Альпийская крепость Сушинский Богдан

10

Майнц остановил свой «опель» в двух шагах от пустынного шоссе, ведущего из Рейнштока к глубинным районам Альп, и заглушил мотор, справедливо считая, что настало время поговорить без водительской суеты.

— Вы, гауптман Ведович, забыли не только о том, что я — германец, но и еще кое о чем.

— Ума не приложу, о чем вы.

Боковым зрением Ведович заметил, что рука Майнца как бы невзначай легла на кобуру «вальтера». Он вспомнил, как его адъютант расправлялся с ефрейторами, и сказал себе, что подобный номер с ним не пройдет, поблагодарив при этом судьбу за то, что самого Фридриха в салоне нет.

— Например, о том, что являетесь сербом, который вот уже в течение нескольких лет служит рейху. Это я к тому, что в английском плену мы можем оказаться не только в одном лагере, но и на одной виселице.

— По крайней мере буду считать, что с виселичным соседством мне повезло.

— У меня, правда, больше шанцев быть вздернутым, поскольку на мне мундир войск СС, но ведь и ваши зомби тоже приданы этим войскам. Получив приказ об уничтожении всех, кто связан с этими нашими пиратскими кладами, причем получив его из Берлина, из все еще не разбежавшегося штаба рейхсфюрера СС, я понял, что это, по существу, панический клич: «Спасайся, кто и как может!». Так давайте же, Свирепый Серб, позаботимся о своем спасении прежде чем окажемся на эшафоте.

— Вы даже не заметили, что породили еще один клич: «Позаботимся же о своем спасении, прежде чем нас возведут на эшафот!», — усмехннулся Ведович.

— Считайте, что я уже бросил его в солдатские массы, — скалил желтые прокуренные зубы Майнц. И без какого-либо перехода спросил: — Вас что, действительно не интересует, каковой будет судьба графини Альберты фон Ленц? По-моему, вы друг другу не безразличны.

— По крайней мене Альберта не безразлична мне, — признался Арсен. — Вопрос в том, чем именно я могу, чем должен помочь ей?

— Для начала, предупредите о смертельной опасности. Этого уже немало.

— Почему бы вам самому не предупредить ее? Причем сегодня же. Она ведь, как и вы, германка.

Майнц открыл серебренный портсигар с имперским орлом на крышке и потянулся за очередной сигаретой, но, очевидно, вспомнив о предостережении врача, закрыл портсигар и вновь сунул его в карман.

— В отличие от меня Альберта — истинная нацистка, почти фанатично преданная фюреру. Не Германии, а лично фюреру. Она из тех женщин, которые в юности бросались под колеса машины Гитлера с воплями: «Мой фюрер, я хочу родить вам сына!».

— Фанатичка? Странно. Мне-то показалось, что передо мной типичная германская аристократка, вынужденная до поры до времени мириться и с фюрером, и со всем тем, что им порождено.

— Просто вы не успели спровоцировать ее каким-либо действием или хотя бы высказыванием по поводу фюрера, его политики, не говоря уже о приближающейся гибели рейха. Вот тогда-то она и продемонстрировала бы свой фанатизм. Услышав предупреждение из моих уст, она тут же сдала бы меня гестапо, или, наоборот, решила бы, что это провокация, затеянная гестапо. Словом, из ваших нежных уст, Свирепый Серб, предупреждение прозвучит убедительнее.

Ведович немного поколебался, затем мрачно произнес:

— Хорошо, я поговорю с графиней. Посоветую уйти в горы, спрятаться где-нибудь.

— Но не ждите, пока я то же самое начну советовать вам. А спасаться нам следует обоим.

— Я-то вам зачем понадобился? У вас куда больше возможности для спасения, нежели у меня.

— Это не так просто будет сделать, как вам кажется. Мне пришлось послужить в России, и я знаю, какие обыски устраивают отряды карателей и местных полицейских на оккупированный территориях; как жестоко они расправляются с теми, кто решился укрывать окруженцев, беглых пленных или партизан. В Германии победители будут вести себя точно так же.

— Не берусь оспаривать ваши предположения, Майнц. Но объясните, почему вы решили говорить об этом именно со мной?

— Вам знаком человек по имени Ангел Бош, по кличке Кровавый Ангел, который сам себя именует «Ангелом Бошем из Триеста»?

Свирепый Серб сначала ухмыльнулся, а затем вдруг откровенно рассмеялся.

— Он опять умудрился всплыть, этот старый проходимец?

— Воздержитесь от резких оценок. История вашего знакомства меня тоже не интересует. Теперь этот Ангел Бош надежно осел в Швейцарии, он владелец горного туристического отеля и нескольких особняков, и на него работает целый отряд наемных головорезов, которые держат, если уж не в страхе, то в покорной безропотности, всю местную округу. Мне о нем говорил штурмбаннфюрер, начальник службы безопасности района Балкан и Италии Вильгельм Хёттль, который буквально на днях вернулся из Швейцарии.

— Хёттль, Хёттль?. — попытался напрячь память Свирепый Серб. — Мне пришлось охранять его во время приезда в «Лагерь дождевого червя». Собственно, в сам лагерь, в подземелье, его не допустили, тогда с этим было еще очень жестко. Скорцени, Шту-бер, Виммер-Ламквет, еще около десяти диверсантов, «фриден-тальских коршунов», встречались в отеле «Старый рыцарь», в городке рядом с лагерем.

