Ганнибал. Кровавые поля Кейн Бен

Какая-то часть его сознания отчаянно надеялась, что враг остался наверху. Карфагеняне слышали, как приближаются римляне, но не могли их видеть. Такое не может не пугать. Они не настолько безумны, чтобы выйти нам навстречу в тумане. Они будут ждать на склонах, пока мы не подойдем ближе. А к этому моменту туман начнет рассеиваться, и все вокруг прояснится.

Они шли вперед, оставляя темные влажные следы в высокой траве, растущей по обе стороны дороги. Никто не разговаривал. Внимание каждого легионера было сосредоточено на земле под ногами и на плотном тумане, сквозь который они пытались разглядеть врага. Но бойцы ничего не видели и ничего не слышали. Они оставались одинокими в этом сыром полумраке. Квинту стало не по себе, и он порадовался, что рядом с ним его товарищи. Ему никогда не доводилось так долго идти в тумане. Если бы не другие велиты, он мог бы не справиться с сомнениями.

В отсутствие солнца полностью исчезло ощущение времени. Постепенно начало светлеть, наступило утро, но лучше не стало. Сначала Квинт пытался считать шаги, но мысли о карфагенянах и Ганноне мешали ему сосредоточиться. Вскоре он бросил это занятие. Говорить вслух о том, как много они прошли, не стоило, поэтому Квинт помалкивал. Наконец терпение у него закончилось, и он спросил об этом у Рутила.

– Понятия не имею. Может быть, милю, – последовал ответ.

– А ты что думаешь, Урс?

Командир их пятерки откашлялся и сплюнул.

– Я бы сказал, около мили. Мы уже совсем близко.

Они с подозрением всматривались в туман.

– Ничего, – прошептал Квинт.

– Возможно, они ушли, – предположил Рутил.

– Или остались, – прорычал Урс. – Держите глаза открытыми и не отвлекайтесь.

Казалось, Урс подслушал мысли Большого Теннера и идущих позади центурионов. Не позднее чем через пятьдесят биений сердца по цепочке до Урса пришел приказ, и он тут же его повторил.

– От легиона пришел гонец. Готовьтесь метать дротики. Передай дальше.

В животе у Квинта все сжалось, но он улыбнулся Рутилу.

– Готов?

– Да. – Тот посмотрел на соседа справа и поднял копье.

– Иди медленнее. Готовься к броску. Передай дальше.

Приказ усилил напряжение и страх. Рутил хмурился. Квинт заметил кончик языка, торчащий изо рта Урса. Юноша подвигал правым плечом, проверяя балансировку дротика, и прислушался. Единственные звуки, которые ему удалось различить, были тяжелые шаги легионеров, но их ритм замедлился. Еще несколько биений сердца… Бум. Квинт поднял глаза к небу. Туман все еще окутывал все вокруг. Бум. Нет, что-то менялось. Серая пелена над головой начала понемногу светлеть. Проклятый туман! Юпитер, Величайший и Лучший, пожалуйста, сделай так, чтобы туман рассеялся, молился он.

Теперь юноша не терял счет шагам. Десять. Двадцать. Квинт по-прежнему ничего не видел перед собой. Тридцать шагов. Пятьдесят. Сто. Квинт чувствовал, как у него вспотела голова под льняной подкладкой шлема и струйки пота побежали по затылку. Начал чесаться шрам, но сейчас у него не было возможности даже прикоснуться к нему, как и опорожнить внезапно ставший полным мочевой пузырь. Квинт бросил взгляд на своих товарищей. Их напряженные лица и побелевшие костяшки пальцев, сжимавших древки дротиков, отражали его собственное состояние. Через сто пятьдесят шагов туман слегка поредел – вместо всепоглощающей мути возникли белые щупальца, медленно извивающиеся над травой. Затем над головой сверкнуло солнце. Настроение Квинта улучшилось. Наконец.

– Благодарение богам, – облегченно пробормотал Рутил.

– Ш-ш-ш! – свирепо зашипел Урс.

Рутил вздрогнул. «Безмозглый придурок, – подумал Квинт. – Но, если повезет, враг его не услышал».

Впереди из тумана выступали кроны деревьев. Склон холма. Они находились рядом со вторым склоном. Взгляд Квинта обратился к Урсу, который тоже это заметил. Квинт снова стал смотреть вперед и сделал еще один шаг. Ему кажется, или туман раздается в стороны? Еще два шага. Потом он увидел что-то бурое в пятидесяти шагах. Кусты или мертвое дерево?

