Проект: Клон Гитлера Кротков Антон

Глава 9 Заложник больших обещаний

Майэр не обманул Софью, когда заманивал её перспективами интересной работы. Их научные темы были смелыми до дерзости, а финансирование работ практически неограниченным. Их курировал лично сам Генрих Гиммлер. В то время он ещё не был тем печально знаменитым палачом миллионов людей и шефом СС, но уже имел большое влияние на Гитлера. Именно Гиммлер однажды внушил вождю мысль, что то, что не получилось у Чингисхана, обязательно получится у них. Имелось в виду открытие рецепта человеческого бессмертия. Похоже, сыграла свою роль страсть недоучившегося студента сельскохозяйственного института к научным (а точнее псевдонаучным) опытам. Согласно его приказу целые институты срочно переориентировались на новую проблематику. Было создано несколько секретных обществ, в том числе «Аненербе» и «Туле».

И довольно быстро в окружении Гиммлера появились свои любимчики, которые сумели убедить могущественного покровителя в том, что именно они могут в течении ближайших лет достичь самых фантастических результатов по омоложению нацисткой элиты, а к началу сороковых вообще предоставить в его пользование первую партию полученного эликсира бессмертия…

На первых порах Майэр во главе своего вновь образованного института взялся за то, что уже было частично сделано в соседней Советской России. Всё началось с трупа штурмовика, погибшего несколько лет назад в столкновении с коммунистами из «Союза Спартака». Именно с него доктор Пауль Йозеф Геббельс решил начать создание широко разрекламированного его газетами, радиостанциями и киножурналами пантеона новых коричневых богов. Итак, однажды ночью тело этого человека, кстати, отсидевшего по молодости за изнасилование несовершеннолетней, было эксгумировано и с большими почестями в сопровождении почётного эскорта эсесовцев доставлено с кладбища в Институт по изучению и сохранению нордической расы. Здесь уже всё было готово для мумифицирования. Через несколько дней, когда готовую мумию показали главным заказчикам, всё тот же Геббельс, слегка кивнув на свою семью, в полном составе находящуюся здесь же, цинично пошутил:

— Отличная работа, господа, поздравляю вас! Но лично я предпочитаю, чтобы в интересах будущей Великой Германии сохранили только мой мозг, так как достаточно взглянуть на моих детей, чтобы увидеть, что природа прекрасно позаботилась о том, чтобы мои потомки унаследовали телесную красоту моей супруги и мой ум. И как было бы ужасно, если бы всё оказалось наоборот.

Одновременно с работой по сохранению тел видных нацистов, сотрудники института участвовали в экспедициях, с целью поисков тайных рецептов сохранения человеческой плоти и продления жизни. За несколько лет Софья побывала в самых таинственных уголках планеты. Алекс Майэр в такие экспедиции ездить не любил, называя их набегами варваров. Действительно, везде они вели себя, как цивилизованные дикари, подкупом или силой проникая в заповедные усыпальницы, любыми способами выманивая у хозяев и хранителей древние манускрипты со священными текстами. Из Южного Китая экспедиция контрабандно вывезла несколько бесценных, в первую очередь с научной точки зрения, мумий монахов. Чтобы попасть в священную усыпальницу, расположенную в горном монастыре главе экспедиции понадобилось всего только щедро подкупить всемогущего местного чиновника. За тысячу долларов, швейцарские золотые часы и самую современную радиолу марки «Филипс» расчувствовавшийся советник Ли даже выделил в помощь немецким «археологам» своих людей. Но неожиданно заупрямился настоятель древнего монастыря. Тогда было решено взять нужные мумии силой.

Ночью они проникли за монастырские стены, и пока их китайские головорезы тонкими спицами убивали ударом в ухо спящих сторожей, «археологи» вытаскивали из мраморных ванн с особым раствором погружённые в них тысячелетние тела. Уже в Германии во время проведения паталогоанатомического исследования выяснилось, что все естественные физиологические отверстия на этих удивительно хорошо сохранившихся трупах были тщательно законопачены, чтобы жизненная сила, в которую свято верили традиционные китайские медики, не могла покинуть тело.

Для Софьи это было очередным профессиональным откровением. Впрочем, вскоре она перестала чему-либо удивляться. Среди высокогорных руин древнего города Мачу Пикчу она собственноручно вскрывала гигантские коконы с заключёнными в них целыми семьями мумифицированных инков. В США вместе с коллегами пыталась понять секрет самомумификации знаменитой «мыльной женщины», уродливый труп которой был случайно найден при сносе старого кладбища. Выяснилось, что причиной странного явления стал избыток на теле покойной подкожного сала, которое, вступив в реакцию со специфическим составом местной почвы, превратилось в мыло, которое в свою очередь просто затвердело на века.

Были места, где местные обычаи требовали сотни веков сохранять мумии своих родных при помощи состава из сахара и соли, чтобы в особые праздники вынимать тела предков из семейных склепов и с гордостью демонстрировать их соседям и друзьям.

В том же Китае они первыми из западных учёных смогли исследовать двухтысячелетнюю мумию святого, которая была покрыта тонким слоем золота. Долгие годы авторитетнейшие мировые специалисты не хотели верить, что в сердцевине золотой статуи действительно находится человек и только Софья и её коллеги смогли лично в этом убедится! Они вообще были принципиальными практиками: всё должны были, что называется, потрогать собственными руками и из всего извлечь пользу в интересах своей науки и страны.

При изучении добытых в Египте мумий немецкие учёные обнаружили, что их кости поражены малярией. Хинина древние египтяне не знали. И было странно думать, как этим вечно чувствующим слабость и озноб людям удалось создать гигантские пирамиды и другие великие памятники своей цивилизации, быть непобедимыми воинами… Это открытие принесло большую практическую пользу Германии уже через несколько лет: когда Африканской корпус прославленного «Лиса пустыни» генерала Эрвина Роммеля начал свою беспримерную битву за Египет, в индивидуальных аптечках его солдат лежал специальный комплект противомалярийных средств.

В своём неистощимом любопытстве германские старатели от науки добрались даже до Ватикана. Вначале они скрупулезно скопировали в папской библиотеке нужные манускрипты, но когда и этого им показалось мало, было решено, что в высших интересах науки требуется вскрыть несколько саркофагов с мумиями Пап для тщательного изучения техники их бальзамирования. Удивительно, но главы самой многочисленной христианской концессии, видимо, не слишком уповали на предсказанный их господом страшный суд с последующим воскрешением всех праведников. Иначе зачем, все римские Папы, начиная со средних веков, заботились о посмертной мумификации своих останков? Уж не из желания ли совершить путешествие в царство мёртвых в собственном сохранённом теле, по дороге, пройдённой теми же египетскими фараонами? Впрочем, узнать более подробно, насколько техника бальзамирования римских Пап схожа с древнеегипетской, немецкой делегации всё-таки не позволили. В дело вмешался лично Муссолини, и экспедиция была отозвана в Берлин.

Между тем над Майэром начали сгущаться тучи. Дело в том, что налаживание массового бальзамирования национальных героев, это было только малой частью того грандиозного плана, который учёный когда-то самонадеянно пообещал своему покровителю. Гиммлер щедро финансировал своего протеже, но и в ответ ждал от него обещанный набор ампул с эликсиром бессмертия. Один из главных идеологов нового порядка считал, что руководящие кадры НСДАП и СС должны в самое ближайшее время получить возможность резко омолодиться и жить неограниченное количество лет, чтобы постоянно давать особо качественное потомство и руководить постоянно расширяющейся империей. А пока средство для неограниченной жизни только ковалось в секретных лабораториях, рейхсфюрер выпустил распоряжение «для служебного пользования» разрешающее высшим партийным чиновникам иметь столько жён, сколько они посчитают для себя возможным. Гиммлер сам, помимо официальной жены, имел в своём секретариате нескольких привлекательных девушек, которым с первого дня на службе платили повышенное жалованье. Девицы эти не слишком хорошо умели печатать, зато по первому желанию шефа были готовы прийти в особую комнату в его кабинете, где стоял широкий диван для любовных утех. Каждый год взамен ушедших в декретный отпуск секретарш набирались новые…

И чем больше возможностей получать различные удовольствия предлагала главе СС жизнь, тем настойчивей он тряс своего придворного учёного, требуя гарантии вечного наслаждения.

— Я чувствую себя куском мяса, брошенным в раструб мясорубки: холодные, остро заточенные ножи ещё не обожгли моей кожи, но меня неотвратимо затягивает в их орбиту — однажды пожаловался Софье Александр Эрнстович. Последние недели Майэр выглядел скверно: исхудавшее лицо от постоянного недосыпа и преследующей его депрессии имело землистый цвет, он появлялся на службе в неопрятном виде с всклокоченными волосами и потухшим взглядом. Баловень судьбы остался в прошлом, теперь это был заложник своих обещаний…

О чём он думал в свои последние месяцы и недели? О чём сожалел? Возможно, с ностальгической тоской вспоминал узкие улочки родной Риги, мощенные средневековым булыжником, уютное кафе напротив их семейной аптеки, больше похожей на табачную или антикварную лавку, так как в неё часто заходили не только за микстурами и пилюлям, а чтобы узнать последние городские новости от хозяина или других знакомых посетителей, купить свежую газету (периодика была традиционной частью их ассортимента). Возможно, Майэр теперь всё чаще сожалел о том дне, когда, нарушив естественный ход событий, изменил семейному делу. Недаром родители с детства учили маленького Сашу, что не надо мечтать об иной судьбе, чем та, которая положена тебе от рождения. Подняв мятеж против предначертанного на линиях своей ладони будущего, последующие годы он только расплачивался за свой выбор.

Теперь то Александр Эрнстович должен был осознать это вполне отчётливо. Неприятности начали преследовать его с самого окончания университета. Блестящая карьера флотского офицера только поманила его и тут же предала: молодого врача назначили на старый броненосец береговой охраны балтийского флота. Корабль крайне редко выходил в море, а о дальних походах и вовсе думать было нечего. Да и жалованье у младшего офицера было весьма скромное, так что вожделенную популярность у молоденьких институток молодой лейтенант завоевать так и не сумел. Да чего там говорить, если даже перезрелая и не слишком притязательная содержанка ему была не по средствам. От скуки портовой жизни и однообразной служебной рутины Майэр вскоре заболел странной нервной болезнью, выражающейся в потере интереса к жизни. Целыми днями он валялся на койке в съёмной квартире, стал манкировать службой, например, мог не явиться на обязательное утреннее построение экипажа.