— Встреча «фридентальских коршунов», — охотно подтвердил Майнц. То, что Арсен употребил это название, служило для обер-штурмбаннфюрера лучшим доказательством, что он в самом деле оказался причастным к высокому диверсионному собранию. — Хёттль упоминал об этой встрече. Он называл это «большим диверсионным сбором, объявленным обер-диверсантом рейха» и рассматривал, как некое собрание «рыцарей круглого стола в замке короля Артура». Вам посчастливилось побывать на нем?

— Нет, поскольку так и не вошел в круг «диверсантов Скорцени». Охранять их собрание мне с десятком зомби было поручено только потому, что тоже являюсь выпускником «Курсов особого назначения Ораниенбург», как безобидно называется особая «Фридентальская разведывательно-диверсионная школа СД».

— Которую теперь уже многие называют «Диверсионной школой Скорцени», — кивнул Майнц. — Это хорошо, что Хёттль оказался нашим общим знакомым, — оживился он. — Возможно, нам с вами легче станет договариваться.

— Если я верно понимаю, он из тех, кто без ведома Гитлера пытается договориться с англо-американцами о сепаратном мире и союзнических действиях против русских?

— Причем делает это, хотя и с благословения Кальтенбруннера и Скорцени, но исключительно на свой страх и риск. Поскольку само это благословение оказалось тайным. У фюрера, Бормана, Геббельса и Мюллера оно может вызвать такую ярость, утолять которую Хёттлю придется в застенках гестапо. Принимая при этом всю вину на себя.

— Вы не упомянули Гиммлера. Только потому, что принципиально не упоминаете это имя всуе?

— В эти дни рейхсфюрер старается никак не проявлять свои симпатии. Тем не менее Гитлер уже воспринимает его как предателя.

— Хёттль ездил в Швейцарию, пытаясь налаживать связи с американцами?

— Точнее, сопровождал тех, кто действительно пытался наладить их. Для американцев он слишком мелкий чин. Однако первым эту самую связь с ними наладил Ангел Бош. Даже сама встреча происходила в его пансионате «Горный приют», оказаться в котором я сейчас почел бы за счастье. Однако оставим сантименты. Ответьте мне прямо, гауптман Ведович, как офицер офицеру: вы согласны войти в группу Скорцени?

— Будем считать, что вошел в нее еще там, в стенах Фри-дентальской диверсионной школы Скорцени. Так что, сочту за честь.

— Сама связь с американцами Скорцени сейчас мало интересует. Он, Хёттль, Ангел Бош и некоторые другие — это люди, которые занимаются сейчас выведением из-под удара тех офицеров СС и вермахта, которые понадобятся им вскоре после капитуляции. Уже сейчас ими создается международная организация, которая в течение определенного времени, пока охладится пыл победителей и они начнут соперничать, а то и враждовать между собой, будет действовать подпольно. Хёттль уверен, что достойным представителем этой организации в Югославии могли бы стать вы. Как вы понимаете, такая уверенность появилась у штурм-баннфюрера после общения со мной.

Майнц запустил двигатель, но прежде чем вывести машину на шоссе, вопросительно взглянул на Свирепого Серба.

— Хёттль правильно считает. Кроме того, я всегда буду помнить, что спасением своим обязан именно вам, оберштурмбанн-фюрер.

— Для меня очень важно было услышать из ваших уст это: «…спасением своим обязан», — признался Майнц.

11

Решив, что оберстгруппенфюрер СС Хауссер наконец-то угомонился, Гиммлер поднялся из-за стола, несколько раз прошелся по кабинету, как бы подчеркивая, насколько важно то, о чем он собирается вести сейчас беседу с начальником Главного управления имперской безопасности.

— Как и следовало ожидать, господа, в эти роковые для рейха дни, — остановился он под портретом императора Барбароссы, и только теперь Кальтенбруннер обратил внимание, что портрета Гитлера в кабинете нет, — последней надеждой Германии остаются войска и структуры СС. Именно они способны стать той основной силой, которая объединит все оказавшиеся в наличии воинские части, создавая при этом мощный гарнизон «Альпийской крепости».

— Вот именно: мощный гарнизон. Я, старый солдат, понимаю это именно так! — проворчал себе под нос Хауссер, уже не отваживаясь открыто вмешиваться в разговор двух руководителей «черных СС».

Гиммлер хотел продолжить свою речь, однако адъютант сообщил, что на проводе фельдмаршал Кейтель. Рейхсфюрер удивленно пожал плечами, демонстрируя полное непонимание того, зачем он мог понадобиться начальнику штаба Верховного командования вермахта, но трубку все же поднял.

— Внимательно слушаю вас, Кейтель, — с усталой ленцой проговорил он.

— Я по поручению фюрера, — взволнованно объяснил фельдмаршал. Он почему-то всегда волновался, когда говорил с Гиммлером, очевидно, помнил о том, что этому человеку подчинены всесильные гестапо и СД. — Он спрашивает, как идет создание «Альпийской крепости»?

— Именно этот вопрос мы с Кальтенбруннером и генерал-полковником Хауссером обсуждаем.

— С командующим группой армий? Фюрер не позволит ему отвести свои армии в район «крепости». Все группы армий должны сражаться на отведенных им участках фронтов.

— Я передам генералу Хауссеру, что его группе войск не позволено будет отходить в район крепости, — с видимым удовольствием произнес Гиммлер, ехидно глядя на нахохлившегося оберст-группенфюрера.

— Но я и не настаивал на таком отводе, — возмутился тот.

— Только что Хауссер заявил, что не настаивает на отводе вверенных ему войск*

— Слышу его голос, — подтвердил Кейтель. — Гарнизон крепости пока что нужно создавать из остатков тех частей, в том числе и тыловых, которые потеряли боеспособность и восстановление которых уже не представляется возможным. Командование вермахта будет направлять такие части в ваше распоряжение. Кстати, в приграничных районах Швейцарии и Италии расквартированы моторизированные части безопасности СС, которые находятся под командованием гауляйтера этого региона группенфюрера СС Хофера.

— Да, части, находящиеся в распоряжении гауляйтера Хофера еще вполне боеспособны, — согласился Гиммлер главным образом для того, чтобы Кальтенбруннер был в курсе того, о чем идет речь. И дальше он попросту повторял сказанное Кейтелем.

— Фюрер также приказывает, — продолжил тем временем фельдмаршал, — собрать в районе крепости остатки истребительных батальонов СС, подчиняющихся Скорцени. Привлекая в их ряды служащих местных отделений СД и гестапо, он обязан сформировать охранно-истребительный корпус «Альпенланд». Кстати, остатки некоторых батальонов расположены в Моравии, в пределах действий группы армий Шернера. Они очень помогли бы командующему, если бы провели несколько рейдов против действующей в Моравии 1-й чешской партизанской бригады «Ян Жижка».

— Тогда в чем дело? Пусть усиливают эти батальоны своими подразделениями и…

— Шернер не имеет права распоряжаться ими. Они подчиняются только Скорцени.

— Вот как? — понял свою ошибку Гиммлер. — Только Скорцени? Это правильное решение. Если бы генералам вермахта разрешили командовать этими истребительными батальонами, от них уже не осталось даже названий. Их бы попросту истребили. А ведь в них сосредоточена диверсионная элита рейха.

— Мне это известно, — заверил его Кейтель. — Я всего лишь говорю о просьбе Шернера, позиции войск которого выглядят сейчас наиболее прочными и на которых фюрер возлагает большие надежды.

Гиммлер скептически ухмыльнулся: «Как, Гитлер все еще возлагает на кого-то свои надежды?!» — явственно прочитывалось на его лице. Но вслух рейхсфюрер примирительно произнес:

— Хорошо, фельдмаршал, Кальтенбруннер займется и этим деликатным вопросом.

— Кстати, Шернер заявил, что очень рассчитывает на появление в тех краях самого обер-диверсанта рейха, вместе с сотней-другой его коммандос. Он рад будет принять его в Моравии в качестве своего личного гостя.

— Сейчас Скорцени с батальонами его коммандос хотели бы видеть на всех фронтах, — не без гордости произнес Гиммлер, как бы говоря Кейтелю: «А почему бы вам не завести своего собственного Скорцени в рядах вермахта? Что вам мешало и мешает?».

— Важно укрепить позиции именно командующего именно этой группы армий, Шернера, — с явным нажимом произнес Кейтель. — Он, как никто иной, тверд в своих намерениях, и русские до сих пор не сумели сколько-нибудь потеснить его войска.

«Только потому и не потеснили, — саркастически возразил про себя Гиммлер, — что предпочли рваться к Берлину не по Карпатам и горной богемской Шумаве, а напрямик, по польским равнинам».

— Возможно даже, — доверительно добавил Кейтель, — что фюрер примет решение повысить его в чине до фельдмаршала. Соответствующее представление мною уже подписано.

— А не боитесь, что в порыве бурного восторга Шернер прикажет перевешать половину своих солдат?[76]

Кейтель немного замялся, многозначительно покряхтел.

— Я помню о нашем разговоре, господин рейхсфюрер. Жестокость Шернера неоднократно подвергалась обжалованию и подчиненных ему офицеров, и родителями казненных по его приказу солдат.

— Среди них — и двух служащих приданной его армейской группе части СС, — жестко напомнил Гиммлер причину, вынудившую его в свое время вызвать Кейтеля на этот откровенный и крайне неприятный для обоих разговор. — На что он вообще не имел никакого права.

— Вы же помните его аргумент: «Мои солдаты должны знать, что я вешаю даже эсэсманнов[77], если только они предаются хотя бы малейшему проявлению трусости!».

— Эти солдаты ваффен-СС не были трусами, в своих действиях они исходили из тактической необходимости. Не хотите же вы, чтобы, в свою очередь, СС перевешала половину вермахта?

— Однако не будем сейчас об этом. Как считает фюрер, присвоение Шернеру чина фельдмаршала морально укрепит его войска, весь наш Восточный фронт.

— Только поэтому мы с Кальтенбруннером рассмотрим просьбу командующего группой войск Шернера, — милостиво пообещал Гиммлер, завершая разговор.

12

Выслушав заверения Свирепого Серба, оберштурмбаннфюрер Майнц с облегчением вздохнул и теперь уже уверенно, спокойно вывел машину из низины, в которой они до сих пор отстаивались.

«А ведь если бы Курт решил, что переговоры со мной не удались, — подумал Ведович, — наверняка попытался бы пристрелить меня прямо здесь, в машине. Вот именно: попытался бы, потому что приходилось оставаться настороже, — скосил он глаза на предусмотрительно расстегнутую кобуру оберштурмбаннфю-рера. — Или же сделал бы это во время ближайшего “захоронения”».

Арсен, конечно, мог бы напомнить себе, что, пока они продвигались по ущелью, у него у самого зарождался план убийства Курта и побега в горы. Он вырастал в горном Санджаке[78], поэтому в горах всегда чувствовал себя увереннее, нежели в лесу, в подземельях или на открытой равнине. Горы в сознании Ведовича всегда представали в образе спасителя, вот почему их так не хватало в «Регенвурмлагере», не говоря уже о болотистых равнинах Померании.

На шоссе появилась небольшая колонна крытых грузовиков, уходивших в горы в сопровождении четырех — по два сзади и спереди — мотоциклов. Судя по эмблемам на кабинках грузовиков, они принадлежали ведомству Геринга.

— Вот и пойми, откуда было взяться здесь «люфтваффов-цам»? — проворчал Майнц, наблюдая за тем, как один из мотоциклистов сворачивает к ним, чтобы выяснить, кто такие и как оказались в этой альпийской глуши. — Ни одного аэродрома в той части гор, куда они направляются, нет и никогда не было.

— Очевидно, рейхсмаршал авиации решил не отставать от Гиммлера и тоже пытается заложить несколько тайников, которые даже после войны должны будут проходить по его ведомству.

То, что он пока еще не получил четкого ответа Майнца на свой вопрос, гауптмана пока что не смущало. Он понимал, что завершать разговор следовало в более спокойной обстановке.

— Это еще один сигнал нам с вами, «команде Скорцени».

— Кто такие?! — еще издали крикнул мотоциклист, сидевший в коляске, за установленным на турели пулеметом. И угрожающе повел стволом своего грозного оружия.

— Патруль СД, — вышел из кабины Майнц. — По личному приказу Гиммлера патрулируем подступы к горам. — Увидев перед собой оберштурмбаннфюрера СС, водитель в нерешительности остановил мотоцикл и ждал, что предпримет сидевший за пулеметом унтер-офицер. — Кто старший колонны? — не давал им опомниться Майнц.

— Гауптман Рейнке, — ответил тоже подрастерявшийся унтер-офицер.

— Ко мне его! Вместе с документами. — А как только мотоциклист развернул свою машину, уже обращаясь к Ведовичу, обронил: — Возможно, удастся выяснить, где именно будет производиться закладка этой секретной базы Геринга.

— Вряд ли гауптман решится на такое разглашение. У него, очевидно, имеется личный приказ рейхсмаршала.

— Приказ есть, можете не сомневаться. Однако Геринг сам уже потерял всякое доверие фюрера. Если гауптману это известно, вряд ли он станет лезть на рожон. Так что следует попытаться.

— В своем собственном тылу мы уже начинаем вести себя, как диверсанты?

— Во-первых, не одни мы сейчас ведем себя таким образом, а во-вторых, именно так нам вскоре и предстоит вести себя. Зато, в случае успеха, наша с вами полезность сразу же начала бы цениться в «команде Скорцени» намного выше.

Рейнке оказался подготовленным к подобной встрече. Он приблизился к машине Майнца в сопровождении трех пеших автоматчиков и двух мотоциклетных экипажей, которые тотчас же с двух сторон блокировали «опель» оберштурмбаннфюрера.

Поскольку рядом с офицером СД не было солдат и никакого шлагбаума поблизости тоже не наблюдалось, Рейнке усомнился в праве оберштурмбаннфюрера устраивать какие-либо проверки и, наоборот, потребовал документы у Майнца и Ве-довича, выказав подозрение в том, что они, возможно, засланы англичанами или американцами. Тем более что Майнц сообщил о патруле СД, а знаки различия и удостоверение личности Свирепого Серба свидетельствовали, что он не только не является сотрудником службы безопасности, но и не принадлежит к организации СС.

Ведович прекрасно понимал, что, имея такой численный перевес, люфтваффовцы спокойно могли задержать их и увезти с собой до выяснения личностей, или попросту пристрелить прямо здесь, у машины. И только то, что, поняв свою ошибку, обер-штурмбаннфюрер сразу же смягчил тонн и отказался от проверки груза, спасло их от почти неминуемой расправы.

В конце концов им пришлось смириться со вполне оправданным, армейским объяснением Рейнке: «Осмотр особо секретного груза я могу позволить, только увидев письменное разрешение рейхсмаршала Геринга. Таков его личный приказ. Во всех остальных случаях мне приказано пробиваться в горы, в указанный район, применяя оружие». И пределом мудрости Майнца стала похвала, с которой он отозвался о правильности действий Гауптмана люфтваффе в подобной ситуации. «Ибо выполнение приказа — превыше всего!».

Тем не менее, прощаясь с ними, гауптман с двумя железными крестами на груди и планкой, свидетельствовавшей о тяжелом ранении, победно оскалил крепкие молодые зубы.

— Эти чертовы СД и гестапо совсем обнаглели, — проворчал он, уходя в сторону колонны и при этом совершенно не стесняясь того, что оберштурмбаннфюрер СС услышит их. — Ничего, скоро союзники обломают им рога, загоняя в те же концлагеря, которые они настроили.

— Как видите, Ведович, теперь у каждого армейского ведомства свой собственный фюрер, — раздосадованно прокомментировал Майнц, явно чувствуя себя оскорбленным.

— Если понадобится, мы и так выясним, где они собрались создавать свой тайник, — примирительно сказал Ведович, невозмутимо глядя вслед колонне, медленно уползавшей на перевал.

— И забудем об этой встрече.

Свирепый Серб выждал, пока оберштурмбаннфюрер выведет машину на шоссе, и только потом произнес:

— Если вернуться к нашему прерванному разговору… Каковыми должны быть мои ближайшие действия?

— После приезда в Рейншток, я высажу вас неподалеку от дома графини фон Ленц. Говорю «неподалеку», потому что она не должна видеть нас вместе.

— Понятно. Смысл нашей встречи — уговорить графиню скрыться?

— Думаю, что начать вам действительно следует с уговоров, — скабрезно улыбнулся Майнц, — но связанных не с дезертирством из армии, а с вашими собственными отношениями. А потом уже постараетесь убедить Альберту, что пора предоставить фюреру самому решать свою судьбу и заняться своим собственным спасением.

— Убежище ей предстоит найти в родовом замке Ленцов?

— В качестве одного из вариантов. На уговоры у вас двое суток.

— А если она откажется дезертировать?

— Не исключено, что придется пристрелить, — придал Майнц своему лицу выражение крайней озабоченности и почти скорби. — Хотя не хотелось бы. Бош и Хёттль крайне заинтересованы в том, чтобы после войны замок Шварцбург оказался в распоряжении подпольной организации офицеров

СС. Кстати, Хёттль заверил, что вы будете приняты в СС. Он походатайствует перед Скорцени и Кальтенбруннером. Это позволит вам остаться в нашей организации и усилит доверие со стороны высших чинов СС.

— Мы с вами понадобимся Хёттлю, а значит, и Ангелу Бошу, как обладатели тайны сразу нескольких кладов. На одном из хуторов неподалеку от некогда приграничного австрийского Эль-сбетена нам покажут хорошо оборудованный контрабандистский тайник Боша, где мы в течение какого-то времени можем скрываться. Затем Хёттль попытается переправить нас из Вены на самолете международного Красного Креста в Швейцарию. Досмотр самолета проводят его люди. Недавно таким образом он сам оказался в Берне. Если же этот трюк не удастся, придется отсиживаться в тайнике контрабандистов.

— Там достаточно продовольствия?

— Не более чем на трое суток. Поэтому мы должны позаимствовать продовольствие из склада базы зомби-отряда. Действовать будем в открытую. Вы обеспечите доступ к складу и выделите четверых зомби для погрузки продовольствия в машину, с которой я прибуду. Они же поедут с нами для охраны и разгрузки. К утру мы вернем их на базу. Вряд ли они сумеют кому-либо указать, куда их возили на крытой машине. О документах на машину и товар я позабочусь. За рулем будет мой адъютант. Мы оставим часть запасов для зомби, так что голодать они не будут. Тем более что, по моим сведениям, через трое суток их должны увезти отсюда.

— Мне следует уехать вместе с вами?

— Вы поедете со мной в машине. Будем прикрывать. К утру вернетесь на базу. Заодно определитесь с расположением тайника Боша. На всякий случай, чтобы знать, куда уходить. Ваше присутствие на базе позволит выиграть несколько дней, которые вы подарите себе вместе со свободой. Как только станет известна дата отлета зомби, позвоните мне, постараюсь прибыть и увезти вас на своей машине. Если же сработает вариант с отлетом на самолете Красного Креста, тогда придется уходить обоим, как по тревоге.

— О том, что произошло на складе, никто кроме меня, знать не будет, поэтому несколько дней мы и в самом деле выиграем, — заверил его Свирепый Серб.

Прежде чем высадить Свирепого Серба на окраине Рейншто-ка, в квартале от особняка, в котором жила графиня Альберта фон Ленц, оберштурмбаннфюрер налег грудью на руль и, задумчиво глядя в пространство впереди себя, покачал головой.

— Странная вещь судьба. Еще час-полтора назад вы были на волоске от гибели, потому что я намеревался пристрелить вас вслед за своими ефрейторами.

— Почему же не пристрелили?

— Пытаюсь приспосабливаться к мирной жизни, когда во многих случаях придется действовать не оружием, а убеждением. Ну и, конечно, перед Бошем хотелось предстать в роли спасителя его земляка. Все остальное вам уже известно.

— Откровенно.

Оберштурмбаннфюрер красноречиво пожал плечами, дескать, чего уж тут хитрить?

— А теперь вам предстоит романтическое свидание с одной из самых сиятельных альпийских аристократок.

— Завидуете, Майнц?

— Вы бы на моем месте не позавидовали? К тому же сугубо мужскую зависть тоже следует причислять к привилегиям мирной жизни. Или, может, я не прав?

13

Уже положив трубку, Гиммлер еще несколько секунд смотрел на нее, как будто ожидал, что вслед за Кейтелем позвонит уже и сам фюрер. Ему не нравилось, что в последнее время Гитлер предпочитал общаться с ним то через Кейтеля, то через генерала Йодля. Но в то же время он чувствовал, что теперь уже Гитлер откровенно побаивается его. Потерпев полнейшее поражение на всех фронтах, фюрер опасался нового «заговора генералов», он панически боялся быть повешенным своими собственными фельдмаршалами.

— А теперь — к самому важному, — с трудом вырвался он из потока мрачных мыслей, подходя к висевшей на стене карте. — Обергруппенфюрер Кальтенбруннер.

— Да, господин рейхсмаршал, — поднялся Эрнст, чувствуя, что действительно наступает очень важный в его жизни, очень ответственный момент. Вслед за ним поднялся и генерал-полковник Хауссер, хотя и понимал, что все произнесенное сейчас Гиммлером лично к нему никакого отношения иметь не будет.

Тем временем Гиммлер слегка поколебался, будто сам усомнился в том, стоит излагать все то, ради чего он вызвал к себе руководителя РСХА, затем вернулся к столу и, нажав кнопку, вызвал к себе в кабинет адъютанта.

— Я хочу, штандартенфюрер, чтобы вы слышали то, что мною будет сказано, — обратился он к Брандту, — и немедленно подготовили письменный приказ.

— …И подготовить письменный приказ, — по привычке повторил Брандт последние слова патрона.

— Исходя из сложившейся ситуации, я, данной мне фюрером и германским народом властью, принял следующее решение. На территории «Альпийской крепости», а также на территории всей Австрии и всей Южной Германии, — решительно тыкал он пальцем в карту, — я передаю вам, обергруппенфюрер Кальтенбруннер, всю полноту своих полномочий как рейхсфюрер, то есть главнокомандующий войсками СС, а также все полномочия имперского министра внутренних дел и главнокомандующего армией резерва[79].

Воспользовавшись тем, что рейхсфюрер сделал паузу, Каль-тенбруннер растерянно взглянул на оказавшегося радом с ним Брандта, но тот едва заметно качнул головой, давая понять, что для него самого это решение шефа тоже оказалось полной неожиданностью. А затем, вспомнив о своих прямых обязанностях, принялся горячечно записывать приказ патрона в небольшую записную книжечку.

Поняв, что от Брандта толку мало, Кальтенбруннер медленно, осторожно скосил глаза на Хауссера, хотя понимал, что тот и не мог знать о подобных намерениях Гиммлера, а потому произнес только то, что обязан был произнести в данной ситуации именно он, Хауссер:

— Я, как старый солдат, — натужно прокашлялся он, — понимаю это только так…

— С этого дня, обергруппенфюрер Кальтенбруннер, на означенной территории вы обладаете всей полнотой военной и государственной власти и вправе принимать любые меры, направленные на обеспечение безопасности Австрии и «Альпийской крепости». По существу, вы становитесь командующим всеми войсками, находящимися на территории Австрии и «Альпийской крепости», генерал-губернатором этих территорий. В вашем распоряжении будут такие доблестные австрийцы, как Скорцени, Хёттль, Гебхардт, Вильгельм Ванек, Виммер-Ламквет, если только он обнаружится, и многие другие.

— Это верно: их много, настоящих солдат СС, — вновь не удержался от словесного соблазна Хауссер. — Мне посчастливилось видеть их в настоящем деле.

— Если на пике агонии рейха вы, Кальтенбруннер, создадите в Вене свое автономное правительство, с участием этих и других достойных людей, с моей стороны возражений не поступит.

— Благодарю за доверие, рейхсфюрер, — пробубнил Кальтенбруннер.

То ли из-за беззубости, то ли еще по какой-то причине, Эрнст и в спокойном состоянии говорил невнятно, проглатывая окончания слов, а уж когда начинал волноваться — превращался в настоящего «Цицерона». Зато Хауссер отчеканил так, словно вновь оказался в роли инспектора на плацу юнкерской школы:[80]

— Это правильное решение, рейхсфюрер. Никто другой, кроме Кальтенбруннера. Только он способен удержать все находящееся там воинство, — нервно сжал генерал-полковник свой жилистый кулак. — Только он способен создать там надежные охранные подразделения и части СД. Считаю, что такое решение нужно было принять давно. Я, как старый солдат, понимаю это только так!

— Как давно, генерал Хауссер? — въедливо поинтересовался Гиммлер. — Сколько лет тому назад я должен был передать свои полномочия в Австрии кому-либо?

Однако сбить с толку Хауссера, или хотя бы смутить его, было не так-то просто. В свое время это почувствовали и Геринг, и Кейтель, и даже сам фюрер.

— Как раз тогда, — ответил он, — когда для этого настало подходящее время. Наши общие победы всегда должны быть превыше наших с вами личных амбиций. — И тотчас же подстраховался: — Именно так я сказал недавно самому фюреру, который всегда ценил мою солдатскую простоту.

— Предполагаю, — вновь заговорил Кальтенбруннер, перебивая Хауссера, — что Скорцени следует назначить начальником военного управления Главного управления имперской безопасности[81].

— Это ваше право, Кальтенбруннер, — сухо обронил Гиммлер, давая понять, что Хауссер грубо нарушил торжественность момента. — Лично я не возражаю. Считаю, будет правильным, если Скорцени станет вашим непосредственным заместителем в вопросах безопасности «Альпийской крепости», по существу, вашим военным министром.

Рейхсфюрер хорошо знал, что Хауссер всегда скептически относился в назначению его командующим войсками СС. «Старый солдат» не раз внушал своим собеседникам-генералам и старшим офицерам, что во главе «армии СС» должен стоять настоящий боевой генерал, имеющий опыт командования крупными боевыми соединениями, опыт ведения боевых действий.

«Это не обязательно должен быть я, — провидчествовал Хауссер. — Теперь у нас появилось несколько боевых генералов СС, имеющих отличный боевой опыт».

Когда Гиммлеру доносили об этих высказываниях, он всегда осторожно интересовался, знают ли о них шеф СД Кальтенбруннер и «гестаповский Мюллер». Смысл ответа всегда сводился к тому, что конечно же знают, но считают, что в отношения рейхсфюрера и «СС-Папы» вторгаться не следует, дабы не привлекать к ним внимания.

Кое-кто из близкого окружения Гитлера даже добавлял, что до ушей фюрера эти разговоры Хауссера тоже доходят, но вождь лишь загадочно ухмыляется себе в усы. При этом давали понять, что определил такой тип отношения к этому заочному противостоянию хитрец Мюллер.

Когда в одной из бесед фюрер поинтересовался у шефа гестапо, что тот думает по поводу мнения СС-Папы, тот вроде бы многозначительно изрек: «Должен же и у Гиммлера тоже появиться в пределах рейха хотя бы один недоброжелатель? А то как-то неудобно получается: у каждого из нас недоброжелателей хоть отбавляй, только наш “Генрих Великий” считает себя талантливым и безгрешным. И потом мы ведь должны помнить, что на Бородинском поле против русских сражались только два полководца мира: Наполеон и, извините… Хауссер!».

Доказательств того, что слова эти принадлежали Мюллеру и что Мюллер выразил свою мысль именно этими словами, у рейхсфюрера так и не появилось. Хотя однажды он сам попытался спровоцировать фюрера на разговор о придворной притче по поводу «двух полководцев Бородинской битвы». Но по самому характеру сказанного он определил: «Так высказаться мог только “гестаповский мельник”, намекая Гитлеру на то, что пора бы уже и у Гиммлера завестись какому-то достойному сопернику, причем лучше всего — из кругов ваффен-СС. К тому же известно, что Мюллер и сам не прочь был бы видеть во главе войск СС «своего, отдельного» командующего[82].

«Они решили дождаться, когда мы с Хауссером вцепимся друг другу в глотки, чтобы затем обоих отправить в отставку, — как-то сказал себе Гиммлер в порыве такой редкостной откровенности. — Но в любом случае у Хауссера преимущество: он еще Первую мировую закончил в чине генерал-лейтенанта. И на Бородинском поле с русскими тоже сражался он, а не ты. Поэтому боевые генералы и офицеры ваффен-СС сплачиваются вокруг него, а не вокруг тебя».

— Говорят, свое Бородинское сражение вы уже начали описывать в романе? — все же не удержался Гиммлер от колкости, заставив Хауссера, выходившего из кабинета после Кальтенбрун-нера, остановиться буквально в проеме двери.

— Не в романе, господин рейхсфюрер СС, а в книге мемуаров. Одна из глав которой конечно же будет посвящена бою на Бородинском поле. После войны придет пора написать о многом из того, о чем пока что говорить не принято, — в обычно суховатом, ровном голосе Хауссера проявились несвойственные ему нотки мстительности. — Я, старый солдат, понимаю это только так.

14

В течение всего дня Штубер занимался размещением прибывающих в расположение «Альпийской крепости» частей и подразделений. Это были потерявшие свою боеспособность полки, под знаменами которых оставалось семьдесят-восемьдесят человек, да и то в основном легко раненных; какие-то тыловые службы и госпитали уже несуществующих армий и дивизий, которые ранее базировались в районе Дрездена, Бранденбурга или Мюнхена; остатки отдельных батальонов, ремонтные мастерские исчезнувших аэродромов и мотопехотных частей.

Все эти остатки, которые, находясь вблизи линии фронта, легко могли оказаться пушечным мясом очередного прорыва русских или американцев, а то и беззащитными целями для вражеской авиации, теперь, именем фюрера, сводились в истребительные батальоны и тут же направлялись в приграничные районы «крепости» для рытья окопов, сооружения дотов и бомбоубежищ, освоения местных пещер и заброшенных шахтных штолен.

Точно так же, именем фюрера и Гиммлера, комендант издал приказ о том, чтобы все местное население, способное держать в руках кирки и лопаты, было задействовано на строительстве окопов и прочих оборонительных сооружений.

