Ответ Империи Измеров Олег

22. Принц без плана

— А разве ты не зайдешь? — спросила Инга.

Они стояли у подъезда ее дома. Дождь усиливался, и идти по нему, конечно, не хотелось, хотя и не хотелось злоупотреблять доверием.

— Слушай, вон ты с краю замок. Идем ко мне, высохнешь и чаю попьешь.

— Тогда я сейчас за тортом сбегаю, а то неудобно с пустыми руками…

— У меня электровафельница и я сделала трубочки с кремом.

— Слушай, ну неудобно как-то… Я чувствую себя альфонсом.

— Посмотришь мне радио на кухне. А то, когда крутишь ручку, трещит и пропадает.

Чисто советский способ строительства отношений — это когда мужчина поможет одинокой женщине отбить хлеб у служб сервиса. Когда нынешние конструкторы бытовой аппаратуры сознательно делают так, что из-за копеечной неисправности приходится выкинуть пару тысяч, они, помимо всего прочего, разбивают будущие семьи.

Кухня обернула его домашним теплом. Шумел закипающий чайник и его своим легким гулом подбадривал холодильник. На кухне, конечно, можно завести УКВ приемник и выбирать станции по своему усмотрению; но старый добрый динамик меньше напрягает мозги, так что у многих этот скромный предмет еще прописан.

Динамик был стилизован под колонку от компа. Виктор раскрутил саморезы задней стенки: под ручкой громкости торчал обычный пленочный резистор.

— У тебя нет спиртового растворителя?

— Есть. Из набора пятновыводителей.

— Подойдет.

Виктор открутил резистор и, разогнув лапки, снял крышку: по темной проводящей дуге ходил желтый контакт. Виктор капнул внутрь спирта и покрутил ручку туда-сюда.

— И это поможет?

— Должно. Правда, потом опять надо будет очищать.

— Так просто? Я думала, ты что-то менять будешь.

Он молча собрал динамик и, воткнув его в сеть, повертел громкость. Тресков не было.

— …Указом Президента СССР Григория Васильевича Романова, — забормотал обрадованный динамик, — в СССР вводится должность вице-президента. Тем же указом на должность первого вице-президента СССР назначен Руцкой Александр Владимирович, ранее занимавший…

— Тебя это тоже удивляет? — спросила Инга.

— То, что исправлен? — осторожно ответил Виктор вопросом на вопрос. Назначение Руцкого вице-президентом при Романове, откровенно говоря, его просто ошарашило своей неожиданностью. "Что-то у них там началось", подумал он.

— Нет, указ.

— Как-то не слышал, чтобы об этом раньше говорили.

— Да я тоже удивилась. С одной стороны, Руцкой человек популярный, часто по телику показывают, но он же последнее время оборонно-спортивную работу курировал. Как об организаторе, о нем ничего не слышала. Опять какие-то игры, как в восемьдесят третьем. Ты как считаешь?

"Как я считаю? Если здесь не было Афгана, стал ли Руцкой Героем Советского Союза? Или летчики там какую-то помощь оказывали? Или еще где-то в горячей точке? Кстати, насчет Героя в Указе не сказано."

— Знаешь, Инга, я, наверное, слишком увлечен работой и мало смотрю политику. Даже, например, не знаю, почему по радио так часто передают японскую музыку, а не нашу.

— Ну, это элементарно, — она пожала плечами, — члены Союза Композиторов не хотят сочинять музыку для булочных, это у них такой пассивный протест. В ЦК подымались вопросы, чтобы принять меры, но, говорят, Романов сказал: "Не хотят писать для магазинов, путь не пишут, лишь бы антисоветского не сочиняли". Вот японскую и гоняют.

— То-есть, он за них заступился.

— Ну, он вообще-то довольно строг. Например, выступил, чтобы артисты не скрывали свои фамилии псевдонимами.

— Это в этом смысле?

— Наверное… Все, чай готов, садись.

"Что же там все-таки разыгрывают", размышлял Виктор, прихлебывая из просвечивающей ломоносовской чашки какой — то новый, пахнущий лимоном, яблоком, мятой и какими-то травами чай. "Зачем Романову Руцкой? Придать себе вес? Весу у него и так хватает. Нейтрализовать фигуру, которой может играть оппозиция? Назначив на декоративный пост? Если этот пост декоративный, а не как в США. Хочет продвинуть как преемника? Сомневаюсь. Хочет попугать Запад? Дескать, попытаетесь меня скинуть, будет хуже? Но у них скоро выборы. Может, Штаты хотят до выборов устроить дворцовый переворот? Но как?"

— Ну и как там закончилось с паспортом?

— Взял и отнес на проверку в паспортный стол.

— И там сказали, что не фальшивый?

— А ты откуда знаешь?

— Когда он говорит, что ничего фальшивого не предлагает — это правда.

— Но это все равно нарушение.

— А это твоя забота? Если милиция не против, тебе что, больше всех надо? Просто Егор Николаевич умеет то, что другие не могут. И помогает другим.

"Чисто женская бытовая логика. Если человек произвел впечатление, значит все, будет оправдывать" — подумал Виктор и хотел перевести разговор на другую тему, но вопрос разрешился сам собой: что-то запиликало, и Инга полезла сумочку, что висела за спинкой стула. Молния чуть заела, Инга за что-то зацепила ноготь и потрясла пальцем в воздухе, затем на свет появился желто-черный мобильник, плавно зауженный по краям и похожий на дамскую туфельку с коротким выпирающим рогом антенны.

— Да! Файл у меня. Сегодня буду работать, завтра скину.

— Слушай, я, наверное, отвлекаю? — спросил Виктор, когда она закончила.

— Странный… Я специально сказала, чтобы нам не мешали, — она улыбнулась и кинула трубу обратно в сумочку. Да, слушай, у тебя не найдется разменять серебро на медные? Меня просили для аппликации. Лет десять назад на этом буквально помешались, но кому помогает, кому нет…

— Да пожалуйста, я и так могу дать, — и Виктор вытряхнул из кармана несколько медяков, — только вот эту оставь.

— А что это? — Инга вдруг моментально поднялась со стула, легким порывистым движением взяла трешницу, ту самую, из библиотеки, и поднесла поближе; вдруг глаза ее расширились и она ахнула, глядя на медный кружок, монета выскользнула, и покатилась по полу. По счастью, она покатилась в сторону Виктора, который успел задержать ее ногой, и, на всякий случай, тут же кинул обратно в карман.

— Что это? Откуда это у тебя? — взволнованно спросила Инга.

— Нашел. Это амулет, на счастье, так что не проси.

— Но… Я не прошу, с чего ты взял… Одна монета ничего не решает… — она уже овладевала собой и даже улыбнулась, но глаза с черными, удлиненными тушь ресницами, еше были широко раскрыты, и в их глубине Виктор заметил испуг. Он инстинктивно поднялся со стула: опасность лучше встречать стоя.

— Инга… ты чего-то боишься?

— Нет, что ты… просто она неожиданно упала… выскользнула из пальцев… чего я могу бояться, когда рядом со мной ты? — она широко улыбнулась, ее правая рука легла на плечо Виктора, скользнула выше, и ее пальцы нырнули в его волосы.

— Эх, Инга, Инга… — почему-то вырвалось у Виктора. Он тоже положил руку на ее шею, на объемный узор шерстяных нитей свитера, и, словно играя, чуть нагнул ее к себе. Инга без сопротивления подалась вперед, нагнув голову, и Виктор почувствовал запах ее светлых волос; затем она подняла лицо вверх и посмотрела ему в глаза ласково и печально. Он увидел, как расширяются ее ноздри и начинают играть уголки рта, казалось, что под ее кожей идет борьба инстинктивного страха и внезапного, случайно вспыхнувшего стремления, и она балансирует на тонкой грани, когда еще все можно превратить в игру, в шутку… Легкое движение Виктора навстречу Инге заставило ее чуть отпрянуть, но, как только он чуть остановился, ее пальцы, казалось, вопреки ее собственной воле, начали сильнее притягивать его к себе. Казалось, так продолжается вечность; наконец, Инга словно соскользнула с ледяного гребня, на котором могла удерживать равновесие, ее лицо приближалось и ее губы робко захватили нижнюю губу Виктора, ее левая рука скользнула по его плечу и, разгораясь все больше и больше, прижалась к его губам.

— Боже, что я делаю… Зачем… — прошептала она, когда смогла оторваться и слегка повернула голову в сторону; мир для Виктора свернулся в светлый локон волос за ее ухом и он, не отдавая очета, нырнул туда, в дурманящий водоворот, жарко припав к ее шее под мягким и податливым воротом свитера. Инга робко попыталась уйти в сторону, но это лишь заставило его инстинктивно сжать объятия; легкие изгибы ее тела в его руках, как насос, заполняли все ее существо слабостью и дрожью нетерпения. Она закипала. Наконец, сняв руки с затылка Виктора, она слегка отодвинула его, упершись в плечи, и произнесла:

— Я так больше не могу… Пойдем…

23. Место встречи пропустить нельзя

— Ну и как тебе?

Сквозь тонкую тюлевую занавеску просвечивал теплый туманный рассвет. Инга смотрела на него, слегка приподняв голову; ее правая рука бессильно лежала у него на груди. Стереоколонки передавали утренний концерт, и из них частой апрельской капелью падали звуки нетленного "Вернись" в обработке квартета "Электрон". Ностальгия по шестидесятым.

— Потрясающе. Ты была просто фантастична. Это… это какое-то искусство, вроде балета.

— Могу написать книгу о вкусной и здоровой пище. Поможешь? Хотя в Союзе все равно не издадут.

— Я одного не пойму: почему же ты одна при таких талантах?

— Наверное, это расплата.

— За что?

— За тех, кого оставила. Давай не будем это уточнять… У тебя на сегодня какие планы?

— В диагностический, сдать все для медсправки.

— Это обязательно надо. Нельзя, чтобы у тебя были конфликты на работе.

— Ну, у меня их собственно и нет.

— Постарайся быть особо осторожен. Тебе сейчас очень важна идеальная репутация. Все остальное мелочи.

— Кого и чего мне следует бояться?

— Себя. Бойся быть не таким, как остальные. Потом все поймешь. А пока у нас еще есть время…

"Последнее время сплошные загадки", — размышлял Виктор, складывая диванчик. "Монета, пуля, нарк, неожиданно отбросивший коньки, этот мутный Мозинцев, невесть откуда берущий паспорта… Иван пишет на бумажке — кто-то подслушивает? Перестановки в правительстве — где логика? Хотя откуда там вообще бывает логика… но здесь-то? Даже Инга… она тоже как-то непонятно, немотивированно. Испугалась монеты? Кстати, где она?"

Виктор пошарил рукой в кармане: монета оказалась на месте, и все та же надпись Ц.И.Б.Р. не только виднелась, но и чувствовалась пальцами на ощупь.

— Слушай, а чего ты так испугалась этой монеты? — спросил он, показавшись в дверях кухни.

— Какой монеты?

— Вот этой, — Виктор вновь показал ей странную трешницу. Инга равнодушно покосилась на нее, и продолжила делать бутерброды.

— А, ты вчера показывал. Я уже забыла. Я их собираю только для аппликаций.

"Ясно, что ничего не понятно", — решил Виктор и убрал медный кружок.

… Народу в диагностический, несмотря на бесплатность здешней медицины, было даже меньше, и в основном пенсионеры.

— Так в заводских в основном проходят, — пояснила Виктору старушка в очереди в один из кабинетов, — сейчас там и диагностика и профилактории. Только заводские по выходным не всегда, вот сюда часть и идет.

Из работяг с Виктором по кабинетам ходил молодой помощник машиниста депо Брянск-второй; в железнодорожной устроили ремонт и народ временно распихали по другим медучреждениям. Они разговорились от нечего делать: у Виктора попутно мелькнула тайная мысль, нет ли возможности что-то продвинуть в этой отрасли.

— А как сейчас, техника-то обновляется? — осторожно закинул он удочку.

— Ну а чего ей не обновляться? — ответил поммаш. — В год на дороги одних тепловозов две тысячи секций идет. Вот раньше, скажем, мы на Рославль "ласточками" тянули, потом "машки" пошли… а теперь у нас "субмарины" тянут, луганки бесколлекторные, одна секция вместо двух, восьмиоска. Сцепление-то раза в полтора выше, там компьютерная система регулирует. Не боксует, ничего, сидишь себе отдыхаешь, и экономия топлива не то, что на старых по уши в мазуте. Да вот, поначалу экипажники здорово матерились, но потом-то поняли: это же интеллигентная машина! С ней совсем по другому надо! Потом догадались заводской сервис организовать гарантию. Раньше же как: если приемка чего проморгает, заводу дальше трава не расти, а теперь они у нас сами за свой брак расплачиваются, так заводчане совсем по-другому работать стали! Я вот говорю, теперь новая машина приходит — это подарок, ее только в целлофан завернуть и любимой девушке. Ну и ездить — знаете, какая там кабина? Я на "фантомасах" уже не могу кабиной назвать. А на старых вылах вообще сортир, а не кабина! Вот вы скажите, почему на старых электровозах кабина хуже, чем на тепловозах, трясет, шума больше, хоть дизеля нет? Одна же страна, одни ученые…

— А их разные министерства делали. Ведомственная разобщенность.

— Да, похоже… На романовских локах-то один стандарт. И тихо, и идет плавно, не заматываешься так, в жару кондиционер, холодильник… Старики на пенсию уходят, нам завидуют — говорят, только и работать сейчас. Вот…

— Ну, наверное, обучают осваивать новую технику?

— А как же? Вон недавно опять на повышение квалификации гоняли. Между прочим, про европейскую реформу железных дорог рассказали… Только такая у нас никогда не пойдет.

— А почему не пойдет?

— Ну как же, — помощник удивился, что сидящий перед ним взрослый человек не знает такой простой вещи, — у них там железная дорога теперь ориентируется только на прибыль, на рынок. У них проблема — государства маленькие, и надо как-то дороги объединять, вот общий знаменатель и придумали. А у нас почему не пойдет, — у нас, оказывается, еще при царе, с самого начала для чего дороги-то строили? Для развития промышленности. Поэтому нельзя ее только под прибыль, под рынок затачивать, нужно, чтобы она провозную способность обеспечивала и тарифы не сильно завышали себестоимость продукции предприятий, вот. Если делать ее только для рынка, то железная дорога будет, конечно, будет, а промышленность сдохнет, может, не вся, но… Вот как это объяснить? Вы, скажем, какой профессии?

— Компьютерщик.

— Хорошая профессия, у меня братан компьютеры делает на заводе, а я вот — на железку… Так вот: это все равно, что вы кабеля, что вы компьютеры в сеть соединяете, коммутаторы и все прочее там, сделаете отдельным предприятием, а сами вот эти сервера, терминалы — это вроде само по себе, так работать будет, али нет?

— Нну… В общем, так не делают.

— Во. И я говорю: так не делают. Ну, моя очередь. Всего!

Вот тебе и ленинская мечта о кухарке, управляющей государством, подумал Виктор. Ну, помогала, положим, не кухарка, но и не из этих "профессиональных политиков", которым с личным бизнесом вне этой политики не задалось. У парня государственный подход есть. Пока у нас каждый маленький человек не будет мыслить, как если ему наше государство вверено, сказал себе Виктор, никакой демократии не будет. Будет цирк с флажками и обольщение имиджем и сувенирчиками к выборам, типа засыпать яму на дороге за деньги, собранные с населения же. Демократия — это не когда народу иногда делают то, что он просит или даже требует. Демократия — это когда народу никогда не смогут сделать то, чего он не хочет, прикрываясь словами "вы же нас выбирали, вы теперь должны доверять". И в этом плане европейский опыт нам ничего не дает. Евросоюз — это тюрьма народов, где страну, которая захочет жить по-своему, лишат инвестиционной пайки.

…Из центра Виктор вышел к обеду. Распогодило и хотелось перекусить. Студенческая столовка была направо через пол-остановки.

Он впервые обратил внимание на брянский Кремль. На московский тот был совсем не похож, а скорее, напоминал Пентагон. За двухметровым кирпичным заборчиком виднелись длинные желтые корпуса с высокими потолками, но не выше пяти этажей с мансардой, покрытой темно-вишневой металлочерепицей; эти корпуса образовывали что-то вроде замка, сходство с которым усиливали угловые трехэтажные надстройки в виде башенок с гербами СССР на круглых медальонах. В этом был свой резон — в таких зданиях по кабинетам больше ходишь по горизонтали, меньше утомляешься и меньше теряешь времени, ожидая лифт. Архитекторы избежали соблазна нагородить стеклянных фасадов, столь непрактичных в нашем суровом климате; вместе с тем они и не ударились в попытки копировать сталинский стиль, что можно увидеть в некоторых наших бизнес-центрах. Декоративных украшений почти не было, лишь длинные ленты стен, отделанных песочно-желтыми вентилируемыми панелями, зрительно чуть приподымали вертикали простенков между окнами. Небольшой кусок центральной части фасада в районе главного входа украшали пилястры, отделанные плитами из темно-красного гранита и увенчанные чем-то вроде портика, на котором красовался герб СССР, а выше, на шатре небольшой башенки, развивалось алое полотнище государственного флага. Пилястры как бы опирались на немного выступающий вестибюль, отделанный тем же темно-красным гранитом. Здесь был пешеходный вход, прикрытый, начиная от проходных, прозрачным пластиковым сводом от дождя и снега; машины же заезжали на территорию через боковые ворота со стороны Седьмой Линии и сразу сворачивали на подземную стоянку.

Глядя на административный комплекс, можно было подумать, что архитекторы получили указание одновременно показать как величие государства, так и то, что оно действует в некоторой тени: отсюда и забор, и полоса елей за ним, и некоторая приземистость комплекса по сравнению с застройкой Летного Поля, где неподалеку возвышалась футуристическая стеклянная башня Медиадома.

Он уже хотел идти к столовке, но вместо этого, сам того не ожидая и повинуясь какому-то неосознанному импульсу, повернул влево и быстро зашагал мимо старой лыжной базы к Кургану. В лицо пахнуло встречным ветром.

Он без труда нашел место, где стояли они с Ингой три дня назад. На коре осины, чуть выше головы, белела свежая царапина, в глубине которой ясно виднелась будто высверленная по касательной прямая борозда.

Видимо, на место происшествия тянет не только преступников.

Виктор огляделся. Было как-то неуютно на этом пятачке-уступе посреди мелового откоса, густо заросшего осинником, березой и кленами, но он не стал возвращаться, а попытался прикинуть направление, откуда могли стрелять и затем, аккуратно, стараясь не споткнуться на сырых желтых листьях, устлавших траву, начал спускаться вниз по едва заметной тропинке. На дне оврага тропа обрывалась и валялись кучи бурелома, пришлось идти зигзагом, и Виктор опасался только того, что он собъется с направления. Добравшись до противоположного склона, он увидел на гребне небольшую площадку, где уже устроились две компании студентов на пикнике: очевидно, что в праздник тут было бы еще больше свидетелей. За площадкой земля снова уходила вниз и начиналось другое ответвление оврага — для Соловья-Разбойника, похоже, здесь было идеальное место. Тогда он обернулся, чтобы попробовать найти место, с которого было бы хорошо видно дерево с царапиной, но место, где они стояли с Ингой, утонуло среди густой зелени высоких деревьев, по которой осень уже разбросала легкими оспинами желтые мазки.

Либо с этой площадки кто-то случайно выстрелил из подгулявшей компании, и тогда им с Ингой здорово повезло, либо стрелок мог видеть сквозь листья, но о существовании эльфов в Соловьях Виктор никогда не слышал, либо, наконец, выстрел сделали со стороны аллеи и стрелок тут же скрылся, но тогда неясно, почему их обоих не ухлопали с близкого расстояния. Во всяком случае, сегодня здесь на него никто не охотился. Сделав беззаботный вид, он направился по тропе вдоль склона оврага, которая вскоре привела его к старой лыжной базе. Можно было со спокойной совестью идти в столовку.

Пока Виктор, сидя в полупустом зале, уминал ленивые голубцы, в голову ему сама собой пришла одна догадка.

Ц.И.Б.Р. мог расшифровываться как "Центральный Имперский Банк России". Это словосочетание как-то сразу показалось ему естественным и удачным для монеты. Монету чеканит банк, двуглавый орел — это империя. Здесь кто-то из третьей реальности? А почему бы и нет?

"Ну допустим, а что дальше?" — подумал он. "Надо войти в контакт с этим попаданцем? Или ликвидировать? Или он хотел ликвидировать меня? От этих домыслов можно каждого куста бояться. Почему Инга испугалась? Все что-то знают, и делают вид. Этак и крыша поедет."

24. Семь шагов за горизонт

Утро понедельника было свежим и бодрым, несмотря на моросящий дождь и лимонные пятерни кленовых листьев в палисаднике под окном. Вчера, после возвращения из диагностического, Виктор решил просто отоспаться как следует и ни о чем не думать. Открыв глаза и посмотрев в потолок, он внезапно почувствовал себя человеком, прибывшим на курорт в бархатный сезон. Голова была свободной и легкой. Казалось, где-то там, за Луговой, рокочут, накатываясь на берег, зеленоватые волны, чайки кружат над необъятным куполом моря под лучами солца в просвете облаков, и соленый ветер бросает на гуляющих по бульвару мельчайшие, пахнущие йодом, брызги.

Утро понедельника было светлым и радостным, как именины. Виктора дооформили на ставку в две минималки, оформили койку в общаге "Электроаппарата" и отправили документы в собес на продкомпенсацию, подъемные и очередь на квартиру в дом соцбыта — последнее с ходатайством, как работнику предприятия ИТ-отрасли.

Утро понедельника готовило увлекательные сюрпризы. Зеленков дал новое задание съедить на "Тринитрон" вживую поговорить с заказчиком. "Тринитрон" был дочерним предприятием завода "Литий", создан недавно, АСУПовцы туда не вошли, и заказчик путался в том, чего же он хочет от новой версии. По той же причине они у себя перемудрили на сервере, и общаться по "ирке" не выходило.

Попутно Зеленков выдал Виктору план роста его заработка до трех минималок (романовская минималка, по оценкам разных экспертов, составляет от половины до двух третей средней российской зарплаты 2010 г. — прим. авт.). План чем-то был похож на игру, где можно было прокачиваться разными способами — стаж, подача рапредложений с подтвержденным эффектом и без, аттестации, вклад в базу знаний фирмы, в организацию труда, коэффициент трудового участия, среднее время работы без ошибок, активность в новаторской тематике первого уровня, т. е. с выходом на патентование решений, и еще целый ряд возможностей засветиться, включая такие вещи, как рекрутирование в фирму ценного персонала. Подсчет результатов выглядел довольно сложным, но к нему прилагалась примитивная прога с текстовым интерфейсом, погоняв которую, каждый мог оценить лучшие способы своей прокачки. Ценным в этой системе, по мнению Виктора, было то, что она давала возможность роста даже тогда, когда лучшие темы поделены другими, что делало менее острой драчку за темы.

До "Лития" надо было ехать троллейбусом с пересадкой у автовокзала или маршруткой; немного поколебавшись, Виктор выбрал "сохатого". На маршруте до автовокзала ему попался вагон со светодиодным табло у кабины, и он, не отрываясь, следил за бегущей строкой новостей, перемежаемой названиями остановок.

В Греции прошли массовые выступления в поддержку смягчения визового режима с СССР и снятия дискриминационных пошлин на ввоз советских товаров. В некоторых из правительственных зданий демонстранты били стекла.

В Польше продолжается марш бастующих шахтеров на Варшаву. На своем экстренном заседании польский Сейм должен рассмотреть положение в угольной промышленности страны и принять обращение к государствам — членам Евросоюза об оказании экономической помощи.

По Франции вновь прокатилась волна беспорядков на религиозно-этнической почве, связанная с попыткой депортации мигрантов. Группы молодых людей поджигают припаркованные на улицах машины.

В Германии, в каком-то там штадте, произошло крупное столкновение демонстрантов с полицией. Жители города протестуют против плана вырубки городской рощи для строительства скоростной железной дороги. В результате столкновения пострадало четыреста человек, двое могут лишиться зрения.

А вот и позитив. Делегация КНР посетила опытную трассу высокоскоростного магнитолета Ереван-Севан. Намечено подписание соглашения о строительстве дороги подобной системы для аэропорта в Шанхае силами советских предприятий. Делегация также собирается нанести визит в Новочеркасск, где организован выпуск вагонов на магнитной подвеске.

Что еще стряслось ужасного за бугром и прекрасного у нас, Виктор так и не узнал — надо было выходить на пересадку.

После площади Партизан Красноармейская ныряла вниз, к старой развязке до моста. К удивлению Виктора, здесь как раз ничего не изменилось; между Репина и Урицкого не выросли подпирающие небо и нависающие над остатками частного сектора многоэтажки, а на ее месте возникли какие-то длинные двухэтажные теремки, причем первый этаж был из красного кирпича, со сводчатыми окнами, а второй — из пропитанного деревянного бруса, с резными украшениями окон и карнизов.

— А что, здесь нового строительства не будет? — спросил Виктор сидящую у окна пенсионерку. Вообще было похоже, что в период дневной смены в троллейбусе ездили в основном пенсионеры, школьники и дамы с детьми.

— А зачем оно здесь? — удивилась старушка? Тут хотят как бы купеческую часть делать, она так плавно к реке спускается. А высотки лучше в старом аэропорту ставить, там место ровное и видно далеко.

Троллейбус скатился с горки, и вырулил под желтеющими арками старых берез и осин на неоглядный простор, открывающийся с нового Черного моста; раздолье деснянских заводей и заросших роскошным, качающемся на свежем, долетевшем со стороны Свенского монастыря ветру, ивняком, сменилось раздольем лугов и перелесков пойиы, по которой тугим луком изогнулась дамба дороги, а ее, в свою очередь сменяла ширь прямого, как стрела, вытянувшегося на весь район Московского проспекта. Не было места, где так остро чувствуется русская ширь, как вьезд на Фокинку, где возле моста, словно по завещанию Леонова во "Взятии Великошумска", над водами Десны навеки стал на постаменте танк, слушая гудки проносящихся на юг поездов — в память о тех, кто обагрил эту землю кровью, спасая род свой от невиданных ранее человечеством хищников.

Кусок Московского проспекта от поймы до путепровода застраивался очень интенсивно — Виктор заметил, что девяти — шестнадцатиэтажки не только выстраивались по проспекту, но и проросли за несколько кварталов от него, расчищая стародавний частный сектор, похожий на большую деревню. Отсюда, из этой части района, было сравнительно близко попасть на троллейбусе как на предприятия за линией, так и в центр города. За широким, похожим на разлившуюся реку, путевым хозяйством сортировочной станции Брянск-второй жилищное строительство как бы разом поугасло, не в пример пятидесятым, когда здесь возводились двух- четырехэтажки в пешей доступности от проходных заводов, депо, складов и элеватора.

"А здесь, значит, почему-то почти не строят… Ну да, теперь же троллейбус, теперь пехом до проходной топать не надо, а вот в центр, в другие районы ездить стали чаще, а отсюда, из-за линии, дальше тащиться. И ко вьезду, видать, тоже особо не застраивали, потому что хоть там и лес, а как подует ветер с мясокомбината…"

Сойдя с троллейбуса, в начале аллеи, ведущей к заводу, Виктор снова наткнулся на небольшой памятник — обелиск в честь расстрелянных во время оккупации. Оказывается, и тут это было. Западники у нас любят поговорить о бездарности советских полководцев, сравнивая общее число погибших в СССР и Германии. Видимо, воинское искусство в понятиях человека европейского есть умение стать на гору трупов безоружных гражданских людей.

— …А паспорт у вас с собой?

Виктор стоял на проходной "Лития". Высившийся в конце короткой аллеи куб заводоуправления, стандартный для наших заводов семидесятых, с окнами в виде сплошных стеклянных лент, перерезавших поперек фасад, был недавно отделан металлическим сайдингом песочного цвета и обзавелся красно-коричневой мансардой. Справа и слева, в сторону скверика заводского поселка, здание было развито какими-то свежими пристроечками.

Перед Виктором возвышался Степан Иванович Залесов из того самого "Тринитрона", вышедший встречать, мужик массивный, лет сорока пяти, с синевой на щеках от растительности, судя по всему, бурно растущей, невзирая на ежедневное уничтожение двойными лезвиями.

— А как же! — гордо произнес Виктор.

Всегда приятно сознавать, что ты не верблюд.

— Отлично. А то знаете, хоть и бытовка, но на нее есть хозтайна. Сами знаете, как Запад сейчас промышленный шпионаж активизировал.

"Ах вот оно еще что может быть. Конкурентная разведка. Постановщик бывает на разных предприятиях, знакомится с документами. Хотя если так, то без явных улик этот Мозинцев явно выкрутится. Ксиву-то не паленую подогнал."

В будущем офисе был рабочий беспорядок переезда — полусвернутые металлические жалюзи на окнах, горшки с растениями на потертом полу, многочисленные связки книг и газетных подшивок — судя по названиям, отсюда переезжал то ли партком, то ли что-то вроде кабинета политпроса. Довершали пейзаж невытертые потеки от электрокофейников, остатке скотча на старом акриле бежевых тонов, который, судя по всему, собирались соскоблить или заклеить обоями, и торчащие из толстого пластикового плинтуса хвосты кабелей с интерфейсными разъемами. Сквозняк закидывал в помещение потерявшие правильный курс желтые листья. Висящий на одном шурупе динамик голосом Маки Номия из "Пи-5" весело и ритмично пищал соул.

Степан Иванович снял с пирамиды пару офисных кресел с ножками и буркнул: "Присаживайтесь".

"А что, если под этим соусом разузнать и про всю ихнюю систему? А то ведь, не въехавши в общее, и детали не просечешь."

— Знаете, давайте сегодня так поступим: начнем с предварительного тренинга по снятию психологических барьеров, относящихся к объекту, для которого мы создаем информационную систему. Вы не против?

— Ну, вам, как говориться, виднее.

— Тогда, если вас не затруднит, попробуйте сейчас кратко охарактеризовать место филиала в общей системе экономики, начиная с основных законов нашей экономики. Не удивляйтесь, это такой психологический прием.

— Так вам тогда как — про семь сталинских шагов в экономике?

— Ну да, — согласился Виктор, приготовясь прожевывать скучные мегабайты общественно-политического канцелярита.

— Ну, как вы знаете, никакой теории социалистической экономики у нас до восьмидесятых не было. Помните старый второй том политэкономии? Сборник ведомственных инструкций, а не наука. Сталин сказал, что социализм не отменяет экономических законов, как таковых, но это, знаете, для наших обществоведов мимо ушей прошло.

"Ого! А за это не того? И как мне, как советскому гражданину, реагировать надо? Это слушать уже можно или уже нельзя? Так. Надо выждать пять минут и, если что, свернуть тему. Зря я этот эксперимент затеял."

— Значит, что из этого следует? Шаг первый — разделение госуправления и хозяйственного ведения. Социализм у нас уперся в то же, что и капитализм развитых стран в конце прошлого века — предприятие стало таким большим, что владелец сам им руководить больше не может. Фактически вся страна была разбита на несколько огромных предприятий. Поэтому сделали то же, что и у капиталистов — крупные предприятия акционировали, общественный характер собственности остался, потому что акции у государства, оно ими владеет и управляет через министерства, комитеты и агенства, а из заводов и фабрик образовали крупные госкорпорации, соревнующиеся на внутреннем и внешнем рынке. Государство может внутри себя продавать завод от одной корпорации к другой для повышения эффективности.

"Японский городовой!" — воскликнул про себя Виктор. "Так вот они зачем Сталина из биостаза вытащили! Фигурально, конечно. Им это сословие знатоков марксизма-ленинизма мешало делать реформу. Потом у нас из этого сословия, не родив никаких собственных идей и теорий, вылезли чикагские мальчики с их планами скопировать Запад. А тут Сталин, он вроде, как после Ленина, и если его реабилитировать, все эти служители памятнику марксизма будут ходить, как пришибленные — они же все в развоблачении культа повязаны. С другой стороны, и госимущество не слили."

— Шаг второй: изменение планирования и инвестирования. До первых пятилеток в нашей стране, если сравнить с Америкой, то можно прямо сказать, что ни тракторов не было, ни автомобилей, ни самолетов, ни радио и вообще много чего. Что надо было тогда делать? Определить, какая продукция стране, как воздух, и выпускать ее как можно больше. Отсюда жесткое планирование. А когда страну тракторами насытили, это уже тормозом стало. Как планы ни составляй, случайность, куда от нее денешься? Вот и приходилось все время корректировать. Теперь государственный план — это что-то вроде бизнес-плана, в нем основные показатели не сам по себе валовой объем, а удовлетворение потребности. Тут немножко долго разъяснять всю эту систему и как она работает, но, короче, выходит так. С одной стороны, спрос регулирует, что выпускать, это, так сказать, быстрое регулирование, оперативное. А с другой стороны, государство следит за тем, чтобы спрос в деньгах и цены выражали реальные потребности, чтобы перекосов не было, спекуляции, кризисов. На спрос-то, как Сорос говорил, влияют предубеждения. Можно специально создать дефицит и спровоцировать ажиотажный спрос…

Помним, помним, подумал Виктор. Нам говорили, что это якобы потому, что выпущено много денег. Сумасшедший поток наличных на товарные рынки. Ага, как же. Вон американцы тоже, как теперь выяснили, доллар не обеспечивают, однако попкорн мешками не хватают. Будут у советского человека лишние деньги — он или найдет куда потратить, или на книжку положит. Книжка в Союзе, она тебе все — и потребительский кредит, и ипотека, и лучшая страховка, и накопительная пенсия, и накопительный до свадьбы или рождения детей. Просто от того, что бабло появилось, никто перловку скупать не побежит. А вот если не уверен, что завтра перловка будет — побежит, и с книжки сымет. Или если потеряет доверие к государству, которое и торговля, и сберкасса. Вон на проституток тратить разбухшую денежную массу почему-то никто не побежал, не в том месте, видать, разбухла…

— Шаг третий: расти туда, куда нужно. До индустриализации, я уже говорил, у нас ничего не было, поэтому все отрасли планировали так, чтобы они росли вширь. Сейчас все отрасли разбиты на три группы. Во-первых, отрасли-саженцы, за которыми будущее, в них вкладывают больше капвложений, чтобы скорее развивались и чтобы обгонять другие страны. Во-вторых, процветающие сейчас отрасли, из них больше забирают средств, чтобы они не переросли стихийно, и чтобы развивать новые отрасли. В-третьих, увядающие отрасли, там вкладывают деньги в модернизацию и перепрофилирование. У нас вот сейчас на "Литии" одни производства развиваются, другие увядают, поэтому перепрофилирование идет. Кинескопы, лампы экономичные, что просто в патрон вкручивать можно… Видите, — первый этаж весь перевернули, новые подразделения размещаем. Понимаете, тут, где мы сидим сейчас в пыли мусоре, бумажках нужных и ненужных — наше будущее! — с восторгом произнес Залесов. — Вот отсюда пойдут идеи новых товаров, которые наши умельцы сперва превратят в образцы, а потом в цеха пойдет новое оборудование, люди будут изучать новые профессии, профессии будущего… вы знаете, может, даже первые на земном шаре. У русского человека золото не в кармане, оно — в голове!

…А сейчас эти помещения на первом этаже сданы под магазины, чтобы хоть что-то выручить, вспомнил Виктор. Пройти еще немного в сторону леса — и перед глазами вырастет огромный, высотой в девятиэтажный дом и шириной в проспект, полузаброшенный корпус цеха. В необъятных полосах окон стекла или выбиты, или заделаны стальными листами, вид, хоть для S.T.A.L.K.E.R срисовывай. Внутри, как ребра полуистлевшего трупа, видны какие-то конструкции. Чуть подальше, в сторону, корпус поменьше, голая коробка с пустотой проемов без стекол и рам. НАТО бомбило не Югославию, оно бомбило Брянск…

— Шаг четвертый: предприятие становится предприятием. Я уже говорил — раньше предприятием было фактически наркомат и министерство, потому что товаров было немного. Завод было любой взять — он фактически что? Филиал. Ему дают заказ под определенный объем, снабжают сырьем-комплектацией, забирают продукцию. Все. Фи-ли-ал. Ничего он самостоятельно делать не может, хоть ему какую свободу дай. Поэтому заводы и прочие предприятия у нас объединили в крупные, опять-таки соревнующиеся корпорации. В корпорации, кроме самих производств, без которых, сами понимаете, никуда, есть сети сбыта, сети фирменного сервиса, рекламы — тем более, что ее ограничивают, рекламу, чтобы не было слишком большого воздействия на психику людей, — службы изучения поребностей и спроса, необходимые НИИ и КБ — в общем, все, вплоть до внешнеэкономических агенств и зарубежной конкурентной разведки…

Зазвонил телефон, полузаваленный грудой бумаг. Залесов, чертыхнувшись, одной рукой подхватил трубку, а другой — успел поймать на лету пару фолдеров, съехавших вниз по куче своих собратьев.

— "Тринитрон" слушает. Да, он у нас. Позвать?.. Вас, — и он протянул трубку Виктору.

— Виктор Сергеевич, — раздался из трубки голос Зеленкова, — закончите с "Тринитроном", съездите на Первый Брянск, там мастерская "Микрат". Это идти от Афанасьева, по улице Одиннадцать лет Октября — не перепутайте с Двенадцать лет Октября и Пятнадцать лет Октября, за Третьим Новым и Чичерина немного пройдете, там павильон. Возьмете прибор там, они знают. Если займете обед, не спешите, отобедайте по пути. Все поняли?

— Да, понял, это от бывшего немецкого концлагеря идти.

— Кхм… ну да, там. Я жду.

В трубке послышались гудки.

— Вызывают? — спросил Залесов.

— Нет, это потом… То-есть, вы говорите, при акционировании акции не роздали работникам предприятий, а они остались у государства, и министерства не разогнали, а сделали собственниками, то-есть агентами собственника?.. — воскликнул Виктор и поспешил добавить — Это тоже такой прием анализа ситуации.

— Ну конечно! Были одно время такие идеи — раздать акции по трудовым коллективам. Но еще Гэлбрейт говорил, что большом числе мелких акционеров предприятием владеют не они, а менеджеры, технократия. И если раздать все акции по рабочим, а не просто какую-то часть для стимулирования, то предприятия разворуют, а если еще и разрешить продавать частным образом, то специально разорят, чтобы потом по дешевке эти акции скупить. Это же однозначно вредительство. Ну, и потом, нельзя же просто было какой-нибудь завод взять и акционировать. Это же фактически филиальная фирма, у нее ни сбыта, ни изучения потребностей, ничего, только технические исполнители…

И это было, сказал себе Виктор. Акционировали и разорялись. Тысячи людей оставались без зарплаты, без всего, и некуда было пойти, потому что кругом то же самое. Наши союзофобы десятилетиями мастурбируют на беспорядки в Новочеркасске. Виктор помнил абсолютно такие же вещи в своем родном городе в девяностых. Толпы выходили на улицы, перегораживали дороги, то на одном заводе, то на другом. Только в Новочеркасске просто урезали расценки, а освободители от тоталитаризма вообще ничего месяцами не платили. Правда, до стрельбы не доходило. Всего-то ничего и надо было: сразу встретиться с народом, принять жалобы, пообещать разобраться. И в Новочеркасске могли без стрельбы. Просто тогда это было впервые, а теперь научились. Инциденты случались и позже, они стали менее шумными. Например, групповые голодовки. Личная свобода человека не жрать, когда жрать нечего.

— …Тот же Гэлбрэйт про это писал. Поэтому из них создали крупные объединения, фирмы.

— И эти фирмы соревнуются?

— Ну да. Да собственно, в оборонке что-то подобное было — фирма Сухого, Микояна… Просто перенесли на все отрасли в сочетании с акциями, как гибким механизмом обобществления прибавочной стоимости.

"Так это что… Это же та самая рыночная реформа и есть. Или это социализм на самом деле вот такой и должен быть, а не то, что у нас при перестройщиках?"

Маки Номия по трансляции незаметно сменилась такими же ритмичными "Цыплятами" от "Изи Темпо".

— Не мешает? — спросил Степан Иванович, заметив, что Виктор прислушивается к музыке.

— Нет, ничуть. Помогает сосредоточиться.

— Это у нас переезд, трансляцию не коммутнули, так что пока по ЧМ московская лажовка идет (музыка стиля Lounge — прим. авт.). Брянск пока не столица.

— Да, к сожалению.

— Почему к сожалению? Все, кто хотят заработать, едут в провинцию… Пятый шаг — от фордизма к тойотизму. Опять-таки, в первые пятилетки нужно было что? Выпускать как можно больше дешевой продукции, ассортимент не так уж был важен. Зачем, например, выбор между марками грузовиков, если их еще не изготовили, верно?

— Логично.

— А для этого лучше всего подходило жесткое конвейерное производство, которому, опять-таки требовалось жестко определять, что кому сколько выпускать, чтобы все работало, как часы. Ну, вы знаете, поточную линию, сколько надо на нее капиталовложений и как трудно в ней что-то поменять. В тяжелой промышленности есть специализированные станки, части которых просто в пол цеха вделаны, чтобы изменить продукцию, там, грубо говоря, бетон надо ковырять. Зато — дешево и много, на одной линии можно выпускать, скажем, магистральные электровозы на весь Советский Союз. И когда выпускали товары, которых в Росиии раньше из-за отсталости просто не было, все это прекрасно работало! Лучше, чем на Западе! Но когда наша страна стала промышленной, когда технический прогресс пошел вперед, когда стало нужно чаще менять продукцию, учитывать, что уже есть разные потребности, а не просто "дайте хоть какие-нибудь" — тут фордизм и забуксовал. Понадобился тойотизм — то-есть уметь быстро создавать и выпускать продукцию под новый спрос, столько, сколько нужно. Помните, в учебниках писали сталинские слова, что цель производства при социализме — наиболее полное удовлетворение общественных потребностей?

"Хм, а я не знал, что это сталинские слова…"

— Вот тойотизм, переход на гибкое автоматизированное производство, и есть дальнейшее развитие производства социалистического! — воскликнул Залесов. Глаза его сияли. — Рядом бродили, изобретали, какой там социализм — развитой, не развитой, — а вот оно все просто! Вот он тот самый путь к светлому будущему, без утопий, в металле! Просто у них результаты этого производства принадлежат олигархам, а у нас всему народу, вот и разница.

На этом месте Виктор вдруг понял, что у него уже вылетело из головы, на сколько лет Октября он должен идти в Володарке.