Соперница Аладдина Шахразада
– Поспешим, малышка! – почти прокричала Сафият. – Боюсь, что нас ждет не просто ливень… Нас ждет настоящий водопад!
Малика, кивнув, побежала в сторону площади Увеселений. Там она всегда могла нанять удобную повозку и оказаться дома куда быстрее, чем живущая совсем рядом с Библиотекой Сафият.
С первыми каплями дождя, тяжелыми и теплыми, та вбежала в калитку. Чтобы пересечь открытый дворик, ей понадобился всего десяток шагов, но дождь успел вымочить ее до самых туфелек.
– Аллах всесильный и всевидящий… – пробормотала девушка. – Не просто водопад! Праотец всех водопадов!
Удар грома, заглушивший все вокруг, подтвердил ее слова.
Но Сафият уже не боялась – надежные стены дома могли уберечь ее от всего на свете. Девушка знала, что и сам дом, и весь квартал вокруг халиф Мераб соорудил по образу каменных домов прекрасного Бизантия. Зодчие некогда учли, сколь обильным может быть гнев богов, и постарались на совесть. Теперь ни бури, ни сели не могли повредить крепким стенам.
– Быть может, наш мудрый халиф об этом не думал. Однако сейчас мы можем лишь благодарить его за подобную предусмотрительность.
Сафият переоделась в уютное домашнее платье, развесила под навесом вымокший наряд и задумалась о сегодняшней сказке.
Да, и здесь все закончилось, в общем, славно. Терпение принца-шахзаде было вознаграждено, и не единожды. Однако что-то в сегодняшнем рассказе Галиля девушку насторожило… Быть может, появление бессердечной расчетливой красавицы, быть может, лень старших братьев. Сафият, словно четки, перебирала в памяти истории, которые слышала до сих пор. Трое братьев-принцев, двенадцать принцев-месяцев, семь подземных королей-братьев…
– Слишком много родственников… Слишком много. Пусть они отличаются внешне, но характеры, как на подбор, скверные, подлые, расчетливые. Добро, если и делают, то лишь в расчете на ответные деяния. А отдувается за всех кто-то один… Как правило, самый младший и самый беззащитный.
Сафият не заметила, что все это проговорила, пусть и вполголоса. Девушка так глубоко погрузилась в размышления, что не обратила внимания на то, что ливень закончился. И на то, что черные тучи и не собирались покидать небосвод. Более того, они становились все чернее. Из самых темных, аспидно-черных участков бесшумно били в землю странные лиловые молнии. Словно длинные корявые пальцы, они указывали на какой-то клочок земли у самых стен Медного города.
Девушка и не заметила бы ничего подобного, если бы не Улугбек, ее кот. Всю грозу он мирно дремал на подоконнике, отвернувшись от ярких вспышек молнии. Но едва настала тишина, а цвет молний изменился, как кот спрыгнул с подоконника, забился под кресло хозяйки и зашипел.
– Что случилось, мудрейший? – удивилась Сафият.
Она очень уважала своего кота, ибо знала, что по разуму он не уступает иным мудрецам. И потому столь… непривычное, столь не похожее на обычное кошачье поведение своего любимца восприняла с испугом.
Кот, конечно, не ответил на вопрос. Но хотя бы шипеть перестал. И тогда девушка перевела взгляд на окно. Похоже, Улугбек этого и добивался. Он вспрыгнул к ней на колени и стал всматриваться в лицо хозяйки, словно спрашивая ее мнения.
– Воистину, мой лохматый друг, ты мудр… – проговорила девушка, рассеянно почесывая кота за ушами. – Если бы я увидела такие странные молнии, я бы шипела куда громче… Или спряталась бы в самый глубокий подвал в ожидании, когда все это закончится.
Но черно-лиловая феерия и не думала заканчиваться. От розового к сиреневому, от сиреневого к чернильно-синему, от него опять к сине-красному… Сафият была зачарована этими переливами цвета. На миг упала чернота. Ее разорвал удар такой силы, что, казалось, закачались толстые стены дома. Улугбек снова зашипел, замерла Сафият.
И вновь заплясали лилово-синие переливы.
– Мне кажется, котик, что такого никогда еще не было в нашем прекрасном городе… – задумчиво пробормотала Сафият.
Кот кивнул – он знал наверняка, что такого никогда не было не только в прекрасном, как сон, Медном городе, но и во всем остальном мире. Знал, но не спешил пока пугать хозяйку.
Текли мгновения, сине-сиреневые вспышки озаряли все вокруг странным мертвенным светом. Второй раз в черноте и тишине ударил гром, от которого опять зазвенела посуда…
– Что-то мне это перестает нравиться. Пойдем-ка, друг мой, вниз. Думаю, теплое молоко позволит нам с тобой переждать непогоду.
Кот мягко спрыгнул на пол – теплого молока ему не хотелось. Но вот от пары теплых лепешек он бы не отказался.
Домашние туфельки Сафият отсчитали четырнадцать ступеней и умолкли. В кухне было темно, даже темнее, чем зимней ночью. Сафият разожгла печку, сняла кисею со стопки румяных лепешек.
Послышался третий удар грома – уже не такой страшный, но все еще достаточно грозный.
– Похоже, гроза уходит, – пробормотала девушка. – Или Мирозданию стало надоедать это синее сверкание.
Кот промолчал – он знал, что все именно так и есть. Но не мог, да и не хотел сообщать это своей хозяйке.
Говоря по совести, кот хозяином дома считал именно себя, а Сафият была его, Улугбека, воспитанницей – заботливой и усердной, иногда послушной, чаще не очень. Но в целом вполне… разумной, для кошки, разумеется.
Необычная гроза отвлекла девушку от размышлений о странности сказок. Утихло даже желание услышать какие-нибудь иные истории, не такие слащавые и добрые. Сафият какими-то новыми глазами смотрела на своего кота и удивлялась его поведению.
«Как странно, – думала девушка. – Я, десяток лет собирающая сказки, только сейчас увидела, что рядом со мной живет вполне сказочное существо. Что этот серый пушистый зверь отвечает на мои вопросы, указывает мне, что надо делать, советует, чего делать не следует… Почему же только сегодня я это заметила? Почему раньше не видела, сколько удивительного и странного творится вокруг? Почему только сказки считала повествованиями о жизни человеческой?»
Увы, это были вопросы без ответов. Пока без ответов…
Четвертый удар грома уже и ударом назвать было затруднительно, ибо звучал он намного тише, словно ленился пугать ничтожных людишек в полную силу.
– Да, гроза уходит, – кивнула сама себе Сафият.
Хусни замолчала. Алим почувствовал, что она покинула его разум. Однако ее слова все еще беспокоили мага.
– Но где же, как же мне найти ту полуседую красавицу? Как узнать, живет ли в городе…
Ветер с грохотом распахнул ставень. Гроза уже вовсю хозяйничала на улицах и площадях, потоки воды текли по опустевшим мостовым. Наконец, Алим ощутил на лице капли влаги. И это привело его в себя.
– Аллах великий, но разве я не колдун? Разве не могу я в единый миг облететь весь город и побывать в каждом доме? Отчего я, словно простой человек, придумываю, откуда начинать поиски…
Хусни, которая все еще была рядом с другом, облегченно вздохнула. Отчего-то превращение Алима в обычного человека напугало джиннию. Она была по-своему рада, что ее давний друг жив и здоров. Однако далекой колдунье показалось, что теперь он стал куда ближе к племени людскому, чем к племени магическому. Что растерял все свои умения – или обменял на прозу человеческой жизни, причем без сожаления.
«Прости меня, мой друг. Больше я ничем не могу тебе помочь… Надеюсь, что мое появление поможет тебе… Прощай!»
Исчезновение мыслей Хусни словно разбудило Алима. Он вновь был самим собой. Сиреневые сполохи и лиловые молнии объяснили ему все то, чего не успела или не захотела объяснить давняя приятельница. Да, полуночные колдуны, вернее осколки, полумаги, были рядом. Сейчас они пытались выведать у самого Мироздания, окончен ли их путь и где следует искать красавицу из давнего предсказания.
Алим понадеялся было, что еще не все пятеро ступили под сень Медного города – и тогда у него оставался слабый шанс, что предсказанному не сбыться. Вот удар грома прозвучал во второй раз, вот в третий.
– Похоже, что за эти столетия вы кое-чему научились, полуночные глупцы.
Ответом стал четвертый удар грома – еще более слабый, почти нестрашный.
– Вас четверо… Вы пришли с разных сторон… И, похоже, спрашиваете совета у разных звезд… Должно быть, я тогда поделил вас на разные части…
Пятый удар, вернее, ворчание уходящей грозы, стал подтверждением и этих слов Алима.
– Однако это совсем скверно, – пробормотал маг. – Вот почему вы смогли добраться сюда… Вот почему жаждете воссоединения. Что ж, я предупрежден – а значит, и вооружен.
Посветлело. Черные тучи расходились, уступая место опускающемуся солнцу. Вновь в покои Алима ворвался ветер – теперь не жестокий, а скорее насмешливый. И вместе с ним влетели в дом неспящего мага девичьи голоса:
«…ты так хороша… даже эта седая прядь тебя совсем не портит! Откуда она у тебя? Ты пережила великую беду?»
«… никакой великой беды я не пережила. Белая прядь у меня с первых дней жизни. Когда-то я надеялась, что все волосы будут такими…»
– Вот и ответ! – Алим с удовольствием хлопнул в ладоши. – Она есть, она вполне реальна… И седая она не оттого, что стара!..
Все дальнейшее могло вызвать подлинное изумление у постороннего наблюдателя. Ибо вместо того, чтобы броситься на поиски, Алим тяжело опустился на гору подушек и прислонился к стене, устало прикрыв глаза.
Однако изумление постороннего наблюдателя оказалось бы напрасным. Только тело Алима осталось здесь, в уюте дома. А его дух невидимкой отправился на поиски. Ведь искать то, что существует, куда проще, чем пытаться найти то, чего нет в природе.
Увы, мудрому магу было невдомек, что его соперник за годы научился не только шаманить, но и обманывать время. И то, что услышал весь город после полудня, на самом деле произошло на рассвете.
Свиток пятый
– Тетя Сафият! Тетя Сафият!
Крепкие кулачки забарабанили в калитку.
– Что случилось, Амир? – девушка выглянула на улицу.
– Тетушка Сафият, здрасте…
– Здравствуй, малыш… Так что случилось? Матушка занедужила?
– Нет, все хорошо. Матушка вам кланяется… Вот тут… В город пришел странник. Он говорит, что знает все сказки мира…
Глаза Сафият с интересом взглянули на странника в черном плаще, который учтиво поклонился.
– Он живет на постоялом дворе достойного Ас-Саббаха, брата моей матушки. Вот…
Мальчишка, похоже, не знал, что еще сказать.
– Я поняла, малыш. Твой дядюшка поручил тебе проводить своего гостя. Ибо он, уважаемый хозяин Ас-Саббах, знает, что я собираю сказки и предания. Уважаемый дядюшка хотел оказать мне услугу…
– Ага… – Мальчишка шмыгнул носом. – Дядя сказал, что это будет тебе сур…венир…
Сафият улыбнулась. Достойный хозяин приюта усталых путников давно уже подбивал к ней клинья.
– Сувенир… Он прав. Беги, передай ему от меня поклон и благодарность. Прошу тебя, достойный путник, войди в мой дом!
Девушка учтиво поклонилась и сделала шаг назад, пропуская незнакомца в черном. Однако тот не спешил воспользоваться этим предложением. Напротив, он подождал, пока спина малыша Амира исчезнет за поворотом, и только после этого с достоинством поклонился в ответ.
– Благодарю тебя, достойная книгочея, за гостеприимство.
Сафият закрыла калитку. Иноземец осматривался. Что-то в его осанке или, быть может, повороте головы насторожило девушку. «Нет, – подумала Сафият, – мне просто показалось…»
Незнакомец сделал несколько шагов в глубь дворика. Улыбнулся при виде корявого карагача, протянул руку, чтобы погладить уютно устроившегося на кошме кота.
И закричал – Улугбек без всякого почтения вцепился в чужую руку всеми когтями, оглушительно зашипев. Сафият показалось, что он что-то кричит ей, о чем-то предупреждает.
И потому она не стала извиняться – да и за что? Она-то не сделала ничего дурного. Пусть незнакомец корит себя сам – не стоило ему вести себя как хозяин в чужом доме.
– Хорошая кошка… – прошипел иноземец, пряча руку в складках плаща.
– Это кот, уважаемый. Он защищает меня от всего, что кажется ему опасным.
– Хороший кот… – пробормотал гость.
– Да, он мой настоящий друг, – улыбнулась девушка и вопросительно посмотрела на незнакомца.
– Достойнейшая, – послушно начал тот. – Почтенный Ас-Саббах рассказал мне, что ты собираешь истории со всего мира. Что ты записываешь их, дабы не истерлись они в памяти потомков, а мудрость древних осталась в веках в поучение и назидание.
«Как-то странно ты говоришь, незнакомец… Похоже, наш язык ты учил много-много лет назад…»
Девушка поклонилась в ответ, давая понять, что именно таковы ее намерения.
– Также уважаемый Ас-Саббах говорил, что ты посвящаешь сему делу все свое время, что отказалась от всех радостей мира во имя столь великой цели… Что не выходишь из дома, усердно скрипишь каламом и изводишь реки чернил…
«Он прав, – про себя улыбнулась Сафият, – для уважаемого Ас-Саббаха я всегда занята. И действительно, никогда не выхожу из дому, если он пытается меня куда-то позвать…»
Девушка вновь кивнула. Незнакомец все так же стоял посреди двора, не спешила приглашать его в дом и Сафият. Своему коту и своим предчувствиям она доверяла куда больше, чем всем рекомендациям всех соседей, вместе взятых.
Иноземец же продолжил.
– Зная со слов уважаемого Ас-Саббаха, сколь ты сосредоточена на своем деле, я и посмел просить юного Амира, дабы проводил он меня под твой кров. Ибо я смиренно надеюсь, что смогу украсить твое собрание сказаний преинтересными историями. Кои к тому же ты более никогда и ни от кого не услышишь…
Последние слова несколько успокоили Сафият. Только одно все еще смущало девушку: отчего незнакомец не стал ждать завтрашнего дня, чтобы посетить ее в Библиотеке? Отчего поспешил через город, едва закончился дождь?
И незнакомец продолжил, отвечая на так и не заданный вопрос.
– К сожалению, мои дни посвящены делам торговым, заботам о коих я отдаю все свои силы. А вот вечерами я свободен и потому решился нарушить твой покой, дабы внести посильную лепту в столь… великий труд.
Сафият наконец улыбнулась.
– Благодарю тебя за это, уважаемый. Входи же…
Девушка сделала приглашающий жест.
– К сожалению, гостей я не ждала. А потому могу попотчевать тебя лишь лепешками… да чаем…
«Моими лепешками?» – Улугбек был возмущен. Эта глупая маленькая девочка затеяла кормить его лепешками кого попало. Кот решил вмешаться. Он с протестующим криком вбежал в гостиную и вновь зашипел на незваного гостя.
– Мой защитник… – Сафият рассеянно погладила кота и присела за низкий столик, приглашая гостя последовать ее примеру.
Незнакомец послушно присел напротив, однако продолжал опасливо коситься на огромного пушистого зверя, который сразу же занял третью скамью.
– Итак, почтеннейший… Ты сказал, что знаешь множество необычных сказок. Я вся превратилась в слух.
– Для начала, моя прекрасная, я представлюсь. Зовусь я Недис аль-Дехсе абд-Генлик…
«Странное имя, уважаемый, – подумала девушка. Кот согласно кивнул. – Недис Ужасный и Веселый… Похоже, твои родители были изрядными шутниками».
– …некогда я учился у мудрейшего из мудрых наставника, имя которого тебе ничего не скажет. Так вот, он как-то назвал меня Шаи-Хулуд[2]… И это столь мне понравилось, что теперь мне приятнее всего слышать именно это свое прозвище из уст прекрасных дев… – с последними словами Недис аль-Дехсе взял в руку пальцы Сафият.
«Ого, иноземец… Да ты, похоже, времени не теряешь… Но я уж найду, как охладить твой пыл…»
– Так значит, уважаемый мой гость, ты готов прямо сейчас рассказать мне необычную, удивительную, ни на что не похожую сказку?
Гость кивнул в ответ.
– Тогда я возьму новый свиток и перо… Прошу простить – меня не будет всего минуту.
Улугбек, до этого мгновения лежавший на подушках третьей скамьи, потянулся и встал. Его желто-зеленые глаза, не мигая, смотрели на гостя. Хвост подрагивал, изогнутые, как ятаган, когти бесстыдно блестели в свете масляных ламп.
Сафият мимолетно улыбнулась: кот обещал присмотреть за странным пришельцем.
Прошло действительно не больше минуты – Сафият вернулась с новым свитком, каламом и чернильницей. Улугбек, увидев хозяйку, вновь опустился на подушки. Гость разумно не двигался с места…
– Что ж, почтенный Недис, я готова.
Гость скосил глаза на кота. Девушка насторожилась. Да, что-то в этом черном незнакомце было… неправильным. То ли в движениях, то ли в повороте головы, то ли в плаще, с которым тот не мог расстаться, хотя в доме было тепло.
«Неужели я и в самом деле становлюсь отшельницей? – спросила сама у себя девушка. – Отчего же тогда не могу спокойно рассматривать своего гостя? Отчего мне неприятен взгляд его светлых глаз?»
Да, было, от чего задуматься. Гость явно родился где-то далеко на полуночи, и никакое имя не могло убедить Сафият в обратном. Чем-то собеседник напоминал ромейского воина – короткая шея, ежик седых волос… Чем-то походил на русина, чем-то на варяга.
«Однако пора приниматься за дело… Рассматривать каждого сказителя – дело неблагодарное».
Гость заговорил. Похоже, он привык рассказывать истории: даже голос у него изменился – стал ниже, мягче, бархатнее.
– Прекраснейшая… Я не зря говорил, что знаю необычные сказки. Должно быть, тебе ведомо, что почти все сказания всех народов заканчиваются победой добра над злом… И потому они все, сколь бы различными ни были, похожи друг на друга, как жемчужины одного ожерелья. Мои же истории иные. В них ты не найдешь вознагражденной любви или преданности, смертные обретут свой конец, а зло расхохочется в лицо добру, чувствуя свое превосходство…
«Откуда он знает? Как узнал, что именно это мне интересно?»
Гость усмехался. Он видел, что смог всего десятком слов приковать к себе внимание Сафият, что она вмиг позабыла о своих страхах, как позабыла и об осторожности… Что теперь он… стал хозяином положения.
– Итак, чудная греза, я расскажу тебе историю, которую услышал от умирающего менестреля в далеком варварском замке. Это повествование о рыцаре Убальдо и осеннем колдовстве. Внимай же истине без прикрас…
Свиток шестой
Сафият кивнула и приготовилась записывать. А гость, прикрыв глаза, начал:
– Как-то раз, светлым осенним вечером, рыцарь Убальдо во время охоты отстал от своей свиты и в полном одиночестве возвращался в замок по тропе, пролегавшей между пустынными лесистыми горами. Рыцарь увидел, как с горы спускается человек в странной пестрой одежде. Незнакомец не замечал его до тех пор, пока конь не перегородил ему дорогу. Убальдо с удивлением увидел, что куртка незнакомца изящна и великолепно украшена, хотя уже старомодна и потрепана. Лицо странника было прекрасным, но бледным, борода – дикой и неухоженной.
Они поздоровались, и Убальдо рассказал, что он, к несчастью, здесь заблудился. Солнце уже скрылось за горами, и все кругом было пустынно. Незнакомец предложил рыцарю переночевать сегодня у него, завтра рано утром он покажет ему единственную тропу, которая выводит из лабиринта этих гор. Убальдо охотно согласился и последовал за своим провожатым. Скоро они оказались у скалы, в подножии которой была устроена просторная пещера. Большой камень лежал посередине пещеры. Ложе, прикрытое сухой листвой, заполняло заднюю часть убогого приюта. Убальдо привязал своего коня у входа, а хозяин молча принес вино и хлеб. Они сели рядом, и рыцарь, которому одежда неизвестного казалась малоподходящей для отшельника, не смог удержаться от вопроса о его прежней жизни.
«Не спрашивай, кто я», – ответил отшельник строго, и его лицо стало при этом мрачным и недружелюбным. Однако Убальдо заметил, что, когда он сам начал рассказывать о некоторых странствиях и доблестных делах своей юности, отшельник встрепенулся, а потом снова замкнулся в глубоком раздумье. Наконец усталый Убальдо улегся на предложенное ему ложе и скоро заснул, а хозяин расположился у входа в пещеру.
Среди ночи рыцарь, испуганный неспокойными сновидениями, проснулся. Он выглянул из пещеры. Луна ярко освещала тихое ожерелье гор. На площадке перед пещерой он увидел незнакомца, который беспокойно расхаживал взад и вперед под высокими колеблющимися деревьями. Он пел высоким голосом песню, из которой Убальдо удалось уловить такие слова:
- Прежних песен прелесть манит,
- Тайный трепет тихо тянет
- Из тоскливой глубины.
- Грех стиха оставь в покое –
- Или чудо вековое
- Ниспошли мне с вышины!
Певец замолчал, уселся на камень и, казалось, начал бормотать молитвы, которые, однако, скорее звучали как заклятья. Журчанье горных ручьев, тихий шелест сосен странно сплетались с голосом отшельника, и Убальдо, сломленный сном, снова опустился на свое ложе.
– Прошу простить мой вопрос, мудрый рассказчик, но… Насколько далеки от нынешних дней описываемые события?
– Не дальше жизни человеческой… – непонятно объяснил рассказчик. Похоже было, что вопрос девушки вывел его из некоего оцепенения. – Однако сие вовсе не важно…
Сафият покорно склонила голову.
Гость же вновь полуприкрыл глаза и продолжил:
– Едва заблестели на вершинах первые утренние лучи, как отшельник разбудил рыцаря, чтобы показать ему путь домой. Радостно вскочил рыцарь на коня, а его странный спутник молча пошел рядом с ним. Скоро они достигли вершины последней горы, и их глазам внезапно открылась сверкающая долина с ручьями, городами и замками, озаренная прекрасной утренней зарей. Казалось, что отшельник был удивлен не менее незадачливого Убальдо.
«Ах, как хорош мир!» – смущенно воскликнул он, прикрыл лицо руками и поспешил обратно в лес. Покачав головой, рыцарь устремился по знакомой дороге к своему замку.
Любопытство, однако, в скором времени снова привело Убальдо в эти места, и после недолгих поисков он оказался у пещеры. Отшельник встретил его не так мрачно и напряженно.
По подслушанному ночному пению Убальдо догадался, что отшельник жаждет искупить тяжкие грехи, но ему показалось, что незнакомец бесплодно сражается с искушением, ибо во время недолгой беседы было заметно, как прорывалось подавленное земное страдание в его безумных и горящих глазах, причем все черты незнакомца странно искажались.
Это побудило доброго рыцаря к частым посещениям, чтобы всей силой своего неомраченного духа помочь и поддержать страждущего. Отшельник не открывал своего имени, не рассказывал о своей жизни, казалось, его страшило прошлое. Но с каждой встречей он становился спокойнее и доверчивее. Доброму рыцарю однажды даже удалось уговорить отшельника погостить в его замке.
Был уже вечер, когда они подошли к замку. В камине запылал жаркий огонь, рыцарь велел принести самое лучшее вино, которое у него было. Отшельник впервые почувствовал себя почти уютно. Он очень внимательно рассматривал оружие, мерцавшее в отблесках каминного огня на стене, а потом молча и долго глядел на рыцаря.
– Вы счастливы, – сказал он, – и ваш уверенный, мужественный образ вызывает во мне почтение и робость, через страдания и радости с волнением и спокойствием идете вы по жизни, отдаваясь ей, как корабельщик, который точно знает, куда он должен править, и никакие чудесные песни сирен не собьют его с пути. Рядом с вами мне часто кажется, что я или трусливый глупец, или безумец. Есть люди, опьяненные жизнью, – но ах, как страшно потом становиться трезвым!
– Брат прав: нет иного способа! Не уговаривать же ее, в самом деле.
– Воистину… Да и кто она такая, чтобы тратить силы на уговоры? Приказать – и вся недолга!
– Брат, она не подчинится – ибо за сотни лет никчемные твари слишком много возомнили о себе, начав задумываться даже о своих правах. Приказа может быть недостаточно: а вот от магии, забытой в этом презренном мире высокой магии, ей не отвертеться!
– Да будет так!
– К тому же ночь страсти еще никому не мешала…
– О да, а после этого сия падшая никому и вовсе не будет нужна. О ней и не вспомнят…
– Брат, оставь свою надменность до поры… Ночи полнолуния еще надо дождаться. Дождаться в этом мире!
Все четверо умолкли. Им оставалось только ждать. Однако именно это они умели лучше всего…
– Рыцарь, уважаемая, не хотел оставить без отклика необычные высказывания своего гостя и потому настойчиво просил доверить ему историю своей жизни. Отшельник ответил:
– Если вы мне обещаете молчать о том, что я вам расскажу, и разрешите мне не называть никаких имен, то я это сделаю.
Рыцарь поклялся в этом. Он пригласил свою супругу, в молчании которой был уверен, чтобы и она послушала рассказ, давно ожидаемый ими обоими. Она пришла, неся одно дитя на руках, а другое ведя за руку. Это была высокая прекрасная женщина на исходе отцветающей юности, ласковая и нежная, как закатное солнце. Ее появление привело отшельника в явное смятение, он раскрыл окно и долго смотрел на ночной лес, чтобы прийти в себя. Успокоившись, он подошел к ним, они все сели поближе к пылающему камину, и он начал рассказывать:
– Осеннее солнце сияло и согревало цветные туманы, скрывавшие долины вокруг моего замка. Музыка смолкла, праздник заканчивался, и веселые гости разъезжались в разные стороны. Это был прощальный праздник, который я давал в честь самого любимого друга моей юности, отъезжавшего сегодня со своим войском, чтобы в крестовом походе помочь великому христианскому воинству завоевать землю обетованную. С самой ранней юности крестовый поход был единственным предметом наших желаний, надежд и планов, и даже сейчас я погружаюсь с непередаваемой грустью в воспоминания о том милом и прекрасном времени, когда под высокими липами на склоне горы, где стоял мой замок, мы вместе следили за плывущими облаками, провожая их в ту благословенную, чудесную страну, где герои жили и воевали в светлом блеске славы. Но как быстро все изменилось во мне! Барышня, цветок прелести и красоты, которую я видел всего несколько раз и которую с первой встречи полюбил неодолимой любовью, о которой сама барышня ничего не знала, приковала меня к моим горам. И вот теперь, когда я вошел в силу, чтобы воевать, я не мог уехать и отпускал друга одного.
Она тоже была на празднике, и я безмерно блаженствовал, созерцая ее красоту. Утром, когда я помогал ей вскочить на коня, я осмелился открыть ей, что только ради нее не иду в крестовый поход. Она ничего не ответила мне, только посмотрела, как мне показалось, испуганно и быстро умчалась.
Рыцарь и его супруга, услышав это, посмотрели друг на друга с явным удивлением. Но гость этого не заметил и продолжил рассказ:
– Все уехали. Через высокие сводчатые окна солнце освещало пустые залы, где звучали только мои одинокие шаги. Я выглянул из окна – в молчаливых лесах изредка слышались удары топоров дровосеков. Какое-то неописуемое томление овладело мною в эти часы одиночества. Я не мог этого выдержать, вскочил на коня и отправился на охоту, чтобы дать стесненному сердцу вздохнуть.
Я долго скакал и наконец, к своему удивлению, оказался в местности, которая мне была совершенно неизвестна. Задумавшись, с соколом на руке, ехал я по прекрасной долине, освещаемой косыми лучами заходящего солнца, в ясном голубом воздухе осенние паутинки летали, как клочки вуали, высоко над горами звучали прощальные песни улетавших птичьих стай.
И вдруг я услышал, как недалеко от цепочки гор перекликались валторны. Какие-то голоса сопровождали музыку валторн пением. Никогда раньше музыка не наполняла меня таким чудесным томлением. Я был вне себя от этих звуков, проникавших прямо в сердце.
Мой сокол, как только зазвучали первые аккорды, испугался, взвился в небо с пронзительным криком и не вернулся ко мне. Я же не мог устоять перед песней валторн и пошел вслед за ней, растерянный и смущенный. Песня то звучала вдали, то слышалась совсем рядом.
И вот я вышел из леса и увидел белый замок на горе. Рядом с замком, с вершины и до кромки леса, чудесный сад сиял яркими красками, окружая замок волшебным кольцом. Все деревья и кусты, раскрашенные теплой осенью, были пурпурными, золотистыми и огненными. Заходящее солнце бросало лучи на прелестные газоны, фонтаны и окна дворца.
Я заметил, что околдовавшие меня звуки валторн доносились из сада, и среди этого сияния под дикими виноградными лозами я увидел, признаюсь, с некоторым испугом, барышню, которой были заняты все мои мысли: прогуливаясь, она пела. Увидев меня, дева замолчала. Мальчики-пажи в шелковых одеждах поспешили ко мне и увели моего коня.
Я несся через изящно позолоченные ворота на террасу в саду, где стояла моя возлюбленная, и, ошеломленный такой красотой, опустился перед ней на колени. На ней было темно-красное платье; длинная вуаль, прозрачная, как летние паутинки, овевала золотые локоны, скрепленные надо лбом великолепной астрой из сверкающих драгоценных камней.
Ласково она подняла меня с колен и трогательным голосом, как бы надломленным от любви и страдания, произнесла: «Прекрасный и несчастный юноша, как я тебя люблю! Я люблю тебя уже давно, и, когда осень начинает свои таинственные праздники, мои чувства пробуждаются с новой неодолимой силой. Несчастный! Как ты попал в круг моих звуков? Оставь меня и беги!»
Меня потрясли ее слова, и я заклинал ее все рассказать и объясниться. Но она не отвечала, и в молчании шли мы рядом друг с другом через сад.
Наступил вечер. Некое странное величие исходило от всей ее фигуры.
«Знай же, – наконец отвечала она, – твой друг детства, который сегодня распрощался с тобой, – предатель. Меня вынудили стать его невестой. Ревность помешала ему открыть тебе свою любовь. Он не последовал в Палестину, он приедет завтра, чтобы увезти меня и спрятать в отдаленном замке от всех человеческих взоров. Теперь я должна уйти. Мы не увидимся больше никогда, если он не умрет…»
С этими словами она запечатлела поцелуй на моих губах и исчезла в темных аллеях. В моих глазах искрился холодным сиянием ее бриллиант, а поцелуй горел в крови, вызывая наслаждение, смешанное с ужасом.
Я вспоминал, устрашенный, темные слова, которыми, прощаясь, она отравила мою здоровую кровь, и долго в размышлениях бродил по пустынным аллеям. Наконец, измученный, прилег на каменные ступени перед воротами замка. Вдали еще звучали валторны, и я задремал, предаваясь странным мыслям.
Когда я проснулся, настало светлое утро. Все двери и окна замка были закрыты, сад и окрестности – пустынны и тихи. В этом одиночестве снова возникли в моем сердце образ возлюбленной и все колдовство вчерашнего вечера. Я пребывал в блаженстве, снова чувствуя себя любимым. Правда, мне вспоминались и темные слова. Мне хотелось бежать от этих мест, но поцелуй еще горел на моих губах и не было сил удалиться.
В воздухе веял теплый, почти душный ветер, как будто вернулось лето. Я бродил в ближнем лесу, надеясь отвлечься охотой. На верхушке дерева я заметил птицу с таким красивым оперением, какого еще никогда не встречал. Я натянул лук, чтобы подстрелить птицу, но она быстро перелетела на другое дерево. Я пошел за прекрасной птицей вслед, но она перелетала с верхушки на верхушку, и ее светло-золотые крылья красиво заблестели в солнечных лучах.
Так я попал в узкую долину, окруженную высокими скалами. Здесь не было ветра, все зеленело и цвело, будто осень еще не пришла. В глубине долины слышалось чудесное пение. Удивленно раздвинул я ветви густого кустарника, у которого стоял, – и глаза почти закрылись, опьяненные и ослепленные чудом, открывшимся мне.
Тихий пруд лежал среди высоких скал, пышно укрытых зарослями плюща и тростника. Прекрасные девушки купались в ленивой воде и пели. Возвышаясь среди них, стояла нагая красавица и молча, пока другие пели, смотрела в волны, сладострастно игравшие вокруг ее колен, и казалась очарованной и погруженной в созерцание своей собственной красоты, отраженной в зеркале пруда. Я остановился, охваченный пламенным ужасом, а когда прекрасные незнакомки стали выходить на берег, бросился прочь, чтобы меня не заметили.
Я бежал в густой лес, чтобы охладить желания, пожиравшие, как огонь, мою юную душу. Но чем дальше я уходил, тем настойчивее кружились перед моими глазами сладостные картины, тем болезненнее преследовало меня сияние юных тел.
Сумерки застали меня в лесу. Небо изменилось, потемнело, под горами бушевала буря. «Мы не увидимся больше, если он не умрет!» – повторял я непрерывно и мчался, как будто меня гнали привидения.
Иногда мне казалось, что где-то в стороне я слышал стук копыт, но я боялся встречи с людьми и бежал от этих звуков, как только они начинали приближаться ко мне. Замок моей любимой я увидел на скале – снова пели валторны, как вчера вечером, в окнах сияли свечи, как мягкий лунный свет, и освещали таинственно ближние деревья и цветы, в то время как все вокруг было отдано во власть буре и тьме.
Почти не владея собой, стал я взбираться на высокую скалу, рядом с которой мчался ревущий горный поток. Наверху я увидел темную фигуру человека, сидевшего на камне так тихо и неподвижно, как будто бы он сам был из камня. Разорванные тучи мчались по небу. Кроваво-красный месяц прорвался на мгновение в облаках – и я узнал моего друга, жениха моей возлюбленной.
Он вскочил, как только увидел меня, так быстро и резко, что я ужаснулся, а он схватился за меч. В бешенстве напал я на него и обхватил обеими руками. Мы боролись с ним до тех пор, пока я не сбросил его со скалы в пропасть. Сразу воцарилась тишина, только сильнее шумел поток: казалось, вся моя прежняя жизнь погребена в этих крутящихся волнах. Я поспешил прочь от этого ужасного места. Мне послышался громкий отвратительный хохот с верхушки дерева и показалось, что я вновь вижу ту птицу, за которой гонялся по лесу. Испуганный, загнанный и почти безумный, бросился я через чащу и стены сада к замку барышни. Изо всех сил дергал я засовы на закрытых воротах. «Открывай! – кричал я вне себя. – Открывай! Я убил моего закадычного друга! Ты теперь моя, на земле и в небесах!»
И тут открылись ворота, и барышня, прекраснее, чем когда-либо, упала с пламенными поцелуями в мои объятия. Я не буду говорить о великолепии покоев в замке, аромате чужеземных цветов и деревьев, среди которых пели прекраснейшие женщины, о волнах света и музыки, о бурном, невыразимом наслаждении, которое я испытал в объятиях любимой.
Недис вынул калам из пальцев Сафият. Та была столь заворожена картинами, что встали перед ее взором, что не подумала и возражать. Гость приобнял девушку, вынудив ее положить голову себе на плечо. Все это он проделал, однако, не прерывая своего рассказа.
– Незнакомец внезапно вскочил. За окнами замка послышалось странное пение. Только отдельные строфы звучали как пропетые человеческим голосом, потом снова как бы звучали высокие звуки кларнета, который иногда ветер доносит с дальних гор, заставляя замирать сердце и быстро исчезая. «Успокойтесь, – проговорил рыцарь, – мы к этому давно привыкли. В ближних лесах, видимо, живет колдовство. Осенью часто мы слышим по ночам эти звуки. Они исчезают так же быстро, как появляются, и мы из-за них не тревожимся». Однако в душе рыцаря поднималось непонятное волнение, с которым он тщетно пытался справиться. Звуки умолкли. Отшельник сидел с отсутствующим видом, погруженный в глубокое раздумье. После долгого молчания он заговорил снова, но не так спокойно, как раньше:
– Я заметил, что возлюбленную иногда охватывала непонятная тоска среди всего великолепия, особенно когда она смотрела, как осень уходит с лугов и из лесов. Но после крепкого и здорового ночного сна ее чудесное лицо и все вокруг дышало утренней свежестью и новорожденной прелестью.
Только однажды, когда мы вместе стояли у окна, она была тише и печальнее, чем обычно. В саду зимняя буря играла с падающими листьями. Я видел, что она тайком вздрагивала, рассматривая побелевшие окрестности. Все ее женщины нас покинули, песни валторн доносились сегодня издалека, а потом они смолкли. Глаза моей возлюбленной утратили весь свой блеск и казались потухшими. За горы уходило солнце, освещая сад и долины. Барышня обвила меня обеими руками и запела странную песню, которую я ни разу не слышал. Угасала заря, звуки уносили меня куда-то вдаль, против воли глаза мои закрылись, и я задремал.
Когда я проснулся, была уже ночь. Ярко светила луна. Моя возлюбленная спала рядом со мной на шелковом ложе. Удивленно я рассматривал ее – дева была мертвенно-бледна, спутанные волосы в беспорядке окутывали ее лицо и грудь. Все вокруг лежало и стояло на тех же местах, что я видел засыпая. Мне показалось, что это было давным-давно. Я подошел к открытому окну. В саду все изменилось. Странно раскачивались деревья. У стены замка стояли неизвестные мужчины, которые, что-то бормоча и обсуждая, все время одинаково наклонялись и двигались, как будто плели невидимую пряжу. Я ничего не мог понять, но слышал, что они часто называли мое имя. Я повернулся к моей возлюбленной, ее как раз ярко освещала луна. Мне показалось, что я вижу каменное изваяние, прекрасное, но холодное и неподвижное. На замершей ее груди сверкали бриллианты, как глаза василиска, рот странно кривился.
Ужас, которого я никогда в жизни не испытывал, охватил меня. Я помчался через пустые залы, все великолепие которых исчезло. Неподалеку от дворца неизвестные, увидев меня, вдруг прекратили свое занятие и замерли как вкопанные. В стороне у горы, около одинокого пруда, девушки в белоснежных одеждах пели чудесные песни и расстилали странную пряжу, чтобы отбелить ее в лунных лучах. Это пение и эти девушки только усилили мой ужас, и я бросился прочь. По небу мчались тучи, деревья шумели мне вслед, а я бежал, не переводя дыхания.
Постепенно ночь становилась теплее и тише, в кустах запели соловьи. Далеко внизу, у подножия гор, я услышал голоса, и давние забытые воспоминания вернулись в мое выжженное сердце: передо мной над горами занималась чудесная утренняя заря.
«Что же это? Где я? – воскликнул я, не понимая, что случилось. – Осень и зима прошли, на земле снова весна. Боже мой, где же я так долго был?»
Наконец я достиг вершины последней горы. Восходило яркое солнце. Радостная дрожь прокатилась по земле: реки и замки сверкали, люди спокойно и весело занимались обычными делами, бесчисленные жаворонки звенели высоко в небе. Я упал на колени и горько оплакивал свою потерянную жизнь.
Я не понял тогда и не понимаю еще и теперь, как все это получилось, но вернуться в веселый и невинный мир с моими грехами я не хотел. Целый год я жил так в той пещере, где вы меня видели. Страстные молитвы исторгались часто из моей измученной души, иногда я даже думал, что выдержал испытание и добился милости божьей. Когда же осень снова раскинула красочные цепи по горам и долинам, из леса зазвучали хорошо знакомые звуки, проникая в мое одиночество, – им отзывались темные струны моего сердца. В глубине души я все еще боялся перезвона колоколов дальнего собора, когда в ясные воскресные утра они добирались до меня через горы.
– Бедный Раймунд! – воскликнул рыцарь, который давно с глубоким волнением рассматривал чужеземца, погруженного в свой мечтательный рассказ.
– Ради всего святого, кто вы, откуда вы знаете мое имя? – воскликнул чужеземец и вскочил как громом пораженный.
– Боже мой, – ответил рыцарь, заключая дрожащего незнакомца с нежной любовью в свои объятия, – неужели ты нас совсем не узнаешь? Я твой старый товарищ по оружию, твой Убальдо, а это твоя Берта, которую ты тайно любил, которой ты после того прощального вечера в твоем замке помог сесть на коня. Конечно, время и многострадальная жизнь стерли с наших лиц свежие юные краски, и я узнал тебя только сейчас, когда ты начал свой рассказ. Я никогда не был в той местности, которую ты описываешь, и никогда не боролся с тобой на скале. Я сразу отправился в Палестину и воевал там многие годы, а после моего возвращения прекрасная Берта стала моей женой. Берта тоже не видела тебя после того прощального бала, и все, что ты рассказал, – только твои фантазии. Злое колдовство, пробуждаясь каждой осенью и вновь исчезая, мой бедный Раймунд, держит тебя в плену лживых выдумок долгие годы. Ты прожил месяцы, как дни. Когда я вернулся из земли обетованной, никто не мог сказать мне, куда ты уехал, и мы думали, что давно тебя утратили.
Убальдо от радости не заметил, что его друг с каждым его словом все сильнее дрожал. Пустыми, широко распахнутыми глазами смотрел он попеременно на обоих и узнал наконец друга и возлюбленную своей юности.
– Потеряно, все потеряно! – воскликнул он, потрясенный, вырвался из объятий Убальдо и выбежал из замка.
«Да, все потеряно: и моя любовь, и вся моя жизнь – только обман!» – говорил он сам себе все время и бежал до тех пор, пока огни замка Убальдо не исчезли за его спиной. Невольно он направился к своему собственному замку и оказался около него в час восхода солнца.
Это снова было светлое осеннее утро, как тогда, когда он оставил замок. Воспоминания о том времени и страдания о потерянном охватили его душу. Высокие липы на каменистом дворе замка все так же шелестели, но и двор, и сам замок лежали в запустении, лишь ветер врывался в разбитые окна.
Он вошел в сад. В нем все было разрушено, только поздние цветы поблескивали в засохшей траве. На высоком стебле сидела птица и пела колдовскую песню, наполнявшую сердце бесконечной тоской. Это были те же звуки, что он вчера слышал мимолетно во время своего рассказа в замке Убальдо. Со страхом узнал он теперь и прекрасную золотисто-желтую птицу из зачарованного леса. Высоко в сводчатом окне замка слушал песню и смотрел в сад рыцарь, неподвижный, бледный, окровавленный. Это был Убальдо…
– Аллах всесильный, – прошептала Сафият. – Убальдо? Окровавленный? Отчего? Как это случилось?
Свиток седьмой
«…Белая прядь у меня с первых дней жизни. Когда-то я надеялась, что все волосы будут такими…»
Ветерок нес эти слова, и вслед за ними летел маг Алим. Вот показалась городская стена с распахнутыми на восход воротами…
– Но что это я делаю? Почему полетел за словами неведомой девы вместо того, чтобы искать ее саму?
Небеса молчали. Черные тучи ушли – лишь высокие облачка напоминали о страшной грозе, что совсем недавно прокатилась над Медным городом.
Алим повернул обратно. Вот крыша его дома, вот дворец халифа… Вот Библиотека…
– Но куда же мне отправиться дальше? Где шалун-ветер подхватил слова неведомой девы?
Невидимкой Алим опустился наземь.
– Не дело вот так, бесцельно, бродить по городу. Кто-то же должен знать…
Как ответ услышал Алим слова прекрасной Хусни: «…вся ушла в пудовые кулаки…»
Читать бесплатно другие книги:
