Жесткий контакт Зайцев Михаил
– Блин горелый! – Жора смачно сплюнул под ноги, перебросил нож из правой руки в левую и обратно. – Достал, уркаган. Чисто по жизни достал. Придумал, блин, на Шамана наезжать, блин. Где б ты был без Шамана, чудак? Не будь Шамана, кто б карту читал? Ты?
– До болота я тебя, харя голая...
– Засохни! За «харю» ответишь, а до болота я б и без тебя дорулил, чудо! Кто, блин, потом орал, что влево надо идти? Ты?
– Ну, я! Я! Похиляли прямо, Шамана послушали, а где железка?! Где?!
– Ша! – сидевший на корточках возле костра Шаман вскочил, в два прыжка оказался между спорщиками. – Ша. Угомонитесь быстро! Оба.
– По понятиям надо... – заорал было Жорик.
– По-воровскому закону положено... – завопил, перебивая, перекрикивая оппонента, Псих.
– Ша-а-а-а! – взвыл Шаман, резко раскинув руки в стороны.
Оба спорщика рефлекторно отскочили подальше от Шамана. Оба уже знали его силу и сноровку. Обоим не хотелось и лицо потерять, как говорят японцы, и угодить Шаману под горячую руку, как говаривают на Руси.
– Ша, я сказал! Оба хороши. Один весь в наколках, то блатным обзовется, то приблатненным, но при этом по фене ботает, как я по-японски. Вру! Я-то японский лучше знаю, чем Псих блатную музыку... Второй, блин, бандит! Гангстер! Питерский Аль Капоне! Только и умеет, что пальцы веером складывать да про понятия гундосить. Надоели! Оба...
– Ты тоже! Это самое! Поперек горла! – взвигнул истерично Псих, рванув гимнастерку на груди.
– Блин, Шаман! – возмутился от всей души Жора. – Бы-ы-ли-ин! Я ж за тебя выступил, сука! Чисто по совести...
– Стоп, – потребовал тишины Шаман, опуская руки, расслабляя плечи, заговорив вдруг нарочито спокойным, равнодушным голосом. – Минуту внимания, господа. Если мы друг другу не нравимся, если нам втроем тяжело, давайте разойдемся. Мирно. Карту все назубок выучили, мы каждый вечер только и делали, что ее изучали, отныне идем, кто куда считает нужным. Сейчас позавтракаем, я возьму свою торбу, вы похватаете рюкзаки, и расходимся. О'кей?
Не дожидаясь ответа, Шаман вернулся к костру. Присел у огня. Сел так, чтобы не видеть сотоварищей. Подхватил с земли еловую ветку, бросил в костер.
Жора и Псих молча смотрели Шаману в затылок. Немая сцена длилась с минуту. Затем Жора вернулся к облюбованному пеньку, уселся спиной и к Шаману, и к Психу, продолжил прерванное бритье.
Псих проводил глазами Жору. Пробурчал что-то сварливое про пенек, на котором сидел Жора, про дерево, которым еще вчера вечером был этот пенек, про то, что зря вчера всё это самое дерево разом пожгли, не оставили сушняка на сегодня. И Жора, и Шаман пропустили ворчание Психа мимо ушей. Псих выматерился, что, в общем-то, не свойственно для блатных, и, вроде бы по собственной инициативе, вроде бы и не просил его об этом Шаман, поплелся собирать дровишки для костра.
Завтракали молча и сосредоточенно. Жевали в три челюсти разделенное Шаманом поровну, на троих, беличье мясо, не обращая особого внимания на его вкусовые качества. Если не знаешь, когда и чего доведется наворачивать в следующий раз, желудок становится удивительно сговорчивым и готов переварить хоть белку, хоть ежа, а хоть и сырые мышиные лапки.
Поели. Затоптали костер. Шаман первым закинул плетенную из бересты торбу за плечи. Взял в правую руку дротик, в левую палку-клюку. И двинулся в лес, опираясь на палку, раздвигая колючие еловые ветви острием дротика. Шаман шел чуть прихрамывая. В день знакомства Жорик подарил ему, можно сказать «от сердца оторвал», запасные кирзовые сапоги. Сапожки жали и никак не желали разнашиваться. Однако сапоги все же лучше, чем лапти, пусть и трут пятки, все одно идти, особенно по бурелому, комфортней.
Колючие еловые иголки, паутина меж веток заставляли Шамана щуриться. Он щурился, а под ногами трещали ломкие сучки. Он не оглядывался и не прислушивался к шагам за спиной. И без того знал – дружки топают следом. Не в первый раз полаялись и не в последний, к сожалению. Долгий путь по лесу, почти наугад, почти по наитию, раздражал гораздо больше, чем утомлял. Все трое, оказавшись волею тюремщиков в тайге, давным-давно каждый по-своему, но выдержали экзамен на выживание, проверку на устойчивость к болезням и тест на выносливость. Все трое, опять же – каждый по-своему, безусловно, и порознь сдюжили бы долгий путь до вожделенной железной дороги. Однако Шаман оказался самым опытным лесным ходоком. В самом начале знакомства с Шаманом бандит Жора открыто признал его лидерство, по-ученому говоря – де-юре. А урка Псих, всячески декларируя собственную независимость, подчинялся Шаману де-факто.
Они молча шли гуськом через лес. Как всегда, в хорошем темпе. Как обычно, Шаман впереди, за ним Псих, Жора замыкающим. Спустя час еловый бурелом заметно поредел. Спустя полтора, ноздри Шамана уловили какой-то новый оттенок в привычной гамме лесных запахов. Шаман поднял руку с дротиком, подал знак идущим сзади остановиться, остановился и сам. Прислушался к лесу. Как это делают звери, повел головой из стороны в сторону, нюхая воздух, и, круто повернувшись налево, дал отмашку – пошли, мол, быстрее.
– Чо за шухер? – шепотом спросил Псих, тычась бородатым подбородком в плечо Шаману.
– Река, – коротко ответил Шаман.
– Чего? – громко переспросил Жора.
– Тшш-ш! – шикнул на Жору Псих. – Не ори. Река впереди.
– Какая, блин, река?
– Тш-ш! Тише ты, бычара. Карту вспомни, река тама нарисованная. Вверх по течению, вспомнил, это самое, хилять надо. Она в сторону загнется, а нам все вверх и вверх по карте...
– Блин, братки! Неужто дошли?! А ты, психопат, все каркал, типа, не так идем...
– Да не ори ты, фраер...
– А чо? Чо шептаться-то? Псих, ты чо все шепчешь-то? Белок спугнуть боишься? Эй! Шаман! Серьезно, что ль, до реки дошли?
– Да, – бросил Шаман, не оборачиваясь.
– Ура, братва! Ща, блин, помоемся. Я купание ужас как уважаю.
– Захлопни пасть, фраер! Это самое, не гундось, просил ведь...
– А ты объясни, Псих. Чисто по-человечески. Почему я должен тебя слушаться и...
