Кошка колдуна Астахова Людмила

– Чего встал как вкопанный? – проворчала Неблагая. – Скажи, что ты друг, и входи.

Катя

Хийса сказала: «Не тревожь его!», но ведь и не запрещала строго-настрого подходить к Диху. Точнее, к той зеленой то ли клумбе, то ли грядке, в которой уже едва-едва угадывались очертания человеческого, то есть сидского тела. За то время, что я продрыхла в жилище Лисьей Матушки, над возлежащим на кочке сыном Луга вырос целый огород. И не просто вырос и зазеленел, а кажется, и заколосился. Во всяком случае, на кустиках черники уже показались ягоды, тяжелые и спелые на вид. Этакий эффект парника. Я поймала себя на сравнении Диху с участком теплотрассы в плане воздействия на окружающую среду и хихикнула.

– А он там живой? – на всякий случай решила уточнить у хийсы.

Керейтар хмыкнула и отмахнулась, причем в буквальном смысле, взмахнув сразу всеми своими девятью косами.

– Живее всех живых. – Хозяйка леса неодобрительно сморщила нос в ответ на мой очередной непроизвольный смешок. – Ну что ты регочешь, арбушка? Он свою Силу земле отдал, теперь она его силой напитает. Что непонятного-то?

Я торопливо покивала. Финно-угорская нечисть не прямо цитировала «Мифы народов мира» и Мирчу Элиаде, но очень близко к тексту. Во всех этих древних культах жизнь настолько прочно увязана со смертью и приправлена эротикой, что удивляться для меня, какого-никакого, а культуролога, было даже как-то неприлично. Но памятуя все-таки о местной специфике, за Диху я тревожилась. А потому почти неосознанно нарезала круги вокруг «клумбы» с сидом. Кто ее знает, эту хийсу. А ну как теперь высосет ненасытная Хийтола из моего прапрапрадедушки последние соки? Тут же некстати на ум пришли аналогии с росянкой, вполне подходящим по ареалу растением.

В конце концов, я просто пристроилась рядышком на соседней кочке и, периодически отпихивая назойливые побеги папоротников, так и норовившие оплести и меня, стала ждать пробуждения Диху. Хийса меня не беспокоила. У лесной хозяйки, похоже, скопилось множество неотложных дел, которыми она и поспешила заняться – только рыжий хвост мелькнул. За Прошку я тоже беспокоилась, но меньше, чем за сида. Мальчишка просто спал, глубоким, спокойным и почти естественным сном. Керейтар каким-то образом сумела перенести паренька из хвойной клетки под навес из живых ветвей рядом с домом. Прохор Иванович спал и посапывал. Комары его не кусали, я проверяла, а если судить по тому, как сладко он причмокивал во сне, грезились юному новгородцу явно не кошмары.

А вот Диху…

– А все-таки в какой же степени он мне дедушка? – пробормотала я себе под нос, и аж подпрыгнула от неожиданности, когда из-под растительного покрова прозвучал сонный и очень недовольный голос:

– В n+1-й, девушшшка!

– Ди… Ой! Мой господин! – На радостях я чуть опять не проговорилась. – Ты живой!

В ответ сид под черничником завозился, вздохнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Наверное, на гэльском. Но общий смысл я уловила. Когда тебя так откровенно посылают, необязательно знать язык, чтобы догадаться о маршруте.

– Я просто спросила, – извинилась я перед кустом, под которым угадывалась голова сида. – Спи, пожалуйста. Я тихонечко посижу.

Кустик дрогнул, уронил пару ягод на мох и захрапел. Понятно. Объяснение с неожиданно обретенным родственником откладывается. Но тогда чем же мне заняться?

Как вскоре выяснилось, заняться в Хийтоле было нечем. Совершенно. Крупные ягоды черники так и просились в рот, но, честно говоря, срывать их с кустиков, выросших над Диху или поблизости от лежбища сида, я не рискнула. Мало ли что? А отходить от жилища хийсы дальше, чем на двадцать метров, было не просто глупо, а очень глупо. Спасибо, один раз уже сходила под елочку. Помимо Керейтар тут наверняка рыщет целая свора ее родственниц. Диху мне еще живым нужен. Вон как вздыхает под своим зеленым покровом, бедолага.

Я сходила к роднику, потом от нечего делать пересчитала веснушки на носу спящего Прошки, но время шло, а хийса не возвращалась. Есть мне не хотелось, спать тоже. В итоге, намаявшись, я потихоньку переместилась поближе к холмику моего сида и пригорюнилась на соседней кочке в классической позе васнецовской Аленушки.

Гудели шмели. Щебетали птицы. Я нервно вздрагивала и оборачивалась на каждый скрип и писк. Воспоминания о ходячих деревьях и плотоядных птичках были слишком уж свежи.

Прямо у моих ног росли ромашки, с виду почти обычные, разве что какие-то слишком уж жирные. Я потянулась, сорвала одну. Упругий жесткий стебель надломился с отчетливым хрустом, а зеленый сок брызнул как из раны. Мне отчетливо послышалось злобное клацанье невидимых клыков за спиной, и я поспешила отбросить подальше цветок-мутант, а потом долго оттирала пальцы от липкого сока. Под внешним благолепием Хийтола оставалась жестоким миром древних богов и духов – кровожадных, первобытных, где даже ромашечки наверняка плотоядные.

Я вздохнула раз, вздохнула другой, поерзала и так и этак, почесала пятку, переплела косу, поразглядывала узоры на рубашке, которую выдала мне хийса взамен моей пропотевшей лейне, зевнула, и, чтобы не поддаваться сонному мареву, царившему на поляне Керейтар, принялась тихонько мычать себе под нос: «Там-там-дам тарам-та-дам, там-там-там тарам…» Ужасно привязчивая мелодия. Разок услышишь этот «Smoke on the water» – и уже не отвяжешься.

– Богиня, это невыносимо!

– А?! – Я подскочила… ну, на полметра точно. Медленно обернулась, чувствуя, как между лопатками струится холодный пот.

– Мало того, что ты ерзаешь и пыхтишь прямо над ухом, так еще и фальшивишь!

Сид, разбуженный и помятый, выдирался из зеленого плена как… Ну да. Как гриб сквозь лесную прель. Подосиновик.

И одежды на нем было как на том грибе, то есть никакой. Совсем. Но – странное дело – обнаженный сын Луга голым отнюдь не выглядел, наоборот, это я рядом с ним почувствовала себя как дура, что приперлась на пляж в норковой шубе и ушанке. А сид был такой… Такой!

Листики, веточки, кусочки мха и даже несколько ягод (чем-то приглянулся он этой чернике, что ли?) украшали художественно растрепанные черные волосы моего… э… дедушки, узоры Силы на золотящейся под солнцем коже едва заметно пульсировали и шевелились. Под ними заиграли мышцы, когда сид потянулся, бесстыдный и естественный, как кот, которому довольно собственной шерсти, чтобы выглядеть лордом за завтраком в Букингемском дворце. Взгляд мой непроизвольно, независимо от воли и приличий, устремился… э… ниже. Ой. Хорошо, что «дедушка» прежде при мне портов не снимал, ибо… Ибо! Может, не такой уж он мне и дедушка? Может… Чувствуя, как предательски полыхают уши, я отвела глаза и уставилась куда-то в район подбородка моего «предка». И успела полюбоваться совершенным рисунком губ прежде, чем эти божественные уста разомкнулись и изрекли:

– Может, хватит уже глазеть? Учти, в ближайшее время мне тошно будет даже думать о женщинах. Лучше воды подай.

Чары развеялись. Диху сдавленно зашипел сквозь зубы и потряс головой, потом потер лоб, словно его одолевало похмелье.

– А… Ага! Я сейчас! – пискнула я, поспешно отползая в сторону родника.

– И тряпку какую-нибудь найди там заодно! – простонал мне вслед страдалец. – А то ведь дыру протрешь своими жаркими взорами, нимфоманка…

Да уж, так шустро я давно не ползала.

Кеннет

Ни жив ни мертв ступил Кеннет Маклеод под своды тонущего в мягком золотом сиянии бру. И если сравнивать, то лишь с солнечными бликами, что блестят и дробятся на мелких волнах в летний полдень, заставляя наблюдателя сладко жмуриться и даже улыбаться чему-то неведомому. Наверху ветер настойчиво выдувал последнее тепло из-под пледа, а под холмом было уютно, точно возле очага. Одежда и волосы немедленно высохли, руки согрелись, и Кеннет снова почувствовал свои пальцы на ногах. Золотисто-медовый туман медленно рассеивался, и Маклеод увидел именно то, что ожидал и о чем нараспев рассказывала бабка Кирстин зимними вечерами. Свежий благоухающий тростник у порога, а дальше – дивный пол, весь из меди с узорами светлой бронзы, на том полу – прекрасные серебряные ложа с заостренными углами, со сладкозвучными птицами на этих остриях. Прекрасные девы, как положено, склонились над рукоделием, вечно юные сиды неторопливо переставляли фигурки фидхелла[11], и если кто и бросил на смертного рассеянный взгляд, то сразу же отвел его прочь. Дабы не оскорблять бессмертное зрение, надо думать.

– Доброй ночи, Добрые Хозяева, – молвил горец и, сорвав с головы берет, поклонился так низко, как, наверное, и королю бы не стал кланяться.

– И тебе привет, смертный, – вежливо ответил один из Дивных – самый высокий и степенный муж средь прочих. – Садись к нашему столу, пей и ешь вдоволь, сын Маклеодов.

Кеннет хотел было честь по чести спросить имя хозяина, чтобы потом выпить за его здоровье и благополучие этого чудесного дома, но изумрудно-зеленый занавес на стене раздвинулся, открывая вход в следующий зал – огромную трапезную – и вид на уставленный яствами исполинский стол.

– Топай давай, пока приглашают, – прошипела на ухо Кайлих и в спину родича подтолкнула. – Гляди-ка, только тебя и ждут.

И вправду, за столом шел пир. Могущественные воины и благородные мужи поднимали кубки с пивом и вином, закусывая горячей и сочной свининой и копчеными угрями.

Нежная темноглазая и черноволосая дева бережно взяла горца под локоток и увлекла к почетному месту неподалеку от господского кресла. То ли шла, то ли медленно плыла над полом, настолько плавны были движения сиды. А как улыбалась! Точно небесный ангел, глядящий на новорожденного Спасителя в яслях.

– Как звать-то тебя? – набравшись наглости, спросил Кеннет.