В конце концов, корабельное начальство изыскало средства от него избавится. На какое-то время Майэра назначили на должность младшего хирурга в кронштадтский военный госпиталь, но и оттуда его скоро выгнали. На этот раз в полную отставку. В более доходный и вольный торговый флот отставного лейтенанта с сомнительным послужным списком не взяли. Так что оставалось попробовать себя на земской службе. Но в качестве врача в небольшом провинциальном городке нижегородской губернии Майэр тоже себя проявить не сумел.

Правда, вначале всё как будто бы складывалось хорошо. Местной публике отставной офицер-медик приглянулся своей тихой скромностью и огромным желанием услужить и понравиться. Даже окрестные крестьяне вскоре стали именовать нового врача не иначе как с почтительной приставкой «наш». Приехав на место службы на наёмном ямщике с тремя десятирублёвыми ассигнациями в кармане и имуществом, умещающимся в небольшом саквояже, уже через год практики Майэр смог купить полдома на кирпичном фундаменте, нанять прислугу и даже завести собственный выезд. Он уже стал мечтать о выгодной женитьбе на одной из местных купеческих наследниц, как неожиданно грянул скандалище о незаконном аборте.

Перед этой красивой статной женщиной — женой управляющего кирпичными заводами скромный врач всегда благоговейно робел. Она восхищала его своей гордой красотой римлянки и свободой говорить и делать решительно всё, что ей вздумается. И когда однажды ночью его недостижимая богиня тайно пришла одна к нему в дом и потребовала, нет, не попросила, а именно потребовала избавить её от неосмотрительно нажитого плода любви, он просто не посмел ей отказать. За что и поплатился, потеряв не только дом, экипаж и практику, но и само медицинское звание. Так что через полгода горестных скитаний неудавшийся офицер и земский врач был уже рад начать жизнь заново в малопочтенном качестве служителя морга при одной из питерских больниц. И прозябать бы ему до конца своих дней в этой полуподвальной пристройке красного щербистого кирпича, расположенной в глубине больничного парка, если бы не встреча с фантастически талантливым и столь же фантастически честолюбивым самородком, тоже сосланным в этот подвал с институтской кафедры Петербургского университета.

Этого человека звали Пётр Антонович Самойлов. История умалчивает, за какие грехи он был лишён кандидатского звания и возможности официально заниматься наукой, но даже при коротком знакомстве с ним любому становилось понятно, что столь неуживчивого и вздорного человека (правда, как и столь же талантливого) ещё надо было поискать. Едва оказавшись в месте своего изгнания, Самойлов сразу же умудрился насмерть разругаться с местным начальством, санитарами и даже с безобидным и тихим алкоголиком-сторожем. Его возненавидели даже больничные собаки (!), всегда яростным лаем провожая через сад до самых дверей морга. Единственный, у кого с ним сложились дружеские отношения, был Майэр. Александр Эрнстович давно и остро страдал от собственного одиночества, ибо новые сослуживцы сторонились его, как человека непонятного им и не очень общительного. Самойлов сразу это понял и великодушно предложил местному изгою свою дружбу и научное соавторство. Дело в том, что, будучи таким же отверженным, Пётр Антонович сразу же стал мечтать о возвращении в научное сообщество, но не просто о возвращении в большую науку, а непременно триумфальном. Для этого требовалось потрясти основы каким-то фантастическим открытием.

В те годы наука и практика реанимации находились ещё в зачаточном состоянии. Эффективные приборы и фармакологические препараты ещё были в будущем, а накопленных за века знаний было явно недостаточно, чтобы сделать оживление человека обычной частью медицинской практики. Между тем отдельные факты успешного оживления умирающего были известны ещё с древних времён. Ещё греческие эскулапы умели возвращать к жизни находящихся без сознания воинов методом вливания в их жилы крови других людей или животных, массажем сердца и т. д.

Видимо, приняв успешный опыт древних за основу, Самойлов начал с создания простейшего электрического аппарата — примитивного прообраза современного дефибриллятора, предназначенного для запуска остановившегося сердца. Одновременно втайне от начальства, он вместе со своим «верным оруженосцем», (так Пётр Антонович немного снисходительно и одновременно пафосно именовал Майэра) организовал в отдалённом закутке морга палату «интенсивной терапии». Обычно их «подопытными мышами» становились невостребованные трупы. Чаще всего это были сельские мужики, которых каждый год великое множество стекалось в столицу из дальних деревень на заработки. Жили пришлые мастеровые в грязных, кишащих клопами и крысами ночлежках, питались всякой дранью, в редкие часы отдыха предпочитали пить горькую и драться. После этих, абсолютно диких по своей беспощадной жестокости и бессмысленности стычек к ним в морг чуть ли не каждую неделю привозили уже остывших людей с ножевыми ранениями и черепно-мозговыми травмами. Хлопотать о похоронах этих бедолаг было некому, и самодеятельные учёные могли сколь им угодно экспериментировать на «копеечных» телах.

Практически в начале каждой недели у Самойлова появлялась новая идея, воплощённая в новом методе реанимации, в новом приборе или фармакологическом средстве. И вот однажды зимой полицейский околоточный привёз к ним и сдал под запись в приёмном журнале труп замёрзшего дворника-татарина. Бедняга принял сверх меры водки и заснул в дровяном складу, располагавшемся прямо во дворе того дома, при котором он состоял на службе. Морозы в эти дни стояли лютые, так что, когда через несколько дней тело дворника случайно обнаружили возле штабелей дров, оно не многим от них отличалось, то есть было твёрдым, как бревно. Самойлов с ассистентом сразу же начали энергично действовать. Сперва обнажённое тело стали поливать из чайника чуть тёплой водой, постепенно повышая его температуру, потом порозовевший «труп» уложили в горячую ванну. Одновременно шприцем с большой иглой Самойлов сделал инъекцию адреналина прямо в сердце этого человека. После нескольких часов чрезвычайно интенсивной терапии с массажем, вливанием в вены и в рот различных составов и повторяющимися электрическими встрясками, дворник начал постепенно оживать. К концу дня он открыл глаза и начал мычать что-то невразумительное, бешено вращая глазами и, видимо, не очень понимая, где он и что с ним происходит.

— Что, раб божий, пора тебе ответ держать за твои земные проделки! Знаешь ли ты, что у нас на небесах полагается за беспробудную пьянку? — разыгрывая из себя архангела, потешался над алкашом Самойлов.

— А-у-ау-ю!!! — только и мог хрипло простонать оживший покойник. И непонятно было, чего в этом возгласе больше: запоздалого раскаяния, проклятий, или страдательной просьбы к святейшему архангелу поднести опохмелиться…

После того как их первый оживлённый основательно пришёл в себя, его потеплей одели и заперли в кладовую, чтобы он своим неожиданным возвращением с того света не перепугал всю округу. Теперь Самойлов стал энергично добиваться созыва учёного совета, чтобы продемонстрировать своим недавним гонителям, так сказать, одушевлённый результат своих научных поисков и тем самым на весь мир посрамить их за ретроградство и недальновидность. Но пока он обивал пороги университетских кабинетов, «подопытный кролик» неожиданно сбежал, выбив стальную оконную решётку деревянной парашей. А уже через несколько часов возле морга появились первые фоторепортёры. В отсутствии Самойлова Майэр запер дверь морга на оба засова и держал осаду, даже боясь подойти к окну, чтобы не быть сфотографированным одним из повсюду установленных на треногах фотоаппаратов. Когда возле морга, наконец, появился сам Пётр Антонович, ему уже пришлось пробираться к месту своей работы через огромную толпу любопытных. Весь город был взбудоражен слухами о тайной лаборатории, где оживляют покойников.

— Вот она, слава, мой дорогой коллега! — грустно констатировал Самойлов, когда они, наконец, встретились с Майэром внутри осаждённой «крепости». — Только боюсь, что вкус у неё будет совсем не сладок… Профессор Гартшмидт сорок минут назад назвал меня шарлатаном от науки, а директор нашей больницы пригрозил судебными разбирательствами за самоуправство. Священный синод уже потребовал от полиции произвести срочное дознание, на каком основании мы тут с вами ставим самостийные эксперименты «с использованием бесовских сил». Есть основание полагать, дорогой мой Александр Эрнестович, что через некоторое время мы вместо заслуженных аплодисментов учёной публики будем слушать байки заключённых и запивать их баландой… Прямо средние века какие-то! Мы им революционное открытие — результат на блюдечке, а они нас за это на костёр! Вы готовы идти за науку на костёр, дорогой мой оруженосец?

Нет Майэр оказался не готов взойти на костёр вместе с другом и единомышленником. Не дожидаясь окончания истории, он этим же вечером сел на венский поезд и покинул страну. Потом были несколько лет мотаний по европейским столицам, работа рассыльным в нотариальной конторе, разносчиком свежего хлеба, даже чистильщиком обуви, пока, наконец, ему не повезло устроиться простым провизором в берлинскую аптеку.

А вскоре после этого произошла знаковая встреча с Гиммлером. Вернее, вначале скромный аптекарь был представлен герою-лётчику недавней войны — Герману Герингу. Того привели к Майэру постоянные клиенты, которым аптекарь-иностранец из-под полы сбывал наркотики. А что поделаешь — со своего скромного жалованья он даже не мог оплачивать съёмную квартиру! Поэтому приходилось заниматься откровенным криминалом и даже шарлатанством, например сбывать через своих людей «суперсоставы для повышения сексуальной потенции». К тому времени Геринг уже был хроническим наркоманом со стажем и очень нуждался в постоянном поставщике качественного «зелья». Майэр стал именно тем человеком, которого недавний ас жаждал иметь в своём окружении.

