Кошка колдуна Астахова Людмила

Глава 10

«А девкой был бы краше»

Катя

Что я вам хочу сказать, лоси – это вещь! И больше я никогда не стану смеяться над выбором средства передвижения владыкой Лихолесья. Без этих животин мы бы с Прошкой точно сгинули где-нибудь среди болот Хийтолы. Сыну Луга, даже пойди он в Выборг пешком, ничего фатального не грозило, меня, положим, он бы тоже на себе вытащил, а Прошку сожрали бы на первой стоянке. На живое человеческое дитя облизывалась вся нечисть, начиная от мелких уродцев мааналайсов и заканчивая метсе-халтья. На привале, сидя в круге света от костра, я чувствовала себя, как звезда футбольного клуба посреди стадиона, полного болельщиков. Вокруг в несколько рядов толкались, сопели, причмокивали и похрюкивали монстры разного калибра. Лесная тьма так и светилась сотнями пар алчущих глаз. Примерно так моя Баська созерцала воробьев за окном – хищно и неустанно. И так же, как маленькие котлетки в перьях будили в кошке древние инстинкты, человечьи кровь и душа манили к себе хозяев лесов, болот и ручьев. Прошка жался ко мне, точно птенчик к наседке, на время забыв про подростковый гонор.

– Отче наш, сущий на небесах… – тихонько шептал отрок, стараясь не смотреть по сторонам и спрятав лицо в ладонях.

Молитва подействовала на нечисть парадоксально, монстры начали радостно хихикать и по-кошачьи сыто урчать. Тут у кого хочешь сдадут нервы.

– …не введи нас в искушение и избави нас от лукавого. Аминь! Ох, сожрут меня среди ночи, Катюха, точно схарчат с костями! – ныл боярский байстрюк, а потом не выдержал: – Сделай чего-нить, господин мой Тихий, с этими проглотами! – взмолился Прошка. – Христом-богом прошу, смилуйся!

Я огляделась повнимательнее. Мамочка моя родная, такое, если приснится, может навсегда заикой сделать. Мааналайсы – полулюди-полуящерицы с повернутыми назад ступнями – это еще цветочки. А вот когда на митинг человеколюбов подтянулись духи умерших – калманвяки, стало совсем жутко. Можно верить или не верить в «калму» – исходящую от мертвецов вредоносную силу, финно-угры, те свято верили и всячески с нею боролись, но не обращать внимания на черных аморфных тварей, безглазых, зато с огромными зубастыми пастями, невозможно. И холод от них такой могильный исходит, что Дихов огонь согреться не помогает.

– А волшебное слово где? – ухмыльнулся Лугов сын.

– Ой, а я не знаю слова заветного, – едва не плакал мальчишка. – А ты, Катенька, знаешь?

– А то! – Я укоризненно посмотрела на далекого ирландского предка. Мол, и не стыдно над ребенком издеваться? А еще бывший бог! Хотя, может, для воспитательного процесса самый подходящий момент.

– Это слово – пожалуйста. Пожалуйста, мой господин и родич, угомони своих… мнэ-э… коллег.

Диху чиниться не стал и выдал очередную порцию Калевалы. Видимо, от Керейтар в постели подхватил.

Монстрики заметно попятились, а потом и вовсе отбежали на приличное расстояние от костра и нашей стоянки, боясь навлечь гнев сына Ткачихи. Только ветки под пятками и копытами затрещали. А я получила еще одну возможность полюбоваться предком-прародителем. Чисто платонически! Всего лишь стишок прочитал, даже пальцем не пошевелил, а такой эффект получился. Знай наших!

– Так лучше? – спросил он у нас.

– Гораздо, – выдохнула с облегчением я.

Прошка же благодарил слезно и клялся Богородицей, что впредь слушаться будет во всем, как отца родного. Лично я ему нисколечко не верила. Как только окажемся в Выборге, сразу же начнет строить из себя средневекового мачо.

Нечисть Хийтолы приказу сида все же вняла, но, как и положено всякой нечисти, не смогла устоять перед искушением чуток припугнуть человечью дичь. Я, даже сидя на спине исполинского лося и под защитой сида, не могла удержаться от трусливого взвизгивания, когда черная мшистая коряга вдруг начинала смотреть ярко-синими глазами и ухмыляться беззубым ртом. Или заяц, только что выскочивший из кустов, вдруг заговаривал по-человечьи. Так-то вроде ничего страшного, но, когда видишь, как в звериных, лишенных белка глазах, вспыхивает и гаснет разум, а из заячей глотки рвутся звуки людской речи, тебя начинает знобить. А тут еще и Прошка заполошно верещит на всю волшебную страну.

– По-моему, Кайтлин, тебе здесь неуютно, – молвил задумчиво Диху, решив немного поработать Капитаном Очевидностью.

– Надо же, ты так проницателен.

Но сида мой сарказм ничуть не смутил. Он ласково потрепал нашего лося по шее, словно показывая всем пример отношения к обитателям здешних мест. Животное с легкостью, ничуть не надрываясь, везло на спине сразу двоих – нас с Диху.

