Последний бой Соболев Сергей

Глава 9

В этой жизни помереть не трудно

Мужчине, прикованному наручниками к батарее, очень хотелось пить. Никогда прежде, за все сорок лет жизни, он еще не испытывал такого мучительного чувства жажды. Но сильнее всего его мучила не жажда — в конце концов, он всего примерно сутки назад заглотнул полуторалитровый баллон минералки, а смешанное чувство бессилия и страха за свою драгоценную жизнь.

Его вот уже третьи сутки держали в полуподвальном помещении загородного коттеджа, расположенного километрах в шестидесяти от Москвы, на одном из ответвлений Новорижского шоссе, всего в десяти минутах езды до этой трассы. Он стал жертвой подлости, непорядочности, крутого кидалова. По всему получается, что вокруг него в последнее время отирались одни лишь «иуды». И вот результат — его сдали с потрохами.

Он думал, что за деньги можно купить все. Проплатив одному из главных «эсбистов» компании и регулярно доплачивая из собственного кармана ему поверх положенного по штату ежемесячного оклада, он надеялся, что тем самым заполучил еще одну страховку на случай какого-нибудь непредвиденного развития событий. А выяснилось, что он платил «иуде», «засланному казачку», тесно повязанному с «крышей» компании... со своим бывшим ведомством или, что вернее всего, с некоторыми бывшими и действующими сотрудниками Конторы.

Лучше бы он вообще не обращался ни к каким профи, а надеялся только на самого себя. Тогда бы он не допустил такой оплошности. Сидел бы уже за бугром, где у него имеются две фазенды: квартира в пригороде Лондона и особняк на Кипре. Даже если бы его задержали в среду, когда начались обыски в офисах компании, хотя все могло бы для него ограничиться беседой с «прокурорскими» и подпиской о невыезде, то и это не было бы для него полным крахом, поскольку он мог бы как минимум рассчитывать на помощь своих высокооплачиваемых адвокатов.

А так он имеет то, что имеет: человек, который должен был помочь ему выехать из страны, прежде чем его подадут в федеральный розыск, привез его сюда, в этот загородный коттедж, где они вроде бы должны были сменить транспорт, затем, угрожая оружием, заставил его спуститься в это полуподвальное помещение, имеющее лишь крохотное зарешеченное окошко под потолком, и уже здесь приковал его наручниками к батарее отопительной системы.

Мужчина, звякнув цепочкой от наручников, потянулся за пластиковой бутылкой. Подняв с пола, он перевернул ее горлышком вниз и попытался вытряхнуть на ладонь хоть бы несколько капель. Черта с два ему это удалось: поскольку он уже не раз пытался проделать такую операцию, то баллон из-под минералки был пуст, подобно пересохшему колодцу где-то в самом сердце раскаленной Сахары.

Он не раз и не два пытался пробовать на прочность трубу, к которой его приковали. Дергал за нее свободной левой рукой, пробовал наваливаться на нее всем своим дородным телом, но усилия его оказались тщетными.

Только запястье, на котором крепится браслет, себе натрудил, хотя и старался беречь руку, так что пришлось бинтовать мокрую кровоточащую ссадину разорванным на две полосы носовым платком.

Брюки на нем были мятые, жеваные, даром что новые, настоящего европейского качества, сшитые, кажется, в Милане. От водолазки, одетой под пиджак, разило потом так, словно он бомж, не мывшийся в бане еще со времен прихода Ельцина к власти. Пухлые, всегда налитые здоровьем щеки ввалились и как-то подозрительно быстро, как у покойника, стали обрастать сухой твердой щетиной.

Нужду он справлял в стоящее в пределах досягаемости обычное оцинкованное ведро.

Трое суток он не держал во рту и маковой росинки. Сутки назад ему принесли полуторалитровый баллон минеральной воды. С тех пор он сидит здесь один, никто к нему больше сюда, в подвал, не наведывался.

"Ну и влип же ты в дерьмо, Миша! — мрачно подумал он. — Кое-кто из твоих друзей и партнеров — гореть им в аду, этим иудиным детям! — сейчас пьют и жрут в три горла, радуясь, что так удачно кинули своих же корешей. Опиваются шампанским и заворачиваются в икру! А ты, дружок, как собака сидишь привязанным на цепи! Даже хуже распоследнего пса! Мудила ты долбаный, Михаил! И часа не прошло, как вылакал всю воду! Говорил же тебе когда-то папа: «Будь бережлив и экономен, сынок, а все остальное в жизни само приложится...»

Ну не пить же ему собственную мочу, в самом деле?

Он пнул ногой пустую пластиковую посудину и, содрогнувшись всем своим стодвадцатикилограммовым телом, зарыдал, давясь скупыми горькими слезами и подскуливая противным самому себе голосом...

Полная безысходность, усугубляемая изжелта-зеленоватым, как кожа покойника, освещением (над дверью, от которой его отделяет пятиметровое пространство, вполнакала горел дежурный светильник).

В какой-то момент до его слуха долетел приглушенный звук работающего автомобильного движка. Похоже, что в коттедж, где его держат на привязи, пожаловали какие-то люди.

Спустя минуту или две послышались чьи-то голоса; лязгнул дверной засов, в «камеру» вошли двое мужчин, один из которых содержащемуся здесь узнику был знаком, хотя он и являлся человеком совершенно иного круга.

— Лещенко?! — несколько удивленно, но и с отчетливо прозвучавшими в голосе радостными нотками произнес пленник. — Ну наконец-то... Петр... извините, запамятовал ваше отчество...

Гэбист, чуть склонив голову набок, посмотрел вначале на прикованного к трубе бизнера, затем, чуть поморщившись, на ведро, содержимое которого служило источником неприятного запашка.

— Мирон, вынеси «парашу»! — не оборачиваясь, сказал он. — Дверь оставь открытой, надо проветрить маленько помещение. На обратном пути захвати спецодежду... В гараже найдешь!

Миронов, натянув на руки пару резиновых перчаток, поднял ведро за дужку и направился с ним на выход.

— Здравствуйте, господин Литвинов, — почти приветливо произнес гэбист. — Извините, что так долго заставил вас ждать. Знаете ли, дел у меня сейчас невпроворот. Но вот и до вас очередь дошла.

— Нашли! Вы меня нашли?! — все еще не понимая, что вокруг него происходит, обрадованно произнес бизнесмен. — Ну, слава богу...

— Конечно, — почесав кончиком пальца переносицу, сказал Лещенко. — Мы любого найдем. Можно сказать, из-под земли достанем.

— Ну что же вы? — Бизнесмен бросил на него удивленный взгляд. — Снимите же с меня наконец эти наручники! Что, нечем отомкнуть? Ну так поковыряйте чем-нибудь в замке! Отмычкой или на худой конец гвоздем! Блин...

В помещение вернулся Миронов, уже успевший сменить свою утепленную кожанку на армейскую камуфлированную куртку.

— Минутку, господин Литвинов, — сказал Лещенко, передавая помощнику пальто и беря у него взамен такую же, как на нем, пятнистую куртку. — Добро, Мирон, неси теперь видеокамеру.

Лещенко, поменяв прикид на более соответствующий случаю и обстановке, вооружился видеокамерой.

— Литвинов, закрой на минутку свою поганую пасть! — скомандовал он и стал снимать на пленку прикованного наручниками к трубе «нефтяника».

Миронов тем временем надел маску с прорезями для рта и глаз и, вооружившись резиновой дубинкой, дожидался своего часа.

Литвинов, чье лицо, приняв мертвенно-бледный окрас, покрылось липкой испариной, на какое-то время, кажется, лишился дара речи.

— А ну всыпь ему! — негромко сказал Лещенко, продолжая снимать камерой происходящее.

Миронов, подойдя к бизнеру — тот сразу скукожился, как будто даже усох, — с хорошим замахом огрел незадачливого олигарха по левому предплечью. Затем по заплывшей жирком квадратной спине... еще!.. и еще!..

Бил он, правда, едва в четверть силы, причем избегал попаданий по голове и прочим жизненно важным органам. Не бил, а, можно сказать, гладил. Тем не менее со стороны происходящее выглядело как жуткие побои и форменное убийство. Особенно если учесть, что нефтяник, угодив под град палочных ударов, визжал как недорезанная свинья...

— Достаточно пока с него! — скомандовал Лещенко, предварительно выключив камеру. — Хватит завывать, господин предприниматель! Вас еще по-настоящему даже не били.

Бизнер вопреки оказанному на него физическому и психологическому нажиму продолжил и далее юлить, ссылаясь то на неинформированность, то на какие-то козни своих деловых партнеров.

Ну что ж, настала очередь «второй серии».

На пару с Мироном они перетащили из другого подвального помещения в «пыточную» своего недавнего клиента — Ивана Алексеевича, которого доставили из конспиративной квартиры, воспользовавшись транспортом, замаскированным под карету «Скорой», в этот коттедж.

Усадили на пол рядышком с бизнером, приковав к трубе.

— Ну?! — сказал Лещенко. — С возвращеньицем тебя, Иван?! Что новенького на том свете?

Иван Алексеевич, у которого под воздействием впрыснутой ему дозы лихорадочно заблестели глаза, натужно усмехнулся:

— Там, Петр, тебя уже с нетерпением ждут... в аду!

Пока Мирон готовил эсбиста к финальному акту, Лещенко вышел на свежий воздух — выкурить сигарету. Перекуривая на крылечке, он подумал, что нужно будет сделать как минимум одну копию с оригинала кассеты, которую он сейчас снимает. Оригинал он спрячет в надежном месте — никогда не знаешь, что именно тебе может пригодиться в этой жизни: иметь такую вещицу в собственной заначке не повредит. Копию же, когда он лично доведет запись до кондиции и смикширует звук, чтобы никакая экспертиза не смогла установить точную принадлежность закадрового голоса, лучше всего будет использовать для того, чтобы перевести в этой ситуации «стрелки» на других людей, работающих в иных спецслужбистских конторах.

