Человек из Утренней росы Огнев Антон

Глава 10

Утро выдалось свежее, и Овелон Великий, накинув на плечи теплый халат, связанный из шерсти белых заморских коз, прогуливался по открытому балкону и попивал горячий чай с вареньем, приготовленный Мейосом по старинному рецепту, секрет которого, как уверял сам верный слуга и друг землевладельца, знал только он. Окончательно проснувшись, Овелон распорядился приготовить ванну и позаботиться о завтраке, а сам отправился в свой рабочий кабинет. К большому изумлению землевладельца, все бумаги, оставленные вчера вечером в беспорядке на столе, оказались отсортированы по важности и аккуратно сложены несколькими стопками, а в самом центре стола лежал большой конверт, опечатанный знаком личной стражи Овелона Великого. Кто мог прибраться, причем весьма недурно распорядившись бумагами, на рабочем столе, в отсутствие и без приказа его владельца? Ответ на этот вопрос Овелон надеялся найти в странном письме.

«Овелону Великому, владельцу необъятных просторов и многих жизней», – гласило обращение, за которым начинался следующий текст:

«Мы, Ваши покорные слуги, Деригаб, Карнун и Син, верно исполняли свою работу, поймав с поличным нарушителя, рискнувшего обокрасть казну и лишившего жизни наших товарищей, решили непосредственно обратиться к Вам, не прибегая ни к чьей помощи, так как дело, о котором мы хотим поведать, не требует отлагательств. Совершив описанный подвиг, мы имели неосторожность заиметь личного врага, который весьма близок к Вашему окружению, а следовательно, появление наше только растревожило бы его, равно как заставило бы действовать быстро и непредвиденно.

Надеемся, что, прочитав это письмо, Вы оправдаете нас и нашу осторожность».

Дойдя до этого момента, Овелон Великий задумался, вспоминая описанное событие и пытаясь до прочтения всего письма предугадать его характер. С минуту землевладелец медленно переводил взгляд с окна на бумагу, а затем, заключив, что весь этот текст может оказаться как грязной провокацией, так и наичестнейшим обращением, продолжил его изучение.

«Салуфх, ныне работающий казначеем и Вашим помощником, отправил нас выполнять очень важное поручение: сбор земельного налога. Настолько же важное, как и опасное. Мы не боимся воров и разбойников, но боимся предательства, которое должно было случиться, не узнай мы того, что знаем теперь».

«И снова Салуфх. Почему? Почему все цепляются именно к нему?» – подумал Овелон, так как не в первый раз уже слышал он обвинения в адрес своего казначея, иногда забавные и нелепые, иногда серьезные. Но никогда не подтверждавшиеся.

«Если раньше мы могли строить лишь беспочвенные догадки, то сейчас располагаем неоспоримыми доказательствами сговора, – гласило письмо. – В конверте Вы можете найти карту нашего маршрута, составленную Салуфхом и заверенную Вами, а также список городов для посещения, написанный его рукой».

Овелон достал свернутые бумаги. Действительно, он узнал ту самую карту, которую подписал накануне отправления стражников, в том, что почерк из списка принадлежит Салуфху, тоже не приходилось сомневаться: кривые, извилистые буквы ползли по плотной бумаге, а привычная манера раздваивать завиток буквы «С», придавая ему сходство со змеиным языком, всегда вызывала у Овелона Великого какое-то странное смешанное чувство.

«А теперь присмотритесь к карте, – советовали изящные замысловатые буквы, соединяясь в ровные строчки. – Найдите небольшое селение Хамати, немного пройдите по главной дороге и сворачивайте в лес. Углубившись в него, Вы увидите селение Лоурик, «Лесная тишь», отмеченное номером двенадцать в списке. Этого города нет».

– Лоурик, – произнес Овелон. Отложив в сторону письмо и список, он склонился над столом, сдвигая аккуратные стопки бумаг в один его угол. Поверхность рабочего стола представляла собой большую искусно вырезанную карту всех Овелоновых земель. Тонкие бороздки неглубоко уходили в дерево и оказывались на деле не просто фигурным рисунком, живописно выведенным и раскрашенным умелым художником, а действительной моделью владений с точным соблюдением пропорций, с отображением всех основных и не очень дорог, городов и селений. «Лесная тишь» на карте обозначена не была.

«Дорога приведет нас к засаде, спланированной Салуфхом…» – Овелон Великий читал не отрываясь, проговаривая некоторые отрывка письма вслух. Закончив чтение, он снова начал его. Когда землевладелец в очередной раз подбросил в воздух перстень Салуфха, вынутый все из того же конверта, в кабинет вбежал растерянный Мейос:

– Г-господин, я смотрел за завтраком и… смотрел долго, все почти готово, а… потом, – сбивчиво начал он свои объяснения явно по поводу какого-то происшествия, – потом решил приготовить ванну… И я… – Мейос поднимал плечи и неуклюже, весьма не похоже на себя взмахивал руками, что несомненно забавляло какое-то время Овелона Великого. – Я не сразу заметил, что там… Вот. И я не знаю кто? Откуда?

– Мейос, не волнуйся, – сжалился Овелон, – если ты нашел на дне ванны сверток с золотом, скажи, чтобы его перенесли в мою комнату.

– Но это правда! Правда! Он там, там лежит.

– Я верю, верю. Именно поэтому и прошу тебя не поднимать по этому поводу шума. Просто спокойно попроси, чтобы сверток перенесли в мою комнату, не раскрывая и не разъясняя, что находится внутри. Это очень, очень важно. До определенной поры никто, кроме тебя, не должен об этом знать.

Мейос, скорее всего, так и не поняв, как очутился загадочный сверток в ванной комнате и почему это должно оставаться тайной, направился исполнять очередные распоряжения землевладельца, сам же Овелон тем временем присел за стол, достал лист именной бумаги, взял в руки перо и через секунду раздумий начал писать ответное письмо.

Несколько дней спустя в кабинет Овелона Великого ворвался сам Салуфх, по виду его было заметно, что стряслось нечто ужасное и непредвиденное:

– Это немыслимо! – еще с порога взвизгнул главный казначей. – Немыслимо! Лучшие люди, лучшие. Алчность, мир погряз в алчности! Мог ли я не доверять им? Им – лучшим из лучших? Вас я спрашиваю, Наимудрейший!