– В Хийтоле теперь нечего бояться. И если ты не выдашь себя девой, то и на корабле, что повезет нас в Норге, ничего опасного случиться не должно. А вот с альфарами нужно быть начеку. Всегда и во всем.

– Я помню, что их нельзя называть «эльфами», – кивнула я.

Диху, услышав снова это ненавистное слово, поморщился, как от зубной боли.

– Не только вслух, но и мысленно. Впрочем, не думаю, что при виде владык Льюсальвхейма в твою трусливую головенку придет сравнение с… выдумкой талантливого фантазера.

Отчего-то слова сида меня не слишком впечатлили. Подумаешь, персонажи из Старшей Эдды. В тот момент меня сильнее волновало: завоевана здешняя Норвегия Данией или наоборот? Кто-то там кого-то на определенном этапе точно захватил.

– В этом мире никто никого не завоевывал, – фыркнул сид. – Во всяком случае, пока.

– А потом?

– А мне-то какое дело? – вопросом на вопрос, очень по-сидски, ответил Диху. – Здесь и сейчас в Норге тишь да гладь, насколько это вообще возможно в этом веке. И мы без препятствий со стороны смертных доберемся до чертогов альфар.

– А зачем нам так необходимо к ним попасть? – не удержалась я от еще одного вопроса.

– Долго объяснять, – раздраженно отмахнулся прародитель.

Это означало, что Диху просто-напросто лень вдаваться в подробности. Он такой!

В мире Хийтолы, состоящем целиком из могучих елей, болот и буреломов, стоял вечный полумрак, который плавно перетекал в вечную же тьму Похьелы – страны злых людоедов. Вечер наступал только тогда, когда уставали наши лоси. Твари вставали как вкопанные, и хочешь не хочешь, а надо было делать привал. Диху разжигал костер и большую часть времени дремал, набираясь сил у матери-земли. Прошка бдительно вслушивался в тихое шуршание лесной нечисти, теперь предпочитавшей держаться на почтительном расстоянии. А обихаживать мужиков приходилось мне. Одному черничку залить кипятком, другому кашу запарить, сыну Луга спинку почесать, сына боярина за руку подержать, пока заснет. Подай, принеси, забери и молчи. Бабья доля, называется.

– Кать, а Кать, кинь в желтоглазого шишкой, – ныл Прошка. – До костей уже проглядел. Боязно.

– Сам кинь.

– Я уже пригрелся.

Ну, каков нахал!

– Прохор Иванович, – сказала я строго. – Среди вас, добрых молодцев, я одна тут красна девица, которую должно защищать от чудовищ. Тоже мне рыцарь!

– Я никакой не лыцарь, вот еще выдумала.

– А кто же ты?

Думала, сейчас начнет хвалиться древностью рода Корецких. Ан нет!

– Я – будущий Зрючий Мастер, – уверенно заявил байстрюк.

Это уже интереснее.

– Ты мне про Зрючую Силу так и не рассказал, – напомнила я. – А ведь обещал.

И то ли я успела показать себя достаточно умной, то ли Прошке захотелось поговорить на любимую тему, но мальчишка отнекиваться не стал.

– Будь по-твоему, – молвил он с важным видом. – Увидеть ее нельзя, пощупать тоже не получится, но она есть. Как Архимедова сила, понимаешь?

С Архимедом у меня, махрового гуманитария, проблем не было. Обнаружив, что вода из налитой до краев ванны выплеснулась, он закричал «Эврика!» и на радостях голым бегал по улицам Сиракуз, а потом его убил римский солдат, которого ученый вежливо попросил не заслонять солнце. Шучу, конечно! А вот со Зрючей Силой – совсем другое дело.

– Ежели сильно посветить… – Прошка задумчиво повертел в руках шишку. – Да хоть на шишку! Вот, стало быть. Берем шишку, светим на нее сквозь особое стекольце, а следом ставим тонкий диск с дырочками и крутим быстро… Да! Чуть не запамятовал, дырочки по спирали располагаться должны.

– А почему?

– Так надо! Так придумано! – отрезал подросток. – Потом вопросы будешь задавать. Луч света проходит через эти дырочки и попадает прямехонько на особую пластинку, покрытую дюже чувствительным к свету лунным порошком, а с нее – на передающий механизмус. Диск вроде как на махонькие кусочки картинку разбивает, на полосочки. А в другом месте… ну, пускай даже в Киев-граде аль в самом Риме, стоит принимающий механизмус с такой же лампадой и диском, который картинку собирает заново. Ромейский Зрючий Мастер крутит этот самый диск и видит нашу шишку в зеркале, навроде батюшкиного, что ты расколотила. Поняла?

Я сделала умное лицо, чтобы не разочаровывать Прохора в ожиданиях.

– Про механизмусы я поняла, а Зрючая Сила-то в чем? Где она? В дисках, свете или лунном порошке?

