Чёрный трон Желязны Роджер

— Прекрати, — спокойно сказал Петерс.

— Амонтильядо, — настаивал Грин.

За день до прибытия в Толедо мы услышали стук, который доносился сверху. В это время Эмерсон спал, свернувшись калачиком в ногах у Петерса (это часто с ним случалось в последние дни благодаря помощи потусторонних сил). Мы решили, что это возничий дает нам сигнал. Петерс выглянул и спросил, в чем дело, но тот отрицательно покачал головой.

Стук раздался снова, Лиги повернулась ко мне и стала внимательно смотреть:

— Ведь вы не занимаетесь месмеризмом, не так ли? — спросила она.

— Я? Нет. И уже давно, ответил я.

— Я чувствую что-то странное, — сказала она тогда. Потом она стала выглядывать из окна, наблюдая за возничим. Повозка замедлила ход.

— Что это? — спросил я.

— Что-то необычное, — сказала она.

Мы сделали остановку под большим деревом. Она приказала, чтобы винный контейнер с Вальдемаром отвязали и опустили на землю. Потом она посоветовала возничему вместе с помощником отдохнуть где-нибудь за холмом. Петерс предпочел присоединиться к ним. В этот момент странное предчувствие овладело мной, так как я вновь услышал тот же стук. На этот раз звуки доносились из гроба.

— Откройте его, — дала она указание.

Я отомкнул последний замок и поднял крышку. Вальдемар напряженно смотрел на нас снизу вверх, оба зрачка были видны.

— Все хуже и хуже, — заметил он.

— В чем дело? — спросила Лиги.

— Я пришел к вам без вызова. Может быть жизненная сила вновь возвращается ко мне?

— Не могу сказать, — ответила она. — Вы знаете, что заставило вас сделать это?

Его правая рука зашевелилась и легла на мою руку, которой я опирался на край гроба. Неимоверное усилие воли потребовалось мне, чтобы не отдернуть руку.

— Перед тем, как войти в город, вам следует расстаться с вашими спутниками, — сказал он. — Если вы не сделаете этого, в Толедо их ждет смерть.

— А что нам делать, пока он в городе? — спросила она.

— Поверните и направляйтесь на восток, — ответил он. — На закате снова спросите меня.

— Не представляю, что буду делать в Толедо, — констатировал я.

— Я тоже, — сказала он, сжимая мне руку. — Что-нибудь выясниться. Вы можете поступить, как хотите. Ваша воля, пойти туда или не пойти.

— Я должен идти, — сказал я.

— Я знал, что вы поступите так, — ответил он, его тело осело, рука соскользнула с моей и упала на прежнее место, точно ему на грудь.

Лиги сделала мне знак закрыть гроб, что я и выполнил. Она взяла меня за руку, и мы прошлись вдоль молодой рощицы.

— Мне это вовсе не нравится, — сказала она. — Это похоже на… вмешательство. Это может быть доброе предзнаменование, посланное из космоса. А может быть и ловушка. У меня нет способа определить это заранее.

— Что же нам делать?

— Я бы хотела установить над вами контроль, — сказала она, останавливаясь среди деревьев, — и создать телепатический барьер.

— Помните, что произошло, когда вы последний раз работали со мной?

— С тез пор я очень многое обдумала. На этот раз вы не покинете своего тела.

— Каково будет назначение этого… барьера?

— Надеюсь, он поможет мне быть уверенной, что с вами все благополучно.

— Хорошо, — сказал я.

Я сел на бревно лицом к ней, облокотившись спиной на валун. Я ощутил волны от ее рук на своих веках и легкое жжение в области желудка. Нить сознания прервалась, мысли рассеялись…

Сколько времени прошло, пока я проснулся, не знаю. Я чувствовал себя хорошо отдохнувшим.

— Хорошо, — услышал я ее голос. Я открыл глаза, она улыбалась, протянула руки вперед и помогла мне встать.

— Ну, как, сработало? — спросил я, когда мы возвращались к повозке.

— Думаю, что да. Посмотрим.

Когда мы подошли, все уже были на месте. Мы подняли Вальдемара и укрепили его контейнер в положенном месте.

Когда мы снова тронулись в путь, я подумал: даже если она получит известие об опасности, которая мне грозит, что может сделать Лиги, находясь в постоянном движении куда-то на восток? Я внимательно посмотрел на Грина, который ответил мне тем же. Он несколько раз приоткрыл клюв, но ничего не сказал.

Толедо стоял на горе, река Тахо три четверти своего пути проходила здесь.

Он был расположен примерно в сорока милях к юго-западу от Мадрида в местности, еще остававшейся свободной от французов. Темные облака висели над городом и земля была влажной, словно только что прошла гроза. Наш сегодняшний возничий — намного старше всех остальных — остановил повозку, не доезжая до городских стен. Он дал обет, что ноги его не будет в этом городе, пусть хоть весь мир перевернется.

Я взял с собой побольше золота и записку, которую Лиги написала по-испански, о том, что мне надо нанять переводчика. Вальдемар назвал мне имя — падре Диас — и убедил, что это честный и благородный человек. Мне дали примерную карту расположения его церкви Санто Томэ и дома священника. Вооруженный этим, я простился со своими друзьями, запланировав на всякий случай встречу с ними через три дня на этом же месте, в этот же час.

Я приблизился к крепости на скале с северной стороны. Я знал, что здесь раньше были римляне, вестготы, мусульмане. Лиги говорила мне об исключительном великолепии местного кафедрального собора, основание которого датируется XIII веком, и, если бы мне удалось насладиться его видом при других обстоятельствах, я бы услышал тяжелую поступь времени — немного более быструю, чем моя собственная, — где-то у меня за спиной.

Я вошел в город, не подвергшись нападению. Если даже не принимать во внимание способность Вальдемара к ясновидению, он был, возможно, прав с практической точки зрения, предлагая мне освободиться от эскорта друзей и близких за стенами города. Они, конечно, сильны и надежны, но в то же время являют собой причудливое собрание людей и животных, которые могли не понравиться в военное время консервативному в политическом и религиозном смысле правительству. В качестве зажиточного американца я, по крайней мере, мог надеяться на терпимое к себе отношение.

Я все-таки увидел кафедральный собор и много маленьких магазинчиков, и несколько прекрасных особняков, и позолоченные экипажи, и несколько грязных повозок, и прекрасных лошадей, и некоторые превосходные образцы оружия, украшенного золотыми насечками, которыми знаменит город. Одним из самых великолепных был кинжал в руке человека, который меня арестовал.

Четыре вооруженных человека в форме подошли ко мне как раз в тот момент, когда я нашел Санто Томэ. Проблуждав по улицам к тому времени уже два часа, я был очень доволен, что нашел церковь без посторонней помощи, а только пользуясь картой. Я еще не успел убрать карту, когда они подошли ко мне и стали говорить изысканно и непонятно.

— No comprendo, — объяснил я. — Soy norteamericano.

Они что-то сказали друг другу, потом один из них посмотрел на карту, ткнул в нее пальцем, потом указал на церковь.

— La iglesia? — спросил он.

— Si, — ответил я. — Santo Tome. De donde es Padre Diaz?

Они снова быстро посовещались, и когда я уловил, что имя «Padre Diaz» упоминается в тесном соседстве с другим словом — «heretico» — то заподозрил, что попал в беду. И я оказался прав. Не прошло и нескольких секунд, как я получил возможность полюбоваться золотой и серебряной насечкой кинжала. Конечно, мне видны были и несколько других, но этот, принадлежавший Энрике — товарищи называли его Джеф — был намного привлекательнее остальных.

— Ты иди с нами, — объяснил мне Джеф-Энрике.

— Soy norteamericano, — объяснил я снова.

— Si, norteamericano amigo de heretico, — сказал он.

— Нет, — возразил я. — Мне нужна была помощь в поисках изобретателя по имени Ван Кемпелен. Мне сказали, что отец Диас или сам говорит по-английски, или поможет мне найти переводчика. Понятно?

Я показал ему письмо. Он передал его одному из товарищей. Тот взглянул и передал следующему, который сделал то же. Тогда я понял, что все четверо, должно быть, безграмотны.

— Por favor, — сказал я. — Interpreter, translator — para Ind les.

Джеф-Энрике пожал плечами и красноречиво повертел кинжалом.

— Иди, — сказал он.

Двое из них шли по бокам, один — сзади, Джеф был немного впереди и справа. Я пожалел, что не выучил испанского значения для слова «непонимание», хотя сомневался, что это принесло бы какую-нибудь пользу. Они были настолько непробиваемы в своей самоотверженности, что вести переговоры не было смысла.

Так я был доставлен в местную тюрьму, деньги и бритва были конфискованы так же, как письмо и карта. Меня заперли в темной камере, вероятно, до тех пор, пока не выяснится, действительно ли я являюсь сообщником бедного падре Диаса. Если они решат, что это так, я, наверное, буду передан в руки инквизиции.

Вытянув руки вперед, я медленно двигался по периметру стен, в которые был заключен, наощупь определяя свой путь. Стена была то каменной, то металлической. Когда я почувствовал, что вновь оказался у двери, я сел, прислонившись к ней спиной, и отдохнул. Я поел немного хлеба и выпил воды, которую нашел тут. Я чувствовал себя так, словно выходил из наркотического опьянения, так как в сознании был провал.

В момент пробуждения я обнаружил, что лежу ничком, правая рука безвольно повисла, левая щека касается пола тюрьмы, а висок — нет. Характерный запах гнили и плесени доходил до меня. Я пошарил рукой вокруг и постепенно понял, что нахожусь на самом краю круглой ямы. Я ощупал стену, пока не нашел ослабевший кусок каменной кладки, который легко вынимался. Я бросил его вниз и услышал, как он ударяется о стены и, наконец, упал в воду. После этого звука где-то наверху открылся люк или дверь, потом все снова погрузилось в темноту. За это короткое мгновение я успел осознать, что родился под счастливой звездой, так как стоило мне подвинуться вперед всего лишь на полшага, и я был бы на дне ямы. Это была огромная яма округлой формы, занимавшая середину камеры. Я медленно отодвинулся к ближайшей стене и плотно прижался к ней.

«Нас, видно, погребут живыми, Перри». — Казалось, словно говорил По, будто он сидел в темноте рядом со мной, созерцая глубину бездны.

«Может оказаться и так, По. Но это только тюрьма. Я уже был здесь раньше», — ответил я мысленно.

«Но не в такой, Перри».

«Домыслы, мой дорогой По. Все это домыслы».

«Пропасть зовет нас».

«Пусть зовет. Я не собираюсь отвечать».

«Ты сделан из более твердого сплава, чем я, Перри».

«Нет, По. Мы, в какой-то степени, одно и то же. Все дело в обстоятельствах… домыслы».

«Возможно, будет лучше нырнуть туда и разом покончить со всем.»

«Нет, спасибо».

«Так или иначе, все кончается бездной».

«Нет смысла подстегивать события. Пусть подождет».

«Она не знает, что такое ждать. Она не привыкла».

«Тогда мы сильнее ее, потому что мы умеем ждать».

«Немного напоминает то, что однажды сказал Паскаль».

«Да, напоминает».

«Такая философия в устах человека действия!»

«Я достаточно образован и никогда не против того, чтобы занять мудрости в книгах».

«Что будет с нами?»

«Мы изменимся».

«Не понимаю».

«Не знаю точно, как это произойдет, но наши миры перепутаются. Это будет связано с неправильным использованием сил Энни».

Молчание. Три удара. Еще три. Потом:

«О, не являемся ли мы сном, Перри, сном демона? А может, демон — это я?»

«Все мои доводы бессильны против солипсизма. Никому из смертных еще не удавалось доказать нереальность сущего. Даже если такие доказательства будут бесспорны, они не станут убедительными».

«Ты — это я, мой злой дух, моя темная сторона. Мы две противоположности одного духа, так совершенно дополняющие друг друга».

«Мы не разные сами по себе, По. Мы просто из разных миров».

Он усмехнулся.

«Сейчас, более чем когда-либо, мне кажется это нереальным», — ответил он, — «похоже на внутренний диалог с самим собой».

«Что мне сказать?»

«Думаю, ничего. Или это, или согласись со мной».

«Я всегда за то, что лучше быть, чем не быть, даже если это всего лишь чувство».

Тут раздалось позвякивание и слева от меня со стороны двери образовалась узкая полоска света, достаточная, чтобы увидеть поднос с куском хлеба и маленькой фляжкой на нем, который был подан в комнату через отверстие в нижней части двери.

«Предполагаю, теперь настала пора выбирать между бездной и хлебом насущным», — заметил По.

«В таком случае настало время обеда».

Я встал.

«Как жаль, что ты не существуешь, Перри», — рассуждал он почти с грустью. — «Я бы мог полюбить тебя».

У него был метафизический взгляд на происходящее, который я не мог разделить. Вскоре после еды я ощутил неприятный приступ зевоты. Боясь быть застигнутым сном слишком близко от места, которое определяло мое существование здесь, я лег на бок поближе к стене. Я все еще чувствовал присутствие По.

Когда я проснулся, что-то было не так. Я не знал, сколько времени был в забытьи, но когда открыл глаза, было светло. Отвратительное желтовато-красное свечение позволило мне в первый раз увидеть изнутри свою тюрьму. Форма была не такой, как мне показалось на ощупь в темноте. Она была не такой квадратной и больше походила на прямоугольник. Более удаленные друг от друга стены были металлическими, те, что ближе — каменными. Теперь я мог различить изображения чертей, танцующих скелетов, перевернутые распятия, людей, поджариваемых на огне и разорванных на части.

Пол был каменный, яма находилась в центре, который я с трудом мог определить. Дело в том, что мое положение не давало такой возможности: я был связан и беспомощен, как чурка. Я лежал на спине на вершине этого сооружения, где был привязан длинной веревкой. Она обвивала мои ноги, туловище, правую руку и плечо. Голова и левая рука были свободны, на полу в пределах досягаемости стояла тарелка с едой. Это было какое-то вкусное мясное блюдо, и после хлеба и воды созерцать его было невыносимо. У меня было чувство, что последние два раза в еду добавляли снотворное. Но на что я, в сущности, себя обрекал? Я хотел есть и пить. Сон в этом случае — каково бы ни было его происхождение — казался наилучшим способом коротать здесь время.

Я пошарил в поисках бутылки с водой, но не мог найти ее. Вот тогда-то я и понял, что это была первая, физическая, часть моих мучений, так как жажда с каждой минутой становилась сильнее.

«По?..» — сделал я попытку, стараясь вернуться к прежнему ходу мыслей.

«Перри, а была ли Энни на самом деле?» — словно спрашивал он откуда-то.

«Конечно, была. Она и сейчас есть…»

«Демон! Ты лжешь!»

«Нет! Иди к ней. Позови ее».

Потом он ушел, снова оставив меня одного, наедине с моей жаждой. Я перевел свое внимание на высокий потолок, где увидел изображение Сатурна, пожирающего своих детей. В одной руке он держал маятник вместо традиционного скипетра. На мгновение мне показалось, что этот институт слегка колебался, выполняя еле заметные движения. Потом я был потревожен какой-то возней рядом со мной.

Крыса — маленький дьявол с глазами-бусинками — появилась на краю ямы, из которой доносились звуки, свидетельствующие о наличии других ее сородичей. Она подняла нос и задергала им, синхронно двигая усами. Вскоре другая, более крупная особь появилась вслед за первой. Шум возни не прекращался, и первая исчезла под моим подносом, в то время как вторая начала принюхиваться. Еще две вскарабкались на край ямы, потом еще одна. И еще… к этому времени первая обнаружила тарелку, которая носила следы моей недавней трапезы.

Мне не нравилось, что животное так близко подошло ко мне — не по какой-то другой причине, а лишь из-за слухов о чуме, которые дошли до нас при въезде в Испанию — и я несколько раз рукой махнул в ее сторону в надежде спугнуть ее. Но она совершенно игнорировала это и совершенно невозмутимо продолжала пользоваться моими объедками.

Немного позднее, однако, появилась вторая и предъявила свои права на добычу. Вскоре они сцепились, кусая друг друга и издавая невообразимые звуки во время потасовки рядом со мной. Их конфликт еще не был разрешен, а уже две других вскарабкивались на тарелку и немедленно бросились друг на друга.

Я перестал махать на них рукой, чтобы они не поняли это как угрозу и не напали. К этому времени грызуны, появившиеся из ямы, наводнили собой все вокруг меня. Они забирались на меня, бегали по мне и, используя мое тело как плацдарм, атаковали своих приятелей внизу. Я старался как можно меньше шевелиться, испытывая смертельный страх от мысли, что если одна из них вздумает откусить от меня хотя бы крохотный кусочек, остальные сочтут меня съедобным и превратят en masse, пообедав мной. К счастью, одна из них прикончила другую и все бросились уничтожать ее остатки. Откуда-то взялись еще несколько грызунов, и пол превратился в сплошное поле битвы и одновременно обеденный стол, где серые визжащие существа изгибались и барахтались, поднимались и опускались, как кошмарный поток, запятнанный кровью.

Прошло много времени, пока я оторвал от них свой взгляд, повернул голову и снова взглянул вверх. От того, что я увидел, у меня перехватило дыхание. Маятник больше не дрожал, а раскачивался из стороны в сторону с амплитудой около ярда. И он постепенно снижался. Его нижняя часть исключительно сверкала, отражая свет таким образом, что это подчеркивало необычайную отточенность края. Лезвие было длиной около фута, слегка прогнуто и крепилось на медном пруте, который начинался от руки Сатурна, другой рукой Сатурн ел своего отпрыска, остальные — в ожидании жались у его ног. Все сооружение шипело и издавало легкий ветерок своим движением.

Теперь я уже не мог оторвать от него взгляда. Я сосчитал десять движений до того, как он слегка опустился. Но после других десяти этого не произошло. Еще немного, однако, и он вновь дернулся вниз. Я попытался точно представить, в какое место он ударит меня, если будет неуклонно продолжать снижаться. Казалось, он нацелен прямо мне в сердце. Вдруг я подумал, знала ли Лиги, что со мной происходит. Так же, как накануне По, я попытался вызвать ее.

«Лиги? Ты там? Ты слышишь меня? Ты знаешь, где я и что происходит со мной?»

Ничего. Может быть, все мое внимание сконцентрировано на лезвии и это мешает мне? Может быть, снотворное притупило мои способности? Может быть, она хотела испытать действительность барьера, который создала, а я был в это время без сознания, и она решила, что я мертв?

«По, ты еще здесь?» — попытался я.

«Ужасно!» — казалось, закричал он. — «Бездна оглядывается на одного!»

«Тебе было предначертано заполнить ее по своему усмотрению», — предположил я, озаренный внезапной вспышкой проницательности. — «Ты художник. Твое воображение — это ее пустота».

«Ужасно!» — повторил он.

«Где ты, По? Где ты?»

Я снова перестал ощущать его присутствие. Маятник ощутимо опустился вниз, размах его движений слегка увеличился.

Тогда я забыл и про По, и про Лиги. Я даже забыл про крыс, так напряженно я следил за надвигающимся лезвием, которое колебало воздух надо мной. Через некоторое время: часы? дни? не знаю точно. Я забыл даже себя, став частью этого сверкающего вершителя моей судьбы. В это время я испытал великое спокойствие, бесконечное расслабление, необыкновенное ощущение снизошедшей на меня благодати.

В какой-то момент я потерял сознание.

Опять прошло время, не знаю сколько. Я проснулся от ужасной обжигающей жажды. Крысы ходили туда-сюда, шаря в поисках съестного. Когда я открыл глаза, взгляд инстинктивно остановился на маятнике. Он опустился довольно ощутимо, размах его был сейчас около тридцати футов. Его шипящее и свистящее пение поднимало парализующее действие, разум прекращал свою работу, и только тело жертвенно ожидало соприкосновения с ним.

Пожалуй, лучше было бы снова потерять сознание, подумал я, дав подписать себе смертный приговор одним ударом в сердце, когда я буду лежать в обмороке. Но теперь, когда я хотел этого, забвение не приходило. Я весь был — настороженность, настороженность и ожидание.

Влево, вправо… вжик! Откуда-то раздался маниакальный смех, который, как я не сразу понял, был моим собственным. Я прокусил губу до крови и закрыл глаза. Тут же снова открыл их, поняв, что так еще хуже, когда не знаешь, где находится нож. Но голова немного прояснилась и я заставил себя подумать.

Я спокойно и детально стал изучать маятник, не давая ему себя гипнотизировать. Я сосчитал удары сердца между двумя опусканиями ножа. В это время я немного успокоился и попытался установить закономерность, с которой совершались рывки, опускающие маятник:

310… вниз,

286… вниз,

127… вниз,

416… вниз.

Никакой размеренности в этом не было. Было не похоже на монотонность часового механизма. Это навело меня на мысль, что на другом конце маятника был человек, а не механическое устройство. Тогда я почувствовал слепую ниточку надежды. В то время как законы механики не могли быть нарушены, человеческое упрямство можно было предсказать и управлять им.

Я снова обдумал свое положение. Веревка, которой я был привязан, была похожа на подпругу — единая лента из плотного материала, множество раз обмотанная вокруг меня. Стоит мне каким-то образом уменьшить количество витков хотя бы на один, и вся перетяжка будет ослаблена. Человек, способный делать такие точные наблюдения в моем положении — притом неплохо умеющий считать, — должен предугадать, когда будет самое низкое положение маятника перед тем, как он коснется тела, и когда надо будет вдохнуть или выдохнуть. Ноя знал, что наверху находится человек и захочет протянуть заключительный этап как можно дольше.

Неожиданно для меня проблему с веревкой оказалось решить очень просто. Но если я не сумею вовремя задержать дыхание, лезвие разрежет мою плоть на радость тому, кто наверху. Потом будет достаточно времени, чтобы скатиться с настила на пол. Но при этом надо быть очень осторожным, чтобы не угодить в яму. Я предполагал, что именно этого-то они и хотят: чтобы я выбрал яму добровольно и сам похоронил себя на дне. Все остальное было устроено только, чтобы подсластить пилюлю.

Я стал дышать медленно и ровно и приготовился ждать.

Маятник еще дернулся восемь раз и был уже в нескольких дюймах от моей груди. В следующий раз он опустился совсем чуть-чуть. Еще четыре раза, и он слегка поцарапал меня, проходя мимо. Теперь начнется захватывающая дух игра, предположил я. Он будет оставаться на той же высоте или даже слегка приподнимется.

Я сделал глубокий вдох, сцепил зубы и закрыл глаза. В груди началось жжение. Я сцепил руки, поджал ноги и откатился вправо. Подо мной уже не было настила, я падал…

Темные фигуры сновали, разбегаясь во всех направлениях. Шипящий звук прекратился. Я поднял голову как раз в то время, когда проклятая машина поднималась назад к потолку. Я потер затекшее тело, пытаясь оставаться начеку в ожидании новой опасности.

Только сейчас я понял, откуда шел свет, заливающий все вокруг. Он проникал в камеру от основания двух металлических стен — справа и слева от меня. Я ничего не мог увидеть сквозь эти щели, но даже если и пытался к ним приблизиться, то камеру наполнял удушливый запах. Это было похоже на раскаленное железо. Под воздействием этой подсветки безобразные сцены обретали живость и подвижность. Стены казались рельефными, а палитра красного цвета сочнее и богаче, чем простое изображение крови и пламени. Все это стало — вначале еле заметно — мерцать.

И снова они двигались и переливались. Я почувствовал запах дыма и услышал извне лязгающие и шаркающие звуки. Я поднялся на ноги, отбросив ногой подпругу, навевавшую неприятные воспоминания. Отошел на шаг от наступающей огненной стены. Все-таки главной их целью было принудить меня выбрать яму.

Стены снова начали двигаться. Я отступил еще на шаг. Так я двигался по краю ямы, пока не достиг каменной стены, в которой была дверь. Логически рассуждая, это было единственное убежище в помещении.

Потом, медленно, я стал поворачиваться. Яма упорно звала меня с тех самых пор, как я обнаружил ее. Сейчас меня так и тянуло заглянуть внутрь, чтобы узнать, что наводило на меня такой ужас, сковывало волю. Я направил взгляд вниз. Отсветы от надвигавшихся стен добавили освещенности и у себя под ногами я увидел ужасную картину.

Человек невысокого роста с бакенбардами стоял у раскрытого гроба. На нем был вечерний костюм, на руках — черные перчатки. В одной руке он держал небольшой хлыст, какие бывают у дрессировщиков зверей. Каким-то образом я знал, что этот человек — Руфус Грисуолд. Передним — голова опущена, руки повисли — стоял По. Грисуолд взмахнул хлыстом, что означало, что По должен войти в гроб. По выпрямился и поднял голову, а потом превратился в контур, в темноту, сквозь которую сияли звезды и искрились кометы; удивительный в своей величественности Млечный путь, уходящий в высоту бесконечности, стоял перед гробом. Грисуолд смотрел в сторону, скрежеща зубами.

Потом хлыст сломался, и снова возникла фигура По; стены надвинулись на меня, но ужасней всего было то, что внизу, где Грисуолд хотел уничтожить воображение, удивительное и непознанное, человеческого духа, поместив их в ящик и навсегда похоронив в этой яме.

Стены снова пришли в движение. От невыносимой жары я покрылся испариной. Клацанье продолжалось, запах дыма был удушающим. Я почувствовал, что сейчас упаду, и прижался спиной к каменной стене.

— Нет! — закричал я. — Не делай этого, По! Пропади ты пропадом, Грисуолд!

Но, казалось, никто не слышит меня. Балансируя, я пошел по краю ямы. Откуда-то доносились голоса. Раздался треск за дверью рядом со мной. Волосатая рука схватила меня за плечо. Я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, я был в камере. В центре не было ямы и дверь была распахнута. Лиги и Эмерсон были рядом. Петерс стоял у двери.

— Генерал Лассаль взял город? — спросил я, повторяя, как мне казалось, то, что только что слышал.

— Да, — ответила она.

— Ваш барьер… Он сработал?

Она кивнула.

— Но все, что произошло со мной здесь, похоже на сон, вызванный таблетками.

— Грисуолду наконец удалось использовать Энни как оружие против вас, — сказала она мне. — Он хотел уничтожить вас, но в конце она устояла против приказаний Темплтона.

— Таким образом, наши пути пересеклись здесь. В мире иллюзий. А что с Ван Кемпеленом?

— Это был трюк. Сейчас, когда Энни не является помехой, Вальдемар снова может видеть. Ван Кемпелен на самом деле сбежал в герцогство Арагон.

— Тогда нам надо двигаться в обратный путь.

— По-видимому, так.

Мы покинули сдавшийся город, направившись на север, где нас ждала повозка. Всю дорогу, пока мы шли, я пил воду.

Она была единственной артисткой в мире, где она пела. Бессмертное море и песок были солью ее слов, самой песней было королевство, по которому она шла. Она вызвала поэта наружу из пещеры, развязала ему руки, обняла его.

— Они хотели заставить меня ощипать мою черную птицу, — сказала она, — полуночных полетов.

По смотрел мимо нее на волнующееся море. Облако набежало на солнце.

— Доверчив будь и знай, что я не причиню тебе вреда, — сказала она ему.

— Иллюзия, — сказал он и отвернулся от нее.

Пространство перед ним содрогнулась, как стена из стекла.

— Не уходи, — тихо сказала она.

— Иллюзия.

Он ступил в темноту сквозь расщелину в стене замка.