Но стремительно разгоравшемуся очередному конфликту не суждено было достигнуть всегдашнего скандального уровня. Произнеся союз «и», Жора застыл лицом, поскольку ельник внезапно закончился и вся троица неожиданно оказалась на лесной опушке. А за опушкой лужок, а за лужком река.
– ...и... ии-и-эх, блин! Речка!.. Ши-ирокая, блин, будто Обводной канал в Питере.
Не такой уж и широкий Обводной канал. Но полноводный. Так и открывшаяся взору река радовала глаз мощным течением. И сразу чувствовалось, что это глубокая, полноценная, молодая река, а не широкий старичок-ручей или жалкая протока. Выйдя на опушку, Жора стряхнул с плеч рюкзак и, не останавливаясь, потопал к воде, на ходу снимая с себя одежду. Шаман, сделав несколько шагов по мягкой, выцветшей на солнце луговой травке, остановился. Прищурившись, исследовал взглядом противоположный обрывистый берег, поросший густым ельником. Псих остался на опушке. Неуютно Психу на открытой местности, за множество дней блужданий по лесу он и сам не заметил, как привык постоянно находиться среди деревьев, будто в толпе людей. Отсюда и его желание говорить шепотом, и излишняя осторожность. О нет! Никакие патологические, безотчетные страхи не мучили Психа. Он, калач тертый, все, чего можно и чего нельзя, отбоялся. Но, по уму, сначала надо осмотреться на незнакомом месте. Вона, это самое, Шаман тоже не торопится к речке.
Ну а Жора уже разделся и уже зашел по колено в студеную, прозрачную воду.
– Эге-гей! Земляки! Водичка, блин, сто пудов!
Счастливо улыбаясь, как малый ребенок, Жора с гиканьем и улюлюканьем плюхнулся в речку. Заржал оглушительно громко, нырнул, вынырнул и неумело, саженками поплыл вдоль берега.
Шаман воткнул дротик в землю острием вверх, поставил рядом торбу и, прижав ладонь ко лбу, пристроив ее козырьком над глазами, продолжил изучать другой речной берег.
Псих присел на сухие иголки под разлапистой елкой, на кочку, не снимая рюкзака, вытянул ноги. Сидел, как в кресле, отдыхал.
Довольно отфыркиваясь, Жорик вылез из воды. Еще раз крикнув: «Эге-гей!», помахал рукой землякам, дескать – айда ко мне, сюда, на бережок. Земляки на призывные жесты и крики не прореагировали. Ругнувшись, Жора, как был голый и мокрый, побрел обратно к опушке.
– Вы чего стремаетесь, блин? – обиженно спросил он, подходя к землякам. – Шаман, водичка, блин, ключевая, прикинь. Песочек на дне – ваще атас! Пошлите, помоемся, а то воняет от нас, грязью заросли. Песочком, блин, разотремся, как мылом. Шаман, я чего вспомнил. Дед один мне рассказывал, когда я еще в охранной фирме служил после армии. Дед при Сталине, после войны с немцами, конвоировал на баржах бендеровцев вперемешку с ворьем. Через Сибирь, прикинь. По рекам. Травил, бывало, соскочит какой арестант с баржи и шасть к берегу, а конвойным в беглого стрелять в лом, чего зря патроны тратить. Знали – обратно поплывут, беглый на бережке будет стоять, руками махать и, типа, взад, на баржу под конвой, обратно проситься. В тайге реки по типу дорог, по типу шоссе через лес. Может, свяжем плот и вниз по течению, а? Речка краем карты обрезанная, может, там, внизу, города какие есть, а?
– Плот, говоришь... – Шаман оторвал руку от лба, задумчиво почесал затылок. – Мысль, конечно, интересная, но, когда до железки дней десять пути осталось, к чему рисковать? Риск вообще всегда по возможности надо сводить к минимуму, согласен?
– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – выдал подходящую случаю шаблонную фразу Жора.
– Ради шампанского рискуют только идиоты, – ухмыльнулся уголком рта Шаман. – Ну-ка, Жорик, собирай в темпе одежки и пошли отсюда. Торчим, как три тополя на Плющихе, а между тем не нравится мне тот берег. У одной елки ветка обломана, как будто человеком, на земле чего-то блестит, то ли слюда, то ли стекла осколок.
Жора повернул голову, внимательно посмотрел на противоположный лесистый берег, пожал плечами.
– Ни хрена, блин, не вижу.
– Если ты ничего не видишь, Жора, это совсем не значит, что там ничего нет и... и никого...
– Блин! Не въезжаю я, Шаман! Ну, если рядом, типа, люди? Это ж клевяк! Полный кайф, блин! Мы ж идем-то куда? К людям? Нет?
– Оно конечно, Жора. Идем к людям, но люди бывают разные, и лучше, чтобы мы их сначала заметили, а не наоборот. Въезжаешь?
– Шаман дело толкует! – вступил в разговор Псих, завозился, поднялся с земли, поправил рюкзак за плечами. – Это самое, линяем отсюда. Мне тоже это место не нравится.
– Братки! Вы чо? Охренели? – Жора глупо заулыбался, переводя взгляд то с Шамана на Психа, то обратно. – Прикалываете , а?
Жора развернулся спиной к товарищам-зэкам, лицом к реке, оттопырив локти, поднес руки к лицу, собрал ладошки рупором и что было силы заголосил:
– Аа-а-уу-у!!! Лю-ю-юди-и!!. Есть кто-о жи-и-иво-ой!.. Вы-ы-ыходи-и-ии!..
– Сука! – Псих брызнул слюной, скрипнул гнилыми зубами, широко шагнул к голой Жориной спине и влепил по прыщавой заднице смачный пендель мыском кирзового сапога.
От неожиданного пинка Жора потерял равновесие, качнулся, припал на одно колено, глянул назад, через плечо, на Психа и зарычал зверем:
– Пор-р-р-рву, чурку!
– Ша!.. – попытался вмешаться Шаман, но встать между Психом и Жориком, как это получилось сегодня утром, не успел.
Жора ловко для тяжеловеса, к тому же из очень неудобного положения, прыгнул. Словно взбесившийся буйвол на ощетинившегося шакала, налетел Жорик на Психа. Многокилограммовая обнаженная масса опрокинула блатного, бугрясь мускулами, подмяла под себя и покатила по траве. Два тела слились в единый клубок и засопели натужно. Жора пытался задушить Психа в железных объятиях, Псих силился залезть корявым пальцем противнику в глазницу или, по крайней мере, в ноздрю.
– Ох ты, боже мой... – с откровенным презрением Шаман взирал сверху вниз на сцепившихся бандита и уголовника. – Ну, ей-богу, как дети. Уж дрались бы так дрались, а то, честное слово, как школьники на переменке.
Не расстегивая ремня, Шаман распустил тесемки на поясе кожаных штанов, и через пару секунд зажурчала пахучая бледно-желтая струя, дождиком орошая слившиеся воедино тела.
Как бы ни были увлечены друг другом Жора и Псих, однако оба на диво быстро сообразили, что и почему мочит их разгоряченные лица. Точнее, не «что и почему», а кто и чем. Телесный клубок моментально распался на две смертельно оскорбленные половинки.
– Шаман, блин! Да за такое... да за это... тебе, блин, не жить!.. – задохнувшись от ярости, Жора медленно поднялся с травы, брезгливо утирая лицо.
– Петух драный! – забился в истерике Псих, отплевываясь. – Шаман, падлой буду, опущу на хер!
Жора снова прыгнул. Снова попытался задействовать нехилую массу, опрокинуть противника. На сей раз Шамана. Не тут-то было! Мелкий приставной шажок, и Шаман сместился чуть в сторону, пропуская мимо себя Жору, на манер тореадора, уклоняющегося от атаки разъяренного быка. Вот только на корриде бык таранит рогами безобидную красную тряпку, а Жора со всей дури напоролся носом на оттопыренное предплечье Шамана, будто на шлагбаум. Пока Жорин нос плющило о напряженное предплечье оппонента, остальные телеса по инерции пронеслись под живым шлагбаумом, пятки проскользнули по траве, голую задницу подбросило кверху, и Жорик упал, бухнулся на спину самопроизвольно расслабившимся телом. Нокдаун. Можно, конечно, для порядка сосчитать до десяти, но, один черт, раньше чем через минуту Жора не встанет даже на четвереньки.
Меж тем Жора еще падал, пачкая кровавыми соплями предплечье Шамана, а Псих уже был на ногах, уже выхватывал из-за пояса острую иглу-заточку. Шаман удивительно быстро и легко взмахнул ногой, угодив мыском сапога точнехонько в промежность блатному. Псих забыл обо всем на свете, разжал татуированные пальцы, тискающие рукоять заточки, схватился обеими руками за ушибленную промежность, согнувшись в три погибели, пал на колени у ног Шамана и тихо, по-собачьи заскулил, уткнувшись лбом в примятую траву.
– Уф-ф... – тяжело вздохнул Шаман. – Фу-у... Утомили вы меня, ребятки. Надоели ваши вечные глупости хуже горькой редьки. Все! Лимит долготерпенья исчерпан. Извините, братцы, за компанию, ухожу я. Баста! Поминайте меня лихом, разрабатывайте коварные планы кровавой мести, флаг вам в руки. Уж лучше вы объединитесь в общей ко мне ненависти, чем и дальше будете промеж себя собачиться. Для вас же полезней.
Шаман затянул потуже тесьму на поясе кожаных штанов, выдернул колом торчащий из земли дротик, нагнулся к заплечной торбе... ВЖИК – подле философски спокойного лица Шамана просвистело нечто. Инстинкты среагировали на опасность раньше, чем ее осознал мозг. Согнутое в пояснице тело Шамана сгорбилось еще больше и резко перекатилось через голову. Вовремя! Секунда промедления, и две следующие стрелы непременно вонзились бы под ребра. А так они угодили в плетеную торбу. Пробили бересту, глубоко войдя в нутро торбы, лишь стабилизаторы топорщатся снаружи. Да! То были стрелы. Короткие и толстые, с искусственным, стабилизирующим полет пластмассовым оперением. Фабричного производства стрелы, которые принято называть «болтами». Боеприпасы для стрельбы из арбалета.
Двое арбалетчиков стояли на противоположной стороне реки и стреляли навскидку. Двое лежали на краю обрыва и тщательно целились, прежде чем выстрелить. Перекувырнувшись через голову, Шаман зафиксировал всю группу, едва взглянув на обрывистый берег над темной водой. Одетые в камуфляжные комбинезоны арбалетчики практически сливались с зеленым еловым фоном. И арбалеты, и болты имели маскирующую окраску. Но Шаман не зря долго и пристально изучал прибрежный ландшафт, и одного беглого взгляда ему хватило, чтобы заметить инородные фигуры.
Зашевелился распластанный на траве Жора. ВЖИК, ВЖИК – два болта один за другим воткнулись в голое тело под левым соском, почти впритирку друг к другу. Жору выгнуло дугой, из мощной груди вырвался предсмертный хрип.
ВЖИК – болт застрял в заплечном мешке коленопреклоненного Психа. ВЖИК – туда же попал еще один болт. Везет Психу, пока везет...
Перекатившись через голову, глянув в сторону, Шаман кинулся к лесу. Буквально – «кинулся». Оттолкнулся обеими ногами от земли, бросил тело навстречу еловым лапам, благо опушка в трех шагах. ВЖИК, ВЖИК, ВЖИК – запели рядом болты. Телодвижения Шамана отвлекли арбалетчиков от неподвижного Психа. Сообразили стрелки – секунда-другая, и самая подвижная из трех цель скроется среди густых еловых лап.
Ноги толкнули землю, а свободная от дротика рука метнулась к Психу, вцепилась в его продырявленный болтами вещмешок и потянула блатного за собой, под защиту зеленки.
Псих живым якорем тормознул рывок Шамана, и это спасло обоих. Четыре болта, пущенных на опережение, исчезли в зеленой хвое. Арбалетчики перезаряжали оружие с феноменальной скоростью, и все же следующий залп им пришлось произвести наугад. На сей раз стрелы не случайно, а намеренно били по трепещущим еловым веткам, за которыми скрылись обе невредимые цели.
Пригнувшись, спасая глаза от колючих иголок, Шаман продирался сквозь ельник, как мог быстро. Приходилось волоком тащить за собою Психа, и это, конечно, снижало темп передвижения, но незначительно. Река задержит преследователей, ежели, конечно, арбалетчики надумают преследовать ускользнувшие мишени. Однако лучше исходить из того, что надумают. Всегда лучше брать за исходный самый поганый и гадостный вариант. Активно зашевелился Псих, помогая себя тащить, отталкиваясь ногами, перебирая руками по земле. Знать, болевой шок после удара в пах начал помаленьку проходить. Это хорошо.
Шаман остановился, разжал онемевшие пальцы, отпустил брезент вещмешка, склонился над Психом, заглянул ему в лицо. – Бежать сможешь?
– Шаман, чего это было?
– Нас обстреляли. Из арбалетов. Жора убит.
– Из чего стреляли?..
– Позже объясню. Вставай, побежали...
Шаман помог Психу подняться, подтолкнул его вперед, погнал перед собой.
– Беги, Псих. Беги! Убьют!
И Псих побежал на все еще непослушных ногах, до сих пор постанывая от остаточной боли в паховой области, горбясь под тяжестью рюкзака.
«Разумно было бы бежать в ту же сторону, откуда мы пришли, – подумал Шаман, когда они отмахали метров пятьдесят по ельнику и елки сменились соснами, высокими, корабельными, редкостоящими. – Но раньше надо было думать! А теперь вперед и только вперед. И темп! Темп держать!»
Шаман обогнал Психа. Махнул рукой, мол, следуй за мной, не отставай, и побежал быстрее. Псих бежал уже нормально. Если и ныло у Психа в паху, то терпимо, не мешая часто перебирать ногами. А лес впереди все редел. Плохо, чертовски плохо! Просто отвратительно! В таком редколесье беглецов заметят издалека. И в то же время, если арбалетчикам достаточно хорошо знакома прилегающая к реке местность и если они изрядно задержались на переправе, то вряд ли станут искать беглецов в корабельной сосновой роще, скорее решат, что те повернули как раз в другую сторону, стремясь затеряться в буреломе, спрятаться в чащобе. Короче – нет худа без добра. Плюс – подарок судьбы – Шаман не заметил рядом с арбалетчиками собак. Разумеется, можно идти по следу и без собак, однако в этом случае погоня здорово отстанет...