Когда он вернулся, Иван Алексеевич, с которым Миронов провел воспитательную беседу, был уже как шелковый.

— Мирон, вытри чем-нибудь у него ссадину на лбу! — скомандовал Лещенко. — Говорено же тебе: «Не бей клиента по башке»!

— Да он сам голову подставил. — Миронов, опустившись на корточки, промокнул носовым платком кровавую ссадину на лбу у экс-гэбиста. — Все, командир, готово.

— Исчезни из кадра! — сказал Лещенко, беря камеру на изготовку. — Иван, ты все хорошо понял, да? Будешь себя правильно вести, тогда мы сохраним тебе жизнь.

Он включил камеру на запись. Стал задавать вопросы: фамилия, имя-отчество, звание и должность по линии Конторы — «полковник Госбезопасности, действующий резерв» — должность, занимаемая нынче в компании «Ространснефть».

Когда они дошли до самого важного, ключевого места интервью, Ивана Алексеевича вдруг заклинило.

Лещенко вынужден был приостановить запись, Миронов, уловив начальственный кивок, извлек из кобуры пистолет, стал неторопливо, как бы с ленцой, навинчивать на дуло глушитель.

— Иван, не испытывай мое терпение! — угрюмо процедил Лещенко. — Скажи то, что мне нужно. По крайней мере не будешь мучиться!

Экс-гэбист в ответ грязно выругался.

— Как знаешь...

Миронов, еще раз взглянув на своего начальника, прицелился и выстрелил в коленную чашечку полковника. После негромкого хлопка тот протяжно взвыл, как раненый зверь.

— Иван, закрой пасть! — повысив голос, скомандовал Лещенко. — А ну — ша! Блядь!! Мирон, ну-ка прострели ему и другую ногу!!

Утробный вой тут же перешел в сдавленный стон (бизнер все это время сидел, обхватив голову руками и подскуливая тонким, совершенно не соответствующим его массивной фактуре голоском).

Лещенко включил камеру на запись, стараясь снимать так, чтобы в кадре находилась лишь верхняя половина туловища экс-гэбиста.

— Скажите, Иван Алексеевич, кто вас «крышевал» по линии спецслужб?

— М-м... это были люди из «четверки»...

— Как, как вы сказали?

— Есть такая — «группа 4» при Совете безопасности. Это засекреченное подразделение, призванное решать самые сложные вопросы национальной безопасности...

— Кто именно вас «крышевал»? Назовите фамилии!

— Есть там такие... полковник Шувалов... еще один человек, его псевдоним — Михайлов. А над ними стоит такой... Игорь Борисович Мануилов... Он возглавляет информационно-аналитический центр при Совбезе...

— А ваше бывшее ведомство? Федеральная служба безопасности? С этой стороны случались «наезды» с целью увести вас под «крышу» ФСБ?

— Нет, — сглотнув подкативший к горлу комок, сказал Иван Алексеевич. — Мое бывшее ведомство ко всей этой истории с уводом активов... и с попытками «крышевания»... не имеет абсолютно никакого отношения...

— Господин Литвинов. — Лещенко перевел камеру на предпринимателя. — Вы подтверждаете то, что сказал заместитель руководителя службы безопасности вашей компании?

Литвинов опустил руки и мелко-мелко закивал головой:

— Да, подтверждаю, целиком и полностью.

— Ну вот, как все ладненько-то у нас получилось, — удовлетворенно сказал Лещенко, ставя аппарат на «паузу». — Мирон, кончай его, он нам теперь и на хер не нужен!

— Постой, Петр! — экс-гэбист округлил глаза. — Ты же обещал...

— Я передумал, Иван.

В руке Мирона дважды содрогнулся пистолет с глушителем: одна пуля попала в левую половину груди жертвы, другая — в лоб чуть левее переносицы.

Ноги экс-гэбиста еще мелко подрагивали в агонии, когда Лещенко решил вновь побеспокоить бизнера, который, весь скукожившись, замер от ужаса в своем углу.

— Литвинов! Глухой, мать твою?!!

Бизнер отозвался лишь после того, как Мирон, обойдя лужицу крови на полу, подошел к нему и пнул по лодыжке ногой.

— С-с-слушаю... господин... товарищ чекист...

— Ну что, убедился, что мы не намерены шуток шутить?!

— Д-да... я вижу.

— Ну так кто у вас главный среди бизнеров? Ты? Борткевич? Серебрянский? Кто придумал эти вот ваши схемы?

— М-м-м... Главный генератор идей... директор ФКЦБ Серебрянский... Это он первым озвучил...

— Я так и понял, — залезая рукой в один из карманов, сказал Лещенко. — В принципе, я и сам догадывался, что именно Аркадий Львович среди вас — самый информированный человек. Ну что ж, учтем...

Он достал из кармана массивный перстень, изъятый у Литвинова еще прежде, в момент задержания (массивная печатка с изумрудом около пятнадцати каратов и вензелем, обозначающим буквы "Л" и "М". Бизнесмен носил его на шее закрепленным на прочной цепочке, так носят крестик или шестиконечную звезду Давида).