– Что случилось, Салуфх? – немного обескуражено вопрошал «наимудрейший». – Что заставило Вас, достопочтенного мужа, вот так по-мальчишески врываться ко мне? – В каждом жесте, в каждом слове Овелона Великого сквозила изрядная порция удивления, так что Салуфх, немного успокоившись, присел на предложенный стул, без спроса схватил со стола чашку чая, залпом осушил ее и, облегченно отставив в сторону, разом обмяк, собираясь с мыслями.

– Мои люди сообщили мне, что лучшие стражники, лучшие, направленные на сбор налогов и почти завершившие свое дело, покинули пределы Ваших владений.

– То есть как «покинули»?

– Просто, очень просто: вероломно присвоили все, все, что собрали! Алчные люди.

– Что?! Вернуть, немедленно! – воскликнул Овелон.

– Увы, это невозможно, – сдавленным голосом отвечал Салуфх. – Слишком поздно, слишком поздно, – причитал он. – А Вы ведь лично благодарили их за отличную службу. Бравый Деригаб, силач Карнун и проныра Син…

Землевладелец отошел к окну и, заложив руки за спину, пристально всматривался в хмурое небо.

– Так, стало быть, все-таки предали? – тихо произнес он. – Да… Салуфх, можно ли после этого верить? Верить кому бы то ни было. Не казните себя, друг мой, не стоит. Этого даже Вы не могли предусмотреть.

С самой искренней преданностью Салуфх смотрел в глаза обернувшегося Овелона:

– Благодарю Вас, благодарю, Воистину Наимудрейший. – Казначей встал, скромно поклонился землевладельцу и со страдальчески-умиротворенным выражением лица оставил своего господина наедине с размышлениями.

Глава 11

Фигуры трех одиноких всадников продвигались вдоль по лесной дороге, справа и слева от которой возвышалась стена леса. Стена эта была достаточно влажной от прошедшего накануне ливня, тем не менее все новые и новые потоки мелкого и назойливого туманодождя старались смыть, возможно, еще оставшиеся где-то крупинки пыли и напоить природу досыта прохладным небесным нектаром. Время тянулось медленно, казалось, что оно тоже промокло до нитки еще вчера. Сильные лошади меланхолично месили копытами грязь и, похоже, даже не задумывались о цели данного путешествия. Всадники ехали молча, изредка встряхивая плечами, откашливаясь. И те и другие в глубине души мечтали о теплом пристанище. Дорога не меняла своего направления, но частенько сужалась, уступая по праву занятое место дикому кустарнику или упавшему дереву. Несмотря на теоретическое приближение к обозначенному селению, увидеть в этой глуши человека не представлялось вероятным, однако встреча состоялась.

На одном из особо узких участков, которые Карнун не то в шутку, не то всерьез обозвал тисками, из-за склонившегося дерева вышел незнакомец. Его длинный темный плащ скрывал от дождя или еще от кого все тело человека, кроме головы, однако выдавал крепкое сложение своего хозяина.

– Здорово, служивые! – обратился он громким, сильным голосом к стражникам. – Куда путь держите?

– По важному поручению Овелона Великого мы следуем в Лоурик. – Деригаб приподнялся в седле.

– Ух ты! – картинно удивился незнакомец, не спеша пропускать стражников. – А вы знаете, что нет здесь такого города?

– Мы не намерены вступать в разговоры. Прочь с дороги!

– Эй, поаккуратнее, ты – дубина Овелонова, – оскорбился путник.

– Уступи дорогу! Именем Овелона.

Незнакомец звонко расхохотался и махнул рукой. В тот же миг несколько стрел со свистом воткнулись в землю пред лошадьми. Животные нервно фыркнули, но не сдвинулись с места. Деригаб поднял руку: «Мы пришли с миром!», – громко провозгласил он. Снова прорезали воздух несколько стрел, но теперь был черед удивляться незнакомцу: две стрелы с ярко-зелеными перьями проткнули его плащ справа и слева, едва не задев ног, и наглухо пригвоздили к земле.

– Кажется, ночь будет темной! – также громко и четко сказал начальник стражников.

После его слов Зиан, ехавший третьим и скрывавший свое лицо от Трога, спрыгнул с лошади и приветственно вскинул руки.

– Нет ничего хуже предательства, – сурово заметил основатель братства.

– Кроме предательства, грозящего смертью!

– Мы пришли с миром! – повторил Деригаб, прерывая обмен любезностями старых знакомых. – Пришли не для того, чтобы карать или убивать, но затем, чтобы говорить.

– Линц, ты, кажется, проглядел еще гостей. – Трог вынул одну стрелу и с любопытством осмотрел ее наконечник, отлитый в виде листа Винь-дерева. Вращая перед глазами разящую ветвь, глава Темного братства ждал: – Говорите… Вы пришли говорить? Говорите!

Деригаб и Карнун спешились. Без особого желания испытывать терпение Трога, седовласый страж приступил прямо к делу:

– Мы знаем все, – с расстановкой произнес он.

– О! Довольно интересное начало… Продолжайте!

– Мы знаем все, – повторил Деригаб. – Мы в курсе, что попытка кражи казны и эта засада спланированы одним человеком. Кроме того, мы уверены, что тот же человек неоднократно обворовывал не только самого Овелона, но и весь народ… Подтверждением сему служат карта владений и список городов, заманившие нас сюда, которые Салуфх вручил нам и, скорее всего, ожидает получить от вас в качестве гарантии выполненной работы. – Страж заметил, что Трог слушал его рассказ намного внимательнее, чем пытался показать. – Эти же документы – единственное доказательство его вины! Получив их, он тут же откажется от вашего договора и объявит охоту на всех, кто когда-либо состоял в Темном братстве…

Трог обернулся к кустам, из которых тотчас выскользнул худощавый паренек со взъерошенными волосами. Шепнув что-то на ухо основателю и растерянно разведя руками, он так же внезапно исчез, нырнув в зеленое облако. Трог удивился и, не переставая внимательно слушать излагаемое Деригабом, медленно начал осматриваться по сторонам, явно выискивая кого-то.

– Подумайте, кому поверит Овелон Великий больше, шайке воров, которые грабили его и его людей, или же своему казначею, который уже много лет, благодаря изворотливости и предусмотрительности, остается незапятнанным какими-либо проступками? Подумайте. Кроме того, многие не смогут иметь даже права голоса, так как будут казнены без разбирательств. Так было с Молчаливым.

Услышав имя своего учителя, Трог вздрогнул, лицо его отразило жгучую ярость.

