Белое пламя дракона Крымов Илья
– Завтракай – и в дорогу.
– Особенно если…
– В лягушку превращу.
– Ой, трясусь-трясусь!
Ведомые чутьем мага, они день за днем углублялись в лес, осторожно, пугливо замирая и прячась при каждом намеке на опасность. Деревья становились все выше, будто не дубы и ели, а какие-то секвойи, ненормально высокие и толстые. Росли они, правда, довольно далеко одно от другого, и путники вполне могли бы ехать быстрее, кабы не переплетения толстых корней, выбивавшихся из почвы, и живучий подлесок, научившийся расти даже при нехватке света. Возможно, из-за обилия природной магии этих мест флора была такой буйной и труднопроходимой. Гигантские кустарники, папоротники, травы, дикие цветы с горькими запахами, все это зеленое царство заставляло смертных ощущать себя крохотными насекомыми во враждебном мире. На фоне древних деревьев гигантские скаковые белки не казались такими уж большими, наоборот, они приходились в самую пору – маленькие зверьки на нижней ступени пищевой цепи. Каждую ночь Тобиус отыскивал либо обустраивал сам надежное убежище, защищал его пологом специальных заклинаний, отпугивающих живность и скрывающих от чужих глаз. В дальнейший путь двигались по росе, выискивая полоски синего мха, которые попадались все чаще и были все толще.
Порой даже без видимой опасности Тобиус начинал ощущать сильную тревогу, в причине коей не сразу разобрался. Оказалось, что он периодически терял чувство направления. Маги всегда имеют представление о своем местонахождении в мире, это часть их естественных способностей, но Тобиус обнаружил, что временами его чувство направления «засыпает», и это были крайне неприятные и страшные ощущения. Он списал их на проявления магических аномалий, которых, как считается, в Дикой земле бесконечное множество.
– Мы идем к чему-то нехорошему, – вдруг тихо сказал волшебник, барабаня пальцами по рукоятке жезла.
Дорога пошла вверх по склону широкого лесистого холма, и тени стали гуще. Прежде сквозь преграду древесных крон едва-едва пробивались копья света, но уже через некоторое время они исчезли полностью. Нечто большое и расположенное над кронами затмевало солнце.
– А?
– Я чувствую какую-то неприятную…
По лесу, тряся ветви, прокатилась волна холодного ветра, бросившая мага в озноб.
– …энергетику.
Они выехали на небольшую проплешину, поросшую вереском и терновником. Деревья расступились, открывая вид на вершину другого крупного холма, с громоздящимся на ней источником тени – ансамблем черных и серых, местами проеденных ветром стен с исполинскими башнями, пустыми бойницами, темным провалом врат и щербатыми зубцами парапетов. На вершине отдаленного холма стояла древняя полуразрушенная крепость.
– Га-нор.
– Чего-кого?
– Га-нор, ученица. Гроганская пограничная крепость времен позднего периода существования империи. Если верить брату Марку, то ее забросили, – Тобиус вспомнил даты исторических хроник и произвел простейшие вычисления, – в четырнадцать тысяч пятьсот десятом году от Пришествия Первых Скитальцев. Приблизительно. А через семьдесят лет Гроганская империя перестала существовать, погибнув в Возмездии Далии. Ты можешь себе представить, что этой крепости больше полутора тысяч лет… нет, намного больше. Полторы тысячи лет назад ее бросили, а когда построили – я и гадать не берусь…
– Вообще-то могу.
– Что?
– Я бы дала ей две тысячи лет!
– Дуреха, – снисходительно хмыкнул маг, – простоять века этой крепости помогли чары гроганских магов и, возможно, умения гномских инженеров. Они строили на тысячелетия, и это не преувеличение…
– Так куда нам ехать-то?
Тобиус на минуту задумался, вглядываясь в черную громаду. Его терзали противоречивые чувства – с одной стороны, Путеводная Нить, уже давно о себе не напоминавшая, вдруг натянулась и потянула душу прочь, убеждая объехать Га-нор за семь лиг и никогда не приближаться к нему больше. С другой стороны, живой и любопытный ум кипел от желания посетить памятник древности, осколок великого Грогана, некогда могущественнейшей державы мира. Волшебник очутился на развилке, на которой часто оказывались обладатели Путеводной Нити. Все же следовало не изменять себе и идти туда, куда тянется Нить.
– Будем держаться от этого места пода…
Рядом с белкой Тобиуса стоял некто в синем плаще с капюшоном и всем своим видом давал понять, что стоит он там давно. Но Тобиус его не видел, как не видела его Эмма, и лишь белки беспокойно косились на фигуру в синем.
– Так куда ехать? В низину или…
– На вершину, – ответил неизвестный.
– На вершину, – сдавленно выговорил Тобиус. – На… не верю, что делаю это… Я не хочу…
– На вершину, – повторил неизвестный.
– …На вершину… Но мы осмотрим Га-нор! У меня вдосталь боевых заклинаний, так что если наткнемся на гнездо пасатукш или логово хобгоблинов… Эмма, я впервые отказываюсь от Путеводной Нити.
– Мм, ну, с почином! – радостно отозвалась стальная дева, направляя свою белку к крепости. – Может быть, мы найдем там сокровища?
– Может быть, может… – Тобиус нервным движением отер лоб и сглотнул. В горле у него пересохло.
Фигура в синем плаще провожала путников взглядом пустоты, заполнявшей капюшон, пока они не скрылись за деревьями. Ни в памяти мага, ни в голове морфа ее присутствие не оставило никакого памятного следа.
