Сказки на ночь Ничей Дмитрий
– Но ты его хочешь?
– Да. Нет! Он зануда и сноб.
– К сексуальному влечению это никакого отношения не имеет. Джилл, мне кажется, ты маешься дурью. Сама строишь себе преграды, которые потом пытаешься преодолеть.
– Это не преграды. Я не знаю, Лора… Когда я вижу его, у меня на загривке вся шерсть дыбом, но стоит ему сказать пару слов – и я его ненавижу.
– Как его зовут, не скажешь, конечно?
– Ой, он идет. Все, пока, потом позвоню…
6
Марк опоздал на четверть часа, так что она почти успела все выложить Лоре, но звонок в дверь прервал их.
Сегодня Боумен был в строгом костюме, а с собой принес аж два блокнота и две ручки. Судя по всему, работать он собрался до зари. Джилл отступила на шаг, давая ему пройти, Марк поднял глаза, собрался поздороваться…
Ощущение было сродни удару по голове. Или в солнечное сплетение – так вернее. Весь воздух улетучился из легких. Сухие слова приветствия умерли, не родившись, и Марк превратился в соляной столп.
На Джилл Сойер было простое платье из простого шелка. Простого голубого цвета. Никаких открытых плеч, никакого декольте, чуть ниже колена, точно по фигуре…
Это была катастрофа. Голубой шелк струился, облегая тело Джилл Сойер, словно невесомая дымка. Он не был прозрачным, он не обтягивал и не приоткрывал, но у Марка создалось четкое ощущение, что Джилл стоит перед ним обнаженная.
Голубая дымка мерцала перед глазами Марка, золотые кольца волос небрежно вились по плечам, и ноги у нее были босые, стройные белоснежные ножки с тонкими щиколотками…
Она шла впереди него в гостиную, а несчастный Марк Боумен плелся сзади, намертво сцепив пальцы за спиной – словно Одиссей, привязавший себя к мачте, чтобы не сигануть за борт к сиренам. Во рту пересохло, мыслей в голове не осталось вовсе никаких, и томило его вожделение, самое настоящее, ненасытное желание заключить эту женщину в объятия и заставить ее забыть о всех прочих мужчинах на свете…
– Выпьете что-нибудь?
Она улыбалась и смотрела на Марка, а Марк был еле жив. Хриплым голосом, больше похожим на карканье, он просипел:
– Надо работать. Мне нужно будет уйти пораньше, да и вам завтра вставать на работу… Виски!
Она недоуменно улыбнулась и ушла на кухню за бутылкой и льдом. Марк в изнеможении повалился на диван. Мягкие подушки надежно обволокли его со всех сторон, и он вдруг страшно захотел содрать с себя галстук и пиджак, повалиться на этот диван с ногами, и чтобы Джилл перестала его дразнить, легла бы рядом с ним и…
– Неважно выглядите. Вы не заболели? У вас уши горят.
– Н-нет… Что это за цветы?
– Маргаритки. Билл подарил.
– Вероятно, из оранжереи.
– Вероятно. Пейте виски, вы какой-то напряженный.
Ха! Это еще что, знала бы она, что творится у него в нижних эшелонах… Вот там напряжение!
– Что ж, приступим. Рассказывайте, как обычно.
Джилл Сойер, проклятая ведьма, вытянула из вазы маргаритку и стала рассказывать. Как обычно – если не считать того, что ее пальцы все время двигались, методично обрывая лепестки с несчастного цветка. Любит – не любит, плюнет – поцелует…
Он писал, тоже как обычно – если не считать того, что ручка все сильнее царапала бумагу, и в конце концов он прорвал лист. Джилл недоуменно замолкла, глядя на него невинными небесными очами.
– Что с вами? Если бы я вас не знала, то сказала бы, что вы нервничаете.
– Вы очень живенько рассказываете. Я прямо волнуюсь… Давайте-ка попробуем выяснить вот что: вы хорошо танцуете?
– Ну… нормально. Ноги не отдавливаю, с такта не сбиваюсь, ритм подхватываю.
Ох задать бы тебе ритм…
– А этот ваш Билл Малер?
– Примерно так же. Мы хорошо смотрелись.
– Ясно… Теперь вот: скажите, Джилл, Билл Малер оправдал ваши представления о нем? Иными словами, насколько он соответствует своему резюме?
– Ну-у… Вообще-то он отличный парень. Однако если говорить о резюме… знаете, вы мне открыли глаза в каком-то смысле. Резюме Билла – оно никакое. Общие слова, немного о себе – и никакой загадки. Никакой приманки. Надо бы вам поработать и над его портретом.
Она шутила, но Марк так и взвился:
– Счас!
Джилл изумленно уставилась на него.
– Что это с вами?
Ничего особенного. Просто, встреть он сейчас этого самого Билла Малера, врезал бы ему от всей души…
А потом она начала рассказывать про поцелуи, и Марк Боумен низвергся в ад. Он медленно поджаривался на адском огне, а Джилл разрумянилась, задышала чаще, вроде бы смутилась немного – но рассказывала.
Слушать он про это больше не мог и потому опять прервал ее:
– Если все было так хорошо – почему он сейчас не с вами?
Она посмотрела ему в глаза.
– Потому что вы должны были прийти ко мне.
Любит – не любит, к сердцу прижмет – к черту пошлет…
– Очень мило с вашей стороны, но ведь можно было позвонить и перенести встречу?
– Я привыкла выполнять обещания.
Она не сказала: «Я предпочитаю видеть вас, чем спать с Малером». Она просто выполняла свое обещание… наверняка в детстве ездила в скаутские лагеря!
– Джилл, я вовсе не собирался вторгаться в вашу личную жизнь…
– Но вы это сделали. И будете продолжать до тех пор, пока моя маленькая жизнь нужна для вашей великой статьи, разве не так?
Ее голос внезапно задрожал. Марк сделал стойку. Это что-то новенькое…
– Вы ведь думаете только об этом? О своей статье, верно? И поэтому вы здесь, в моем доме.
Нормальный мужчина в этот трепетный момент поступил бы следующим образом: взял бы ее за руку, проникновенно заглянул в глаза и низким, хриплым, слегка подрагивающим от сдерживаемой страсти голосом объяснил бы ей, что все это время он ищет встречи с ней исключительно по причине того, что она поразила его в самое сердце. После этого, используя самые возвышенные и проникновенные сравнения, нормальный мужчина предложил бы ей разделить его страсть. Возможно, коснулся бы робким поцелуем ее трепещущих уст…
Вместо всего этого Марк Боумен слишком резко дернулся вперед – и уронил бокал с виски на ковер, а бутылку – на стол. Последним штрихом стала слетевшая ваза с маргаритками.
Вот маргаритки он только и запомнил. Они были повсюду, бедные маргаритки, мокрые, безжалостно смятые. И в волосах Джилл тоже. Золотые локоны рассыпались по ковру, Марк очутился сверху, что-то твердое мешало сзади и сбоку, он не сразу понял, что это стол, и сердито отпихнул его, одновременно пытаясь сорвать с себя галстук.
Маргаритки у нее на груди… Голубой шелк отлично скользит по коже, вы это знали? Знайте.
Отчаявшись справиться с галстуком, Марк переключился на Джилл. Он целовал ее, едва удерживаясь, чтобы не зарычать по-звериному – бывают минуты, когда даже сильному мужчине трудно совладать с собственным телом.
Он сорвал с нее платье, с большим раздражением избавился от изящного кружевного безобразия, исполняющего роль бюстгальтера, с облегчением рванул тонкие шнурочки, скрепленные кружевной розочкой посередине – возможно, женщины всерьез считают это трусиками…
Какая-то часть сознания отметила: это белье не для повседневного ношения, это белье для соблазнения. Кого она собиралась соблазнять сегодня, поющего Билла Малера? Или Марка Боумена?
Впрочем, все это стало неважно почти мгновенно, ибо Джилл Сойер, нагая и прекрасная, как лесная нимфа, вся усыпанная мокрыми маргаритками, вывернулась из его рук, в одно мгновение избавила его от галстука, пиджака и рубашки, успела расстегнуть пуговицу на брюках – а дальше наступил кромешный ад, переходящий в сияющий рай и обратно.
Небеса рушились на землю, бесстыжие руки бродили по телу, изучая и лаская, дыхание стало общим, пульс – тоже.
Два обнаженных человека покатились по ковру, рыча и смеясь, целуясь и плача от счастья.