Земля под ногами горбилась пологими холмами. Среди и без того редко растущих сосен все чаще и чаще попадались обширные поляны-пролысины. Шаман на ходу прикидывал в уме плюсы и минусы побега, возможные варианты неудачи и шансы на успех, но опасность явилась нежданно-негаданно и, как это обычно бывает, оттуда, откуда ее совсем не ждешь.
Пятнадцать минут сумасшедшего бега.
Полчаса.
Час.
Пот заливает глаза, стертые в кровь ноги кажутся по два пуда каждая, сердце колотится в висках, воздух обжигает легкие. Когда застрекотало над головой, и Шаман, и Псих, каждый по отдельности, решил, что у него слуховая галлюцинация. Вызванный чрезмерной усталостью, нервным и физическим перенапряжением глюк. Шаман на бегу задрал голову, уверенный, что увидит лишь чистое небо в белых пятнышках туч, и споткнулся, заметив высоко в синеве вертолет. Упал, растянулся на земле во весь рост, царапая щеку о прошлогодние еловые иглы. Бегущий сзади Псих перешел на шаг и, кое-как доковыляв до Шамана, грузно свалился рядом. Псих хотел что-то сказать, но не смог, дышал, как выброшенная волною рыба, по-рыбьи пучил глаза, тыкал пальцем в небо.
– Ви-жу... – заикаясь, прошептал Шаман. – За-аметили на-ас с... с вертуш...ки...
Вертолет плавно, по дуге снижался. Вот он завис над беглецами, над кронами ближайших сосен, вот дернулся, как бы подпрыгнув в воздухе, как бы опасаясь нечаянно уколоться о верхушку дерева, вот медленно начал кружить, то приближаясь, то удаляясь.
Дыхание Шамана слегка успокоилось, и он перестал заикаться.
– Змей-Горыныч ищет площадку для посадки. Встаем, Псих! С вертолета спрыгнет десант. Разбегаемся в разные стороны. Вдруг кому-то из нас опять повезет? Используем последний шанс! Вдруг десантники погонятся сразу за двумя зайцами и ни одного не поймают...
– Не-а... Ты беги... Я спекся... кранты... – Псих подполз к сосне, привалился боком к стволу, заметно трясущимися от изнеможения, от крайней степени общей усталости руками стянул с плеч лямки рюкзака. – Беги, Шаман... Я... это самое, здесь... затаюсь...
– Опомнись, Псих! – опершись о дротик, Шаман встал. – Негде здесь прятаться!
Псих его не слушал, дрожащами пальцами, синими от наколок, развязывал ремешки, стиснувшие горловину вещмешка. «Не терпится, видать, Психу отыскать в рюкзачном нутре флягу с дождевой водой и высосать ее одним махом. Сломался, придурок...» – подумал Шаман и выругался в сердцах:
– Мать твою, Псих! Спятил?.. Ну и черт с тобой! Прощай, придурок... – Продолжая опираться на дротик, пошатываясь, будто пьяный, Шаман поковылял прочь, не оглядываясь, ему тоже зверски хотелось пить, но пить ему было нечего, торба с фляжкой осталась рядом с трупом Жоры, а отнимать флягу у Психа некогда.
«Бегом!» – строго приказал Шаман ногам. Ноги его не послушались. Возможно, и прав Псих, очень может быть, вовсе он не придурок, а совсем наоборот. Один черт, десантники с вертушки, свеженькие, злые мальчики догонят арестантов. Вертушка высадит десант и, вновь взмыв в небо, повиснет маячком над убегающими. Сначала над одним, потом над вторым. Это в случае, если бы бежали оба. А так сперва десантники разделаются с Психом... Или нет! Конечно же – нет! Они сперва уничтожат движущуюся мишень, Шамана, и у Психа появится время, чтобы перевести дух, отдохнуть. Глядишь, Шаман перед смертью подранит какого десантника, опять же Псих в выигрыше... В любом варианте, ежели измотан сверх меры, не лучше ли отдохнуть, собраться с силами перед финальной схваткой за жизнь? Ведь десантники и не подумают брать пленных, ежу ясно. В нокаутированного Жору они стреляли на поражение. Так не разумней ли попытаться воспользоваться смехотворно малым, но шансом, собраться с силами и вступить в рукопашную схватку?.. Тем паче отчего-то, фиг его знает отчего, убийцы в камуфляже вооружены не автоматами Калашникова и даже не охотничьими двустволками, а арбалетами. Пусть и серьезным, однако не огнестрельным оружием. Конечно, арбалет не менее опасен, чем, скажем, винтовка... И все же... Все же болт, пусть теоретически, но можно засечь в полете, болт можно сбить, отбить древком дротика, от болта можно увернуться, особенно когда он на излете, а от пули не увернешься, как ни крутись, и дротиком пулю не собьешь...
«Отставить попытки перейти на бег, – разрешил ногам Шаман. – Идем шагом. Во-он на тот холмик и вниз. Уходим из зоны прямой видимости Психа и ложимся отдыхать. Уравняем наши с Психом шансы. Если сначала нападут на него, получу лишнюю минуту покоя, минуту жизни. Если на меня, что ж... как говаривали берсеркеры когда-то: «Вступая в бой, искренне откажись от желания остаться в живых...», воспользуюсь рецептом древних викингов».
Шаман спустился под холмик, вполуха слушая далекое, оттого и приятное стрекотание вертолета. Лег под деревом, выбрав сосну потолще и повыше. Улегся на спину, удобно, комфортно. Положил около себя дротик, вытянул руки вдоль тела, раскрытыми ладонями вверх. Прогнал посторонние мысли, сосредоточился на простейшей формуле релаксации:
«Я спокоен. Я совершенно спокоен. Я кусок ваты в теплой ванне. Я льдинка, тающая на солнце. Моя жизненная энергия, мое ци, стекается в точку дан-тянь, концентрируется, готовая по приказу хлынуть в конечности. Я готов в любую секунду перейти от полного расслабления к абсолютному сосредоточению, от покоя к действию, от стремления к жизни к устремлению во смерть. Я готов».
Совсем было затихший стрекочущий звук вертолетных лопастей снова медленно приближался. Ну, вот, давно не виделись! Винтокрылая машина проплыла над Шаманом, будто лодка над утопленником. Зависла поодаль – с вертолета заметили Психа. Итак, кто первый? Кого выберет вертолетчик жертвой номер один? Клюнув носом, вертолет развернулся на сто восемьдесят градусов, медленно-медленно подплыл к сосне, под которой лежал Шаман, остановился над ее кроной, повис буйком, указующим недавно нырнувшему в лес с вертолетного борта десанту первую цель, Шамана.
