«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя Стрелков Владислав

Глава 17

Солнце коснулось горизонта, и лес окрасился в багровый цвет. Настоящий кровавый закат, по-другому не назовешь, а крови сегодня пролилось – море.

Где-то еще вспыхивали яростные схватки, но исход битвы был ясен – орда уничтожена. Истребления смогли избежать лишь считанные десятки кочевников, которые нашли спасение в лесу. Теперь в родные степи вернутся немногие. Не биты остались мелкие отряды фуражиров и более крупные отряды дозоров. Пусть это заботит великого князя. У меня уже нет на это сил. От дружины осталось полторы сотни, и половина ратников изранены сильно. Но сколько именно – мне неизвестно. Финал сражения застал меня у лесной опушки. По мере того как из меня испарялся адреналин, наваливалась дикая усталость. Конечности тяжелели так стремительно, что казалось, к рукам и ногам привязали по пушке, а потом еще три оставшихся ствола нагрузили в довесок на плечи. Я присел на бревно и стал смотреть на поле.

В сумерках, словно тени, бродили забрызганные кровью ратники, осторожно переступая через трупы, вглядываясь – и не узнавая друг друга. Рядом остановился один из них. Ратник поворачивается, смотрит, но я не узнаю его.

– Кто ты?

Он поднимает руку и проводит ею по лицу, вытирая кровь, но еще больше размазывает ее.

– Лисин Илья, княже, – хрипит парень и ставит щит к ноге. Мой щит. С прорубами и следами от стрел. Георгий Победоносец на нем только угадывается. – Хороший щит, княже, крепкий.

– Он твой, Илья. Теперь твой… ты со щитом… мы все со щитом…

На мое плечо легла рука. Это подошел, покачиваясь, Кубин.

– А ведь мы сделали это, Володя, – произнес дед Матвей, – все-таки сделали!

Скукожившись на один бок, Кубин оперся на ратовище копья.

– Ох, досталось мне – весь бок изодрали.

Да, мы победили. И цена победы тяжела. Много бояр и новиков погибло.

Кубин скрипнул зубами, еще больше навалился на ратовище, а затем и вовсе съехал вниз. Я подхватил деда Матвея и провел рукой по разодранной брони – кровь обильно потекла по пальцам. В толчее сражения не знаешь, откуда придет удар. Деду Матвею не повезло – он был на самом фланге атакующей конницы, и, когда монголы попытались прорваться на поле, ударив нам в бок, вот тогда Кубин и получил удар копьем. Я осмотрел рану. Острие соскользнуло с пластины, разорвало плетение, прорезало толстый поддоспешник и достало до тела. Если бы не дополнительные пластины, то Кубин сразу был бы убит.

Мы осторожно сняли с деда Матвея всю бронь, перевязали и положили на носилки, укрыв овчиной.

– Похоже, все, Володя. Это был мой последний бой, – дед Матвей тяжело вздохнул. – Сил не осталось.

– Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера, – сказал я, присев рядом. – Поживешь еще.

Вдруг я услышал смех, даже не смех – хохот. Настолько дикий и неуместный, что от негодования боль и тяжесть куда-то испарились. Встал, всматриваясь в сумерки.

К нам двигалась группа всадников, среди которых я увидел веселящегося Великого Князя. Обознаться невозможно – работу маленького кузнеца узнаешь из тысячи. Да и щит его тоже. Полная копия нашего, только в центре вместо бронзы – позолота и герб. Особого вопроса, что изобразить на щите Великого Князя, не стояло. На щите основателя Нижнего Новгорода вычеканили нижегородского оленя. Все равно герб Владимира – лев с короной и серебряным крестом – пока неизвестен.

В свите Великого Князя два десятка всадников, очевидно, князей и знатных бояр. Ага, вот и Дорофей Семенович рядом с «боссом», и Владимир Юрьевич следом едет…

И во всей этой группе высшего руководства Руси только двое не принимали участие в битве. По доспехам видно. Это Великий Князь и новик, почти мальчишка. Наверное, княжеский сын.

И вновь хохот. Что может быть смешного среди моря крови?

Свита лишь улыбается на слова Великого Князя, смеется только Юрий Всеволодович. Но не все в этой компании веселы. Княжич хмурится, около него знатный боярин, или, скорей всего, князь, лет пятидесяти, лицом серьезен. Следом едет новик, тоже смотрит тревожно.

Дорофей Семенович склонился к Юрию Всеволодовичу и что-то прошептал. Великий Князь прервал свой хохот, нашел глазами меня и воскликнул:

– Долгие лета князю Керженскому!

– Долгие лета! – подхватили все.

– И тебе, Юрий Всеволодович, – киваю я, – и вам, князья, долгих лет.

– Славное дело сегодня мы справили! – объявил Великий Князь. – Приглашаю вас, вои мои верные, на пир победный!

Пир? Сейчас? Изумлению моему, казалось, нет предела.

Кроме меня на Великого Князя хмуро смотрят только трое. А на меня вновь навалилась усталость. Я опустился на бревно. Ну и олень, этот Великий Князь. Чума, м-ля…

Свита развернулась и скрылась в темноте. Остались трое: княжич, пятидесятилетний ратник, мальчишка в брони. И два десятка ратников недалеко от нас.

– Владимир Иванович, – тихо сказал княжич, – познакомься, это князь Черниговский Михаил Всеволодович и князь Козельский Василий Иванович.

В глазах мальчишки загорелся восторг, а мне стало даже легче от того, что этот молодой князь «Злого города» не погибнет и будет жить.

– Долгие лета вам, князья. Простите, что сижу, но сил уж нет в ногах.

– Ничего, княже, ничего, – ответил черниговский князь.

Князья спустились с коней, подошли и присели рядом.

– Не дело пировать ноне, – произнес князь Черниговский. – А он праздновать надумал. Победа ему глаза замутила.

– Пусть тешится, – ответил я. – А у нас иные дела имеются – язвленым, что еще живы, помочь сперва, да от мороза уберечь…

– Это верно, – кивнул Владимир Юрьевич. – Много воев померзнет, коли не убережем.

– Люди ценнее сребра и золота, – добавил черниговский князь. – Дел ноне много.

– И утром дела есть неотложные.

– Какие? – повернулся Михаил Всеволодович.

– Малых отрядов поганых осталось много, – ответил я. – Найти потребно и уничтожить всех. До единого уничтожить. Чтоб сгинули без вести. Пусть в орде считают так: придешь на Русь с мечом – найдешь могилу свою. Сгинешь безвестно.

– Славные слова! – воскликнул козельский князь. – Я со своей дружиной готов хоть сейчас выступить.

– Охолонь! – усмехнулся старший князь. – Готов он. При мне будешь пока. А дружину твою боярин Василь поведет, а я сына своего отправлю. И с другими князьями да боярами переговорю.

Отрадно, что есть на Руси такие люди.

– Как Матвей Власович, где Евпатий Коловрат? – спросил Михаил Всеволодович.

– Погиб Коловрат, снарядом зашибло насмерть. А Матвей Власович ранен. Спит сейчас.

– Прими Господь души рабов твоих! – перекрестился черниговский князь.

Посидели молча.

– Об одном жалею, – горько сказал князь Михаил, – что отверг призыв о помощи князей рязанских. Гордыня меня заела… грех мой. Славен был Евпатий, великий вой русский. Но не жалею, что пошел под руку твою, князь Керженский! Руку Господа вижу в делах твоих. Великое дело справил – орду малыми силами одолели.

– Будет тебе, Михаил Всеволодович. На то мы и вои, чтобы Русь от врагов защищать. Владимир Юрьевич, – обратился я к княжичу, – я слышал – ты московский стол получил?

– Да, – кивнул тот. – И дружина у меня из московских бояр.

– Тогда будь добр, пушки все к себе в град забери. Вместе с расчетами.

– Добре.

– Уй-ча! – Монгол опустил копье и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, копье на врага.

Удар! В последний момент успеваю отбросить вражеское копье в сторону, но все равно щит от удара трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдает в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копье и орет:

– Уй-ча! – Наклонив копье, поганый опять атакует.

Я дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперед, держа клинок перед собой.

С силой выбрасываю вперед, целя степняку в грудь, а саблей пытаюсь отвести наконечник вражьего копья в сторону. Не успел. Страшный удар вырывает из седла. Все тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникают под доспех и приносят облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу – монгольское копье, соскользнув с нагрудника вверх, вспороло кольчугу и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но все равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

А я его все-таки достал! Поганый копошился в четырех метрах. Острие пики вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги. Ну, что же, получается один – один.

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев ее, смотрит на меня.

– Буол? – моему изумлению нет предела. Он ведь мертв. Шею ему Михаил Борзов свернул. Это Лисин сам видел.

Монгол щерится и встает.

– Не ожидал, урус? Я не Буол. Я Тургэн.

Брат-близнец? Значит, мстить собрался? Ну-ну.

– У тебя хорошая бронь, урус.

Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трех метрах от меня.

– Зато у тебя не очень, Тургэн.

Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасет, а кроме ножа и сабли, у меня ничего нет.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус, – морщится поганый. На левом плече у него расползается темное пятно.

Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперед и поднял оружие.

– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Тургэн по-монгольски означает – быстрый, значит, надо внимательнее быть. – У нас говорят – не дели шкуру неубитого медведя.

Перемещаюсь, держа степняка на расстоянии. Поганый, покачивая оружием, по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю еще один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте почему-то льда нет.

– Уй-ча! – Степняк прыгает вперед, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и восхищенно цокает:

– Хорошая бронь, урус. Она будет моей!

– Иди и возьми.

Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – степняк быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я еле успеваю отбить летящие в меня ножи.

Тургэн качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол злобно зашипел и шагнул вперед, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева – и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол вдруг распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьет по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак! Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

– Я сверну тебе шею.

– Попробуй.

Монгол прыгает вперед:

– Уй-ча!

Вскидываю руки и… просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон? К чему он?

Костер горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

– Что, Володимир Иванович?

– Сон дурной.

Ежусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит князь Борис.

– Как там дед Матвей?

– Спит. Все в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Владимир Иванович, я посижу.

– А сам-то что?

– Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрему…

– Ты умрешь! – кричит поганый, прыгая на меня.

Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата, и, уперев ногу в его живот, перебросил Тургэна через себя. Отдается болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу, метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад. Вскочили. Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моем доспехе. Степняк ногами машет, что твой каратист.

Удар! Успеваю перехватить его ногу. Он падает, но тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Тургэн оказался сверху, и, как я ни пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо, и кровь, пропитавшая все, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

– Вот и все, урус, – оскалился степняк, – сейчас ты умрешь.

Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола…

Семь десятков ратников идут цепочкой по лесу. Тропа неширокая, местами сужается настолько, что сани только-только протискиваются. Санный караван растянулся на версту. В каждых вознях – заботливо укрытые овчиной лежат четыре раненых ратника. Везли всех, кого смогли выходить.

А погибших похоронили в одной братской могиле. Тела сложили в огромную воронку на холме. Так как наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника, то для отпевания привезли священника из Коломны. На получившийся курган водрузили большой деревянный крест, вырубленный из той приметной сосны. После похорон меня ничего больше тут не держало и, простившись с князьями и боярами, санный караван направился в нижегородскую землю.

– Княже!

Это меня догнал Горин.

– Один из коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнем.

– Значит, там и встанем.

Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто еще может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку.

Пропустив вперед Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

– Иван Пантелеевич, возьми десяток. Надо проверить деревню впереди. Мало ли, отряд поганых заплутал.

Вскоре вперед ушел дозор, но быстро вернулся.

– В деревне поганые, – доложил сотник. – Грабят. Сотни две.

Скрипнул зубами – надо было идти тем же путем, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – две сотни поганых, как-то избежавших облавы. Возвращаться долго, а вставать на дневку в лесу негде.

Выдвинулись вперед вместе. Вдруг случай подвернется? Мы остановились в гуще подлеска и осмотрелись. Справа, в семидесяти саженях, у самого края поля стояла деревня, дворов на двадцать. И в ней хозяйничали поганые. Чуть менее двух сотен. Если бы весь ближе к нам была, то можно было бы ударить. Но сколько при этом поляжет наших? А если поганые прорвутся, кто тогда раненых в санях оборонит?

– Одолеем, княже. – Бравый положил руку на эфес сабли. – После вчерашней сечи эти нам на один зуб.

– Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперед, а князь Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

– Нет, бояре. – Я показал за спину, где в лесу остался обоз с ранеными: – О них кто позаботится?

– Да, обоз, – Иван Пантелеевич вздохнул, – он нам руки вяжет.

– Кгарррг! – Черный ворон пролетел вперед и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями. В этот момент стало не до вороньих криков – сотня поганых вдруг вскочила на коней и умчалась по полю.

– Куда это они? – удивился Демьян.

– Догони и спроси, если интересно.

Так, в деревне осталось десятка три, совсем неплохо. Но остальные могут в любой момент вернуться. Что там, в деревне?

Присмотревшись, я увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

Крики в деревне усилились. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху, и с рыданием бросается в нашу сторону.

– А-а-а!

За ней, смеясь, кидается степняк и быстро ее настигает. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, тащит жертву обратно.

– Урус гоо бёсгёй[19], – слышится нам, – эмэгтэй хён[20]. Сайна.

И тут я вижу глаза этой женщины. Выхватываю саблю и пускаю коня в галоп. Скачем молча. Степняк слишком занят возней со своей жертвой. Нас выдает испуганная женщина.

– А-а-а, родненькие, спасите! – истошно кричит она.

Монгол оборачивается, глаза его округляются.

– Урус… – Сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, направляю коня к домам. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в исступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но горинский клинок входит в него, как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.

Все, с этими покончено. Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где, привстав на стременах, вглядываюсь в поле. Черт, так и есть! Услышали звуки боя или просто возвращаются обратно?

– Эй! Сюда!

Но в запале меня никто не слышит. Вижу Лисина, выскочившего из двора.

– Илья, всех сюда! Поганые!

Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле. И тут вижу, как из леса выползает наш обоз. Кидаюсь к нему и ору на возниц. Но делать что-либо поздно. Направляю головные сани в пролесок, а сам к околице, где собрались бояре. Всего сорок воев против сотни. Еще полусотня поганых где-то бродит, но к трудностям нам не привыкать. На орду в сто тысяч двумя тысячами вышли, и ничего…

Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим. Открываю тул. Лук в руку, стрелу на тетиву…

Рядом шуршат, доставая стрелы и луки, бояре.

– Мало стрел, княже, – глядя на степняков, произнес Бравый.

– Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.

Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнется. Хорошо бы, чтоб не промахнулись и остальные.

– Бей!

Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.

На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил, лишь рассыпался в стороны, и полетели ответные стрелы. Слетело еще с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты. Снова закувыркались кони, подминая седоков.

Все, пришло время копий. Начинаем разгон, оттирая новиков в задние ряды.

– Княже! – возмущаются они.

– Делай, что старшие говорят, – оттесняя молодежь назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя – «знал бы ты, кто тут старше, и на сколько». В первые ряды выходят взрослые ратники. Плотно сбиваемся и опускаем копья.

– Китеж!

Сшиблись! Вражеский наконечник отвожу в сторону, а мое бьет в край монгольского щита, пробивает, застревает в теле и вырывается из руки. Саблю из ножен – и сразу в бок поганому.

Бум! Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копье над собой, и успеваю отсечь руку врагу.

Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на предплечье. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.

Вырываюсь на простор – впереди никого. Конь останавливается и начинает валиться. Соскакиваю и оборачиваюсь. Из сшибки вышли двадцать пять бояр. Еще четверо – пешие и сейчас ловят монгольских коней. Мне тоже надо лошадь. Рядом оказывается Лисин.

– Жив, княже?

– Жив-жив. Коня найди!

– Сейчас.

Илья быстро поймал лошадь. Пока он ее вел ко мне, я успел разглядеть тех, кто вышел из сшибки живым. Среди ратников, ловящих лошадей, увидел Велесова и Горина, скривившегося на один бок. Рысцой направился к ним, добив «карателем» копошащегося в снегу монгола. Свою саблю я обнаружил торчащей рядом с бьющейся в агонии лошадью. Почти сразу нашел свое копье. Щита не нашел и, подобрав монгольский, поднялся в седло.

– За мной!

Два с половиной десятка кинулись догонять оставшихся степняков. После сшибки они не остановились и поскакали дальше к обозу. С последних телег поднимались раненые, бежали возницы с передних саней. Вставали все, кто мог двигаться, и готовились дать последний свой бой. У перелеска закипела схватка. Часть монголов развернулась навстречу нам, и мы опять сшиблись. На этот раз сбил троих и, выскочив к обозу, сразу обрушил клинок на сражающегося с раненым ратником степняка. Удар в спину, разворачиваюсь – на меня навалились сразу двое. Сабля идет кругом, отбивая вражеские клинки, от щита летят щепки. Что-то щелкает – и поганый валится с коня. Это Кубин из пистолета палит, меткий дед. Зарубив степняка, смотрю в глубину перелеска. Там, у сбившихся в пробке саней, тоже жаркий бой. Обозники копьями отгоняют конных монголов, раненые, кто может держать оружие, ощетинились клинками. Рядом с санями, где лежит дед Матвей, крутятся около десятка степняков. Возница размахивает оглоблей, а Кубин стреляет. Направляю коня туда, по пути наколов монгола, выскочившего из-за елок.

Дед Матвей свалил выстрелом очередного поганого и вдруг, повернувшись, выстрелил мне навстречу. Сзади кто-то вскрикнул, а я, не оглядываясь и не обращая на боль от удара сзади, ринулся вперед, так как увидел, что монгол замахнулся на Матвея Власовича. С ходу рубанув степняку по затылку, а второго сбив с коня торцом щита, слетаю с коня и кидаюсь к саням.

– Власыч! Власыч! – Я тормошил безвольное тело и смотрел на человека, ставшего мне лучшим другом.

Эх, Власыч, Власыч. Зачем стрелял, ценой своей жизни спасая меня? Убил бы поганого напротив, был бы жив, а я как-нибудь обошелся. До этого обходился же. И не прав был ты, когда говорил, что то был твой последний бой. Вот твой последний бой…

Сквозь красное марево в глазах и звон в голове не сразу понимаю, что мне говорит та женщина, которую за волосы таскал монгол.

– А?

– Что делать, боярин?

Медленно обвожу взглядом место схватки. Что, все наши полегли и я остался один? Нет, вон Борис куда-то на коне поехал, и подходит, покачиваясь, Илья. Садится рядом, прямо на снег. Слева появляются четверо новиков, еле стоящих на ногах. Четверо счастливых, так как их четверо, не считая Илью и Демьяна, и было. А где сам Горин?

– Так что делать-то, боярин? – повторила женщина свой вопрос, и я увидел еще небольшую толпу селян, что стояла невдалеке. В основном женщины и дети, но есть и мужики.

– Князь я, впрочем, не важно. Уходите. Если придут поганые, то вырежут всех. Берите свой скарб, что еще не нагружен, – я показал на сани, стоящие в центре деревни, – вон, почти собраны, и уходите. Если встретите русские дружины, расскажите обо всем.

Но селяне стояли столбом и не двигались.

– Наш обоз сейчас уйдет! – Я не собирался долго их уговаривать. – Соберем всех павших и уйдем.

Сколько у нас времени? Подозреваю, что мало. Думаю, та полусотня вернется. Даже если уйти сейчас, то по следам найдут. Надо их отвлечь, а следы замести. Хорошо бы снег пошел, вон какие тучи идут, но когда он еще пойдет?

Наконец селяне зашевелились. Женщины кинулись к домам, а несколько мужиков подошли ко мне.

– Княже, мы поможем убиенных собрать.

Я устало кивнул, так как у нас самих сил почти не осталось, да и времени в обрез. Мужики поклонились и, перекрестившись, начали переносить убитых и складывать тела на сани.

Из густой молодой елочной поросли вдруг вывалились двое: Варнавин Николай и Демьян. Вышли и упали. Удивленно смотрю на Варнавина – он же на первых санях был и вместо возницы правил. В бою на холме ему сильно ногу поранили, да и стрелу он заполучил в ключицу.

– Николай, ты чего, у тебя же нога вся иссечена.

Тот поднял бледное лицо:

– Они брата убили, прям на санях, копьем, а я лежать буду? – Варнавин сжал зубы и стал подниматься. Рядом зашевелился Горин, но встать не смог. И они вместе, поддерживая друг друга, вновь попытались подняться. Встал, поднял обоих и помог дойти до саней. Присел сам.

Глядя на мужиков, что таскали тела ратников и укладывали их на сани, подумал, что остается только один выход. Когда вернется та полусотня, отвлеку на себя и уйду. Уведу их в сторону. Дам шанс раненым на обозе.

– Вот что сделаем. Ты, Николай, веди обоз севернее до первого селения. А я и… – замолчал, оглядываясь. А с кем? С новиками? Их шестеро, вместе с Борисом Велесовым, плюс я. Семеро. М-да. Вздохнул. – А я, с парнями, поганых на себя возьму. На полудень их уведу. А там, если от них оторвемся, выйду к Оке и по ней – в родные края. А вы, как управитесь и подлечитесь, туда же возвращайтесь.

Горин поднял голову и что-то прохрипел.

– А ты, Демьян, в обозе останешься. Вон как изранен весь.

Я показал на него проходящим мужикам:

– Отнесите его в сани.

Тот было дернулся возразить, но, всхлипнув, потерял сознание. Сильно же досталось Косой сажени. Его унесли, а я спросил Лисина:

– Ты-то как, Илья? Цел?

– Цел, Владимир Иванович, на удивление, только зело устал.

– Скоро отдохнем, Илья, – и я похлопал парня по плечу. – Вот с погаными управимся и отдохнем.

Не думал, что у нас будет столько времени. Как только в перелесок втянулись последние сани, вслед за ними ушли быстро собравшиеся селяне, загрузив последние свои пожитки на уже полные волокуши с награбленным монголами добром.

Я оглядел свое воинство.

Никита Савельев, среднего роста, поджарый крепыш. У него в битве на холме погиб брат. Егор Перст, высокий и полностью седой пятнадцатилетний парень, с вечно хмурым лицом. Его отец погиб на Буевом поле у Больших Ключей. Похожие друг на друга, но не братья, два Михаила: один сын боярина Макарова, другой – боярина Стастина. Их отцы сложили свои головы в недавней битве, сражаясь рядом с Евпатием Коловратом. Лисин Илья, видевший, как погиб его отец в самом конце сражения. Теперь уж точно будут помнить только отвагу бояр Лисиных.

Князь Борис Велесов, мой предок. Странно, а ведь во сне я Бориса-то и не видел. Отец был, и все мои предки, вплоть до основателей рода. А Бориса не было. Может, это означает, что он для меня еще жив? Да, жив, и будет жить. Я обещал и обещание выполню.

Приготовились мы основательно. Собрали все стрелы, что нашли. Набили тулы под завязку. Собрали щиты и навесили их на лошадей, хоть какое-то прикрытие от стрел. Сами приготовили по паре щитов. Эти повесим на спину, будут дополнительно прикрывать нас самих. Если придется столкнуться в прямом бою, то лишние скинуть не проблема.

Успели немного отдохнуть и даже перекусить. Уходящие селяне подкинули нам продуктов в запас. Так что едой мы обеспечены на три дня. Наши лошади, после того как на них навесили все, что мы хотели взять с собой, стали похожи на танки, и, казалось, не выдержат быстрой скачки. Но это были монгольские лошади, не очень быстрые, но выносливые. Нам главное, чтоб монголы за нами погнались, а там все лишнее сбросим и пойдем налегке, тем более что до родных краев всего два перехода.