– Правильно мыслишь! – похвалил меня Прошка. – Зрючая Сила, она же невидимая, и соединяет незримыми лучами все передающие и принимающие механизмусы.

– А в чем умение Зрючего Мастера тогда?

– Он может чуять Силу и устремлять ее в нужное русло. Я – такой.

– И как ты ее чуешь?

– Иногда нюхом, иногда слухом, а порой даже вижу. Но мне еще учиться надо различать, где Зрючая, а где Алатырьская. Дабы не запутываться и в чужой монастырь не лезть.

– А это еще что за Сила?

– Это Сила магнетическая, по ней свои мастера есть. У них гильдия могучая, за покражу секретиков могут и прибить втихую.

Видно было, что Алатырьская силушка Прохора Ивановича интересует не меньше, чем любимая Зрючая, и при случае он не побоится грозных гильдейских стражей.

– А как же я через дырки в диске просочилась? – осторожно спросила я самое, по моему мнению, важное. – А у других Мастеров тоже люди из других мест попадали, не знаешь?

А вдруг где-то еще в этом мире живут мои сотоварищи по несчастью?

– Нет, никогда о таком не слышал. – Прошка бессильно развел руками, а потом украдкой кивнул на дремлющего Диху. – Сдается мне, что твой… родич подсуетился с моим зеркалом. Когда пойму, что он сделал, смогу в точности повторить и тебя домой вернуть. Я все-все расчеты на память помню, хоть среди ночи разбуди и спроси.

Все-таки боярский бастард – добрый ребенок, умилилась я и призадумалась. Если мой Дар до сих пор был при мне, как говорит сид, мне обязательно должно повезти с возвращением домой. Следовательно, мальчишка, оставаясь со мной, как бы тоже попадает под действие Дара. Это, конечно, нечестно и очень эгоистично, но до тех пор, пока судьба не пошлет мне другой шанс, я буду зубами за Прошку держаться. Вдруг он – моя единственная надежда? Желание, которое обещался исполнить Диху, это хорошо, но страховка все же нужна.

– Ты не думай, Катька, я не забуду про тебя, пока в университете буду учиться. Вот тебе истинный крест! Буду прилежен и в науках скор, обещаю. Состариться не успеешь, как я на подмогу приду. Хошь, в церкви побожусь именем Господним и Пресвятой Богородицей?

– Я верю тебе, – почти всхлипнула я, расчувствовавшись.

Прошка хороший, он от всей души помочь хочет, без всякой задней мысли, а я такая корыстная сволочь – уже распланировала, как его использовать для своей пользы.

Сид крепко спал, сопел Прохор, а ко мне сон все не шел и не шел. Слишком много всего случилось за последние дни. Только-только я смирилась с мыслью, что живу во всамделишном Средневековье, как затянуло меня в сказочную Хийтолу, где под каждым пнем по финно-угорскому чудику. От ощущения нереальности происходящего можно запросто с ума сойти. Глаза видят настоящего лешего, уши слышат его бормотание, нос чует густой грибной запах, а мозги отказываются верить органам чувств наотрез. Как на представлении фокусника. Потому что мозг точно знает: так не бывает, не может быть. Рассказ Прошки вдруг всколыхнул пласт сознания, который я старалась не трогать до поры до времени. Если идея о существовании параллельных миров еще имеет право на жизнь, как объяснить, что в моем мире нет никакой магии, а здесь она есть? Я никогда не верила ни в экстрасенсов, ни в пришельцев, ни в мировой заговор сионистов. С религией я тоже не особенно дружу. Народные традиции – это прекрасно, но только как традиции.

Допустим, Зрючая Сила – это местное название… ну, пусть будет радиоволн, Алатырьская – электричество. Значит, Прошка у нас живой радиоприемник. Как так могло случиться, чтобы в другом временном потоке законы физики работали иначе?

Опять же, сиды… или хийси… или альфары. Диху вполне реален, он читает мысли, делается невидимым, меняет внешность и колдует, как дышит. Кстати, а ведь и свой Дар Удачи я воспринимала как что-то естественное, неотделимое, вроде руки или ноги. А ведь в моем… нашем мире волшебства нет вообще. Но Диху пришел ко мне в офис во плоти, с деньгами и письмом. Нет, я уже поняла, что только волшебные существа могут ходить между мирами или их далекие родственники, но как же определить, какой из множества мой родной? Тот, где мама, где Баська, подруги и любимый город. И что это было за письмо?

Желтоглазый, который уже битый час таращился на нас из кустов, все-таки дождался от меня не слишком меткого броска шишкой и, по-совиному ухая, обиженно удалился. Без соглядатая спалось еще хуже, я ворочалась и крутилась, в который раз мысленно тасуя толстую колоду моих бед, глупостей и безрассудств, а со стороны болота в сторону нашей стоянки медленно наползал туман. Стелился над землей, обтекал кочки, проникал сквозь траву. В сумраке его полупрозрачное щупальце нипочем не разглядишь, да я и не всматривалась особо. Даже обрадовалась, когда вдруг потянуло в сон. Дура!