– Мы просто выполняли свою работу! – повысив голос, но не переходя на крик, произнес Деригаб. – Да. Мы взяли его, но были уверены, что Овелон рассмотрит это дело и примет справедливое решение относительно меры и сроков наказания. Именно Салуфх из страха разоблачения настоял на немедленной казни. Я не знаком с обычаями братства, но считаю, что его талисман, – страж достал клык на шелковой нити, найденный Сином в вещах Молчаливого после его осмотра, и протянул его Трогу, – должен перейти по наследству преемнику вашего человека.

Выждав несколько секунд, Трог подошел к Деригабу и принял из его рук бесценный дар – талисман основателя, мастера, брата:

– Наш человек? Он был хорошим вором… А вы – хорошими стражниками, – немного помедлив, сказал Трог и громко засмеялся своей удачной шутке. Отойдя на прежнюю дистанцию, вор поинтересовался: – Так, стало быть, вы говорите, что знаете все? Занятно.

Трог подал какой-то знак дальним деревьям, после чего от одного из стволов отделилась невысокая фигура и плавной, немного странноватой походкой направилась к беседующим. Зиан бросил взгляд в сторону нового действующего лица, округлив глаза и схватившись рукой за подпругу, только и смог выдохнуть: «Молчаливый…»

– Вор остается вором! – не без гордости и бравады заявил Трог.

– А стражник… стражником?

– К сожалению, мы уже сообщили Салуфху о вашей смерти.

Глава 12

С самого утра Салуфх – главный казначей Овелона Великого находился в исключительно замечательном настроении, чего нельзя было не заметить. Бодрой поступью прохаживался он по стройным аллеям городского сквера, надменно здороваясь со «знакомыми», спешно раскланивающимися при его приближении, и окатывая холодом выцветших глаз неуважительно-естественных горожан, по каким-то причинам с ним еще не знакомых. Сегодня исполнилась ровно неделя с того сладостного момента, когда чуткого слуха главного казначея коснулась весть о скоропостижной кончине несносной троицы. Усиленные поиски и расспросы свидетелей, естественно, не принесли никаких результатов, а следовательно, «последняя ниточка, ведущая ко мне, была надежно разорвана и сожжена!» – улыбался Салуфх. Уже вечером он рассчитывал получить оставшиеся улики, но самое главное – свой родовой перстень. Мысль о том, что эта реликвия могла столь долгое время находиться в чьих-то чужих руках, а тем более в руках простолюдина, сильнее всего терзала, казалось бы, сердце, но скорее всего самолюбие главного казначея.

Едва дождавшись назначенного времени, Салуфх оседлал своего коня и покинул наскучивший город. Закатное солнце начало сиять пурпурным огнем и, напомнив о рубиновом перстне, заставило казначея пришпорить своего питомца – доли мгновений не давали Салуфху покоя. Он спешил. И словно тени за ним следовали двое его подручных-телохранителей. Собственно, тенями этого города они и были: угрюмые плащи и серые, потрепанные временем лица. В общем-то, в их облике не было ничего устрашающего, однако встречные люди невольно передергивали плечами и быстрее уступали дорогу. Еще не решив, стоит ли уничтожить с концом весь воровской клан, так бездарно проваливший выверенную работу, или ограничиться стиранием с лица земли бравых стражников, а Темное братство использовать дальше – потрепать известных богачей, внести сумятицу и хаос в размеренный быт обычного люда и, окончательно расшатав устои, снова утвердить свою власть над огромными просторами, гнался Салуфх за прошлым. За тем прошлым, которое могло ускользнуть безвозвратно: только власть, огромная власть прельщала главного казначея. Власть Тарлака? «Ха-ха, – думал Салуфх, – что вы, людишки, можете понять о власти? Тарлак? Кем он был, Тарлак? Жалкий, беспомощный, трусливый червяк! Только я, Салуфх, долгие годы был истинным повелителем ваших жизней! Это мне, а не ему обязаны вы ежедневным страхом, многими смертями: голодными, холодными, мучительными. Это я, я стоял за каждым окном, подслушивая вас, это я – Салуфх – гордо поднимался на эшафот вслед за вами, неся отточенный до блеска топор своей воли. Ушел Тарлак, покинул наш бренный мир, но горечь ваша навсегда с вами, бродит рядом и ждет подходящего момента. Дождется. Дождется! Изо дня в день, из года в год, я снова плел свои сети, сети страха и настоящего уважения. Снова подбирал, подыскивал людей готовых на любую работу, умело распоряжаясь поступлениями, вашими, между прочим, поступлениями. Покорнейше благодарю вас за службу… Ха! Строил и создавал только для того, чтобы однажды с новой силой обрушить свою ярость на ваши жалкие сооружения, скверы, жизни! Скучно, скучно было бы без всего этого… многообразия».

Поездка близилась к завершению, не остужая пыл коня, Салуфх продолжал размышлять о своем величии. Цвет бархатного бордового плаща главного казначея сливался с закатом и волновался малиновыми тенями. В условленном месте Салуфха встретил Трог, ожидавший приезда званого гостя около костра. Еще несколько высоких фигур как обычно стояли в тени деревьев. Линц, тот самый паренек, который на дороге к Лоурику общался с Трогом, принял у Салуфха поводья и, отведя коня в сторону, отправился на свой наблюдательный пост.

– Итак, ты говорил, что работа сделана. Я хочу забрать свое, – не утруждая себя приветствиями начал Салуфх.

– Да, работенка, конечно, была не из приятных, – заметил Трог. – С толстяком пришлось повозиться, да и те двое с луками, которые следовали за стражниками, тоже доставили много хлопот… Один, похоже, был охотником… Прятался он, скажу я Вам, словно призрак какой-то! Выстрелит и к земле, а на том месте, куда упал, даже трава не примята. Линц и тот его не сразу, – глава откашлялся, давая понять, что именно не сразу Линц, – обнаружил.

– И…

– В общем, мы потеряли семерых людей. Хороших людей, проверенных. Еще пятеро ранены, трое из них весьма тяжело… С Сайлом я начинал свое обучение – протянет он недолго, а Ханит был мне словно брат. Однажды мы вместе решили…

– Меня не интересуют подробности их биографии. Вот. – Салуфх бросил Трогу увесистый мешок, который звонко упал в двух шагах от костра. – Здесь и так больше условленного.

– Кроме того, при них не оказалось золота… Мы сохранили форму, как Вы и приказывали, но сами не пойдем. Опасно. Весь Тергон уже вверх дном перевернули. Появись мы в таком виде в Хамати, нас бы сразу оприходовали.

– Хорошо. Карта, список, перстень.

– Ах да, уговор. – Трог поднялся с земли и вытащил из-за пояса бумаги, свернутые трубочкой, и золотой перстень. Все это он протянул Салуфху, который, небрежно приняв подношения и ознакомившись с документами, бросил их в костер. Немного больше времени потребовалось казначею, чтобы оглядеть со всех сторон возвращенный перстень и, удостоверившись в его целости, тут же надеть на руку. Кивнув в знак совершения всех условий договора, Салуфх пошел в сторону дороги и, не оборачиваясь, произнес:

– Прощай, Трог.

– Ну, здравствуй, Салуфх, – услышал казначей за спиной голос, от звука которого она вдруг похолодела и моментально, проведя сквозь себя разряд нервного электричества, покрылась столь неприятным в вечернее время потом.

Салуфх медленно обернулся. Резко откинув к спине темно-синий капюшон, в свет костра вошел сам Овелон Великий. «Наважденье», – мелькнула мысль в голове казначея, но сумрак практицизма подсказывал, что перед ним стоит не зыбкое видение, а реальная фигура человека, чей облик поразительно схож с внешностью землевладельца. Также голос, манера держаться, печать правителя на перстне…

– Так, значит, вот так ты тратишь земельные средства? – спросил Овелон, пнув весомый кошель. – Значит, вот так ты заботишься о людском благосостоянии?

– Это чудовищная ошибка!.. Меня обманули, коварно заманили в свое логово… Бандиты, воры, убийцы! Они пугали меня, Вашего покорного слугу, ложными, сфабрикованными бумагами, которые я только что сжег. Все это ложь, сплошная ложь! Верьте мне, о Великий, Наимудрейший…

– Не удивляет ли тебя, Салуфх, мое появление здесь?.. В логове бандитов, воров, убийц? Я раньше знал, кто должен приехать и с какой целью. Я все видел и все слышал.

– Та-ак, – протянул Салуфх, выпрямляя осанку и каменея лицом. В глазах его блеснул хищный огонек. – Значит, начистоту… – Казначей стремительно приближался к Овелону, но тот и не думал отступать. – Итак, Овелон, названный глупцами Великим, хочешь ли ты испытать подлинное величие? Власть, власть над людьми! Не прельщает ли тебя бескрайняя неописуемая сила, мощь – когда весь мир падает к твоим ногам и умоляет о пощаде, когда только от твоего решения зависит его жизнь, зависит сама смерть? – Салуфх немигающим, поедающим взглядом целился в разум Овелона, голос казначе неясным скрежетом карябал душу землевладельца, а сухая костлявая рука, сжатая в кулак, казалось, схватила какие-то невидимые нити и теперь старалась все ближе и ближе притянуть пойманного человека. – Власть, данная тебе небесами, ждет тебя и вопрошает: готов ли ты, готов ли принять ее, как принял однажды твой отец? Хватит ли у тебя сил вынести ее?

Овелон Великий молчал. Все, и воры Темного братства, и стражники, стоящие в двух шагах от Салуфха, напряженно вслушивались в каждый случайный шорох и в биение своих сердец. Любой из них по первому зову готов был прийти в эти секунды на помощь землевладельцу. Однако каждый боялся даже пошевелиться, ноги вросли в землю, проводя сквозь себя тянущую, тупую боль. Трудно дышать. Тошнота подступает к горлу, будто выворачивая наизнанку самую суть человека. Словно само зло, выпущенное из тайной дверцы, под огромным напором вырвалось на свободу нечто страшное, порождающее во всем живом ужас и трепет, необъяснимые, первобытные страхи. В самом центре этого сумеречного кошмара находился Овелон.

– Силы моей воли хватит на то, чтобы вынести эту власть! – громко заявил землевладелец. – Силы моей души хватит, чтобы искупить многолетние страдания, причиненные ею, – продолжал он. – А силы моего духа хватит на то, чтобы отказаться от сей власти. И принимаю это решение, глядя в лицо тебе, Салуфх. Не хочу плодить рабов вокруг себя и сам не хочу становиться ее рабом.

По нестройным рядам прошел ропот одобрения. Салуфх сверкнул глазами и сделал бросающий жест рукой:

– Пора уходить, быстрее. Тысячу золотых каждому и… – голос казначея осекся. Никто из его телохранителей не откликнулся. Салуфх осмотрелся, но его защитников не было, они просто исчезли, растворились без следа. – Сто золотых тем, кто выведет меня отсюда! – повысил голос казначей.

– Только сто? Своим крысам ты давал больше! – ухмыльнулся Трог и подал знак своим товарищам. Плотное кольцо угрюмых лиц сжималось вкруг казначея несколько робко, но неумолимо.

– Глупец! Мальчишка! – дрожащим и срывающимся голосом простонал Салуфх. – Овелон!.. Ты ничего, ничего не понимаешь. Ты еще глупее своего отца. Ничтожество, ничтожество, ненавижу тебя и проклинаю! – грозя пальцем, пятился казначей. – Страх и слезы ворвутся в твою жизнь, словно укус ядовитой змеи, будешь стонать от боли и извиваться от яда, прося о пощаде, но неоткуда, неоткуда будет ждать помощи. Никто не подаст тебе руки! В сердце, в самое сердце ужалит тебя моя месть!.. – зашипел и залился страшным кашлем Салуфх.

Даже когда, связав, волокли его прочь от стоянки братства, он цеплялся ногами за кусты и бормотал, бормотал свои злобные слова о «змеиных укусах и кровавой расплате», тыча своим сухим пальцем в направлении Овелона Великого. Но землевладелец по-прежнему твердо стоял на ногах и смело смотрел вслед уносимому стражниками Салуфху. Предстояло решить еще несколько вопросов, и, невзирая на усталость, Овелон приступил к делам. Оглядевшись по сторонам, он оценил всю группу разношерстных зрителей, которые с неподдельным восхищением смотрели теперь на Великого, действительно Овелона Великого, только что не аплодируя от восторга. В их числе был и Трог. Даже Молчаливый одобрительно кивал, открыто глядя в глаза землевладельцу. Многие с новой надеждой смотрели на него, и Овелон начал говорить:

– Все мы были втянуты в злобную игру Салуфха. На кону стояли жизни многих, даже, пожалуй, жизнь каждого! Каждого, кто был связан с ним договором, просто сталкивался в Ванхоре или жил в этих краях. Над всеми нами висела страшная угроза – стать пешками в его темной игре и вечно выполнять его поручения, либо однажды быть съеденными, сожранными его ненасытным желанием властвовать. Но теперь раскрыт этот заговор, развеяны его планы, а вскоре будут разорваны и те сети, которыми он опутывал своих жертв. Да, да, жертв, так как человек, лишенный выбора более не человек! Свобода, свобода воли – вот главная ценность, основная ценность нашей жизни. И вы все теперь свободны выбирать. Выбирать свой путь, выбирать свою жизнь… Если вы выбираете закон, – обращался Овелон к членам братства, – закон защитит вас. Темное время беззаконья – страшное время. Я знаю, что многие из вас не по доброй воле отошли от закона, от того закона, который не был орудием справедливости, но стал оружием в руках жестокого тирана и свиты его прихвостней. И вот я – Овелон, новый владелец этих земель, обращаюсь к вам, говоря: вернитесь в свои дома, вернитесь к спокойной мирной жизни… Я зову вас не в разрушенные полусгнившие лачуги, но в хорошие сооружения, которые вы сами сможете и должны отстроить себе. Никто не будет решать за вас, никто не станет за вас работать, никто, кроме вас самих, не сделает вас счастливыми.

– Но что мы можем? – робко спросил коренастый мужичок лет сорока. – Давно, очень давно я потерял семью, потерял дом и работу. И теперь я вряд ли смогу… начать заново. Нет профессии, нет умения, да и привычки мои вольные, лесные.

– А что вы умеете? Что вы все умеете? Каждый из вас обладает каким-то особым свойством, которое дано было от природы. К какой работе имеете склонность?

– Я был плотником. А я раньше рисовал, и… неплохо! Я повар, поваром и остался, – послышался негромкий гул голосов.

– Вот видите! Кроме того, очень важный опыт имеете вы все!

– Какой, какой же?

– Ремесло ваше, опыт и воровское умение… Вы знаете все хитрости маскировки и законы краж изучили в совершенстве. Так почему бы на благое дело не направить эти навыки?

– Но где это может пригодиться? Кроме…

– В землях наших сейчас стало спокойнее. Будет еще лучше. Но в граничащих с нами владениях не все тихо, и далее за ними необъятные просторы. Работают ремесленники, ведут торг торговцы, и многие из них задумываются о дальних предприятиях, так как на торговой площади уже тесно, да и не вместит она всех желающих. Торговцы просят защиты, ведь разбои часто становятся причиной разорения, а нередко и смерти. Смогу ли я уберечь их? Смогут ли мои стражники справиться с невидимым, хитрым и кровожадным врагом? Думаю, что нет. Только вы способны на это. – В ответ на предложение по неровным строям воров и мошенников пошел гул обсуждения. – Кроме того, услышав о цветущем городе-мечте, о Ванхоре, к нам едут люди со всех ближних и дальних земель. Люди разные. Кто-то в надежде на лучшую долю с открытым сердцем и желанием стать полноправным горожанином, селянином ли, готов честно трудиться на общее и свое благо. Другие же, напротив, с одной целью – обогатиться за счет других – приезжают ради воровства и разбоя. Если мелкий воришка-карманник рано или поздно сам выдаст себя и не причинит большого вреда, то другие «умельцы» скрываться могут долго и долго же огромные неприятности создавать… Купец в толпе легко узнает купца по азарту при оценке товаров, стражник легко найдет глазами стражника по осанке и внимательному взгляду, а вор всегда угадает вора, пусть даже и из тысячи лиц.

– Мы должны будем носить форму? – поинтересовался Трог.

– Нет. Вы сами вольны выбирать свою одежду, будет ли это форма стража или праздничный наряд горожанина, главное – результат вашего выбора и результат вашей работы. Вот мое слово.

Когда речь Овелона Великого стихла, пришло время размышлений, а настороженно-вопросительные взгляды собравшихся членов Темного братства с надеждой обратились к Трогу и Молчаливому.

Солнце уже оставило свой дневной небесный пост, однако ночь, вопреки старому паролю, не была темной. Ровный лунный свет, будто тончайшая серебряная пыльца, покрывал все вокруг. Молчаливый, прислушавшись к наступившей тишине, жестом попросил бумагу. Получив ее, основатель достал из нагрудного кармана остро заточенный карандаш и, резко взмахивая рукой, написал несколько фраз. После чего вручил свое послание Трогу, а тот, пробежав глазами по четким остроугольным, будто рожденным точными ударами кинжала буквам, отдал его дальше. Словно к какой-то святыне, старались припасть собратья по воровскому делу к небольшому серому листку, словно слова забытой молитвы читали они написанное: «Кто хочет остаться, остаться должен. Я ухожу», – гласили слова Молчаливого.

Дождавшись, когда все желающие прочитают его вердикт, Молчаливый подошел к костру и зачерпнул левой рукой пригоршню остывшего пепла, затем он вернулся на прежнее место и резко вскинул вверх правую руку, двумя сомкнутыми пальцами указывая на небо, где висела полная ярко-оранжевая луна. Все, включая стражников и Овелона, подняли свои головы:

– Смотрите. Кольцо, кольцо… Вокруг луны. Чудо?.. А вон звезды, неужели их столько? – послышался восторженный многоголосый шепот.

И действительно было чему удивляться и чем восхищаться: нежно-золотое кольцо лунного света, обычно холодного и весьма печального, тихой радостью окаймляло лунный лик. Бездонно-синее небо было прорезано множеством звезд, свет которых, иногда ярко-желтый, иногда бело-серебряный, по красоте своей ничуть не уступал лунному нимбу. Тихая ночь, красотой которой уже было разучились любоваться, вдруг напомнила о себе с новой силой, с новой настойчивостью предлагая полной грудью вдохнуть свежий ночной воздух.

Когда собравшиеся «спустились на землю» после недолгой прогулки по небесному своду, оказалось, что их ждет еще один сюрприз – Молчаливый исчез… В этот же самый момент в землях Овелона Великого появилась новая легенда о благородном воре, который навсегда остался верен себе. Легенда, эта пишется до сих пор, обрастая все новыми и новыми подробностями, невероятными и преувеличенными – для тех, кто не был знаком с Молчаливым. Или же вполне реальными, не подвергающимися даже малейшему сомнению – для тех, кто хоть однажды встречался с ним на своем жизненном пути.

Глава 13

Строительные и отделочные работы, как и обещал Герд, завершены были раньше срока, и двухэтажный терем-красавец со дня на день готовился принять в своих покоях долгожданных гостей. Овелон поспешил сообщить эту радостную новость супруге, а затем и своей дочери Фелиссе, которая несказанно обрадовалась великолепному приключению, как и самой возможности еще раз встретиться с Тифеем. Решив на недельку, а может, и на дольше, отложить все свои дела, землевладелец вместе с Юлиной и Фелиссой отправился в сказочное путешествие. Овелон рассчитывал обойтись без постоянной опеки со стороны слуг, единственным исключением являлся повар Лихмон, всегда сопровождающий семью в дальних поездках. К тому же не пригласить на прогулку Мейоса было бы крайне непорядочно, а потому, взяв со своего друга твердое обещание ни о чем не заботиться, землевладелец позвал и его разделить с собой радость отдыха.

Деригаб, Син и Карнун последние несколько дней провели в Ванхоре и теперь вернулись в Хамати, сопровождая семью Овелона Великого. Новое обмундирование бравых стражников из нежно-синей ткани с золотыми узорами и изображением герба славно смотрелось на них и вызывало настоящий восторг у местных мальчишек, которые пестрой гурьбой сопровождали праздничный кортеж землевладельца. Оставив лошадей в конюшне селения, выслушав приветственные слова главы Хамати, вся эта яркая процессия, к которой то и дело присоединялись люди, первым делом направилась к новым апартаментам Овелона Великого. Когда прибывшие шли к терему, ступая узкой лесной тропой, им действительно начинало казаться, что все они вдруг очутились в какой-то сказке: настолько загадочно выглядел этот уголок Тергонских лесов.

Син, выступавший в роли проводника, нарочно вел Овелона с семейством именно этим маршрутом. После преодоления очередного склона пред путниками во всей своей красе предстал плод многодневных трудов Герда, Тифея и других жителей Хамати: словно маленький замок, светло-желтыми стенами уходя в небесную высь, в центре большой ясной поляны стоял великолепный терем, однажды предсказанный молодому отшельнику лесным видением. Высокая дверь и створки двух широких окон были украшены сложной резьбой, перила лестницы, открытой террасы и балкона тоже были выточены весьма старательно. Каждая деталь этого сооружения, казавшегося издали игрушечным домиком, а вблизи – вполне реальным и удобным для жительства – была наполнена изяществом самой природы: легкостью и воздушностью ветра, плавностью линий, присущих воде, и едва уловимым солнечным задором. Зелень сосновых крон и свежесть травы, синее небо и белые клубы облаков – все это нисколько не спорило с рукотворным чудом, а напротив, сливаясь в единую картину красоты, только усиливало первое впечатление, не позволяя умолчать о нем. Даже тот, кто принимал участие в строительстве терема и, казалось бы, не раз уже любовался им, в этот момент не смог сдержать своего восхищения. Когда же Фелисса взошла на крыльцо и, обернувшись, нежно улыбаясь, взглянула на своего отца, а затем и на Тифея, сердце каждого, кто был тому свидетелем, наполнилось самым настоящим счастьем: только Фелисса могла стать хозяйкой волшебного терема!

Следующим утром на главной, а пожалуй, и единственной площади Хамати состоялся праздник. Стоит сказать, что каждый маленький городок, подобный этому, очень тщательно и добросовестно готовился бы к приему такого знатного человека как Овелон Великий, если бы тот соизволил когда-либо посетить его, и, несомненно, старался бы удивить, а заодно и потешить гостя невиданными забавами, сверхизысканными кушаньями, превозношением огромных его заслуг и прочее, и прочее. Однако праздник, устроенный в честь землевладельца и его семьи, так гармонично сливался с бытом жителей Хамати, что казалось, будто подобные гуляния проводятся здесь чуть ли не каждый день, что в определенной мере не так далеко от истины.

Дугой расположили праздничные столы, накрытые зеленой скатертью. Украсили их всевозможными яствами, в числе которых был и огромный пирог, едва уместившийся на одном столе, и маленькие фигурные пряники, и спелые фрукты, алыми, желтыми и оранжевыми пятнами разбросанные по зеленой материи. В тени ветвистого дерева приготовили удобные места для музыкантов, которым суждено было сегодня довольно долго оставаться на площади. Кстати, в музыкальное сообщество Хамати мог вступить любой желающий и умеющий сносно извлекать звуки из какого-нибудь музыкального или не очень инструмента, а также готовый к суровому испытанию временем. Ведь играть необходимо до тех пор, пока не покинет танцевального круга либо пока не свалится с ног последний танцующий, что бывало крайне редко, так как каждый житель Хамати прекрасно знает свои возможности и поэтому периодически присаживается за общий стол, чтобы отдохнуть и подкрепиться.

Местные вина не кружили голову, а только разжигали задор в сердце, песни вселяли радость в слушающих, а веселая музыка и скорые танцы мигом прогоняли любые остатки тоски, которые еще могли цепляться за человека, несмотря на песни и вино.

Роль Овелона Великого в праздничных представлениях ничем не отличалась от роли любого селянина, кроме геометрически важного места за столом – это был центр – да нескольких подарков, преподнесенных землевладельцу, его супруге и дочери в самом начале торжества. Плетеные венки из душистых цветов да шелковые пояса, украшенные вышивкой от лучших рукодельниц Хамати, для Юлины и Фелиссы. Крепкий кожаный пояс, узорно прошитый самыми прочными нитками, с массивной металлической пряжкой, отлитой и выточенной в виде сияющего солнца, для Овелона.

В этот день Фелисса решила плясать, покуда хватит сил, да и сам землевладелец не раз оставлял свое почетное место, чтобы сбросить наработанную долгими годами усталость и, поддаваясь уговорам Юлины, «тряхнуть стариной».

Время тревог минуло, наступала пора радости.

Глава 14

Первая неделя с момента приезда Овелона в Хамати подходила к концу, и землевладелец начинал подумывать об увеличении срока пребывания здесь. Ванхор, судя по отчету мэра, жил своей размеренно-суматошной жизнью и готовился к празднованию Дня рождения Фелиссы, мост через Гри был почти возведен, сроки строительства богадельни, а также многочисленные планы и сметы утверждены заранее. Мир и спокойствие воцарились в душе Овелона Великого. Впервые за долгое время величие его не подразумевало вороха задач на столе и глыбы ответственных полудел, нависающих откуда-то сверху, требующих наинемедленнейщего разрешения. Стояла хорошая погода, несмотря на дымчатость неба, готовую вскоре обернуться дождем или растаять без следа. Ярко светило солнце, дул легкий ветер, вокруг росли деревья, пели птицы, и все это свершалось само по себе!

Уличив момент, когда Овелон поднялся на поверхность из глубины своих размышлений, тихой поступью к нему подошла Юлина. Она уселась на свободное кресло рядом с супругом и придвинула к себе чашку с земляникой, которая одиноко стояла на небольшом круглом столике.

– Овелон, – обратилась Юлина к мужу, – не кажется ли тебе, что наша дочь последнее время находится в прекрасном настроении?

– Конечно, дорогая, это же естественно! Смена обстановки, природа.

– Но замечал ли ты, что как-то по-особенному светятся ее глаза?.. И Тифей, как мне кажется, тоже слишком рьяно выполняет свои обязанности легендосказителя…

– М-м. Возможно.

– Как ты думаешь, Овелон, не пора ли нам вмешаться?.. По-родительски.

– Но зачем? Я не нахожу в этом ничего страшного. Откровенно говоря, Тифей мне очень симпатичен. Он не хвастун и не лодырь. Хорошо воспитан. Да, в наших кругах… распространено суждение по положению, однако это всего лишь вредная привычка высшего общества. Если ты помнишь, мы тоже познакомились в далекой деревеньке, и я тогда еще не был ни Великим, ни знатным, – широко улыбнувшись, вспоминая былое, отвечал Овелон.

– Ах, Овелон, Овелон… Как же ты не понимаешь!.. – с чувством воскликнула Юлина, едва скрывая от супруга нотки радости в голосе. – Они могут несколько лет приветливо улыбаться друг другу, ни на шаг не приближаясь, так и не сказав главного! Овелон, помнишь, когда ты сделал мне предложение?

– Да. В первый же вечер нашего знакомства. Ты была в сиреневом платье и удивительно хорошо танцевала. Пригласив тебя, я уже через несколько минут сказал: «Ты будешь моей женой?»

– Неужели ты до сих пор это помнишь?! А я все еще не знаю, чего было больше в этих словах – вопроса или утверждения.

– О! Уверяю тебя, это был вопрос. Самый важный вопрос в моей жизни… А самым важным ответом было…

– «Как тебя зовут?»

– Признаюсь, я ужасно волновался в тот вечер, а твои слова просто выбили меня из колеи…

– А каково было мне? Хорошо, что ты тогда не упал.

– Нет! Упал я в другой раз, на колени. Когда услышал, что у нас будет ребенок.

– Девочка.

– Но как ты узнала? Ты ведь с самого начала говорила, что это дочь.

– Мать чувствует сердцем, а то, что порою сокрыто от глаз, только им и можно увидеть. Так, стало быть, милый мой супруг, ты тоже заметил то, что заметила я, и ты не против?

– Нет и не может быть запрета на любовь и на счастье!

– Решено! Будем их сватать.

– Всему свое время, Юли, всему свое время. Я обязан все проверить и убедиться в справедливости наших суждений.

– Формалист!

– Прелесть!

Поцеловав руку своей ненаглядной супруге, Овелон пошел на поиски верных доказательств. И первым, кого повстречал на своем пути великий землевладелец, был Карнун, вернувшийся с рыбалки.

– Добрый улов! – оценил Овелон добычу стражника: две гигантские рыбины особо выделялись из связки нацепленных на проволочное кольцо трофеев.

– В обед узнаем, так ли он добр, как тяжел! – весело заявил Карнун.

– И то верно. Послушай, Карнун, я хочу спросить у тебя очень важную вещь…

Карнун очень внимательно посмотрел в глаза Овелона Великого и, выражая полную готовность к беседе, положил на землю удочку и сачок, не выпустив, однако, из рук кольца с рыбой.

– Так вот… Во-первых, я надеюсь, что разговор этот останется между нами…

Карнун кивнул.

– А во-вторых, – Овелон задумался, – а во-вторых, кажется мне, что Фелисса, приехав в Хамати, просто расцвела, будто очнувшись от зимнего сна.

– Ваша дочь всегда прекрасна, независимо от места и времени! – по-доброму, без лести заметил Карнун. – Но я думаю, что в чем-то Вы правы.

– И снова мне кажется, что связано это не столько со сменой гнетущего однообразия на сказочное путешествие, сколько со сменой людей, окружающих ее.

– Думаю, это так. Здесь, в Хамати, совсем другие люди, хотя, может быть, люди такие же, как и везде, но живут они как-то… хорошо. Пусть не в роскошных домах, не в богатых одеждах, но хорошо. Может быть, они что-то знают, что делает их немножечко счастливее?

– Возможно. Еще я думаю, что среди всех этих милых и добрых людей есть один человек, который по-особенному дорог Фелиссе… Мне кажется, что это Тифей.

Карнун некоторое время с удивлением смотрел на землевладельца. А затем, почесав рыбьей связкой подбородок, потоптавшись на месте и набрав побольше воздуха в легкие, будто ребенок, давший обещание хранить страшную тайну, но, будучи не в силах сдержать его, поведал Овелону о том, что Тифей явно никогда не рассказывал о своих чувствах к Фелиссе, однако понять их немудрено. Не раз уже юноша говорил, что Фелисса самая лучшая девушка, которую он когда-либо видел, самым тщательным образом готовит Тифей экскурсии и легенды, а глаза молодого отшельника лучше всяких слов, подчас пустых и неточных, говорят о самой настоящей любви.

– Я очень, очень рад это слышать, Карнун! И обещаю, что наша беседа будет сохранена в тайне, – немного понизив голос и склонив голову, заверил Овелон. Загадочно улыбнувшись, землевладелец добавил: – Какое бы торжество ни проводилось в нашей семье в ближайшее время, знай, что ты на него уже приглашен!

Карнун кивнул головой, Овелон тоже поклонился в ответ, и каждый снова отправился своей дорогой.

Вернувшись на террасу, Овелон Великий застал Юлину в обществе Тифея. Они беседовали о скором празднике Ветрогоне, который посвящен изгнанию Лютня. Знаменательно это событие, три дня отмечаемое, тем, что жизнь в Тергоне возможна стала лишь благодаря силе человеческой и стойкости. Плодородные земли, прекрасные ныне леса – все это когда-то было во владениях злого ветра, не дававшего ни травинке подняться, ни птице присесть. Только люди смогли сказать: «Лютень, не боимся тебя!» – и выстоять. Три дня этих в отместку ветру будут петься веселые песни, проводиться игры на силу, ловкость и сноровку.

