Мама, Колян и слово на букву «Б» Тасбулатова Диляра
Колян и Бодрийяр
Сказала Коляну, что вот в Америку собралась, и мне друзья советуют его с собой взять. Вопреки моим ожиданиям, Колян совершенно не обрадовался:
– На фига она мне сдалась-то? (спросил он грубо).
– Что я, мальчик, который об индейцах сказок начитался?
– Ну, потрясающая страна: огромная, величественная…
– Вранье это все! (сказал Колян сурово). – Нет никакой такой Америки, придумали ее.
– Один философ тоже так считает (имелся в виду Бодрийяр, о чем Коляну я сообщать не стала).
Дальше Колян сказал в точности то, что говорил Бодрийяр, хотя Колян вовсе как бы не философ и вообще прочитал в своей жизни максимум пятьдесят книжек (тоже немало, один знакомый ровно две прочел).
– Я ж тебе говорю – всё это враки, Америка там и тэ дэ… Это не страна, а большая декорация (Бодрийяр слово в слово так говорил). Похоже на задник в ТЮЗе, где я одно время рабочим сцены ошивался. Вроде из зала смотришь – пейзаж там, улицы, дома, а подойдешь поближе – пшик…
Хорошо быть европейцем
– Хорошо, наверно, быть европейцем? (спросил меня Колян). – А американцем еще лучше, наверно?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, идет такой европеец типа по аэропорту, я в кино видал: чистый, помытый, хорошо прикинутый, с бабой такой худой на каблуках – и никто ему не орет: давай быстрей, куды прешь?
– И?
– Потом – фигак! – заезжает на нехилой тачке с этой бабой к себе в особняк, наливает вискаря, ну и все такое… Баба, правда, кожа да кости, но все равно: красиво!
– Понимаешь, он за этот особняк платит всю жизнь, а потом еще его дети платят.
– Да ты че?
– И встает в шесть утра, и работу боится потерять.
– Ну, дела… И баба, что ли, пашет с шести утра?
– А как же! Особняк-то нужно содержать!
– А! В кино об этом ни гугу… Только тачка, вискарь, баба ниче так… Вискаря выпьет и красиво ее укладывает на койку такую широченную.
– За это все платят ежедневным тяжким трудом.
– Да ну! Тоска! Только настроение мне испортила. Я теперь, когда буду смотреть фильмы про такое, все время буду думать: щас он ее завалит то да се, плюс он выпимши, а утром в шесть – оп-па! Я вот в 12 встаю…
– Так ты счастливее!
– Да? Я и не подумал про это… И правда, на фиг мне этот особняк и эта худая в койке, если потом вставать?
Че хочу, то и ворочу
Встретила как-то во дворе Коляна.
Колян говорит:
– Ты куда это вчера с мамой шла, такие обе нарядные?
– В оперу.
Колян присвистнул:
– Да ну? Я думал, туда только начальство ходит: типа начальник там газа и нефти с женой.
– Нет, почему? Не только начальство.
– И че за опера была?
– «Дон Жуан».
Колян опять присвистнул:
– Че, прям опера про ходока этого?
– Причем Моцарта самого, заметь.
– И он прям поет, как он этих баб… ну тово самого?
– Ну, не совсем. Но в принципе, да. Поет, что любит всех женщин…
Колян почесал в затылке.
Потом говорит:
– Был у нас такой, Михалыч. Ни одной юбки не пропускал. В гараже вместе трудились. Так он с вечера шары зальет и какую-нить шалаву непременно ухайдакает, а потом с утра напевает. Он мне говорил: это чтобы похмелья не было. И пел – и неплохо пел, кстати, с утра-то, когда у всех башка раскалывается. С бодуна-то… А он – пел. А этот Дон Жуан он тоже, что ли, чтобы похмелье не мучило, баб – тово?
– Не, он из принципа… Мол, че хочу, то и ворочу, и все вы мне не указ.
– Михалыч! Точно он! Он жене тоже говорил: отвяжись, мол, гусеница, че хочу, то и ворочу! Все жён боятся, а Михалыч лихой был!
– Понимаешь, Колян, Дон Жуан бросил вызов самому Богу…
– А Михалыч – жене! Эт пострашнее Бога будет… И бугру нашему. Иди ты, говорит, в жопу со своими нотациями, че хочу, то и ворочу!
– Надо оперу про него написать (говорю я). – Так и назвать – «Че хочу, то и ворочу».
– Лучше – «Дон Михалыч». Композитор типа Хренников.
– Он уж умер.
– Жаль. А то бы про Михалыча налудил бы оперу.
– Ага.
– Не хуже этого твоего Моцарта было бы…
Карлики и америкосы
Как-то Колян сказал Петровичу:
– У нас все пьют, все, даже дети вот пьют. Мне один мужик рассказал, что где-то там в глубинке видел пьяных детей.
Петрович (настроенный патриотически) возразил:
– Дык это не дети были.
– А кто же?
– А карлики, лилипуты которые.
– ?!
– Ну да, мне вот тоже один мужик рассказал, что в одно время начали бабы рожать сплошных карликов. Так вот, их отнимали у них или они сами их в роддоме оставляли – и в дальние эти деревни отправляли. А теперь америкосы гонят, что мы все – алкаши, вплоть до детей…
– Да какие америкосы еще! Ты хоть одного живого америкоса-то видел?
– А ты?
– Я? Я-то видел, я на Красной площади в ГУМе грузчиком работал: там они все время шлялись.
– И че? (подозрительно спросил Петрович).
– Да ниче вроде – вежливые такие…
– Придуриваются (произнес Петрович убежденно). – Разведывают че-та. Просто так не приедут: на хрен им эта площадь сдалась?
Тут я вмешалась (мы вместе стояли, курили).
– Точно (говорю и подмигиваю Коляну). – Они за нашими карликами охотятся.
– А я че говорил? (торжествующе сказал Петрович). – Вон тебе и журналист говорит…
Колян растерялся:
– А зачем им наши карлики?
– А чтобы их спаивать и в нашу глубинку потом засылать!
– Погоди (сказал логичный Колян), – ты ж говорил, карликов из наших роддомов в глубинку отправляют?
– Да мало ли че я говорил! Откуда я знаю, че они с нашими карликами могут сделать? Сволочи они, вот и всё!
Петрович даже сплюнул на асфальт.
Тут во двор выползла консьержка Люба и говорит:
– Че ты тут расплевался, козел? Здесь культурные люди живут!
Петрович сказал подобострастно:
– Дык и я о том же: не чета этим америкосам…
Люба вдруг согласилась (хотя Петровича терпеть не может):
– Ага (говорит), – козлы… Одно слово – америкосы!
Мужское достоинство
– Ты НТВ смотришь? (спросила я Коляна)
– А че?
– А там будет программа «Мужское достоинство».
– Приборами, штоле, мериться будут? Кто с кем? Ты в жюри будешь, штоле?
– Колян!
– А че я? Петровича надо позвать, у него о-ого-го! Любого энтевешника за пояс заткнет!
Не надо ля-ля
Колян вот что однажды сочинил:
- Не падайте на пол, поручик Голицын.
- Корнет Оболенский, не надо ля-ля.
Скопцы и троцкисты
«Скопцов в СССР извели почти одновременно с троцкистами».
Эту фразу я вычитала у кого-то в комментариях на Фейсбуке, долго смеялась и процитировала Коляну.
Колян спросил:
– А скопцы – это кто? Кто копит – пока не придут троцкисты и не отнимут?
– Нет, это те, которые себя оскопляли.
– Эт самое, штоле, чикали?
– Ну да…
– Чтобы троцкистам не досталось? А троцкистам-то зачем лишнее?
– Вот Сталин и решил – чтобы не безобразничали, и тех и других ухайдакать.
– Ну, троцкисты понятно, а зачем ему эти, без яиц которые?
– Да так – садист.
Колян задумался.
Потом говорит:
– Да, странно как-то…
И пошел дальше, бормоча:
– И так у них прибора нету, на фиг они ему нужны-то?
Он потом все это таджикам и Петровичу пересказывает. И они с Петровичем ахают и охают, удивляются причудам нашей отечественной истории. Я как-нибудь с ними выпью, потом вам перескажу. Интересно же…
Об инфинитивах
Один топ-менеджер (русская водка) хотел сначала продавать эту свою водку с моими рассказами о Коляне: проект такой. Для увеличения продаж как бы.
А потом вдруг говорит:
– А нельзя ли его сделать поинтеллигентнее, Коляна вашего? Мат – это лишнее…
Я ему решила цитатой ответить и говорю:
– Лишнее (говорю), – гражданин начальник, это трипак, алименты и Уголовный кодекс.
Он поморщился:
– Вы (говорит), – сидели?
– Ага (говорю). – У Лотмана. Шаг вправо – расстрел. Сидеть надо было смирно. А иногда и стоять. Такие вот дела…
Он говорит:
– Это что за колония: у Лотмана?
– Это (говорю), – для филологов. Которые «ться» и «тся» не различают.
Он побледнел. Наверно, тоже не различает, как инфинитивы писать.
Проводил меня до двери. Бледный весь. Руки трясутся.
Напоследок говорит:
– Это сейчас тенденция такая: описывать свой тюремный опыт?