И тут, без всякого предупреждения, туман исчез. Только что Квинта окружали прилипчивые серые пальцы – и вот уже он оказался на открытом пространстве. Переход и сам по себе получился неожиданным, но его сердце сжалось, когда он увидел многочисленные ряды вражеских солдат, находившихся всего в пятидесяти шагах перед ним. Конические шлемы, большие круглые щиты, длинные копья. Ливийские копейщики, именно такими солдатами командовал Ганнон. Возможно, и он здесь.

За шеренгами ливийцев Квинт увидел солдат в серых туниках и с пращами в руках. Его взгляд метнулся вправо и влево. Здесь собрались тысячи ублюдков. Они стояли и ждали.

Ждали римских легионеров.

– Смотрите! – закричал Квинт. – Они здесь! Они здесь!

И не дожидаясь реакции товарищей, он бросился вперед. Именно этому и обучают велитов. Чем ближе они окажутся, тем больше шансов, что их дротики поразят цель. Он мог не опасаться ливийских копий, которые не предназначались для метания. Однако уже через несколько мгновений пращники начнут метать камни. Внутри у него все сжалось, когда он начал приближаться к рядам вражеских войск.

– Рим! Рим! – закричал Квинт.

Когда до цели оставалось тридцать шагов, он прицелился в офицера из первой шеренги и метнул первый дротик. Квинт очень надеялся, что это не Ганнон. Даже не проследив за ним взглядом, он переложил второй дротик в правую руку. Его внимание привлек бородатый солдат. Он отвел руку назад, прицелился и метнул дротик – так, как его учили. Третий дротик был уже зажат в правой руке, когда Квинт услышал знакомый свист вращающихся пращей.

Он вздрогнул. Ему потребовалась вся его воля, чтобы не смотреть вверх. Первые броски никогда не бывают точными. Они нервничают, как и мы, сказал себе Квинт. Бум. Бум. Бум. Камни начали падать вокруг него. Он выбрал новую цель, метнул дротик, перехватил последний и бросил его в сторону врага. Теперь воздух был полон гулом, словно к ним приближался огромный рой пчел. Квинт с трудом поборол панику и повернулся, чтобы бежать. Обратный путь будет очень опасным. Пращники способны делать точные броски на расстоянии в сто шагов. Он видел это собственными глазами в сражении при Требии. Прекрати.

Юноша повернулся и увидел Рутила, Большого Теннера и остальных своих товарищей, которые метали дротики и уклонялись от летящих камней. Квинту сразу стало легче. Он не один, враг охотится не только за ним.

Но теперь пришло время бегства. Когда они тренировались, Квинт часто задавал себе вопрос, каково это – отступать от врага пешком, а не верхом на лошади, как он делал прежде. Теперь юноша знал. Сердце его отчаянно колотилось, во рту возник ядовитый вкус страха. Действительность оказалась гораздо хуже, чем он представлял. Все его существо было охвачено ужасом. Не раздумывая, он поднял щит над головой, чтобы защитить затылок и плечи. Он понимал, что выглядит смешно для наступающих легионеров, но ему было все равно. Бум. Бум. Бум. В ушах звенело от жутких звуков. Квинт видел, как рядом на землю падают камни: впереди и сзади, справа и слева.

Он пробежал около пятидесяти шагов, когда громкий крик заставил его оглянуться. У него за спиной Рутил упал на одно колено, держась рукой за правое бедро. Возвращаться за ним под градом камней было настоящим безумием, но он не мог оставить товарища погибать. Стиснув зубы и держа перед собой щит, Квинт метнулся обратно. Его рука дернулась. Одновременно юноша ощутил жгучую боль в левой голени. Он выругался и остановился рядом с Рутилом.

– Вставай!

Рутил застонал.

– Ты собираешься погибнуть?

– Заткнись и вставай.

– Мы не выберемся.

– Клянусь членом Юпитера, ты хочешь жить или нет?

Рутил поднялся на ноги, но его лицо исказилось от боли.

– Положи руку мне на спину, – сказал Квинт, обнимая соратника за плечи. – Пошли, будь ты проклят! Я не хочу впустую рисковать жизнью!

– Теперь они будут целиться в нас с особым старанием, – сказал Рутил.

– Я знаю.

Чтобы не позволить страху окончательно им овладеть, Квинт стал смотреть на землю, выверяя каждый шаг. Они были обречены, но это позволяло ему чем-то себя занять. Куда лучше, чем размышлять о том, что он погибнет в первом же сражении, в котором принял участие как велит. Левой, правой. Левой, правой. Четыре шага. Левой, правой. Левой, правой. Восемь шагов. Квинта била отчаянная дрожь. Да, такое отступление намного хуже, чем бегство верхом на лошади.

Но они сделали пятьдесят шагов и продолжали двигаться. Потом Квинт насчитал сто. Мышцы ног у него горели от усталости, и тащить Рутила, чья хромота усиливалась, становилось все труднее. Квинт не знал, как долго сможет идти дальше. Камни из пращей продолжали падать вокруг них, ударяясь о его щит. Пройдет совсем немного времени, и очередной удар окажется смертельным.

– Смотри, – простонал Рутил.

Квинт поднял голову и заморгал. Из тумана выходила основная колонна. Там, в первой шеренге, Квинт разглядел Коракса. Центурион отдавал приказы, а его люди перестраивались в боевой порядок. Квинта охватили радость и облегчение. Он видел, что пращники перестали метать камни в велитов, и стал уходить вправо от марширующих легионеров. Если б они устремились влево, их могли бы столкнуть в озеро.

– Шевели ногами, или мы окажемся у них на пути!

Рутил напряг последние силы.

– Им нужно поскорее занять позиции, иначе фаланги их с легкостью разобьют.

– У них еще будет время. Копейщики врага стоят на месте. Они не станут терять преимущество в высоте, – возразил Квинт.

Прежде чем Рутил успел ответить, воздух наполнился новыми неземными звуками.

Парр-парр-парр. Зззеррп. Парр-парр-парр. Зззеррп. Бууууууу.

И тысячи голосов начали скандировать. Очевидно, солдаты стучали оружием по щитам. К горлу Квинта снова подступила тошнота. Звук доносился издалека, справа, оттуда, где был первый склон холма, рядом с берегом реки.

– Гадес, что это такое? – спросил Рутил, и его голос наполнился страхом.

– Карниксы, галльские трубы, – ответил Квинт, который уже слышал их у Требии.

– Они за спинами нашей армии, – прошептал Рутил.

С другой стороны, справа, где горы спускались к одному из концов полумесяца, раздались пронзительные крики, слившиеся с какофонией, устроенной галлами. Земля задрожала от топота копыт.

– Нумидийцы! – Квинт отпустил Рутила и бросился к Кораксу, размахивая руками и показывая назад. – ЗАСАДА, КОМАНДИР! ЗАСАДА!

Несмотря на отчаянный шум, центурион его услышал, и Квинт увидел, что в глазах Коракса появилось понимание. Однако он знал, что уже слишком поздно. Ловушка Ганнибала была готова захлопнуться.

Теперь только боги определят, кому суждено выжить.

Темная радость охватила Ганнона, когда небольшая группа вражеских разведчиков появилась из тумана и заметила ряды ливийский копейщиков, а за их спинами – балеарских пращников. Римляне подошли так близко, что Ганнон видел страх в их глазах. Однако следовало отдать им должное – эти сорок римлян не уклонились от исполнения своего долга. Один из них сразу бросился в атаку, остальные последовали за ним. Но дротики почти не причиняли вреда ливийцам – их огромные щиты обеспечивали хорошую защиту. Все они были ветеранами, а потому не дрогнули, когда на них посыпались вражеские дротики.

Ганнон прекрасно знал, что очень скоро пращники обрушат на римлян ответный удар. Балеарские метатели славились по всему Средиземноморью, но одно дело слышать об их искусстве, а другое – наблюдать собственными глазами. Их совместный удар напоминал мощный град на небольшом участке земли. Несколько вражеских разведчиков были убиты, более дюжины получили ранения, некоторые – довольно серьезные, после чего они отступили под защиту легионеров.

Настоящая схватка началась вскоре после этого. Воодушевленных ливийцев, которые услышали шум, производимый галлами, и нумидийцев, атаковавших римлян сзади, было трудно удерживать на месте. Ганнону и Мутту пришлось пройтись вдоль шеренг, выкрикивая приказы и угрозы, чтобы восстановить порядок. Он видел, что остальные офицеры поступают так же. Мысль об атаке вниз по склону на дезорганизованного врага была очень привлекательной, но фаланги не обладали подвижностью и маневренностью римских манипул. Если легионерам удастся с самого начала разбить строй ливийских копейщиков, то исход схватки может быть совсем другим.

Сражение сразу стало ожесточенным. Некоторые центурионы, находившиеся во главе колонны, проявили настоящую инициативу. Засада означала, что до них доберутся слишком мало солдат, чтобы создать классический тройной боевой строй. Поэтому римские офицеры атаковали сразу три ближайшие к ним фаланги. Ганнон и его копейщики, затаив дыхание, наблюдали, как наступают легионеры и разведчики, сохраняя порядок в шеренгах.

Как и в первый раз, разведчики метали легкие копья, потом отступали через проходы, которые образовывали для них легионеры. Два залпа дротиками с близкого расстояния, затем атака вверх по склону с целью пробить мощные ряды щитов ливийцев. Они довольно легко отбили первую атаку, но следующая началась почти сразу же, как только подошли новые манипулы. Фаланга Ганнона вступила в сражение и выдержала три последовательных натиска врага.

Всякий раз они отбрасывали легионеров назад, и римляне несли тяжелые потери. После третьей атаки центурионы решили дать своим людям немного отдохнуть. К тому же прибывали все новые и новые манипулы, в том числе триарии. Ганнон был рад передышке. Те его солдаты, что сломали копья или повредили щиты, получили возможность их заменить, подобрав оружие убитых или позаимствовав у тех, кто оставался в задних рядах. Раненых отвели назад и оказали им посильную помощь. Для некоторых она представляла собой кувшин вина и добрые слова. Другие, положение которых было более серьезным, теряли сознание и больше не мучились от боли. Ну, а с теми немногими, кто продолжал кричать, разбирались они с Муттом.

Ганнону уже доводилось это делать во время сражения у Требии. Молитва богам, несколько ободряющих слов на ухо – и короткий удар меча. Юноша посмотрел на свою правую руку, покрытую запекшейся кровью. Она слегка дрожала. Прекрати. Добивать раненых – неблагодарное занятие, но это необходимо. Нет ничего хуже для воинского духа, чем грязные, окровавленные солдаты, которые кричат от боли и зовут матерей.

Покончив с этим тяжелым делом, Ганнон вернулся на свое место в передней шеренге. Какой-то солдат протянул ему мех с вином, и юноша принял его с благодарным кивком. Несмотря на жажду, он ограничился всего несколькими глотками, а потом внимательно оглядел берег озера и свободный участок земли, который больше не скрывал туман. Стоя на холме, он видел, как складывается сражение, и его охватило возбуждение. Римлянам нигде не удалось сформировать боевой строй. Самая далекая часть битвы, где галлы ударили из засады, была окутана клубами пыли, но оттуда все еще доносился отчаянный зов карниксов. Ганнон не сомневался, что галлы дерутся отчаянно. Их воспоминания о поражении от римских легионов еще не померкли, и им не терпелось взять реванш. В сражении при Теламоне, восемь лет назад, семьдесят тысяч их соплеменников погибли в схватке с куда меньшим числом римлян. Из разговоров с галлами Ганнон понял, что месть римлянам занимает их больше всего на свете. Теперь они намеревались окрасить воды озера римской кровью.

Чуть ближе Ганнон видел нумидийскую кавалерию, которая описывала изящные дуги и разила дезорганизованную римскую пехоту. Он завороженно наблюдал, как отряд в пятьдесят всадников мчится к группе римлян, снова и снова слышал пронзительные вопли, перекрывающие звон оружия. Даже с такого расстояния мастерство нумидийской кавалерии поражало. Ганнон и представить себе не мог, как можно атаковать врага, сидя на голой спине лошади без уздечки и поводьев. Точно стая мошек, отряд нумидийцев стремительно приближался к врагу. Но они выводили из себя римлян не укусами, а градом метко брошенных копий.

Ганнон усмехнулся, когда увидел, как несколько крошечных фигурок – разъяренных легионеров – смешали ряды и попытались войти в контакт с противником. Их моментально окружили всадники. Над местом схватки поднялась пыль, скрывшая происходящее от глаз Ганнона, а еще через несколько мгновений всадники ускакали прочь, оставив распростертые на земле тела легионеров. И повсюду, куда он поворачивался, происходили похожие схватки. Битва развивалась очень успешно для Карфагена, и Ганнон уже начал подумывать о том, что исход сражения предрешен.

Если ему и остальным ливийцам удастся удерживать авангард на месте до тех пор, пока остальная часть карфагенской армии не нанесет удар в тыл римлян, это будет не просто победа, а настоящий разгром. Еще одно жестокое поражение Рима, самого ненавистного врага его народа. И вновь перед глазами Ганнона возник Квинт, и юноша не мог не пожелать, чтобы его бывший друг уцелел в сражении. Он потрогал шрам. Остальные римские ублюдки пусть отправляются к Гадесу. Если Пера еще жив, то Ганнон очень надеялся, что к концу дня его настигнет смерть.

Несмотря на успешно разворачивающееся сражение в других местах, он понимал, что его задача будет совсем непростой. Легионеры, собравшиеся ниже по склону, перестроились в три отдельных отряда. В первых рядах каждого находились многочисленные триарии. Среди них Ганнон видел характерные гребни шлемов центурионов. Они громко отдавали приказы и, наконец, образовали треугольник, острие которого было направлено на карфагенян. «Они сформировали “пилу”», – подумал Ганнон, и ему стало не по себе. Легионеры попытаются пробить строй карфагенян. Удар примут на себя фаланги его отца, братьев и его собственная. Теперь для них начнется настоящее сражение.

– Они попытаются сломать нас, парни, – крикнул Ганнон. – Мы ведь этого не допустим?

– НЕЕЕЕЕТ! – ответили ему копейщики.

– Ганнибал будет нами недоволен, если мы не справимся.

– ДАААА!

– Именно это я и хотел услышать. Сомкнуть ряды!

Солдаты встали еще ближе друг к другу, и их щиты образовали сплошную стену. Задние ряды сомкнулись, фаланга стала единым целым и ощетинилась копьями. Люди стояли так близко, что свобода их движений была ограничена, но в этом и состояла сила фаланги. Когда они поднимут копья, перед врагом возникнет бронированная стена, неприступная почти при любой атаке. Окажется ли фаланга эффективной против «пилы»? «Что же, скоро узнаем», – подумал Ганнон. До сих пор боги им помогали. Когда римляне начали подниматься по склону, он вознес молитву, чтобы боги продолжали проявлять благосклонность к армии Карфагена.

Центурионы медленно вели легионеров вверх по склону, и Ганнон слышал, как они выкрикивают приказы, очень похожие на его собственные.

– Спокойно, парни! Сохраняйте ряды! Готовьте пилумы!

Перед пехотой шли велиты, держа оставшиеся дротики наготове. Люди Ганнона начали выкрикивать оскорбления, когда велиты приблизились; фаланга практически не пострадала от дротиков легкой римской пехоты. Ганнон даже слышал, как его солдаты заключали пари – кто из велитов упадет первым после залпа пращников. Однако эти римляне были смелыми воинами; они снова пошли вперед, несмотря на то, что в их сторону полетели сотни выпущенных пращниками камней, и после первого залпа не повернули и не побежали. Теперь осталось менее двух десятков велитов, но они продолжали наступать под градом камней и подошли уже достаточно близко.

«Баал Хаммон, что они собираются делать?» – удивился Ганнон. Казалось, велиты искали смерти. Они падали один за другим, но продолжали идти вперед, что-то кричали и метали дротики.

Их действия были лишь отвлекающим маневром. К тому моменту, когда Ганнон это понял, острие «пилы» изменило направление движения и устремилось к правому краю фаланги Ганнона, где она смыкалась с левым флангом Бостара. Юноша собрался приказать своим солдатам сместиться вправо, чтобы прикрыть слабое место, когда заметил другой зубец «пилы». Он направлялся встык между его фалангой и фалангой отца.

– Да будут прокляты хитрые ублюдки! – выругался Ганнон, который понимал, что если его люди растянутся, их положение станет только хуже. – Мутт!

– Командир? – послышался слева голос его помощника.

– Ты видишь, что они делают?

– Да, командир.

– Быстро передай нашим пращникам – пусть направят огонь против зубцов «пилы». Я хочу, чтобы те, кто там находится, были выведены из строя любой ценой. Понятно?

– Да, командир.

– Ты слышал, что я сказал. Передай мой приказ дальше. Давай! – прорычал Ганнон солдату, стоявшему рядом с ним. – Мутт! – снова позвал он.

– Командир?

– Солдаты слева от нас видят, что происходит, но все же передай им мой приказ. Они должны сдержать врага! – Ганнон повернулся к копейщику, стоявшему с другой стороны. – Передай приказ нашим парням справа. Римляне не должны прорвать строй!

Копейщик нахмурился и передал слова командира.

Ганнон смотрел на римлян, до которых оставалось менее пятидесяти шагов. Он предупредил своих людей, сделал все, что было в его силах. Ему хотелось оказаться в самой гуще схватки, но он не мог нарушить строй, не ослабив стены щитов, чем смогли бы воспользоваться римляне. Так что ему приходилось оставаться на месте, несмотря ни на что.

Время вдруг стало тянуться очень медленно. И даже когда легионеры перешли на бег, перед тем, как врубиться в строй карфагенян, Ганнону показалось, что мир вокруг застыл. Последние велиты отступили назад; они хромали, истекали кровью, но сохраняли боевой пыл. От града камней, выпущенных пращниками, потемнело небо. На глазах Ганнона каменный град обрушился на зубец «пилы». Бум, бум, бум, бум, камни падали на щиты и шлемы, пробивали черепа и рассекали щеки. В рядах римлян начали появляться многочисленные дыры, но места павших легионеров тут же занимали их товарищи, которые просто переступали через тела. Отчаянные вопли раненых не могли остановить наступающий легион.

– Вперед! Вперед! Вперед! – кричали центурионы. – Рим! Рим!

«Остановите их! Остановите!» – хотелось закричать Ганнону, но он понимал, что его слова заглушит грохот сражения.

– Ганн-и-бал! – закричал он, ударяя концом копья по краю щита.

Солдаты с радостью подхватили его клич.

– ГАН-НИ-БАЛ! ГАН-НИ-БАЛ! – пронеслось вдоль всей линии карфагенян, и их боевой крик заглушил все другие звуки.

На мгновение наступление римлян приостановилось, и в груди Ганнона вспыхнула надежда. Однако она тут же исчезла. Центурионы отдавали новые приказы, сыпали проклятьями, и легионеры вновь пошли вперед, ускорив шаг. Ганнон увидел, как с оглушительным скрежетом зубец «пилы» вломился в строй солдат справа от него. Удар получился таким сильным, что по рядам карфагенян пробежала дрожь. А через мгновение последовал другой удар – теперь уже слева.

– Сплотить ряды! Сплотить ряды! – закричал Ганнон.

Он наклонился вперед, чтобы понять, что происходит вокруг. Боги, помогите им удержать удар, помогите им, боги!

– ГАН-НИ-БАЛ! – кричали солдаты, которые пока еще не сражались за свою жизнь.

Ганнону очень хотелось найти цель для своего копья, глубоко вогнать острое железо в римскую плоть и хоть как-то приостановить наступление врага. Вместо этого ему приходилось оставаться на месте, сгорая от нетерпения и ярости, когда острый зубец, похожий на букву V, глубоко вошел в промежуток между фалангами. Ганнон представил смятение своих солдат, чьи незащищенные фланги оказались в опасности. Копейщики другой фаланги смогут нанести ответный удар – но только в том случае, если развернутся влево, а не вперед.

«Держитесь!» – молился Ганнон.

Крики, вопли и приказы на латыни и карфагенском мешались со скрежетом металла. Римляне, которых Ганнон видел, какое-то время оставались на месте, но потом продвигались вперед на несколько шагов. И еще. Сердце замерло в груди Ганнона. Как только строй фаланг перестанет быть единым целым, восстановить его будет невозможно.

Смятение овладело солдатами и стало распространяться вдоль фаланги. Вокруг Ганнона кричали воины, пытавшиеся устоять на ногах. Многие упали на колени, другим вывихнули руки, когда у них вырвали щиты. Первый ряд дрогнул и рассыпался. Солдаты двинулись вперед, и Ганнон вместе с ними. Врага впереди не было, но фаланга потеряла строй. Командир отчаянно боролся с паникой. Что делать? Если он прикажет своим людям атаковать боковую сторону «пилы», это замедлит наступление римлян, но он понимал, что легионеры могут легко развернуться и ударить навстречу, что приведет к катастрофическим последствиям.

Ганнон посмотрел вниз, и сердце у него сжалось еще сильнее.

Вверх по склону поднимались все новые и новые легионеры, полные решимости пробить линию карфагенян. Ганнон понимал, что они будут здесь задолго до того, как потерявшие строй фаланги успеют его восстановить. Не осталось надежды на то, что балеарские пращники сделают то, что не сумели ливийские копейщики. Римляне вырвутся из ловушки.

Ганнон поднял глаза к яркому синему небу. «Почему? Почему вы так поступаете с нами?» – безмолвно вопрошал он.

Ответа не было.

Никогда прежде Квинт так не радовался, что его командиром во время последней части жестокой схватки на склоне холма был Коракс. Большой Теннер погиб, а Урс получил ранение во время третьей или четвертой атаки – когда именно, Квинт уже не помнил. С этого момента его отряд велитов пытался сохранять мужество под непрекращающимся потоком камней пращников. Все велиты понимали, что умирают напрасно; их дротики не могли пробить щиты ливийцев. Квинт не удивился бы, если бы часть бойцов обратилась в бегство – в особенности Мацерио, который выглядел очень напуганным.

«Но куда им бежать?» – цинично подумал Квинт. Одни лишь боги знают, что происходит у них в тылу, но там едва ли дела идут лучше. Карниксы теперь завывали в каком-то безумном темпе, из чего следовало, что галлы побеждают. Казалось, Коракс понял, что восемнадцать оставшихся раненых велитов сражаются из последних сил, и собрал их вместе, вне досягаемости метких бросков пращников. Коракс до небес превозносил их мужество, и на некоторых усталых лицах появились улыбки. Потом он поведал им план спасения, который придумали они с Пуллоном.

– Мы не сможем его выполнить без вас, парни, – прорычал он. – Вы станете жалящими слепнями, что заставят плясать от ярости гуггов, этих подлых шлюхиных детей. Они будут слишком заняты вами и не поймут наших намерений – а потом будет слишком поздно.

– Но мы все погибнем, – пробормотал Мацерио.

Глаза Коракса превратились в две льдинки, когда он посмотрел на светловолосого велита.

– Тебе следует называть меня «командир», солдат.

Мацерио опустил глаза.

– Да, командир.

Однако его слова повисли в воздухе, оставшись без ответа.

Центурион это прекрасно понимал. Он оглядел уцелевших велитов.

– Мацерио – трусливый ублюдок, но он прав. Вас могут убить, если вы снова пойдете в атаку. И я скажу вам только одно. Теперь все зависит от триариев. Если они не сумеют помочь нам пробить шеренги гуггов, мы все умрем. За двадцать лет на войне я научился видеть главное – узнавать момент, когда на поле сражения появляется настоящий тактик. И сегодня здесь есть такой человек. К несчастью, это не Фламин. Засада была придумана просто гениально. Она обеспечит им победу. А мы лишь пытаемся спасти свои задницы, пока еще остается такой шанс.

Бойцы ошеломленно смотрели на Коракса, никто не знал, что ему ответить. Что хуже: скорая верная смерть при новой атаке на врага или верная смерть через час или два, когда их опрокинут превосходящие силы нумидийцев или галлов? Вспомнив головы, которые свисали с упряжи лошадей галлов у Требии, Квинт понял, что он выбирает.

– Я пойду, командир.

– И я, – добавил Рутил.

А когда к ним присоединился раненый Урс, остальным стало стыдно, и они также вызвались участвовать в новой атаке. Коракс не стал их ругать за отсутствие боевого духа; он просто кивнул и улыбнулся.

– Хорошо. Постарайтесь изо всех сил, парни, и я клянусь, что выведу вас отсюда.

И тогда в их глазах запылало пламя – не такое яркое, как прежде, но все же пламя.

«Боги, нам потребуется все, что у нас осталось», – устало подумал Квинт. Балеарские пращники уже пристрелялись. Выпущенные ими камни теперь чаще находили цели – во всяком случае, так казалось Квинту. Первый велит упал, когда они сделали первые двадцать шагов – камень ударил его в лоб. Только четырнадцать бойцов подобрались настолько близко, чтобы метнуть дротики. Лишь одиннадцать из них сумели сделать первый бросок, и только восемь, – когда они услышали, как первый зубец «пилы» врезался в ряды карфагенян. Теперь Квинт решил, что можно отступить. Он бегом вернулся к ближайшему строю легионеров и втиснулся в последний ряд. Вскоре Рутил, Урс и еще двое их товарищей присоединились к нему, но и только. Квинт не знал, сколько из двадцати велитов центурии Пуллона уцелело.

Взять щит из рук павшего гастата показалось Квинту совершенно естественным. Рутил последовал его примеру. При непосредственной схватке с врагом такой более тяжелый щит подходил гораздо больше. Однако оба с облегчением обнаружили, что им не придется ими пользоваться. Многочисленные атаки на врага отняли у Квинта слишком много сил, и он с радостью следовал за другими легионерами, которые пробивали дорогу через смешавшиеся шеренги фаланги. Потом римские офицеры перестроили легионеров и атаковали пращников.

Балеарские воины бросили лишь один взгляд на окровавленных римлян и обратились в стремительное бегство. Лишь немногие солдаты могли выдержать натиск тяжелой римской пехоты, не говоря уже о пращниках.

После этого наступление замедлилось, и на плечи легионеров навалилась усталость. Теперь Квинт возненавидел Коракса, потому что центурион разрешил им лишь очень короткий отдых, а потом заставил подниматься вверх по склону. Однако командир принял правильное решение. Пока только их отряду удалось прорвать вражеские шеренги. Если они остановятся, то погибнут. Поэтому бойцы продолжали ползти вверх и прошли еще милю, до тех пор, пока вокруг не осталось врагов. Тут Коракс приказал остановиться, и солдаты начали падать на землю от изнеможения.

Они находились на склоне холма, откуда открывался прекрасный вид на происходящее у озера. Не самое приятное зрелище, но после того, как Квинт помог Урсу устроиться поудобнее, он не мог оторвать от него взгляда. Рутил стоял рядом и завороженно смотрел вниз.

– Большинство легионеров оттеснили к берегу, – раздался голос у него за спиной.

Квинт оглянулся и с удивлением обнаружил стоявшего за его спиной Коракса.

– Да, командир, – со вздохом сказал юноша. – Им досталось и от нумидийцев, и от галлов.

– Бедные ублюдки, – сказал Рутил.

– Их ряды давно смешались; теперь там царит паника. Большинство офицеров убиты или ранены. Они окружены. – Коракс нахмурился. – Проклятье. Им некуда деваться – только в озеро.

Квинт снова посмотрел на поле сражения. Ему показалось, что вода на мелководье меняет цвет – неужели это только плод его воображения? Он заморгал от ужаса. Да, вода становилась красной. Жажда тут же исчезла. Даже если бы он находился у озера, то не смог бы выпить из него ни капли воды.

– Что с ними будет, командир?

– С теми, кто скопился внизу? Они в большой беде. И мы ничем не можем им помочь. Если вернемся и вступим в схватку, то очень быстро погибнем.

Квинт и Рутил переглянулись – оба они испытали облегчение. Если такой человек, как Коракс, говорит, что бесполезно играть в героев, кто будет с ним спорить? Квинт молился за отца – он надеялся, что кавалерия не прошла через ущелье до того, как западня захлопнулась. Оставалось радоваться, что Калатина там нет.

– Теперь нам нужно позаботиться о том, чтобы с нами не произошло то же самое. Полагаю, гугги устремятся за нами в погоню, как только сумеют перегруппироваться.

– Мы готовы выступить в любой момент, командир, – сказал Рутил, выставив вперед подбородок.

Коракс бросил на него одобрительный взгляд и посмотрел на щит Квинта.

– Как он тебе нравится?

– Он тяжелый, командир, но я справлюсь.

И юноша вознес еще одну безмолвную благодарственную молитву за то, что его рука полностью зажила.

– А тебе? – спросил центурион у Рутила.

– Мне подходит, командир, – ответил тот.

– Вы подобрали щиты павших легионеров?

Квинт кивнул.

– Вам пришлось ими пользоваться?

– Нет, командир. Мы оставались сзади, – ответил Квинт, ожидая, что Коракс прикажет им немедленно отдать щиты.

– Вы приняли правильное решение, когда вооружились щитами. Маленькие круглые штуки, которыми прикрываются велиты, не стоят и пара от моей мочи, когда вы сражаетесь в одном ряду с другими пехотинцами. Пусть они останутся у вас.

Квинт и Рутил удивленно улыбнулись.

– Да, командир!

– Вы и ваши товарищи хорошо сегодня сражались, – одобрительно добавил Коракс. – Совсем непросто бежать вверх по склону, когда подлые пращники мечут в тебя камни. Продолжайте в том же духе – и станете гастатами гораздо скорее, чем вы думаете.

– Благодарим, командир!

– А сейчас постарайтесь отдохнуть. Но до заката нужно уйти от места сражения как можно дальше.

– Мы выберемся, командир? – спросил Квинт.

– Если на то будет воля богов. – Коракс коротко кивнул и отошел.

Квинт был рад скупой похвале центуриона, но после его последних слов ему снова стало не по себе. Такие же чувства он без труда прочитал на лице Рутила. Юноша поднял взгляд к небесам, надеясь найти там какой-то вдохновляющий знак. Неужели боги позволили им пережить этот ад только для того, чтобы они погибли в схватке с превосходящими силами карфагенян? Он опустил глаза, разгневанный отсутствием знамений.

– Проклятые боги никогда не отвечают. Никогда, – прошептал Рутил. – Даже в тех случаях, когда мы нуждаемся в них больше всего.

– Я знаю. – На Квинта вдруг навалилась отчаянная усталость. – Нам нужно выполнять свой солдатский долг.