Чем выше они взбирались по холму, тем меньше волшебник был доволен своим внезапным решением. Га-нор приближался, и чувство тревоги крепло в душе Тобиуса, подбивая его развернуться и скакать прочь. Полуприкрыв глаза, маг пытался пронзить пространство ментальными «щупальцами» и дотянуться до источника раздражения, до чего-то неприятного, находившегося внутри заброшенной цитадели. Получалось слабо – перед внутренним взором предстало нечто похожее на ворочающийся кокон, невнятное, скользкое и томящееся, какое-то темное… Не получилось воспринять все в деталях, перенапряжение отдалось сильной болью в висках, и ментальные «щупальца» рассеялись. Обычно чувства магического восприятия мира у Тобиуса были обострены, он видел сокрытое от простых глаз более ясно, чем большинство волшебников, и совсем не прилагая усилий, однако в этот раз он не смог понять сути грядущего.
Белкам было неспокойно, и Тобиус наложил на них контролирующие чары, чтобы грызуны не дали деру. Он уже утвердился в мысли о том, что лезет в плохое место, но повернуть назад не смел, потому что… он убеждал себя, что это место лежало сравнительно близко от реки и от Под-Замка. Он должен был разобраться немедля, чтобы потом не пришлось жалеть. Он пытался убедить себя в этом.
На кончиках пальцев волшебника начался зуд – готовые к применению заклинания напоминали о себе. Краем глаза он замечал, насколько темными становились древесные стволы, как здоровые зеленые великаны все больше уступали место больным и искореженным карликам, чьи корни выбивались из земли, белые, узловатые, похожие на разбитые артритом старческие пальцы. Но еще больше неприязни внушали кроны, опутанные множеством слоев паутины. Единственным, что радовало в этом месте, было солнце. Больные растения не тянулись к нему так жадно, и их жалкие ветви не закрывали спасительного яркого света, дарящего тепло, хотя от воцарившейся округ тишины все равно бил озноб.
Га-нор был очень большой крепостью, огромной по нынешним меркам. Его оборонительные сооружения, башни-великаны, толстые стены с бартизанами и неприступные когда-то бастионы производили довлеющее впечатление. Га-нор был чужд этому лесу, с которым сожительствовал еще с прошлой эпохи. Его камни пыталась штурмовать зелень, по ним стелились мхи и лишайники, но крепость держалась, исполняя свой больше никому не нужный долг. Растения действительно плохо приживались на Га-норе, они чернели, гнили, погибали, не сумев достаточно глубоко вонзить корни в его плоть и раскрошить камень.
Белок оставили перед порталом врат главного барбакана, который сам по себе являлся небольшой крепостью. Тобиус уложил их в магический сон и укрыл маскировочными чарами, после чего, в сопровождении Эммы и нескольких светящихся мотыльков, прошел дальше. Они оказались в захабе – длинном каменном коридоре, соединявшем внешние ворота крепости с внутренними. В потолке и стенах при свете мотыльков виднелись дыры-убийцы, через которые защитники могли бы расстреливать штурмующих из луков и арбалетов, забрасывать камнями и боевыми заклинаниями, прорвись те сквозь внешние ворота. Правда, ворот-то как раз уже и не было. Сгнили, опали трухой и ржавчиной вместе с герсой[20]. Вокруг было грязно, и дурно пахло. Ветер успел нанести в захаб немыслимое количество листвы, которая благополучно прела и гнила из десятилетия в десятилетие, предоставляя питательную среду обитания для плесени и грибов.
Путники вышли из захаба в первый внешний двор, отгороженный от прочих частей крепости собственными стенами. Каждый сегмент из нескольких цепей обороны Га-нора имел относительную самостоятельность, каждая башня, каждый бастион и сам донжон – громадная полуразрушенная цитадель в сердце Га-нора – когда-то могли защищаться самостоятельно в случае падения внешних укреплений. Подобные замки строились для принятия удара Дикой Ватаги, которая сметала более мелкие оборонительные сооружения играючи. Но Дикие Ватаги прекратили являться в Вестеррайх, а Дикая земля сама придвинулась, и держать на окраинах империи мощные гарнизоны стало слишком дорого и нецелесообразно, отчего гроганцы покидали их и строили менее громадные крепости все дальше и дальше. Кто знает, сколько еще таких исполинов, как Га-нор, утеряно в вековечных лесах!
Отказавшись от идеи разделиться, они вдвоем отправились исследовать крепость. Все двери и решетки давно проиграли в битве со временем, местами даже камни раскрошились, став пылью и щебнем, усыпав труп крепости обломками башен и стен, битой черепицей, древесной трухой. Все это частично утопало в нанесенной ветром земле и гнилой растительности. Проникнуть сквозь опустевшие проемы дверей можно было в любую часть Га-нора, но простота оставалась кажущейся, поскольку многие лестницы давным-давно обвалились, местами прохудились крыши, рухнули полы, внутренние помещения в различных флигелях оказывались доступны дождям, ветрам и палящему солнцу; многие подвалы оказались затоплены.
– Здесь поместилось бы десять наших замков.
Эмма стояла на каменном подоконнике пустого оконного проема и смотрела на леса с огромной высоты. Кроны деревьев-великанов расстилались внизу бугристым ковром, неоднородно зеленым, волнующимся на ветру и беспрестанно шелестящим.
– Слезь, камни могут быть расшатанными, сверзишься вниз – и я не смогу тебя поймать.
– Я верю в твои способности, учитель, – хихикнула Эмма, грациозно спрыгнула и медленно пошла по зале, которую они обследовали.
Большое помещение, занесенное грязью, прелой листвой и поросшее плесенью, было пусто. Живучие лишаи и мхи, карабкавшиеся по высоким стенам и колоннам, давно поели висевшие на них знамена и стяги. Сквозь обширные высокие окна свободно проникал свет, а в плохую погоду еще и дождь с ветром. Меж камней пола упрямо прорастала трава, хотя Га-нор однозначно говорил растительному миру, что здесь ему не рады.
– По крайней мере, здесь крыша цела, – отметил волшебник, прохаживаясь по главному чертогу одного из обособленных крепостных корпусов.
– Ску-у-у-учно! Как думаешь, здесь можно жить?
– Ни в коем случае. Все прогнило, отсырело, некоторые виды растительности ядовиты, полы в любой миг могут уйти из-под ног, а крыши – обрушиться на голову. Удивительно только – как здесь не поселилась нечисть? Многие чудовища, да и простые животные, обожают забирать себе руины. Здесь их нет.
Тобиус прислушался к своим ощущениям и поежился – он боялся признаться себе, что знает причину. Волк не станет селиться в берлоге, в которой живет медведь.
На исследование колоссального крепостного комплекса ушел весь день, и все равно волшебник с ученицей смогли облазить лишь небольшую часть помещений, побывали на складах, в казармах и арсенале, проверили мрак затопленных подземелий. Когда солнечный диск уже скатывался по темному небу к багровеющему поясу горизонта, Тобиус и Эмма вошли в донжон. Волшебник инстинктивно оттягивал эту необходимость, как только мог, и теперь корил себя, думая, что лучше было бы проверить цитадель, когда солнце еще висело выше.
– Еще не поздно повернуть назад.
– Не трясись, учитель, Эмма тебя защитит.
– Я чувствую… нарастающую опасность.
– Тем больше причин от нее избавиться.
Плутая по чреву цитадели при свете мотыльков, они наткнулись на корни. Чем дальше шли чужаки, тем стремительнее менялся Га-нор – его полы и стены терялись за твердыми черными побегами, переплетающимися корнями, которые закрывали собой все. Воздух загустел и стал сильнее отдавать гнилой сладостью, а свет, источаемый магическими насекомыми, померк, да и сами они принялись залетать не туда, опускаться все ниже, будто на них что-то давило. Тобиус создал десяток новых мотыльков, вложив в них усиленный заряд магии.
Ступая по корням, они вошли в некогда обширную залу. Казалось, что Дикая земля вломилась через разбитый потолок в этом самом месте и угнездилась в теле Га-нора, словно язва, но так только казалось. Внутри находилась небольшая поляна, покрытая жухлой травой, пустая, если не считать одного-единственного черного дерева, лишенного листьев и… окруженного торчащими из нанесенной ветром земли черными же штырями. На штырях смирно сидели черепа. Звериные, человеческие, еще вроде как обезьяньи, но какие-то неправильные, слишком крупные, еще были массивные черепа, не имевшие глазниц, другие вообще не пойми кому принадлежали.
– Какое-то… злое место.
– Оно либо проклято, либо в нем поселился злой дух. Я склоняюсь к… ко второму.
Внутри одного из черепов разгорелся призрачный свет, и возле дерева появилась сутулая фигура. Темно-серый балахон, деревянная маска с тремя дырками на месте рта и глаз и рога-ветки. Это нелепое нечто сжимало в черной руке острый осколок берцовой кости или что-то очень похожее. Появившийся некто опирался плечом о ствол дерева, неподвижно следил за людьми пустыми дырами в маске и не издавал ни звука.
– Эмма, не шевелись.
– Почему? Что это за… пятно?
– Ты его видишь?
– Вижу что-то расплывчатое… серое такое.
Рогатый некто метнулся к ним так быстро, что его фигура смазалась в сплошной серый развод, но реакция Эммы позволила ей парировать удар мечом и нанести контрудар. Сталь прошла сквозь него словно сквозь дым. Тобиус же, дотянувшись до существа заговоренной бронзой жезла, отшвырнул его прочь. Балахонщик мгновенно поднялся с земли, но тут же распался дымом от удара Светящейся Паутинки. Раздался треск – один из черепов лопнул и упал со своего штыря.
– Кажется… мы имеем дело с духом, ученица.
– С духами, учитель.
В черепах зажигался призрачный свет, и подле черного дерева появлялись новые фигуры в балахонах. Высокиеи низкие, массивные и субтильные, они все были серы, их лица скрывались за потрескавшимися деревянными масками, над которыми росли рога-ветки.
– Это хищник, Эмма, питающийся теми, кто забредает в его логово.
– Что делать? – сосредоточенно спросила она.
– Для начала Серая Стена.
Тобиус вскинул жезл и выкрикнул словоформулу, венчавшую плетение призрачных нитей заклинания, после чего вокруг них образовалась круглая преграда, стена, сотканная из полупрозрачной серой мглы. Рогачи немедленно оказались рядом и принялись с глухим стуком биться в нее. Серый волшебник был бледен, и на его лице блестели бисеринки пота, желтые глаза следили за бьющимися о Серую Стену существами, губы сжались в тонкую полоску.
– Я завел нас в логово самой смерти.
– Драматизируешь.
– Нет. Ты ведь учила «Суть Тьмы» Осиафа Галефарнея?
– Ну… ты же не будешь меня отчитывать на пороге смерти?
Тобиус мрачно усмехнулся:
– Если вкратце, то Тьма – это старые боги Валемара. Галефарней утверждает, что большинство из них погибло с приходом новых, единых богов, но те, кто выжил, слились воедино, став Тьмой. Думаю, тот, кто поселился здесь, прежде мог быть каким-то мелким божеством леса, питавшимся подношениями людей, но…
– Но когда его забыли, он стал брать силой то, что раньше ему отдавали добровольно! Да! Поняла! Как выкручиваться будем?
Тобиус дотронулся пальцем до набалдашника жезла и извлек из артефакта лоскуток бледно светящихся энергетических линий. Оба клинка Эммы были укутаны в заклинания Светящаяся Паутинка.
– Эти чары не продержатся долго, сталь не любит магии. Сейчас я создам Незримый Гонг, и попытаемся прорваться к выходу. Ты готова?
– Полностью! Покажем им!
Необоснованная, но искренняя вера ученицы в лучшее неожиданно сильно подстегнула те же чувства в Тобиусе. Он удивленно почувствовал, как на его собственных губах появляется улыбка, а из души уходят сомнения и страх.
Он сплел энергетические потоки, расставляя точки концентрации силы и систему знаков, закончил магический речитатив и пробудил заклинание. Для живых Незримый Гонг едва слышен, словно призрак, отдаленное эхо самого малого подобия истинного звука, но для духовных сущностей он звучал оглушающим грохотом. Не самое сложное заклинание магии Духа, но ничего большего Тобиус не мог. Рогачи, беспрестанно бившиеся о Серую Стену, разом отшатнулись, а когда защитное заклинание рассеялось, они оказались заторможены. Маг и стальная дева бросились обратно, туда, откуда пришли, расчищая дорогу зачарованными клинками и жезлом. Они основательно проредили призрачную рать и почти вырвались из западни, когда прослойка земли вспучилась, и из-под нее выметнулись черные корни. Необычайно гибкие и быстрые, они опутали беглецов, невзирая на магический огонь и добрую сталь, а потом сдавили так, что у волшебника и морфа затрещали все кости.
Балахонщики потеряли интерес к живым – теперь их участь была предрешена, и слуги этого места умиротворенно следили, как дерево начинает шевелиться. В его черном стволе пролегла длинная вертикальная трещина, которая со скрипом распахнулась, словно пасть, являя гнилое выеденное нутро, заполненное костями: ребрами, позвонками, прочими частями многочисленных и разнообразных остовов. Но не черепами.
Тобиус видел, как короткие ветви удлиняются, превращаясь в мощные клешни, и живо представил себе процесс декапитации, после которого его, Тобиуса, череп окажется на одном из черных штырей, а порабощенный дух обзаведется маской, балахоном и погаными рогами-ветками. Он станет рабом этого места и сущности, которая поселится в нем. Сжав челюсть до скрежета зубовного, волшебник попытался выговорить заклинание, но корни вытягивали из него всю магическую силу. Когда исчезли последние иоры гурханы, магу стало так плохо, что его вырвало. Впервые в жизни он оказался полностью отрезан от магии, и это было ужасно.
На губах вместе со вкусом рвоты возник горький привкус поражения. Внезапно все закончилось, его недолгий и бестолковый путь по жизни подошел к концу. Действительно совершенно внезапно. Он не думал, что все будет так нелепо, представляя собственную смерть иначе. Чего он ждал, первый и единственный раз отказавшись следовать по Путеводной Нити?
Но тяжелее всего было из-за Эммы, которая продолжала упорно сопротивляться. Из ее тела вылезли клинки, но толку от них было чуть – ведь корни, обвивавшие ее, являлись частью сущности, которая не боялась материального оружия. Эмма что-то кричала, обращаясь к нему, но Тобиус не слышал ни слова, лишь приглушенное гудение и ропот далекой грозы. Чего она хочет от него? На что она надеется? Это он виноват. Это он привел их сюда. На смерть.
– Ты в скорлупе, – сказала фигура в синем плаще, коей серый маг не видел и не слышал.
Тобиус вдруг почувствовал себя запертым в скорлупе безысходности. Страшные клешни щелкали все быстрее, Эмма извивалась в нерушимой хватке, а он был бессилен. Волшебник поймал взгляд отчаянных глаз ученицы, на которые навернулись слезы, и увидел движение ее губ. Не слыша голоса, он прочитал по ним: «Борись!»
И тогда Тобиус выгнулся в своей скорлупе и саданул о нее затылком. Серый маг извивался и бился в конвульсиях, вопя как сумасшедший, мотал головой из стороны в сторону, разбрасывая слюну и пену, и колотил затылком в одному ему известную преграду. Он бил и бил, визжа и воя, пока, запрокинув голову назад в очередной раз, вдруг не почувствовал, будто его темя раскололось. А потом в эту «рану» ударила молния, и запах рассеченного мозга, запах крови сменился вонью горелой плоти и обугленных костей, а боль была такой, словно каждую клеточку его тела варили в кипящей смоле. Вдруг полог реальности приоткрылся перед волшебником, и он увидел вселенную, полную разноцветных звезд, полыхающих в бесконечной тьме, пересеченной мириадами энергетических потоков.
По одному из потоков, словно по дороге, мчалась кавалькада всадников, чей образ должен был испугать его до смерти, но не смог. Тобиус бесстрастно следил, как всадники, одетые в уродливые черные латы, скакали на лошадиных скелетах или же иных чудовищах непотребного вида, сопровождаемые сворой призрачных псов, и оглашали величественную тишину этой вселенной лаем, кровожадными воплями и голосами охотничьих рогов. Ему бы следовало бежать, прятаться, делать хоть что-нибудь, но волшебник оставался неподвижным призраком, а всадники уже скакали мимо него со свистом, гиканьем и хохотом, обдавая леденящим душу холодом.
Лишь один отстал от кавалькады, развернул костяного скакуна и медленно пустил его вокруг Тобиуса. Латы его были особенно богато изукрашены, хотя казалось, что время уж вволю поиздевалось над ними, сорвав часть золотых вставок, проев металл ржавчиной, изуродовав некогда искусные чеканные узоры. С широких плеч всадника ниспадал черный плащ, дырявый во множестве мест; а лицом служил голый череп с редкими зубами и пустыми глазницами. Его пересекала длинная косая трещина, и, казалось, черепушка не развалилась еще только благодаря черному обручу короны, ощетинившемуся иглами зубцов, на которых остались лишь крохи позолоты.
– Грядут времена больших перемен. Темные времена, – донеслось из глубин черепа.
Король Дикого Гона вынул из притороченных к седлу ножен длинный меч, тяжелый, древний, выщербленный по всей длине черненый клинок, покрытый кровяной коркой и ржавчиной. Страшное оружие поднялось высоко над коронованным черепом и стремительно опустилось на темя мага.
Тобиус очнулся от чувства чего-то холодного, стекающего за ворот. Он лежал на грязном полу, а его голова покоилась на коленях Эммы.
– Что ты льешь на меня?
– Воду из фляжки.
– А зачем ты это делаешь?
– У тебя кровь из носа пошла. И из ушей. И из глаз.
– Я что, перегорел?.. Нет, иначе бы я умер. Странно.
Он предпринял огромное усилие, чтобы продрать веки, слипшиеся от крови, и увидеть лишь, что вокруг царит ночь. Мрак залы был непрогляден на фоне сверкающего звездами небосвода… Звезды. Они показались серому волшебнику такими мелкими и скучными после тех, других, которые он видел там. Воспоминание об этом заставило его содрогнуться, и желудок разбили сухие рвотные спазмы. Ему нечем было тошнить, и вскоре все успокоилось.
– Ты не поверишь, что мне приснилось, и что… Что это?
Она задрала голову и тоже посмотрело в небо – туда, далеко, где синеватую черноту рассекал длинный росчерк алого. Хвостатая комета.
– Не знаю, раньше этого там не было, а когда появилось, я не заметила.
– Почему мы еще живы? Что случилось?
– Ты не помнишь?
Его нечеловеческие глаза очень быстро привыкли к темноте, им не требовалось много света, так что удивление на лице ученицы Тобиус различил хорошо.
– Учитель, ты спас нас.
По словам Эммы, после того, что она назвала «припадком», из тела мага стал бить яркий синий свет, настолько яркий, что она видела все его кости сквозь плоть и кожу, пока еще могла видеть хоть что-то, а сам Тобиус издавал протяжный вопль на одной-единственной ноте. При этом черное древо начало расти, его ветви множились, удлинялись, обрастая черной листвой, и на них даже появлялись продолговатые костяные шишки. Но бурный рост перешел в стремительное увядание, древо на глазах погибало, его ветви и корни вспыхивали и немедля превращались в чернейшую золу, а само оно скрипело и трещало, агонизируя, пока ствол не раскололся и из него не вырвались ужасные тени, которые немедля унеслись в небо.
– Дикий Гон… Дикая Охота, – потрясенно пролепетал Тобиус. – Я призвал в мир Дикую Охоту.
– Это плохо?
– Это ужасно! И не только это, ученица, кажется, я… кажется, я использовал свою гвехацу… наверное, я использовал свою жизненную силу, чтобы…
– Мне кажется, что ты на грани жизни и смерти, учитель, и тебе необходим отдых, – ласково и устало ответила Эмма.
Тобиус попытался пошевелить рукой, но пальцы едва откликнулись. Более того, он не мог использовать магию. Дар остался при нем, однако энергопроводящие «русла» его сущности оказались сильно повреждены бурным потоком силы, «берега» размыло, астральное тело оказалось опалено. Тобиус надорвался, черпнув слишком много силы… Откуда? Здравый смысл не позволял поверить тому, что он видел, пребывая в беспамятстве. В его душе воцарился невероятный сумбур. Что произошло? Он был там или же все это являлось бредом, которым его рассудок защитился от страшных мук? Дикий Гон родился из его агонии? Возможно ли это? Наставники говорили, что разум мага открыт для понимания мира гораздо шире, чем разум обычного смертного, так может ли он столь же сильно влиять на мир?
– Заночуем здесь, а завтра двинемся в путь, – согласился волшебник и облизнул шершавые губы, – пожалуйста, хватит лить мне в глаза, налей уже в рот!
– Ты приходишь в себя, мой милый ворчун! – хихикнула Эмма, прикладывая горлышко фляги к его губам. Стальная дева, казалось, успела позабыть о том, что совсем недавно ее жизнь висела на волоске.
Хотя потом ее настроение все же ухудшилось. Гибель сущности, устроившей в Га-норе логовище, заставила цитадель дрогнуть, отчего множество лестниц порушилось. Эмма обследовала этаж и вернулась с неутешительной новостью: пути назад отрезаны. Путники оказались без еды, на большой высоте.
Вскоре она, не найдя срочного решения, стала укладываться спать рядом с ним, и мучимый слабостью Тобиус услышал ее тихий сонный голос:
– А еще у тебя были крылья… такие яркие, большие, будто у огромной бабочки… я таких красивых никогда не видела.
Назавтра они конечно же никуда не двинулись. Тобиус был не способен продолжать путь, а все, что он мог делать, давалось ему с великим трудом. Вынужденно неподвижный, он часами лежал плашмя, пытаясь разобраться в том, что стало с его материальным и астральным телами. Повреждения были велики, ощущения плачевны, а последствия – туманны. Развороченные энергопроводящие потоки едва-едва приходили в норму, при этом их строение изменилось и спуталось, а ток магии затруднился. Тобиус как мог старался исправить это положение, попутно приводя свой организм в порядок, но все это тянулось катастрофически медленно, отнимало много сил, причиняло боль и вызывало в нем злобу, которая то и дело срывалась на Эмме. Та воспринимала взрывы бешенства учителя стоически и без эмоций, а Тобиусу каждый раз становилось стыдно.
Прошло еще два дня взаперти, нечего было есть и пить. Эмма слонялась по пустому этажу, начиная терять свой обычный настрой, ибо не могла найти выхода из сложившегося положения. Тобиус оставался бессилен, его тело нуждалось в подпитке, чтобы процесс заживления шел быстрее, но тех немногочисленных насекомых, которых ученица находила тут и там, явно не хватало даже при том, что сама она вообще ничего не ела. Стальная дева утверждала, что ее организм прекрасно обходился без пищи до десяти дней. Тобиус допускал, что это правда, но также он догадывался, что она лжет ради его благополучия. Все, что Эмма могла сделать, – это согревать быстро коченеющего волшебника по ночам, прижимаясь к нему.