Кайлих и Кеннет

– Смертные говорят, мы не различаем добро и зло, только горе и радость. Говорят, не ведаем, что такое любовь, нам знакомо лишь вожделение и жажда обладания. И души у нас, конечно, тоже нет. Ты слыхал эти байки, родич?

Кеннет дипломатично хмыкнул. Тетушка Шейла вряд ли нуждалась в собеседнике, ей хватало и слушателя – молчаливого и непрекословящего.

– Насчет души спорить не стану, бесполезно. – Сида повела плечами и нахохлилась, словно ей вдруг зябко стало под всеми слоями доброй шерсти тартана Маклеодов. И то сказать, погодка была стылая. Ветер с моря так и вовсе до костей продувал.

– А что до любви… – Кайлих бледно улыбнулась мутно-зеленой волне, так и норовившей лизнуть сапоги сиды или плюнуть ей на подол. – Вот мой брат, к примеру, давно уже на меня сердит. Но все равно любит. Брат все-таки. Верно ли, братец?

Волна откатилась и, словно с разбегу, все-таки попыталась достать Кайлих. Почти удалось, почти. Неблагая в последний момент ловко убрала ногу, и ни одной капли не попало на одежды сиды. В шипении откатившейся волны Кеннету отчетливо послышалось разочарование. Горец даже головой потряс, чтобы избавиться от наваждения.

– А… дозволь спросить, добрая тетушка, кто ж таков будет твой брат?

– Владыка моря, всадник Аонабрре, муж, владеющий многими дарами, тот, чья рука ласкает рукоять Мстителя и кудри прекрасной Фанд… – нараспев молвила Кайлих, не отрывая взгляда от моря. – Сын Ллира, ступающий по сладкой траве Эмайн Аблах… Все ли твои имена я перечислила, братец?

Еще одна волна, выше предыдущих, все-таки изловчилась и плюнула в Кайлих клочьями пены. Сида озорно улыбнулась, сверкнув зубами на море и его гнев.

– Дай нам спокойно дойти по твоим лугам, куда мне нужно, Мананнан, – попросила она, но немного же было смирения в той просьбе! – Я не в настроении ссориться. Особенно сейчас, когда вновь владею потерянным Даром!

Кеннет копчиком почуял, что вот сейчас «тетушка», не глядя и безошибочно, ухватит его за локоть и вытолкнет вперед, чтобы, так сказать, предъявить доказательство живьем. И предусмотрительно отступил. Недалеко, правда, чтобы ненароком не выскользнуть из-под чар невидимости, плащом окутывавших Кайлих и ее потомка. Сида объяснила колдовство просто: «Тебе лишние заботы нужны, дитя? Чем меньше увидят смертные, тем меньше искушения их душам». Аргумент насчет душ оказался убойным. Стать невольным виновником бед ни в чем не повинных добрых христиан Маклеод не хотел. А от детей Дану чего еще ждать людям, кроме бед? Тем паче от Неблагих.

Море заинтересованной любопытной волной подкатилось к ногам скотта и задержалось, не торопясь отхлынуть. Кеннет на всякий случай поклонился. И подумал, что сида, ей-же-ей, снова права. Увидеть, как подозрительная тетка говорит с заливом Мори-Ферт, а парень кланяется студеной воде – вот было бы искушение так искушение! Не отмолить потом!

– Э… – начал горец и примолк, дожидаясь благосклонного кивка от прародительницы. – Тетушка Шейла, а разве морской владыка твоего рода? Ты ж, не гневайся, Неблагого двора вроде как?

– Мы – дети одного отца, – молвила Кайлих, щурясь от пронзительного ветра. – Что до благости и неблагости… Ах, то была славная шутка когда-то! Кто мог знать, что не только смертные, но и дети Богини воспримут ее так серьезно?

Кеннет помолчал, обдумывая ответ. И пришел к парадоксальному выводу:

– Верно ли я понял… А какая меж вами разница?

– По большому счету никакой. – Сида дернула плечом. – Видишь, братец, он не только отважен, но и умен!

Скотт, польщенный похвалой, шмыгнул носом, не рискнув утираться даже украдкой. Чтобы впечатление не портить.

– Благополучного пути и доброго ветра, Мананнан, – сказала Кайлих. – Большего не прошу. И расплачусь, как должно.

Ответа, если он был, Кеннет в шорохе волн не расслышал, но, если судить по довольной ухмылке «тетушки», договориться ей удалось.

– Теперь идем. – Сида поправила складки пледа. – Шкипер «Святой Марты» вряд ли захочет пропустить прилив.

Но Кеннета одолевали сомнения, и чем ближе «тетушка» с «племянником» подходили к причалу, где покачивался пузатый ганзейский когг, тем сумрачнее становилось чело горца. Наконец Кайлих остановилась и нетерпеливо бросила через плечо:

– Что не так, родич?

– Все! – выпалил Кеннет и, поощряемый выгнутой бровью сиды, поспешил разъяснить свои мысли: – Вычислят нас, тетушка Шейла, как пить дать, раскроют, что не простые мы путники.

– Как так? – Сида посмотрела на него, на «Святую Марту», а потом снова уставилась на Кеннета, требовательно пристукнув башмаком. – Объяснись.

– Сама посуди, слишком мы подозрительные. Вроде при деньгах, а ни слуг, ни поклажи нет. Негоже знатным дамам вроде тебя в сопровождении одного лишь родича путешествовать. Не поступают так простые люди. А моряки, особенно торговцы – народ остроглазый, заприметят еще, что ты… скажу так: не совсем людского племени. Если в пути ничего не случится, может, и ничего, обойдется. А ежели шторм? Или ветер встречный? Не знаю, как ты, добрая тетушка, а я так судьбу Ионы повторять не хочу. Больно уж грехов на мне много, не помилует Господь.

Кеннет душой не кривил. При виде когга, этой утлой скорлупки на ладони океана, набожность просыпается даже в самом закоренелом грешнике. Слишком ничтожны людские силы по сравнению с мощью волн, тут без Господней помощи никак не обойтись. Ежели даже и могучая сида не погнушалась к братцу на поклон идти, что уж говорить о простых смертных?

Кайлих помолчала, хмурясь и сурово поглядывая на когг. А потом кивнула:

– Правда твоя, родич. Люди и впрямь подозрительны, я о том позабыла.

– А нам обязательно на корабле до норгов плыть? – осмелев от похвалы, спросил Маклеод. – Может, ты какие иные пути ведаешь?

Сида коротко хохотнула и погрозила ему пальцем.

– Гляжу, после того, как погостил у моей родни, ты, сын Маклеодов, осмелел изрядно! Ждешь иных чудес? Думаешь, домчимся в Норге, оседлав туман и ветер?

Кеннет шмыгнул носом. Прокатиться на спине скакуна морского владыки, словно дух, скачущий на ветре… Ух! Да кто другой, может, и отказался бы, но точно не кровь от крови Маклеодов.

– Я-то могла бы, – улыбнулась Кайлих. – Да только в тебе слишком уж много от Адама и Евы и мало от Дану. Крепко стоишь на земле, родич, не летать тебе вместе с ветром, не скакать на туманном коне. И в том твое человечье счастье. Нет, мы поплывем на этом когге, только… – Она на миг задумалась, а потом сама себе кивнула: – Да. Фет Фиада скроет нас от любопытных и подозрительных взглядов.

– Ну, так я о том и говорю, добрая тетушка, – смиренно поддакнул горец. – Укрой нас своим плащом, никто и не увидит и не услышит, о чем мы с тобой станем беседовать. Если ты, конечно, удостоишь меня беседой-то. Дорога ведь дальняя.

– Ты бы лучше подумал, что ты кушать станешь, пока плывем, – фыркнула сида. – Не забывай, человеку и пища нужна человеческая. После пира в бру моих родичей проголодаешься ты не скоро, но все-таки – готов тайком у ганзейцев сухари и солонину таскать? Нужду справлять с оглядкой?

– А куда деваться-то, – буркнул скотт и решительно нахлобучил берет. – Как-нибудь перетерплю.

– Хорошо. Только не сетуй потом, что неблагая тебя уморить решила, – рассмеялась Кайлих. – Поторопимся же. Хоть волну, хоть ветер оседлай, а «Святую Марту», коли отчалит без нас, мы вряд ли нагоним.

И все получилось с легкостью необычайной. Даже ушлые ганзейцы не в силах были расслышать легкую поступь дочери Ллира, а шаги Кеннета (по правде-то, топал хайландер изрядно) сливались со скрипом и плеском, столь естественным на корабле. Матросы, мимо которых проскользнула сида, увлекая за собой потомка, лишь поежились, словно под одежду к ним вдруг просочилась ледяная струйка сквозняка, но кого в море удивишь порывом ветра? Кеннет и сам вздрогнул, когда вдруг сообразил: кто поручится, что все его мимолетные предчувствия, внезапные ощущения, смутные тревоги, когда кажется, будто кто-то неотступно глядит тебе в спину, не проделки дальних родичей? Они ходят в мире людей по своим тропам, прячась за струями дождя, в тумане и в сумерках, в стелющемся над осенними полями дыму, ходят и наблюдают. А ты знай ломай голову, что это было – колотье в боку от пережора или то лукавый и невидимый сид тебя локтем отпихнул, чтоб ты под ногами у него не путался?

Кайлих, верно, прочитала эти мысли и хихикнула.

– Во многих знаниях много скорби, родич, – наставительно подняла пальчик сида и подмигнула. – Так вы, кажется, говорите?

– Да мы-то, добрая тетушка, говорим проще, – вздохнул Кеннет. – Меньше знаешь – крепче спишь.

– Тоже верно. – Кайлих кивнула и деловито огляделась, подбирая юбки. – Ну-ка… О, мне нравится вот этот уголок. Достаточно укромный.

