Белое, черное, алое… Топильская Елена

Разъяренная, как фурия, Петровская рывком достала из сумки ключи и стала дергать дверь, приговаривая:

— Ладно, пусть все быстрей кончится, составляйте протокол и выметайтесь!..

Мы вошли за ней в квартиру и в течение десяти минут составили протокол.

Будкин изъявил желание подписать его, но не сделал никаких замечаний. После соблюдения, необходимых формальностей мы откланялись, а Будкин остался в квартире.

Утром следующего дня я надела форму, поскольку не сомневалась ни секунды: меня ждет вызов к прокурору города. Предчувствия меня не обманули. Через полчаса мы с родным шефом, которому я по дороге рассказала все, сидели в кабинете Дремова, перед лицом прокурора города и начальника отдела кадров.

Будкина не было, сказали, что он заболел.

Шеф по дороге в прокуратуру города высказал мне все. А завершил свой монолог словами:

— Машка, ты, конечно, очень умная, но ты круглая дура!

Второй раз в жизни он обращался ко мне на «ты»…

— Я согласна, Владимир Иванович, что я опять поддалась эмоциям. Я могла бы обойтись и без этого ареста. Я могла бы, в конце концов, уйти, когда приехал Будкин. Но мне было стыдно перед милицией и понятыми. Есть же закон. Я все-таки действовала по закону…

— Сейчас тебя уволят по закону, будешь знать, — проворчал шеф. — Денщиков этот — подонок, безотносительно к твоему поведению. Зачем он бабу туда вплел?

Мог бы назвать любой адрес…

Дремов бушевал. Ему поддакивал начальник отдела кадров.

— Как вы могли, — кричал прокурор города, — не подчиниться приказу начальника?

— А почему я должна подчиняться незаконному приказу? Он же сам признал, что у него нет правовых оснований выгонять нас оттуда.

— Вы что, не понимаете? Это же политика!

— Да-а? — удивилась я. — А я думала, что работаю в прокуратуре.

— Ведь закон о прокуратуре запрещает… — начал говорить кадровик.

— Перед отъездом туда я внимательно прочитала закон о прокуратуре. — Я вытащила заготовленный мной заранее текст закона. — Покажите, что я нарушила?

Оба начальника отмахнулись от текста закона.

— Это же витает в воздухе, что такие мероприятия должны проводиться только с согласия прокурора города.

— Я не понимаю, что значит «витает», — тихо возразила я. — Я юрист, и для меня имеет значение только то, что написано в законе.

— В общем, идите, пишите объяснение, ждите приказа о наказании.

Когда мы вышли и сели в машину, шеф прервал молчание:

— Хорошо вы его приложили, что он не юрист.

— Я его приложила? — удивилась я. — Я только сказала, что я юрист…

— Он понял, — усмехнулся шеф.

Придя вечером домой, я отказалась есть. Саша поел один и занялся чтением медицинской литературы. А я некоторое время тупо смотрела в стенку, готовая расплакаться.

Вытерев набежавшие слезы, я несколько минут сидела молча, уставясь в пол, потом подняла голову и с чувством сказала:

— Нет, все! Больше никогда! Никогда я не полезу в сомнительные мероприятия, не буду больше спорить с начальниками, и вообще, хватит! Уйду, на фиг, из следствия.

Сашка закрыл сборник «Актуальные вопросы судебной медицины», свернул его в трубочку, оперся на него подбородком и стал задумчиво на меня смотреть.

Помолчав, он вкрадчиво сказал:

— Маш, извини за грубость, но уж пример больно хороший… Когда я был студентом, нас привели на практику в родильный дом, в родилке молодая девчонка, лет семнадцати, орала как резаная — первый раз рожала. А знаешь, что орала? «Ой, мамочка! Чтобы я еще когда-нибудь хоть один раз дала?!.» А вообще, Машка, я не понял, ты победила или проиграла?

— А это как посмотреть. За жизненный опыт, сколько ни плати, не переплатишь. А вообще-то я, конечно, проиграла. И причем по своей вине. Я еще, наверно, недостаточно квалифицированный следователь. Но я буду стараться.