Очередная ночь опустилась на дремучий лес молниеносно, как черная птица, спикировавшая на добычу. Тобиус валялся на том же месте, Эмма спала рядом, и хотя она прижималась к нему, все равно было холодно. Он продрог до костей и мелко дрожал, надеясь, что стук зубов не разбудит ученицу. Стало совсем невыносимо, когда пошел ночной дождь. Тобиус лежал, словно живой покойник, разглядывая темноту сквозь дыру в потолке и выдыхая пар. Вода капала ему на лицо, струилась по волосам, и волшебнику становилось все холоднее. Еле-еле выбравшись из объятий Эммы, он пополз по мокрому грязному полу, вдыхая и выдыхая холод, сотрясаемый приступами надсадного кашля, тонущего в шелесте водных капель. Нужно было согреться, он понимал это четко и ясно, его ослабшее безвольное тело не могло противостоять холодному дождю, до утра он замерзнет насмерть, нужно согреться, а тем временем потоки холода с хрипом заполняли его грудь и рвались обратно в виде кашля. Нужно было согреться, нужно было… Он потерял сознание.
– А ведь я обещал, что буду подле, – зашипела красноглазая темнота, подступая к нему со всех сторон, – в самый черный час, в миг скорби и страха, когда воля твоя будет слаба, я окажусь подле и…
Но Тобиус не стал слушать, вместо этого он раскинул огромные крылья свои, распростер их над миром и полетел. К солнцу. Маг смотрел на него, не в силах отвести глаз, солнечный диск, такой яркий и горячий, манил его к себе, как свечной огонек манит мотылька. Но то было солнце, а Тобиус не был мотыльком, он был… невообразимо огромен. Он не мог отвернуться от солнца и подлетал все ближе, пока не почувствовал в своей груди великий жар.
Мучительные ощущения вырвали его из забвения, и он с криком выдохнул струю оранжево-желтого ревущего пламени, от которого мгновенно вскипали и превращались в пар капли дождя. Боль потухла почти сразу, но само пламя в легких осталось, и от него по костям и мышцам распространилось спасительное тепло, наполнявшее их силой. Его волосы, кожа и даже одежда горели ярким и жарким огнем, но не сгорали. Волшебник впервые в жизни коснулся истинной огненной стихии и стал похож на живой факел, от него во все стороны валили облака густейшего горячего пара, горели мхи и лишайники на раскалившихся камнях, стало очень светло. Услышав возглас Эммы, Тобиус обернулся к ней в пылающем ореоле:
– Я вернулся, ученица, вставай, надо спускаться.
Белки были там же, где их и оставили несколькими днями раньше. Звери просто не выходили из спячки, пока не вернулись хозяева. Видя, как Эмма набросилась на припасы – те, что еще не успели испортиться, – Тобиус беззвучно уличил ее во лжи. Она была голодна, что бы там ни говорила. Покормив белок и избавившись от пропавших продуктов, они потихоньку двинулись в путь, но не обратно в Под-Замок, а дальше, в лес.
С раннего утра путникам казалось, что Дикая земля стала враждебнее. Дважды их пытались сожрать хищные деревья-прыгуны, а один раз волшебник и морф наткнулись на неизвестного зверя. Тот имел крупное тело шарообразной формы, покрытое пурпурным хитином, снабженное десятком членистых конечностей и единственным глазом. Зверь поедал убитую им косулю, пристально следя за чужаками и давая им обойти его стороной.
Эта неприглядная картина напомнила Тобиусу, что их собственные запасы провизии удручающе малы, и часть дня была потрачена на сбор ягод, орехов, которых благо в лесу росло предостаточно, а позже, выследив пятнистого оленя, волшебник убил его ослабленной Огненной Стрелой. Эмма с неожиданной сноровкой выпотрошила добычу, дала стечь крови, содрала шкуру и разделала ее. Тобиус создал лак обновления и, покрыв им мясо, закончил заготовку съестных припасов. Раздобыть воды оказалось проще всего – он сгустил ее из воздуха.
Ночью вокруг их стоянки крутились гонгаты. Эти существа походили на волков своими привычками и внешностью, за исключением ушей и морд, которыми они сильно напоминали нетопырей. К тому же при желании гонгаты могли расправить кожистые перепонки, прятавшиеся в меху, и превратить передние лапы в крылья. К счастью, отпугивающие чары не давали им обнаружить волшебника и морфа, так что отбиваться от стаи летучих волков не пришлось.
На следующий день исследователи продолжили путь под переливчатое пение птиц, сытые и уверенные в себе. Возле маленького поросшего кедрами лога на них напал крупный хищник неизвестного вида, похожий на короткошерстную кошку зелено-бурого цвета с шестью лапами и двумя парами глаз. Свирепая тварь была полна готовности растерзать чужаков, но, получив огненной струей по морде, позорно бежала в чащу.
Покачиваясь на спине медленно бредущей белки, Тобиус то и дело задумчиво глядел на свою ладонь, где по его же воле время от времени вспыхивало пламя. Он раз за разом переживал недавние события – и боль, и отчаяние, и надежду, – стараясь понять, что же все-таки произошло и как это могло произойти именно с ним, серым волшебником? Вслед за восторгом от понимания сути происшедшего пришел страх.
В своих размышлениях Тобиус решил все же придерживаться убеждения, что он имел связь с Астралом, и делать выводы, исходя из него. Маги не связывались с Астралом напрямую со времен становления Второй Великой и Щедрой Тангрезианской империи, которую позже переименовали в Гроганскую империю, когда Сарос Гроган устроил носителям Дара геноцид, уничтожив самых лучших. Следующее поколение волшебников росло в подполье, учась у тех наставников, которые выжили – недоучившихся подмастерий погибших мастеров, – и постепенно связь с имматериумом была утрачена. Тобиус понимал, что если все-таки его видение не было бредом измученного разума, то великие волшебники современности на лоскутки его порежут и наизнанку вывернут, чтобы понять: как он это сделал?
Кулак сжался, удушая родившееся на коже пламя, а Тобиус очень ясно понял, как будет себя вести. Все должно сохраниться в тайне, пока он сам не разберется в этом, иначе может статься, что серый волшебник не доживет до следующей весны. В человеколюбие собратьев по Искусству он не верил, ибо единственный человек, которого может любить волшебник, – это он сам.