Барон уже собирался оставлять аэродром «Люфтальпен-1», где вместе с Зонбахом знакомился со строительством защитных авиакапониров, когда обе батареи прикрытия вынуждены были вступить в бой с тройкой английских истребителей, которые буквально наседали на германский транспортный «юнкере» и сопровождавший его истребитель. Все кончилось тем, что один «англичанин» задымил и исчез где-то в глубинах Альп, судя по всему, он старался дотянуть до границы нейтральной Швейцарии, а двое других ушли на запад.

Что же касается поврежденного, уже теряющего управление «юнкерса», то сначала оц с трудом зашел на посадочную полосу, затем понадобилось еще несколько минут, прежде чем дверца открылась и из фюзеляжа появился трап, а вслед за ней — осторожно выглянула фуражка с высокой генеральской тульей, какие обычно шили себе службисты из штаба Верховного командования.

— Вы кто?! — сурово, но как-то слишком уж настороженно, почти испуганно, спросил носитель этой тульи, увидев у трапа Штубера и Зонбаха. А когда Штубер представился сам и представил начальника «Люфтальпена-1», облегченно произнес: — Значит, сели мы все-таки у своих! Теперь не знаешь, над чьей территорией летишь и на аэродром какой армии приземлишься. Я — обергруппенфюрер СС Юлиус Шауб, личный адъютант фюрера.

— И фюрер тоже здесь? — подался к трапу Зонбах.

— Не доведи господь, чтобы в этом самолете оказался еще и фюрер, — начал спускаться по трапу Шауб. — Или, может, наоборот, это было бы счастьем, если бы фюрер тоже спустился вместе со мной по этому трапу? Чтобы он вновь мог оказаться в Альпах, в своей любимой резиденции, на все еще вольной земле рейха. Это я говорю вам, как личный адъютант фюрера.

— Однако он решил, что достаточно будет послать сюда вас? — спросил Штубер, краем глаза наблюдая за тем, как санитары выводили из машины раненого пилота, а техники уже принимались за осмотр двигателя.

Ему важно было знать цель прибытия обергруппенфюрера. Только здесь, в «крепости», Штубер по-настоящему ощутил, каково быть носителем столь незначительного чина, как штурм-баннфюрер СС, при котором любой заезжий штандартенфюрер мог чувствовать себя повелителем. Не говоря уж о генералах СС.

И только теперь он понимал, как сложно было такому же обладателю низших чинов Скорцени готовить свои операции по похищению Муссолини, когда ему, тогда еще только гауптштурмфю-реру, тоже приходилось командовать полковниками и генералами или по крайней мере всячески давить на них. Да и в Будапеште штурмбаннфюреру Скорцени тоже было не легче, хотя там уже на него работали имя национального героя и титул «обер-диверсанта рейха».

— Собственно, садиться я должен был в Мюнхене, — сказал Шауб, — но туда как раз направлялась бомбардировочная стая англичан в сопровождении истребителей, поэтому пришлось срочно менять курс. Впрочем, это даже лучше, что небо посадило меня на ваш аэродром. В любом случае мое появление в городе должно быть неожиданным и тайным. К тому же я увижу построенный аэродром и еще некоторые укрепления «Альпийской крепости». Потому что кое-кто пытается убедить фюрера, что на самом деле никаких приготовлений, никаких фортификационных работ в крепости не ведется. Что крайне возмутительно. Это говорю вам я, личный адъютант фюрера.

— То есть состояние «Альпийской крепости» все же беспокоит Верховного главнокомандующего? — сдержанно поинтересовался Штубер.

— Почему вы задали вопрос Именно так?

— Потому что со всех сторон мне дают понять, что Гитлеру уже глубоко безразлично, что происходит в Альпах. Единственное, чем он обеспокоен, — это оборона Берлина.

— Обороной Берлина он обеспокоен, как полководец, который принял решения сражаться до конца. Причем не где-то в горах, а именно там, в столице. — По тому, с каким пафосом личный адъютант Гитлера произнес это, нетрудно было догадаться, что именно он стал одним из тех, кто Адольфу эту идею — отказаться от переезда в «Альпийскую крепость» — внушил и продолжает внушать. — Но все же намекать на. такое отношение Гитлера к крепости могут только враги и паникеры. Это говорю вам я, личный адъютант фюрера.

— Благодарю, обергруппенфюрер, — сказал Штубер, — вы меня взбодрили.

— А вы, обер-лейтенант Зонбах, готовьте машину и небольшую охрану сопровождения. Через трое суток мой самолет должен быть готов к вылету.

— Но пилоты этой машины ранены…

— Найдите других пилотов. У вас должны быть резервные экипажи. Если не найдете, усадите этих, даже мертвых.

— Что значит: «даже мертвых»? — ошалело переспросил Зонбах, у которого напрочь отсутствовало восприятие не только юмора, но и какой-либо иносказательности.

— А что вас удивляет, обер-лейтенант?! — тотчас же сыграл на этом Шауб, поднаторевший за много лет «придворной службы» на множестве всевозможных подковырок. — Вы что, только что узнали, что мертвых приказы фюрера касаются точно так же, как и живых?!

Зонбах вопросительно взглянул на Штубера, что-то едва слышно пробормотал, словно бы отгонял от себя наваждение, но тут же довольно уверенно произнес:

— Все же было бы хорошо, господин обергруппенфюрер СС, если бы вы обратились с этим к рейхсмаршалу Герингу.