И, не чинясь, уселась прямо на свернутый канат, удобно опираясь спиной о мачту, сложила на коленях руки и глаза прикрыла, словно собралась немного подремать. Горец потоптался рядом минуту-другую, а потом шумно вздохнул, намекая – а я-то как же?

– Мм? – Сида недовольно приоткрыла один глаз. – Что еще?

– А ежели дождь или, скажем, ветер? – спросил Кеннет, подразумевая-то иное, – что, если о них, невидимых, начнут ганзейцы спотыкаться?

– Оглядись и поймешь. – Кайлих чуть повела плечами. – И тебе не придется испытывать многие неудобства, связанные с долгим плаваньем. Не уверена, что ты даже проголодаться успеешь.

Он послушно огляделся, моргнул, потер глаза кулаками и вновь недоверчиво прищурился, вглядываясь…

Значит, таким видят мир людей Добрые Соседи?

Наверное, он сказал это вслух. Или подумал настолько громко, что Кайлих ответила на его мысли:

– Именно. Таким и видим. Хотя… – Сида помолчала немного и как-то нехотя добавила: – Не всегда.

Когда-то давно, в сопливом детстве, Кеннет любил немудреную забаву – на спор закрутиться на одном месте, пока хватает дыхания и сил в ногах, а потом, резко остановившись, попытаться устоять на земле, пляшущей, словно лодка в ненастье. Мир начинал вертеться быстро-быстро, а собственное тело, казалось, увязает, будто в жидкой глине.

А еще у матушки хранился под семью замками драгоценный перстень с солнечно-желтым камнем, в медовой глубине которого, если приглядеться, можно было различить навеки застывшую невезучую мошку. Вот ею-то, мошкой в янтарной смоле, Кеннет себя сейчас и чувствовал. Причем мошкой, вкруг которой быстро-быстро мелькают какие-то не слишком четкие силуэты, почему-то искаженные и размытые, словно горец смотрел на их отражение в дурно отполированное бронзовое зеркало прямиком из древнего, еще римских времен, клада…

– Это… – начал он и осекся. Понял. Не в том ли секрет бессмертия Народа Холмов, о котором так настойчиво напоминает каждая сага и баллада? Просто время в мире людей не течет – мчится стремительно, как взбесившаяся коза по горной тропе. А здесь, внутри этого чародейского пузыря, словно в давешнем холме-бру, жизнь детей Дану струится неторопливо, лениво, каплями солнечной смолы по сосновой коре.

– Ты прав и не прав, родич. – Голос Кайлих не разрушил магию, а как будто даже усилил чары. – Секрет бессмертия моего рода в том, что никакого секрета и нет. Мы просто другие, не такие, как вы, и пути наши не только разошлись давным-давно, но никогда толком и не сходились. Воистину мало общего у детей Евы и детей Дану.

– Как раз детки-то иногда получаются очень даже общие, – брякнул Кеннет, не подумав.

Сида оскалилась, сверкнула зубами в злой усмешке.

– Даже не знаю, благодарить ли тебя за напоминание, дитя Маклеода? Сядь рядом! – Она повелительно указала перстом на выскобленные доски палубы у своих ног. – И хватит глазеть! Если долго и слишком внимательно смотреть по сторонам, когда идешь по туманной тропе между мирами, как знать, кто заметит тебя?

– Да я только глянуть хотел, как мы отчалим…

– «Святая Марта» давным-давно вышла из Мори-Ферт в открытое море. Немного времени пройдет, прежде чем мы причалим в Бергене и ступим на землю Норге. И, веришь ли, я рассчитывала, что время это потрачу на отдых. Но вижу, что просчиталась. Ну? Спрашивай! Спрашивай, родич, пока любопытство не разорвало тебе нутро.

И Кеннет решился задать самый щекотливый вопрос из тех, что свербели не столько в голове, сколько под килтом. Ибо задница, она в таких делах прозорливее башки-то будет.

– Да на кой нам вообще к норгам, милостивая тетушка? Ну, насчет прародительницы моей я помню и, чтоб помочь твоему горю, ни сил, ни жизни не пожалею. Только разве ж не в Эрине все стряслось? И чем мой… твой Дар Доблести может несчастной Этне сейчас помочь, ежели сгинула она во времена незапамятные?

Мать Этне зло прищурилась, прожигая разболтавшегося Кеннета глазищами, но тот, как никогда прежде, ощущал кипящий в венах Дар Доблести (хотя не исключено, что кожный зуд Маклеода имел происхождение более прозаическое). Короче, пугаться, затыкаться и отступаться от намерения дознаться правды Кеннет не собирался. Уперся, что твой баран. И Кайлих тут же сменила гнев на милость, улыбнулась ласково и спросила, чуть не мурлыкая:

– Значит, желаешь знать все, без утайки? И о замысле моем, и о путях Народа, и, видимо, о тех законах мироздания, что заказаны для смертных? Верно ли я поняла, родич?

Горец струхнул, но виду не подал. Хотя Кайлих сейчас была точь-в-точь кошка – серая полосатая охотница, что жмурит изумрудные очи, притворяясь, будто спит и совсем-совсем не интересуется глупой мышью, резвящейся в опасной близости от смертоносных когтей.

Получив в ответ утвердительный кивок, сида улыбнулась еще слаще.

– Три вопроса задал ты мне, Кеннет из клана Маклеодов, и получишь на них ответы, ибо такова моя воля. Мы плывем отнюдь не к смертным обитателям земли, называемой Норге, а к иным созданиям. И не важно, в какой земле, в каком из миров или как давно случилась беда с моей дочерью. Время и место не имеют значения. Что до Дара… Дар Доблести – мой дар Этне, без него мне не обойтись.

Кеннет подождал-подождал продолжения и досадливо хмыкнул:

– Вот умеете вы, Добрые Соседи, тень на плетень навести! Вроде и ответ дала ты мне, тетушка Шейла, а все равно ничего не узнал.

– Потому что спрашивал неправильно. – Кайлих вздохнула. – Забыл? Каков вопрос, таков и ответ.

– Это… а ежели без правил? – не отступился горец. – Какие ж правила между родней-то?

Дочь Ллира хохотнула, от избытка чувств хлопнула себя ладонями по бедрам.

– Хорош! Воистину, хорош! Ах, родич, теперь я и впрямь вижу: мы с тобой одной крови! И от отца Этне ты тоже перенял немало. Тот ведь тоже думал, что без некоторых правил вполне можно обойтись. Ну, хорошо. Будь по-твоему, Кеннет. Норге – земля, откуда можно легко попасть в Альвхейм – дом альфар…

– Альфар? – перебил сиду Маклеод. – Эльфов, что ли?

Кайлих зашипела, и скотт мигом прикусил язык.

– Никогда, слышишь, никогда не смей называть альфар эльфами! Ни вслух, ни в мыслях! Если тебе дорога жизнь и душа, не отходи от меня ни на шаг, когда окажемся в Альвхейме! Не поддавайся на посулы, не отвечай на угрозы, не выходи на поединки. Или ты хочешь тысячу лет просидеть у них в горе как безмозглый траллс и все это время выгребать навоз за свиньями?

– У них и свиньи есть? – вытаращил глаза горец. Почему-то альфарские свиньи поразили его гораздо больше, чем перспектива тысячелетнего рабства в горах.

– Свиньи есть повсюду, – авторитетно заверила сида, успокаиваясь. – А у свиней из Альвхейма человечина за изысканное блюдо считается.

Вот и поди пойми, только ли настоящих свинок, с пятачками и щетиной, имела в виду дочь Ллира.

– Понял! – предупреждая новый поток наставлений, Кеннет поднял ладони кверху. – Буду тихим, мирным и безгласным, что твой монашек.

Кайлих покачала головой, откровенно сомневаясь, но продолжала:

– Альфары горды и безжалостны; их гордость столь велика, что не слово даже, а неверный взгляд может разжечь их ярость. Они настолько жестоки, что почти нет шансов уйти живым с площадки для поединков, если один из альфар вызовет тебя на бой. Альфары вероломны; если есть хоть малейшая лазейка, они, не задумываясь, нарушат любую клятву. Вы, дети Евы, для них всего лишь скот, мясо, в лучшем случае – рабы. Альв может прийти в твой дом другом, возжелать твоего добра и тут же затеять ссору, чтобы без помех убить тебя. Я по твоим глазам, дитя, читаю, что ты не веришь моим словам. Напрасно. Если ты привлечешь к себе внимание хозяев Альвхейма, если они захотят твоей крови и плоти, я не смогу тебя защитить.

Горец пожал плечами. Грозные предупреждения тетушки Шейлы его не слишком-то впечатляли. Гордые, безжалостные, вероломные, охочие до чужого добра… Прямо как о Кэмпбеллах с Кэмеронами речь! Да и сами сиды, если верить сагам, недалеко ушли по части страсти к чужому добру и чужим бабам.

– Зачем же мы к ним плывем, коли так все сурово?

– Затем, что, если мы с конунгом льюсальфар сторгуемся, владыка Альвхейма откроет для нас врата и позволит пройти.

– Куда пройти?

– В то место и время, где живет человек – обладатель третьего Дара Этне.

– А может, как-нибуть обходной тропкой получится? Ну, без альвов этих коварных?

– Нет другого пути, родич. Во всяком случае, такого, которым смог бы пройти человек. Дети Дану вольны бродить по мирам и временам свободно, как эти крикливые птицы, летающие над мачтами. – Сида, не глядя, ткнула пальцем вверх. – Но дети Евы привязаны каждый к своему миру. Вот, гляди! Матросы снуют между мачтами. Так и вы, люди. Вам нужна опора, твердь под ногами или хотя бы тонкий канат над бездной.

Кайлих прикрыла глаза и вздохнула. Кеннету показалось, что фигура сиды стала какой-то расплывчатой, нечеткой. Горец потер глаза, поморгал, но это не слишком помогло. Дочь Ллира окуталась серебристой дымкой, словно под волшебный полог Фет Фиада прокрался еще чей-то чародейский туман.

