенесла огонь на пулемет, выдавший себя на остатках чердака. Пулеметчик, очевидно, догадался, где засел стрелок, и прошелся по вербе щедрой очередью — пули впивались чуть выше Евдокимкиной головы.

— Все, засекли тебя, ефрейтор! — встревожился Аркашин. — Сваливай оттуда.

Прежде чем последовать его совету, девушка выстрелила по чуть приподнявшемуся пулеметчику, а затем — по мелькнувшему в проеме второму номеру; и еще, для верности, — просто по пулеметному гнезду да рассветной сумеречности подвальной арки. Только тогда, с чувством выполненного долга, она спустилась, чтобы, вместе с радистом, присоединиться к уже просачивающимся на хутор десантникам.

Отделение сержанта Ворожкина тоже занимало оборону в оставленных немцами окопах севернее руин, с ходу вступая при этом в бой. «Дивизионники» же, получив от радиста десантников сообщение, что хутор ими занят, удар своего прорыва нацелили на узкую полосу между плавневыми островками лимана и правой оконечностью хутора.

Взобравшись вместе с Климентием и Аркашиным на освобожденный остаток чердака, Евдокимка увидела, как, на ходу отстреливаясь от наседавших со стороны степи фрицев, группы окруженцев устремились к спасительным плавням. При этом какая-то часть бойцов, засевших на окраине деревни, продолжала отвлекать противника на себя. Она же должна была оказаться группой прикрытия, и Степная Воительница понимала: им не позавидуешь, это смертники. «Не спеши рыдать. Не исключено, что прикрывать общий отход с косы придется уже тебе самой, тоже смертнице», — мрачно пророчила себе девушка.

Утро выдалось каким-то зловещим. Над морем медленно разгоралось багровое зарево, а со стороны степи на него надвигалась огромная дождевая туча.

Окруженцы вырывались из низины, где пряталась окраина села, и бежали, теряя своих однополчан, по серой полосе, между заревом и тучей, как по единственной, судьбой предоставленной, тропе жизни. Апокалиптичность их исхода разрушало разве что появление тачанки и нескольких бричек, возницы которых гнали лошадей вовсю, пытаясь как можно скорее укрыться за отдаленными от хутора руинами лабаза, а значит, и за спинами десантников.

Стремясь упредить их, подразделение немцев решилось просочиться между хутором и узкой полоской плавней, черневших севернее руин, однако Евдокимка заметила это и предупредила Климентия, уже освоившегося за прикладом немецкого пулемета. Снизу по врагу ударили капитан Корягин и еще трое бойцов, составлявших последний резерв командира. Сама же она пыталась отстреливать тех фрицев, которым все-таки удавалось достичь прореженной и почти выжженной полоски камыша.

— Я лейтенант Зенин! — у руин появился вдруг во главе группы автоматчиков рослый офицер в плащ-накидке. — Командир разведроты и группы прорыва. Кто у вас старший?

— Почему от дела отвлекаешь, лейтенант? — возник в проеме двери каменной пристройки Корягин.

— Штабисты уже в районе лабаза, — взмахнул трофейным автоматом Зенин в сторону развалин на невысоком плато у озерного залива. — Там подвалы, а главное — рядом проходит ведущий к озеру овраг.

— Генералы живы?

— Один слегка ранен, однако почти весь штаб удалось вывести. И раненых тоже, на повозках. Но долго мы там не продержимся. Наш арьергард пока что сдерживает немцев у села, но скоро вынужден будет отойти к хутору, на ваши позиции. И тогда немцы накроят минометами.

— И накроют, сугубо по военной науке, — невозмутимо заверил его Корягин. — Сколько у тебя людей?

— Около пятидесяти.

— Так это же целое войско! Тремя десятками бойцов усиль отряд, которым, до подхода вашего арьергарда будет командовать старшина Климентий. Задача ясна, старшина?

— Так точно.

— Группа сержанта Ворожкина поступает в твое распоряжение. Разворачиваешь бойцов так, чтобы перекрыть пространство от хутора до вон той северной оконечности плавней. Вы, лейтенант, перекрываете отрезок от этой усадьбы до лабаза. Всех отступающих из села вливаете в свои ряды, независимо от звания и амбиций. Затем постепенно отходите к той перемычке, где держала оборону группа Ворожкина. Ефрейтор Гайдук прикроет вас со своего гнезда на вербе.

— Товарищ капитан, радист тральщика на связи. Сообщает, что его корабль, как и рыбацкая флотилия, уже вошел в лиман и готов к эвакуации бойцов.