Марк вошел в нее резко, торопливо – потому что вовсе не был уверен в своих силах. В смысле – удастся ли ему сдержаться…
И сразу изменилось все. Мироздание обрело смысл и законченную форму, ответы на все вечные вопросы стали очевидными и неинтересными, а незыблемым осталось только одно: хриплое дыхание в такт движению двух тел, стон, слетевший с искусанных губ, бестолковые и блаженные слова…
Марк Боумен хотел закрыть глаза от счастья – но не смог. Слишком доверчиво и жадно на него смотрела голубоглазая фея Джилл Сойер, обнимавшая его так, словно от этого зависит ее жизнь…
Это было самое настоящее безумие. Они никак не могли насладиться друг другом, снова и снова начинали любовную игру, перепробовали все возможные позиции – и в конце концов заснули прямо посреди разгромленной гостиной, на ковре.
Последнее, что запомнила Джилл, – сильные теплые руки Марка, по-хозяйски властно обнимавшие ее за бедра…
Она проснулась в полной темноте, одна. Сердце на мгновение сжалось – неужели Марк уже ушел? Потом она расслышала шорох одежды. Нет, он все еще здесь, наверное, собирается уходить…
Теплые руки подхватили ее, перенесли на диван. Она боялась показать, что не спит, с горечью ожидая, что он сейчас уйдет.
Он не ушел. Обнаженное горячее тело прильнуло к Джилл, нетерпеливые руки заскользили по ее телу, вновь пробуждая желание.
Теперь они лежали лицом друг к другу, тесно обнявшись, целуясь уже не спеша, даря друг другу неспешную, тихую любовь. Джилл с радостным волнением подмечала: Марк запомнил то, что ей понравилось больше всего, теперь повторял это «на бис», она отвечала тем же – немудрено, что на этот раз пика наслаждения они достигли вместе.
Уже засыпая, она улыбалась Марку в плечо. Джилл совершенно точно знала, что произошло.
Она влюбилась в Марка Боумена.
Будильник пропищал в пять утра. С чего это ему вздумалось – бог его знает. Марк полежал еще немножко, наслаждаясь последними мгновениями блаженства. Теплая и мягкая Джилл спала у него на груди, ровно дыша.
Он осторожно выбрался из цепких объятий дивана, заботливо прикрыл спящую Джилл пледом, подошел к окну, отдернул штору.
Серенький тусклый свет заливал мостовую. Суббота – и улица была пустынна. Ветер гнал к водостоку ночную снежную крупку.
Медленно и неотвратимо наваливалась тоска. Марк нахмурился, потер лицо ладонью.
Будь проклят могучий мозг, так хладнокровно и рационально расставляющий все по местам. Эмоции – это разноцветный дым, заволакивающий реальность всего лишь на время. Марк Боумен пережил этой ночью прекрасное, безумное, восхитительное приключение – сейчас оно закончилось. Он больше никогда не совершит прежней ошибки, не позволит женщине связать его по рукам и ногам, не вступит в брак… да кто вообще говорит о браке?!
Он поёжился от холода, торопливо натянул одежду, потом не удержался – подошел к дивану и некоторое время смотрел на спящую Джилл. Какая же она красивая!
Марк сунул стиснутые кулаки в карманы, ласкал Джилл исключительно взглядом. Она была совершенна, словно античная богиня. Грудь, ноги, впалый живот, точеные бедра… Марк не сдержался, осторожно провел кончиками пальцев по нежному плечу.
Что тебе снится, золотая Джилл? Любовь, волшебная любовь, о которой ты так мечтаешь? Я пожелаю тебе удачи, маленькая фея, хотя кто я такой, чтобы делать это?
Перепуганный жизнью неудачник, закомплексованный сноб, трус, так и не научившийся смело дарить себя другим. Я умею облекать в слова любые чувства, но испытывал ли я их сам?
Марк заметил на ковре одну чудом сохранившуюся маргаритку. Подобрал, покрутил ее в пальцах…
И бросил в мусорную корзину.
«Хрупкая Сексуальная Блондинка ищет Мужчину Своей Жизни. Неважно, красив ли ты, – главное, чтобы тебе нравилось нюхать маргаритки по утрам…»
Джилл сама не знала, почему так расстроилась, проснувшись в пустой квартире. Умом она понимала – Марк не мог не уйти. Возможно, виной всему была эта несчастная маргаритка, которую она нашла в мусорной корзинке?
В баре было полно народу, и Джилл совершенно вымоталась, бегая между столиками. В довершение же всех несчастий ей позвонила тетушка Джесс.
Тетушка Джесс была, строго говоря, троюродной теткой, да и то не родной. Кузина второго мужа матери Джилл – вот кто такая была тетушка Джесс. Она была француженкой, носила исключительно брючные костюмы и единственная из всей семьи волновалась за Джилл в том смысле, чтобы та не осталась старой девой. В молодости тетушка Джесс зажигала не по-детски, поэтому статус старой девы был для нее чем-то вроде позорного клейма.
– Джиллиан? Почему такой шум?
– Привет, тетя Джесс. Я на работе, тут всегда шум.
– Тогда не стану говорить долго. Я жду тебя сегодня вечером у себя. Надо поговорить.
– Я сегодня до десяти…
– Только не рассказывай, что боишься темноты. Заедешь буквально на полчаса.
– Хорошо-хорошо.
– Я жду, не забудь.
– Я приеду.
Повесив трубку, Джилл показала телефону язык. Это было мелко, но зато немного утешало. Тетушка наверняка нашла ей очередного жениха. Совершенно некстати, потому что Джилл Сойер влюбилась…
7
Всю субботу Марк Боумен трудился, как пчелка.
Миссис Чимни приходила вчера, пыли в квартире не было, но если человек хочет найти для себя занятие – он его непременно найдет. Марк выволок на помойку подшивки старых номеров своего журнала, собственноручно починил подтекающий душ (едва не залив при этом соседей снизу), два раза пересушил в микроволновке лазанью и покрасил белой краской радиатор отопления в спальне. Все это время ему аккомпанировали новости по радио и музыкальный марафон по телевизору.
Он был готов на что угодно, лишь бы не думать о том, как он своими руками поломал свою жизнь в минувшую ночь.
Умом он прекрасно понимал, что прежним ему больше не быть. Сумасшедший секс с очаровательной мисс Сойер разбил панцирь, за которым так тщательно прятался Марк Боумен, и на свет вывалился, жалко дрожа и щурясь, голый и беззащитный человечек, чьи нервы были оголены и измотаны до предела.
Когда он красил радиатор, руки у него тряслись. Позор, позор…
В четыре часа грянул звонок в дверь, и на пороге возник смущенно улыбающийся и цветущий, как майская роза, Сэм Пардис. Марк мрачно посмотрел на друга.
– Чего тебе надо?
– Я тоже рад тебя видеть, Марк. Собираешься куда-то? Очередное свидание?
– Нет!
– Поня-атно… А как статья?
– Сэм, я задал вопрос. Какого дьявола ты приперся ко мне домой? Очередной сеанс заботы о ближнем?
– Не совсем. Понимаешь, у меня пропадают билеты на, извини, балет. У меня немного поменялись планы, и я решил…
Марк презрительно сощурился.
– Надо полагать, Сара прилетела из Нью-Йорка и скомандовала «к ноге!»?
– Грубо. Хотя доля истины в этом есть. Она не очень любит балет…
– Она не переносит классическую музыку, о чем я прекрасно осведомлен. Она под нее засыпает и храпит с присвистом.
– Ну знаешь…
Домофон требовательно заверещал. Марк посмотрел на мигавший огонек, перевел взгляд на застеснявшегося Сэма.
– Та-а-ак! Ты притащил ее сюда?
– Я ей сказал посидеть в машине, но…
Дверь распахнулась, и субтильная брюнетка с алым, как кровь, ртом возникла на пороге, брезгливо сморщив нос. Марк в который раз поразился сходству своей бывшей жены с белкой. Только не с тем симпатичным зверьком, которого так любят мультипликаторы, а с грызуном, у которого плоский череп и выпирающие вперед зубы…
Сара прошла в гостиную и плюхнулась на диван.
– Что у тебя за бардак, Марк? И почему так воняет краской?
Ее сумочка от Луи Виттона стоила примерно столько же, сколько он ей отстегивал каждый месяц. Теперь Марк хорошо в этом разбирался.
Сэм торопливо подхватил Сару под руку.
– Не рассиживайся, милая, мы уже уходим. Марк все равно не берет билеты… Ты ведь не берешь? Или пригласишь свою пассию?
Сара ехидно поинтересовалась:
– Кто же эта несчастная?
– Ты ее не знаешь.
– Тогда тем более можешь назвать ее имя. Не бойся, я не стану ей ябедничать о твоих недостатках.
– Да ради бога. Джилл Сойер.
– Симпатичная блондиночка с голубыми глазками? Работает официанткой в баре?
Сказать, что Марк был потрясен, – ничего не сказать. Честно говоря, он вытаращил глаза.
– Откуда ты…
Сара пренебрежительно дернула плечиком.
– Экстремалка. Она из тех самых Веркара, которые владеют пакетом акций твоего и еще дюжины глянцевых журналов. Могла бы загорать на пляже до старости, но предпочла уйти из семьи и устроилась официанткой. Образование – Гарвард. Совершенно не твой тип, между прочим.
Сэм фыркнул, приходя на помощь другу.
– Мы все знаем, Сара, что его тип – это ты и только ты, но тебя он упустил…
– Боже сохрани! Я больше не имею к Марку никакого отношения. Просто… я всегда права, разве не так?
Марк сочувственно похлопал Сэма по плечу.
– Учти это, малыш. Она всегда права, это правда. Если она не права, смотри пункт первый.
– Очень смешно. Сэм, перестань корчить рожи. Ой, а давайте устроим вечеринку на четверых? Будет забавно.
Марка передернуло.
– Нет!
– Не кричи. У тебя совершенно расшатаны нервы, и выглядишь ты паршиво. Надо будет вывозить тебя с нами на ужины. Ты явно похудел.
– Сэм, забери ее отсюда, а то я за себя не отвечаю.
– А чего я-то…
Сара встала, одернула узкую юбку.
– Я знаю, что я здесь нежеланный гость. Уже ухожу. Вероятно, мы скоро увидимся на благотворительной рождественской вечеринке в «Сплендид»?
– С какого перепуга? Я терпеть не могу благотворительные вечеринки.
– Ну, раз ты теперь ухажер дочки хозяйки бала…
– Минуточку! Вечеринку устраивает миссис Жюли Веркара…
– До того как выйти за француза, она была Джулией Сойер. Ее дочка – это твоя Джиллиан. Так ты придешь?
Марк склонился в издевательском поклоне.
– Разумеется, я же мазохист. Приду, забьюсь в угол и буду страдать.
– Отлично. Вид твоих страданий придаст мне бодрости.
– Сэм, убери ее отсюда.
– Сей момент. Сара, девочка моя…
Сара обвила шею Сэма руками и принялась увлеченно целовать его взасос, не сводя при этом блестящих сорочьих глаз с Марка. Что ж, своего она добилась. Он почувствовал себя третьим лишним в собственной квартире.
– Почему ты не выйдешь за Сэма, бывшая моя?
Сара оторвалась от губ своего любовника и сыто облизнулась.
– Ну, надо быть внимательной к своим ближним. Я предоставлю тебе возможность творить добрые дела. Осталось каких-то одиннадцать лет – и алименты будут выплачены полностью.
Что-то, видимо, случилось все же с его лицом, потому что Сара вдруг взвизгнула и опрометью бросилась за дверь, волоча за собой Сэма.
Вечером опять пошел снег, и, когда такси подвезло Джилл Сойер к величественному белому особняку, вернее, к кованым воротам, за которыми виднелся белый особняк, картина сложилась совершенно сказочная. Ни дать ни взять – Золушка, едущая на бал в королевский дворец.
Ворота открылись бесшумно, хотя им больше подошел бы величавый привратник в старинной ливрее. Особняк Веркара стоял практически посреди леса, вокруг было тихо и спокойно, словно и нет на свете промышленного города Чикаго…
Идя по заснеженной аллее, Джилл поймала себя на мысли, что ей снова не по себе. Так бывало каждый раз, когда она навещала этот дом и своих родных. О нет, они все любили друг друга, и отчима Джилл в детстве называла «папой номер два», а уж про тетушку Джесс – Жослин Веркара – и говорить нечего, но все-таки, все-таки!
