Крысиный Вор Орлов Антон

Он подобрался и замедлил шаги, пытаясь уловить, откуда пришло это ощущение. Знакомое ощущение. Рабочее. С той стороны. Время еще есть. Немного, но есть. Выбросив из головы гнупи, он привычно двинулся наперерез вторгшейся на рынок смерти.

Вабро Жмур Золотая Серьга до сих пор не определился, что ему больше нравится – вольное житье или служба у господина. Казалось то так, то этак.

Гнупи сами по себе. Так заведено. Над черноголовым народцем издавна не было никаких хозяев, а уж пойти в услужение к человеку – и вовсе позорище неслыханное.

С другой стороны, господин – могущественный маг, куда круче магов Светлейшей Ложи, и обеспечивает своих слуг зельем, защищающим от солнечного света: смажешь зенки с утра пораньше – и развлекайся весь день на зависть сородичам, которые вынуждены до заката отсиживаться в подполье.

Вабро и его шайка очутились в рабстве не по собственной воле, а потому что припекло. Эх, нечего было разевать рот на собственность господина Тейзурга, но кто же знал, что все так скверно обернется? Он тогда сильно прогневался, ворвался к ним в подземелье прямо из Хиалы в демоническом облике и с дюжину гнупи разорвал на куски, а остальных помиловал в обмен на клятву верной службы.

Не сказать, чтобы рабская доля оказалась невмоготу тяжкой. Господин посылал их шпионить, собирать слухи, чинить пакости тем, кто ему не угодил. Однажды приказал выкрасть из Дома Инквизиции женщину, которая приходилась ему то ли подружкой и чужой женой, то ли просто подружкой для разговоров. Невозможного он не требовал, и даже когда отправил своих невольников за этой самой госпожой Зинтой, снабдил их такими заклятьями, что они утерли нос магам-инквизиторам и ушли без потерь.

Вабро он еще и золотую серьгу пожаловал: «есть в тебе нечто колоритно негодяйское, требующее завершающего штриха, и с серьгой ты будешь смотреться до умопомрачения стильно». Жмур этих заковыристых речей не понял, но золотой цацке обрадовался.

Однажды несколько потрепанных гнупи со стороны пришли к Вабро с подарками, чтобы он замолвил за них словечко перед могущественным покровителем. Бедолаги из тех, кого оттуда изгнали экзорцисты, отсюда шуганули свои же, и теперь им осталось ютиться в самых незавидных дырах. Жмур тоже хотел их спровадить – больше из куража, чем из каких-то практических соображений, но тетушка Старый Башмак заступилась и доложила о просителях господину.

Обычно где гнупи, там и тухурва, которая опекает их, варит для них еду в своих котлах, шьет им новые курточки из украденной у людей ткани, так что Старый Башмак угодила в кабалу вместе с остальной шайкой.

К этим рохлям, которые сами попросились в рабство, господин отнесся благосклонно – мол, лишними не будут. Золотая Серьга с этого только выгадал: больше стало тех, кем он может командовать.

Шнырь был из пришлых, совсем ледащий, потому что минувшей осенью ему сильно досталось от магов-экзорцистов. Он воспрянул духом после того, как сумел добыть крысу. Отобрал у кота-мышелова, который волок добычу, чтобы положить на хозяйское крыльцо. Известное дело, коты – наглющие зверюги, и гнупи ничего против них сделать не могут, поскольку непреодолимое Условие запрещает черноголовому народцу причинять вред домашним животным. Шнырь словчил: толкнул железные ведра, те покатились, загрохотали, котяра с перепугу выронил задавленную крысу, а гнупи схватил ее и был таков. Гордый ходил, аж глаза светились. Уже второй день таскал ее с собой, никак не мог нарадоваться. Теперь он пригорюнился, и его мнение о людях после стычки с рыжим проходимцем лучше не стало.

– Мы про него господину расскажем, – посулил с нехорошим предвкушением Хумдо Попрыгун. – Господину это не понравится, правда, Жмур? Господин из его кровушки нам глазное зелье сварит!

Гнупи обменялись усмешами. Один из ингредиентов снадобья, защищающего их глаза от дневного света, – кровь мага людской расы. У господина Тейзурга недостатка во врагах не было, всегда найдется, кого пустить на зелье для верных слуг. Ему досадили волшебники Светлейшей Ложи, навели на него чары, из-за которых он в ближайший десяток лет не сможет воспользоваться Вратами Перехода и прогуляться ни в какой другой мир. Положим, хотели-то они обратного – сделать так, чтобы духу его в Сонхи больше не было, но вышло наперекосяк.

– Ага, мы все расскажем! – шмыгнул печально свисающим носом чуток приободрившийся Шнырь. – Отольются ворюге крыскины слезки! Тьфу, наши слезки…

Кто-то предложил:

– А может, пойдем за ним да зададим ему жару, как следует зададим, он же слабак! Пойдем, а, Жмур?

– Не пойдем, – отрезал вожак, поддав тяжелым деревянным башмаком вывалившуюся из корзины с мусором индюшачью голову. – Он не слабак, силы у него на троих, но заклятья господина еще сильнее. Не будешь замечать разницы и думать своей гнилой башкой – пропадешь ни за грош, как Шнырева крыска.

– Он не использовал заклятий, ни одного, даже самого простенького, как последний неуч. Орудовал силой, словно табуретом в трактирной драке, вот умора!

– А одежа у него знатно пошита – ровнешенькими мелкими стежками, и пахнет необычно… Пришлый он.

– Кажись, иномирец, – процедил Золотая Серьга. – Хотя чуется, что нашенский, сонхийский. Может, он из тех, кого называют возвратниками. Скажем о нем господину, а уж тот разберется, как его наказать.

Предстоящее объяснение заставляло Вабро втайне трепетать и злиться. Они проявили самоволие. Им было приказано всячески изводить этих троих и никого больше не трогать, с посторонними не связываться, а они сшиблись с посторонним… Правда, тот сам к ним прицепился. И рассказать о стычке всяко придется, потому что если утаить, а господин потом узнает – еще хуже прогневается.

Ага, смекнул Жмур, надо особливо давить на то, что заклятье невидимости подвело, и нахальный молодой маг как увидел гнупи, сразу давай куражиться, хотя никто его не задирал. Заступился за трех поганцев, которые, по словам господина, таких гнусных дел натворили, что им за это целую вечность не расплатиться. Шныря обидел. Жаль, присочинить нельзя: черноголовые из того народца, которому Условие не позволяет говорить неправду. Вот тетушка тухурва – другое дело, чего хочешь наплетет, ей можно, поэтому гнупи и держатся за компанию с тухурвами, а Жмур волей-неволей выложит все как есть.

Эти размышления прервал запыхавшийся Шельмяк, с топотом влетевший в переулок, – его отрядили на разведку, выследить, куда подевались сбежавшие жертвы.

– Там идет злыдня всех-на-куски!

– Сюда идет? – удивился Вабро. – Неужто на помойку?

– На рынок. Туда, где людишек побольше.

Смерть всех-на-куски гнупи чуяли, хотя человеческие маги, которые изобрели эту напасть, маскировали ее всякими хитроумными заклятьями в несколько слоев. Об этой способности черноголового народца люди не знали, а гнупи, понятное дело, помалкивали.

– Отойдем подальше, – решил вожак. – А потом, как рванет, вернемся за свежатиной.

И они припустили по закоулкам прочь от рынка. Остановились за квартал, по ту сторону особняка с толстыми каменными стенами.

– Знатный у нас будет сегодня ужин! – ухмыльнулся Хумдо Попрыгун. – Уж тетушка Старый Башмак расстарается, когда мы мясца притащим!

– И ливера! Давно мы жареной печенки не едали, я уж и вкус позабыл!

– А если лавки с тканями разнесет, еще и бархатом разживемся красным и зеленым, обновки справим!

– И атласом, блескучим, как вода в весенней луже!

– Злыдня добрая идет, нам мяска шматок несет!

– А положить-то не во что…

– Найдем куда положить, хоть в узелки завяжем. Там же много чего будет валяться…

Высоко в пасмурном небе кружили крестообразные силуэты с широко раскинутыми крыльями – отощавшие крухутаки, по той или иной причине не улетевшие на юг и не залегшие в зимнюю спячку. Они знали все на свете, знали и о том, что на Кирпичный рынок пожаловала смертница с «ведьминой мясорубкой».

По Условию крухутаки могут убивать только тех, кто проиграл в три загадки, но им не возбраняется съесть мозги покойника с развороченной головой, ежели таковой подвернется. Что ж, нынче будет им пиршество! Угощения на всех хватит, и на гнупи, и на пернатых умников.

– А наши где? – вспомнил Золотая Серьга о поручении господина.

– Вдоль забора ковыляют. Несдобровать им. Господин говорил, они не должны легко умереть и отделаться от наказания, да в этот раз не по его велению выйдет.

– А этот рыжий? – угрюмо спросил Шнырь.

– А он, вот дела-то какие странные, прямиком навстречу злыдне направился. Я-то думал, он видящий, раз даже нас углядел, но, выходит, нет, а то бы драпанул оттуда во всю прыть.

– Может, и видящий, да смерти своей близкой не видит. С людьми всяко бывает.

– Это ему за мою крыску, – мстительно добавил маленький гнупи в елово-зеленой курточке.

Он уже второй день ломал голову, что у него за работа, никак не мог вспомнить, и тут работа сама его нашла.

Женщина в низко повязанном платке и мешковатом темном пальто, не молодая, не старая, с угрюмо-благопристойным выражением на непримечательном лице, пробиралась по рыбному ряду в глубь рынка. Не здесь. Она еще не дошла до цели, в запасе несколько минут.

Кто это: «посылка» или «сука»? «Посылка» не ведает, что творит. Человека отправляют на смерть, засадив ему внушение и для подстраховки накачав наркотой, чтобы не опомнился. «Сука» отдает себе отчет, что делает. Мотивы у нее могут быть идейные, религиозные, личные – какие угодно, не важно: главное, что она пошла на это по собственной воле.

С «суками» он не церемонился, а «посылку» старался спасти, если обстоятельства позволяли.

Ты работаешь, как профессионал, но ты не профи. Ты никогда не станешь настоящим профи, мозги у тебя не так заточены, хотя это не мешает тебе быть уникальным спецом в нашем деле.

Кто ему это говорил? Кто-то из сослуживцев? Из начальства? Впечатление мелькнуло и пропало. Возможно, в спокойной обстановке он сумел бы вытащить воспоминание целиком и хоть что-нибудь о себе узнать, но сейчас не до того.

Он мысленно потянулся к смертнице – и как будто влип в затхлое, вязкое, светящееся до рези в глазах желе. Почти сразу возникло мерзкое ощущение удушья. Выдержал несколько секунд, но этого хватило, чтобы увидеть.

«Мир полон грязи и скверны, те, кто не с нами, должны умереть, а тех, кто ради их уничтожения жертвует собой, за гранью земной жизни ждет великая награда и заслуженное блаженство», – что-то в этом роде, плюс несокрушимая убежденность в собственной душевной чистоте.

«Сука». Тем проще. Другой вопрос, как ее обезвредить.

Это совсем не то, с чем он работал раньше. Принципиально иное оружие.

Там были… вещества-реагенты… при их взаимодействии происходит выброс разрушительной энергии…

Он с трудом припомнил эту подробность, как будто пытался прочесть слова, написанные на тонущем в воде размокшем листке бумаги.

Здесь не реагенты, а магия, смертоносный клубок заклинаний. Прежний опыт не годится, но, кажется, он понял, что с этой дрянью можно сделать – при условии, что удастся подобраться к «суке» вплотную.

Мысли были похожи на вспышки, и вся окружающая реальность превратилась во что-то мигающее, лихорадочное. Время поджимало. Он завернул в проход меж двух облепленных чешуей прилавков, будто бы для того, чтобы хорошенько рассмотреть красноперых рыбин с заледенелыми темными глазами. Надвинул капюшон, спрятав собранные в хвост волосы. Никакого яркого пятна, которое могло бы привлечь внимание «суки». Отпихнув с дороги торговца, попытавшегося ухватить за рукав, он бросился за смертницей, делая вид, что высматривает в людском круговороте кого-то другого.

Над рынком курились дымки многочисленных жаровен. Народ галдел, торговался, шутил, сердился, приценивался, не чуя близкой погибели.

– Нелинса! Нелинса, ты где?!

Две девушки оглянулись – наверное, их тоже звали Нелинсами, как «разумную модистку» из книжек, оставшихся в келье монастырской гостиницы.

Поравнявшись с «сукой», которая целеустремленно шагала мимо прилавков с орехами и мочалками к двухэтажному деревянному строению под засиженной птицами шатровой крышей, он чуть обогнал ее, а потом, резко развернувшись, сбил с ног подсечкой. С опережением на секунду вцепился одной рукой в горло, укрытое платком, другой туда, где должно находиться под тканью пальто солнечное сплетение. Выпустил «когти» – невидимые, неощутимые, но способные рвать в клочья всевозможную нематериальную дрянь.

Впрочем, красиво располосовать магическую бомбу не получилось: «когти» увязли в этой пакости, она опутала их клейкими нитями, и еще вопрос, кто кого поймал….

– Грабят! – заполошно возопили в толпе. – Гляньте, люди, что делается – грабят, насилуют!

Ага, именно так это и выглядело со стороны. Какой-то купец замахнулся на бесчинствующего парня дубинкой с медными заклепками. Нацелился огреть по темени, но он услышал, как в воздухе свистнуло, успел отклониться, и удар пришелся по плечу, враз онемевшему.

Воспользовавшись этим, «сука» вывернулась и проворно отползла в сторону. Ее пальто было перемазано грязью, на одутловатом лице застыло сосредоточенное неодобрительное выражение, словно того и гляди начнет кому-нибудь пенять за нарушение приличий.

– Все назад! – крикнул он, пятясь от разъяренного заступника и сшибая с ног людей, которые стояли слишком близко. – Берегись, сейчас рванет!

Не удалось уничтожить эту дрянь полностью. Кое-что осталось, и смертница уже отдала последнюю команду. Изгвазданное пальто колыхнулось, будто надутый ветром мешок, а потом она то ли застонала, то ли закряхтела, вслед за этим послышался мерзкий хруст и такой звук, словно с натугой раздирали на части что-то влажное и неподатливое. Тех, кто находился ближе, забрызгало кровью и ошметками внутренностей. А он с облегчением понял, что все-таки успел. Почти. Заклинание, которое должно было снести полрынка, всего лишь превратило свою носительницу в ужасающее кровавое месиво.

Он огляделся: все, кроме смертницы, живы. Плечо ныло, и это ощущение усиливалось, онемевшая рука висела плетью. Зато бить его больше не пытались. Лихой купчина с дубинкой исчез за чужими спинами, остальные пятились в стороны, при этом кто вцепился в свои амулеты, кто читал обережные заклинания, кто взывал к богам.

Пошатываясь, как пьяный, он двинулся прочь. Остановить его никто не рискнул. Народ расступался, шарахался, спешил убраться с дороги в тесные боковые проходы. Кто-то в панике налетел на прилавок, покатились рассыпанные орехи, под ногами захрустела скорлупа. Окружавший его со всех сторон людской страх напоминал секущий ледяной дождь. Наверное, у тех, кто наслаждается чужим страхом, это вызывало бы иные ощущения, но он не любил, когда его боятся.

Убравшись в другой конец обширного рынка, он в течение некоторого времени плутал среди дощатых галерей и линялых полотняных палаток, потом наконец-то заметил вдалеке, в просвете, кирпичную ограду – и вот тут-то возникло чувство, что его преследуют.

Почти всю дорогу от Уженды до столицы Суно Орвехт дремал в своем купе, которое, как и весь вагон, пропахло едой, отсыревшей обувью и хвойными благовониями. В командировке не выспался, обстоятельства не располагали. Впрочем, спать-то он там спал, но это был не отдых, а та еще работенка. Гоняться за снаяной на ее территории – все равно что сесть за доску сандалу с профессиональным шулером.

Уженда – городок из тех, где летом благодать и сплошное цветение, балы-маскарады под открытым небом, журчание старинных фонтанчиков на булыжных перекрестках, долгие чаепития под сенью увитых виноградом шпалер, зато зимой все хоронятся по домам, улицы пустеют. То слякоть, то гололед, мокрый снег так и норовит залепить глаза – в столице это не повод для того, чтобы жизнь замирала, но другое дело провинциальная глушь.

В Уженде разбушевался волшебный народец. Иногда такие неприятности случаются, и местные маги живо наводят порядок. Вернее, так было до недавних пор, до того, как стряслось то, о чем нельзя говорить. Теперь наступила новая эпоха, но простые обыватели об этом пока не знают, и дайте-то, боги-милостивцы, чтобы они узнали об этом как можно позже.

Народец еще с осени почуял слабину и начал то там, то здесь чинить безобразия пуще прежнего. С месяц назад гнупи добрались до часов на башне ужендийской мэрии и обломали стрелки, а на циферблате намалевали ухмыляющуюся вислоносую рожу – мол, трепещите, смертные, пробил наш час! Лазить, прыгать и подсаживать друг дружку они способны не хуже балаганных акробатов, по стенам ползают, как пауки.

Горожане от такой беспредельной наглости вначале оторопели, потом возмутились и потребовали, чтобы маги Ложи немедля разобрались с нечистью и защитили налогоплательщиков. Делать нечего, маги отправились разбираться: экзорцисты плетут заклятья, кормильцы им в помощь тянут силу из Накопителей… Ага, как бы не так. Кормильцы делают вид, что тянут, словно актеры на сцене, черпающие ведрами пустоту из картонного колодца. Непосвященные должны думать, что все обстоит, как раньше, а невысокая эффективность магических действий – это, э-э, временные затруднения вследствие неких метафизических завихрений.

Объяснение насчет затруднений и завихрений пока работало: рядовой слушатель, не желая прослыть дураком, понятливо кивал и соглашался с тем, что «нужно подождать, когда амплитуда спонтанных магических возмущений перейдет в фазу затухания».

Кое-каких результатов маги все же добивались, иначе они не были бы магами. Да и кормильцы чуть-чуть помогали, отдавая коллегам часть собственной силы, но это были жалкие струйки взамен прежних потоков.

В этот раз все получилось хуже некуда. Ужендийские коллеги вначале не смогли призвать гнупи – ну да, полтора десятка зловредных коротышек сбежалось на площадь перед мэрией с испакощенными часами, но явились они скорее для того, чтобы поглазеть и похихикать, нежели повинуясь власти манящих чар. Потом еще больший конфуз вышел с изгнанием. Если сказать правду, вовсе ничего не вышло: черноголовые безобразники сами убрались восвояси, когда им надоело наблюдать за потугами волшебников. Последние оправдывались перед горожанами пресловутыми «завихрениями» и отправили в столицу донесение с просьбой о помощи.

Высокое руководство и радо бы положить конец произволу окаянного черноголового народца, но Уженда – не единственный город, одолеваемый подобными напастями, а экзорцистов, способных эффективно работать без заемной силы, у Светлейшей Ложи не так уж много.

Уверившись, что проучить их некому, гнупи еще больше осмелели и повадились забрасывать горожан снежками. Кто припозднится, тому несдобровать: комья они лепили увесистые, иной раз с камешком внутри, и кидали так, что оставались синяки. Однажды подстерегли мэра, и до своего крыльца тот добрался с головы до ног в снегу, его лицо после нападения напоминало битую перезрелую сливу.

С хозяина лавки «Дивные ткани» они потребовали дань – по дюжине штук самого лучшего красного и зеленого бархата себе на курточки, а когда торговец не уступил, подбросили ему в витрину мерзлых какашек и дохлого ежа.

Так бы оно и продолжалось, но Ложа наконец-то командировала в Уженду Суно Орвехта.

Алендийский поезд прибыл после захода солнца, при свете масляных фонарей, которые не столько рассеивали окружающую темень, сколько добавляли ей желтизны – словно плач скрипки вплетался в мрачную симфонию зимнего вечера. До события, о котором лучше помалкивать, яркость уличного освещения усиливали с помощью заклинаний, но теперь приходилось экономить. Одноэтажное здание вокзала с тремя башенками – посередине большая и по бокам две маленькие, как водится у провинциальных вокзалов, – напоминало кремовое пирожное, оброненное в темную стылую прорубь.

Юркие тени ростом с десятилетнего ребенка маячили в киснущей снежной мути во дворе гостиницы, когда Орвехт выбирался из наемной коляски. В него швырнули то ли снежком, то ли обломком кирпича. Снаряд не долетел до цели – Суно выставил щит, а потом ударил веерным заклятьем. Глумливые смешки сменились воплями боли и паники, под тяжелыми башмаками торопливо захлюпало.

– Беда, ребята! – крикнул кто-то из удиравших. – В наш городишко настоящий маг пожаловал!

С гнупи он разобрался по отработанной схеме. Первых попавшихся в назидание их собратьям изгнал из Уженды – в ближайшую сотню лет те вернуться не смогут, путь закрыт, – остальным задал трепку. На какое-то время это заставит их соблюдать меру. Пока не подзабудут урок да не сообразят, что у заезжего «настоящего мага» и в других краях хлопот по горло.

Он уже отправил в столицу мыслевесть о том, что задание выполнено, когда в довершение выяснилось, что добрую часть горожан мучают ночные кошмары.

В этом не было ничего удивительного. Выражаясь канцелярским языком, «проведенный осмотр показал, что состояние обережного орнамента на внешних стенах многих жилых домов нельзя назвать удовлетворительным». Опять же амулеты, защищающие от снаян, с наступлением зимы подорожали – срок действия у них ограничен, а заклинают их при свете солнца: в течение трех дней такой артефакт должен впитывать силу светила, прогоняющего дурные сны, иначе толку не будет. Погода в этой местности еще с месяца Охоты Анвахо стояла пасмурная. Снаянам раздолье. До какой степени скверно обстоят дела, Суно понял, когда ни одна из них не явилась на зов.

Такое может произойти в двух случаях: если манящие чары недостаточно сильны либо если снаяна так глубоко внедрилась в людские сны, что теперь она полностью находится там и держится за свое зыбкое королевство мертвой хваткой, словно у нее сотня крючочков и тысяча присосок. Чтобы совершить экзорцизм, необходимо встретиться с ней лицом к лицу, а для этого нужно, чтобы на тот момент все ее жертвы бодрствовали, тогда ей негде будет спрятаться. Этот вариант хорош для деревни или уединенного поместья, но не для города с двенадцатитысячным населением. Другой способ – отыскать хищницу в ее родной стихии, и при таком раскладе еще неизвестно, чья возьмет.

Обменявшись мыслевестями с коллегами, Суно через свою волшебную кладовку – зачарованную комнату, из которой он, где бы ни был, мог извлечь любой предмет, – получил все, что требовалось для ворожбы. Стать его «провожатым» согласился один из пострадавших сновидцев, простуженный, осунувшийся, нездорово бледный молодой человек, – тот, чью жизненную энергию высасывает снаяна, постепенно чахнет, и его одолевает всякая телесная хворь.

Они выпили из одной чаши приготовленное Орвехтом зелье и улеглись рядом на кровать, вытащенную на середину гостиничного номера. Вокруг на дощатом полу были начертаны лиловым мелом необходимые символы и насыпаны измельченные сухие травы. Перед обрядом Суно заставил прислугу заклеить все щели, чтобы ингредиенты не сдувало сквозняком.

«Провожатый» неважно себя чувствовал, временами начинал кашлять, после чего шепотом извинялся перед почтенным магом. Потом его пробило на сдавленное хихиканье. Смутившись, пояснил: конфузно ему в кровати с мужчиной.

«Да спи ты, наконец, бестолочь! – с досадой подумал Орвехт. – Я, знаешь ли, тоже лежу здесь не для собственного удовольствия и предпочел бы вместо твоей болезной рожи хорошенькую жену мэра или, еще лучше, мою Зинту».

Сдержался, не сказал вслух. Не из деликатности – из расчета, чтобы не растревожить добровольного помощника еще больше. Жаль, нельзя усыпить его с помощью магии, снаяна почует. Посоветовал флегматичным тоном:

– Попробуйте считать падающие яблоки. Говорят, помогает.

Прошло с полчаса, и «провожатого», хвала богам, одолела дрема. Суно скользнул в туманный омут сновидений вслед за ним.

Ничего оригинального: тусклая улица под условно дневным бесцветным небом, дома по большей части невнятные, без деталей, хотя местами кое-что выделяется – приземистая почта с четырьмя колоннами и помпезной лепниной, рядом с ней желтое пятно вывески «Чай по старинке». Наяву почта и чайная находятся в разных кварталах.

Упрощенная копия реальной Уженды, тоскливая, безлюдная, в серых и бурых тонах. Это был сон «провожатого», в нем господствовал даже не страх – скорее смутное предстраховое состояние, готовящее к тому, что все неминуемо обернется очень плохо, если не прямо сию минуту, то через неопределенное время, и этого никак не избежать, потому что, кроме этого, ничего больше нет. Верный признак того, что к тебе прицепилась снаяна. Или кто-нибудь еще, кто питается чужой силой через сны.

«Провожатый» может до утра блуждать по своему унылому городу. Он забыл, где он и кто он, и не понимает, что спит. На разумные реакции он сейчас не способен. Обычное состояние для заурядного неподготовленного сновидца – если б дело обстояло иначе, он не стал бы жертвой снаяны. Свою задачу парень выполнил: привел Орвехта в ту область, откуда можно взять след, дальше его содействие не требуется.

Суно был экзорцистом и дознавателем, в придачу весьма неплохим боевым магом, на сновидениях он не специализировался, но обладал в этой области достаточными для своей работы познаниями. Сейчас любопытные детали и непроясненные теоретические вопросы побоку, главное – добраться до хищницы.

Приглушенный, вкрадчивый, исподволь выматывающий душу страх. У него есть источник. Определив направление, Орвехт двинулся в ту сторону через чужие сны. Прогулки такого рода выпадали ему нечасто и требовали обстоятельной подготовки: зелье сложного состава, предварительные заклинания, круг из волшебных символов, который надлежало рисовать зачарованным лиловым мелком, насыпанные вокруг ложа волшебные травы.

Иным магам вспомогательные средства не нужны, но их раз, два и обчелся. Пожалуй, к лучшему, что Орвехт не из их числа, ибо все они слыли до некоторой степени невменяемыми. Возможно, причина в том, что для них нет принципиальной разницы между сном и явью?

…Темноватая закопченная кухня, стены сплошь увешаны полками, на которых громоздятся облезлые кастрюли и стопки грязных тарелок. Кое-где вперемежку с посудой втиснуты куклы. Сидят и смотрят. Самые обыкновенные куклы в платьицах с кружевами и фартучках, но от их присутствия делается не по себе, и с мышиной настойчивостью скребется мысль: «что-то здесь неладно».

Того, кому эта кухня снилась, Орвехт толком не разглядел. Некто почти прозрачный, парализованный безысходностью, оцепенел посреди помещения, и маг, поравнявшись, слегка толкнул его в плечо. Или ее. Не важно. Главное, что после этого кухня исчезла, и обладатель сего безобразия с несказанным облегчением понял, что лежит в своей постели.

…Улица, на которой могут избить. Невзрачные двухэтажные дома, водянисто-серое небо. Предчувствие скверной развязки заполняет окружающее пространство, словно туман или расплывшийся дым. Из-за углов нет-нет, да и выглядывают какие-то люди: высунутся – и тут же спрячутся, и в мутных окошках порой мелькают чьи-то лица. Их много, но они неуловимы. Зато ковыляющий с тростью грузный немолодой господин как на ладони, и спешить из последних сил бесполезно – ноги словно вязнут в трясине. Он обречен, ему от них не уйти.

– И охота вам, почтенный, тратить полуденный отдых на такую дрянь? – нагнав его, обронил маг. – Лучше просыпайтесь да выпейте рюмочку красного вина.

– А?.. – Господин растерянно моргнул. – Мне можно проснуться?..

И исчез. Вместе с улицей.

…Коляска с откинутым верхом катит по неширокой мостовой. По обе стороны от булыжной полосы – свинцовая водная хлябь, охваченная не сильным, но угрожающим волнением. Дорога уходит через это пустое зыбкое пространство к горизонту, который теряется в кисее тумана. Запряженная в экипаж лошадь выглядит так, словно ее частично стерли ластиком: схематичный круп с хвостом, а больше ничего нет.

Пассажирка молода и недурна собой, хотя в той жизни, которая наяву, ей, возможно, за восемьдесят. Одета по давней моде: пышный гофрированный воротник сейчас увидишь только на картинах портретистов, стяжавших славу еще до того, как Суно Орвехт появился на свет. Ей страшно, и этот страх так же огромен, как раскинувшаяся вокруг водная ширь.

Тому, что рядом с ней на сиденье возник, откуда ни возьмись, еще один пассажир, она ничуть не удивилась. Кто же станет удивляться во сне? Спящий знает, что произойти может все, что угодно, и принимает это как должное.

– Сударыня, почему бы вам отсюда не выпрыгнуть? – осведомился Орвехт. – Полагаю, тогда сразу проснетесь.

– Вы так думаете?

Испуганные светло-серые глаза. Лицо как будто нарисовано на белом шелке.

– Я в этом уверен. Вы попробуйте.

Она привстала, оперлась затянутой в перчатку тонкой рукой о лакированную дверцу и, бросив на него еще один взгляд, легко перемахнула через край. И вот уже нет ни старомодно элегантной женщины, ни экипажа, ни водяной бездны.

…Речной берег под нависающим туманным пологом завален кучами прошлогодней листвы. Деревья не видны, но подразумеваются – обычный для сновидений фокус. Скверное место: под раскисшей побурелой листвой прячутся топляны. Они похожи на лошадей, но покрыты зеленой чешуей, вместо грив и хвостов у них водоросли, а вытянутую морду топляна можно принять за осклизлую корягу с торчащими сучьями. На нескольких расчищенных участках нарисованы на сыром песке их изображения, словно карандашом, со штриховкой, что в реальности было бы невозможно. Картинки точь-в-точь как в академическом издании «Большой энциклопедии волшебного народца».

Суно хмыкнул: по крайней мере, ясно, где очередной сновидец разжился своим кошмаром.

На виду только предупреждающие об опасности рисунки, самих топлянов не видно, но они тут есть: зарылись в темную массу, затаились, в любой момент могут выскочить с трубным ревом и растерзать того, кто забрел на их лежбище. Предчувствие ужасной развязки растворено в тумане, оседает холодными капельками на коже, шуршит под ногами вместе с гниющей листвой. Хочется закричать, но воздух до того душный и вязкий, что крик глохнет в горле. Когда тебя начнут рвать в кровавые клочья, никто не услышит.

– Молодой человек, – обратился Суно к нескладному встрепанному существу, которое, очевидно, было первопричиной этого ужаса. – Ваше сновидение грешит против научных фактов: топляны подстерегают добычу в воде, а если выходят на берег, то не закапываются в подножный мусор. Просыпайтесь-ка да освежите в памяти то, что вы о них читали.

Не сработало. Парень влип, как муха в паутину. Мимоходом его из этого сна не вышвырнешь. Возможно, Орвехт сумел бы в конце концов его разбудить, но не стал тратить время и силы на пустую благотворительность: он пришел сюда не за этим.

Чем дальше, тем хуже. Чехарда картинок – тягостных, нелепых, отвратительных, бессмысленных, многозначительных… Объединял их вытесняющий все остальные эмоции страх, который по мере приближения к цели усиливался, словно запах или концентрация ядовитого дыма.

Суно защищали заклинания, начертанные на полу вокруг кровати, и особая смесь магических трав, насыпанных поверх этих символов. То и другое берегло его жизненную энергию, отделяло свое от чужого, препятствовало наведению чар и помогало оставаться вне игры. Если снаяна втянет тебя в игру – ты пропал. Опомниться не успеешь, как начнешь искать топлянов под кучками прошлогодней листвы, цепенея от ужаса: а вдруг они и впрямь там найдутся?

Важное правило: не умаляя ни опасности, ни значения того, что происходит в таком сне, в то же время надо принять априори, что все это не всерьез, чепуха несусветная, и непоколебимо на том стоять. Ты наблюдаешь за сотканными снаяной наваждениями со стороны, ты в это не играешь.

…Чья-то спальня. Возможно, точь-в-точь такая, как в жизни, не имеет значения. Большое окно в каменной стене – без переплета, но при этом застекленное, обычная для сновидения вольность. В вершину стрельчатой арки вмонтирован оберег, испускающий слабое прерывистое мерцание. Наяву такие артефакты не светятся, но здесь – другое дело. Надо понимать, оберег у сновидца просроченный.

Старая каменная кладка местами расплывается серым туманом, не так уж она и надежна, а за окном господствует текучий цветной хаос. Небо слоистое: все оттенки синего, сумеречно-белый, немного фиолетового, розового, желтого, и чем дольше вглядываешься в эту взбаламученную грозовую круговерть, тем отчетливее понимаешь, что деваться некуда.

Суно отметил это чувство обреченности, как верный признак того, что снаяна близко. Эмоция принадлежала хозяину сна – вот он стоит, неспособный сопротивляться надвигающейся оттуда жути, как будто прирос к полу – однако пришлый маг ощущал ее так же явственно, как видел образы, из которых соткался чужой кошмар. Правда, в его восприятии присутствовала изрядная доля отстраненности: «страшно, но не мне».

В глубине разноцветного небесного водоворота, там, где сиреневое с кровавой примесью пятно граничило с разлившимся облачным молоком и бледной лазурью, появилась точка, через секунду увеличившаяся до размеров просяного зернышка, и за ней что-то тянулось, как нитка за иголкой. Еще мгновение, и Орвехт смог ее рассмотреть.

Снаяна была прекрасна. Как будто искусный ваятель вылепил ее из тронутого синевой вечернего снега: чеканно-безупречные черты лица, изящные ключицы, большие налитые груди, стройный стан, гармонично округлые бедра… А дальше – ничего антропоморфного, ниже бедер соблазнительное женское тело переходило в чудовищный хвост. Впрочем, последний напоминал не столько огромную змею, сколько скрученный из облаков жгут или смерч, и конца ему не было видно – он плыл по воздуху следом за снаяной, извивался, теряясь в недрах тревожного разноцветного неба.

Ее волосы цвета сгустившихся сумерек колыхались вокруг алебастрового лица, словно у русалки под водой, а глаза были белые, как у статуи, без зрачков и без радужки, тем не менее она смотрела прямо на мага. Подлетев к оконному проему, она надавила ладонью на стекло. Оберег наверху суматошно замигал.

Плохи дела. Судя по размерам «хвоста», который уходил в бесконечность, эта жадная до человеческого страха тварь проникла в сны великого множества горожан, тянет у них жизненную силу, и все ей мало.

Орвехт ударил заранее приготовленным заклятьем. Снаяна отпрянула, по облачному хвосту прокатилось содрогание. Она рванулась назад, но как будто прилипла, заклятье не позволяло ей сбежать. Впрочем, для мага это еще не означало победы. Это все равно, как если бы тебе на крючок попалась рыбина размером с быка – запросто может выдернуть из лодки и утащить на дно.

Состязание «чья перетянет» заняло то ли секунды, показавшиеся Орвехту целым часом, то ли час, раздробившийся на сумасшедшие мгновения, осколки брызнувшего вдребезги оконного стекла, пляшущие цветные пятна, вспышки издыхающего оберега, облачные клочья и хлещущие по лицу снежно-синие волосы, жгучие, как стрекательные клетки ядовитой медузы.

Кончилось тем, что маг и его противница вывалились из сна в гостиничный номер с кроватью, меловым кругом и пасмурным окном в заиндевелом переплете. В мире яви снаяна выглядела как сотканное из зыбкого тумана подобие женщины – ничего угрожающего, дуновением сквозняка унесет, и никакого хвоста-смерча.

Когда Орвехт пустил в ход заклинание экзорцизма, она исчезла, меланхолично вздохнув напоследок. Убить снаяну крайне трудно, лучше не пытайся: десять потов сойдет, а результат сомнительный. Зато ее можно изгнать в Хиалу. Впрочем, проблуждав там какое-то время, она все равно просочится через сны обратно в мир людей.

В Уженде обитало еще несколько снаян, но те были не так сильны, как первая. Выдворив их из города, Суно отбыл восвояси, больше всего радуясь возможности отоспаться в поезде.

В последнее время – посвященные в курсе, после какого события, а непосвященным об этом знать ни к чему, – ларвезийские поезда развивали вдвое меньшую, чем раньше, скорость. Впрочем, такая картина наблюдалась во всем просвещенном мире. Поезда приводит в движение сила специальных артефактов, которые надо регулярно заряжать, а с этим нынче не так вольготно, как до пресловутого события. Хотя и не так плохо, как прогнозировали пессимисты: железные дороги по-прежнему функционируют, и на том спасибо.

В вагоне первого класса было натоплено, однако Суно нет-нет, да и начинал зябнуть: слишком много сил потратил в Уженде, а до этого в нескольких предыдущих командировках, и практически без передышек, не считая дороги. Хорошо бы в ближайшее два-три дня безвылазно сидеть дома у камина, читать в свое удовольствие и пить горячий шоколад, сваренный матушкой Симендой, но для мага Светлейшей Ложи это по нынешним временам непозволительная роскошь.

Проснувшись незадолго до столицы, он получил мыслевесть от Шеро Крелдона, с месяц назад из Тайного Круга Охранителей Безопасности переведенного в Малый Тайный Круг Охранителей Безопасности. Те, кого прежде называли «ущербными магами», с недавних пор пошли в рост. Орвехту тоже перепало: оклад денежного содержания существенно увеличили. Архимаги опасались заговора и посему лояльных коллег прикармливали, не скупясь. Впрочем, Суно полагал, что заговора и переворота все равно не миновать, вопрос времени.

Старинный приятель и начальник велел ему прямо с вокзала ехать в резиденцию Ложи, посулив три новости – хорошую, плохую и интересную. Ну-ну. Неужто смена власти уже состоялась? Главным препятствием для этого были магические клятвы: все ларвезийские волшебники присягали на верность Сокровенному Кругу. Проблема заковыристая, но разрешимая. Если с помощью непреодолимых доводов убедить большую часть архимагов уйти в отставку (что, честно говоря, маловероятно) либо же найти «звездную соль» – редчайшее волшебное вещество, освобождающее от любой клятвы, для чего надо насыпать щепотку себе на ладонь и произнести оную клятву задом наперед… Главное – не посягать на систему. Светлейшие маги обязуются не злоумышлять против Сокровенного Круга, но кто сказал, что Сокровенный Круг не может поменять свой состав? Вот тут-то и кроется лазейка для заговорщиков. Если с переворотом дело выгорит, рядовые маги Ложи будут связаны все той же присягой, но уже по отношению к новым представителям верховного органа власти. Присяге без разницы.

Размышляя об этом, Орвехт застегнул подбитое мехом зимнее пальто. За окном неторопливо плыли кирпичные склады с белыми от снега крышами.

Шляпа у него была из толстого фетра, с двумя пришитыми снизу к полям шерстяными куштонами, которые защищали от холода уши и для пущего тепла обматывались вокруг шеи наподобие шарфа. Обычно ему хватало капюшона, но сейчас он подчистую вымотался и лишней силы на самосогревание не осталось, поэтому надвинул поглубже противопростудный головной убор и тщательно укутал горло.

Зря старался. Когда он, направляясь к экипажам, миновал привокзальную торговую галерею, шляпу с него сбили злодейским ударом, так что она повисла на груди у своего опешившего хозяина.

– Не тот, – констатировал за спиной чей-то голос. Как будто с сожалением.

Позволить себе такую эскападу по отношению к боевому магу, пусть даже смертельно уставшему, – это, знаете ли, чревато. Выставив круговой щит, Суно развернулся к обидчикам – и увидел не валяющих дурака подвыпивших студентов, не обнаглевших уличных бандитов, не «золотых недорослей», которые иной раз хуже последней сволоты из подворотен, а людей положительных и серьезных, своих сослуживцев.

– Добрый день, коллега Орвехт, – с натянутой улыбкой вымолвил долговязый функционер, похожий на рассеянного доброго волшебника из детской книжки с картинками.

Его сообщники хранили на лицах казенное выражение. После того, что они только что отмочили, это выглядело довольно-таки несообразно.

– И я рад вас видеть, коллеги, – невозмутимо произнес Суно. – Забористые были грибочки?

– Это не грибочки, – понизив голос, возразил «рассеянный». – Это задание.

– Шляпы с добрых людей сшибать?

– Именно, – он ухмыльнулся с долей неловкости и сотворил чары, защищающие от подслушивания. – Выявляем рыжих. Нынче с утра всеобщий тайный розыск, категория «хоровод».

– Буду признателен, если проинформируете.

«Хоровод» означал, что в операции участвуют все коллеги, состоящие в Большом Внутреннем Круге и выше.

– Если увидите рыжего парня, на вид примерно лет двадцати, среднего роста, глаза карие, черты лица правильные, нос прямой, волосы длинные, волнистые, немедля шлите весточку дежурным. Дальше начальство распорядится, без приказа ничего не предпринимать. Он маг, предположительно изрядной силы. Возможно, ранен. У нас на всякий случай легенда: мол, хотели подшутить над приятелем, обознались, приносим извинения.

Пока собеседник делился подробностями, Орвехт вернул шляпу на голову. В воздухе кружились редкие снежинки, из прорехи в облаках проглядывало бледное с серебряным отливом зимнее солнце, вокруг гомонила привокзальная площадь. Сидевшие под арками старой каменной галереи торговцы, в своих стеганых одежках похожие на тряпичные кочаны, сперва поглядывали на группу мужчин с опаской – началось с фиглярской выходки, не ровен час, подерутся, поломают фанерные прилавки, раскидают по грязному снегу товар, – но потом поняли, что ссоры не будет, и успокоились. Видимо, самостоятельно додумались до вывода, что шляповредители «хотели подшутить над приятелем».

Нанимать экипаж не пришлось, за Орвехтом прислали коляску, а в кабинете у Шеро его ждала чашка кофе двойной крепости. Минувшей весной коллега Тейзург, будь он неладен, презентовал Крелдону в качестве взятки мешок первосортных иномирских зерен для приготовления сего экзотического напитка, и кофе у бережливого мага-безопасника до сих пор не перевелся.

– Итак, сначала хорошая новость, – отхлебнув кофе, Шеро откинулся на спинку вместительного кожаного кресла. – В Аленде по-прежнему есть Кирпичный рынок со всеми его обвесами, фальшивками, помойками, карманниками, подпольными лавочками и уклонистами от уплаты налогов. Славно, не правда ли?

– Славно, – в тон ему согласился Орвехт, пытаясь догадаться, к чему он клонит.

– Плохая новость. Смертница с «ведьминой мясорубкой» добралась до Аленды, миновав все наши проверки и дозоры. У кого-то головы полетят, уж об этом я позабочусь.

– Жертв много?

– Всего одна – она сама, и вот это уже связано с интересной новостью. На Кирпичном рынке едва ли не в последний момент эту дрянь перехватил и обезвредил маг не из наших. Кто такой, откуда прибыл – неизвестно, у нас никаких о нем сведений. Его сейчас разыскивают. Чьи интересы он представляет и до какой степени можно считать его союзником, пока сплошные догадки.

– Рыжий? – хмыкнул Суно.

– Ты уже в курсе?

– Поделились информацией коллеги, от которых я получил по шляпе, едва сойдя с поезда. Как он смог предотвратить активацию «мясорубки»?

– А вот это, пожалуй, самое любопытное. Насколько удалось восстановить картину, никаких артефактов вроде «Болотной патоки» он не использовал. Прямое воздействие.

– Тогда что же это за такое невероятное заклинание? – Орвехту даже спать расхотелось. – Если до сих пор считалось, что «мясорубка» неминуемо срабатывает и при попытке убить носителя, и при соприкосновении с любым противостоящим ей заклятьем…

– Правильно считалось, – кивнул Шеро, довольный тем, что сумел озадачить приятеля. – Заклинаний он тоже не использовал. Мы изучили останки ужасательницы – никаких следов, ни намека.

– Что же он тогда сделал?

– Судя по всему, раскроил «ведьмину мясорубку» с помощью силы в чистом виде, не формируя заклятий. Можешь себе такое представить?

– С трудом. Теоретически предполагается, что это возможно, но чтобы кто-то на практике так работал…

– На Кирпичном рынке его спугнули. Со стороны могло показаться, что парень набросился на тетку ни с того ни с сего. Народ не понял, что это ужасательница, и его начали бить. Из-за этого он не успел довести дело до конца, остаточным импульсом «мясорубки» носительницу разорвало в клочья. Больше никто не пострадал, хотя окружающих забрызгало изрядно. После чего народ испугался, и парню удалось сбежать с места происшествия. Вскоре подоспели наши, но загадочного коллеги уже след простыл. И на душе у меня неспокойно. Оно конечно, этот герой нам помог, но кто его знает, из каких побуждений он действовал. Может, он сам ужасатель, интригует против кого-то из подельников? Версий, как водится, несколько, и каждая сулит свою головную боль. По такому случаю позволим себе еще по чашке кофе?

Улица с домами из желтого и сизого кирпича круто вздымалась к небу, а потом, словно испугавшись высоты, плавно съезжала вниз и вливалась в путаницу остальных кирпичных построек, крытых разноцветной черепицей. Судя по облупленной табличке, это была улица Светлой Победы.

Большинство здешних домов казались заброшенными: он еще издали заметил, что дымков над крышами всего ничего. Из окон глядели дощечки и картонки с корявыми надпиями: «Сдам внаем дешево». Кое-где попадались целые истории в картинках на тему счастливого обретения жилья – для неграмотных.

Он нашел незапертый сарай с кучей хлама в углу и огромным облезлым сундуком, выглядевшим так, словно его откопали на кладбище. Пыль, щепки, лохмотья паутины. Здесь можно переждать до вечера и заодно привести в порядок ушибленное плечо. Так и не вспомнил, кто научил его приемам самоисцеления (был ведь у него учитель!), но зато не забыл, как это делается.

От погони удалось оторваться. Дважды чуть не попался, но оба раза поднимался ветер с секущей снежной крупой, и преследователи отставали.

Он устроился на сундуке, закутавшись в плащ, и едва не лязгал зубами от холода. Сейчас бы к печке или к растопленному камину, а еще лучше – домой. Дом у него в теплых краях – в столице, которая находится в тропическом поясе, там он точно согрелся бы, там всегда тепло… Но это ему скорее всего когда-то приснилось. С холодины еще не о таком размечтаешься.

Вдобавок хотелось есть. Прежде чем пускаться во все тяжкие, надо было купить в трактире пирожков и рассовать по карманам. И захватить термос кофе.

Термос?..

Он повторил про себя непонятное слово, которое оказалось неожиданно хрупким и рассыпалось на ледяные осколки.

Его ищут. Окружающее пространство так и кишит теми, кто вышел на охоту. Да и странно было бы, если б не искали.

Давешний белый пес появился, откуда ни возьмись. Запрыгнул в выстуженный сарай через окно? Как бы там ни было, рядом с ним человек сразу согрелся. Потом собака убежала, но вскоре вернулась с куском жареного мяса в зубах.

– Вот спасибо! Как раз этого мне и не хватало. Если б ты еще мог отвести меня домой…

Сидевший напротив пес глядел честными глазами и вилял хвостом: ясно, что о доме в теплых краях он знать ничего не знает.

Боль в плече постепенно утихала, и то хорошо.

Внезапно он вспомнил, почему его пристанище так называется. Ладно бы всплыло что-нибудь полезное, а то ведь сущая ерунда.

– Раньше эта улица носила нетривиальное имя Горка, но таких Горок в Аленде больше десятка, и после очередной мелкой заварушки с обитателями Хиалы ее официально переименовали в улицу Побежденных Демонов. Оценил? Как обычно, светлейшие маги проявили восхитительную дальновидность. Я бы сильно удивился, если б не нашлось шутников, которые повадились замазывать на табличках первое слово. Еще бы тамошние обыватели не занервничали – кому захочется жить на улице Демонов! Разве что мне, но я, сам понимаешь, другое дело. Власти тогда спохватились и вновь переименовали злополучную Горку, на сей раз в улицу Светлой Победы. Таблички на стенах поменяли, но даже гордое новое название не спасло положения: теперь никто не желает селиться в местечке с дурной репутацией.

Он не помнил лица собеседника, зато как наяву услышал голос – ироничный, богатый оттенками, чуточку снисходительный.

Одно воспоминание потянуло за собой другое:

– Если заглянешь ко мне в гости на бульвар Шляпных Роз, буду безумно рад. Боюсь только, флажок над моей резиденцией тебе не понравится. Ты ведь меня знаешь… Соседи от него тоже не в восторге, но уже притерпелись – а куда им деваться?

Этот разговор состоялся неизвестно где и когда, непонятно с кем, а может, и вовсе приснился, но там прозвучала подсказка: бульвар Шляпных Роз. Надо выяснить, есть ли в городе место с таким названием.

Надвинув капюшон и прикрыв нижнюю часть лица шарфом, он вместе с собакой отправился на разведку. Собака вскоре исчезла. Впрочем, наверняка еще объявится.

В первой же попавшейся чайной он спросил о бульваре Шляпных Роз, который то ли есть, то ли нет. Оказалось, есть. Посоветовали взять наемный экипаж, а то далековато. Отойдя на несколько кварталов, он так и сделал. По дороге думалось: ну, приеду я туда, осмотрюсь, и что дальше?

Вот уже второй день, занимаясь своим нужным лекарским делом во славу Тавше Милосердной, Зинта нет-нет, да и вспоминала странного рыжего парня, который якобы с ней знаком, хотя она его ни разу в жизни не видела. Не могла отделаться от неясного ощущения, будто они и впрямь когда-то встречались. Что-то цепляло в его интонациях, в манере говорить… Хотя быть того не может: такое красивое лицо она бы нипочем не забыла.

Но ведь еще и запах… В детстве Зинту дразнили: с тобой нельзя играть в прятки, ты вместо того, чтобы искать нас по-честному, нюхом учуешь. В ту пору она стеснялась своего чрезмерно тонкого обоняния, зато потом, когда стала лекаркой, оно ей очень помогало и в приготовлении целебных снадобий, и в распознавании болезней. Нередко бывало, что те или иные впечатления для нее сплетались с ароматами. Вот и сейчас голос рыжего парня напоминал о каком-то понравившемся запахе, его-то и нужно определить, тогда она поймет, в чем дело.

Крепкий кофе. Незнакомые цветущие растения. Еще что-то комнатное – непривычное, ни на что не похожее… Сопутствующая запаху картинка наконец-то прояснилась, и Зинта потрясенно ахнула, остановившись посреди тротуара. Едва не налетевший на нее фонарщик с лестницей и бутылью масла не обругал ее только из почтения, потому что признал лекарку под дланью Тавше.

Знакомы они с этим рыжим! Она же в гостях у него побывала за компанию с Эдмаром, когда тот прятал ее в другом мире от инквизиторов Светлейшей Ложи. А лица не видела, потому что хозяин дома был в лечебной маске: незадолго до их визита он получил ранение. Глаза тоже пострадали, и он смотрел на гостей благодаря штуковине, которая называется «визор» – в том мире полным-полно всяких механических чудес. Значит, теперь у него все зажило, даже шрамов не осталось, и зрение вернулось.

Но она-то, она-то хороша, нет бы сразу догадаться! Ее ввел в заблуждение цвет волос. Это сейчас он рыжий, а в прошлую встречу был седой: Эдмар рассказывал, что поседел он на службе, когда у него на глазах погибли люди, которых надо было спасти. А потом не стал восстанавливать, хотя для волшебника такой силы это нетрудно. Как заметил язва Эдмар, он не хочет выглядеть младшим братом своей жены. С виду ему лет двадцать, но на самом деле больше: Стражи не умирают от старости.

А я с ним говорила, как с мальчишкой, виновато подумала лекарка.

Впрочем, главное другое: она и впрямь знает, как его зовут и где он живет. Надо поскорее ему об этом сказать! А потом разобраться, почему он все позабыл и бродит по Аленде, как неприкаянный. Пришел в Сонхи из своего мира, открыв Врата Перехода – это понятно, но что же такое с ним стряслось то ли там, то ли здесь, если всю память отшибло?