Юноши и мужчины Хамати, рассказывал Тифей, будут бороться один на один: как в старые времена, опутывая друг друга двумя короткими веревками. Второй конец каждой из них держит противник, стараясь не свалиться на бок и наглухо не запутаться. Побеждает тот, кто дольше устоит, кто «не поддастся Лютню» и выдержит все испытания! Если сходятся сильнейшие и долго не могут одолеть один другого, они называются братьями.

Девушки же выставляют свои работы – вышивку или вязание – на фруктовые торги: два дня они меняют рукоделия на яблоки, повышая или понижая расценки, предлагая и нахваливая свои товары, на третий – выпекают по пирогу из части собранных яблок, а из оставшейся яблочной доли делают сок. Чей пирог вкуснее, у кого сок чище и кто лучше торги ведет, решают все жители Хамати сообща.

– Овелон, я надеюсь, что ты останешься еще на несколько дней и отведаешь пирога Фелиссы? – спросила Юлина.

– Конечно же! Разве я могу пропустить такой славный праздник? Тифей, а есть ограничения в возрасте для участия в борьбе?

– Нет.

– Так, значит, и я могу участвовать?

– Да, можете.

– Замечательно! – Овелон Великий мужественным взглядом посмотрел на свою супругу. – Решено! – кивнул он Юлине. – Кстати, Тифей, недавно в голову мне пришла интересная мысль… Я очень доволен той работой, которую ты проделал: дом просто замечательный…

– Эта заслуга полностью принадлежит Герду. Он собирал людей и распределял работы.

– Кроме того, ты честен и не приписываешь себе заслуги других. Именно такой человек, слова и дела которого не расходятся между собой, нужен мне на пост главного казначея. Что ты на это скажешь?

– Я думаю, что из всех людей мне известных на эту должность более всего подходит Син.

– Син?

– Да, именно. Он справедлив и верен своему делу, обладает подвижным и прозорливым умом, а также быстро и легко разбирается в любом вопросе.

– Это, случайно, не он… приносил письмо?

– Да, – ответил Тифей.

– А он действительно неплох… Но все-таки предложение мое в первую очередь адресовано тебе. Подумай.

– Мне не до конца понятна работа казначея… Считать доходы и расходы казны, оценивать будущие затраты, искать возможности новых прибылей… Я простой охотник и привык видеть вещи и события такими, какие они есть. Я готов говорить о них, пытаться их понять, но не могу сказать, будто эта работа по мне.

– Да, да, да. Я начинаю понимать тебя. Со всем этим приходилось сталкиваться и работать мне одному…

– А что, если ввести одно новшество? – вмешалась в деловой разговор Юлина. – Должность советника.

– Все это было, Юли… Советники Тарлака не принесли землям ничего, кроме разорения!..

– Но это же была просто свора дармоедов! А если подойти к этому делу иначе? Найти людей, которые искренне интересовались бы своим занятием и действительно стремились сделать что-то полезное?

– Юлина! – воскликнул Овелон. – Что за прекрасные мысли рождаются в ходе доброго общения. Советник – человек, который не по роду занимался бы, а по призванию земельными вопросами! По духу своему должен быть близок к работам и к людям, их выполняющим…

Крик, неожиданно донесшийся со стороны тропы в Хамати, прервал размышления землевладельца.

– Помогите! Кто-нибудь, на помощь!! – кричала лучшая подруга Фелиссы Вирина. Ее золотые косы растрепались от быстрого бега.

Тифей вскочил, едва заслышав мольбы о помощи. Овелон привстал, меняясь в лице, и только Юлина, казалось, сохраняла спокойствие: лишь мгновенно возникшая бледность да кисть левой руки, вцепившаяся в подлокотник кресла, выдавали в ней страшное волнение.

– Там! Фелисса! – крикнула девушка сдавленным голосом.

Глава 15

Настоящая сказка с прекрасными персонажами и замечательными путешествиями – вот чем казалось Фелиссе пребывание в Хамати. Это была жизнь, как она есть: без обязательных бесед о ненужных и скучных вещах, без постоянной спешки куда-то и зачем-то, без воодушевленно любезных масок, которыми прикрывают свои лица бродячие артисты, проигрывая одну из своих светских пресносцен в каком-нибудь забавном спектакле. Кто бы мог подумать, что возможно изо дня в день просыпаться в радостном настроении не от ожидания заранее запланированных приятных событий, а просто оттого, что мир прекрасен! Просто потому, что наступил новый день и можно просто быть счастливой, нежно качая на руках свое счастье, словно новорожденного ребенка, сохраняя… свою любовь. Любовь к этому огромному миру и к каждой его самой маленькой частичке.

Все чаще думала Фелисса о своем счастье, и все ближе казалось оно. Вот и теперь, собирая ягоды с Вириной, девушка улыбалась своим мыслям. «О чем, о чем ты думаешь?» – допытывалась подруга, но Фелисса только весело смеялась, отбегая от нее на несколько шагов и наклоняясь за очередным земляничным сердечком.

Наполнив небольшие корзинки доверху, девушки занесли лесные дары домой к Фелиссе и побежали к Хрустальному озеру. День был в самом разгаре, и солнце жарко припекало. Даже тонкое облачное покрытие, стянутое местами в тучевые складки, и слабый ветер не спасали от горячих объятий солнечного света.

Когда долгожданное водяное зеркало, манившее множеством солнечных зайчиков, прыгающих по его поверхности, оказалось так близко, что уже можно было разглядеть в его отражении каждое дерево и каждый куст, Фелисса разулась, сбросила с себя верхнее платье и присела на краю озера. Девушка смотрела на свое отражение и чему-то удивлялась, будто увидев себя в первый раз. Затем Фелисса легонько провела рукой по воде, отчего едва заметные волны побежали в разные стороны. Вода у самого берега была теплой. Вирина же не стала проверять ее температуру и быстро забежала в озеро, обдавая брызгами Фелиссу.

– Скорее! – громко позвала она. – А то вода высохнет!

И Фелисса, прислушавшись к совету подруги, бросилась следом в прохладный свет отраженного солнца.

Вдоволь накупавшись, девушки присели на берегу. Вирина заплетала косы, а Фелисса обхватив колени, снова смотрела на озеро.

– Скажи, тебе нравится Тифей? – спросила спустя какое-то время Вирина.

– А почему ты спрашиваешь? – удивилась Фелисса.

– Потому что вижу, что да!

– Но все-таки – почему? Неужели это так заметно?

– Поверь мне, если правильно смотреть, то увидеть можно очень многое… По-моему, ты ему тоже очень нравишься.

– Правда?!

– Вот ты себя и выдала!