Купола Вощинин Дмитрий

Правда, в период Первой мировой войны он проявил инициативу и энергию в организации столовой для бедных и обездоленных детей, отцы которых воевали на фронтах.

Его жена, Валентина Николаевна, была тоже младшей в семье, женщина кроткая, умная, воспитанная в православных традициях, очень походила характером на своего мужа. Брак произошёл по взаимному согласию и любви.

Они вместе много читали, посещали храмы и монастыри, любили светскую, умеренную жизнь, увлекались поэзией и литературой.

Петра Александровича в то время увлекали христианские образы писателя, публициста и основателя символизма Дмитрия Сергеевича Мережковского. Трилогия «Христос и Антихрист» привлекала его истинной правдивостью жизни, честными помыслами и чувством долга перед окружающими.

Валентине Николаевне же была ближе лирика его жены Зинаиды Гиппиус.

Оба они считали своих детей даром Божьим.

Их дети никогда не видели, чтобы родители когда-либо перечили друг другу или повышали голос при разговорах.

Надя помнила, как однажды горничная Паша жаловалась на близнецов Колю и Митю, которые играли на чердаке и изрезали новое атласное одеяло. Папа позвал их и, узнав, что они пытались сделать из одеяла шалаш, вместо ожидаемого всеми наказания улыбнулся и велел им в следующий раз попросить у Паши что-нибудь из старого.

В период НЭПа Пётр Александрович был долгое время безработным и семья из-за отсутствия средств к существованию предложила ему заняться мелкой торговлей. Кое-что продали для оборотного капитала. И он стал ездить в Москву, привозить оттуда мануфактуру, обувь, другие товары для продажи в городе.

Барыши явно не соответствовали непосильным налогам. Пришло время, когда он срочно должен был уплатить большую сумму, которой не было.

Всё, что оставалось ценного в доме, было заложено. Надеялись вовремя выкупить, но все ценности ушли за треть, а то и менее реальной цены. Налог был уплачен, Пётр Александрович избежал ареста.

Он не был врагом новой власти и принял её спокойно, без душевных терзаний и переживаний.

Пётр Александрович часто вспоминал случай, который произошёл с ним ещё в молодые годы, когда ему было восемнадцать лет. Он окончил реальное училище и шёл в начале лета по цветущему городу в прекрасном расположении духа на торжественное вручение диплома. На нём был новенький костюм-тройка и мягкие лайковые туфли. С хорошим настроением, ежеминутно оглядывая свою новую одежду, он был очень доволен собой. И вдруг из полуподвального этажа нищая старуха протянула ему руку:

– Барин! Подай копеечку!

И он прошел мимо, увлёкшись своей радостью. А когда очнулся и вернулся, чтобы подать, руки уже не было.

И мир рухнул для него:

– Если богатый человек забыл бедного, он должен понести заслуженную кару.

Это был единственный случай, когда он увидел нищего и прошел без подаяния. Он помнил его всю жизнь.

В 1925 году проводилась акция по контролю проведённой ранее конфискации среди «бывшего» имущего населения.

Пётр Александрович, придя по вызову, честно сказал, что он всё сдал ранее, больше у него ничего нет.

Дознаватель поморщился и тупо уставился на него:

– Так уж совсем ничего и нет?

– Нет, батюшка.

– Какой я тебе батюшка?

– Простите великодушно, товарищ, – произнёс Пётр Александрович, нервно теребя расстёгнутый ворот рубахи.

– А что это у тебя блеснуло под рубахой-то?

– Крест, батюшка.

– Опять батюшка. Крест-то, небось, золотой?

– Золотой, товарищ…

– И на цепочке золотой?

– Нет, на шнурке, цепочки все сдали.

– А чего же крест не сдали?

– Так как же, товарищ, мне ж его при крещении надели.

Дознаватель подошёл, взглядом оценил размер креста:

– Все ты врёшь. Снимай сейчас же и клади на стол!

– Как же можно? Я же верующий.

– Много тут вас, верующих… А страна голодает! А вам хоть бы что!

Дознаватель подошёл к двери и вызвал помощника:

– Отведи этого в общую камеру.

– За что, товарищ?

– Там разберутся, за что.

Так Пётр Александрович, едва понимая происшедшее, оказался в тюрьме.

«Разбираться» с ним стали через два дня уже в городе Владимире.

После новых расспросов крест Пётр Александрович добровольно отдал. Только ночью, после этого, он был выпущен из тюрьмы.

Один в ночном городе, он пошёл подальше от мрачного здания и, пройдя около часа, увидел слабый свет в приоткрытой двери небольшой церкви. Он вошёл и, встав на колени перед образами, долго молился, благодарил Бога за своё чудесное спасение и не заметил, как уснул на полу храма.

Утром он рассказал священнику о своих мытарствах, тот принёс ему маленький медный крестик и дал денег на дорогу.

Почувствовав себя ободрённым, Петр Александрович двинулся в родной город.

Только дома он увидел себя в зеркале. Волосы его совершенно поседели. Было ему тогда чуть более сорока.

Когда взрослые дети, перебравшись в Москву, сообщили ему о своём решении забрать его в столицу, он решил на прощание прогуляться по городу и оставить в памяти его черты.

Сначала он пошел к Спасскому монастырю.

В зелени садов и деревьев его купола хранили молчание. Как всегда, в нём чувствовалась сила, он был оплотом города. И в том, что здесь расположилось военное ведомство, была какая-то закономерность.

Спустившись на набережную, он с упоением любовался рекой с её песчаной косой. Сколько он передумал и перечувствовал здесь, на фоне медленно движущейся воды. Пройдя ближе к центру, увидел неяркое старое храмовое строение – Козьмодемьянскую церковь. Теперь в ней располагался склад и контора.

Церковь Николо-Набережная с её пятью куполами и замечательный архитектурный ансамбль просторного золотоглавого Благовещенского монастыря остались общиной верующих. В каждый Пётр Александрович зашёл, помолился, поставил свечи. Одинокими и неухоженными смотрелись церкви Благовещенская и Стефановская, где разместились сануправление, архив, гаражи. Там, где раньше были церковные склады, обосновались свинарники живущих на этой территории жителей. В стоящих неподалёку Троицком монастыре и Введенской церкви ютились кустарные и столярные мастерские и склады.

В соборе Богородицы колокольня превратилась в пожарную каланчу, в главной церкви расположилось общество «Спартак», в правой части – изолятор.

Пётр Александрович знакомыми тропами прошёл к Воскресенскому кладбищу мимо церкви, в которой теперь была красильня.

Долго стоял у могилы родителей. Каким-то внутренним зовом не хотел отходить от этого клочка земли, как будто чувствовал, что придёт сюда не скоро, а может быть, никогда.

Через Фруктовую гору и по мосту через Успенский овраг вернулся к центру города.

Проходя мимо Вознесенской церкви, перекрестился и с некоторым спокойствием отметил, что хоть она была занята школой.

И только на Московской улице душа его успокоилась: всё было здесь отрадно, дорого и связано с детскими воспоминаниями.

Родной, кормивший в былые времена крепкую семью магазин, выглядел добротно и солидно. Всё говорило о том, что его прежние хозяева не жили одним днём.

Утром, выпив молока, Петр Александрович в дороге почувствовал себя плохо. Вдруг на остановке трамвая стало совсем нехорошо, нестерпимо заболело в груди и подкатило к горлу. Он упал на колени, окружающие люди помогли посадить его на лавочку.

Наде позвонили, что папа попал в больницу с диагнозом инфаркт. Она тут же, бросив все дела, побежала туда.

В палате она его нашла быстро. Пётр Александрович был, по обыкновению, спокоен и встретил её с доброй улыбкой.

– Вот, опять я тебя беспокою. Всё будет хорошо, я скоро приду домой.

– Доктора говорят, что у тебя инфаркт. Надо лежать и слушаться врачей.

– Я слушаюсь, но они ошибаются: я просто отравился. Сейчас чувствую себя хорошо. Мне тоже говорят, что даже вставать нельзя. Я не хочу… и не надо…Мне иногда нужно выйти.

– Нет-нет, лежи, я подежурю, всё сделаю.

– Надя, иди спокойно домой, всё пройдет.

– О чём ты говоришь?

– Я всё думаю, сколько забот я приношу тебе, стал обузой своим детям.

– Но твои дети встали на ноги, все получили высшее образование, выросли умные, добрые, самостоятельные. Разве этого мало?

– Бог им помощник…Ты права, никто не погиб на войне. И внуков моих я люблю и молюсь за них.

– Ну вот, дай смахну твои слёзы.

– Вот я всё думаю, может хорошо, что Бог не дал моим детям сильных родителей, которые своим влиянием могли бы завести неизвестно куда. А так легче пережить трудные времена Антихриста. Прав и неправ был Егор. Человек, когда ему трудно, он – странник Божий.

– Что-то я тебя не совсем понимаю.

– Всякая сила боится слабости. Ты, правда, иди. И не беспокойся. Всё будет хорошо.

В словах его чувствовалась необычная твёрдость. Как-то по-детски повинуясь своему отцу, она пошла домой с чистым сердцем и спокойной душой. Казалось, ничего не могло произойти, кроме хорошего.

На следующий день она испекла любимых отцом пирогов с морковью, взяла несколько спелых яблок и пошла в больницу. Поднялась в палату, но папина койка была пуста. Вышла в коридор, стала искать его глазами. Подошла сестра. На её вопросительный взгляд опустила глаза. И тут только ужасная мысль насквозь пронзила её. Сестра побежала за водой. Остальное Надя помнила как в тумане…

Потом, уже после похорон, она вспомнила, как отец говорил ей, а она рассеянно слушала, как ей показалось потом, чтобы ясно вспомнить значительно позже:

– Жизнь не может быть лучше или хуже. Если человек не подвержен искушению зависти и стяжательства, это собственное Я, дом, семья, дети, поле, лес, река, прозрачная весна, насыщенное цветением лето, наполненная чувствами осень и мудрые мысли морозной зимой…

2005 г.