Овраги, природные ямы, скрытые буйным кустарником поваленные деревья – все это поджидало путников в немалом количестве под сенью древнего леса. Лошади давно бы переломали ноги, белки же пробирались медленно, но уверенно. Солнце над гигантскими кронами вошло в зенит, лесной полумрак пронзали неисчислимые лучи, запах затхлой влаги стал удушливее, а птичьи голоса – сдавленнее и тише.
– Посмотри на эту поросль синего мха, ученица, мы уже близко.
Белки двинулись вверх по поросшему лесом всхолмью, их лапы мягко ступали по лиственному ковру, то и дело ломая сухие ветки. С вершины холма открывался вид на маленькую, утопающую в зелени и синеве долину с текущей по ней ленточкой реки, зажатую между двумя лесистыми горками. Среди прочих сразу бросалось в глаза одно дерево, раскидистое и непомерно широкое, хотя не своими размерами оно поражало, а своими листьями, своим стволом. Сусальное золото и слоновая кость, наполненная внутренним светом, сияющая на солнце, – вот из чего, казалось, был сотворен этот исполин.
– Господь-Кузнец, Молотодержец и святые мученики, – осипшим от волнения голосом проговорил маг, – рвать твою кормилицу… это же златосерд!
– Как красиво!
Златосерд высился на вершине восточной горки и нависал над долиной, где от нехватки света деревья казались мелкими и слабыми, хотя были обычной высоты.
– Я должен увидеть это вблизи! Возможно, мне больше не представится шанса! Златосерд вне Лонтиля, священный древобог из великой Далии, я не могу не приблизиться к нему!
Путники повели белок вдоль правого, более обрывистого берега речки. Через некоторое время они спустились к мелководью и, избрав звериную тропу, ведущую в сторону дерева-гиганта, двинулись уже по ней. Тут и там они замечали обширные колонии синего мха, а еще из простой травы то и дело выглядывали пухлые шляпки грибов насыщенно-синего цвета с бирюзовыми крапинками. Чем дальше двигались чужаки, тем выше и толще становились грибы. В конце концов они пересекли поляну, где, помимо синих маков, росли грибы настолько большие, что на них можно было сидеть, словно на стульях, а другие размерами не уступали обеденным столам. Тобиус, смотревший вокруг сквозь призму Истинного Зрения, видел под землей безумно запутанные и длинные нити грибниц, по которым реками текла гурхана.
– Это место наполнено магией, чистый дикий источник, ключ.
– Все такое синенькое! Словно в иной мир попали!
Когда они подъехали к подошве горы, золотая крона уже скрывала от них большую часть небосвода. В высокой голубовато-зеленой траве едва угадывалась лестница. Оставив белок внизу, волшебник и морф начали подъем по узким и неудобным каменным ступенькам, обросшим все тем же мхом, обласканным дождем и исцарапанным ветром. При этом лес на склоне горы изменился разительно – там росли лишь кадоракары, красные сосны, все высокие, стройные и идеально прямые. Их красноватые чешуйчатые стволы источали тонкий и нежный аромат смолы, а ярко-красные кроны, состоявшие из длинных игл, предупреждающе шелестели на ветру. Под ногами скрипел темно-красный, переходящий в коричневый цвет ковер из этих самых игл, уже неопасных, неядовитых.
– Красные сосны Далии, ученица. Скажи мне, чем они знамениты?
– Всем, – не задумываясь ответила Эмма и была права. – Их древесина дороже платины, она прочна, гибка и красива, не гниет, не тускнеет и паразитам не дается, их смола является основой для лучших целебных зелий в Валемаре, как и яд их иголок. Нейротоксин, мгновенно парализующий тело и останавливающий сердце за четверть минуты. Я читала в «Хрониках Красной Листвы» Аркравия, что некоторые эльфы смазывали наконечники своих стрел ядом кадоракара, а потом эту привычку у них переняли Убийцы Эльфов[21] во втором конфликте.
– А что самое главное?
– Самое главное то, – тоном прилежного студиозуса на экзамене ответствовала стальная дева, – что растут кадоракары исключительно в областях, насыщенных магией. Бытует заблуждение, что только рядом со златосердами их и можно встретить, но это не так, просто златосерды всегда источают очень сильный магический фон, и кадоракары питаются им, произрастая вокруг. Правда, в северных и западных широтах Вестеррайха они не встречаются, после войн Веры Церковь предала все красные рощи огню и топору. Из них ничего не делали – ни кораблей, ни украшений, ни строительных материалов, просто бездумно и жестоко уничтожили. Для них красные ели были символом засилья нечестивых волшебников, потому что росли вокруг источников природной магии, которыми дорожили волшебники.
– Молодец, ученица, мне начинает казаться, что я не зря трачу время на твое обучение.
– Это прозвучало обидно.
– У златосердов и кадоракаров древний симбиоз: дубы источают магию, а сосны защищают их за это. Оба рода деревьев происходят из Далии, куда их принесли, собственно, Первые Скитальцы, далийские эльфы, которые, как ты должна знать, явились в Валемар из другого мира. Так что и эти красные сосны, и этот золотой дуб – пришельцы из иных миров, или реалмов, как их называли в древности.
Подъем по змеившейся в складках склона лестнице заставил путников запыхаться. Они взошли почти к самой вершине, туда, где кремово-белые корни толщиной с китовое туловище выбивалиь из земли, поддерживая наклоненный над долиной ствол и величественную золотую крону.
– Мне кажется или вон там дверь? – Эмма указала на один из корней, под которым из земли выглядывала маленькая деревянная дверка.
– Это уже шестая, которую я приметил. Под деревом имеются норы или пещеры. А если поглядишь туда, то увидишь в стволе световые окошки. Внутри этого великана, как ни странно, кто-то живет.
– Кто-то умеющий делать двери.
