Вернувшиеся Мотт Джейсон

Глава 5

Все начиналось с малого (хотя большие дела всегда так зарождаются): просто с одной правительственной машины марки «Краун Виктория», одного агента из Бюро, двух юных солдат и мобильного телефона. Затем потребовался только один звонок, и «карусель» завертелась. Беллами разместился в старой школе. Теперь там не было ни учеников, ни классов — практически ничего, кроме потока машин и грузовиков, а также мужчин и женщин из Бюро, которые за несколько дней организовали здесь лагерь временного содержания.

Бюро подготовило для Аркадии особый план развития. Та изоляция, которая все прошлые годы душила городскую экономику, теперь вдруг оказалась ценным плюсом для Бюро. Конечно, в Уайтвилле имелись рестораны и отели и даже фабрики, которые правительство могло использовать для своего замысла. Но там жило много людей. Почти пятнадцать тысяч. А сколько дорог и шоссе пришлось блокировать с обеих сторон? Причем очень быстро!

Тем временем Аркадия и без того уже являлась почти вымершим городом — все так, как хотелось Бюро. Осталась только горстка людей, и среди них не было известных персон. Просто фермеры и мельники, механики и слесари, машинисты и прочие образчики жалкого существования. «Никто о них не будет вспоминать». По крайней мере, так сказал полковник.

Полковник Уиллис. От одной лишь мысли о нем живот Беллами сжимался в тугой узел. Он мало знал о полковнике, и это вызывало у него тревогу. В век информации нельзя доверять людям, которых невозможно найти в «Гугле» или «Твиттере». Но о личных предпочтениях Беллами мог размышлять только в поздние вечерние часы, когда он приходил в свой гостиничный номер. Все его внимание было поглощено повседневными делами на службе, и в частности опросом населения.

Школьный класс был маленьким. Его стены пропахли плесенью, свинцовыми белилами и запахом времени.

— Начнем с главного вопроса, — сказал Беллами, откинувшись на спинку стула и поместив блокнот на колено. — С вами случалось нечто необычное, о чем вы оба хотели бы рассказать?

— Нет, — ответила Люсиль. — Ничего того, что осталось бы в памяти.

Джейкоб кивнул головой, выражая согласие. Он был полностью сосредоточен на лоллипопе[1].

— Но я полагаю, вы найдете в своем перечне такие вопросы, — продолжила Люсиль, — которые помогут мне понять, что со мной случались странные вещи. Вы же опытный следак.

— Мне кажется, вы немного грубовато определили мой статус.

— Возможно, — призналась Люсиль. — Прошу прощения.

Она облизала подушечку большого пальца и вытерла с лица Джейкоба липкое пятно от сладости. Для этой встречи она одела его в красивую одежду: новые черные штаны, ярко-белую рубашку с кружевным воротником, начищенные до блеска туфли и даже новые носки. Он был хорошим мальчиком и старался сохранять свой наряд в приличном состоянии.

— Мне просто нравятся своеобразные слова, — добавила Люсиль. — Иногда они звучат грубовато… Но поверьте, я только хочу разнообразить свою речь.

Закончив вытирать лицо Джейкоба, она быстро провела ревизию собственной внешности. Люсиль пригладила длинные серебристые волосы, проверила ладони на наличие грязи и, не найдя таковой, взглянула на подол платья. Она пригнулась, незаметно опуская локтем край кремового платья еще ниже — не потому, что он был расположен высоко; помилуй Боже, нет! Она просто вела себя как приличная женщина. Люсиль нарочито соблюдала все манеры, поскольку находилась в компании мужчины, а в подобных ситуациях дамам полагалось проявлять пристойность и умеренную скромность. Кстати, пристойность было еще одним словом, которое Люсиль хотела бы использовать в беседе.

— Пристойность, — чуть слышно прошептала она, поправляя свой воротник.

— Люди часто сообщают нам о том, что «вернувшиеся» имеют затруднения со сном, — произнес Беллами.

