Запретный плод Гамильтон Лорел

— Ага. Пули их не убивают.

— Я знаю. Чего они ждут?

— Думаю, набираются храбрости.

— Они ждут меня, — сказал голос.

Из-за ствола дерева вышел Захария. Он улыбался.

Боюсь, челюсть у меня отвисла до земли. Может быть, от этого он и улыбался. Теперь я все знала. Он не убивал людей, чтобы насытить свой гри-гри. Он убивал вампиров. Тереза его пытала, потому она и стала очередной жертвой. Но оставались еще вопросы, и серьезные.

Эдуард бросил взгляд на меня и снова на Захарию.

— Кто это? — спросил он.

— Убийца вампиров, я полагаю, — ответила я.

Захария слегка поклонился. Гуль терся у его ноги, и он погладил его по почти лысой голове.

— Когда ты догадалась?

— Только сейчас. Я в этом году слабо соображаю.

Тут он поморщился.

— Я считал, что ты догадаешься рано или поздно.

— Потому ты и уничтожил разум свидетеля зомби. Чтобы спасти себя.

— Мне повезло, что Николаос меня поставила допрашивать этого человека.

При этих словах он улыбнулся.

— Это уж точно, — согласилась я, — А как ты послал этого с двумя укусами пристрелить меня в церкви?

— Это было просто. Я ему сказал, что это приказ Николаос.

Конечно же.

— А как ты привел гулей с их кладбища? Почему они тебе повинуются?

— Ты знаешь теорию, что если закопать на кладбище аниматора, возникают гули.

— Ага.

— Когда я поднялся из могилы, они поднялись со мной, и они мои. Мои.

Я посмотрела на этих тварей и увидела, что их стало больше. Не меньше двадцати. Большая стая.

— Так ты говоришь, что именно так возникают гули. — Я покачала головой. — Учитывая, сколько есть гулей, на это не хватит аниматоров всего мира.

— Я об этом думал, — ответил он. — Я думаю, чем больше ты поднимешь на кладбище зомби, тем больше шансов получить гуля.

— Ты считаешь, что эффект накапливается?

— Именно так. Я хотел это обсудить с каким-нибудь коллегой, но ты же видишь, в чем тут проблема.

— Вижу, — сказала я. — Для профессионального разговора тебе сначала пришлось бы сказать, кто ты такой и что ты сделал.

Эдуард выстрелил без предупреждения. Пуля попала Захарии в грудь и развернула его. Он упал лицом вниз; гули застыли. Потом Захария приподнялся на локтях. Он встал с небольшой помощью заботливых гулей.

— Камень и палка сломают мне кость, но пуля не тронет меня.

— Великолепно, комедиант! — сказала я.

Эдуард выстрелил снова, но Захария нырнул за ствол дерева. Оттуда он позвал:

— Только не стреляйте мне в голову. Я не знаю, что случится, если вы мне всадите пулю в мозг.

— Давай узнаем, — предложил Эдуард.

— Прощай, Анита. Я не останусь смотреть.

И он ушел, окруженный группой гулей. Он пригнулся в середине, я думаю, прячась от пули в мозг, но целую минуту я его не видела.

Еще два гуля вышли из-за машины, пригибаясь на гравийной дорожке. Один из них был женщиной, и на ней еще болтались клочья одежды.

— Надо им что-то показать, чего они боятся, — сказал Эдуард. Я ощутила его движение, и пистолет его выстрелил дважды. Ночь заполнил высокий пищащий визг. Гуль с моей машины спрыгнул на землю и спрятался. Но со всех сторон перли еще гули. Не менее пятнадцати были готовы вступить с нами в игру.

Я выстрелила и попала в одного из них. Он упал на бок и покатился по траве, завизжав, как раненый кролик. Жалобный и животный звук.

— Есть тут место, куда можно убежать? — спросил Эдуард.

— Сарай, — ответила я.

— Он деревянный?

— Да.

— Он их не остановит.

— Нет, — согласилась я. — Зато уберемся с открытого места.

— О'кей. Что-нибудь еще до того, как начнем движение?

— Не беги, пока не подойдем к сараю вплотную. Если ты побежишь, они решат, что ты испугался, и погонятся.

— Еще что-нибудь?

— Ты не куришь?

— Нет, а что?

— Они боятся огня.

— Класс. Нас сожрут заживо, потому что ни один из нас не курит!

Я чуть не засмеялась — такой у него был возмущенный тон, но тут один гуль пригнулся на меня прыгнуть, и я всадила ему пулю между глаз. Некогда тут ржать.

— Пойдем. Тише едешь — дальше будешь, — сказала я.

— Жаль, что я автомат оставил в машине.

— Мне тоже.

Эдуард сделал три выстрела, и ночь огласилась визгом и животными криками. Мы двинулись к дальнему сараю. Был он примерно в четверти мили. Намечалась долгая прогулка.

Один из гулей бросился. Я его сбила, и он рухнул в траву, но это было как стрельба по мишеням — без крови, только дыры. Пули им вредили, но недостаточно. Куда как недостаточно.

Я шла почти задом наперед, одной рукой держась за Эдуарда. Их было слишком много. Мы не доберемся до сарая. Никак. Пискнул цыпленок в клетке. Тут мне в голову пришла идея.

Я пристрелила одного цыпленка. Он упал, и остальные птицы забили в панике крыльями по деревянной клетке. Гули застыли, потом один вытянул морду и понюхал воздух.

Мальчики, свежая кровь. Идите быстрее. Мясо, мальчики!

Два гуля бросились к цыплятам, остальные последовали за ними, карабкаясь на спины друг другу, разламывая клетку, чтобы добраться до лакомых кусочков.

— Продолжай идти, Эдуард, не беги, просто иди чуть быстрее. Цыплята задержат их не надолго.

Мы пошли чуть быстрее. Звуки скребущих когтей, хруст костей, плеск крови — все это было неприятное предисловие.

На полпути к сараю ночь огласил вой — долгий и злобный. Так не воет ни одна собака. Я оглянулась. Гули неслись за нами, прыгая на четвереньках галопом.

— Беги! — крикнула я.

Мы побежали. Ударились в дверь сарая, и эта дрянь оказалась заперта на висячий замок. Эдуард отстрелил замок — некогда было его взламывать. Гули были уже рядом и выли оглушительно.

Мы влезли, закрыли дверь, как бы мало пользы в этом ни было. Возле потолка было небольшое окошко, в него вдруг ворвался лунный свет. У одной стены стояло стадо косилок, еще несколько свисали с крючьев. Садовые ножницы, лопатки, бухта шланга. Весь сарай пропах бензином и промасленными тряпками.

— Дверь подпереть нечем, Анита, — сказал Эдуард.

Он был прав. Мы отстрелили замок. Черт побери, где тяжелые предметы, когда они тебе нужны?

— Подопри косилкой.

— Она их надолго не задержит.

— Лучше, чем ничего, — сказала я.

Он не шевельнулся, и потому я подкатила ее сама.

— Меня заживо не сожрут, — сказал Эдуард и заложил в пистолет новую обойму. — Если хочешь, я могу сначала тебя, или сделай это сама.

Тут я вспомнила, что сунула в Карман пачку спичек, которую дал мне Захария. Спички, у нас есть спички!

— Анита, они уже почти здесь. Ты хочешь сделать это сама?

Я вытащила пачку спичек. Слава тебе, Господи!

— Поэкономь пули, Эдуард.

Я подняла другой рукой канистру с бензином.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

Гули ломились к нам, они уже почти пробились.

— Я собираюсь поджечь сарай, — сказала я, плеснув бензином на дверь. Острый запах застрял у меня в горле.

— Вместе с нами? — спросил Эдуард.

— Ага.

— Я бы лучше застрелился, если тебе все равно.

— Я не планирую умирать сегодня, Эдуард.

Лапа ударила в дверь, коготь раздирал дерево на части. Я зажгла спичку и бросила ее на пропитанную бензином дверь. Ухнуло, вспыхивая, голубое пламя. Гуль завопил, охваченный огнем, отскакивая от разбитой двери.

Вонь горелого мяса примешалась к бензиновой гари. Горелая шерсть. Я закашлялась, поднеся руку ко рту. Огонь пожирал дерево сарая, захватывая крышу. Больше бензина не надо было, и так эта проклятая халабуда стала огненной западней. А мы внутри. Я не думала, что огонь разойдется так быстро.

Эдуард стоял у задней стены, зажав рот рукой. И голос его был приглушенным.

— У тебя был план отсюда выбраться, если я правильно помню?

В стену ударила рука, стараясь зацепить его когтями. Он отшатнулся. Гуль стал прорываться в дыру, стремясь к нам. Эдуард всадил ему пулю между глаз, и гуль скрылся из виду.

Я схватила с дальней стены грабли. На нас сыпались угольки. Если нас не удушит дым, то завалит рухнувшая крыша.

— Снимай рубашку, — сказала я.

Он даже не спросил, зачем. Дисциплинированный ты мой. Он сорвал с себя кобуру, стянул рубашку через голову и бросил ее мне, а кобуру надел обратно.

Я обернула рубашку вокруг зубьев грабель и макнула в бензин. Подожгла от стены — спички уже не были нужны. Передняя стена сарая поливала нас огнем. Искорки жалили кожу, как осы.

Эдуард сообразил. Он нашел топор и стал расширять дыру, проделанную гулем. Я держала в руках свой импровизированный факел и канистру с бензином. Мелькнула мысль, что канистра может взорваться от жара. Тогда мы не задохнемся от дыма, а взлетим на воздух.

— Быстрее! — крикнула я.

Эдуард протиснулся в дыру, и я за ним, чуть не прижегши его факелом. На сотню ярдов не было ни одного гуля. Они были умнее, чем казались. Мы побежали, и взрывная волна ударила нам в спину, как невообразимый ветер. Я полетела на траву, и у меня отшибло дыхание. По обе стороны от меня падали на землю кусочки горящего дерева. Я накрыла голосу руками и молилась. Мое обычное везение — стукнуло по спине падающим гвоздем.

Тишина — то есть больше взрывов не было. Я осторожно подняла голову. Сарая не было — ничего не осталось. Вокруг меня догорали на траве кусочки дерева. Эдуард лежал на земле, почти на расстоянии вытянутой руки. И смотрел на меня. У меня тоже было такое удивленное лицо? Наверное.

Наш импровизированный факел медленно зажигал траву. Эдуард поднялся на колени и поднял факел над головой.

Канистра бензина была невредима. Я встала па ноги. Эдуард с факелом следом за мной. Гули, кажется, удрали, умницы гули, но на всякий случай… Этого мы даже не обсуждали. Паранойя у нас одна на двоих.

Мы пошли к машине. Адреналин уже схлынул, и я была такой усталой, как никогда раньше. Сколько есть у человека адреналина, столько и есть, дальше наступает оцепенение.

От клетки с цыплятами не осталось ничего, только рассыпанные на могиле кусочки. Ближе я смотреть не стала. Еще я остановилась подобрать свою спортивную сумку. Ее никто не тронул, так она и лежала. Эдуард обошел меня и отбросил факел на гравийную дорожку. В ветвях прошелестел ветер, и Эдуард завопил:

— Анита!

Я покатилась по земле. Пистолет Эдуарда рявкнул, и что-то визжащее упало на траву. Я пялилась на гуля, пока Эдуард всаживал в него пулю за пулей. Когда я вернула сердце обратно из горла в грудь, я доползла до канистры и открыла ее.

Гуль вопил. Эдуард гнал его горящим факелом. Я плеснула на него бензином, упала на колени и крикнула:

— Жги его!

Эдуард ткнул факелом. Гуля охватило пламя, и он завопил. Ночь завоняла горелым мясом и шерстью. И бензином.

Он катался по траве, пытаясь сбить пламя, но оно не сбивалось.

— Теперь твоя очередь, миляга Захария, — шепнула я. — Твоя очередь!

Рубашка обгорела, и Эдуард отбросил грабли на дорожку.

— Давай сматываться, — сказал он.

Я от всего сердца согласилась. Я отперла машину, бросила сумку на заднее сиденье и завела мотор. Гуль лежал на земле и горел, уже не шевелясь.

Эдуард сидел на пассажирском сиденье с автоматом в руках. Впервые за все время, что я его знала, он был потрясен. Даже, кажется, испуган.

— Ты теперь и спать будешь с автоматом? — спросила я.

Он глянул на меня.

— Ты же собираешься спать с пистолетом?

Очко в его пользу. Я брала крутые повороты на гравии со всей скоростью, на которую могла решиться. Моя «нова» не приспособлена для слалома. Крушение здесь на кладбище этой ночью не казалось удачной мыслью. Фары отражались от надгробий, но ничего не шевелилось. Гулей не было видно.

Я сделала глубокий вдох — и выдохнула. Второе покушение на мою жизнь всего за два дня. Лучше бы на этот раз тоже стреляли.

45

Мы долго ехали молча. Тихое шуршание колес, наконец, прервал Эдуард.

— Вряд ли нам стоит ехать обратно к тебе домой, — сказал он.

— Согласна.

— Я тебя отвезу в мой отель. Если у тебя нет другого места, куда ты предпочла бы поехать.

А куда? К Ронни? Я больше не хотела ставить ее под удар. А кого еще под удар подставлять? Никого, кроме Эдуарда, а он это выдержит. И еще лучше меня.

Пейджер задрожал у пояса, посылая ударные волны мне по ребрам. Не люблю ставить пейджер в режим молчания. Он всегда меня пугает, когда срабатывает.

— Что случилось? — спросил Эдуард. — Ты подпрыгнула, будто тебя укусили.

Я стукнула по кнопке, чтобы отключить эту заразу и посмотреть, кто вызывает. Мелькнул в окошечке номер.

— Пейджер сработал в режиме молчания. Без шума, только вибрация.

Он глянул на меня:

— Ты не будешь звонить на работу.

Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Или приказом.

— Знаешь, Эдуард, у меня нет настроения, так что не надо мной командовать.

Он сделают глубокий вдох — и выдохнул. А что он мог сделать? За рулем была я. Если он не собирался наставлять на меня пистолет и захватывать машину, оставалось только сидеть спокойно. Я съехала к ближайшей заправке, и там, в магазине был телефон-автомат. Магазинчик был полностью освещен и делал из меня отличную мишень, но после гулей мне хотелось к свету.

Эдуард смотрел, как я вылезаю из машины с бумажником в руке. Он не вышел прикрывать мне спину. Ладно, у меня есть пистолет. Если он хочет дуться, пусть себе.

Я позвонила на работу. Ответил Крейг, наш секретарь.

— «Аниматор инкорпорейтед». Чем мы можем быть вам полезны?

— Крейг, это Анита. Что случилось?

— Звонил Ирвинг Гризволд. Просил тебя перезвонить как можно скорее, иначе встреча отменяется. Он сказал, что ты знаешь, в чем дело. Так и есть?

— Так и есть. Спасибо, Крейг.

— Голос у тебя ужасный.

— Доброй ночи, Крейг.

Я повесила трубку. Меня одолевала усталость, я выдохлась, и горло болело. Свернуться бы сейчас клубочком и проспать так с недельку. Вместо этого я позвонила Ирвингу.

— Это я.

— Что ж, вовремя. Ты знаешь, сколько мне хлопот стоило это организовать? А ты чуть не опоздала.

— Если ты не перестанешь трепаться, я еще могу опоздать. Скажи где и когда.

Он сказал. Если поспешить, мы еще можем успеть.

— И какого черта всем так необходимо все сделать именно сегодня?

— Слушай, если ты не хочешь встречаться, так и отлично!

— Ирвинг, у меня была очень трудная ночь, так что перестань на меня собачиться.

— Что с тобой?

Ну и дурацкий вопрос.

— Ничего хорошего, но жить буду.

— Если ты не в форме, я попытаюсь отложить встречу, но обещать ничего не могу, Анита. Это ведь твое сообщение дало возможность вообще до него добраться.

Я прислонилась лбом к металлу телефонной будки.

— Я там буду, Ирвинг.

— А я нет. — В его голосе звучало негодование. — Одно из условий встречи — ни репортеров, ни полиции.

Я не могла не улыбнуться. Бедняга Ирвинг. Никуда-то его не пускают. На него не напали гули и ему не дали под зад взрывной волной. Поберегу-ка я свою жалость для себя.

— Спасибо, Ирвинг. Я у тебя в долгу.

— Ты много раз уже у меня в долгу, — сказал он. — Осторожнее. Я не знаю, во что ты на этот раз влезла, но это выглядит паршиво.

Он пытался выудить из меня хоть что-нибудь, и я это знала.

— Доброй ночи, Ирвинг.

И я повесила трубку, пока он не успел больше ничего спросить.

Потом я позвонила Дольфу домой. Не знаю, почему это не могло подождать до утра, но этой ночью я чуть не погибла. И если это еще произойдет, я хотела, чтобы кто-нибудь нашел Захарию.

Дольф ответил с шестого гудка заспанным голосом.

— Да?

— Дольф, это Анита Блейк.

— Что случилось?

Из его голоса почти исчезла сонная одурь.

— Я знаю, кто убийца.

— Рассказывай.

Я рассказала. Он записывал и задавал вопросы. И самый главный приберег под конец.

— Ты можешь что-нибудь из этого доказать?

— Я могу доказать, что он носит гри-гри. Могу свидетельствовать, что он мне признался. Он пытался меня убить, чему я лично свидетель.

— Это трудно будет продать присяжным или судье.

— Знаю.