Пальцы мертвой хваткой сжались на древке с костяным наконечником. Шаман вскочил прыжком, прижался к сосновому стволу, ожидая появления арбалетчиков. Дай-то бог, арбалетчиков, упаси и помилуй, чтобы десантники не надумали перевооружиться чем-либо, стреляющим пулями. Ничего не слышно, рокот вертолетных двигателей гасит все шумы. Со стороны, откуда прилетел вертолет, очевидно, следует ожидать и нападения. Спасибо судьбе – в той стороне холмик, Шаман спрятался за деревом у подножия холма. «Спрятался» – сказано с некоторым преувеличением. Скорее – укрылся от первых выстрелов, от первых ищущих взглядов нападающих.
На гребне холма появилась фигура в камуфляже. Хвала богам – в руках у камуфляжного арбалет. Стрелок поднял ногу, обутую в тяжелый ботинок с высокой шнуровкой, собирается шагнуть вниз под горку – пора! Шаман прыгнул вперед и в сторону, теперь меж ним и камуфляжным нет ствола, теперь арбалетчик его увидел, теперь кто быстрее. Шаман метнул дротик, опередив арбалетчика на мизерную толику мгновения. Костяной наконечник впился в незащищенное горло врага, и все же, пока дротик летел, неся смерть на острие, арбалетчик успел выстрелить. Шаман не видел болта, Шамана выручил пустяк, досадное, точнее – счастливое недоразумение. Метнув дротик, Шаман потерял равновесие и невольно пошатнулся. Болт прошел в пяти сантиметрах от правого бока. Смертельно раненный стрелок в камуфляже кубарем покатился под горку. Шаман побежал навстречу. Сначала Шаман желал всего лишь вернуть свой дротик. Однако, когда слабеющие руки врага выронили арбалет и когда арбалет отдельно от хозяина заскользил вниз по склону, Шаман сделал глупость, впоследствии спасшую его жизнь. Шаман забыл о дротике и вцепился в трофейный арбалет.
Безусловно, с точки зрения здравой логики это была глупость. Как изготовить оружие к стрельбе, Шаман не знал. Времени для ознакомления с арбалетом у него совершенно не было. Не знал Шаман и где взять болты, и никакого колчана для них не заметил. Между тем он схватил арбалет и развернулся к вершине холма. Приклад уперся в плечо, левая ладонь поддерживала оружие снизу, указательный палец правой спустил курок.
ВЖИК – Шаман расслышал сквозь рокотание лопастей вертолета свист сорвавшегося с тетивы болта и почувствовал, как, метнув болт, тетива снова натянулась. Взошедший на холм следующий охотник на арестантов схватился за пробитую болтом ляжку. Палец снова жмет на курок. Болт застревает в глазнице второго камуфляжного врага, а тетива опять натягивается, и палец чувствует, как курок возвращается в исходное положение. При этом ощущается легкая вибрация приклада. Что ж это получается? Приклад полый, и в нем спрятан электромотор, натягивающий тетиву, и неправдоподобно мощный аккумулятор? А продолговатая коробка под цевьем не что иное, как магазин с боекомплектом болтов? Автоподача болтов, самовзвод... такой арбалет должен стоить дороже дюжины стандартного огнестрельного автоматического оружия... Но некогда размышлять и удивляться. Повинуясь шестому, или седьмому, или черт знает какому чувству, секунды назад Шаман подобрал арбалет, не зная о его устройстве и потенциале, не стал сопротивляться абсурдному внутреннему устремлению и остался в выигрыше, остался в живых, хотя и был готов к мраку небытия. Он и сейчас не страшится костлявой старухи с косой, взбегает вверх по склону холма навстречу смерти, своей или чужой, безразлично.
С третьим врагом Шаман столкнулся нос к носу, как только преодолел подъем. ВЖИК, ВЖИК – один за другим болты ударились врагу в грудь и отскочили. Бронежилет! Под камуфляжной униформой спрятан бронежилет! Враг в трех шагах, враг стреляет. Шаман бросает навстречу невидимому, вопреки ожиданиям, вражьему болту «свой» арбалет, отталкивает от себя оружие обеими руками. Получилось! Полый приклад расколот, в нем застрял болт, предназначавшийся Шаману! До врага всего шаг, рука сорвала с пояса штык-нож, ноги растянулись в глубоком фехтовальном выпаде. Прямое лезвие глубоко вошло в низ живота арбалетчика, практически в пах. Расчет верен – бронежилетом паховая область не прикрыта. Третий переломился в поясе, пошатнулся, но Шаман не позволил ему упасть. За спиною третьего находился четвертый враг. Последний.
Последний?! Неужели?.. А почему нет?! И на речке их было четверо, и вертолет не резиновый. Они видели, как вооружены Шаман с Психом. По их меркам – никак. Четверо молодых, прекрасно экипированных парней против двоих загнанных вусмерть беглецов. Двое на одного – более чем достаточно, ежели не знать, что один из беглецов владеет навыками рукопашного боя. Впрочем, навыки Шамана они лицезрели с речного берега, изготавливаясь к стрельбе. Однако плевать им на навыки – у них арбалеты, и в рукопашной, скорее всего, они не промах, но они не подозревали, что встретятся с ураганом холодного безумия берсеркера, вот в чем их главный просчет!
Подхватив на лету третьего врага, Шаман толкнул это, ставшее податливым, агонизирующее тело навстречу четвертому арбалетчику.
ВЖИК – болт, пущенный четвертым, ударился в спину третьего. ВЖИК – следующий болт ушел в небо. Третий, словно шар в кегельбане, накатился под коленки четвертому. Прыжок Шамана, мах ногой – носок кирзового сапога выбил оружие из рук молодцеватого бойца-арбалетчика номер четыре.
Молодец, четвертый! Не растерялся, выполнил кувырок назад, ускользнул от Шамана. Едва коснувшись подошвами массивных ботинок рыхлой земли, откуда-то из-за спины выхватил прямой и узкий меч с темным, тусклым лезвием.
Шаман скосил глаза. Да – и у третьего, лежащего сейчас в позе эмбриона, за спиной приторочены ножны. Незаметные, вписывающиеся в общую камуфляжную расцветку, ножны длиною этак сантиметров семьдесят, прилипли к спине наискосок. Защитного цвета рукоятка, издали похожая на складку комбинезона, едва выступает над левым плечом.
Дважды молодец четвертый! Кувыркаться с мечом за плечами это, знаете ли, особая акробатика, этому необходимо долго учиться. Знать, натаскивали парней в камуфляже на реальную работу с колюще-режущим холодным оружием. Немудрено догадаться – и фехтовать четвертый, без сомнения, обучен.
– Ну, давай, поглядим, каков ты в деле... – высказался более для себя, чем для противника, Шаман, вытаскивая из ножен поверженного третьего его вороненый меч.
Ай, какая ладная мечуга! Рукоятка предусматривает хват обеими руками, гарда идеально защищает кисть, вес, баланс, все как доктор прописал!
Вороненый клинок прочертил в воздухе ломаную линию. Четвертый отступил.
– Что, пацан? Не ожидал от меня такой прыти?! Хай-ия-ха! – Шаман захохотал, крутанул мечом над головой и встал в «позицию бабочки», по-японски – «кочо-но камаэ». Другое название «позиции бабочки» – «положение с мечом у виска». Широко расставив согнутые в коленях ноги, повернувшись к противнику боком, Шаман поднял обе руки так, что рукоять оказалась возле левого виска, а лезвие клинка, расположившись параллельно земле, застыло, направленное острием на противника.
Парнишка, которого Шаман про себя называл «четвертый», отступил еще на шаг. И еще на шаг. И еще... Молодое, безусое лицо паренька в камуфляжном комбинезоне покраснело, зрачки дернулись, парень взглянул вверх, на вертолет, как бы прося защиты, и вновь сосредоточил взгляд на Шамане. Приятный Шаману взгляд, с искоркой зарождающейся в душе врага паники. Губы парня зашевелились. Он о чем-то спрашивал Шамана, гул вертолета не позволил расслышать о чем.
– Говори громче!
– Ты – Кахуна?! – выкрикнул вопрос парень.
Кто такой или чего такое, а может, и кто такая «Кахуна», Шаман, разумеется, понятия не имел. Между тем отпираться не стал. Многозначительно кивнул головой.
– Да, правильно. Я Кахуна.
– Но ты белый?!!
Что значит «белый»? Цвет одежды? Нет, мимо. Цвет кожи?..
– Я напудрил лицо. – Шаман улыбнулся. – И руки. Бросай оружие или дерись, пацан. Три секунды на размышление. Раз...
Мозг истинного бойца подчиняется в бою инстинктам. Чутье, а не разум подсказывало Шаману, что начинать отсчет рано, что не мешало бы подольше поговорить с парнем и постараться понять хотя бы, кто такой (такая, такое) «Кахуна». Однако разум сигнализировал – более пяти-семи секунд тело не сдюжит удерживать «позицию бабочки». Скоро дрогнут ноги и голос, враг это заметит, и его страх переродится в жгучее желание отомстить за павших товарищей, а панические искорки в глазах вспыхнут кострами отчаянной решимости.
Из предложенных Шаманом-Кахуной вариантов, драться или сдаться, парнишка не выбрал ни того, ни другого. Предпочел убежать. Пустился наутек на счете «два».
Глядя в камуфляжную спину с пустыми ножнами, Шаман наконец-то позволил рукам опустить стремительно тяжелеющий меч. Разрешил коленкам согнуться, рухнул на землю, порывисто вздохнул, закатил глаза, посмотрел в небо.
Тональность работы вертолетных двигателей изменилась. Зависшая над головой вертушка маневрировала. Неужели? Неужто паренек в камуфляже отнюдь не убегает, а отбегает? Уходит в темпе подальше из зоны обстрела вертолета?.. Нет! Ерунда. К чему было высаживать десант, кабы имелась возможность сразу же, по обнаружении Шамана с Психом, долбануть по ним с воздуха?
Безразличие к смерти незаметно сменилось жаждой жизни. Инстинкты отхлынули в подкорку, головной мозг заработал в обычном режиме и выдал несколько довольно логичных вариантов, отвечающих на вопрос, почему раньше вертолетчики не стреляли по живым мишеням. Причем стрелять вертолетчики должны, без всякого сомнения, из огнестрельного оружия. А почему же тогда парнишки-десантники вооружены арбалетами и мечами? И на этот каверзный вопрос взбудораженный мозг попытался найти логичный ответ и нашел бы, но Шаман усилием воли прогнал упаднические мысли. Не хватало еще самому удариться в панику! Запаниковавший камуфляжный меченосец помчался ясно куда, к точке десантирования. Туда же вернется и вертолет подобрать десантника или высадить вторую порцию арбалетчиков... Или автоматчиков... Шаману бежать некуда. Запаникуй Шаман, и хлынувший в кровь адреналин доведет организм до полного непотребства, а все без толку! Ежели оснащена вертушка пулеметами-ракетами, смерть неминуема.
Буря чувств и мыслей в душе Шамана, утратившего невозмутимость берсеркера, бушевала лишь краткий миг. Наплевав на вертолет, до сих пор маневрирующий над ним, Шаман лег на спину, закрыл глаза и сосредоточился на точке дань-тятянь. Пока суть да дело, надо бы собрать последние резервы сил и пренепременно вернуть прежнее состояние абсолютного пофигизма. Есть меч, недалече валяются работоспособные арбалеты (эх, кабы сбить болтом вертолет, вот было бы здорово), из первой схватки вышел, не потеряв ни капли крови, чего еще не хватает? Времени для восстановления? Неправда! И время есть. Пусть мало, но есть. Высадит вертушка резервную группу, придется биться, никуда не денешься. Бабахнет с неба огнестрельный залп, тоже никуда не денешься, не убежишь, не спрячешься, придется умереть. На Востоке уверены, что душа без лишних мытарств попадает сразу в высшие слои астрала, ежели отходит от тела в момент сна, во время оргазма или медитации. «Ну, что ж, хотя бы помру, назло вертолетчикам, медитируя. Ежели у них есть и желание и возможность открыть огонь, пусть стреляют», – подумал Шаман, улыбнулся, как ему самому казалось, умиротворенно, и все равно вздрогнул, когда прозвучал хлопок первого выстрела...
Глава 3
Курьеры счастья
Шагать по шпалам – особое искусство. Наступаешь на каждую шпалу – и приходится семенить, мелко перебирая ногами, топаешь через одну – и вынужден растягивать шаг, включать в движение непривычные для обычной ходьбы группы мышц. И все равно, так или сяк, семеня или вытягивая носок, а по шпалам вышагивать быстрее, чем рядом с железнодорожной насыпью. Рано или поздно удается поймать правильный ритм и топ-топ-топаешь, как заведенный, переставая смотреть под ноги и экспериментировать с ходьбой по рельсу.
Псих, переваливаясь по-утиному, шагал, наступая на каждую шпалу. Шаман подпрыгивающим, пружинистым шагом топал через одну. И, что интересно, шли они в одинаковом темпе, можно было бы сказать «плечом к плечу», кабы их не разделял промежуток между рельсами.
Шли с востока на запад. От рассвета и до заката. Как будто первую половину дня пытались убежать от солнца, а вторую – догнать пылающую звезду. На ночь спускались с железнодорожной насыпи, разводили костер, вытряхивали из рюкзака Психа остатки съестных припасов и молча жевали. Рюкзак, еще недавно тяжелый и толстый, тощал с каждым днем. Как только железнодорожное полотно выплеснулось из лесу и потащилось в бесконечную даль по равнине, не удалось подстрелить ни одного зверя, ни одной птички, даром что у каждого на плече болталось по арбалету. Не сговариваясь, каждый день они шли все быстрее и быстрее, лелея надежду увидеть, наконец, хотя бы деревце на горизонте и стараясь не думать о том, что будет, ежели еще неделю горизонт останется издевательски чист. А самое главное, изо всех сил старались не оглядываться, не пялиться в небо, боясь заметить в бледной синеве точку вертолета, от которого нигде не спрятаться.
В принципе оставалась надежда, что, заметив две фигуры в камуфляжной униформе, вертолеты не начнут сразу стрелять. Переодеваясь в снятые с трупов комбинезоны, Шаман и Псих сочинили более или менее подходящую легенду, на случай встречи с настоящими камуфляжниками. Изрядно поранившись, арестанты-беглецы сбрили бороды, а Шаман обкромсал еще и волосы и впервые позавидовал лысине Психа. Бриться, да еще и подстригаться при помощи меча, – занятие малоприятное и, скорее всего, бесполезное. И Шаман, и Псих прекрасно понимали: охмурить вертолетчиков вряд ли удастся. Даже если вертолет приземлится и появится возможность заговорить, вранье арестантов раскусят мгновенно. Посему придется «лепить горбатого» в первую секунду-две контакта – и сразу в бой, вероятнее всего – в последний. Однако никаких «контактов», пожалуй, не будет. Можно сбрить бороды, обрезать волосы, скрыть лысину, можно переодеться, но их наверняка опознают и уничтожат первым же ракетным залпом...
– Слышь, Шаман, это самое, солдафоны с билетами...
– С арбалетами, – поправил Шаман.
– Какая, на хер, разница! Стрелами...
– Болтами...
– А хоть гвоздями! Не пулями солдафоны шмаляли, верно? А с вертолета, едреныть, долбанули ракетой. Почему?
– Сто двадцать шесть.
– Чего?
– Я веду счет от нечего делать. Почему арбалеты уживаются с ракетными установками, ты спросил в сто двадцать шестой раз. И я тебе в сто двадцать седьмой раз отвечаю – не знаю.
– А почему я в него шмаляю из ствола, а он бежит, и хоть бы хны?
– Сто девятнадцать. Отвечаю сто двадцатый раз – ты промазал. Или рано открыл огонь, или руки у тебя тряслись, потому и промазал. К тому же пистолет не пристрелян, верно?
– Чего значит «не пристрелян»? Стрелять в него, в пистолет, надо, что ли? Ты, это самое, умом тронулся, а?
– Ты когда пистолет нашел?
– Я-то? Как нас в тайге кинули, мы, это самое, казармы пустые после военных шмонать начали, и, это самое, я волыну нашел, притырил и...
– И четыре года прятал пушку, – подхватил Шаман, – холил да лелеял пистолет системы Макарова с полным магазином. Последнюю надежду на крайний случай. А когда, как ты говоришь, «этот самый» крайний случай подвернулся, бездарнейшим образом распорядился своей последней надеждой...
– Угу. – Псих обиженно засопел. – Что ж, тебе надо было волыну подарить? Тебе?
– Не кипятись, гусь лапчатый...
– За гуся, падла, ответишь!
– Все! Все! Извини! Беру свои слова обратно. Забыл я, что для вас, блатных да приблатненных, и гусь, и петух – все едино – птица позорная...
– Слышь, Шаман, это самое, то, чо ты нас с Жориком тогда замо... обмочил, я, считай, забыл и простил, но ты базары-то фильтруй, ага?
– Угомонись, Псих. Сто, двести раз объяснял: вы с Жорой сцепились, а я засек арбалетчиков. Как вас разнять, покуда болты не полетели? Ну, я и учинил, чего первое в голову пришло. Разыграл спектакль для вооруженных зрителей с другого берега речки, выиграл время.
Шаман нагло врал, однако, похоже, Псих и правда искренне уверовал в необходимость и пользу тогдашней уринотерапии. И все же предупредил в который раз:
– Слышь, как до людей дочапаем, про тот случай молчи.
– Век воли не видать, – со всей серьезностью пообещал Шаман, давая «это самое» обещание раз в тридцатый, а то и в пятидесятый.
– Заметано. Это самое, тогда-то, как по лесу бежали, я ж не знал, что ты специально... ну, это... замочил нас с Жоркой. Ага, ты меня спас, я оценил тогда, но всего-то тогда, с пылу с жару, сразу-то до конца не просек. Как бы я тебе тама, в лесу, пистолет отдал? Сечешь?
– Секу, кореш. Спасибо и за то, что в спину не выстрелил.
– Шаман, скажи, а не спас бы ты меня у речки, тебе б позжее кранты настали. Скажи?
– Да, кореш. И за то, что нору ты приметил, особое мерси. Я тебя уберег, себе помог, ты себя спасал и мне подсобил, амба! Хорош обоюдные заслуги подсчитывать. Давай забудем, чего было, впереди еще черт-те чего нас поджидает...
– Угу, как же! Такое хрена забудешь, падлой буду!
Да уж! Впереди полная неизвестность, а все равно воспоминания о неправдоподобном спасении не идут из головы. И Шаман, и Псих замолчали. Шли по шпалам и вспоминали. Возможно, вспоминали как раз для того, чтобы не думать о будущем. Жутковато заново переживать, пусть и в памяти, чудо спасения, зная, что чудеса имеют препоганейшее свойство случаться лишь однажды и что лимит чудес на душу населения крайне ограничен...
...Шаман вспоминал, как лежал, казалось, готовый ко всему, и как вздрогнул, услышав первый выстрел. Стрелял Псих. Из пистолета системы Макаров. Паренек, перепутавший Шамана с неведомой Кахуной, умудрился дать стрекача точнехонько в ту сторону, где затаился Псих. Не зря Психа обозвали Психом. Не выдержали нервишки у Психа. Выскочил из-за соснового ствола блатной-приблатненный и давай почем зря палить в парнишку-меченосца. А парень прет на него и хоть бы что. «Будто от пуль заговоренный», – рассказывал позже Псих. Невредимым пробежал рядом с Психом паренек. Махнул мечом, не останавливаясь, но Псих, как закончились патроны, сразу за сосну, и меч едва царапнул горе-снайпера по плечу, порвал одежду и заодно срезал изрядный кусок сосновой коры. Паренек, не тормозя, побежал дальше, вертолет за ним. Далеко от театра (а вернее, цирка) военных действий вертушка подобрала молодого бегуна в камуфляже, и начались чудеса.
Первый акт спектакля абсурда под названием «Чудесное спасение» явил собою отлет винтокрылой машины. Вертушка шустренько так взмыла высоко-высоко и, пролетев над Шаманом, исчезла с глаз. Крикнув пару раз: «Ау!», Шаман и Псих вновь объединились. Пока в небе чисто, сорвали камуфляжные комбинезоны с убитых. Помогая друг другу, напялили камуфляж, приладили ножны с мечами где положено, похватали арбалеты и ходу. Откуда только силы взялись опять бегать? Впрочем, строго говоря, и не бежали они вовсе. То есть самим-то им казалось, что бегут, а на самом деле едва ногами перебирали. Псих, помнится, все ругался, зря, мол, переодевались в защитного цвета шмотки, все одно – вернется вертолет, и пиши пропало, лес вона вокруг по-прежнему редкий, как... Псих поскользнулся и съехал на заднице в овражек. По дну овражка струился ручеек. Напились. До тяжести в желудке, до тошноты. Ручеек мелкий, течет по камушкам, бежать по щиколотку в воде не особо удобно, но всяко лучше, чем по холмам. И горло прополоскать можно в любую минуту, и брызнуть холодным в разгоряченное лицо. Сердечная дробь в висках чуть поутихла, и ухо уловило рокот моторов. Вертолет возвращался. А за ним следом летел другой вертолет, гораздо внушительнее по габаритам. Конец!
Не-а! Не конец, а начало акта второго чуда спасения! Картина первая! – Псих орет: «Нора!» Где нора? Какая нора? Ой! Да вот же она! И правда нора! Меж корней высоченной сосны, притулившейся на склоне, еле заметная щель, а за ней сырая пустота.
Картина вторая, взгляд из норы – на синем холсте неба, в обрамлении рамы из сосновых корней, вертолеты. Оба два. Маленький, уже знакомый, ведущий, и большой, ведомый. Мазнули вертолеты по синей холстине и закружили двумя хищными птицами где-то вне пределов рамки из кореньев. Маленький повел большого к посадочной полянке. Антракт, есть время вздохнуть, но нету возможности. Шаман с Психом едва поместились в норе-пещерке. В щель, в глубь корневища, лезли, выдохнув из легких весь воздух, царапая грудь, бедра, ломая ногти. Влезли, замерли, прижались друг к другу, как двойняшки в больной утробе. Лишнее движение, и неминуем выкидыш.
Третий акт чудес начинался увертюрой собачьего лая. Большой вертолет выплюнул из чрева на слух целую свору служебных собак. Увертюра не предвещала оптимистического финала, лишь журчание ручейка поодаль внушало слабую надежду, что собаки не сразу обнаружат мокрые следы, ведущие к норе. И вдруг, нежданно-негаданно, добрый дух воздуха ударил в бубен! Гром! Грянул гром далече! Еще удар. Ближе! Порыв ветра. Вихрь пожелтевших еловых иголок перед глазами!
Так случается в конце лета – ничто не предвещает грозы и... О чудо! Трам-тарарам в небесной канцелярии! Воют трубы ветров, трещат ветки, заливает небо серая мгла, и вот уже звенят бубенчики первых дождевых капель.
Лай собак стих. Собачью свору проводники-кинологи срочно повернули назад к вертолетам. Первые капли дождя пали на землю, вертолеты взметнулись к серым тучам, спеша улизнуть подальше от грозового фронта. И в злобном отчаянии большой вертолет напоследок изрыгнул огонь.
Вертолетчики дали наугад несколько бесполезных и бессмысленных ракетных залпов. В местах попадания вздыбилась, разметалась комками земля, качнулись и упали сосны, зашипело пожирающее древесину пламя.
Ливень потушил очаги пожарища, ливень хлестал землю бичами капель почти сутки. Почти двадцать четыре часа форы подарила природа Шаману с Психом, и они воспользовались подарком, ушли...
– Уа-й!.. – Псих споткнулся, наступив случайно между шпалами. Замахал руками, ища равновесия в пространстве. – Уу-у, в рот пароход!!!
Псих уселся задницей на рельс, порывисто скинул с плеч рюкзак, скорчил неподражаемо обиженную рожу и потянулся руками к правому сапогу.
– Ногу зашиб? – Шаман остановился. Посмотрел на Психа, не удержался, задрал голову, посмотрел в небо.
– Кажись, копыто, это самое, подвернул... Шаман, слышь, подмогни саблю с хребтины снять, мешает нагинаться.
– Сейчас... – Шаман подошел к стенающему на рельсе Психу, помог справиться с хитрой портупеей.
– Сабля, сука, по хребту елозит, мозоль натерла, – пожаловался Псих.
– Не сабля это, а меч. Сабля, она изогнута и рассчитана на работу из седла. Прямой меч – оружие пеших. В отличие, например, от шпаги, меч тяжел, им можно и оглушить, ударив плашмя по каске, или...
– Будя лекции читать, ученый! Дерни, слышь, ногу, болит, сука.
– Сапог сними.
– Ща... Уа-й!.. Ой-е... Гляди, снял. Зырь, как пухнет, собака!
Сапог упал на насыпь справа, грязная портянка легла слева. Смердящая потом, вся в наколках стопа Психа действительно припухала в подъеме.
Шаман обошел сидящего на рельсе блатного, опустился перед ним на корточки, легонько коснулся кончиками пальцев припухлости на стопе.
– Мамочка дорогая!.. – Шаман сокрушенно покачал головой. – Не иначе, перелом или трещина.
– Во, сука, подляна, а?! – Псих склонился к ноге, ткнул татуированным пальцем в опухоль, вскрикнул. – У!.. Слышь, Шаман. Чо теперь, а? Ты меня бросишь, в натуре, как шакал? А? Кореш? Кинешь одноногого земляка подыхать на рельсах?
– На совесть давишь? – Шаман улыбнулся. – Прошлой ночью твоя очередь была спать, я дежурил, а ты, землячок, заворочался во сне и заговорил. Интересные вещи ты, братишка, рассказывал. Сначала какую-то Люсю звал. Жалобно так клянчил – «Люся, иди сюда», а потом этой, явившейся в твой сон Люсе клятвенно обещал вернуться. Красиво говорил, рассказывал своей Люсе, дескать, идешь по шпалам, вокруг ни души, кроме Шамана-бутерброда. Я, конечно, не эксперт по блатному сленгу, но чего означает «бутерброд» – знаю. Слыхал, как, собираясь сдернуть с зоны, опытные зэки агитируют бежать вместе с ними какого-нибудь лоха, чтобы, когда совсем голодно станет, скушать лопушка. Человечинка, она, говорят, сладкая...
– Шаман! – Псих попытался вскочить, но сдуру загрузил травмированную ногу и повалился на колени. – Шаман! Падлой буду, бредил я во сне! Никакой Люси не знаю! Гадом буду!..
– Уймись, Псих! Успокойся! Я тебя не брошу...
– Обзовись!
– О, черт. Смешные вы, блатные. Ей-богу, смешные... Честное пионерское, не брошу. Доволен?
– Шаман... – Глаза Психа увлажнились, губы скривились. Вид зэка, готового вот-вот расплакаться, был трогателен и жалок. – Шаман, друган! Пидором буду! Мамой клянусь! Спасешь меня, не пожалеешь! Отслужу собакой! В «шестерки» к тебе пойду... – Ой, ну вот только слез не нужно, ладно?! В «шестерки» он ко мне пойдет, видали? Ха! Давай для начала докуда-нибудь дойдем, доковыляем, а после будем считаться. О'кей?
– Не бросишь меня?..
– Нет! Хотя и стоило бы. Хорош ныть. Сейчас больно будет. Пощупаю кость, ежели перелом – постараюсь вправить. Наложим тебе шину из... придумаем, чем зафиксировать стопу, забинтуем ее, и похромаешь дальше, опираясь на меч, как на палку. Понял?
– Падлой буду, я для тебя, друган, чего хочешь...