– Тетушка?

– Я устала, – не открывая глаз, проворчала сида. – Оставь меня. Когда наш когг достигнет берегов Норге, я вернусь с туманной тропы, а покуда оставь.

Кеннет смекнул, что неблагая может послать пожестче и поконкретнее, если он и дальше станет ей докучать, и благоразумно примолк. И сам не заметил, как колдовская дрема сморила и его самого. А что ему приснилось, горец, как ни силился, вспомнить потом так и не смог.

Катя

Какие сны могут быть в Хийтоле? Волшебные и непонятные большей частью. Утоптанная узкая дорожка уводит в чащобу постепенно, как бы исподволь. Солнечные черничные полянки и веселые сосняки, где гудит в кронах ветер, а в небе пронзительно кричит ястреб, сменяются ельником. Но глаз не оторвать от изумрудной зелени мхов, грибов видимо-невидимо, и журчит ручеек. И сама не заметишь, как завела тропинка в мрачные дебри, опасные и недобрые к человеку. Завела, заманила и коварно исчезла. Но понимаешь это далеко не сразу. Вокруг вроде бы все знакомое, ориентиры приметные, кажется, в любой момент можно повернуть назад, стоит только захотеть. Но постепенно все камни становятся одинаковыми, все елки на одно лицо, все пригорки – близнецы, и начинаешь ходить кругами. А звать на помощь уже поздно, нет тут никого, кроме тех незримых до поры до времени существ, что притаились и ждут, когда наступит ночь. И стоит лишь это осознать, как время тут же седлает своего самого резвого скакуна, дает ему шенкелей и несется вскачь, обгоняя ветер. Темнеет быстро, а под еловыми кронами еще быстрее. А в сумерках человечий глаз совсем ни на что не пригоден, только и остается, что, выпростав руки вперед себя, брести наугад. Ноги же самым подлым образом уводят прямиком в болото, и, только когда холодная водица ухватит за щиколотки, ты рванешься прочь, чтобы оказаться в еще более опасном месте. Там, где уже никто не спасет, никто не услышит и никто не найдет. Ты это сразу поймешь, потому что могильный холод проникнет под самую теплую одежду, просочится через плоть до костей, растворится в крови, дохнет в лицо и заморозит на губах слова молитвы. Впервые в жизни захочешь прочесть «Отче наш», да не выйдет ничего, разбегутся стайкой испуганных воробьев простые слова, не поймаешь их ни за что. И каждый шаг станет мучителен, а каждый вдох будет казаться последним. Потому что твой след уже взяли, по нему уже идут, то и дело касаясь земли чутким носом, чтобы не упустить сладкий запах твоего страха. Им торопиться незачем, никуда ты не денешься, глупое двуногое создание. Ты – незваная гостья, они – неласковые хозяева. А ты уже слышишь их дыхание, злорадные смешки и перемолвки на неведомом языке. Это делят тебя на кусочки – и тело, и душу, выбирают, какой полакомее да понажористее. Хором подбадривают: «Беги, беги, говорящее мясцо, чтобы было веселее!» И ты побежишь, а кто не побежит? Не оглядываясь, ибо стоит обернуться, и тогда ноги сами врастут в землю. Видишь, видишь, смертная, белые соляные столбы? Это те, кто обернулся.

Только не оборачиваться! Только не останавливаться!

И тогда ночь вытолкнет тебя на полянку, посреди которой стоит уже три тысячи лет кузница, и три тысячи лет горит огонь в горне, и даже тот, кто держит в руке молот, не сходил с места уже тысячу долгих лет. Внутри темно, и пахнет горячим железом, кожей и почему-то псиной. А ты прижимаешься спиной к двери, дышишь запаленными от бега легкими и надышаться не можешь, в груди болит, ноги гудят. Такое вот оно и есть – спасение. Больно и хорошо, слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Кузнец работы не прерывает, мало ли какая мошка залетела из лесу на его неугасимый огонь. Он размеренно бьет молотом по золотой от накала полоске металла, а ты ходишь вокруг, точно на экскурсии, дивишься инструментам, не рискуя присматриваться к мастеру. Он силен и красив, он опасен и жесток, он сделал кантеле и выковал Солнце с Луной. И звать его…

– Кузнец Ильмаринен, выкуй мне меч. Выкуй меч и напиши на нем мое имя.

Откуда эти слова взялись? Кто надоумил? А без них никак нельзя.

Он смотрит на тебя темными глазами (цвета не разобрать, но это и не важно) и говорит тихо, почти улыбаясь:

– А какое твое имя? Скажи, и будет по-твоему. Скажи!

И ты вдруг понимаешь, что теперь всегда и всюду будешь искать этот взгляд в толпе, искать, пока не найдешь, а не найдешь – беда.

– Выкуй мне меч и напиши мое имя, – просишь ты, отчаянно цепляясь за последний шанс всмотреться в это лицо, в эти глаза.

– Возвращайся через год в тот же день и в тот же час…