— В следующий раз, когда я сюда приеду, может, это будет уже вечером, расскажешь мне про этот вот перстенек. Ну и вообще подумай, что бы еще интересного ты мог нам поведать...

Он извлек из камеры кассету и положил ее в карман вместе с трофейным перстнем.

— Ну, а чтоб тебе не скучно было одному сидеть в подвале, на привязи, — напоследок сказал Лещенко, — компанию тебе, Литвинов, составит наш бывший коллега...

Глава 10

Холодное обаяние власти

За несколько минут до того, как куранты на Спасской башне должны были пробить с перезвоном восемь часов субботнего вечера, на территорию Кремля, освещая себя холодными сполохами маячков, промчались две спецмашины: черный «Мерседес» с триколором и спецномерами и сделанный по спецзаказу в Германии мощный утяжеленный джип аналогичной марки.

Обе машины, припарковавшиеся с тыльной стороны президентского корпуса, у так называемого заднего крылечка, были приписаны к аппарату Совета безопасности РФ. Из легкового «мерса» на очищенный от снега плац, используемый обычно для построений и тренировок несущего здесь парадно-караульную службу Кремлевского полка, вышли двое мужчин: начальник информационно-аналитического центра Совбеза Мануилов, известный среди посвященных людей также как Мерлон, руководитель «группы 4», и его правая рука, ведающая непосредственно «активными мероприятиями», полковник ГРУ Шувалов — последний тоже был в штатском одеянии.

Мерлон поднялся по ступенькам на крылечко, где их прибытия дожидался его коллега, руководящий одним из двадцати существующих в Администрации президента управлений и департаментов — тем самым, что курирует спецслужбы и является частью секретариата Совета безопасности РФ.

Они обменялись рукопожатиями, а затем одновременно сверились с наручными часами, с тем чтобы убедиться, что приглашенные властью люди прибыли в Кремль без опоздания. Из джипа, возле которого на короткое время задержался Шувалов, вышли четверо крепких молодых мужчин, одетых в парадную военную форму: подполковник, майор и два капитана. А еще через минуту все они, неся на лицах просветленно-торжественное и чуточку озадаченное выражение, слитной группой шли по коридору президентского кремлевского корпуса.

Георгиевский зал, куда военных ввели минуты за две или за три до начала мероприятия, блистал своим роскошным, воистину имперским великолепием.

Четверых приглашенных выстроили в шеренгу, развернув их лицом к трибуне с гербом Российской Федерации. Рослые, как на подбор, под сто девяносто сантиметров каждый, наделенные мужественной внешностью, в прекрасно сидящей на них «парадке», с теснящимися на груди орденами и медалями — особенно внушительным выглядел «иконостас» на груди у подполковника, эти люди очень гармонично вписывались в великолепный интерьер одного из знаменитых кремлевских залов.

Бушмину уже доводилось — и не раз — бывать в Кремле, да и участие в подобных мероприятиях было для него не в диковинку. Именно здесь летом 2000 года он получил из рук президента Звезду Героя России (согласно «закрытому» президентскому указу он и его давний побратим Мокрушин по результатам спецоперации «Охота на волков» получили на грудь по «звездочке», остальных сотрудников наградили боевыми орденами). Да и впоследствии власть не скупилась на награды: Бушмин, к примеру, принадлежал к избранным единицам служивых людей, кто имеет за свои боевые заслуги полный «бант» «кавказских крестов» — у него четыре ордена Мужества, причем двумя из них он был награжден еще до того, как его присмотрели для нынешней секретной службы.

Тем не менее, хотя происходящее здесь для него было уже не в диковинку, да и Верховного в последние годы он видел не раз и не два, — не кто иной, как сам президент, в свое время утвердил Кондора на должность федерального агента разряда «элита», — Бушмин сегодня отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке.

Отчасти потому, что все происходящее здесь и сейчас было организовано как специальная операция. Ни Бушмин, ни Леша Подомацкий, ни, естественно, остальные двое сотрудников, ассистировавшие им по ходу злополучного «грозненского инцидента», не знали об этом мероприятии до последней минуты, пока им не приказали переодеться в парадную форму и не повезли куда-то по улицам вечерней Москвы... Отчасти по другой причине, более веской и глубинной. Не далее как сутки назад, он еще находился под «спецрасследованием». «Инквизитор», как показалось Андрею, вцепился ему в горло своей костлявой рукой — и дело, определенно, уже запахло жареным, причем не для него лишь одного, но и для других, стоящих вышеего в тайной иерархии российских спецслужб. И тут такой вот неожиданный поворот: особисты вдруг начисто растворились, как нечистая сила с приближением рассвета, Кондору было приказано привести себя в божеский вид, надеть парадную форму с орденами, а затем его и еще троих отличившихся в Грозном сотрудников «четверки» повезли прямиком в Кремль, чтобы доказать им тем самым, а также их начальству, что власть у нас хотя и строга, но справедлива... а еще она умеет быть и благодарной.

