Холодный огонь Кунц Дин

— Самолет неожиданно завалится вправо, заденет крылом о землю и закувыркается по бетонке. Вся эта махина вылетит на грунт, рассыплется на части и сгорит.

Рыжеволосый человек в гражданской одежде смотрел на Джима, будто не веря собственным глазам:

— Что за чушь! Да за кого вы себя принимаете?

— Он заранее знал, что двигатель номер два взорвется, — охладил его пыл Делбо.

Понимая, что они уже вошли во второй 360-градусный поворот и время стремительно уменьшается, Джим сказал:

— Вы все останетесь живы, но сто сорок семь пассажиров и четыре стюардессы погибнут.

— Боже праведный, — тихо сказал Делбо.

— Он просто не может этого знать, — возразил Анилов.

Осталось три минуты.

Делбо дал дополнительные указания рыжеволосому. Стало слышно, как взревел один из двигателей, и огромный самолет начал, снижаясь, второй поворот.

— Но перед тем, как самолет завалится вправо, вы услышите предупреждение.

— Предупреждение? — не оглядываясь, переспросил Делбо. Он не прекращал попыток справиться со штурвалом.

— Странный звук, вы такого никогда не слышали. В том месте, где крыло соединяется с фюзеляжем, структурный дефект. Похоже на звук лопающейся гитарной струны. Как только его услышите, прибавьте мощность в левом двигателе. Только так можно избежать опрокидывания.

Анилов потерял терпение:

— Какая чушь! Пока этот парень здесь, я ничего не соображаю.

Джим знал, что Анилов прав. Специалисты из Центра в Сан-Франциско и диспетчер замолчали, чтобы летчики могли сосредоточиться. Если он останется в кабине, то, даже не произнося ни слова, одним своим присутствием может отвлечь их в самый ответственный момент. Кроме того, он рассказал все, что знал, и добавить ему нечего.

Джим вышел из кабины и быстро направился к шестнадцатому ряду.

До встречи с землей две минуты.

Холли не спускала глаз с прохода между кресел, надеясь, что Джим все-таки вернется. Хотелось, чтобы он был рядом, когда случится самое страшное. Она ясно помнила события прошлой ночи, когда в комнату мотеля проникло чудовище из ночного кошмара, и количество жертв, которые оставил на своем пути Айренхарт, спасая невинных людей. Не забыла она и того, как жестоко он расправился с Норманом Ринком в хозяйственном магазине Атланты. Но темное начало в его душе уступило место светлому. Рядом с ним ей было удивительно спокойно, точно окружавший его невидимый ореол опасности превратился в нимб ангела-хранителя.

По селектору одна из стюардесс инструктировала пассажиров, как вести себя при экстренной посадке. Ее коллеги ходили по рядам, проверяя, все ли люди выполняют эти указания.

Корпус «ДС-10» вибрировал, самолет швыряло во все стороны. Хотя в его конструкции не было ни одной деревянной детали, он скрипел, как застигнутый штормом парусник. Небо в иллюминаторах оставалось голубым, но в воздухе бушевали неистовые вихри.

Пассажиры давно поняли, в какой серьезный переплет они угодили. Условия для посадки — хуже не придумаешь, и случиться может все что угодно. Может быть, и самое худшее. В огромном лайнере воцарилась поразительная тишина, словно в соборе во время торжественного богослужения. Вполне возможно, многие представляли себе собственные похороны.

Из салона первого класса появился Джим. При виде его Холли испытала огромное облегчение. Он чуть замедлил шаг, ободряюще улыбнулся Дубровекам, слегка коснулся плеча Холли и сел в кресло у нее за спиной.

Самолет попал в воздушный поток. На этот раз дело приняло совсем плачевный оборот. Холли показалось, что они уже не летят, а катятся.

Кристин взяла ее за руку и быстро сжала, словно они были старыми подругами. Впрочем, они ими уже стали. Близость неминуемой смерти сближает людей.

— Удачи тебе, Холли.

— Удачи, Кристин.

Рядом со своей матерью маленькая Кейси казалась совсем крошечной.

Наконец и стюардессы заняли места в креслах. Холли тоже последовала их примеру, приняв положение, сулящее самые большие шансы выжить: затянула пристяжные ремни, наклонилась вперед и спрятала голову в коленях, обхватив руками лодыжки.

Болтанка на мгновение прекратилась и самолет скользнул вниз. Но Холли не успела даже вздохнуть с облегчением. В следующую секунду все небо стало похоже на одеяло, которое трясут за края гремлины — злые гномы, приносящие летчикам несчастье.

Над головой захлопали дверцы багажных полок, и на пассажиров посыпались чемоданы, сумки, куртки и другие вещи. Что-то ударило ее по спине и скатилось в сторону. Было совсем не больно, но Холли неожиданно испугалась, что чемодан какой-нибудь модницы, набитый косметикой, свалится на нее под опасным углом и переломит позвоночник.

Слейтон Делбо продолжал давать команды Янковски, который, стоя на коленях между креслами пилотов, управлялся с подачей топлива в двигатели. Летчики в это время пытались удержать лайнер на заданном курсе. Делбо был спокоен, хотя знал, что впереди тяжелая посадка.

Они начали выходить из третьего, последнего поворота. Посадочная полоса стремительно приближалась. Но, как и предсказывал Джим — черт, фамилия этого парня опять вылетела из головы, — им не удалось выровняться по полосе.

Незнакомец не ошибся. Вокруг бушевала настоящая буря. Самолет швыряло, как большой старый автобус, который громыхает вниз по склону крутой горной дороги. Такого командиру корабля видеть еще не доводилось. Даже для исправного самолета посадка при таком сильном встречном ветре представляет немалую опасность.

Но Делбо не оставалось другого выбора. Слишком поздно, чтобы попробовать еще один заход или проскочить посадочную полосу и уйти на другой аэродром в надежде на лучшие метеоусловия. После взрыва хвостового двигателя прошло тридцать три минуты, и это настоящий подвиг, что они до сих пор не врезались в землю. Еще немного — и не помогут ни мастерство, ни опыт, ни хладнокровие. С каждой минутой, а теперь секундой, полет все больше напоминал попытку удержать в воздухе обломок огромной скалы.

До бетонной полосы осталось две тысячи футов, и это расстояние стремительно сокращалось.

Мысли Делбо обратились к жене и семнадцатилетнему сыну, которые остались дома в Вестлейн-Виллидж на севере Лос-Анджелеса. Второй сын. Том, уже в колледже Вилламот, готовится к поступлению на первый курс. Как бы он сейчас хотел обнять их, почувствовать прикосновение родных рук.

Он не боялся за себя. По крайней мере, не слишком. И предсказание незнакомца, что экипаж останется в живых, не играло здесь никакой роли. Кто знает, всегда ли сбываются слова этого парня. По сути дела, у Делбо просто не было времени думать о себе.

Полторы тысячи футов.

Он думал о пассажирах и экипаже, доверивших ему свои жизни. Если его нерешительность, медлительность или, наоборот, поспешность, приведут к тому, что в этой катастрофе окажется доля его вины, все, чего он достиг за долгие годы работы, будет перечеркнуто этой единственной трагической ошибкой. Возможно, он слишком строг к себе, но многие летчики обладают столь же сильным чувством ответственности.

Он вспомнил слова незнакомца: «…сто сорок семь пассажиров…»

До боли сжал бешено вибрирующий штурвал.

«…и четыре стюардессы погибнут…»

Тысяча двести футов.

— Нас заносит вправо, — сказал Делбо.

— Держись! — крикнул Анилов. Сейчас, когда они совсем снизились, все зависело от командира.

Сто пятьдесят одна смерть, сто пятьдесят одна семья, которая потеряет близких. И еще больше людей, чьи судьбы окажутся вовлечены в водоворот этой трагедии.

Но откуда этот парень знает, сколько людей погибнет? Это невозможно. Что он, ясновидец? Чушь, как сказал Янковски. Да, но он знал о взрыве двигателя и о встречном ветре при посадке. Только полный идиот может сбрасывать это со счетов.

Тысяча футов.

— Пора, — услышал Делбо собственный голос.

Согнувшись в три погибели, зажав голову между коленями и обхватив руками лодыжки, Джим Айренхарт вспомнил старую шутку: «Поцелуй свой зад на прощание».

Он молил Бога, чтобы его действия не изменили ситуацию в худшую сторону и вместе с ним и Дубровеками не погибли люди, которым самой судьбой было предназначено остаться в живых. Его разговор с командиром корабля повлиял на будущее, и то, что произойдет, может быть хуже того, что должно было случиться. Похоже, высшие силы в конце концов одобрили его желание спасти не только Кристин и Кейси. Но природа этих сил загадочна, и надо быть дураком, чтобы пытаться понять движущие ими мотивы и намерения.

Самолет содрогнулся от сильного толчка. Завывание двигателей перешло в пронзительный визг.

Джим уставился под ноги, ожидая, что пол вот-вот лопнет и брызнет ему в лицо.

Больше всего он боялся за Холли Торн. Ее присутствие в самолете — самое большое отклонение от первоначального сценария, написанного судьбой. Может быть, ему удастся спасти многих пассажиров, но что, если погибнет Холли?

«ДС-10» с грохотом летел к земле. Холли сжалась в комок и закрыла глаза. Перед мысленным взором поплыли лица матери с отцом, и она обрадовалась им. Затем удивилась, когда вслед за родителями в ее сознании возник образ Ленни Кэллевея. Он был ее первой детской любовью. Они не виделись с тех пор, как обоим исполнилось шестнадцать… Потом появилась миссис Руни, учительница из старших классов, которая с особенным участием относилась к ее проблемам и успехам… За ней Лори Клагер — лучшая подруга на протяжении всех школьных и половины студенческих лет. Жизнь разбросала их по разным уголкам страны… И многие другие, все те, кого она любит или когда-то любила. Она думала о каждом из них не больше доли секунды, но близость смерти словно изменила ход времени, и Холли казалось, что она подолгу всматривается в родные лица. Перед ней вставали не кадры из прожитой жизни, а образы дорогих ее сердцу людей — хотя, может быть, это одно и то же.

Несмотря на пронзительный вой двигателей и нахлынувшие воспоминания, она услышала, как Кристин Дубровек говорит дочери: «Я люблю тебя, Кейси».

Холли заплакала.

Триста футов.

Делбо сумел приподнять нос самолета.

Похоже, все идет нормально. Насколько слово «нормально» применимо в данных обстоятельствах.

Они шли под небольшим углом к полосе, но, возможно, сразу после посадки самолет удастся выровнять. В противном случае они пронесутся по бетонке три, а то и четыре тысячи футов, и лишь потом лайнер выкатится на недавно убранное поле. Это, конечно, не самый лучший вариант, но по крайней мере скорость значительно уменьшится. Конечно, многое зависит от того, какая поверхность окажется под колесами. Самолет может развалиться, но мало вероятности, что он разлетится вдребезги.

Двести футов.

Ветер стих.

Они парили в воздухе. Легко, словно перышко.

— Порядок, — сказал Анилов.

— Спокойно, спокойно, — ответил Делбо.

Оба имели в виду одно и то же, все идет нормально, еще немного — и можно обо всем забыть.

Сто футов.

Нос самолета кверху.

Отлично, отлично.

Земля.

Странный звук лопающейся струны!

И одновременно с ним взвыли шины, ударившись о бетонную полосу. Делбо помнил предупреждение незнакомца. Он скомандовал:

— Левый двигатель! — И направил самолет влево.

Янковски тоже хорошо помнил слова Джима, хотя и назвал их чушью. Командир не успел договорить, как инструктор выполнил команду. В точности как и было сказано, «ДС-10» завалился вправо, но мгновенная реакция экипажа спасла его от опрокидывания. Лайнер качнулся влево, и правое крыло вернулось в прежнее положение. Возникла опасность излишней компенсации, и Делбо, продолжая удерживать самолет в том же направлении, отдал Янковски новую команду. Дрожа и вибрируя, самолет мчался по полосе. Он приказал включить реверс, потому что бешеная скорость, с которой они неслись по бетонке, означала для них смертельную опасность. Самолет шел под углом к полосе и, хотя и замедлял бег, с каждым мгновением приближался к опасному краю. Правое крыло снова провисло. Оно раскачивалось, издавая дьявольский скрежет рвущегося железа: как и говорил Джим, не выдержал металл в месте соединения крыла с фюзеляжем. Сказалось напряжение дикого полета и встречный ветер, какой бывает раз в столетие. Они мчались вперед, но Делбо ничего не мог поделать со структурным дефектом. Нельзя же вылезти наружу и заварить проклятую трещину. Самолет катился по полосе, замедляя скорость, но правое крыло стало крениться к земле, все попытки помешать этому оказались напрасными. Крыло резко ушло вниз…

Холли почувствовала, что самолет заваливается вправо. Она задержала дыхание, или подумала, что задержала, потому что в то же самое время ловила воздух широко открытым ртом.

Лязг и скрежет деформируемого металла отдавались в фюзеляже жутким эхом. Внезапно этот звук усилился. «ДС-10» сильно накренился вправо. Затем подпрыгнул и с пушечным грохотом, от которого у пассажиров зазвенело в ушах, ударился о бетон.

Шасси не выдержало, и лайнер осел на брюхо, продолжая по инерции скользить вперед. Затем он начал переворачиваться. Сердце Холли сжалось, желудок свело судорогой. Лучшая карнавальная поездка в мире. Вот только не, слишком веселая. Пристежные ремни впились в ребра и, словно бритвы, резали ее пополам.

В салоне стоял невыносимый шум. И крики пассажиров были не самое худшее. Голоса людей тонули в реве лайнера, чье израненное брюхо волочилось по бетонным плитам посадочной полосы. Рев умирающей машины можно было сравнить только с предсмертным криком динозавра, провалившегося в мезозойскую трещину. После гибели этих гигантов на Земле не осталось существа, способного издавать такие жуткие пронзительные вопли. Не верилось, что это голос машины. Страшный металлический звук, до странности похожий на стон раненого чудовища, мог бы принадлежать миллионам мучеников ада, чьи отчаянные стенания слились в один душераздирающий вопль. Казалось, еще миг — и лопнут барабанные перепонки.

Нарушая все инструкции, Холли подняла голову и быстро огляделась по сторонам. За стеклами иллюминаторов бушевали каскады белых, желтых и бирюзовых искр, как будто их встречали необычайно красочным фейерверком. Впереди, рядов через шесть от нее, фюзеляж раскололся, как яичная скорлупа при ударе о край керамического кувшина.

Холли решила, что с нее достаточно увиденного, и снова спрятала голову в коленях.

Она услышала свой собственный лепет, но была так испугана, что сквозь царившую в салоне какофонию с трудом различила только невнятное:

— Не надо, не надо, не надо…

Возможно, она на несколько секунд потеряла сознание или под тяжестью неимоверной нагрузки ее чувства на время отключились. Холли открыла глаза. Самолет не двигался. В ноздри лез едкий запах, природу которого не могло определить вернувшееся к ней обоняние. Страшное испытание закончилось, но Холли совершенно не помнила последние мгновения посадки.

Она спасена.

Холли охватила дикая радость. Она подняла голову, выпрямилась, готовая закричать от переполнявшего душу восторга, и застыла в кресле, увидев впереди огонь.

«ДС-10» не перевернулся. Предупреждение командиру корабля Делбо подоспело вовремя.

Но, как и боялся Джим, хаос, возникший после приземления, таил в себе не меньшую опасность, чем сам удар о землю.

По правой стороне лайнера разлилось топливо, и обломки самолета мгновенно вспыхнули. Оранжевые языки, извиваясь, лезли в иллюминаторы. Джиму почудилось, что он пассажир подводной лодки, плывущей сквозь море огня на далекой чужой планете. По стеклу побежали трещины, и огонь хлынул сквозь образовавшиеся щели и пробоину в фюзеляже, отделившую экономический класс от первого.

Джим расстегнул ремень и, шатаясь, поднялся. Пламя уже охватило кресла на правой стороне салона. Он увидел, как сидевшие там пассажиры падают и корчатся в проходе. Еще миг — и их скрыла стена огня.

Он сделал шаг в сторону. Сгреб Холли в охапку и вытолкнул ее в проход. Бросил взгляд на Дубровеков. С ними все в порядке. Ни мать, ни ребенок не пострадали. Кейси плакала.

Джим схватил Холли за руку и огляделся в поисках выхода. Открывшееся зрелище заставило его вздрогнуть. Из искореженного, раздавленного хвоста «ДС-10» выползала бесформенная черная масса, похожая на прожорливую кляксу из старого фильма ужасов. Жуткое облако плыло по салону, окрашивая все вокруг в черный цвет. Дым. Он не сразу сообразил, что это, потому что клубы дыма были такими густыми, что казались стеной из нефти и газа.

Что их ждет? Смерть от удушья? Или… Впереди огонь, но придется пробиваться. Справа языки пламени лизали края распоротой обшивки фюзеляжа, проникая внутрь и сужая пространство салона. Но огонь пока не достиг левого прохода. Еще можно спастись.

— Быстрей, — крикнул Джим, поворачиваясь к Кристин и Кейси, которые тоже выбрались со своих мест. — Вперед, быстрей, бегите изо всех сил.

Однако пассажиры из первых шести рядов экономического класса уже высыпали в проход. Люди суетились, пытаясь поскорее выбраться из салона, возникла давка, и, несмотря на героические усилия молоденькой стюардессы, дело приняло серьезный оборот. Пол был завален чемоданами, сумками, книгами и другими вещами, которые попадали с багажных полок. Джим не сделал и нескольких шагов, как едва не упал, запутавшись в чьей-то куртке.

Сзади надвигалось облако едкого дыма. Глаза моментально наполнились слезами. Джим подавился, закашлялся, его едва не стошнило от отвращения. Он сразу прогнал мысль о том, что может гореть у него за спиной вместе с чехлами и подушками кресел, ковровой дорожкой и другими элементами интерьера салона.

Густые клубы жирного дыма настигли его и окутали со всех сторон. Спины пассажиров впереди скрылись за черной пеленой, как будто за ними задернули бархатный занавес.

Перед тем как видимость уменьшилась до нескольких дюймов, Джим отпустил руку Холли и дотронулся до плеча Кристин:

— Давайте, я ее возьму, — сказал он, подхватывая Кейси на руки.

Под ногами у него валялся бумажный пакет из магазина сувениров Лос-Анджелесского аэропорта. Он был порван. Джим увидел белую майку с розовой надписью «Я люблю Л. А.» и рисунком: персик на фоне бледно-зеленых пальм.

Джим схватил майку и сунул в маленькие ручки Кейси. Кашляя, как и все вокруг, он сказал девочке:

— Прижми к лицу, солнышко. Дыши через нее.

Потом он совершенно ослеп. На глаза опустилась такая плотная черная пелена, что Джим перестал видеть ребенка, которого прижимал к груди. Сгустившиеся клубы дыма превратились в непроглядную тьму. Она была чернее темноты, которую видишь, закрыв глаза. Когда закрываешь глаза, цветные лучики света все-таки пробиваются сквозь веки, рождая неясные образы.

Должно быть, до пробоины в фюзеляже осталось не больше двадцати футов. Джим не боялся заблудиться, проход — единственный путь к спасению.

Он старался не дышать. Можно задержать дыхание на минуту, этого вполне достаточно. Но, к несчастью, он уже вдохнул едкий дым, и горло горело, точно он проглотил кислоту. В легких першило, а желудок содрогался от спазмов, вызывая новые приступы кашля. Закашлявшись, он снова непроизвольно вдыхал дым.

Возможно, ему осталось пройти всего пятнадцать футов.

Хотелось крикнуть застрявшим в проходе людям: «Шевелитесь же, черт вас возьми!» Джим знал, что они двигаются с не меньшей поспешностью и так же, как и он сам, хотят быстрее выбраться из этого ада, но все-таки с трудом удерживался, чтобы не прикрикнуть на них. Он почувствовал, как внутри поднимается ярость, и понял, что находится на грани истерики.

Под ногой оказались какие-то маленькие цилиндрические предметы. Он покачнулся, но удержал равновесие и двинулся вперед, точно мальчишка, играющий в игру, в которой нужно пройти по маленьким стеклянным шарикам.

Кейси захлебывалась кашлем. Джим не мог этого слышать, но чувствовал, как сотрясается маленькое тельце девочки, пытающейся дышать через майку с надписью «Я люблю Л. А.».

С тех пор как он двинулся к выходу, прошло не больше минуты, и, может быть, только тридцать секунд назад он взял на руки ребенка, но ему казалось, что он уже очень долго идет по бесконечному туннелю.

Несмотря на бушевавшие в нем ярость и страх, Джим сохранял присутствие духа и способность трезво мыслить. Он вспомнил, как где-то читал, что при пожаре дым поднимается вверх и скапливается у потолка. Если через несколько секунд они не достигнут выхода, придется опуститься на пол и ползти: воздух внизу относительно чище, и можно спастись от токсичных газов.

В лицо дохнуло горячим воздухом.

Он представил себе, что шагает в печь. Кожа вздувается волдырями и лопается, мгновенно превращаясь в горящие угли. Сердце, которое бешено колотилось о ребра, забилось еще быстрее.

В уверенности, что до пролома в фюзеляже осталось несколько шагов, Джим, корчась от боли, открыл слезящиеся глаза. Черная стена сменилась угольно-серыми клубами дыма, через которые пробивались пульсирующие отблески. Он понял: это языки пламени, закрытые дымной пеленой. Они тянулись к нему, подбрасывая в воздух миллиарды крутящихся частиц пепла. Огонь мог в любой момент пробиться сквозь облако дыма и сжечь его дотла, Джим потерял надежду.

Дышать нечем.

Со всех сторон огонь.

Сейчас он вспыхнет и сгорит, как живая свеча. Джим мысленно увидел, как падает на колени, прижимая к груди ребенка, и они оба сгорают в преисподней, погружаясь в потоки расплавленного металла.

Внезапно в лицо пахнуло ветром. Дымовая завеса сдвинулась влево.

Он увидел дневной свет, холодный и серый, непохожий на мертвенный отблеск горящего топлива.

Ужасная мысль о том, что они с девочкой могут сгореть заживо всего в двух шагах от спасения, придала ему новые силы. Джим рванулся сквозь серый дым и рухнул вниз на голую землю. К счастью, он упал на недавно сжатое поле, которое только что вспахали под мульчу. И хотя от удара о землю у него перешибло дыхание, все я кости остались целы.

Падая, он еще крепче прижал к себе Кейси. Перекатился на колени. Тяжело поднялся и, не выпуская девочку из рук, шатающейся походкой побрел в сторону от жаркого ослепительного зарева, в котором полыхали обломки самолета.

Некоторые из пассажиров, которым удалось выбраться из самолета, так поспешно бежали от места катастрофы, будто думали, что «ДС-10» до краев начинен динамитом и вот-вот взорвется, разнеся вдребезги половину штата Айова. Другие, испытавшие шок, бесцельно слонялись поблизости. Третьи без сил валились на землю. Среди них были раненые, и возможно, мертвые.

Жадно глотая чистый воздух, кашляя и сплевывая черную слюну, Джим беспокойно оглядывался по сторонам в поисках Кристин Дубровек. Но ее не было видно среди собравшихся на поле людей. Он несколько раз окрикнул Кристин, но не получил ответа и наконец решил, что она погибла. Может быть, переступая через рассыпанные на полу вещи пассажиров, он шел по телам погибших от удушья людей.

Наверное, Кейси разгадала его мысли. Девочка уронила майку с пальмами, и, прильнув к его плечу, стала спрашивать, куда делась ее мама. Испуганный голос Кейси говорил о том, что она предполагает самое худшее.

Охватившее его чувство триумфа уступило место страху, который позвякивал внутри гулкой пустотой, точно кубики льда в высоком узком стакане. Джим перестал чувствовать тепло августовского солнца над Айовой и жар горящего лайнера, словно оказался во льдах арктической пустыни.

— Стив?

Он не сразу понял, что зовут его.

— Стив?

Тогда Джим вспомнил: для нее он был Стивом Хэркменом, и повернулся на голос Кристин. Весьма вероятно, что она сама, ее муж и настоящий Стив Хэркмен будут до конца жизни ломать головы над этой загадкой. Кристин шла к нему навстречу, утопая босыми ногами в рыхлой свежевспаханной земле. Лицо и одежда были испачканы сажей. Она протянула руки к дочери.

Джим отдал ей ребенка.

Мать и дочь прижались друг к другу.

Кристин повернула к нему залитое слезами лицо и, глядя поверх плеча Кейси, сказала:

— Я вам стольким обязана, Стив. Вы спасли ей жизнь. Просто не знаю, как вас благодарить.

Ему не требовалась благодарность. Все, что ему нужно, — это Холли Тори, живая и невредимая.

— Вы видели Холли? — спросил он с тревогой.

— Да. Она услышала крик ребенка и подумала, что это Кейси.

Кристин била крупная дрожь. Как будто она еще не осознала, что самое страшное осталось позади, и боялась, что земля вдруг разверзнется и на них хлынут потоки раскаленной лавы.

— Как мы потеряли друг друга? Мы ведь шли рядом. Потом я оказалась на улице… Смотрю, а вас с Кейси нет.

— Что с Холли? — нетерпеливо прервал ее Джим. — Куда она пошла?

— Она хотела бежать назад за Кейси. Но потом поняла, что кричат из первого класса. Кристин показала ему кошелек:

— Это ее кошелек. Она вынесла его, не понимая, что делает. Потом отдала мне и вернулась. Знала, что это не Кейси, но все равно побежала на помощь.

Кристин махнула рукой в сторону самолета, и Джим только теперь заметил, что носовое отделение и салон первого класса полностью оторваны от части фюзеляжа, в которой находились их места, и дымятся в поле на удалении двухсот футов.

Огонь там не успел по-настоящему разгореться, но при посадке корпус самолета пострадал еще сильнее, чем искореженный хвост лайнера.

Джим помертвел при мысли, что Холли исчезла среди дымных горящих обломков, и с ужасом уставился на нос самолета, напоминающий огромное зловещее надгробие, оставленное на пашне Айовы пришельцами из чужих миров.

Он с криком бросился к самолету.

Хотя Холли знала, что перед ней тот самый самолет, на котором несколько часов назад она вылетела из Лос-Анджелеса, она с трудом поверила, что носовое отделение когда-то было частью обычного пассажирского авиалайнера. Сейчас его обломки напоминали сильно деформированное изображение «ДС-10», сваренное из деталей настоящих самолетов и различного мусора, с трудом поддающегося описанию. Казалось, неизвестный скульптор использовал кухонные кастрюли, консервные банки, мусорные ведра, бамперы автомобилей, кривые трубы и звенья кованого забора. Алюминиевые листы обшивки вздыбились, иллюминаторы смотрели пустыми глазницами, оторванные сиденья напоминали старые, никому не нужные кресла, снятые с аукциона и сваленные в углу сарая. Металлические детали были измяты и перекручены, а в некоторых местах совершенно рассыпались, будто их раздробили ударом гигантского молота. Декоративные панели салона задрались и съежились, из-под них выглядывали массивные рельсы конструкции. Пол местами вспучился от взрыва или удара о землю. Отовсюду торчали острые шипы и кривые металлические зубья. Больше всего внутренности «ДС-10» напоминали кладбище старых машин, над которым пронесся разрушительный смерч.

Холли пробиралась к тому месту, откуда раздавались звуки, похожие на плач испуганного ребенка. Не везде можно было пройти в полный рост, приходилось нагибаться и ползти, протискиваясь сквозь завалы. Ей удавалось расчистить себе дорогу или обойти препятствие стороной, если оно оказывалось непреодолимым. Некогда ровные ряды кресел, в беспорядке рассыпанные по полу, превратились в настоящий лабиринт.

Она содрогнулась, увидев желто-красные искры огня, которые плясали в правом углу салона возле переборки, отделявшей пассажирское отделение от кабины экипажа. В отличие от пламени, бушевавшего в хвостовой части самолета, пожар здесь не успел разгореться. Он мог вспыхнуть и мгновенно охватить все вокруг, но пока на его пути не встретились горючие материалы, огонь не особенно опасен.

По салону вился серый дым, но он не представлял серьезной угрозы, а только раздражал. Холли дышала без особого труда и почти не кашляла.

Больше всего ее пугали трупы. Хотя вмешательство Джима Айренхарта и смягчило последствия катастрофы, спастись удалось далеко не всем. Много жертв оказалось и среди пассажиров первого класса. Холли увидела тело мужчины, приколотое к спинке кресла куском стальной трубы, которая торчала из горла. Пустые глаза мертвого были широко раскрыты, а с лица не успело сойти удивленное выражение. Неподалеку от него лежало тело почти обезглавленной женщины, придавленное вырванным из пола креслом. Под грудами обломков и вещей раненые валялись вперемешку с трупами. Единственный способ различить их — подобраться поближе и прислушаться, откуда раздаются стоны.

Холли подавила страх. Она знала, что все вокруг залито кровью, но смотрела по сторонам невидящими глазами, стараясь не задерживать взгляд на особенно кошмарных сценах. Она представила, что распростертые в страшных позах тела — всего лишь абстрактные, не существующие в реальности кубистские фигуры, которые последователь Пикассо нарисовал краской на холсте. Если позволить себе думать об увиденных ужасах, захочется убежать отсюда без оглядки или сжаться в эмбрион и забиться в истерике.

Холли попались несколько людей, которым требовалась немедленная медицинская помощь, но одни пострадавшие оказались слишком тяжелыми, других ей не удалось извлечь из-под обломков. И, кроме того, она спешила на крик ребенка, движимая бессознательной уверенностью, что детей нужно спасать первыми, — одно из основных условий генетического отбора в природе.

Вдалеке завыли сирены. Она даже не стала раздумывать о том, что с минуту на минуту сюда прибудут профессиональные спасатели. Это все равно не имеет значения. Не возвращаться же назад и ждать, пока они появятся. Для ребенка одна-две минуты могут означать жизнь или смерть.

Холли пробиралась вперед, тревожно поглядывая на слабые, но грозные языки пламени, пробивающиеся сквозь дыры и трещины в фюзеляже. Неожиданно за спиной раздался голос Джима Айренхарта, который окликал ее по имени. Похоже, он находился в том месте, где передняя часть самолета оторвалась от задней. В дыму и суматохе, возникшей после того, как они с Джимом выбрались из средней секции «ДС-10», их разнесло в разные стороны и они потеряли друг друга в толпе, хотя до самого последнего момента Айренхарт был у нее за спиной.

Несмотря на то, что Холли не сомневалась, что он и Кейси целы и невредимы благодаря особому таланту Джима, она здорово обрадовалась, услышав его голос.

— Сюда! — крикнула она в ответ, не видя его из-за выступа в искривленной стене.

— Что вы там делаете?

— Ищу маленького мальчика, — отозвалась Холли. — Я слышу, как он плачет где-то здесь, рядом, но не вижу его.

— Вылезайте оттуда! — закричал он, стараясь перекрыть громкий вой сирен подъехавших машин «скорой помощи». — Сюда идут спасатели. Они знают, что делать.

— Да идите же сюда, — не оборачиваясь, ответила Холли. — Здесь есть люди, которым нужно помочь сию минуту!

Она приближалась к передним рядам первого класса, где стальные опоры фюзеляжа были вдавлены внутрь, но не так сильно, как в остальной части салона. Однако сломанные кресла, чемоданы и сумки пассажиров, которые при ударе о землю полетели вперед, образовали в этом месте огромную груду, и в ней оказались люди, живые и мертвые.

Холли отодвинула с дороги сломанное кресло. Задержалась, переводя дыхание, и услышала, что Джим пробирается вслед за ней.

Она легла на бок и, протиснувшись в узкое отверстие в завале, оказалась нос к носу с мальчиком, которого разыскивала. Малышу было около пяти. Он удивленно заморгал огромными черными глазами и всхлипнул, точно уже давно потерял всякую надежду кого-нибудь увидеть.

Перевернутая секция из пяти кресел, словно палатка, накрыла лежащего на животе ребенка.

На первый взгляд могло показаться, что мальчик может без труда выбраться из завала.

— Мою ногу что-то держит, — объяснил он Холли, постепенно приходя в себя от испуга. Ее появление обрадовало и успокоило его. Не важно, сколько тебе лет, пять или пятьдесят, нет ничего хуже одиночества.

— Никак, зацепилась и не пускает.

Холли закашлялась, спеша успокоить ребенка:

— Сейчас, дружок, я тебя вытащу. Все будет в порядке.

Задрав голову, она увидела, что на секцию навален еще один ряд кресел, придавленный сверху тяжестью искореженного потолка, и спросила себя, что случилось с носом лайнера, до того, как он уткнулся правым боком в рыхлую землю Айовы.

Она осторожно вытерла ребенку слезы.

— Как тебя зовут, дружок?

— Норвуд. Ребята зовут Норби. Она совсем не болит. Я про ногу.

Такой ответ ее очень порадовал.

Но затем, когда Холли стала осматриваться по сторонам, решая, что ей делать, мальчик сказал:

— Я ничего не чувствую.

— Что не чувствуешь, Норби?

— Ногу. Смешно, она застряла, и я не могу ее вытащить, но совсем не чувствую. Знаете, как будто ее там нет.

Холли похолодела, услышав эти слова. В ее голове промелькнула страшная картина. Может быть, ничего страшного и не случилось, нога просто окоченела, но необходимо спешить, иначе остановится кровообращение.

Под креслами было слишком тесно, чтобы Холли могла протиснуться вперед и освободить ребенка. Вместо того она перекатилась на спину, согнула ноги в коленях и уперлась подошвами в кресла.

— Спокойно, дружок. Сейчас я выпрямлю ноги, постараюсь сдвинуть эту штуку на несколько дюймов. Как почувствуешь, что она пошла вверх, сразу вытаскивай ногу.

Кольца серого дыма выплыли из темноты за спиной Норби и зазмеились перед лицом мальчика. Он закашлялся и сказал:

— Здесь м-м-мертвые… со мной рядом.

— Ничего, Норби, ничего, — успокоила его Холли, напрягая мышцы и пробуя, насколько тяжелый вес ей нужно сдвинуть. — Немного потерпи. Сейчас я тебя вытащу.

— За моим креслом еще кресло и за ним мертвые, — голос Норби дрожал.

Кто знает, как долго будут мучить мальчика кошмарные воспоминания о случившемся. Может быть, эти минуты наложат отпечаток на всю его дальнейшую жизнь.

— Давай, — скомандовала она, выпрямляя согнутые колени.

Тяжелая гора кресел, вещей и тел не поддавалась. Мешал искореженный потолок, придавивший ее своей тяжестью. Холли собрала все силы, стальной пол, покрытый тонкой ковровой дорожкой, больно врезался ей в спину, но — все напрасно. Она невольно застонала. Затем, придя в бешенство от собственного бессилия, повторила попытку с еще большей энергией, потом еще раз, еще и…

Кресло сдвинулось.

На какую-то долю дюйма.

Холли усилила нажим, обнаружив в себе резервы, о которых даже не подозревала. Боль в ногах пересилила боль в спине. Стальные пластины провисшего потолка со скрипом выгнулись. Сначала на дюйм, потом еще на два… Кресло сдвинулось…

— Не могу, — жалобно сказал мальчик. Из темноты, окружавшей ребенка, расползались кольца бледно-серого дыма. Холли заметила, что дым темнее, чем раньше, жирный, с новым отвратительным запахом. Она молила Бога, чтобы огонь не перекинулся на чехлы кресел, образовавших вокруг мальчика подобие кокона.

От перенапряжения мускулы ног сводило судорогой. Боль в спине отдавалась в груди. Каждый удар сердца, каждый вдох становились настоящей пыткой.

Еще миг — и она не выдержит. Но последнее усилие сдвинуло кресло еще на дюйм и…

Норби взвизгнул от боли, но тут же восторженно закричал:

— Отпустил, отпустил!

И пополз навстречу ей.

Холли обессиленно вытянулась на полу. Она поняла: Норби подумал, что его нога была зажата в холодной железной руке лежащего под креслами мертвеца. Будь она на месте пятилетнего мальчишки, попавшего в такую переделку, ей, возможно, пришла бы в голову точно такая же мысль.

Она отодвинулась в сторону, и Норби вылез из западни. Они присели в узком пространстве между завалами и прижались друг к другу.