Час Черной звезды Малинин Евгений

— Бамбарак, что ты прицепился к этой дряни?! Я же тебе говорил — не любят многоликие се-брось! Попадешься им на глаза с этой… штуковиной, плохо тебе будет!

— Так красиво же, мастер! — умоляюще воскликнул Вотша. — Ну, как такую красоту не показать?!

Вагат хотел было вспылить, но вдруг в его голове сам собой появился вопрос: «Странно! Бамбарак очень спокойный, покладистый парень, почему он так вцепился в этот металл?! Вон, даже название ему свое дал! Может, я чего-то не понимаю, может, он действительно находит в этом бесполезном… серебре какую-то особенную красоту?! Какой-то особенный смысл?!»

Кузнец махнул рукой и только процедил сквозь зубы:

— Ты хоть поосторожней с этой штукой будь, не выставляй ее напоказ-то!..

Вотша радостно улыбнулся, кивнул и передвинул ножны с кинжалом так, что оружие спряталось под длинной полой верхней распашной куртки.

Но таким образом белоголовый изверг прошел только до околицы айлы. Как только последний дом села остался позади, он снова передвинул черные с серебром ножны так, что они оказались точно посредине живота. Когда же он очутился около ручья, на лугу, который молодежь облюбовала для своих сборищ, взгляды всех ребят, да и девчонок, буквально приковал к себе новый кинжал. В этот вечер у Вотши, и так не обделенного вниманием девушек, просто отбою не было от желающих с ним потанцевать или встать в пару в какой-нибудь игре. Да и ребята по одному, по двое подходили к нему с расспросами о его кинжале, а многие интересовались, нельзя ли и им завести себе такую «игрушку»!

С этого вечера серебряный кинжал стал неотъемлемой частью Вотшиного праздничного костюма. Еще два кинжала он сделал для своих самых близких друзей — Сафата и Падура, сына местного шорника. Правда, у этих кинжалов серебряными были только клинки и наконечники ножен, на большее у Вотши не хватило серебра.

Летом, пока отары паслись в горах, Вагат и Вотша не выходили из кузницы и литейной. Народ в айле вставал со стуком молотков кузнеца и его подручного. Даже на сборища молодежи Вотша перестал ходить — так много работы было у него. Да и погода к концу лета вдруг испортилась, зарядили сильнейшие дожди, в горах сошло несколько селевых лавин, к счастью, обошедших Уругумскую долину стороной.

Наконец подошла осень, а с нею время приезда обменщиков. В этом году Вагату было что предложить на обмен — его подручный постепенно превращался в интересного мастера-художника, задумки которого вполне могли заинтересовать и многоликих, и извергов. Но когда листья на деревьях начали покрываться легкой бронзой, из айла Четам Вагату прислали весть, что обменщик, который забирал у него оружие, не сможет приехать в Уругум. Привез это сообщение четамец, он же рассказал, что в Улабской долине собралось в этом году очень много обменщиков, но даже те из них, кто неоднократно ходил в Четам и Уругум, выходить в горы отказались — прошел слух, что Гвардский перевал накрыл очень опасный оползень. Трое обменщиков, рискнувших двинуться в этом направлении, были вынуждены вернуться назад!

Когда Вагат поинтересовался, каким образом весть о том, что Гвардский перевал закрыт, дошла до Четама, четамец ответил, что в айл из Улаба дошел старый Барык и что он отправляется назад дня через три. Вагат присел к столу и надолго задумался.

Весной предстояло платить откуп многоликим — властителям гор, а платить было нечем. Весной и летом Вагат и Вотша не имели времени ходить в горы на поиски камней, да это им было и не нужно, поскольку своим кузнечным и литейным мастерством они зарабатывали вполне достаточно. Но теперь, когда исчезла возможность сбыть оружие и литье, над семьей Вагата, да и над всем айлом Уругум, нависла угроза жестокой расправы! Выхода из создавшегося положения не было, если только…

И тут Вотша не выдержал. Подсев к своему учителю, он возбужденно заговорил:

— Мастер, давай нагрузим мою лошадь и сами отправимся в Улаб. Через перевал нас Барык переведет, а обратно, налегке, мы и сами пройдем! В десять дней обернемся!

Вагат посмотрел на молодого подручного и покачал головой:

— А если не пройдем?.. — раздумчиво спросил кузнец.

— Пройдем, мастер! — воскликнул Вотша. — Обязательно пройдем! И товар наш в Улабе обменщики с руками оторвут — хватит и откуп заплатить, и железа и меди купить, и… да на все хватит! А еще, подумай, мы наверняка новых обменщиков узнаем, в новые земли твои оружие, литье и чеканка пойдут — весь Мир о таком мастере узнает — Вагат Уругумский! А?! Каково?!

Он чуть помолчал, словно давая время своему учителю осознать открывающиеся возможности, а затем добавил, сбавив восторженный тон:

— Ну а не пройдем — назад вернемся. Ну, потеряем дней шесть-восемь. И тогда уже думать будем, как с откупом справиться.

Кузнец снова покачал головой, но Вотша видел — его слова зажгли мастера.

А на следующее утро Вагат сам приказал:

— Собираемся, Бамбарак, попробуем в Улаб пробиться!

Сборы заняли не очень много времени, поскольку товар у кузнеца уже был подобран и сложен в короба. Главное — правильно разместить все это на лошади. В путь они отправились еще до полудня, так что к вечеру были уже в Четаме. Старый Барык все еще находился в доме своей дочери, но уже завтрашним утром собирался назад в Улаб.

Когда уже в сумерках Вагат и Вотша ввалились в дом, где гостил Барык, старик, сидевший за столом и прихлебывавший травяной настой с медом, сморщил лицо и, не дожидаясь вопроса, проворчал:

— Я никого с собой не возьму! На этом перевале самому бы разобраться, куда ногу поставить, а еще за кем-то следить — глаз не хватит.

— Так, значит, отец, перевал действительно завалило?! — разочарованно протянул Вагат.

— Завалило?.. — Старик поставил чашку на стол. — Да там ни одного камня старого не осталось — лавина сошла да легла так, что до сих пор все ходуном ходит! Вот по весне вода талая пойдет, осыпь промоет, камни уложит, прижмет, тогда, может быть, и перевал откроется.

Старик снова было взялся за чашку, но тут подал голос Вотша:

— Дядя Барык, но сам-то ты прошел. Может быть, и мы попробуем?!

Старик вгляделся в высокую фигуру изверга и вдруг улыбнулся:

— А-а-а, это ты, белоголовый?! Ну, как тебе в Уругуме живется?!

— Очень хорошо, дядя Барык, но для полного удовольствия мне бы в Улаб попасть надо!

Старик покачал головой и тяжело вздохнул.

— Я же тебе говорю, лавина только что сошла, свежая осыпь перевал покрывает, чуть не туда ногу поставишь — и все, вниз понесет! Или тебе голова не дорога?!

— Голова дорога, дядя Барык, — снова вмешался в разговор Вагат. — Потому-то и в Улаб нам надо. Сам знаешь, весной откуп вносить, многоликие ждать не будут. А если мы сейчас свой товар обменщикам не сдадим, откупа нам не собрать. Вот тогда головы не только мы сложим!

— Ну, соседи помогут, — не слишком уверенно проговорил старый изверг. — Наверняка камешков-то за лето подсобрали!

Вагат отрицательно покачал головой:

— Мало камней, отец, очень мало, весь Уругум на нашу работу рассчитывает. Вот если оружие да литье пристроим, тогда всему айлу можно будет жить спокойно.

Барык опустил голову в раздумье, но оно длилось недолго.

— Хорошо, — вздохнул старый изверг. — Завтра с часом Жаворонка выходим. Но… — Он не договорил, махнул рукой и снова вздохнул. — Отдыхайте.

Когда на следующее утро трое извергов отправились в трудный путь, в долине еще висели сумерки. Старый Барык, увидев, что Вотша ведет за собой коня, нагруженного тяжелой кладью, только покачал седой головой, но ничего не стал говорить, понимая, что кузнецы везут с собой товар. Первую часть пути — подъем по лесистому склону — они прошли довольно быстро, но когда вышли к каменистой осыпи, венчающей Гвардский перевал, Вагату и Вотше стало ясно, о чем их вчера предупреждал Барык.

Дожди, бушевавшие в конце лета, не обошли стороной Гвардский перевал, по нему прокатился мощный селевой поток, изменив самый вид перевала и оставив после себя сплошное поле мелких камней, среди которых торчали крупные глыбы. Никакой тропы, конечно же, не было и в помине, старый Барык, ступив на эту гравийную россыпь, оглянулся на спутников, остановившихся у края осыпи, и спросил:

— Ну что, ребята, может быть, повернете назад?..

Вагат и Вотша переглянулись. Затем Вагат задумчивым взглядом оглядел крутой подъем к седловине перевала, а Вотша покачал головой и неожиданно ответил за обоих:

— Нет, дядя Барык, мы пройдем!

Как ни странно, кузнец не возразил подручному.

Тогда Барык снял с плеча длинную веревку и привязал к ней себя и спутников.

И они пошли!

Первым поднимался старый Барык, он шел медленно, тщательно выбирая маршрут подъема и останавливаясь после каждых пяти-шести шагов, чтобы осмотреться и наметить следующие пять-шесть шагов. За ним следовал Вотша, ведя в поводу лошадь и успокаивая ее ласковым словом или грозным окриком. Позади шагал Вагат. Кузнец держался точно за лошадью, не то считая, что она натаптывает хоть какую-то тропу, не то надеясь как-то удержать ее, если она начнет сползать по осыпи.

Им надо было пройти до седловины перевала около двух километров, но это были непроходимые километры. Несколько раз Вотша просто не находил достаточно прочной дороги, и гравий под ногами лошади начинал сползать вниз, лишая поддержки верхние слои камня. Раза четыре крупные скальные обломки, лежащие в гравийной подушке, теряли неустойчивое равновесие и, постепенно разгоняясь, скатывались вниз, увлекая за собой каменную мелочь.

Каменная поверхность, круто поднимающаяся вверх, была похожа на грудь некоего великана, присевшего отдохнуть и откинувшегося на склон соседней горы. И грудь эта дышала… дышала в странном рваном ритме, грозя вот-вот взорваться судорожным кашлем. И тогда трое безумцев, решивших пройти по этой огромной груди отдыхающего великана, были бы в мгновение ока сметены вниз, в лесистую долину, сметены вместе с присыпавшим грудь щебнем и скальными обломками. И останки этих смельчаков были бы погребены под грудами этого щебня, а один из огромных скальных обломков стал бы их надгробием.

Но они продолжали свое безумное движение вверх, к небу, к облакам, к солнцу. И каждый раз им удавалось зацепиться за какой-нибудь прочно сидящий в земле камень, за заклиненный обломок скалы и остановить свое гибельное соскальзывание, удержать свою оглушенную страхом лошадь, вскидывающую голову и косящую кровянистым глазом, от падения, от безумного прыжка, от неверного рывка. Они поднимались на десять метров и сползали на семь, но они шли вверх… вверх… вверх!

И они дошли!!!

Они встали на вершине перевала на дрожащих от напряжения ногах и заглянули вниз, сначала в Уругумскую долину, а затем в Четамскую! И прежде чем начать спуск, они сели на голые камни и молча просидели около часа.

А затем начался спуск! Он был и проще подъема, и сложнее. Теперь им не приходилось по нескольку раз проходить один и тот же путь, и если осыпь начинала двигаться вниз, она только приближала их к цели похода. Но допускать сползания осыпи было ни в коем случае нельзя, ибо это сползание в любое мгновение могло превратиться в лавину. А лавина похоронила бы их под собой, как никому не нужную мелочь, случайно попавшую под пятку божества!

Но они шли вниз, понимая, что путь назад для них отрезан, что возвратиться они не могут, а главное — не желают! Они так же, как и прежде, цеплялись за каждый более или менее прочный каменный выступ, они держали и успокаивали мотающую головой и садящуюся на круп лошадь, они автоматически переставляли усталые, негнущиеся ноги, но каждый раз точно определяли, куда именно их надо поставить.

Когда под их ногами появилась трава, они не сразу это поняли. А когда поняли… рухнули в эту траву без сил!

Но спустя полчаса все трое поднялись. Вотша снял с коня короба, расседлал его и отвел ниже по склону на луг. Вагат и Барык развели костер и сварили похлебку. Все это изверги делали молча, словно на разговоры у них просто не было сил. После горячего ужина они снова легли на траву и провалились в сон. А утром, на рассвете, их разбудил насмешливый голос:

— Это ж надо! Изверги перешли Гвардский перевал! Эдак вы скоро и на Эльрус заберетесь или поднимитесь в Коготь ирбиса!

Изверги мгновенно вскочили на ноги и тут же согнулись в глубоком поклоне. Метров на пятнадцать выше места их ночевки стоял стройный тонконогий конь под богато расшитым седлом, а на коне сидел молодой многоликий в богато украшенной одежде, меховой шапке, с мечом у пояса. Тронув коня пятками, он подъехал ближе к прогоревшему костру извергов и, еще раз оглядев их, воскликнул:

— Так это наш кузнец со своим новым учеником! И куда ж это вас несет?!

— Мы в Улаб идем, господин, — тут же ответил кузнец. — Обменщики к нам в Уругум пройти не могут, а нам надо сдать то, что мы за лето изготовили.

— Ах, вот в чем дело!.. — все с той же насмешкой протянул многоликий. Соскочив с коня, он подошел вплотную и ткнул в спину Вотши зажатой в руке плетью. — А это твой белоголовый изверг? Вартам мне рассказывал, что ты через год обещал сделать из него мастера, ну и как, сделал?!

— Сделал, господин, — не без гордости в голосе проговорил Вагат.

— Да?.. — последовал новый тычок в спину Вотше. — И как тебя зовут, мастер?!

— Бамбарак, господин, — ответил Вотша, поднимая голову, и… замер на месте. По его спине пробежала холодная волна, а к горлу подкатил противный горький комок. На него смотрело широкоскулое ухмыляющееся лицо его главного врага, княжича стаи южных ирбисов Юсута. А тот, мазнув по лицу Вотши неузнавающим взглядом, повернулся было к согнувшемуся в поклоне старику и вдруг замер. А затем медленно, словно не веря своим глазам, снова посмотрел в лицо Вотши!

И тут его глаза вспыхнули узнаванием, усмешка застыла на растянутых губах, а затем он медленно протянул:

— Так… так… так… А ведь я тебя узнал, Вотша, извержонок князя Всеслава! Значит, ты не погиб, как Всеслав сказал моему отцу, значит, ты жив! Очень хорошо!!!

Юсут отступил на шаг и жестко приказал:

— Кузнец, забирай лошадь и старика и немедленно уходи! На сборы тебе пять минут!

— А Бамбарак, господин?.. — растерянно переспросил Вагат.

— А Бамбарак останется со мной, — ответил княжич, не сводя глаз с белоголового изверга. — Нам есть о чем с ним поговорить!

Не прошло и двух минут, а Барык и Вагат, взявший повод Вотшиного коня, скрылись в ближнем леске, спускающемся в Улабскую долину.

Юсут, провожавший извергов глазами, снова перевел взгляд на Вотшу.

— Ну, вот мы и встретились, вонючий извержонок!.. — прошипел многоликий. — Ты себе представить не можешь, как я рад нашей встрече, как я рад, что ты не погиб, что тебя не убили, как рассказывал моему отцу князь Всеслав.

Юсут страшно рыкнул, и вдруг его глаза остановились, как будто его посетила удачная мысль. Он довольно ухмыльнулся:

— Я хотел отвезти тебя в Коготь ирбиса и показать, как мы воспитываем своих извергов, но… передумал! Вдруг мой отец захочет вернуть тебя Всеславу, старику порой приходят в голову очень странные мысли! Нет, я тебя никуда не повезу, лучше мы с тобой продолжим тот поединок, который мне не дал закончить твой учитель! О-о-о… Вот еще кого я хотел бы повстречать вот так, на лужайке, без свидетелей! Но пока что мы разберемся с учеником. Ну как, вонючий извержонок, ты не забыл еще урок фехтования, которые давал тебе волк Старый?! Ты еще можешь держать меч в руках?!

— Могу, — просто ответил Вотша и не прибавил к этому короткому слову привычное «господин». Юсут зло ощерился, но не ответил на выпад изверга.

— А вот этот меч узнаешь?!

Он вытянул из висящих на поясе ножен меч и показал его Вотше. У изверга заныло под сердцем — он сразу узнал свою награду за победу в том крайском поединке, которую вручила ему княжна Лада. И ему даже показалось, что голубой камень в перекрестье рукояти дружески подмигнул ему.

— Узнаю, — проговорил Вотша, обращаясь скорее к протянутому клинку, чем к стоящему против него ирбису.

Но тот не замечал состояния изверга, он наслаждался своим грядущим торжеством, он купался в нем, впитывал его всеми своими порами и излучал его в пространство.

— Ты снова возьмешь этот меч, — заявил княжич, — и снова попробуешь остановить бросок ирбиса. Правда, теперь тебе не поможет жезл Старого, но ведь ты и без него способен обойтись! Бери!!!

И он швырнул меч Вотше лезвием вперед!

Вотша мгновенно отклонился в сторону, пропуская сверкающую молнию мимо, и в следующее мгновение рукоять привычно легла в его ладонь, а клинок, описав размытый полукруг, развернулся в сторону многоликого.

— Ты действительно не разучился владеть оружием! — довольно проговорил Юсут. Затем, отойдя коротким, крадущимся шагом метра на три, он высоко подпрыгнул… Его тело превратилось в темное расплывчатое облако, из которого с легким шорохом выпала одежда и обувь, а через мгновение на эту разноцветную груду мягко приземлилась огромная светло-серая, в темных круговых пятнах кошка. Сделав пару коротких пружинистых шагов в сторону, ирбис неожиданно, без подготовки, прыгнул на изверга! Однако Вотша был начеку. Упав на одно колено, он пригнулся и выбросил вверх сверкающий клинок. Тяжелые лапы ирбиса пронеслись над самой головой изверга, а его мощное, крупное тело пропустило сквозь себя отточенную сталь, словно это было нечто нематериальное, не от мира сего.

Вотша и до начала схватки знал, что клинок бессилен против многоликого, повернувшегося к Миру звериной гранью, он взял меч, потому что тот был ему дорог, он вскинул его чисто автоматически, и все-таки он испытал жесточайшее разочарование, когда клинок оказался совершенно бесполезен! Тем не менее, перекатившись, он снова вскочил на ноги и снова направил меч в сторону подкрадывающегося зверя. А тот, приподняв верхнюю губу и ощерив огромные желтоватые клыки, проворчал вполне членораздельно:

— Молодец, изверг, повесели меня, прежде чем я выпущу тебе кишки!..

И тут же последовал еще один прыжок, на этот раз не столь высокий. Пропустить зверя над собой Вотша уже не мог, поэтому он попытался отпрыгнуть в сторону, отмахнувшись клинком, но сделал это недостаточно быстро. Левый бок обожгла мгновенная боль, и, вскочив на ноги, он почувствовал, как лохмотья, в которые превратили куртку и рубашку когти ирбиса, быстро намокают кровью. Но рана, как он чувствовал, была совсем неглубока, хотя и болезненна. А ирбис, присев на хвост, быстро облизывал свою правую лапу. У Вотши мелькнула радостная мысль, что зверь зализывает рану, но тот проворчал себе под нос:

— А у тебя вкусная кровь, вонючий изверг! Я выпью ее всю, до капельки!

Третий прыжок, последовавший сразу за этим ворчанием, был прост и прям, как удар тарана! Вотша не успел увернуться, обе лапы ирбиса вонзили когти ему в грудь и, пробив кожу куртки, рванули в стороны, словно желая разорвать его пополам. Однако сила удара была такова, что Вотшу отбросило назад, хотя кожа на его груди, под сердцем и на правом плече, повисла лохмотьями. Меч вырвался из его руки и отлетел далеко в сторону, а сам изверг грохнулся на спину и потерял сознание.

Когда он очнулся, на его кровоточащей груди стояла тяжелая лапа ирбиса, а морда, склонившаяся над его лицом, дохнула горячим смрадным воздухом и произнесла:

— Все, изверг, наигрались! Я убью тебя медленно! Я буду пожирать твои внутренности, а ты еще будешь жить и чувствовать, как я обгладываю твои ноги, как выдергивают из тебя твои кишки, как мои зубы вгрызаются в твою печень, в твою селезенку!..

Вотша слышал довольное утробное ворчание Юсута, но не понимал, что тот говорит, на него навалилась страшная усталость, полное опустошение, и только одно мешало ему закрыть глаза и отдаться во власть нависшей над ним смерти — что-то невыносимо жесткое уперлось слева в его располосованный левый бок и мешало… мешало… мешало!.. Хорошо, что правая, странно вывернутая рука была как раз рядом с этим твердым, мешающим предметом. Вотша чуть пошевелил пальцами, и вдруг они коснулись знакомой, витой рукояти! Кинжал! Его смешной, никому не нужный кинжал из се-броси! Из серебра!

Он медленно и неуклюже обхватил непослушными пальцами рукоять и потянул клинок из-под себя, а тот неожиданно легко вышел из ножен. Вот только сил у Вотши больше не оставалось, а надо было еще поднять руку и ударить… Зачем… Что может сделать оборотню маленький, не держащий заточку клинок, когда прекрасный меч был бесполезен?! Но Вотша об этом не думал… Ему просто нужно было собрать немного сил для последнего удара.

— …твою шкуру я прикажу набить, и это чучело отправлю князю Всеславу! Я покажу ему, кто убил его извержонка! И тогда он отдаст мне княжну Ладу, даже если она сорок тысяч раз скажет «нет»!

— Нет!!! — хрипло повторил Вотша, и его правая рука, чуть приподнявшись, нанесла последний удар.

Он ожидал, что серебряный клинок привычно легко пройдет сквозь нездешнее тело ирбиса, но вдруг, к своему огромному удивлению, почувствовал сопротивление. Он почувствовал, как недлинное полированное жало прокалывает шерстистую звериную шкуру. Как протыкает оно тугие узлы могучих звериных мышц. Как проходит между стальной крепостью ребер. Как омывает его горячая звериная кровь. Как эта кровь горячими толчками выплескивается из невероятной, из невозможной раны на его крепко сжатый кулак!!!

Ирбис вдруг вскинул огромную голову, и его рык потряс окружающие горы. А затем голова зверя снова опустилась, в круглых, желтых, донельзя изумленных глазах погасла жизнь, и могучее звериное тело обрушилось на Вотшу всей своей тяжестью.

Через несколько минут изверг пришел в себя. Придавленный телом ирбиса, он сам себе казался совершенно беспомощным, однако спустя всего несколько секунд почувствовал, что лежащее на нем тело становится… легче. Собравшись с силами, он отвалил в сторону звериную тушу и попробовал приподняться. Не сразу, но ему удалось сесть, и тут он увидел, что в светло-серой шкуре ирбиса, в его огромном мертвом теле медленно разрастается дыра со странными обугленными краями. Центр этой растущей дыры, по всей видимости, приходился на место удара серебряного кинжала, и эта дыра словно пожирала отданное ей мертвое тело, пожирала неторопливо, деловито, без остатка, не оставляя следов. Вотша невольно попятился прочь, не сводя глаз с пропадающей неведомо куда плоти, и вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Резко вскинув голову, он увидел стоящего в двух шагах от него Вагата — тот буквально остолбенел, взирая на мертвого ирбиса, плоть которого сгорала в невидимом пламени.

— Я… убил его… — одними губами прошептал Вотша, но кузнец, похоже, его не слышал.

Тогда Вотша собрался с силами и, не обращая внимания на свирепую боль, словно сдирающую с него кожу, попробовал встать на ноги. Дважды он падал на бок, но в конце концов ему удалось подняться. Тогда он осторожно выпрямился, протянул вперед правую руку с зажатым в ней серебряным кинжалом и выкрикнул во все горло свой вызов этому Миру:

— Я убил его!!!