Четырнадцать лет назад Джилл ушла из этого дома, чтобы жить самостоятельно. Тогда ей казалось, что самое главное – вырваться за ворота, а уж там будет свобода, настоящая жизнь, настоящие чувства…
Теперь она знала – несвободным можно быть везде. И свободным тоже. Вся свобода помещается внутри человека, в его душе и его мозгах. Ограды и крепостные стены – лишь видимость.
А старый дом по-прежнему прекрасен. Готические узкие башенки, стрельчатые окна, черепичная крыша, припорошенная снегом, – самая настоящая рождественская сказка. И, как обычно перед Рождеством, все ели вокруг дома украшены разноцветными лампочками.
Мама и отчим были еще в Европе, они вернутся только через несколько дней, ближе к торжеству. В отеле «Сплендид» состоится ежегодный благотворительный рождественский бал – вечное проклятие Джилл. Именно в этот день, раз в году, скромная официантка перевоплощалась в принцессу, и с каждым годом это нравилось ей все меньше и меньше. Главным образом потому, что принца-то все не было и не было…
Воспоминание о минувшей ночи обожгло огнем, превратило на мгновение ноги в желе, заставило сердце забиться сильнее. Джилл едва не схватилась руками за низ живота – такая резкая судорога пронизала ее внутренности. Соски болезненно терлись о ткань блузки.
Наваждение схлынуло, едва на крыльце в прямоугольнике яркого света возник Ходжесс, дворецкий. При виде этого дородного и величавого генерал-фельдмаршала многие сильные личности робели и униженно норовили проскользнуть незамеченными, но Джилл Ходжесса любила и потому приветствовала его взмахом руки.
– Добрый вечер, Ходжесс! Рада вас видеть.
– Это честь для меня, мисс. Проходите скорее, мадам уже ждет вас в каминном зале.
Королева ожидает…
Жослин Веркара была фактической главой семейного бизнеса Веркара, включавшего в себя антикварные дома, издательский холдинг и пару-тройку фирм, специализирующихся на ювелирном деле. Поль Веркара, отчим Джилл, предпочитал издательское дело, мама увлеклась антиквариатом. Надо думать, Джилл полагалось заниматься ювелирными фирмами, но к этому ее совершенно не тянуло. Она любила простую жизнь.
Тетушка Джесс встала, протягивая к Джилл изящные руки, затянутые в кружевные перчатки.
– Наконец-то, блудная дочь! Я уже извела Ходжесса вопросами, который час. Боялась, что ты останешься в своей забегаловке до ночи.
– Я же обещала приехать. Как ты, тетушка Джесс?
– Как я могу быть в семьдесят лет? Отлично, как же еще. Дай взглянуть на тебя. Хорошенькая… только уставшая. И эта куртка… фу! Надо заманить тебя на ночь и поручить Ходжессу выкрасть ее.
– Ты же знаешь, после этого я обижусь и порву с тобой отношения на полгода. К тому же это очень хорошая куртка. Я купила ее на распродаже.
– Бож-же мой! И это говорит та, кому предстоит нести знамя Веркара…
– Тетя Джесс, моя фамилия Сойер. И я не собираюсь никуда носить никакие знамена.
– Присядь. Ходжесс, принесите нам выпить. Бургундского, я полагаю.
– Слушаю, мадам.
Джесс уселась в кресло и заметила легкомысленным и неестественно равнодушным тоном:
– Возможно, ты знаешь Чайный Дом на набережной.
– Слышала. Не бывала. Я не очень люблю чай.
– Я тоже. Но я его купила.
– Правда? Отлично. Просто класс. Будет чем заняться. Ты ведь не привыкла сидеть без дела.
– Вот именно. Я собираюсь сделать из него первосортный ресторан в английском стиле. Сейчас мода на консерватизм, англичане знают в этом толк. Мне нужен менеджер.
– Так найми его.
– Мне нужен не простой менеджер, а человек, которому я могла бы доверять на все сто.
– Найми хорошего менеджера.
– Я хочу нанять тебя, Джиллиан.
Джилл фыркнула и закатила глаза.
– Джесс, у меня уже есть работа.
– Вот именно. РАБОТА! А тебе нужна карьера. Пора что-то делать со своей жизнью. Ты ведь уже не девочка, моя дорогая. Далеко не девочка!
Джилл немедленно ощетинилась:
– Тетя Джесс, не начинай заново! Миллионы людей вполне счастливо живут именно такой жизнью, которой пытаюсь жить я…
– Ты – не они.