– Ага (говорю). – Причем издательства отдают предпочтение убийцам.
Он чуть не упал в обморок.
Я закрыла за собой дверь.
Раскас
Как-то в нашем дворе одна тетка (очень хорошая) спросила дворника Нурали, неужели он никогда не был в Ясной Поляне?
Я сказала, что тоже не была.
А Нурали сказал, что поляну за домом он вычистил, и она теперь ясная.
А Колян сказал, что там вроде какой-то дед жил.
А тетка сказала, что этот дед – Толстой.
А я сказала, что дед был не всегда дед.
А Нурали сказал:
– Ну, я пошел?
А Колян спросил:
– В Ясную Поляну?
А Нурали сказал, что он пока еще не дед и тетки его любят.
А тетка сказала, что Толстого тоже любили – в молодости.
А Колян сказал, что его и щас любят.
Самое интересное, что эту тетку зовут Софья Андреевна.
Такой вот «раскас».
Ромашки
Как-то дворник Нурали спросил меня, почему я «адынокая».
Я сказала:
– Не берут.
Колян сказал:
– Врет.
Нурали сказал:
– Порядка здесь нет, в Россия.
Колян сказал:
– Умная слишком.
Нурали сказал:
– Харашо, что умная, умный жена лучше, чем глупый.
Колян сказал:
– Потому и не берут.
Нурали сказал:
– Значит, мущина глупый.
Колян обрадовался и сказал:
– Дебилы тут все!
Нурали сказал:
– Так нехорошо говорить! Людей обзывать! Они нэ дыбылы, а просто не хотят женщина угождать.
Коляну стало стыдно, и он принес мне ромашки.
Такие дела.
Колян и Лермонтов
Видела Коляна.
Поздравила его с ДР Лермонтова.
– Сколько ему стукнуло-то? (спросил Колян, который был в запое).
– Двести (говорю).
Колян задумался.
Потом говорит:
– А сколько он прожил?
– 26 (говорю).
Колян говорит:
– А че так? Спился, штоле? Белочка доконала?
– Его же на дуэли убили, ты что, Колян?
– А, да! Забыл совсем! Ну если б не на дуэли, все равно спился бы…
– Наверняка (говорю).
– А че стрелялся-то? Выпивку не поделили? (Колян че-та совсем после запоя съехал).
– Неизвестно. Но вряд ли. Выпивки у него было сколько хошь. Не бедный был чел…
Колян всплеснул руками:
– Вот идиоты-то! Если выпивки сколько хошь, зачем стреляться-то? Из-за бабы, штоле?
– Первый канал предполагает, что да, из-за бабы.
– Ишь, интеллигенты! (сказал Колян сокрушенно). – Из-за бабы стреляться, когда выпивки навалом! Это ж надо!
Путевые заметки
Умом Россию…
Есть у меня и «изячные» рассказы об интеллигенции и «высоких чувствах» (хотя это не совсем мой формат, извините).
Даже как-то и неудобно писать такое, но во времена оны увлекся мной один мужчина: такой интеллигентный (ну, поинтеллигентнее все же одного дедушки, который в поездке с полки сверзился – рассказ о дедушке будет впереди).
Ну вот, интеллигентный, значит, переводчик с французского. Хороший переводчик, кстати. И, что для меня главное, стебок, остроумный человек: ибо, сами посудите, нормальный переводчик, интеллигент, не стебок, увлечется мною и моими идиотскими рассказами? То-то.
Ну, в общем, любовь-морковь, такие дела. Увлекся. Интеллигент. Мной. Как ни странно. И, увлекшись, уехал на время он во Францию – язык свой французский совершенствовать.
Уехал, а я жду сижу. У окна типа. А из Парижа этот переводчик решил поехать в Бельгию – посмотреть на соборы и пр. (я ж говорю, интеллигентный, хотя водку хлестать здоров тоже).
И вот едет он в свою таки Бельгию, а напротив него сидит в поезде француз такой, тоже как бы интеллигентный.
Ну, разговорились, то да се… Мой переводчик предложил французу коньяку – путь дальний, сидеть так просто скучно. Ну, коньяк, то да се, начали трепаться, языки развязались. Француз (мой переводчик потом хохотал и говорил – ну, прямо точно разговор Пьера Безухова с Рамбалем получился) вдруг начал откровенничать, какую-то лабуду стал нести, какую он интрижку завел где-то там, за границей (как раз в Польше, ну точно как тот Рамбаль).
И вот мой переводчик вдруг говорит этому Рамбалю (что ему не очень-то было свойственно): «Ах, какую я женщину встретил!»
Рамбаль говорит:
– Красивая, наверно?
– Да какое там! – говорит мой. – Так себе…