Геринг был культовой фигурой в послевоенной Германии: последний командир прославленной истребительной авиаэскадры «Рихтгофен», кавалер высшей награды кайзеровской империи — ордена «За военные заслуги», знаменитый воздушный хулиган. Правда, его имидж молодого красавца и героя-атлета сильно подпортила болезненная страсть к наркотикам. Во время подавления «Пивного путча» 1923 года, когда нацисты пытались устроить в Мюнхене военный переворот, некоторые из них были убиты, другие, как, например, сам Гитлер, посажены в тюрьму, а Геринг получил тяжёлое ранение в нижнюю часть живота. Он шёл впереди колонны путчистов со знаменем в руках и одним из первых получил от полицейских две пули. Друзьям удалось вынести истекающего кровью Геринга с поля боя и спрятать его в еврейской семье Баллен (впоследствии члены этой семьи были избавлены от расовой чистки личным приказом Геринга). Затем через верных людей тяжелораненого переправили в Австрию, в госпиталь Инсбрука. В связи с поздним началом серьёзного лечения раны плохо заживали, доставляя молодому человеку невыносимые страдания. Врачам пришлось использовать для обезболивания ударные дозы морфия, которому пациент быстро пристрастился и в дальнейшем постоянно испытывал сильнейшую зависимость от наркотиков.

Когда Майэр впервые увидел знаменитого лётчика, тот уже мало напоминал свои фотопортреты военных лет. Перед ним предстал сильно располневший человек с замедленными вальяжными движениями и пухлым розовощёким лицом. Однажды в качестве благодарности за оказываемые услуги Геринг пригласил своего поставщика «марафета» на сборище членов своей партии, где представил его, в том числе, и Гиммлеру, как «полезного человека по части всяческих снадобий». В то время некогда примерный семьянин и скромник Гиммлер уже имел достаточно возможностей, чтобы без меры вкушать самые изысканные блюда, которые предлагает жизнь человеку с туго набитым кошельком. К его услугам были самые шикарные рестораны и самые дорогие проститутки Берлина, и нужно было иметь просто железный желудок и половой аппетит Казановы, чтобы в полной мере вкушать все доступные наслаждения. Так что впоследствии Гиммлер тоже стал изредка наведываться к полезному аптекарю за специально приготовляемыми для него составами, увеличивающими сексуальную потенцию.

В один из таких визитов Майэр в качестве похвальбы показал Гиммлеру старый номер «Невского времени», где рассказывалось о том самом оживлении и роли, которую в этом деле сыграл скромный служащий морга.

— Вы действительно знаете, как можно вернуть жизнь мёртвому человеку? — очень серьёзно спросил впечатлённый прочитанным Гиммлер, недоверчиво поблёскивая стёклами пенсне.

— Если бы у меня было достаточно денег, то через десять, максимум пятнадцать лет я специально для вас провёл эксперимент с возвращением к жизни замёрзшего человека после двадцати дней комы — это было произнесено с видом грустной шутки и одновременно это был очевидный блеф. Алекс пошёл на него, чтобы произвести впечатление на человека, который мог извлечь его из небытия крайней нужды и отчаяния. И это сработало! Вот только люди, с которыми он затеял опасную игру, никогда ничего не забывали и обязательно в своё время требовали расплаты по старым долгам. Именно об этом думал Алекс Майэр в последние дни августа 1939 года.

Была зима 1940 года. Уже пала Польша, впереди было триумфальное вторжение немецких войск в Норвегию и во Францию. Вожди Третьего Рейха были преисполнены собственного величия, и горе было тому, кто обещал им райские дары, но не смог выполнить обещанного. Этим вечером двенадцать сотрудников Института по изучению и сохранению нордической расы, в числе которых была и Софья Шорт, посадили в автобус и привезли в концлагерь Дахау. Для них уже была приготовлена отдельная скамья на трибуне для важных гостей. Чуть в стороне в удобных креслах расположились эсесовские генералы во главе с самим Гиммлером. Софья видела его впервые так близко. Гиммлер произвёл на неё впечатление школьного учителя начальных классов. У него была самая банальная внешность: одутловатое неинтересное лицо, сонные глаза и только бескровная нитка очень тонких губ под короткими щёточками усиков могла выдать его природу прирождённого палача.

На ледяном ветру эти господа согревались горячим кофе с коньяком и прятали раскрасневшиеся на 30-градусном морозе лица в меховые воротники своих дорогих шинелей. Неожиданно для Софьи и её коллег на огромный плац перед трибуной рослые парни в чёрной форме частыми ударами коротких дубинок выгнали абсолютно голого человека. Его тут же начали под громкий хохот экзекуторов гонять на площадке и поливать из брандспойта мощной струей ледяной воды. Этот был несчастный Майэр! Мучения его продолжались долго. Только когда человек на плацу превратился в неподвижный кусок льда, к нему подпустили лагерного врача. Тот деловито констатировал смерть и сделал какой-то знак рукой в сторону трибуны. После этого к сотрудникам казнённого подошёл один из штаб-офицеров Гиммлера и потребовал, чтобы ровно через двадцать дней, как его шефу и было обещано, рейхсмаршалу продемонстрировали данного человека оживлённым.

— У моего шефа ангельское терпение, но всему есть предел. Если вы занимаетесь научными поисками, то это совсем не означает, что вам будет позволено искать вечно и сосать из государства деньги. Виновные в нарушении сроков выполнения правительственного задания будут наказаны.

Вскоре выяснилось, что последней каплей, после которой терпение Гиммлера лопнуло, и было принято решение покарать неоправдавшего высокого доверия учёного, стал отказ Майэра проводить варварские эксперименты на людях — заключённых в концлагерь польских военнопленных. В ответ на письмо Гиммлера следующего содержания: «Я с сожалением вынужден признать, что у нас до сих пор не было проведено никаких опытов на человеческом материале из-за их опасности и отсутствия добровольцев. В связи с этим я предлагаю создать филиал вашего института в концлагере Дахау для ускорения работ по созданию препарата „Политрол“. Ваш Генрих» Майэр ответил самоубийственным отказом: «Мой дорогой рейхсфюрер, я не считаю себя достаточно чёрствым человеком для такого рода опытов; для меня довольно трудно работать даже с собаками, которые жалобно смотрят на вас и кажется, имеют душу. Искренне ваш Алекс Майэр».

Когда через двадцать дней Гиммлеру доложили, что эксперимент с оживлением профессора Майэра не удался, он на секунду оторвался от какого-то документа, и раздражённо прокомментировал:

— Вот ведь шарлатан! Столько лет водил меня за нос, выманил почти три миллиона марок, и всё коту под хвост!

Глава 10 Репортаж с петлёй на шее

Съёмка «Ковчеге» заняла у них два часа с небольшим. Режиссёром выступал Боря. Почти все его предложения вызывали одобрения заказчика. Например, Боре пришла в голову мысль выставить возле саркофагов почётный караул в эсэсовских мундирах. Макс смотрел на напарника и не переставал изумляться его энтузиазму. А главное, откуда взялся весь этот мрачный готический креатив у этого люберецкого парня с восемью классами образования и заводской «путягой»7 за спиной?! Макс даже в шутку назвал напарника идейным продолжателем дела Лени Рифеншталь, умеющей как никто другой гениально снимать своего фюрера и крупнейшие нацистские ритуальные праздники.

— А у тебя что, в мозгах тормозную жидкость пролили! — негодовал «режиссёр» по поводу того, что Макс не слишком торопиться делать ему «лауреатские» кадры.

— А куда спешить то, Борюсик? На тот свет всегда успеем.

— Ё-моё! И правда — переходя на заговорщицкий шепот, спохватился Боря. — Живём ведь, только пока работаем, а там фиг его знает, как карта ляжет. Что-то я в обещание нашей фрау не очень то верую. В коридоре, что отсюда ведёт на поверхность, шесть дверей понатыкано — я считал. И каждая толщиною с танковую броню… Задницей чую, не увидеть нам больше дневного света… Что делать то будем, братан? Может заложников возьмём и под их прикрытием прорываться?

— Чем? Голыми руками что ли?! Или штативом из-под камеры прикажешь их глушить.

Имелись в виду, присутствующие при съёмках крепкие парни во главе с человеком по имени Маркос Бантос, которого фрау Эльза уже успела заочно отрекомендовала им, как шефа местной службы безопасности. Правда, директор госпиталя представил его русским, как своего главного инженера. Мол, в его задачу входит следить за тем, чтобы во время съёмок не было сбоев в работе криогенной аппаратуры. Только на мирного технаря этот человек был похож меньше всего. В те моменты, когда Максим случайно встречался взглядом с его индейскими глазами, то определённо видел в них предвкушение радости ножа, которым этот кровавый маньяк и его люди будут резать им глотки после окончания работы.

Ещё у себя дома Фрау Эльза рассказала им, что когда-то очень давно Мантоса девятилетним, всегда голодным сиротой подобрал на улицах Рио седой господин в хорошем костюме и поселил в своём доме в элитной части немецкой колонии. Он натаскивал его по отработанной методике дрессировки служебных овчарок, чередуя ласку и поощрения с выработкой в своём воспитаннике необходимой злобности. Со временем отставной эсэсовец вырастил из приёмыша верного и смышленого головореза. Таких, как Бантос — безоглядно преданных колонистам «сипаев» (по примеру знаменитых индийских профессиональных солдат, столетиями верой и правдой служивших английским господам-колонизаторам) в охране секретного объекта было не мало. Прямые потомки немецких беглецов предпочитали занимать непыльные места в администрации госпиталя или получать медицинские дипломы, а силовые функции постепенно передавались аборигенам…

Итак, оставалось затягивать съёмку в надежде на какое-нибудь чудо. Хотя веры в благополучный исход дела у ребят оставалось все меньше. Особенно после загадочного исчезновения фрау Эльзы. Старуха покинула «Ковчег» стремительно, ничего не объяснив на прощание тем, для кого она была последней надеждой на спасение…

Теперь они должны были рассчитывать лишь на себя. Перед ними стояла почти неразрешимая задача. Ведь каждый раз, перенося штатив с камерой на новую съёмочную точку, Максим чувствовал на себе пристальный взгляд множество подозрительных глаз. Их буквально держали под прицелом! Стоит им выдать свои истинные намерения, и их убьют прежде, чем они успеют предпринять что-то серьёзное…

Всё время съёмки Саша сидела на полу у стены, обхватив колени руками, и равнодушно следила за происходящим. Когда между делом Макс подошёл к ней с предложением записать умопомрачительный стэнд-ап перед саркофагом Гитлера, она посмотрела на него, как на сумасшедшего, тем не менее, взяла протянутый микрофон и покорно поплелась к указанной ей точке.