Они остановились в основании ствола, чтобы обнять который понадобилось бы полсотни человек, взявшихся за руки при условии, чтобы не мешали вздымающиеся как крепостные стены корневые отростки. В гладкой нежно-кремового цвета коре была продольная щель наверняка естественного происхождения, в которую некто и встроил небольшую дверь, остаток пространства заделав раствором, напоминающим материал ласточкиных гнезд.
– Двери нужны, чтобы в них стучать! – Недолго думая Эмма подкрепила свои слова делом.
Им открыли удивительно быстро, почти сразу. На пороге стояла крохотная девчушка лет четырех-пяти, одетая в длинную льняную рубаху, босоногая и вихрастая. Сразу бросался в глаза слишком широкий нос, ороговевшие ногти и серый пушок на челюсти под ушами. Глаза у малышки были огромными и чистыми, желтыми, как у Тобиуса, но с круглыми зрачками, а вместо пустышки она сосала птичью кость, судя по цвету – сырую и еще свежую.
– Здравствуй, прелесть.
– Здрасте, дядя.
– Папа или мама дома?
– Не-а, все взрослые на охоте.
– Вот как? – Тобиус принюхался, чувствуя сильный запах псарни, идущий из полумрака чужого жилища.
– Кроме бабушки. Но она старенькая, и она спит.
– Хм, тогда не стоит ее будить. Скажи, а когда папа или мама вернутся?
– К ночи будут, – немного подумав, ответила малышка и улыбнулась, показывая две пары непомерно крупных клыков, – с добычей!
– Ах, как хорошо! Когда папа вернется, скажи ему, что приходил добрый волшебник из красного замка. Пусть отыщет меня, нам надо перекинуться парой слов, ладно?
– Ага!
– Вот и умница. – Тобиус достал из сумки кусок свежей вырезки, избавил его от волшебного янтаря и бросил девочке.
Кость мгновенно выпала изо рта, ребенок ловко подпрыгнул и схватил сырое мясо на лету. Зубами.
– Фпафыа!
По пути вниз Тобиус несколько раз задерживался возле красных стволов и собирал пахучую смолу. Ему приходилось осторожничать, чтобы кадоракары не посчитали его действия угрозой, но, изрядно попотев, он насобирал целую банку благоухающей красноватой субстанции, чем-то напоминавшей золотистый мед с разбавленной в нем долей крови. Еще Тобиус не смог устоять и поднял с земли несколько золотых желудей и кораллового цвета сосновых шишек.
– Слушай, – наконец осмелилась побеспокоить учителя Эмма, – а кто это был?
– Ребенок.
– Ага, но ведь…
– Щенок лекантера. Думаю, в этой долине, в этом священном дереве и под ним поселилось целое семейство оборотней. Челюсть прибери, ученица, и иди быстрее. До темноты надо еще образцы собрать и бивак разбить.
Тобиус тихо посвистывал, переворачивая тростинки с нанизанным на них мясом. В эту ночь он нисколько не опасался тварей Дикой земли, ибо знал, что местные хозяева держат свои владения в чистоте и не пускают в них всякую мелкую тварь. Эмма расслабленно сидела рядом с белками на попонах и пыталась залатать свои кожаные доспехи. После боя в Га-норе, когда она собственными стальными лезвиями повредила броню, Тобиус кое-как скрепил ее чарами, но при каждом удобном случае морф принималась за ремонт основательно. Маг, замечавший это, гадал – откуда у искусственного существа такие умения?
– Он точно придет?
– Он уже пришел. Кружит вокруг нас битых четверть часа, принюхивается, ищет подвох. И слушает нас.
Довольно скоро в свет ступила лапа громадного волка, самого настоящего варга. Белки при появлении хищника притворились мертвыми, Эмма молниеносно вскочила с мечами в руках, но Тобиус загородил от нее волка и жестом пригласил его к огню. Зверь подумал немного, дернул ухом и внезапно кувырнулся через голову. На ноги встал уже человек, высоченный широкоплечий мужчина неопределенного возраста; очень широкий плоский нос, густые бакенбарды, густые брови, тяжелые лоб и челюсть, желто-серые глаза, клыки, выглядывающие из-за тонких черных губ, и короткие черные когти. Из одежды на нем был длинный плащ волчьего меха с рукавами, кожаная рубаха и штаны. Ноги оставались босыми.
– Младшая передала мне ваше приглашение, господин добрый волшебник.
– Спасибо, что присоединились. Вы глава клана?
– Пока ноги носят и зубы не вываливаются – я.
– Еще раз благодарю. Поедим?
Лекантер подсел к огню, но не слишком близко – открытое пламя ему не нравилось, – и принял из рук волшебника кусок мяса, принюхался, а затем вонзил в сочную слабо прожаренную оленину зубы.
– Хорошо, – сыто выдохнул лекантер вскоре, – хорошо бывает вспомнить вкус приготовленного на огне мяса.
– Привыкли есть сырое?
– Да. Наш гостеприимный дом не любит огня, так что мы едим сырое мясо.
– Рад, что смог услужить. Теперь, когда мы оба сыты и, я надеюсь, благонравно настроены, надо переговорить.
Лекантер согласно рыгнул.
– В первую очередь: это не вы ли тот волк, за которым так увлеченно гонялся наш военный некоторое время назад?
– Это я.
– Он смог вас подстрелить?
– Дважды.
– Тогда спасибо, что не загрызли его. Я позабочусь, чтобы впредь такого не повторилось.
Лекантер молча кивнул.
– Собственно, вот причина, по которой мы потревожили вас. – Тобиус показал стеклянную банку с лежащим внутри грибом – он успел собрать немало таких за день. – Этот гриб полон магии. Надеюсь, вы не против, что я его взял?
– У меня вся долина ими заросла, берите сколько хотите. Толку с них нам нет, разве что свет дают по ночам.
– Это очень хорошо. Я, безусловно, запасусь этими грибками, но и разглашать место их происхождения не стану. Другим волшебникам здесь делать совершенно нечего.
Лекантер ничего не ответил.