Агент поднял блокнот с колена и переместил его на стол. Он не переставал удивляться тому, что школьный учитель маленького городка имел такое большое рабочее место — хотя, если немного подумать, подобное отношение к вещам было здесь вполне уместным. Беллами придвинулся к столу и убедился, что устройство звукозаписи работало. Он сделал пометку в блокноте и посмотрел на Люсиль, ожидая, когда она отреагирует на его заявление. Вскоре стало ясно, что без уточнений она не даст ему ни одного ответа. Первым, что он записал в блокноте, было слово яйца. Со стороны это выглядело бы занятно.

— Точнее, речь идет не о затруднениях, — продолжил Беллами, пытаясь говорить сонно и медленно, как южане, а не как янки. — Просто «вернувшиеся» мало спят. Они не жалуются на усталость и недомогание, но, по словам родственников, проводят без сна по нескольку дней и отдыхают всего два-три часа.

Он откинулся на спинку, оценивая удобство деревянного кресла. Качество мебели было отменным.

— Возможно, мы хватаемся за соломинку, — сказал агент. — Благодаря таким опросам населения мы пытаемся найти какие-то аномалии. Нам интересны странности не только в жизни «вернувшихся», но и… обычных людей.

— Значит, вы спрашиваете обо мне и Джейкобе? — ответила Люсиль, осматривая комнату.

— Да, о вас обоих. Миссис Харгрейв, расскажите пока о себе. Вы имеете какие-то расстройства сна? Вам не докучают кошмары? Или бессонница?

Люсиль поерзала на стуле и посмотрела в окно. День был ярким и солнечным. Все сияло и пахло весной — и даже запахом приближавшегося лета. Женщина вздохнула и потерла ладони. Затем она сложила руки на коленях. Но те не хотели оставаться там, поэтому Люсиль потеребила платье и обняла сына, как делают многие матери в моменты смущения и неловкости.

— Нет, — ответила она. — Я полвека плохо спала. Каждую ночь меня терзала бессонница. Каждый день я ходила, не смыкая глаз. Казалось, что даже дремота сторонилась меня. Я болела от непрерывного бодрствования.

Она улыбнулась.

— Теперь я сплю каждую ночь. Мирно, глубоко и с благозвучным храпом. Я уже и не припомню, когда так спала хорошо.

Люсиль снова переместила руки на колени. На этот раз они остались там.

— Теперь у меня здоровый сон, — продолжила она. — Все, как полагается людям. Я закрываю глаза вечером, а когда они открываются, в окне уже светит солнце. Мне кажется, что именно так и должно быть.

— А что насчет Харольда? Он нормально спит?

— Как убитый. У него со сном никогда особых трудностей не было.

Беллами сделал запись в блокноте. Апельсиновый сок. Мясо (лучше стейк). Затем он вычеркнул слово «стейк» и заменил его жареной говядиной. Через несколько секунд он повернулся к Джейкобу.

— Как ты относишься к нашей беседе?

— Прекрасно, сэр. Я в полном порядке.

— Но ведь все это выглядит странным, не так ли? Вопросы, медицинские анализы, люди, которые суетятся вокруг тебя.

Мальчик пожал плечами.

— О чем ты хотел бы поговорить?

Джейкоб вновь пожал плечами. Его плечи, огибая детское лицо, приподнялись почти до ушей. Он выглядел как милая карикатура, талантливо нарисованная масляными красками. Рубашка рельефно собралась в складки около ушей. Брови опустились вниз, почти закрывая глаза. Он будто ожидал тычок от матери.

— Я в порядке, сэр, — повторил мальчик.

— Я могу задать тебе другой вопрос? Крутой вопрос?

— Лучше говорить «серьезный», а не «крутой». Так учит меня мама.

Джейкоб посмотрел на Люсиль. Та застыла на месте, застигнутая врасплох где-то между удивлением и одобрением.

Беллами усмехнулся.

— Наверное, ты прав, — сказал он. — Так я могу задать тебе сложный вопрос?

— Не знаю, — ответил Джейкоб. — Может, вместо этого послушаете мою шутку?

В его глазах вдруг вспыхнули веселые искорки.

— Я знаю много хороших шуток!

Агент сложил ладони в «ковшик» и пригнулся к столу.

— Ладно. Давай послушаем одну из них.

Люсиль безмолвно взмолилась: О, Господи! Только не ту, что про бобра.

— Как вы назвали бы цыпленка, перебегающего дорогу?

Женщина затаила дыхание. Любая шутка, вовлекавшая цыпленка, могла оказаться вульгарной.

— Отбивная в движении! — выпалил Джейкоб еще до того, как Беллами успел подумать над ответом.

Мальчик хлопнул себя по бедрам и засмеялся старческим смехом.

— Забавно, — сказал Беллами. — Это тебя папа учит шуткам?

— Вы хотели задать мне сложный вопрос, — отвернувшись, ответил Джейкоб.

Он смотрел в окно, как будто ждал кого-то.

— Хорошо. Мне известно, что тебя уже спрашивали об этом. Я знаю, что ты отвечал на такие вопросы сотни раз. Возможно, я сам задавал их тебе. Но сейчас я должен спросить тебя снова. Что первое ты запомнил, когда «вернулся»?

Джейкоб хранил молчание.

— Ты помнишь, как вдруг очутился в Китае?

Джейкоб кивнул, и Люсиль, на удивление, не прикрикнула на сына. Очевидно, она тоже заинтересовалась воспоминаниями «вернувшегося». По привычке ее ладонь приподнялась для нежного подзатыльника, но женщина быстро опомнилась и опустила руку на колени.

— Я помню, что стоял у воды, — сказал мальчик. — Потом шел вдоль реки. Я знал, что у меня будут неприятности.

— Почему ты ожидал неприятностей?

— Я понимал, что мама и папа не знали, где меня искать. Когда наступил вечер, я испугался еще больше. Не из-за того, что ждал неприятностей, а потому что родителей не было. Папа обязательно нашел бы меня. Но он не приходил…

— Что случилось потом?

— Прибежали какие-то люди. Китайцы. Они говорили по-своему.

— Что дальше?

— Меня начали успокаивать две женщины. Их речь была забавной, но слова звучали красиво. Я не знаю, о чем они говорили. И они почему-то понравились мне.

— Да, — произнес Беллами. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Недавно мне довелось беседовать с врачами на медицинские темы — с доктором и медсестрой. Большую часть времени они осыпали меня незнакомыми словами. Но они произносили их очень красиво. Джейкоб, а ведь это просто удивительно, как много разного можно рассказать о людях по манере их речи. Верно?

— Да, сэр.

Затем они поговорили о событиях, которые случились с Джейкобом после того, как его нашли у реки рядом с маленькой рыбацкой деревушкой неподалеку от Бейдоинга. Мальчик с восторгом рассказывал о своих приключениях. Он чувствовал себя великим путешественником — героическим исследователем неведомой страны. Да, вначале он был сильно напуган. Но потом все стало интересным и забавным. Его окружали странные люди. Ему давали странную пищу, к которой он быстро привык. И даже теперь, пока Джейкоб сидел в комнате вместе с агентом Бюро и любимой мамочкой, его живот урчал от теплых воспоминаний о китайской еде. Он не знал названия блюд, но помнил их вкус и запахи.

Джейкоб долго говорил о пище и отзывчивых китайцах. Даже когда приехали городские чиновники, которых сопровождали солдаты, с ним по-прежнему обращались по-доброму, как будто он был одним из них. Его кормили до отвала — пока еда уже не лезла в горло, — и пока он ел, они смотрели на него, как на чудо и непостижимую загадку. Затем был долгий полет на самолете, который оказался совершенно не страшным. Джейкоб вообще не боялся. Раньше он всегда хотел слетать куда-нибудь, и вот теперь провел на борту самолета почти восемнадцать часов. Стюардессы вели себя вежливо, но они не были такими приятными, как агент Беллами, который встретил его в аэропорту.

— Хотя они всегда улыбались, — сказал Джейкоб, имея в виду стюардесс.

Он охотно рассказывал это матери и человеку из Бюро — конечно, не в такой красноречивой форме, но суть была ясна.

— Я нравился им. И они нравились мне.

— Похоже, ты провел в Китае хорошее время.

— Да, сэр, — ответил мальчик. — Было забавно.

— Отлично. Просто отлично.

Агент Беллами перестал делать записи. Он завершил свой список покупок.

— Ты еще не устал от нашей беседы, Джейкоб?

— Нет, сэр. Все нормально.

— Я собираюсь задать тебе последний вопрос. И мне хотелось бы, чтобы ты реально подумал над ним. Ради меня, хорошо?

Джейкоб вынул лоллипоп изо рта. Он сел прямо. Его бледное лицо стало очень серьезным. В своих черных штанах и белой рубашке со стоячим воротником он выглядел как маленький, аккуратно одетый политик.

— Ты хороший мальчик, Джейкоб. Я знаю, что ты постараешься.

— Постарайся, милый, — добавила Люсиль, погладив сына по голове.

— Ты помнишь что-нибудь до твоего появления в Китае?

Наступило молчание. Люсиль приобняла Джейкоба рукой и притянула его к себе.

— Мистер Мартин Беллами не предлагает тебе ничего трудного, но если хочешь, можешь не отвечать. Ему просто интересно слушать твои истории. И твоей маме это тоже интересно. Ты же знаешь, какая я любопытная. Люблю совать нос в чужие дела.

Она улыбнулась и пощекотала его пальцами. Джейкоб захихикал.

Люсиль и агент Баллами выжидающе посмотрели на него. Женщина погладила спину мальчика, словно ее прикосновения могли вызвать какого-то джинна памяти, заточенного в теле Джейкоба. Жаль, что здесь не было Харольда, подумала она. Если бы он погладил спину сына, демонстрируя свою поддержку, это очень помогло бы. Но ее муж отделался обычной демагогией о «чертовом правительстве». Он начал вредничать, словно Люсиль пыталась затащить его в церковь на праздничную службу, поэтому ей пришлось оставить мужа в грузовике и одной сопровождать Джейкоба на беседу с человеком из Бюро.

Агент Беллами положил блокнот на стол, показывая мальчику, что это не просто желание правительства вытянуть из него дополнительную информацию. Он хотел показать, что искренне заинтересован в переживаниях ребенка. С самой первой встречи в аэропорту между ними возникла обоюдная симпатия. Он чувствовал, что нравился Джейкобу.

Когда молчание слишком затянулось, агент Беллами кивнул головой.

— Ладно, Джейкоб. Ты действительно не обязан…

— Я делаю, как мне говорят, — прошептал мальчик. — Я послушный.

— Конечно, ты послушный, — заверил его Беллами.

— Я не хотел неприятностей. В тот день у реки.

— В Китае? Где тебя нашли?

— Нет.

Джейкоб приподнял ноги и прижал колени к груди.

— Что ты помнишь о том моменте?

— Я не хотел вести себя плохо.

— Конечно, ты не хотел.

— Я не заслуживал наказания, — сказал Джейкоб.

Люсиль плакала. Ее тело дрожало, покачиваясь взад и вперед, словно ива под мартовским ветром. Она ощупала карман, нашла платок и промокнула глаза.

— Продолжай, — произнесла она сдавленным голосом.

— Я помню воду, — сказал Джейкоб. — Это была просто вода. Сначала я видел реку, а потом она перестала быть ею. Я даже не помню, как это случилось. И потом уже был Китай.

— А между этими моментами ничего не было?

Мальчик пожал плечами.

Люсиль еще раз промокнула глаза. Что-то тяжелое опустилось на ее сердце, и она едва не потеряла сознание. Женщина не знала, что делать. Было бы очень некультурно свалиться на пол со стула. Мартину Беллами пришлось бы помогать упавшей старухе. Стремление соблюсти этикет укрепило ее. Она задала вопрос — таким жалобным голосом, словно от ответа зависела вся ее жизнь.

— Вспомни, милый, что случилось с тобой перед тем, как ты очнулся? В промежутке, когда ты… заснул и когда проснулся? Там был яркий свет? Теплый воздух? Голос? Хотя бы что-нибудь?

— Какой любимый предмет у совы? — внезапно спросил Джейкоб.

Взрослые погрузились в молчание. Они понимали, что мальчик разрывался между желанием ответить на вопросы матери и невозможностью выразить в словах свои чувства.

— Филосовия, — сказал он, когда никто из них не отгадал его загадку.

— У вас замечательный мальчик, — сказал агент Беллами.

Джейкоб находился в смежной комнате — в компании молодого солдата, призванного откуда-то со Среднего Запада. Люсиль могла видеть их через стеклянную дверь, соединявшую два класса. Она ни на секунду не хотела терять сына из виду.

— Он благословленный Господом, — сказала женщина после недолгой паузы.

Она перевела взгляд с Джейкоба на агента Беллами, а затем — на свои тонкие руки.

— Я рад, что у вас все сложилось удачно.

— Да, сложилось, — ответила Люсиль.

Она улыбнулась, по-прежнему глядя на руки. Затем, словно шутка сына наконец улеглась в ее голове, она гордо выпрямилась. Ее улыбка стала шире, и Беллами вдруг заметил, какой тонкой и хрупкой была эта старая женщина.

— Вы впервые в наших краях, агент Мартин Беллами? Я имею в виду юг.

— Аэропорты считаются?

Темнокожий мужчина пригнулся вперед и сложил руки на большом столе. Он чувствовал, что Люсиль собиралась рассказать ему что-то интересное.

— Нет, они в счет не идут.

— Вы уверены? Потому что я даже не могу сосчитать, сколько раз бывал в аэропорту Атланты. Иногда мне казалось, что каждый полет, который я совершал в своей жизни, по какой-то причине проходил через Атланту. Клянусь, однажды мы с коллегой летели из Нью-Йорка в Бостон, и у нас была трехчасовая остановка в Атланте. Не понимаю, как это случилось.

Люсиль ответила вежливым смехом.

— Почему вы не женаты, Мартин Беллами? Как получилось, что вы не обзавелись своей семьей?

— Просто дело до этого не доходило, — пожав плечами, ответил агент.

— Вы должны постараться и довести это дело до конца, — сказала Люсиль.

Она приподнялась, намереваясь встать, затем передумала.

— Вы хороший человек, а мир нуждается в таких людях. Вам нужно найти молодую женщину, которая осчастливит вас своей любовью. Вы будете растить детей.

Агент Беллами не мог не заметить, что после этих слов ее улыбка немного потускнела. Люсиль со стоном встала, подошла к двери и убедилась, что Джейкоб по-прежнему находится в смежной комнате.

— Знали бы вы, как мы скучаем по Клубничному фестивалю, — сказала она.

Ее голос был тихим и ровным.

— Он ежегодно проводился в конце мая — так давно, как я помню. Все жители края собирались в Уайтвилле. Возможно, для вас, мужчин из больших городов, наш фестиваль не выглядел бы впечатляющим, но нам нравилось участвовать в нем. Нам нравилось, что там все было посвящено клубнике. Сейчас многие люди не задумываются об этом, однако в прошлые времена каждый фермер имел клубничные грядки. В наши дни такого не увидишь. Почти все фермы, которые я знала в детстве, исчезли с годами. Только одна или две остались в округе. Кажется, ферма Скидмора около Ламбертона все еще держится… Но я не могу утверждать этого наверняка.

Она отошла от двери и, встав позади своего стула, посмотрела на агента Беллами. К тому времени он поднялся с кресла, и вид его фигуры заставил женщину отступить на пару шагов. Пока Беллами сидел за столом, он казался почти юношей — наверное, из-за мирной позы. Теперь он снова выглядел взрослым мужчиной — мужчиной из большого далекого города. Взрослым мужчиной, который давно уже не был ребенком.

— Фестиваль длился все выходные, — продолжила Люсиль. — С годами он становился все больше и больше, хотя и в прошлом считался заметным событием. За день до его начала Джейкоб места себе не находил — так ему не терпелось оказаться там. А вы думали, мы не брали его с собой никуда? И даже Харольд не мог скрыть своего возбуждения. Он тогда еще не умел вести себя как упрямый старый дурень. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Видели бы вы, каким счастливым он выглядел! А знаете, в чем была причина его счастья? Наш Клубничный фестиваль считался самым лучшим в округе Колумбус, и Харольд привозил туда своего первенца — своего единственного сына.

Она печально вздохнула.

— Это было что-то! Они веселились, как дети. Там устраивали собачьи выставки. А больше всего на свете Джейкоб и Харольд любили собак. В наши дни по телевизору тоже показывают подобные шоу, но только уровень не тот. А там были отличные сельские выставки. Великолепные породы! Голубые кунхаунды, уолкеры, бигли! Господи! Какие красивые! Харольд и Джейкоб бегали от одного загона к другому. Они все время говорили, какая собака лучше, чем все остальные, и обсуждали их характеристики. Та годилась для охоты в заболоченных местах, а эта была хороша при дождливой погоде на такого-то зверя.

На лице Люсиль засияла улыбка. В своей памяти она вновь была в чудесном 1966 году. Она снова чувствовала себя молодой и гордой матерью.

— Все было залито солнечным светом! Небо казалось невероятно ярким и синим. В наши дни такое трудно себе представить.

Она покачала головой.

— Теперь везде слишком много загрязнений. Не могу даже сказать, что осталось привычным и прежним.

Она внезапно замолчала и, быстро повернувшись, посмотрела через стеклянную дверь. Ее сын по-прежнему находился в смежной комнате. Он все еще был жив. В таком же восьмилетнем возрасте. Такой же красивый и милый.

— Все поменялось, — продолжила она через секунду. — Жаль, что вы там не были, Мартин Беллами. Джейкоб и его папочка буквально лучились от счастья. Харольд полдня носил мальчишку на плечах. Я думала, он рухнет в обморок от усталости. Тот день мы провели на ногах: ходили, ходили и ходили. Иногда ребенок даже засыпал на его плече — висел, будто мешок картошки. А еще они придумали игру. Заходили в какой-нибудь павильон, осматривались, говорили друг с другом как ни в чем не бывало. Затем Джейкоб срывался в бег, и Харольд начинал преследовать его. Они бежали через толпу людей, едва не сбивая с ног прохожих. А я кричала им вслед: «Немедленно прекратите! Вы оба! Перестаньте вести себя, как животные!»

Она еще раз взглянула на Джейкоба. Казалось, что ее лицо не знало, какое выражение принять. Поэтому оно стало нейтрально выжидающим.

— Это было реальное счастье, Мартин Беллами, — сказала она, растягивая каждое слово. — Благословение от Бога. И если порою человек не понимает смысла Божьих деяний, это не лишает его благословения. Верно?

Девушка знала, что он приедет за ней, поэтому она ждала и верила. Он всегда был лучше, чем казался, — такой умный, дисциплинированный. У него было много достоинств, хотя он мало рассказывал ей о себе.

Она почти добралась до него. Путь на восток оказался неблизким. Элизабет поймали в Колорадо. Местный шериф заметил ее на стоянке для отдыха дальнобойщиков. Один из парней согласился подвезти молодую девушку. Он интересовался «вернувшимися» и все время задавал ей вопросы о смерти. Когда она отказалась разговаривать на эту тему, он высадил ее на стоянке для отдыха, где каждый встречный относился к ней с заметной антипатией.

Сначала ее отвезли в Техас. На допросах она постоянно умоляла следователей из Бюро помочь ей найти Роберта Питерса. Затем ее отправили в Миссисипи и поместили в лагерь временного содержания. Там находились другие «вернувшиеся», которых охраняли мужчины с оружием.

При любой возможности она подходила к охранникам и просила их:

— Помогите, пожалуйста. Мне нужно найти Роберта Питерса.

В лучшем случае она получала насмешливый ответ:

— Его здесь нет.

Но он должен был приехать за ней. Она не сомневалась в этом. Элизабет знала, что он найдет ее и все снова станет на свои места.

Глава 6

Пастор Питерс сердито ворчал, ударяя пальцами по клавишам компьютера. Только Богу было известно, как он не любил это делать.

Несмотря на средний возраст — хотя в свои сорок три года пастор выглядел довольно моложаво, — он плохо владел навыком мануального набора текстов. Ему не повезло родиться в те времена, столь удаленные от эпохи компьютеров, когда люди спокойно обходились без клавиш, панелей и кейбордов. Однако техническая революция оказалась такой стремительной и неизбежной, что заставила все его поколение страдать от плохого знакомства с размещением букв на клавиатурах современных машин. Он мог печатать только двумя пальцами, поэтому походил сейчас на огромного кибернетического богомола.

Тук. Тук-тук. Тук, тук, тук, тук-тук, тук.

Питерс начинал письмо четыре раза и удалял его пять раз — в последнем случае он так расстроился, что даже выключил компьютер.

Главный недостаток его двупалого набора текста заключался в том, что слова в голове убегали далеко вперед, в то время как его указательным пальцам требовалась целая вечность для нахождения нужных клавиш на кейборде. Будь пастор более суеверным человеком, он мог бы поклясться на стопке священных книг, что буквы на клавиатуре меняли свои позиции через каждые несколько минут, вводя его в ярость и замешательство. Конечно, он мог бы написать письмо от руки, а затем перепечатать его на компьютере, но это вряд ли бы упростило задачу.

Пару раз его жена входила в кабинет и предлагала ему напечатать письмо, как она это часто делала. Но он вежливо отказывался от ее помощи, что прежде никогда не случалось.

— Я никогда не улучшу свой навык, если буду перекладывать работу на тебя, — сказал он супруге.

— Мудрый человек знает свои ограничения, — ответила женщина.

Она не хотела обидеть его — просто пыталась начать диалог. Провести обсуждение вопроса, как он сам недавно говорил жителям Аркадии. Он уже несколько недель сторонился ее, а пару прошлых дней вообще почти не разговаривал. Она желала выяснить причину.

— Я считаю это слабой тренировкой, а не ограничением, — возразил пастор. — Возможно, мне удастся использовать все остальные пальцы, и тогда… Давай подождем, и ты увидишь. Клянусь, я научусь. Я покажу тебе чудо.

Когда супруга начала обходить стол, решив посмотреть, над каким текстом он работал, пастор тут же удалил ту дюжину драгоценных слов, которые отняли у него столько времени.

— Это просто вздор, который мне нужно выбросить из головы, — сказал он. — Ничего важного.

— Значит, ты не хочешь посвятить меня в свои дела?

— Какие дела? Это пустяк. На самом деле.

— Хорошо, — произнесла его жена, подняв руки в жесте покорности.

Затем она улыбнулась, показывая, что не сердится на него.

— Храни свои секреты, — сказала она, покидая комнату. — Я полностью доверяю тебе.

Ее слова о доверии еще больше замедлили работу над текстом. Она намекнула ему, что содержание его письма не только требовало ее покорности, но и, хуже того, напоминания о супружеском доверии. Она была умной женой. Той, которая заботилась о сохранении семьи.