— Послушай, Сашок, вспомни, как ты умоляла меня взять тебя с собой в эту командировку. Ты уверяла меня, что не боишься трудностей, мечтаешь о настоящей профессиональной работе — косясь на непонимающих русскую речь охранников, приводил девушку в чувство Прыгунов. — Так вот она — твоя мечта! Сбылась! Это будет твой лучший репортаж. Это я тебе обещаю. Ну давай же, детка, соберись! Плевать, что вокруг рвутся снаряды и разрывы всё ближе, надо уметь в любой ситуации продолжать делать свою работу… Знаешь, иногда надо уметь продолжать репортаж даже с петлёй на шее. Даже книжка такая была в своё время. Поэтому встань, соберись, ведь я рядом! И не из таких передряг вылезали, и на этот раз как-нибудь прорвёмся!

— Хорошо, я попробую — тихо пообещала Саша, отводя глаза. Казалось, ещё немного и на её нежных щеках появятся слёзы. Но слёзы так и не появились, девушка выпрямилась, вскинула голову и стала пробовать говорить на камеру свой текст…

После того, как съёмки были закончены, телевизионщикам предоставили небольшую комнату с самой простой мебелью, чтобы они могли немного отдохнуть и смонтировать на мобильном портативном монтажном комплексе (этот чемоданчик они привезли с собой) пятнадцатиминутный рекламный ролик. Директор дал им на это четыре часа. В комнату принесли еду и напитки, чтобы гости не покидали помещение до окончания работы.

Через несколько часов Саша попросилась в дамскую комнату и ушла в сопровождении местной сотрудницы. Фактически монтировал материал один Макс, потому что Боря постоянно метался по комнате, словно тигр в клетке, а девчонка, хоть и старалась помогать, но, как начинающий репортёр, ещё не имела нужного профессионального опыта. Едва за ней закрылась дверь, Боря бросился к Максу.

— А хозяйка то фазенды нас всё-таки кинула! — признал он очевидное. Чувствовалось, что он до последнего надеялся на её возвращение. — Всё, теперь нам хана?

Макс пожал плечами. Боря вздохнул.

— Да… смонтируем ролик и нас сразу в расход! А я ведь только упаковался по-настоящему: новую тачку взял, за ипотеку полностью расплатился… Господи, ведь у меня в Москве всё было: нормальная работа, трёхкомнатная хата, бабки, классные девки проходу мне не давали! Ну с какой такой нужды меня сюда занесло, а, Макс?

Так как приятель молчал, Боря продолжал:

— Значит, думаешь всё, — последняя остановка, дальше поезд не идёт?

— Сам же говорил, что «будущее каждого из нас, это то, что мы выбираем сегодня» — процитировал финальную фразу подслушанного разговора Прыгунов.

— А, ты об этом… — смутился Боря. — Ну извини, братэлло. Кто же знал, что так всё обернётся… Но ты не думай, я тебя кидать не собирался. Просто твоя девчонка мне приглянулась. Сам должен понимать, когда такая краля рядом, тут хошь не хошь, а изобразишь танец с саблями. Но кстати, она девчонка что надо — кремень! С такой и в разведку идти можно. Веришь? Я её после того разговора сильно зауважал. Мне такие бабы ещё не попадались, всем чего-то от меня всегда было надо и все были готовы продаться за подходящую цену…

Как не оттягивали они окончание работ, но наступило время сдавать готовый ролик заказчикам во главе с директором. Всё происходило в кабинете директора, откуда и началось накануне их проникновение в «Ковчег». Специально для просмотра в кабинет привезли большой монитор на колёсиках. Все пятнадцать минут, пока шёл ролик, присутствующие хранили напряжённое молчание. В это время Макс потихоньку сдвигался по дивану в сторону тяжёлой пепельницы на журнальном столике. Её, как противотанковую гранату, можно было швырнуть в большую голову директора, после чего принять последний рукопашный бой с его заместителями, пока не подоспеет вооружённая охрана.

Но вот экран монитора погас, и хозяин кабинета удовлетворённым голосом неожиданно предложил гостям продолжить их работу:

— На следующей неделе в нейтральных водах должна появиться плавучая лаборатория клонирования, и мы тут подумали, что было бы неплохо, чтобы вы дополнили этот великолепный ролик кадрами нашего первого опыта в этой области… Естественно, что за эту работу вам будет доплачено. Правда там, на корабле, насколько я в курсе, есть специальные дистанционные телевизионные камеры, но мы хотим, чтобы вы, так сказать, художественно для нас ещё поснимали…

Глава 11 «Сумерки богов»

После страшной гибели в Дахау Майэра их институт не разогнали, просто в освободившееся кресло его директора сел другой человек. В отличие от несчастного Алекса, ставшего жертвой собственной недальновидности и моральных ограничений, у нового директора Института по изучению и сохранению нордической расы доктора медицины Гюнтера Вернике был идеальный разум для преуспевающего чиновника тоталитарной системы. Он точно чувствовал, что можно и даже необходимо пообещать начальству, а чего брать на себя не следует ни при каких обстоятельствах.

Едва заняв освободившийся директорский кабинет, Вернике сразу заявил о своей готовности немедленно уйти в отставку, если от него в течение ближайших десяти-пятнадцати лет будут требовать представить закреплённый за его институтом препарат «Политрол», иными словами «продлитель жизни». Скорей всего, как серьёзный учёный с хорошей академической школой господин Вернике вообще не верил в возможность получения этого мифического «философского камня» вечной жизни. Правда, публично озвучивать свой скепсис благоразумно остерегался, а, напротив, на приёмах у начальства всегда был готов выразить искреннюю готовность выполнить ответственное задание правительства, но… не раньше, чем к 1955 году. По подсчётам Вернике к этой дате его положение среди ведущих учёных Рейха будет таковым, что многочисленные заслуги перед государством обеспечат ему статус неприкасаемого.

Естественно, что руководству столь отсроченные и туманные обещания не слишком нравились, потому сроки сдачи «Политрола» постоянно изменялись, а попутно институт нагружали более злободневными задачами. Так появилась «авиационная», а позднее и «подводная» темы. «Битва за Британию» показала, что у лётчиков, успевших спастись на парашютах из гибнущего самолёта, но приземлившихся в ледяную морскую воду, всё равно не оставалось ни малейших шансов на выживание, если их оперативно не удавалось поднять на борт спасательных судов. Требовалось срочно разработать эффективные средства сохранения жизни ценным профессионалам в условиях низких температур. Но вначале требовалось определить границу человеческих возможностей. Эксперименты проводились на заключённых концлагеря. Обнажённых людей погружали в ледяной бассейн и часами наблюдали за тем, как долго они смогут прожить.

Потом начались ещё более жуткие опыты с «забрасыванием» живых людей на сумасшедшие высоты, имитируя их в барокамере. Часто финалом этих экспериментов становился взрыв находящегося внутри человека. На Софью эти чудовищные эксперименты, часто проводимые на её бывших соотечественниках, производили самое гнетущее впечатление. Порой ей хотелось покончить с собой, лишь бы не участвовать в этих людоедских опытах. В какой-то момент её новый руководитель это почувствовал. Однажды между ним и Софьей состоялся следующий разговор:

— Вы считаете себя физиологом, — с беззлобной укоризной говорил ей шеф, — но ваш научный опыт ограничен. Я же, можно сказать, единственный, кто по-настоящему знает физиологию человека, так как имею мужество ставить эксперименты на людях, а не на мышах.

— Да, но эти несчастные простые солдаты и заслужили более гуманного отношения к себе! — не сдержала порыва накопившегося негодования женщина.

— Чушь! Они наши враги! И я скорее удавлю в барокамере сотню Иванов, уж извините меня за подобную откровенность, мадам, чем допущу гибель одного немецкого лётчика при разгерметизации кабины высотного истребителя…. Впрочем, я понимаю… в вас говорит голос крови — став более снисходительным, помягчел лицом и голосом Вернике. — А знаете что, наши вожди по-прежнему очень озабочены проблемой персональной вечной жизни, и я просто обязан поддерживать видимость работы в этом направлении. Поэтому давайте я повешу всю работу по этой теме на вас. Конечно, формально руководить лабораторией по-прежнему будет Гопнер. Он член партии, и вообще пользуется доверием начальства, но, откровенно говоря, он плохой учёный и мало что понимает в мумификации и прочей, пардон, белиберде, связанной с вечной жизнью. Так что, весь воз работы отныне будет на ваших хрупких плечах.

Странно устроена женская душа. Страшась одиночества, она многое готова простить мужчине за готовность взять её в свои подруги. Но стоит только появиться достойной альтернативе вчерашнему компромиссу, и вот уже некогда милые недостатки прежнего партнёра, раздуваются до размеров физических и моральных уродств. Ещё недавно Софья научила себя не замечать острого некрасивого носа Майэра, его тщедушной фигуры, но теперь, когда рядом был безупречный красавец Вернике, она частенько ловила себя на непочтительных воспоминаниях о покойнике. Так было проще раз и навсегда избавиться от гнетущих воспоминаний и попробовать ещё раз начать строить жизнь с чистого листа. Более того, вскоре Софья нашла, как ей казалось железный довод в оправдание той чудовищной работы, которой руководил в Аушвице её новый покровитель: «Он не просто учёный, он прежде всего солдат и патриот, и конечно же не получает удовольствия от мучений всех этих несчастных пленных. Но Гюнтер вынужден выполнять приказ и старается делать это честно». В конце концов она научилась смотреть на мир его глазами.

Вернике был вдовцом. После смерти жены от третьих родов в его доме из женщин жила только экономка. Два его взрослых сына находились в армии. Отцу, благодаря его связям в Берлине удалось устроить мальчиков на безопасные штабные должности. Одним словом, он был престижен, обеспечен и свободен, а значит, являлся идеальным кандидатом на место нового научного покровителя и любовника.

Впрочем, Софья не собиралась его завоёвывать. Она с юности привыкла, что мужчины сами проходят большую часть дистанции во взаимоотношениях с нею. Но Вернике не сразу обратил на неё внимание, как на привлекательную женщину. Возможно, всё дело было в работе, которой он отдавался полностью. Всё между ними началось с пустяка, а точнее со сломанного каблучка её туфельки. В тот вечер Софья допоздна задержалась в лагерном морге, готовя препараты для новой серии экспериментов. Уже в сумерках, заперев лабораторный коттедж на ключ, Шорт устало направилась к выходу из городка СС. По дороге она пыталась подбодрить себя мыслями о свежей ветчине и ароматно пахнущей булке, которые позволит себе сегодня за целый день безвылазной работы в лаборатории. Ветчину она непременно купит в лавке всегда приветливого герра Домбаххера, а хлеб у Блюмберга. Она тут же пустилась в приятные размышления о том, выбрать ли ей большой мягкий рогалик с маком или французский круасан, чтобы получить максимум наслаждения от сочетания с отменной ветчиной. В булочной на соседней улочке по будням обычно выпекали около полусотни сортов хлеба и кондитерских изделий, а в праздники и выходные почти в два раза больше. Сегодня можно было выбрать булку из отборного украинского зерна с изюмом с добавлением сухого молока, молочной сыворотки и творога от чего булка приобретала сливочный привкус. Или всё же лучше купить злаковый хлеб, испечённый по старинному местному рецепту из разных видов муки особого помола, отчего он не только таял во рту, но был очень полезен для здоровья?

Замечтавшись, Софья не сразу обратила внимание на двух тощих мужчин в полосатых одеждах. При её приближении они торопливо сдёрнули с бритых наголо голов шапки. Вообще-то персоналу на них и не полагалось обращать внимание, ибо за людей здесь заключённых никто не держал. Но Софья всегда старалась по возможности подбодрить взглядом или даже едва заметно улыбнуться этим несчастным, особенно если на их робе была нашивка с большими буквами «SU» (Soviet Union — Советский Союз). Но этих двоих она просто не заметила, думая о своём. Но через несколько шагов что-то заставило женщину остановиться и резко обернуться. Никогда она не видела столько ненависти по отношению к себе. Их запавшие в тёмные глазницы горящие глаза просто физически обожгли её. Заключённые ушли, а она продолжала стоять, смотреть им вслед и беззвучно плакать.

Тогда она впервые поняла, что если Германия проиграет войну, ей тоже пощады не будет. Эта почти мгновенное, обжигающее соприкосновение с миром длинных бараков фабрики смерти, в сторону которых она старалась даже не смотреть, перевернуло ей сознание. Только теперь она по-настоящему поняла, кто она здесь, ведь до сих пор, привыкнув к запаху горелой человечины и чёрному дыму из высокой трубы крематория, она не без успеха убеждала себя, что работа здесь ничем не отличается от её службы в Институте Бухе. Но эти двое рабов с мётлами в руках смотрели на неё, как на ненавистную им госпожу, чья размеренная благополучная жизнь оплачена регулярно удобряющим окрестные поля пеплом миллионов уничтоженных узников.

Теперь Софья не шла к выходу из лагеря, а бежала, стремясь поскорей оказаться в тихом уютном квартале старого Мюнхена, где встречные прохожие улыбаются ей, словно старой знакомой и участливо интересуются: «Как ваши дела фройлян Шорт? Вы, конечно, уже посетили выставку местного клуба кошек? Как вам великолепный ангорский кот нашего парикмахера?…».

Не смотря на идеальную чистоту здешних пешеходных дорожек, спешка и смятение чувств привели к тому, что в какой-то момент каблучок её правой туфельки зацепился за какую-то едва заметную расщелинку и надломился. Но на этом её злоключения не закончились. Софья подвернула ногу и, не сдержав вскрика боли, опустилась на газон. К ней тут же поспешил на помощь какой-то офицер, но первым рядом с пострадавшей дамой оказался Вернике собственной персоной. Оказывается, он курил за окнами одного из ближайших домов, куда зашёл выпить кофе с приятелем, местным фабрикантом. Он ещё издали заметил свою подчинённую и провожал её статную фигуру заинтересованным холостяцким взглядом.

— Вас посмели оскорбить эти двое заключённых? — это было первое, что он спросил, узнав подробности её злоключений. Вернике галантно помог Шорт подняться с холодной травы, после чего заверил: — Обещаю вам, сегодня же вечером оба наглеца будут наказаны за свою дерзость.

— Нет, нет, не надо! Просто я вспомнила, что опаздываю на автобус и проявила неловкость.

— Не защищайте их. Впрочем, они не стоят нашего внимания. Если позволите, я сам отвезу вас домой…

С этого дня Вернике стал каждый вечер поджидать Софью в своём большом открытом автомобиле возле автобусной остановки, в ста метрах от служебной проходной лагеря. Однако, дальнейших шагов для сближения он не предпринимал ещё несколько месяцев, довольствуясь только прощальным рукопожатием своей пассажирки за квартал до её дома. Она сама прочертила эту черту, кротко пояснив: «Простите, Гюнтер, но в вашей стране строгие нравы в отношении одиноких молодых девушек и моя хозяйка будет поглядывать на меня косо, если вы каждый вечер будете шокировать её шикарным видом своего авто».

Софья сама не очень то верила тогда в перспективы их служебного романа, ведь она была русской, то есть представительницей низшей расы, тогда как заинтересовавший её мужчина был истинным арийцем и занимал видное место в нацисткой иерархии. Но прошло несколько месяцев неопределённости, и он решился форсировать события, пригласив её, сперва в местный оперный театр, а затем в ресторан. Там же за столиком он сделал ей официальное предложение. Правда, подано это было под весьма своеобразным соусом:

— Понимаю, что это может прозвучать для вас шокирующе, ведь вы красивая утончённая женщина… Но идёт война и мы с вами тоже в строю, а поэтому то, что в мирное время делается долго и красиво, нынче надо решать в коротких паузах между главным делом. Одним словом вы мне давно нравитесь, фройлян Софья, и я хочу сделать вам официальное предложение стать моей женой.

— Откровенность за откровенность, Гюнтер, но вы же сами знаете, что это не возможно. Я итак в вашей стране на птичьих правах.

— Не беспокойтесь об этом. Прежде чем решиться на этот разговор я получил разрешение на наш брак у «Самого». Отныне вы по всем документам фольксдойч — прибалтийская немка, бежавшая от большевиков.

Гюнтер Вернике оказался не только идеалом зрелой мужской красоты, но и примером настоящего семьянина. Жена являлась для него воплощением жизненной стабильности и ради неё и своего дома он был готов на всё. Шорт быстро привязалась к нему, как к сильному и верному другу, который никогда не предаст и всегда будет терпелив и нежен. Теперь даже когда иногда по вечерам они обсуждали рабочие проблемы, она всегда была на его стороне. Когда однажды кенигсбергский дядюшка Гюнтера в своём письме упрекнул племянника в окончательной потери морали, Софья решительно встала на сторону обожаемого супруга:

— Он думает тебе так просто сойти со своего пути. Пускай сам попробует руководить целым институтом и сохранять научные кадры и подобающее финансирование. Я то знаю, что в последнее время ты просыпаешься посреди ночи в поту, тебе тоже неприятно делать не слишком морально-безупречное дело. Но такова наша жестокая эпоха…

Сама Софья в это время интенсивно работала над новыми методиками сохранения человеческой плоти. Когда-то давно, ещё во время работы над телом Ленина она впервые столкнулась с робкими попытками сохранять человеческую плоть с помощью низких температур. Тогда из этого ничего путного не вышло. Теперь Шорт вернулась к проблеме обогащённая накопленным опытом и вооружённая самой передовой немецкой аппаратурой. Очень быстро она пришла к открытию, что человеческий организм, это по большому счёту гигантский конструктор, где из почти любой ничтожнейшей клетки можно воссоздать единое целое. Для своего времени это была слишком смелая идея. Тем не менее, она зарядила её энтузиазмом на долгие годы.

Если раньше Шорт смотрела на мумифицирование людей в целях гарантии их будущего возрождение, как на пустую аферу, то теперь она видела в этом большой смысл. При этом даже не обязательно было спасать для будущего воскрешения всё тело целиком, достаточно было тщательно законсервировать, а ещё лучше заморозить самые важные органы, в первую очередь бесценное хранилище духовной информации — мозг. Это было началом тканевой инженерии, и ковалось эта надежда человечества в большой тайне на задворках фашисткой фабрики смерти.

Вот она кривая ухмылка жизни! Если бы в те дни случайный посетитель мог заглянуть в небольшую лабораторию, где с 9 утра до 6–8 часов вечера работала Шорт, он наверняка был бы впечатлён или даже напуган видом женщины в толстом кожаном переднике, в таких же перчатках по локоть и в защитной маске, заправляющей через специальный шланг жидким азотом огромные канистры с хранящимися внутри человеческими органами. Софья уже мечтала о том дне, когда сможет вырастить из одной единой клеточки новую почку или глазную роговицу, чтобы затем попытаться пересадить её тому, кто в них нуждался. Ей уже мерещились целые хранилища человеческих тканей, из которых можно будет выращивать любые органы и собирать из них, как из конструкторов, молодые здоровые тела!

Впрочем, пока её главные успехи были связаны с другой областью исследований. Софья считала своей большой победой сохранение почти в полной сохранности, какими они были на момент смерти, нескольких тел заключённых лагеря. Их она собиралась через несколько месяцев предъявить мужу и его начальству в руководстве СС, как доказательство успешности своей работы по теме, которая тоже стояла в плане их лаборатории, как приоритетная. Впервые эти отвоёванные у разложения тела не были мумифицированы, а просто законсервированы разработанным ею методом глубокой криоконсервации.

Но пока она отшлифовывала свой метод и тянула с демонстрацией его начальству, над их семьёй неожиданно нависла угроза повторить печальную судьбу Майэра. А случилось это так. С самого начала совместной жизни супруги стали мечтать о ребёнке. Вскоре Софья действительно забеременела, но она оказалась неудачной и закончилась выкидышем. Но и за те несколько недель, что Софья (а по новым документам фольксдойч — Эльза Вернике) была в положении, они с мужем привыкли думать, что вскоре станут счастливыми родителями. Отказаться от этой мысли было невозможно.

Первым идею тайного усыновления предложил Гюнтер. Как нацистский учёный-практик, чрезвычайно дёшево ценящий жизнь «человеческого материала» из-за колючей проволоки, он видел выход в том, чтобы просто отобрать младенца у какой-нибудь здоровой полячки с русыми волосами и выдать его за своего. А настоящую мамочку можно отправить в печь крематория, чтобы окончательно замести следы подмены. Кандидатуру они подбирали вместе. Под видом подбора нового «экспериментального материала» обходили в сопровождении надсмотрщицы женские бараки, придирчиво осматривали подходящих молодых женщин.

Первой её увидела Софья. Женщина поразила её своим прекрасным лицом воплощённого символа материнской любви. Она держала в руках своё дитя, и в глазах её было столько нежности и обожания, что у Софьи несколько минут просто язык не поворачивался сказать о своей находке мужу. Он сам проследил за её взглядом и одобрительно хмыкнул:

— А что, хороший выбор: интеллигентное женственное лицо, крепкая полная грудь, широкие бёдра. Я уверен — у неё очень здоровоё дитя. Теперь иди, остальное тебе видеть не надо…

Через несколько часов счастливые родители агукали возле заранее купленной колыбели, в которой лежал их малыш.

Для Гюнтера эта история выглядела сущим пустяком. Ему казалось, что у сильных мира сего хватает настоящих проблем, особенно после Сталинграда, и никто не будет особо обращать внимание на неожиданное появление в его семье ребёнка. Но нацистская «мораль» смотрела на такие вещи иначе. Всё, что касалось чистоты расы и наследственности, приобретало священный характер и грозило самыми суровыми последствиями для их нарушителей.

Гиммлер, который санкционировал брак своего нового придворного алхимика с женщиной сомнительной крови, дал ход делу об афёре с польским младенцем. Скорее всего рейхсфюрер вновь был недоволен тем, что ему до сих пор не приготовили вожделенного зелья, обещающего омоложение и бессмертие. Супругов арестовали и бросили в тюрьму Гестапо. Разбирательство велось в большой спешке. Однажды на допросе следователь прямо сказал Софье, что за подобное преступление им обоим грозит гильотина, и даже зачем-то подробно рассказал, как это будет:

… — Вас положат животом на стол, шею защёлкнут в деревянный хомут и вы увидите под собой корзину, в которую упадёт ваша голова.

— Благодарю за подробности, но сначала до вынесения мне приговора, я хотела бы написать письмо рейхсфюреру.

— Это лишнее — жёстко отмёл просьбу следователь.

— Не советую вам самому принимать такое решение. Дело слишком важное. Дело в том, что буквально накануне своего ареста в своей лаборатории я получила вещественные результаты, в которых очень нуждается нация и лично рейхсфюрер.

— Хм, хорошо, пишите. Только если с вашей стороны это лишь попытка отсрочить неизбежное, то пользы от такой затеи мало. Суд над вами и вашим мужем назначен на будущую среду, так что у вас только неделя в запасе.

В основной части своего письма Софья постаралась в самых красочных выражениях обрисовать второму человеку в Рейхе (не так давно Гиммлер стал Министром внутренних дел и командующим трёхмиллионной резервной армией) достигнутые её лабораторией успехи. Особо она напирала на имеющиеся в специальных холодильниках тела полугодовой давности, на которых отсутствовали не только трупные пятна, но даже малейшие признаки гниения:

«…С 1936 года я вплотную работая над проблемой сохранения наиболее ценных военных и политических деятелей нашего государства и уже сегодня могу гарантировать результат. Конечно это не разрекламированный Вам препарат „Политрол“, но моя методика позволит создать эффективную систему спасения первых лиц, которой не было ни в одном государстве за всю историю. Между тем ситуация на фронтах делает задачу эвакуации и спасения для будущего цвета партии всё более актуальной. Прошу перед решением моей участи и судьбы моего мужа учесть, что наши знания и опыт ещё могут быть полезными великой Германии. Хайль Гитлер».

Эльза Вернике. 6 августа 1944 года.

Её главным козырем было предложение провести эвакуацию лидеров режима так, чтобы о ней не узнал никто, и чтобы тайна сохранялась достаточно долго. Мировая история знает немало примеров, когда пытающегося улизнуть в последний момент правителя ловили и тащили на плаху. Французский король Людовик XVI в 1791 году пытался сбежать со всей своей семьёй от восставших парижан, однако на полдороге его опознали по характерному профилю в окне кареты, отчеканенному на всех государственных монетах. Монарха задержали и впоследствии казнили вместе с королевой и ещё толпой родственников.

Таким крупным фигурам сложно сохранять дорожное инкогнито, тем более в окружении внушительного конвоя. Между тем советские тяжёлые танки «Иосиф Сталин» уже шли по пригородам Варшавы, а англо-американские силы третий месяц успешно развивали своё наступление во Франции. В эти месяцы в секретных лабиринтах германских спецслужб спешно разрабатывались планы спасения Гитлера и его ближайшего окружения в случае катастрофы. Но все эти планы не учитывали главного: фигурам типа фюрера крайне сложно просто так исчезнуть. Их поимка обязательно станет делом чести для победителей, и охота будет длиться десятилетиями, пока какой-нибудь человек за огромное вознаграждение не укажет место, где он видел прогуливающегося под пальмами человека, очень похожего на виденный им портрет с подписью «разыскивается». Нельзя просто сбежать из охваченного стальным кольцом бункера, зайти на борт подводной лодки и быть спокойным, что где-нибудь в далёких тропиках вы будете жить в полной безопасности. Изменение внешности с помощью пластической хирургии тоже не выход, ибо определённые физические признаки личности всё равно останутся, да и на новом месте придётся пользоваться услугами парикмахеров, поваров, врачей, и любой человек из этого «ближнего круга» всегда может изменить.

Кроме того, символ нации с чужим лицом, это слишком жалкое зрелище. Именно поэтому за предложенный Эльзой Вернике проект под кодовым наименованием «Феникс» на самом верху ухватились. После проверки информации содержавшейся в письме, супругов Вернике освободили и тут же наделили особыми полномочиями. В Австрийских Альпах началось поспешное переоборудование старых артиллерийских складов под сверхсекретное убежище, куда в критический момент тайно доставят главных персон из первой десятки нацистов. Именно отсюда должно было начаться, как любила красочно выражаться Эльза: «Путешествие наших военных вождей в страну Одина». Ей нравилось проводить параллель между суровой цивилизацией древних викингов и нацистким режимом. По верованиям норманов после решающей схватки добра и зла должны наступить «сумерки богов» — конец света. Проигравшая сторона обязана спасти своих павших богов для будущего возрождения мира. Для этого священные тела необходимо со всеми возможными почестями и в полном боевом снаряжении погрузить на дракар8 («морской дракон») и морем идти к далёким небесным берегам. Правда, в Норвегии их должен был принять на борт не деревянный дракар, а самая современная подлодка. Но вот ведь совпадение: маршрут их проходил там же, где пролегали обычные разбойничьи тропы викингов. Даже само название «викинг» имеет перевод, как «человек из фьорда»! По настоянию Эльзы на всех секретных документах название проекта набиралось рунической вязью.

Каждому из намеченных к эвакуации лиц заранее подбирались двойники, чьи мёртвые тела должны были убедить врагов в их гибели. В секретных документах СД эти люди проходили как «консервы». Именно трупы этих людей, имевших несчастье внешне походить на Гитлера, Геббельса и членов их семей, были обнаружены в мае 1945 года советскими войсками в помещениях Рейхканцелярии. Именно двойник Гиммлера вместо истинного шефа СС покончил собой, попав в плен к британцам. Настоящие же главари рухнувшего режима заранее перебрались из Берлина в секретный бункер в Австрийских Альпах. Отсюда должно было начаться их великое путешествие в будущее.

В центре «Феникс» прибытия важных персон ждали. Эльза планировала, что сразу начнёт работу с доверенными ей телами. Она гарантировала, что благодаря разработанной ею методике эти люди будут надёжно сохранены на долгое время с гарантией немедленного возвращения к жизни по первому приказу тех, кто отвечал за операцию.

Но притронуться скальпелем к телу вождя Эльзе не позволили. Также, как и тела его самых ближайших соратников, Гитлера просто усыпили с помощью обычного хирургического наркоза, после чего подвергли не очень глубокой заморозке. Температуру драгоценных тел просто снизили до 2–4 градусов с целью максимального снижения интенсивности происходящих в них обменных процессов. В таком состоянии длительного сна их можно было, не привлекая постороннего внимания, перевозить в закрытых саркофагах. Главная работа должна была начаться сразу после прибытия в конечную точку маршрута. В джунглях спешно достраивался секретный город, под которым на глубине сорока метров был обустроен бункер, оборудованный по последнему слову тогдашней техники с автономными электрогенераторами и новейшими криокамерами, созданными ведущими инженерами Германии.

На обычном военно-транспортном «Юнкерсе-52» в сопровождении эскорта из звена истребителей груз особого назначения был доставлен из Австрии на небольшой финский аэродром у границы с Норвегией. Отсюда воздушному конвою предстояло сделать последний прыжок к норвежскому побережью. Но тут случилось непредвиденное. Недавним немецким союзникам неожиданно отказали в авиационном горючем — война заканчивалась и хитрые финны не желали дополнительных проблем с победителями.

Чтобы «Юнкерс» смог продолжить полёт, с истребителей сопровождения пришлось срочно сливать горючее. Так что последнюю часть пути транспортник с главными телами рейха на борту проделал в сопровождении всего одного крылатого телохранителя. Пилоту этого единственного «Фокке-вульф-190» было приказано при появлении самолётов противника связать их боем, чтобы только «Юнкерс» смог уйти; если же им встретиться одиночный самолёт противника, то лётчику предписывалось немедленно таранить его, чтобы не подвергать даже малейшей опасности охраняемый им самолёт.

После погрузки саркофагов и оборудования на субмарину на обратном пути конвойная команда СС была внезапно уничтожена собственными же командирами. Роттенфюрер (ротный командир) и унтершарфюрер (унтер-офицер), выполняя секретную инструкцию, внезапно расстреляли в упор своих подчинённых из автоматов, а затем методично добили раненых из пистолетов. Эту парочку в свою очередь на железнодорожном вокзале в Осло без лишнего шума «зачистили» специально посланные в Норвегию люди из Гестапо. Та же участь ждала экипаж транспортного «Юнкерса» — самолёт просто исчез на обратном пути где-то над бескрайними северными лесами.

После выгрузки груза на пустынный аргентинский пляж, команда затопила свою подводную лодку и присоединилась к небольшому отряду новых аргентинских колонистов. Те моряки, кто впоследствии слишком усердно проявлял намерение вернуться в послевоенную Германию, получали от руководства колонии билет в Фатерлянд и деньги на дорогу, но никто из них так и не сумел добраться даже до ближайшего аэродрома. Таким образом, методично уничтожались все ниточки, ведущие к одной из самых тщательно оберегаемых тайн XX века…

Изначально планировалось, — и фюрер только на этих условиях позволил подвергнуть себя не слишком приятной процедуре погружения в длительный сон под наркозом, — что его и его ближайший штаб реанимируют сразу по прибытии спецкоманды в аргентинский «Ковчег». Престарелый вождь не желал долго лежать замороженным окороком в тесном ящике. Ему уже мерещился реванш и новая армия, которую он тайно подготовит в южноамериканских джунглях.

Однако, Эльза рискнула осторожно выступить против столь поспешной реанимации вождей. Она заявила, что в интересах высшей безопасности вождя желательно ещё выждать, пока русские и их союзники перестанут так активно разыскивать скрывающихся военных преступников. Эльзу активно поддержали те, кто видел, что между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции явно назревает раскол. А когда это произойдёт, их вождям по крайней мере не будет угрожать выдача большевикам и четвертование на Красной площади. В итоге Элльза получила добро на глубокую консервацию тел.

На самом деле Эльза активно противилась оживлению фюрера, справедливо опасаясь, что этот маньяк, уже погубивший многие миллионы людей, просто не сможет сидеть тихо в своём убежище. Наверняка, опасный честолюбец своею кипучей деятельностью сразу же привлечёт на их головы карающий меч запоздавшего возмездия.

Неожиданно Вернике поддержал командир особого конвоя СС Макс Хиппель. Этот человек, когда-то был фанатично предан вождю штурмовиков — Эрнсту Рэму, в штурмовых формированиях которого начинал свою карьеру. Но в канун «ночи длинных ножей», когда от штыков и пуль отборных эсэсовцев погиб весь цвет СА во главе с самим Рэмом, Хиппель вовремя узнал о готовящейся акции. Но вместо того, чтобы предупредить своего благодетеля, он поспешил первым принести клятву верности его будущим убийцам, и был не только помилован, но даже получил чин эсэсовского офицера. Теперь матёрый волк вновь предавал приручившего его хозяина. Хиппель был согласен с аргументом Вернике, что необходимо подождать с оживлением партийных боссов, естественно, в их же собственных интересах. Тех же немногих фанатиков, которым не терпелось поскорее продолжить борьбу под руководством воскресшего обожаемого фюрера, майор с помощью своих людей просто убрал. Так проект, проходивший по всем секретным документам, как «Феникс-1945», что означало, что возрождение его главных фигурантов было намечено сразу же после окончания эвакуации, превратился в «Феникс-1958», а затем и вовсе утратил цифровую приставку.

Глава 12 На борту «Еретика»

Плавучая клиника клонирования «Еретик-1» встало на якорь в нейтральных водах у Аргентинского побережья. После введенного во всём мире запрета на эксперименты в области клонирования на человеческом материале, хозяину корабля — талантливому итальянскому исследователю приходилось выходить для своих опытов подальше в открытое море, чтобы не быть захваченным на месте преступления полицией какого-нибудь государства. Впрочем, Луиджи Фаналли был полон оптимизма в отношении своего будущего, недаром же он назвал свой корабль «Еретик-1». Подразумевалось, что впоследствии флотилию его судов должны пополнить «Еретик-2», «Еретик-3» и так далее.

Для прилетевших на вертолёте гостей была устроена короткая экскурсия, которую проводил лично сеньор Фаналли. После беглого осмотра жилых и лабораторных помещений они спустились не несколько палуб — в самое сердце корабля. Здесь была оборудована особая операционная, работать в которой можно было в любой, даже самый свирепый шторм, благодаря компьютеризированной системе гироскопов.

Узнав, что заказчики привезли с собой съёмочную группу, итальянец понимающе закивал головой:

— Конечно, я и мои ассистенты готовы поработать на камеру. Хотя сама по себе процедура забора клеток для последующего клонирования интересна разве что только лишь узким специалистам. Но для вас мы постараемся немного поактёрствовать. Сказать вам по секрету, сниматься в кино было моей первой мальчишеской страстью.

В качестве испытательного материала хозяева «Ковчега» доставили на борт «Еретика» тело какого-то гитлеровского генерала. макс уже догадался, что раз они решили прибегнуть к современной технологии клонирования, значит, реанимировать трупы в криокамерах иным способом не могут. Это была хорошая новость. Не хотелось думать, что все эти упыри во главе со своим бесноватым фюрером в любой момент могут очнуться от долгого сна, повылазить из своих металлических гробов и снова начать отравлять воздух планеты своим смрадным дыханием. А клонирование это всё же не прямое воскрешение, да и тёмное это дело.

Мертвеца-испытателя повезли на сверкающей сталью тележке из холодильной камеры в операционную. Сопровождающие тело медики были в зелёных хирургических халатах и в такого же цвета масках, оставляющих открытыми только их глаза. Процессия двигалась с деловитой стремительностью. Макс со своей камерой едва поспевал за ними. В операционной с мертвеца сняли хирургическую простыню, и Макс увидел длинный синий шов, который начинался у него под подбородком и заканчивающийся в паху. Оказалось, что из тела ещё 60 лет назад были изъяты жизненно важные органы. Между тем для проведения клонирования достаточно было доставить на корабль всего несколько клеток его печени или почек. Члены операционной бригады не скрывали от Макса, что разыгрывают всю эту показуху только для его камеры. Об этом их попросили заказчики, которым важно, чтобы получившийся фильм произвёл впечатление на их богатых спонсоров.

После окончания операции Фаналли, как и было заранее у них обговорено, подошёл к видеокамере и с большим пафосом прокомментировал свою работу на микрофон: «Полагаю, что будущему клону, которого мы обязательно создадим, когда-нибудь будет интересно увидеть свою мужественную копию. Отныне герои не будут умирать, унося с собой преданность и честь. С помощью нашей науки мы сможем возродить вчерашних кумиров!».

Из интервью Макс так и не понял, знает ли итальянец, кого ему предстоит возрождать в ближайшее время, или же ему просто всё равно, главное, чтобы работа была оплачена.

Когда телевизионщики собрали аппаратуру и направлялись к своей каюте, Саша призналась Максу, что поймала себя на странном чувстве:

— Когда я увидела эти несколько пробирок, куда поместили забранные у трупа клетки, мне вдруг стало жаль будущего клона Гитлера. Ведь парень не будет виноват, что его создали из «ребра» дьявола на потеху ублюдочной толпе. Бог ведь когда-то тоже создал всех людей из собственного ребра, но кто-то стал матерью Терезой, а кто-то тем же Гитлером. Значит, у каждого должно быть право выбора. Но у клона Гитлера такого выбора явно не будет. Из него сразу начнут растить морального уродца, чтобы потом использовать в грязных играх… Хотя у самого то Гитлера выбор был. Он мог стать живописцем, если бы его приняли в Венскую академию художеств, или ещё кем-то, ведь он был творческой личностью. А у этого бедняги выбора не будет.

У Макса голова в данный момент была занята другим: он пытался понять, в какой момент их решено ликвидировать, как выполнивших свою работу и ставших ненужными свидетелей. И заодно ли с этими неонацистами экипаж корабля? Поэтому он не сразу высказал своё мнение по поводу слов Саши:

— Не знаю… Наверное, выбор есть почти всегда. Сын Антихриста когда-нибудь может поднять мятеж против папаши, а умный и талантливый от рождения человек запросто изменить своему доброму предназначению. Я недавно читал, что, когда Ленин ехал в Россию в немецком опломбированном вагоне, ему уже был почти полтинник. И он ещё ничего не добился в своей жизни: хотел быть адвокатом — не стал, желал литературной славы — опять не вышло и экономистом тоже не получилось, даже философ из него вышел третьеразрядный. И потому он был готов, словно муравейник, поджечь и разорить крупнейшую мировую империю, только бы реализоваться. Вот только за всё в этой жизни надо платить. Теперь его сморщенную жалкую мумию демонстрируют любопытствующей публике, как экспонат музея древностей…

Фрау Эльзу снова появилась так же внезапно, как и исчезла перед этим. На корабле молодые люди не находились под плотным наблюдением неонацистов и могли перемещаться вполне свободно. Пожилая дама знаками показала Максу, чтобы он нашёл уединённое место, где они могли бы поговорить без свидетелей.

— Вы наверное уже перестали верить в меня, — сказала она, когда они сумели остаться наедине, — но я не забыла о нашем уговоре. Просто я не должна вызывать подозрений. С моими дорогими коллегами такие шутки не проходят!

Фрау Эльза сообщила хорошую новость: их не станут убивать здесь на корабле. Телевизионщиков решено убрать без свидетелей по дороге в аэропорт.

— С вами рассчитаются, и я повезу вас в своей машине. В определённом месте мотор заглохнет, я выйду посмотреть в чём дело. Тут же появятся люди с бесшумными пистолетами, остальное, надеюсь, понятно. Но не беспокойтесь, я провезу вас другой дорогой и улечу в Москву вместе с вами. Через полчаса я зайду за вашими документами, чтобы заказать по ним авиабилеты…

Всё время пока они ожидали, когда их позовут на вертолёт, Боря беспрерывно жрал, заедая свой стресс. В какой-то момент Максу надоело видеть перед собой его без конца жующую физиономию и он предложил Саша полюбоваться на закат. Раскалённым полушарием пылало на горизонте наполовину утонувшее в море солнце. Небольшие волны ласково покачивали громадину их корабля. Девушка невольно залюбовалась этой красотищей, но у Макса лицо оставалось озабоченным: мысль, что тем же вертолётом, которым их вывезут с корабля, должны доставить саркофаги с главными нацистами не давала ему покоя.

И тут его случайно задел плечом проходящий мимо матрос… В руках он держал два пластиковых ведра доверху набитых бумажным мусором — отходами конторского производства. Возле мусорных контейнеров парень поставил одно ведро на палубу, а второе опрокинул в чрево мусоросборника. И тут рассеянный взгляд Максима, случайно брошенный на стоящее на палубе ведро, обнаружил среди разноцветной бумажной массы чрезвычайно знакомый ему предмет. Он быстро подошёл и успел вовремя отвести уже протянутую к ведру руку уборщика.

— Обожаю копаться в старом мусоре — эта фраза на безупречном английским дополненная снятыми с руки часами позволила Прыгунову без помех удовлетворить своё любопытство. Сперва он вытащил из ведра кожаную обложку своего паспорта. Затем полной ладонью загрёб мелко перемолотую через специальную машину бумажную крошку. Видимо, это всё, что осталось от его заграничного паспорта. Такая же участь наверняка постигла документы его товарищей, которые они доверили фрау Эльзе, якобы, для покупки авиабилетов до Москвы. «Она уже знает, что документы нам не понадобятся» — догадался молодой человек. В груди защемило, он выпрямился, и тут увидел любопытные глаза матроса. Пришлось изобразить на лице беззаботную улыбку.

— Коллекционирую марки с использованных конвертов — пояснил он. — Но здесь ничего интересного — у вас на корабле отличные машинки для уничтожения бумаг.

Фрау Эльзу Макс нашёл в её каюте. Всем своим видом она показала Прыгунову, что недовольна его приходом.

— Я же сказала, что всё сделаю, как мы договаривались! Так что вы напрасно беспокоитесь.

Максима даже восхитила та спокойная уверенность, с которой она продолжает разыгрывать из себя их спасительницу. Хотя теперь ему стало понятно, что с самого начала старая ведьма вела с ними подлую игру.

— Да я особо и не беспокоюсь. Я просто пришёл сказать, что Москва вам обязательно понравиться. Ведь вы, наверное, давно там не были?

— С конца тридцатых годов — ответила пожилая женщина.

— Надеетесь отыскать в Москве кого-то из родных?

— Да, дочь. Это трагическая история. Малышку украли у меня чекисты и тайно вывезли из Германии, где я тогда работала, в Россию. Долгие годы я живу лишь надеждой на нашу встречу. Мне часто сниться, какой она была тогда и какой, возможно, стала теперь. В интернете я нашла одно агенство по поиску людей, мне обещали помочь.

— Хм… А разрешите узнать, под какой фамилией вы её планируете искать?

— Моя дочь носила фамилию моего русского мужа.

А-а… — сочувственно протянул Макс. — Значит, вы не в курсе, что обычно в те страшные годы в специальных закрытых детдомах, куда наверняка поместили вашу дочь, существовала варварская практика лишать детей «врагов народа» настоящих фамилий и присваивать им новые. Всё делалось неофициально, чтобы, став взрослым, сын или дочь врага советской власти не смог узнать правду. Поэтому на архивы не надейтесь. Боюсь, что даже за миллион долларов вам не смогут помочь.

Сказав это, Прыгунов вышел из каюты. Закрывая за собой дверь, он чувствовал, что только что без всякого оружия убил предавшую их женщину. И ему даже было её немного жаль…

Софья привела себя в порядок, заперла изнутри на ключ дверь каюты и деловито приготовила шприц и всё необходимое для инъекции. Вот только укол ей сейчас предстояло вколоть себе не с омолаживающим составом, как она это привыкла делать с тридцати лет. В самом углу её аптечки, в особом карманчике всегда имелась ампула с концентрированным раствором корня цикуты. Именно похожим составом «гуманные» афиняне когда-то отравили философа Сократа. Софья знала, что мучений не будет, уже через несколько секунд после укола её прижизненные мучения наконец закончиться. Для неё решение покончить собой быстрым безболезненным способом было шагом в неизвестность, как тогда — в европейском экспрессе, когда она просто шагнула в некуда из распахнутой двери вагонного тамбура. Внезапно потеряв надежду отыскать дочь в далёкой России, Софья утратила желание цепляться за опостылевшую жизнь.

В свои последние минуты она смотрела на с фотографии близких ей людей, которые всегда носила с собой. С пожелтевших от времени карточек на неё смотрели Георг Шорт, Борис Збарский, Оскар Фогт, Александр Майэр в франтоватом костюме, запечатлённый фотографом в радостные дни своего недолгого берлинского триумфа. При взгляде на фото своего последнего мужа. с которым была по-настоящему счастлива, Софья улыбнулась.

Уже закатав рукав правой руки и беря левой шприц, Софья продолжала нежно смотреть на фотографию седого красавца, слегка иронично наблюдающего за последними сборами своей задержавшийся на этом свете супруги. Последними её словами были:

— Я уже иду к тебе, мой милый Гюнтер! Господи, прости нас грешных…

Когда Макс и Саша ворвались в каюту к Борису, тот спал. От его богатырского храпа даже занавеска над иллюминатором слегка колыхалась.

— Подъём! — рявкнул Макс, быстро соображая, что из наиболее ценных вещей необходимо взять с собой.

Боря подскочил на койке, словно ударенный током.

— Что такое! Тонем?!

— Именно тонем, Борюсик. Добрая фрау нас кинула. Так что спасение утопающих — дело рук самих утопающих!

Ребята бросились к шлюпочной палубе. Макс имел возможность во время телесъёмок обойти корабль на моторном боте и очень надеялся воспользоваться шлюпкой для бегства с «Еретика».

Между тем окончательно стемнело. Ещё недавно спокойный океан начинал рассерженно ворочаться, раскачивая корабль двухметровыми волнами, грозящими вскорости набрать мощь водяных гор. Меньше всего Максиму и его спутникам хотелось оказаться на утлом судёнышке за бортом. Но ситуация не оставляла им выбора: где-то неподалёку стали слышны громкие голоса. Похоже, их уже искали. Отсчёт времени пошёл на секунды. Между тем с лебёдочным механизмом спуска мотобота на воду возникли сложности.

Макс торопливо вытащил из видеокамеры кассету. Ещё одна такая же — полностью отснятая «тридцатиминутка» лежала у него в операторской сумке. Прыгунов замотал кассеты в целлофановый пакет из-под салфеток для протирки объектива и заткнул себе за ремень на животе.

— Надо прыгать! — признал он неизбежное.

Боря повернул к нему своё перекошенное от ужаса лицо и заорал:

— Я плаваю, как топор без топорища!

— А у тебя есть выбор?

Боря оглянулся на бегущих к ним вооружённых людей и стал перелезать через ограждение. В этот момент Макс обратил внимание на ярко-красный бочонок, укреплённый в специальных держателях у самого корабельного борта. Схватив компаньона за рукав, он заставил его вернуться обратно. Вместе они освободили бочонок от креплений и перекатили его через борт. Затем Макс помог Саше перелезть через ограждение. Они оба прыгнули следом за ней.

Где-то над головой у Макса прозвучали проклятия и тут же захлопали пистолетные выстрелы. Потом дробью прогрохотала длинная автоматная очередь. При падении в воду он сильно ушибся животом, а когда вынырнул, его тут же накрыла внезапно налетевшая волна. В состоянии шока от боли и пронизывающего холода Максим заорал. Но грохот океана заглушал его голос. Вокруг были только водяные громадины. За ними не было видно даже корабля, с которого он только что сиганул в чёрную бездну. Безжалостные волны то и дело накрывали пловца с головой, стремясь поскорее утопить.

Максиму показалось, что его ожесточённая борьба за жизнь продолжалась не менее часа, а между тем он находился в воде всего несколько минут. В какой-то момент он заметил силуэт плотика на вершине волны в нескольких десятках метрах от себя и последним напряжением сил погрёб в его сторону…

Спасательный плотик сам раскрылся, при ударе в воду. Внутри палатки-убежища было тепло и уютно, сюда не мог проникнуть пронизывающий ветер и брызги. Боре повезло — он приземлился недалеко от плота и первым влез на него, затем помог Саше. Заметив подплывающего Макса, Боря перестал закрывать молнию внешнего входа и выкинул приятелю матерчатую лестницу трапа. Когда Прыгунов схватился за неё, Боря за шиворот втащил его внутрь.

— Ну и счастливчики мы с тобой, земеля! У меня такое чувство, словно мы только что из «Матросской тишины» слиняли. На переоденься — Боря всунул в руки окоченевшему компаньону непромокаемый пакет с тёплым бельём.

Впрочем, они рано праздновали своё спасение, так как вскоре выяснилось, что пока они переводят дух внутри тёплого убежища, их потихоньку подтягивают за специальный фал к кораблю. Обнаружилось это совершенно случайно, когда кто-то особо нетерпеливый с «Еретика» открыл прицельную стрельбу по приближающемуся плоту. Но попасть по качающейся на волнах мишени было не так то просто, зато беглецы оказались предупреждёны о грозящей им новой опасности. Специальными ножницами из спасательного комплекта Боря перерезал связывающий их с кораблём фал, и на этот раз они по-настоящему обрели свободу.

Глава 13 Мираж

Кто бы мог подумать, что сенсация века обернётся грандиозным скандалом. Правда, поначалу на сделавших уникальные кадры журналистов обрушилась грандиозная слава. Отснятые ими в хранилище главных нацистских мертвецов кадры обошли весь мир. Эта съёмка стала поводом для громких разбирательств с участием крупных политиков, руководителей спецлужб, политологов, историков и даже специалистов по спецэффектам. Именно они первыми заговорили о том, что уникальная съёмка может оказаться искусной подделкой, наподобие той известной фальшивки, где американские военные медики выполняют вскрытие, якобы, тел инопланетян. Постепенно отдельные голоса скептиков слились во враждебный хор. И тогда вчерашние герои поняли, что проиграли, ведь кроме этой плёнки у них не оказалось других доказательств правдивости своих слов. А плёнку в наш век компьютерных технологий можно и подделать.

Если бы посланному в указанную русскими местность спецназу аргентинской полиции удалось по горячим следам накрыть неонацистких учёных и захватить саркофаги тогда никто бы не посмел бросать камни в отважных журналистов, которые рисковали головой. Но теперь их называли мошенниками, придумавшими ради славы одурачить весь мир. А всё потому, что когда командос заняли «Ковчег», там не осталось даже следов пребывания сверхсекретных мумий. В самом госпитале ничего не знали о существовании таинственной погребальной камеры. Когда полицейские следователи говорили людям о спрятанных здесь телах главных нацистов и называли громкие имена, местные врачи и медсёстры смотрели на них как на сумасшедших. В кабинете директора полицейских встретил высокий стройный мулат, который уверял, что он уже почти тридцать лет занимает свой пост, и никогда не слышал ни о каком Юлиусе Венделе, о котором русские журналисты говорили, как о директоре госпиталя. В самом хранилище, где располагались саркофаги, был устроен склад старой медицинской техники, и никакого намёка на специальный пульт и самое современное морозильное оборудование…

Теперь Максу и самому начинало казаться, что ему всё просто приснилось, и на самом деле он не снимал Гитлера и его приближённых. Хотя… мысленно он всё ещё ярко мог увидеть в малейших деталях характерное лицо чудовища в человеческом обличье за слегка посеребрённым изнутри тонкой чешуйкой инея толстым стеклом саркофага.