Дева в ответ лишь рассыпала над залитой вином столешницей жемчужинки своего смеха.

– Зачем оно тебе, смертное дитя? Замуж решил позвать?

Сроду не знавший, что такое покраснеть от стыда, Маклеод почувствовал, как полыхают его щеки.

– Ну, это самое… красивое у тебя, должно быть, имя, госпожа моя.

– Угадал, – хихикнула сида. – Очень красивое.

И, чтобы замять разговор, налила ему полную чашу эля и подвинула поближе блюдо с жареным и нафаршированным потрохами гусем, и еще копченую сельдь, и еще олений бок, и снова эль. Знала, чем отвлечь смертного мужчину от неуклюжих заигрываний.

Ни разу в жизни не едавший так сытно и щедро, Кеннет быстро осоловел. Краем глаза он видел, что Кайлих, вся в невиданных шелках и драгоценных мехах, беседует то с одним, то с другим обитателем дивного бру и, похоже, флиртует направо-налево. А может и не кокетничает, а напротив, злословит, сплетничает и козни строит. Этих сидов нормальному человеку не понять, хоть сто лет с ними рядом живи.

Мысль о том, что, пока он тут набивает брюхо разносолами, там, наверху, могло уже пройти и сто, и двести лет, если и посещала сурового горца, то мимолетно, вскользь. Уж больно хорош был эль – в голове приятная такая легкость, а в ногах сладостная тяжесть.

– Не нужно спать, – мягко проворковала пожелавшая остаться безымянной дева. – Съешь вот еще форельки, о доблестный воин.

– Из твоих рук… – пробормотал польщенный Кеннет и попытался по-свойски обнять сиду.

Не тут-то было! Обнять получилось только пузатый кувшин с пивом, но это даже к лучшему. Не хотелось бы получить кинжал в печень от грозного брата или супруга.

– А ты хитрю-ю-юга…

– А ты – пьянчуга, – рыкнула Кайлих, отвесив «племянничку» подзатыльник и тем самым выбив из его башки весь хмель.

– А я что? Я – ничего.

– Стоит оставить тебя на миг, а ты уже напился и руки распускаешь.

– Благодаря тебе и твоей легкой руке, я уже трезв, добрая моя госпожа, – проворчал Кеннет, для убедительности бодро тряхнув головой. – Сама же сказала, что я народу из Страны-под-Холмами родня. Так отчего бы не приобнять пятиюродную сестру… кхм… по-родственному?

– Она тебе, – Кайлих кивком указала на чернокосую сиду, теперь развлекавшую пирующих игрой на арфе, – смертной букашке, двенадцатиюродная прабабка. Прояви-ка должное уважение, племянничек.

И заставила-таки Маклеода отвесить поклон далекой родственнице, которую тот разве что отвлек на мгновение от особо трудного пассажа. Что для сидской девы какой-то полуразумный мотылек, залетевший в ночи на огонек? Более никогда черные очи ее не узрят этого забавного смертного, потому что, когда кончится пир, зеленую траву наверху уже будут топтать праправнуки Кеннета Маклеода, буде таковые народятся.

– Ты сыт, я узнала все новости и сплетни, так что пора нам и честь знать, родич, – напомнила Кайлих. – Не будем надоедать благородным хозяевам.

– И куда мы среди ночи пойдем? Вернемся на постоялый двор?

– Дурачок, когда мы выйдем из-под Холма, уже будет светать, а «Святая Марта» вместе с приливом войдет в Мори-Ферт.

Кеннет присвистнул, поскреб затылок и уважительно посмотрел на почти пустой кувшин. Все-таки сидский эль – сильная штука, опрокинул в себя пинту, и страха как не бывало. Что дюжина дней, что дюжина веков, один хрен. А может, все дело в Даре Доблести?

– Понравилось ли? – спросила Кайлих, лукаво щурясь.

– Еще как! Только не ожидал, что тут все будет в точности так, как бабка сказывала. Неужто она таки бывала под Холмами?

– Может, и бывала, а может, и нет, – равнодушно пожала плечами Неблагая. – Бру вовсе не замок, упрятанный под землю, а целый мир меж пластами бытия, он вне времен, он везде и нигде.

И словно в подтверждении ее загадочных слов, золотистый туман сгустился вокруг Кеннета, исчезли в нем и пиршественный зал, и гости, и хозяева, и щедрое угощение с выпивкой. Они с Кайлих совсем одни остались.

– Прежде чем сделаешь шаг за порог, обернись, коль не трусишь, – шепнула сида.

– Зачем? – тоже шепотом полюбопытствовал горец.

– Чтобы не упустить свой единственный шанс увидеть бру таким, какой он есть, а не таким, каким видишь его ты.

Трусом урожденный Маклеод точно не был, а потому последовал совету прародительницы. И…

– Ах ты ж…

Лукавая сида резко дернула за руку, вытаскивая Кеннета в туманное холодное утро, на моросящий мелкий дождик, в простой и понятный человечий мир.

– И как тебе?

Хайландер зябко поежился и постарался плотнее закутаться в плед.

– Как? Наверное, красиво, только вот рассказать своим внукам я ничего толкового не смогу. Нет, я думаю, таких слов на языке Альбы. Придется бабкины байки повторять – про тростник и бронзу. Эх!

Диху и Катя

Пока смущенная, а оттого крайне шумная и очень неловкая Кайтлин шныряла по жилищу хийсы в поисках хоть какого-нибудь покрова, способного спасти ее скромность от Диху и созерцания его великолепия, сид, с трудом добравшись до родника, пил по-звериному, наклонившись к воде, пил и не мог напиться.

Воды Хийтолы наполнены магией и силой жизни. Родники, ручьи, речки, болота – это кровь мира хийси, так же как холодные серые камни под тонким слоем мха и бедной почвы – плоть. Душа же Хийтолы – седые ели, непроходимые заросли багульника, где даже сиду станет дурно от вкрадчивого, дурманящего аромата, упрямые сосны, кривыми корнями крошащие даже самый прочный камень… Одновременно распахнута и сокрыта, обильна лесными дарами и сурова, щедра на зелень, под приветливым покровом которой лежат, почти не таясь, гибельные болота. Керейтар была Хийтолой, так же как и Диху был Страной-под-Холмами. В каком-то смысле. Они встретились, сторговались, но долгой дружбы между ними быть не могло.

– Надо уходить как можно быстрее, – сказал Диху, небрежно повязывая вокруг бедер полосу ткани, которую эмбарр, отчаявшись в поисках, отодрала от собственного подола. – Не стоит искушать нашу добрую хозяйку сверх меры.

Я украдкой бросила на сида взгляд и полностью поддержала его опасения. Будь я на месте Керейтар, точно искусилась бы. Еще пару раз как минимум.

– Хм… – Во рту у меня пересохло, а в горле отчего-то вдруг застрял горячий ком. Чертовы языческие культы плодородия! Так ведь и тянет плодоносить и размножаться.

– А получится ли сбежать?

В одной рубашке по зимнему лесу не побегаешь, ведь так? Но удастся ли уговорить хийсу отпустить нас подобру-поздорову?

Сид страдальчески закатил глаза и молвил, с трудом сдерживая раздражение:

– Кайтлин. Хватит. Я сейчас начну дымиться. Сказал же, мне на женщин в ближайшее время смотреть тошно. И позволь напомнить, что мы с тобой в родстве. Вас, смертных, это обычно расхолаживает.

Диху сложил руки на груди и глянул сверху вниз, не столько демонстрируя превосходство, сколько напоминая о статусе.

– Что касается твоего предложения, то сбежать из Хийтолы против воли хийси… – Он покачал головой. – Мне хватает и одной оскорбленной женщины за спиной. Нет, мы дождемся возвращения Керейтар, а затем сразу уйдем. Ты была в ее жилище? Не знаешь, там осталась какая-нибудь еда? Мне нужно поесть. А затем, – он смерил меня еще одним долгим взглядом, – ты можешь задать те вопросы, которые пляшут на кончике твоего языка, девушка.

Честно говоря, Диху меня порядком смутил. Ведь он и вправду мне самый настоящий дедушка в степени n+1, а я тут, как нимфоманка, слюни пускаю.

«Надо было ко мне в офис приходить не в деловом костюме, а хотя бы в майке. Я бы и без денег за ним побежала куда угодно», – мрачно размышляла я, обыскивая волшебные хоромы Керейтар на предмет съестного. Хийтола, она ведь не только в здешних ромашках, она везде и во всем, даже в самых прозаических предметах быта. Поэтому берестяные туески сами отодвигались, ложки недовольно переворачивались на другой бок, горшки так и норовили выскользнуть из рук, а красные петухи на вышитых полотенцах – клюнуть. Дескать, ишь, расхозяйничалась тут! К счастью, нашелся покладистый горшочек с еще теплой кашей и любопытная горбушка хлеба, не успевшая мне назло прикинуться жабой. Эту маленькую битву я все-таки выиграла, сумев накормить своего великолепного… Тьфу ты! И все равно мне пришлось собрать волю в кулак, чтобы не пялиться на жующего Диху со щенячьим умилением. Оставалось только щечку кулаком подпереть и тихо по-девичьи млеть. Вот до чего меня любвеобильная Хийтола довела!

Диху под этим взглядом поперхнулся кашей. Да уж, нет нужды читать мои мысли, они все (и немного же их!) у меня по лицу маршируют. Сид с заметным усилием протолкнул в глотку застрявший кусок и поманил к себе:

– Поди сюда. Давай, давай, ближе. Что ж я сразу не сообразил… Закрой глаза.

И провел ладонью по лицу, чуть задержавшись над бровями – несильно, но чувствительно. Казалось, что от этого прикосновения на коже остался след, словно я обгорела на солнце. Интересно, нос не облезет? А если да, то найдется ли у хийсы простокваша?

Диху фыркнул. Точно, я такая забавная, самой смешно. До чертиков.

– Теперь открой. Ну как? Легче? Можешь для закрепления результата представить себе… ну, что я – статуя. В Эрмитаже.

Вот так, мимоходом, опять напомнил мне, не только кто есть кто, но и что древнее божество совсем не значит божество необразованное. Я мигом вообразила себе этакий культпоход сына Луга по эрмитажным залам и анфиладам и не удержалась от смешка. Вот это был бы сюр!

Сидское волшебство подействовало сразу же; сердцебиение унялось, дыхание выровнялось, а самое главное – все похабные мысли улетучились из головы без остатка. Уф! Какое облегчение!

Спору нет, мраморная статуя моего далекого предка Диху Луговича, который весь из себя прекрасный древнеирландский бог, замечательно украсила бы Греческий зал. Ведь не смущали же меня прежде каменные фиговые листочки на гармоничных во всех отношениях древних греках. Да и статуи, которые без всяких листочков, тоже из состояния равновесия никогда не выводили.

– Эти ваши древние обряды плодородия! – в сердцах буркнула я, избавившись от навязчивых мыслей и желаний.

Диху пожал плечами, дескать, а что поделаешь?

И ни капли раскаяния! Выставил меня снова дурой, и хоть бы хны. Что с языческих божеств и духов еще взять. Кроме плодородия.

– Ты недовольна результатом моей сделки? – прищурившись, вкрадчиво поинтересовался сид. Впрочем, грозный взгляд вскоре превратился в искательный такой, заинтересованный, практически хищный. Зрачки сида расширились, как у охотящегося в сумерках кота, затопив чернотой всю радужку.

– О! Что это у нее там, в жбане? Не морс ли? Зачерпни-ка мне этого напитка, Кайтлин. Хорошо, если бы клюквенный…

Ни жбан, ни морс прятаться от сына Луга не стали. Туесок, в который я отлила напиток, тоже не осмелился шутки шутить. Все они дались в руки с первой попытки. И пока Диху пил, наслаждаясь каждым глотком, я поняла, что другого такого подходящего момента, чтобы как следует его расспросить, у меня не будет. Прошка спит, Керейтар в отлучке, мы наедине, и меня уже не плющит от эротических мыслей. Но тут надо помнить, что Диху сид, а значит, не сможет соврать, если задавать правильные вопросы. Причем они должны быть конкретные, без малейшей двусмысленности, за которую лукавый сын Богини Дану обязательно зацепится и увернется от правдивого ответа. Знаем мы этих хитрюг! Поэтому придумать такой вопрос не самая простая задачка.

– Хорошо… Я твой потомок? – даже не спросила я, а прыгнула в прорубь.

Сид оторвался от туеска, глянул на меня и ухмыльнулся.

– А-а! Нашла время. Ну, давай, дипломированный культуролог, давай. Да. Ты – одна из моих потомков. Так же, как твоя мать, бабка и вся череда твоих предков по женской линии. И, так и быть, отвечу сразу: в твоем мире ты была последней, в ком текла моя кровь.

И приподнял бровь этак поощрительно, дескать, продолжай.

Я просто задохнулась от такой наглости.

– Так это ты забрал мой сидский Дар – мою удачу?

– Нет. Дар Удачи – действительно тот из трех Даров, что достался тебе. Его нельзя забрать. Он по-прежнему с тобой, иначе… – Диху показал зубы – белые, острые, совершенно нечеловеческие. Древние такие зубы, многообещающие. – Иначе мы бы сейчас не разговаривали.

– Как? А как же… А почему тогда после встречи с тобой все в моей жизни пошло наперекосяк?! – взвыла я.

– Наперекосяк? – Сид коротко хохотнул, откинулся спиной на стену, сцепил руки на животе и издевательски прищурился. – Давай-ка отсюда в подробностях. Что именно пошло не так? Твой глупый план обогащения, который был изначально обречен? Или твой кредит, который ты взяла без всякого принуждения с моей стороны? Или мужчина, с которым ты жила и который тебя ограбил, едва завидел деньги? Здесь-то я при чем? Не в твоем ли мире родня и возлюбленные сплошь и рядом воруют и убивают друг друга за горстку мятых бумажек? Миллион наличными! Дитя, о чем ты вообще думала, когда доверяла чужому человеку, не мужу и не родичу, такие деньги? Или, может, моя вина – твое заполошное бегство в глушь? Что, хочешь, чтобы я – я! – рассказал тебе, индивидуальному, о Богиня, предпринимателю, о процедуре банкротства?

Словами не передать, как издевательски звучали из уст сида, древнеирландского бога и по всем статьям волшебного существа, до боли знакомые слова: «кредит», «банкротство», «ИП». Хотя какой-то частью сознания я, конечно, понимала, что сид не издевается. Он просто констатирует. Вот только констатация эта звучит привычным рефреном «самадуравиновата». И уж если даже собственный волшебный предок так меня приголубил, может…

Додумать я не успела. Диху перевел дух и припечатал:

– И та заслонка в трубе, которую ты задвинула прежде, чем прогорели угли, – здесь тоже я виноват? О! Еще не сообразила? Только мой Дар сохранил тебе жизнь. Твоей Удачей был мой приход. Я же предлагал тебе помощь, помнишь? Ты могла согласиться добровольно. Ты же, маленькая самоуверенная эмбарр, отвергла мой Дар. У меня есть все права на тебя и твою жизнь. Ты сама отдала себя мне. И теперь я использую тебя так, как мне угодно.

Он не кричал, не злорадствовал, просто излагал факт за фактом, буквально на пальцах объясняя мне, где я налажала, как последняя бестолочь. А потом эта заслонка…

– Какая такая заслонка? – пролепетала я, смутно припоминая события крещенского вечера и покрываясь ледяным потом от внезапной догадки. – Значит… значит, я должна была умереть?

– Именно. – Сид погасил всплеск эмоций и заговорил спокойно: – Никого нельзя просто так выдернуть из того мира, где он пророс. Особенно если в нем кровь Народа. Мы, знаешь ли, слишком лакомое блюдо для любого из миров, наших потомков держат крепко и не слишком охотно выпускают. Только незадолго до смерти, только если она уже предопределена и неизбежна – вот тогда можно. Но далеко не всегда удается. Судьбу потомков Дану не так легко переписать. К сожалению. – Диху вздохнул и на миг прикрыл глаза. А потом продолжал: – Да. Ты должна была умереть. Да что там – ты и умерла в своем мире. Каждый твой поступок подталкивал тебя к той бане, печке и смерти. Я пытался это изменить. Припомни. Я ведь пытался.

– Письмо? – Я спросила наобум, по наитию. – Это ты говоришь про то письмо, которое я не стала читать?

Если хорошенько вспомнить, тогда пришлось усилием воли подавить желание открыть конверт. Вот что значит наступать на горло собственным инстинктам и желаниям!

Диху молча кивнул.

Я окончательно растерялась. Это немудрено, когда узнаешь о собственной неизбежной смерти.

– И теперь что будет? Ты меня используешь и бросишь? А назад вернуть?

Я попросту забыла, что говорю с сидом и каждый вопрос надо тщательно обдумывать. Мне вообще ни о чем сейчас, кроме перспективы навеки остаться в шестнадцатом веке, не думалось. Все, что тут со мной произошло и что могло случиться, имело смысл, только если потом Диху вернет меня домой.

– Куда – назад? – устало спросил сид. – В тот же день, час и миг? Разве ты забыла ваши собственные сказки о тех, кто вот так возвращался? Ты не сможешь предотвратить свою смерть. Если я верну тебя, ты все забудешь. Можешь не верить, конечно. Но так уже бывало, и не раз. А что будет теперь… Ты и Дар Удачи помогут мне в моем деле. И когда все получится, я исполню твое желание. Одно. Поэтому можешь начинать думать о нем уже сейчас. Как раз сумеешь сформулировать. А то знаю я вас, пожелают вечной жизни, а про вечную юность, разумеется, забудут…

Нет, я не поверила сиду. Неубедительно как-то все это прозвучало, на мой вкус. Путано и подозрительно, как и все речи хитрых нелюдей. Это он специально попугал, чтобы я лишний раз не рыпалась и думать забыла о возвращении, догадалась я. Иначе зачем тогда сулить исполнение одного желания? Какое оно, по его мнению, у меня будет? Корзину печенья и тазик варенья?

«Хорошо хоть предупредил, теперь о желании я буду думать денно и нощно, – решила я. – Никто его за язык не тянул, верно? Стало быть, так положено. А вот про «дело» спрошу прямо сейчас».

– А что за дело такое, в котором тебе нужна моя помощь?

– Ты пытаешься в разговоре следовать правилам, в которые сама не веришь, – заметил Диху, раздраженно вздохнув. – Они писаны людьми и для людей, а ты – моя кровь. Я не собираюсь тебе лгать, дитя. Мое дело и твое дело тоже. Я собираюсь изменить судьбу Этне, моей дочери. Если мне удастся, если ее судьба изменится, изменится и твоя.

– А конкретней? – спросила я, едва унимая дрожь в руках.

– Нетрудно сказать. – Диху улыбнулся и молвил чуть нараспев, словно пересказывал сагу: – Если ты читала «Воспитание в Доме Двух Чаш», учти – там не все правда. Однажды случилось мне встретить деву, прекрасную, как гроза над пустошью. То была Кайлих, сида Неблагого двора. От этой встречи родилось дитя – Этне Прекрасная, Этне Трех Даров, отданная на воспитание Энгусу Мак Оку. Увы, Энгус не доглядел за Этне, она ушла из Бруга-на-Бойне и встретила человека. Нет, это был не Патрик! Патрика придумали и дописали позже. Обычный человек. Прародитель этих, как их там… Маклеодов. А потом Этне погибла. И ее мать винит в этой беде меня. В общем-то справедливо винит. При рождении Этне получила три Дара – Дар Удачи, Дар Доблести и Дар Поиска Знания. В тебе сокрыт Дар Удачи. Кайлих, как я понял, нашла человека с Даром Доблести. Осталось отыскать третий Дар. И встретиться с матерью Этне. И не позволить ей убить меня при встрече. Если мы объединим силы, тогда, возможно, у нас наконец-то получится спасти Этне. Изменить ее судьбу. Ну, и твою заодно. Понятно?

Я зачарованно кивнула. Не-а, ни черта я не поняла!

Керейтар, как оказалось, обладала потрясающим чувством времени. В смысле, появилась как раз вовремя. Диху наелся, и напился, и даже успел снова задремать, я – изгрызла ногти в тщетных раздумьях: а что ж мне дальше делать-то? Жить-то как дальше? Верить Диху… Ну, знаете, поверить Диху – это значит осознать до конца, что пути обратно у меня как бы и нет. Я умерла? Серьезно? А если он меня вернет, я все забуду? То есть у меня не хватит мозгов сообразить проверить печку? Не верю. Не хочу верить. Врет он все… Ах да, он же сид. Они же не могут врать.

Но недоговаривать-то могут! Только этим и занимались во всех ирландских сагах: недоговаривали, умалчивали и морочили смертным головы.

Голос разума некстати напомнил, что технически я теперь, как бы это сформулировать, не совсем человек, а очень даже родич сиду, и вряд ли он стал бы… Но усилием воли я загнала подсознание туда, где ему и положено обретаться. Поглубже.

Как он сказал? Моя удача осталась при мне, да? Вот и проверим, потом, когда все закончится. С чем я точно не собираюсь смиряться, так это с перспективой застрять в шестнадцатом веке. Спасибо большое. Даже несмотря на очевидные отличия и в целом прогрессивное направление развития местной цивилизации.

Вернусь, вернусь, вернусь. Я непременно, обязательно вернусь. И плевать, чем там стращает сид.

Диху внезапно открыл глаза, сонные и зеленющие, как у разбуженного кота – зрачок узенький, взгляд осуждающий. Я сглотнула. Мысли читает. Опять. Да что ж это за наказание такое! И уже совсем собралась было огрызнуться, но дедушка в степени n+1 только зевнул и молвил:

– Керейтар вернулась. Будь рядом.

Возвращение Матери Лисиц по праву можно было назвать триумфальным. Она не одна пришла, она со всеми нашими сундуками явилась. Понятно, что хийса не самолично волокла наше добро, нет, все оказалось круче. Когда я увидела и поняла, как именно хийса перемещает… э… груз, на меня напала икота.

Финно-угорские народы активно использовали волокуши. Это я знала. Но знать и видеть воочию – разные вещи.

Технически, конечно, это именно волокуша и была. Самоходная. На древесной силе.

Несколько не таких уж крупных по сравнению с предыдущими монстрами елок мели землю Хийтолы лапами, перемещаясь горизонтально. На корнях. Вот так перебирали корнями, корневищами и корешками, как пауки лапками, и тащились за Керейтар, царственно выступавшей впереди.

На елках возлежали наши сундуки.

– А… а лошадки как же? – пискнула я, не успев себя одернуть. Черт, зря спросила. Наверное, лучше не знать, что сталось с нашими лошадьми.

Но хийса лишь белозубо ухмыльнулась.

– Не боись, арбушка, не съела я их. Не успела. – И облизнулась. – Коней купцы свели, а добро ваше не тронули, побрезговали.

– Как же мы теперь выберемся?

Перспектива пешего похода по болотам Хийтолы вырисовывалась пугающая.

– Как, как… – проворчал Диху, легко, без усилий, поднимая с услужливо подползшей елки первый сундук. – Включи воображение, этнограф ты мой.

Я послушно включила. Икота почему-то усилилась. Нервы?

улыбаясь, молвила Керейтар, со значением поглядывая на Диху.

Тот только плечами передернул, не отрываясь от сундука, и буркнул что-то невнятное.

– Впрочем, дело твое, сын Луга. Желаешь пешком – ступай пешком. – Хийса, кажется, слегка обиделась на то, что Диху не поддержал очередной раунд Калевалы. Елки осуждающе заскрипели.

– А я вот пешком не хочу! – вмешалась я, пока дети Хийтолы от скрипа не перешли к делу. – Если ты, добрая хозяйка, нам поможешь.

– Кайтлин! – Диху вынырнул из недр сундука. – Молчать!

Я послушно заткнулась. Вид у сида был крайне недовольный. Зараза, что я опять сделала не так?

– Открой нам тропы, хийси, до… – Диху на миг призадумался, а потом кивнул сам себе. – Да, до Выборга. Мы должны достигнуть цели к началу навигации. Это возможно, Керейтар?

– В Хийтоле возможно многое, коли я захочу. – Она пожала плечами. – Весной так весной. До Выборга – да, это можно. А почему туда? Раз ты собрался к альфарам, не проще ли было отправиться в Ревель?

– Смертные опять делят землю, будто она и впрямь их собственность, – фыркнул сид. – Ревель ближе, но Выборг спокойней. Мне ни к чему лишние приключения, Мать Лисиц.

– Я заметила. – Хийса хихикнула и кокетливо взмахнула рукавом. – А вот я была бы не прочь… Ох, не смотри так, сын Луга! Ну что, цело ли твое добро?

– Вполне. И совершенно мне не нужно. Оставь себе. Найдешь, к чему приспособить.

Керейтар кивнула. Да уж, она найдет. В этом хозяйстве точно все сгодится.

– Возьмем только часть одежды. – Диху сунулся во второй сундук и неодобрительно покачал головой: – Кровь Богини, Кайтлин, я и забыл, как много одежды нужно женщинам! Придется…

– Погоди! – осмелев, перебила я предка. – Постой, э… дедушка…

Керейтар по-девчоночьи прыснула, прикрылась рукавом и уставилась на перекошенную физиономию сида искрящимися от смеха глазами.

– То есть мой господин, – вывернулась я, с трудом удерживаясь, чтобы не подмигнуть в ответ на подмигивание хийсы. – А мне обязательно носить все эти платья?

– В этом мире женщины носят платья, – сердито ответил Диху. – Нечего фыркать, эти обычаи не я придумал.

– Так то женщины. А если мне на время притвориться мужчиной?

Вместо ответа сид смерил меня выразительным взглядом, таким… по-мужски оценивающим. И отрицательно мотнул головой.