— Спроси, что с гидропланами.

— Да вон они, на подлете, — прокричала Евдокимка с чердака. — По-моему, один из них уже заходит на посадку.

— В таком случае приступаем к заключительной фазе операции, — тоном командующего, которому предстоит бросить в бой целые полки, проговорил Корягин. — Радист и ефрейтор Гайдук — за мной! Лейтенант, перебрасывай штабистов в район вон того дерева, — указал он на вершину высокой, облюбованной Евдокимкой вербы. — Оттуда тропа ведет прямо к рыбачьему домику и к причалу.

Лейтенант сразу же помчался в указанную сторону, причем в таком темпе, словно впереди алела финишная планка олимпийского забега.

Первые раскаты грома и удары молний каким-то странным образом соединились с вытьем и взрывами мин где-то между хутором и селом. Ясно было, что немецкая батарея, расположенная северо-западнее села, пыталась закрыть брешь прорыва русских, однако прибегла к этому слишком поздно. К тому же фронтовые пушкари-дальнобойщики оставили, наконец, в покое восточные окраины деревни и перенесли огонь на западные. Теперь они явно пытались подавить тыловую батарею врага, о которой красноармейская разведка уже знала, и прикрыть эвакуацию окруженцев.

— Только бы свои же «гробометатели» по хутору не ударили, пока наши парни все еще там, — на ходу оглянулся Корягин, после очередного разрыва «своего» орудийного снаряда.

— Так предупредите их по рации, — посоветовала Степная Воительница.

— Ну, с фронтовиками-то у нас связи нет, — ответил вместо капитана радист. — А добираться до них с помощью окольных радиостанций бессмысленно: ситуация меняется по минутам.

— Слышал, ефрейтор? Грамотно изъясняется, — признал Корягин. — Сугубо по военной науке. Учись, Гайдук.

— Только и делаю, что учусь, товарищ капитан.

Точку в этой фразе поставила пуля, скосившая ветку кустарника в сантиметре от груди комбата. Поражая офицера своей реакцией, Евдокимка тут же опустилась на правое колено и выстрелила по едва очерченной фигуре, темневшей у пригорка.

— Все-таки тебя следовало бы направить в школу снайперов, — с облегчением резюмировал капитан.

26

Сунуться в плавни немцы не решились, а тех, кто прорвался к их узкой северной полосе, успели прижать к болотистой земле пулеметчики десанта.

Взобравшись на свое, уже «насиженное» место у развилки стволов, Евдокимка хорошо видела часть этих обреченных, и старалась отстреливать всякого, кто пошевелится. Однако продолжалось это недолго: между плавнями и деревней неожиданно зависла низкая черная туча, чье чрево, казалось, вот-вот низвергнет на землю сумеречную осеннюю хлябь.

А еще через несколько минут пошел дождь. Оставаться наверху больше не имело смысла, и Степная Воительница вновь начала спускаться с дерева, к которому уже приближалась большая группа военных в плащ-палатках.

— Кто такие? — властно поинтересовался один из них, как только нырнул под развесистую крону вербы.

— Командир десантной группы морской пехоты капитан Кор-рягин, — привычно пророкотал свою фамилию комбат. — Прибыл для…

— Знаю, знаю… — прервал его генерал. — Очень вовремя твои люди очистили хутор и подступы к плавням. Молодцы.

— Служу трудовому народу!

— Разведка доносила, что у тебя снайпер-кукушка здесь завелся, весь хутор простреливал.

— А вот он, — неловко поддержал комбат соскользнувшую с нижней ветки Евдокимку, при этом руки его жестко скользнули по ее груди. — Ефрейтор Гайдук.

— Молодец, ефрейтор, — рослый кряжистый генерал так приложился своей рукой к плечу Евдокимки, что чуть не заставил ее присесть. — Э, да ты совсем юный. Восемнадцать-то хоть есть или приврал?

Евдокимка слегка замялась.

— Приврал, понятное дело, — заложил его комбат. — Но воюет неплохо. Сначала был санитаром, теперь вот…

— Тем более — представить к награде, капитан.

— Так точно, представим…

— Уходить есть на чем?

— Есть, товарищ генерал. Суда и гидропланы ждут вас. К счастью, из-за грозы немецкая авиация в воздух не поднималась.

— Даже гидропланы, говоришь? — оживился генерал, только теперь сняв руку с плеча Евдокимки. — Тогда веди, капитан, веди; не хватало еще, чтобы немцы зажали нас в этих болотах. И парней своих уводи, мой арьергард прикроет.

— Разберемся, товарищ генерал, — комбат запнулся, понимая, что группа его расчленена, причем большая часть ее все еще остается где-то у лабаза и на хуторе. — Сообщишь на судно, когда пройдет последняя группа, — приказал он радисту. — Корабельная артиллерия прикроет вас. Аркашин, сопровождаешь радиста.

— Что бы вы делали, не будь с вами Жоры из Голой Пристани? — на свой манер отреагировал краснофлотец.

После этого приказа ничто не мешало Евдокимке идти прямо к судам, однако вместе с радистом Аркашиным и несколькими бойцами она засела на камышовых подстилках у перемычки, готовясь прикрывать окончательный отход и морских пехотинцев, и «дивизионников».

Бойцы отходили группами, каждая из них несла или вела нескольких раненых. Дождь прекратился, однако туча по-прежнему висела на грани суши и моря, источая холодную росную влагу.

Во главе одной из таких групп, с демонстративной неспешностью, шел худощавый офицер: пистолет в руке, поднятый ворот старательно, по фигуре, подогнанной шинели и строгая, сформированная давней выправкой походка.

— Товарищ подполковник! — подалась к нему Евдокимка как раз в ту минуту, когда по разбитой солдатскими сапогами тропинке офицер проходил через завал.

— Со вчерашнего дня — полковник, — машинально ответил тот, повернувшись к ней лицом.

Степная Воительница увидела застывшие глаза предельно истощенного, спящего на ходу человека.

— Поздравляю, товарищ… полковник. Как вы здесь оказались? Вы ведь звонили начальнику госпиталя, и мне казалось…

— О каком госпитале речь? — не останавливаясь, даже не замедляя шага, проговорил офицер. — Обратитесь, как положено по уставу, и представьтесь.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? Ефрейтор Гайдук, — обиженно, и в то же время растерянно проговорила девушка, стараясь подстроиться под его шаг. — Евдоким, Евдокимка Гайдук. Вы… разве не узнаете меня, полковник Гребенин? — по-заговорщицки приглушила она голос.

Услышав фамилию, полковник словно бы обо что-то споткнулся, затем ступил два шага в сторону, под крону дерева и только тогда остановился. Но и после этого ему понадобилось еще несколько мгновений, чтобы окончательно проснуться и вполне осознанно спросить:

— Это вы, Евдокия?.. Евдокия Гайдук, из Степногорска?

Девушка отбросила капюшон плащ-палатки, радостно улыбнулась, но тут же прошептала:

— Только не обращайтесь ко мне, как к девушке. Все думают, что я — парень.

— Ты — парень?! — похмельно покачал головой полковник.

— Ну да. Под мужским именем меня и зачислили в морскую пехоту. Так что теперь я — ефрейтор Евдоким Николаевич Гайдук.

Они проследили за тем, как один за другим в воздух поднялись все три гидроплана. Значит, генералы и прочие штабисты уже спасены; следовательно, задание выполнено.

— Только, ради бога, не выдавайте меня, — жалостливо попросила она полковника.

— Как можно?! С какой стати? Хотя… зачем вам, юная леди, весь этот флотский маскарад?

— Считайте его военной хитростью.

— Захотелось предстать перед миром флотской богиней? — мягко улыбнулся полковник.

— Сама не знаю, как все это объяснить. Воевать хотелось, по-настоящему, по-мужски.

— Блаженная же вы в наивности своей…

— Если хотите, для вас я всегда буду оставаться «флотской богиней».

Не сдержавшись, Гребенин потянулся ладонью к ее лицу. И произошло то, что неминуемо должно было произойти: на несколько мгновений девушка забылась, потянулась навстречу этой мужской ладони, к разбухшей от дождя шинели, но затем вдруг спохватилась и резко перехватила руку:

— Что вы, товарищ полковник, что вы?! Забыли наш уговор? Для все прочих на этой тверди, я — мужчина!

— Да-да, юная леди, вы правы: забыл.

— Какая я вам «юная леди»?! — устрашающе вытаращила глаза Евдокимка и спохватилась, вспомнив, что уже целую вечность не смотрелась в зеркало и что пострижена по-прежнему «под ноль»: «Спасибо тебе, Господи, что самой мне не дано видеть, какой замухрышкой я выгляжу!» — Никак не ожидала встретить вас здесь. Главврач говорила, что вас назначили командовать полком, который располагался недалеко от госпиталя.

— Разговор состоялся за два часа до того, как нас перебросили на передовую. На тот участок, который уже, по существу, находился в тисках противника.

— И здесь вы командовали арьергардом, о котором говорил генерал?

— Странно, как ему удалось определить, где в этом котле авангард, а где арьергард, — сухо проговорил Гребенин, и Евдокимка поняла, что отношения с генералом у полковника не складывались.

Она проследила за тем, как мимо пробежал сержант Ворожкин, бойцы которого спешили к причалу вперемешку с пехотинцами Гребенина.

— Всем — на борт! — прозвучала зычная команда Корягина. — Всем — на суда и на шлюпки. Уходим!

— Нужно торопиться, товарищ полковник, — тут же остановился возле них кто-то из офицеров гребенинского полка.

Полковник поспешил вслед за группой бойцов, будучи уверенным, что Евдокимка последует за ним, но вовремя оглянулся и понял: эта безумица опять решила вернуться к завалу.

— Ефрейтор Гайдук, ко мне! — рявкнул он изо всех сил. — Приказываю: следовать на посадку!

— Я прикрою вас, — пролепетала девушка. — Надо…

Договорить она не успела. Словно из-под земли возникший перед ней старшина Климентий цацкаться с ней не стал.

— Какое, к черту, «прикрою»?! — бесцеремонно ухватил он ее за предплечье и потащил за собой к причалу. — По шее захотел?

— Но ведь кому-то же надо…

— Все, тебе сказали! Задание выполнено, уходим! — яростно прокричал старшина. — Моли бога, что оторвались от немцев.

— Велено всем отходить! — тут же поддержал его радист, передавая приказ командира тральщика, руководившего этой спасательной «эскадрой». — Общий отход! Сейчас суда откроют заградительный огонь!

27

Оказавшись на борту небольшой баржи, которую тянул тральщик, Евдокимка видела, как в плавнях, ложась все ближе к косе и причалу, рвутся снаряды, слышала, как на всем обозримом пространстве то вспыхивает, то угасает спонтанная перестрелка. Тральщик «Бесстрашный» и баржа за ним оставались теперь той последней надеждой, за какую бойцы, сумевшие добраться до причала, цеплялись в прямом смысле этого слова. Остальные суда уже приближались к выходу из лимана.

Тральщик отходил, когда на косе вдруг появился рослый худой всадник, на немыслимо тощей лошади. «Шкапа» эта все еще пребывала в хомуте, а по запавшим ребристым бокам ее свисали постромки.

— Нет, вы видели этого Дон Кихота?! — возликовал находившийся рядом с Евдокимкой, у кормового фальшборта, рядовой Аркашин. — Не получить мне двух медалей «За отвагу», если это не Виля Таргасов!

— Точно, он! — прокричало сразу несколько бойцов.

— Остановите корабль, его нужно подобрать! — постаралась перекричать всех их Гайдук.

Тем временем десантник загнал свою лошадку в лиман, заставил ее пробежать по мелководью наперерез «Бесстрашному» и, прыгнув в воду, поплыл к барже. Кто-то из матросов тут же бросил ему канат с петлей на конце, и, пока тральщик разворачивался, бойцы сумели втащить «Дон Кихота в тельняшке» на борт.

— То, шьо ты, Виля, — полный разгильдяй, это командованию давно ясно, — не упустил своей возможности позубоскалить Аркашин. — Но чтобы так по-хулигански опаздывать на круизный теплоход? В высшем свете Голой Пристани такого не прощают.

— Почему вы задержались у лабаза? — спросила Евдокимка, протискиваясь к Таргасову, на которого матрос баржи уже набросил сухой бушлат.

— Помогал отбивать атаку, а затем чудом прорвался в плавни. Если бы не эта лошадка, — он указал на песчаную отмель у южной оконечности косы. Все увидели, что спасительница десантника лежит на песчаном мелководье и, вытягивая морду, ржет, словно укоряет, что её бросают на погибель. — Если бы не она, не пить бы вам больше за здоровье Вили Таргасова.

— Зато какие королевские поминки мы бы устроили! — тут же вставил свои пять копеек Жорка.

— Разве у лабаза все еще оставались бойцы?

— Оставались, — услышала Евдокимка голос полковника, вышедшего из надстройки, где обычно ютился небольшой экипаж баржи. Рядом с надстройкой пролегал трап, ведший в просторный, но предельно заполненный бойцами трюм. — Несколько раненых и больных отказались быть обузой для отступающих товарищей и решили остаться, а вместе с ними — санитар и ездовые, прикрывающие наш отход. А также этот мужественный морской пехотинец, — кивнул он в сторону Таргасова, — со своим ручным пулеметом.

— Но, очевидно, нужно было…