Вот такая, как любил выражаться прежний хозяин кремлевских палат, получилась «загогулина».

Где-то высоко под сводами зала раздались торжественные звуки фанфар. Поставленный мужской голос с теми же торжественными нотками объявил:

— Президент Российской Федерации...

— Товарищи офицеры! — скомандовал вполголоса стоящий чуть в стороне, рядом с Мерлоном и еще одним помощником главы государства, Шувалов (но четверо избранных и без того стояли, не шелохнувшись, напоминая каменные изваяния).

Верховный, облаченный в строгий темный костюм, вошел в зал своей узнаваемой энергичной походкой. Он не взошел на «кафедру», как это обычно принято в ходе такого рода мероприятий, на которых в отличие от нынешнего присутствуют телекамеры и сотрудники прессы из «кремлевского пула», а вместе с единственным сопровождавшим его помощником сразу подошел к группе ожидающих его в Георгиевском зале людей. Показывая тем самым, что сегодня, вот в эту данную минуту, когда он находится в кругу избранных, особенных личностей, рутинный официоз неуместен и необязателен.

Бушмин почувствовал знобкий холодок в груди. В аккурат в том самом месте, где у него, во внутреннем кармане парадного мундира, лежал сложенный вчетверо лист писчей бумаги. «Конечно, предпочтительней было бы не складывать бумагу в „четвертушку“, а вложить ее в папку, — промелькнуло у него в голове. — Но, с другой стороны, кто разрешил бы мне взять с собой на церемонию награждения папку с бумагами?»

Верховный акцентированно пожал руку Мануилову, человеку скорее штатского, даже профессорского, нежели военного или спецслужбистского, облика, обменявшись с главой «четверки» двумя или тремя негромкими репликами. На лице его была легкая приязненная улыбка, глаза смотрели на собеседника внимательно и доброжелательно; но то была, как представлялось Бушмину, да и не только ему одному, загадочная улыбка Сфинкса, расшифровать которую, за все те годы, пока этот энергичный, упорный и, вне всякого сомнения, очень незаурядный и в высшей степени целеустремленный человек находился на вершине власти, так, кажется, никто до конца и не сумел.

Бушмин был так напряжен и зациклен на собственных мыслях, что даже и не расслышал, о чем глава государства разговаривал с Мерлоном, а затем и с Шуваловым, хотя они стояли всего в нескольких шагах от него.

"Конечно, моя просьба, обратись я с нею к Верховному прямо сейчас, во время церемонии награждения, будет выглядеть неуместной... и это еще мягко сказано, — подумал про себя Андрей. — Согласно секретной должностной инструкции рапорт от моего имени, если возникла вдруг такая необходимость, он должен быть подан на имя главы «четверки», причем лично в руки, с визой полковника Шувалова. Но есть большая доля вероятности, что Мерлон не даст хода этой бумаге, сунув ее, как говорится, под сукно. Надеясь хоть бы на то, что Кондор, которого тут же возьмут в «мягкие бархатные перчатки» и одновременно подвергнут соответствующей обработке при содействии уважаемых им людей и своих сослуживцев из «четверки», уже вскоре отзовет свой рапорт обратно. Конечно, агент разряда «элита» — и это одна из привилегий очень и очень узкого круга избранных людей — имеет право в исключительных случаях составить докладную записку или подать служебный рапорт непосредственно на имя Верховного (соответствующая реакция или ответ «по существу вопроса не позднее пяти календарных суток). Что же делать? Неизвестно, когда он еще сможет вот так, воочию, видеть самого Верховного, у которого к тому же, надо полагать, и без отдельно взятых секретных сотрудников сейчас забот полон рот».

Помощник главы государства, открыв тисненую, с гербом папку, ровным голосом прочел «закрытый» указ президента страны о награждении группы офицеров, «сотрудников российских спецслужб», отличившихся в ходе проведения на территории Чеченской Республики «специальной операции», высокими государственными наградами (даже в этом «закрытом» указе нет ни словечка о том, что «офицеры» эти являются также сотрудниками «группы 4», и точно так же не приводится никаких деталей «спецоперации», в которой довелось поучаствовать этим людям).

Только сейчас Андрей обратил внимание на одно довольно странное обстоятельство: у мужчины, ассистирующего Верховному, при себе имелось только три комплекта наград, а не четыре, как того следовало ожидать.

Глава государства начал награждение с младших по возрасту и званию сотрудников, для каждого из которых он находил какие-то важные, иногда исполненные легким юмором, иногда — как могло бы показаться — хранящие некий внутренний подтекст слова. Что-то в таком роде президент сказал и стоящему рядом с Бушминым Подомацкому, перед тем как вручить тому орден Мужества.

Собственно, на Леше Подомацком — по прозвищу Леший — раздача государственных наград, кажется, закончилась...

Бушмин, не зная, что и думать, глядел прямо перед собой. Он не видел — вот так, воочию — этого человека год или чуть поболее. И только сейчас, стоя лицом к лицу с Верховным, понял, насколько тот изменился содержательно, насколько прибавилось глубины, энергии и объема. А также, как ни странно, личного человеческого обаяния — чуточку, как показалось, холодноватого обаяния; но ведь властьи не обязана быть теплой, белой и пушистой.

Андрей, уловив вопрос в глазах стоящего напротив человека, тут же представился.

— Здравствуйте, Андрей Михайлович, — знакомо улыбнувшись краешком губ, сказал президент.

— Здравия желаю, товарищ Верховный.

— Признайтесь, удивлены таким поворотом?

— Признаться, мы попали с вами в затруднительное положение. — Верховный, словно призывая остальных в свидетели, оглянулся на стоящих чуть сбоку и позади Мерлона и Шувалова. — Безусловно, вы заслужили самую высокую награду. Мы могли бы вам присвоить высокое звание Героя, но...

— Но у вас, Бушмин, уже имеется «звездочка», — подсказал Мерлон. — А мы, как известно, решили отказаться от бытовавшей в минувшую эпоху практики вручать кому-либо повторно столь высокую награду, плодя тем самым «дважды» и даже «трижды» Героев.

— Может, присвоим Андрею Михайловичу очередное воинское звание? — задумчиво произнес Верховный.

— Можно и присвоить, — подал реплику тот же Мерлон. — Но не сейчас, когда у Кондора действующий контракт. Вы ведь в курсе, товарищ Верховный, что мы исключительно в интересах дела вынуждены искусственно сдерживать карьерный рост наших сотрудников. Вот Сергей Юрьевич, к примеру, — он кивнул в сторону Шувалова, — на генеральской должности сидит и давно, как говорится, свои «звездочки» заслужил... Вот когда Андрей Михайлович, отработав свой «контракт», уйдет на теплое местечко в «Рособоронэкспорт», тогда, вдогонку, и произведем с вашего позволения в «полковники».

— Ну что ж, это разумное замечание. — Верховный вновь испытующе посмотрел на Бушмина, чей мундир и вправду собрал богатую коллекцию отечественных наград, преимущественно боевых орденов и медалей. — Чем же мне вам наградить, подполковник? Кроме денежного вознаграждения — этот вопрос, естественно, уже решен? У вас есть какие-нибудь пожелания?

— Так точно, товарищ Верховный.

— Какое именно? — несколько удивленно приподняв брови, спросил тот.

— Я хотел бы получить ваш автограф... Вот, товарищ Главком! — Бушмин извлек из внутреннего кармана заготовленную им загодя «бумагу», развернул ее и передал явно заинтересованному таким неожиданным поворотом президенту. — Поставьте, пожалуйста, свою подпись под моим рапортом об увольнении...

— Чушь несусветная! — пробормотал Бушмин и тут же, как будто кто-то воткнул вилку в электросеть, «включился». — Эй, кто там шебуршится? Есть тут кто-нибудь?

— Это я... Подомацкий! — Сказав это, Леший встряхнул его за плечо. — Просыпайся, командир, дело есть!

— Леший, ты, что ли? — посмотрев на него мутным после сна взглядом, произнес Бушмин. — А где это мы находимся?

— Как это — где?! Не узнаешь собственной служебной квартиры в Балашихе? На, держи. — Он передал Бушмину пару синеньких пилюль и стакан сока, чтобы запить тонизирующие таблетки, которые они промеж собой обычно называли «кремлевские». — Выпей вот, сразу полегчает.

Андрей послушно проглотил пилюли, после чего спросил:

— А как я вообще здесь оказался?

— Мы с Шуваловым за тобой в учебку ездили. — Андрей прошел в ванную, и теперь они разговаривали через приоткрытую дверь. — Около шести утра это было. Ну а сейчас уже шесть вечера почти.

— И что? Как я вам показался?

— Да ты, в принципе, Андрей, ничем особо от самого себя обычного не отличался. Передвигался своим ходом, реагировал более или менее адекватно. В машине, правда, когда мы ехали в военгородок, ты чуток задремал... А уже когда поднялись в «хату», ты так странно посмотрел на Юрьича и говоришь: «Товарищ Верховный, угостите сигаретой, а то страсть как курить хочется!» Вот тогда-то мы и врубились, что тебя, Андрей, основательно «глючит»...

Бушмин в темпе принял ледяной душ, почистил зубы, побрился. «Значит, эпизод с награждением в Кремле мне привиделся во сне целиком и полностью, — подумал он про себя, вытираясь насухо полотенцем. — Что же касается допросов в учебке, то вряд ли это плод моего воображения...» — Звонил Шувалов, — пряча мобилу в карман, сказал Подомацкий. — Нам с тобой надлежит немедленно прибыть в «Антикризисный центр».

Глава 11

Воеводино слово — строгий приказ

Кондор и его младший напарник быстро переоделись в штатское, захватили с собой рации, мобильники, пистолеты, после чего спустились вниз, где у подъезда их уже ожидал служебный джип.

За руль, естественно, уселся Леший. Хотя Бушмин, в принципе, чувствовал себя вполне сносно («кремлевские» пилюли стимулируют организм быстро и эффективно). Подомацкий сделал небольшой крюк, после чего они выскочили на не слишком загруженное транспортом Носовихинское шоссе, взяв для начала курс на Новогиреево. Андрей, перегнувшись, взял с заднего сиденья приготовленный заранее Лешим пакет с бутербродами и баллон с минералкой. Аппетит нынче у него, да и у его напарника тоже, — был поистине зверским.

— Леший, а на какую тему у нас объявлена «оранжевая» тревога? — спросил он, закуривая сигарету после хорошего перекуса. — Что слышно на эту тему?

— Понятия не имею... Знаю только, что еще в среду весь личный состав нашей «четверки» перевели на казарменное.

— А что Шувалов говорит?

— Ты же знаешь нашего Юрьича! Из него каждое слово надо клещами вытаскивать! Я даже новости по телику пару раз смотрел, пока ты спал. Прикинь, командир? Ну не смешно ли? Выходит, мы должны гадать по кофейной гуще и выуживать информацию о разных катаклизмах из выпусков новостных программ.

Сказав это, он суеверно постучал костяшками по панели.

— Кстати, Михалыч...

— Ну?

— Рейндж звонил из госпиталя, идет уже на выписку. Ты не думай, Кондор, наши мужики внимательно наблюдали за процессом.

Леший, покосившись на своего старшего коллегу, многозначительно ухмыльнулся. Андрей понял его намек, но промолчал: есть вещи, о которых не стоит слишком часто говорить вслух. Просто нужно знать и помнить, что у тебя по жизни есть не только коллеги или там сослуживцы, но и настоящие, испытанные временем друзья, которые, если дело реально примет опасный для твоей жизни оборот, непременно придут тебе на выручку, чего бы это каждому из них впоследствии ни стоило.

Джип, уверенно ведомый Подомацким, перемахнул по эстакаде через Кольцевую и вписался в не слишком густой в это время суток транспортный поток, направляющийся в сторону центра.

— М-да, — задумчиво сказал Кондор. — Кажется, Леший, пока следаки морочили нам головы, в нашем тридевятом королевстве случилась какая-то хрень.

Джип, миновав Старую площадь, свернул к комплексу зданий, в одном из которых размещается аппарат Совбеза, а также один из трех существующих в стране — есть еще «кремлевский» и «минобороновский» — ситуационных центров, носящий название «Антикризисного» (сокращенно — «А-центр»).

Еще на подъезде к нужному зданию, возле оборудованного здесь недавно в связи с угрозами терактов «пояса безопасности», охрана тормознула джип и заставила пассажиров предъявить не только документы, но и спецпропуска.

Потом еще раз заставили предъявить ксивы, возле оборудованного шлагбаумом арочного проезда.

Наконец двух визитеров пропустили во внутренний двор, где Подомацкий, не без труда выискав свободное местечко, припарковал их джип на совбезовской служебной стоянке.

Едва Андрей выбрался из тачки, как тут же заметил двух мужчин, только что покинувших здание через один из служебных подъездов. И направляющихся, судя по всему, к своей машине, припаркованной неподалеку от только что подъехавшего джипа.

Бушмину не составило особого труда опознать обоих: это были уже знакомые ему особисты, причем один из них, тот, что шел впереди, не далее как сутки назад предлагал Кондору «угоститься сигареткой».

— Оп-па! — негромко произнес Андрей. — Леший, я тут словцом кое с кем перекинусь... Но ты не вмешивайся!

Эти двое — они тоже были прикинуты в штатское — шли в аккурат им навстречу. Преисполненные, кажется, сознанием собственной важности, эдакие суровые и в чем-то даже таинственные «люди в черном».

"Куда это, ребятки, вы так торопитесь? — надевая на лицо бесстрастную маску, подумал про себя Бушмин. — Никак, опять кого-нибудь из нашего брата «шкерить» собрались?

Ну-ну..."

Тот, что шел впереди, поднял взгляд на Бушмина и, судя по метнувшимся туда-сюда глазам, тут же опознал в нем своего недавнего, совсем, можно сказать, свеженького «клиента».

Когда до него оставалось всего пара-тройка шагов, Кондор вытащил, глядя тому прямо в переносицу, из кармана утепленного длиннополого плаща свою правую руку. Так, словно хотел обменяться с этим человеком дружеским рукопожатием. Типа того, что я, мол, мужики, службу знаю, «а потому обиды на вас не держу...».

Тот лишь чуть подался к нему, — утратив равновесие на какую-то долю секунды, но и этого легкого, сугубо рефлекторного движения оказалось вполне достаточно для человека, прошедшего, среди всего прочего, основательный курс айкидо.

Даже Подомацкий, на глазах у которого все и произошло, не успел толком уловить сам момент «контакта». Но зато смог вполне оценить его последствия: когда Кондор сблизился с не уступающим ему внешне по физическим данным мужиком, тот вдруг споткнулся и, нелепо взмахнув руками, врезался почти плашмя — лицом! — в корму припаркованной среди служебного автотранспорта черной «ГАЗ-31».

«Волжанка», по задку которой пришелся удар, натужно крякнула, а из носа рухнувшего, как подкошенный, особиста обильно потекла кровь...

Бушмин как ни в чем не бывало пошел себе дальше, направляясь к служебному подъезду. Его напарник, проходя мимо второго особиста, напоминавшего в эти секунды соляной столп, бросил по ходу на него неодобрительный взгляд:

— Ну что же вы, товарищ?! Не видите разве, что ваш коллега споткнулся?! В следующий раз, господа, будьте поосторожней, а то как бы опять вам не поскользнуться!

Возле бюро пропусков их ожидал дежурный сотрудник «А-центра». Гости прошли через арочный металлодетектор, не обращая внимания на протестующий рев и перемигивание аппаратуры, сработавшей на стволы «элиты» и его напарника. Прошли чуток по коридору, загрузились втроем в кабину спецлифта и уже вскоре спустились в шлюзовое помещение СЦСБР, оказавшись в трехэтажном подземном бункере, оборудованном под фундаментом здания. Подомацкому было указано обождать в одном из служебных помещений, а Кондора препроводили в кабинет заместителя главы «четверки» Шувалова.

Начальник сидел за столом, с рассеянным видом изучая какие-то бумаги, которые он брал из лежащей перед ним папки.

Бушмин доложил о своем прибытии — четко, по-военному, по-уставному. Шувалов кивком указал на стул, но Андрей продолжал оставаться на своих двоих.

— Товарищ полковник, разрешите вопрос?

— Спрашивайте.

— Надо так понимать, что я... вышел из доверия?

— С чего ты взял, Андрей? — Шувалов вышел из-за стола, а заодно и отбросил официальный тон. — Как раз наоборот! Сейчас, сдается мне, ты будешь в еще большем фаворе, чем прежде.

— Нич-чего не понимаю, — пробормотал себе под нос Бушмин. — Ладно, хватит о всяких-разных заморочках. Свое мнение обо всем этом я выскажу позже. Для начала, Юрьич, несколько деталей — дополнительно — к «грозненскому инциденту», которые я не стал сообщать дознавателям...

Андрей вкратце пересказал четырехгодичной давности эпизод с Горцем, а также высказал догадку, что этот же нохча, кажется, взяв себе фамилию или же псевдоним Султыбеков, пытался сделать ему «гоп-стоп». Но поскольку лица его он так и не увидел из-за наличия маски, то никакой уверенности, что он не ошибся в своем предположении, у него нет.

— Ладно, я понял, — выслушав его, сказал Шувалов. — Поищем на него досье. Что касается Лещенко... Есть небольшой спецотдел, отвечающий за безопасность магистральных нефте— и газопроводов. Что же это я? Тебя, Бушмин, начальник у себя ждет.

Они вдвоем вышли в предбанник. Шувалов почему-то усмехнулся и кивком указал ему на оставленную открытой дверь.

— Пройдите, товарищ подполковник.

Бушмин прошел в кабинет руководителя «четверки», коротко доложился. Мануилов стоял у прозрачной, чуть затененной стены, сделанной из специального стеклопластика, — она была прозрачной лишь в одну сторону. За стеной этой находился, собственно, сам операционный зал СЦСБР: находясь здесь, можно было обозревать весь зал с компьютерными терминалами и развешанными на стенах жидкокристаллическими экранами, при том что для глаз дежурных операторов эта стена была целиком непроницаемой. Мануилов стоял вполоборота к вошедшему; это был худощавый мужчина лет сорока с небольшим, одетый в безукоризненно сидящий на нем и, сразу видно, дорогой костюм, в дымчатых очках, надежно маскирующих его взгляд. По твердому убеждению Андрея, Игорь Борисович — самый эрудированный, толковый и головастый мужик во всем родном отечестве. Кроме разве что самого Главкома, с которым сейчас вообще не следует кого-либо сравнивать и чей портрет, естественно, висит на самом видном месте, занимая часть стены напротив входной двери.

Посмотрев на него каким-то долгим и словно оценивающим взглядом, Мерлон — так по уже давней привычке Бушмин называл про себя этого незаурядного человека — не спеша подошел к нему и протянул руку.

— Здравствуйте, Андрей Михалыч.

— Здравия желаю, Игорь Борисович, — аккуратно пожимая руку начальника, негромко произнес Бушмин. — Вызывали?

— Да, вызывал, — отчего-то вздохнув, сказал Мануилов. — Подполковник, я в курсе того, что произошло.

— Я в этом ни на секунду не сомневался, Игорь Борисович, — как-то неожиданно для себя сухо сказал Бушмин. — Кстати, возникает такое впечатление, что кое-кто заимел зуб не только на меня, но и на тех людей, кто отдает мне приказы.

— Возможно, — глядя на него сквозь дымчатые очки, сказал Мануилов. — Я думаю, мы об этом еще поговорим...