– Исключено. Ты себя в зеркале видела? Как ни переодень тебя, а все равно заметно, что дева ты, а не юноша.

– А поколдовать ты не можешь?

Диху нахмурился, и я поспешила продолжить прежде, чем сид опять откажет.

– Ты ведь сам кажешься то молодым, то старым. Вот и наложи такие чары на меня, чтобы я всем парнем казалась. Это так сложно?

Сид помолчал, обдумывая. А потом медленно кивнул.

– Да. Пожалуй, это имеет смысл. В Новгороде слишком много людей знали, что ты дева, там бы не сработало. Но раз уж мы оторвались от спутников, для незнакомцев ты и впрямь будешь казаться юнцом, еще не бреющим бороды. А боярский сын будет молчать. Да. Но если ты думаешь, что мужское платье много удобней женского, разочарую тебя. Это не те штаны и куртки, к которым ты привыкла в своем времени.

Я представила себя в чем-то вроде мантии, в которой разгуливал Диху. М-да, а ведь он прав. Тот же «шэннон», только в профиль. А курточки и лосины (шоссы, Катя, шоссы!) банковских клерков с Готского двора тем более не вызывали энтузиазма. Гульфики в особенности.

– Не беда. – Керейтар подмигнула снова. – Пойдем-ка, сидова дочь, подберу тебе одежку! Найдутся и порты, и рубаха, да и кафтанчик присмотрим, чего уж там…

– Может, у Прошки что-нибудь попросить? – Я нерешительно обернулась на Диху. Тот только отмахнулся, дескать, иди-иди. И я пошла.

Сид же неторопливо направился к навесу, под которым спал Прохорус. Ой. Хорошо, что я напомнила. А то ведь позабыли бы боярского сына в Хийтоле, а спохватились, так поздно бы было. Местные елки своего не упустят.

Ну, что сказать… Удобную одежду предпочитали предки! Не чета всем этим итальянским модникам. Штаны удобные, не широкие, но и не в обтяжку, рубаха туникообразного кроя, длинная, до колен, навыпуск. И пояс плетеный, кожаный, красивый до невозможности. Хийса сказала, что без пояса ни один нормальный человек не ходит. Сверху кафтан не кафтан, куртка не куртка… Ну, для краткости пусть курткой будет, какая разница, в самом деле. Не до терминов как-то.

– А косы-то укоротить надобно, – заметила Керейтар. – Не пожалеешь?

– Не зубы, отрастут! – бодро ответила я, но стрижку лесной хозяйке, конечно, не доверила. Пусть лучше Диху поработает куафером.

– А почему сразу я? – возмутился сид.

Ему не хотелось со мной возиться. Зато при виде ножниц сразу же оживился осоловелый и зевающий спросонья Прошка.

– А дайте мне попробовать! – тут же вмешался он. – Я пару раз овец стриг. Хорошо получилось.

– Угу, овцы, конечно, батюшке твоему пожаловаться не могли, даже если бы хотели, – съязвила я.

Возможность оказаться во власти любознательного отрока меня совершенно не прельщала. И пока ножницы не очутились в бойких руках Прохора, перехватила инициативу – самолично отрезала косу на уровне шеи, а остальное уже милостиво ровнял Диху.

– Вот срамота-то, – оценил усилия сида Прошка, критически разглядывая результат – недлинную стрижку «под пажа». Ладно, если по-честному, то «под горшок». Мужскую стрижку, вот что главное.

– Не нравится – не глазей! – огрызнулась я, за неимением зеркала пытаясь рассмотреть свое отражение в бадейке с водой. – Молод еще на старших хвост задирать!

Отповедь, как ни странно, подействовала. В этом мире Прохор был отроком – существом безгласным и почти таким же бесправным, как я. Мальчишка мигом сдулся, но от ворчания все-таки не удержался:

– Грамотных девок и у нас полным-полно, но чтоб в мужских портах да косы обкорнала – такого не случалось. Это ж грех какой! Да если б кто дома узнал, сраму же не оберешься с тобой, Катька.

– Она не просто человеческая женщина, – вдруг припечатал Диху, закрывая тему. – А у тебя нет права стыдить мою родственницу, смертное дитя.

– Эвон как! – Прошка вытаращил глаза. – Это как же ты успела из рабы родичкой стать?

– И сыпать глупыми вопросами я тебе тоже не позволял, – прошипел сквозь зубы сид.

Диху повел ладонью, и мои обрезанные волосы, черным холмиком лежавшие у ног сида, вспыхнули и почти мгновенно сгорели, не оставив ни дыма, ни запаха. Керейтар понимающе фыркнула, а меня обожгло запоздалым осознанием. Этой стрижкой я запросто могла отдать себя в руки… или в лапы… лесной нечисти. Недаром бабка запрещала мне ходить в парикмахерские, стригла всегда сама и все до последнего волоска тщательно прибирала и сжигала. Знала, точно что-то знала.

– Нам пора, – просто сказал сид. – Открой нам путь, Керейтар.

– Так мы все-таки пешком, да? Пешком? – тревожно спросила я, и Прошка тут же поддержал меня чем-то, подозрительно похожим по интонации на нытье:

– По болотам? На своих двоих? Аж до самого Выборга-а?

Диху от этого «а-а!» передернуло. А хийса усмехнулась и молвила, не скрывая торжества: