Мистер Убийца Кунц Дин

Красные следы от ботинок.

Дверь.

Ожидание.

Он в нерешительности.

Дверь.

Вдруг он услышал шум дождя.

Внезапно он обрел способность воспринимать все звуки непогоды, которые он абсолютно не слышал, пока выслеживал Другого. Прислушиваясь к шуму в комнате, он презрел все звуки улицы. Теперь стук, гул и стон ветра, барабанный бой дождя, гремящие раскаты грома, скрип сухих веток, грохот мчащейся по дну канавы воды и еще какие-то менее различимые звуки буквально оглушили его.

Вряд ли соседи услышали выстрелы в такую непогоду. На это надеяться не стоит.

В смятении чувств Марти двинулся вперед, вдоль кровавой дорожки, один нерешительный шаг, затем другой. Он неумолимо двигался к двери, за которой кто-то, может быть, его ждет.

Из-за непогоды холодные сумерки опустились на землю раньше обычного, и Пейдж пришлось всю дорогу из школы домой ехать с включенными фарами. Включенные на максимальную скорость дворники с трудом справлялись со своей задачей, столь" мощен был льющийся с неба поток воды.

Либо, вопреки обыкновению, засуха уступит место дождям, либо природа просто сыграет с людьми злую шутку, заронив в их души несбыточные мечты.

Перекрестки затоплены.

Канавы переполнены водой.

Въезжая то в одну глубокую лужу, то в другую, БМВ создает вокруг себя подобие больших белых крыльев из воды. А из тумана на них наплывают фары встречных машин, похожие на прожекторные огни батискафа, медленно обследующего дно океана.

– Мы в подводной лодке, – взволнованно произносит Шарлотта, глядя через боковое стекло на брызги, создаваемые шинами. – Плывем с китами, капитаном Немо в "Наутилусе" на глубине двадцати тысяч лье, за нами гонится гигантский кальмар. Мам, ты помнишь того гигантского кальмара из фильма?

– Помню, – ответила Пейдж, не отрывая глаз от дороги.

– Наблюдаем в перископ, – продолжала Шарлотта, делая вид, что крепко держит ручки воображаемого инструмента и щурит глаза, глядя в воображаемый окуляр. – Бороздим морские просторы, тараним суда суперпрочным стальным носом нашей лодки – бум! А чокнутый капитан играет на своем огромном органе с трубками! Ты помнишь этот орган, мам?

– Помню.

– Погружаемся все глубже и глубже, из-за большого давления обшивка корпуса дает трещину, но безумный капитан Немо велит погружаться еще глубже. Все это время за нами плывет кальмар. – И она стала напевать лейтмотив акулы из фильма "Челюсти": – Та-там, та-там, та-там, та-там!

– Как глупо! – произносит с заднего сиденья Эмили.

Шарлотта повернулась назад, расслабив надетый на нее ремень безопасности.

– Что глупо?

– Насчет гигантского кальмара.

– Почему? Ты бы по-другому запела, если бы встретила их в море и один из них подплыл бы под тебя и перекусил тебя пополам, затем съел бы в один присест, а косточки выплюнул, как семена винограда.

– Кальмары не едят людей, – сказала Эмили.

– Конечно же едят.

– Ничего подобного.

– У-уф!

– Люди едят кальмаров, – сказала Эмили.

– Неправда.

– Правда.

– Откуда у тебя такая бредовая идея?

– Видела его в меню ресторана.

– Какого ресторана? – спросила Шарлотта.

– Разных ресторанов. И ты там была. Мам, разве это неправда? Разве люди не едят кальмаров?

– Едят, – согласилась Пейдж.

– Ты просто соглашаешься с ней, чтобы она не выглядела семилетней дурочкой, – произнесла скептически Шарлотта.

– Нет, это правда, – заверила ее Пейдж. – Люди действительно едят кальмаров.

– Как они их едят? – спросила Шарлотта так, будто ее фантазии ни за что не хватит на то, чтобы догадаться об этом самой.

– Ну, не целиком, конечно, – ответила Пейдж, остановившись на красный свет светофора.

– Я так и думала! – воскликнула Шарлотта. – Во всяком случае, не гигантского кальмара.

– Можно нарезать щупальца на кусочки и потушить их в чесночном масле, – сказала Пейдж и посмотрела, какой эффект произвела на дочь ее кулинарная новость.

Шарлотта скорчила гримасу и продолжила:

– Ты обманываешь меня.

– Это очень вкусно, – настаивала Пейдж.

– Лучше попробовать грязь.

– Уверяю тебя, он вкуснее грязи.

С заднего сиденья опять подала голос Эмили:

– Можно также нарезать щупальца на кусочки и поджарить их во фритюре, как картофель.

– Правильно, – сказала Пейдж. Реакция Шарлотты была простой и прямолинейной:

– У-ух!

– Они как маленькие кружочки лука, только это кальмары, – сказала Эмили.

– Меня тошнит.

– Маленькие резиновые жареные кружочки кальмаров, роняющие капли липкого кальмарьего чернила, – сказала Эмили и хихикнула.

Вновь повернувшись к сестре, Шарлотта сказала:

– Ты отвратительная тролль.

– Что ни говори, мы не в подводной лодке.

– Конечно. Мы в машине, – ответила Шарлотта.

– Нет, мы в камере на подводных крыльях.

– Где?

– Ну помнишь, мы видели ее по телевизору. Это такая лодка, которая курсирует между Англией и еще чем-то, она летит прямо по поверхности воды.

– Милая, ты, наверное, имеешь в виду катер на подводных крыльях, – поправила ее Пейдж, сняв на зеленом свете ногу с педали тормоза, и, осторожно набирая скорость, пересекла залитый водой перекресток.

– Правильно. Катер, – ответила Эмили. – Мы направляемся в Англию на встречу с королевой. Я буду пить чай с королевой, есть кальмаров и говорить о фамильных драгоценностях.

Еще бы немного, и Пейдж громко рассмеялась.

– У королевы не подают к столу кальмаров, – сердито возразила Шарлотта.

– Держу пари, что подают, – ответила Эмили.

– Нет. Там подают сдобные пышки, пшеничные лепешки, вульгарные бабешки и еще что-то в этом роде.

На этот раз Пейдж не выдержала и рассмеялась. Она живо представила себе следующую картинку: благопристойная и чопорная королева Англии спрашивает своего гостя, джентльмена, сидящего за столом, не желает ли он к чаю проститутку, и указывает при этом на стоящую рядом размалеванную жрицу любви в нижнем белье от Фредерика, голливудского законодателя мод.

– Что тут смешного? – спросила Шарлотта.

Еле сдерживая смех, Пейдж соврала:

– Ничего, просто я о чем-то подумала, о том, что случилось много лет тому назад, вам это сейчас не покажется смешным, просто воспоминания старой мамы.

Она очень не хотела, чтобы их беседа прервалась. Она редко включала радио, когда вместе с ней в машине были девочки, ибо знала, что любая радиопередача менее развлекательна, чем шоу Шарлотты и Эмили.

Когда дождь полил с удвоенной силой, Эмили совсем разговорилась.

– Плыть на катере, чтобы повидаться с королевой, гораздо интереснее, чем плыть в подводной лодке, на хвосте которой сидит, чавкая, кальмар.

– С королевой скучно, – заявила Шарлотта.

– Ничего подобного.

– Нет, скучно.

– У нее внизу, под дворцом, камера пыток. Шарлотта повернулась, помимо своей воли заинтересовавшись темой разговора.

– Неужели?

– Да, – ответила Эмили. – В ней она держит парня в железной маске.

– Железной маске?

– Железной маске, – угрюмо повторила Эмили.

– Почему?

– Потому что он действительно гадкий, – сказала Эмили.

Пейдж решила, что обе они, когда вырастут, будут писательницами. Они унаследовали от Марти живое и беспокойное воображение. Они, вероятно, будут тренировать его, как их отец, однако писать они будут совсем о другом и, что самое главное, совсем по-разному.

Пейдж не могла дождаться, когда приедет домой и расскажет Марти о субмаринах, катерах на подводных крыльях, гигантских кальмарах, хрустящих жареных щупальцах, проститутках и королеве.

Она решила, что примет на веру предварительный диагноз Поля Гутриджа, отнесет тревожные симптомы не к чему иному, как к стрессу, и перестанет волноваться. По крайней мере до тех пор, пока они не получат результатов. С Марти ничего не случится. Он – природная сила, глубокий кладезь неукротимой энергии и бодрости, неунывающий и жизнерадостный. Он не сдается, как Шарлотта пять лет тому назад. С ними со всеми ничего не случится, потому что им еще очень многое нужно успеть и впереди их ждет еще очень много хорошего.

Небо вдруг пронзила яркая стрела молнии. Она была полноценной и законченной, что было редкостью в Южной Калифорнии. Вслед за ней раздались раскаты грома, да такие сильные, что казалось, это Бог в небесной колеснице покидает свои владения в день Страшного Суда.

Марти находился всего в двух – двух с половиной метрах от спальни девочек.

Стараясь не наступать на следы крови, он бросил мимолетный взгляд на ковер, где пятен крови было меньше, чем в других местах. Его подсознание сначала только зафиксировало какое-то отклонение. Сделав затем еще один шаг вперед, он полностью осознал, что он видел: кровавый отпечаток верхней половины мужского ботинка, такой же, как двадцать или тридцать виденных им ранее, с той лишь разницей, что следы были направлены в противоположную сторону, туда, откуда он пришел.

Он застыл на месте, пораженный своим открытием.

Другой дошел до двери детской, но не вошел в нее, а повернул назад. Каким-то образом, ему удалось почти полностью остановить поток крови, и следы стали неразличимы, кроме того предательского следа, который заметил Марти.

Развернувшись назад и держа пистолет в обеих руках, Марти увидел Другого, идущего навстречу со стороны кабинета Пейдж, и не смог сдержать крика. Он шел слишком быстро для человека с ранениями в грудь, потерявшего пол-литра, а то и литр крови. Сильно ударив Марти, он подтащил его к перилам галереи и заставил поднять руки вверх.

Когда его тащили назад, Марти машинально нажал на курок, но пуля только прошила потолок холла. Затем он был отброшен на крепкие поручни и больно ударился поясницей. Жуткая, нечеловеческая боль пронзила почки и побежала дальше, вверх по ребрам по позвоночнику, и Марти приглушенно закричал.

Падая, он выронил пистолет, который перелетел через голову и упал у него за спиной.

Дубовые перила, не выдержав такого натиска, издали громкий сухой трескучий звук, предвещающий их близкую кончину, и Марти не сомневался, что они обвалятся на лестничную площадку. Но балясины и стойки удержали перила от падения.

С огромной силой надавив на Марти, так, что он прогнулся назад, Другой перекинул его через балюстраду и стал душить. Железная хватка. Пальцы-клешни сжимают сонную артерию.

Марти хотел просунуть колено между ног противника однако ноги у него были сомкнуты. Он потерял равновесие, одна нога его висела в воздухе, а Другой отталкивал его все дальше назад, до тех пор, пока он не оказался пригвожденным к перилам, балансируя на них, как акробат.

Марти задыхался. Боясь, что тиски окажутся такими сильными, что кровь перестанет поступать в мозг, он попытался ослабить железную хватку, разведя руки противника. Однако тот удвоил усилия, не собираясь ослаблять давление. Марти еще больше напрягся и почувствовал, как заколотилось его перегруженное сердце.

По идее, они должны были бы быть равными соперниками. Ведь они одного роста, веса, сложения, в одинаковой физической форме – одним словом, по всем внешним признакам они абсолютно одинаковы.

Тем не менее Другой, получив два смертельно опасных ранения, был сильнее, и не только потому, что у него были какие-то преимущества и он твердо стоял на ногах, в отличие от Марти. Он, казалось, обладал каким-то нечеловеческим потенциалом.

Находясь лицом к лицу со своим двойником, Марти, казалось бы, должен смотреть на него, как в зеркало, однако лицо напротив было обезображено такими дикими страстями, каких Марти никогда не видел на своем лице. Животная ярость. Ядовитая ненависть, сравнимая разве что с солью цианистой кислоты. Он был так возбужден самим актом насилия, что знакомые черты были обезображены судорогами маниакального удовольствия.

С открытым ртом, из которого брызжет слюна, сжимая горло Марти для усиления доходчивости своих слов, Другой проговорил:

– Мне нужна моя жизнь, сейчас, моя жизнь, моя, сейчас. Мне нужна моя семья, сейчас, моя, сейчас, сейчас, сейчас, нужна мне… Нужна мне!

Еще немного, и Марти потеряет сознание.

Отчаявшись ослабить хватку противника, Марти хочет впиться ногтями ему в лицо, но не может до него Добраться. Все его усилия кажутся слабыми и бесполезными.

Темнота.

Изредка она прерывается фантастическими видениями: злобное, яростное лицо жены, требующей нового мужа, строгое лицо нового отца его дочерей. Забвение.

И вдруг грохот. Как выстрел. Второй, третий, четвертый выстрел. Один за другим. Это падают перила.

Марти перестал сопротивляться, отчаянно пытаясь, зацепиться ногами и руками за то, что осталось от перил. Центральная секция балюстрады полностью обвалилась, да так быстро, что он не сумел найти точку опоры в осыпающихся конструкциях, рискуя с треском вылететь в образовавшийся проем. Так они и висели, раскачиваясь, на краю перил. Вскоре, однако, действия Марти изменили динамику их борьбы настолько, что Другой перекатился через него и упал первым. Он расцепил руки на горле Марти, и тот оказался в положении сверху. Так, обнявшись, они вместе упали на лестничную площадку, проломив внешние поручни, превратившиеся в груду дров, и упали на покрытый мексиканской плиткой пол фойе.

Они упали с более чем четырехметровой высоты. Конечно, это не такая огромная высота, чтобы разбиться насмерть, тем более что их падение было смягчено нижними перилами.

Другой упал на плитку первым. Звук, сопровождавший его падение, был похож на сильный удар кувалды. Он своим телом смягчил падение Марти, который и без того еле дышал, а теперь и вовсе чуть не задохнулся.

Кашляя, Марти отстранился от своего двойника и сделал попытку отползти от него подальше. Он с трудом дышал, голова кружилась, и вполне возможно, что при падении он что-то себе повредил. Дыхание причиняло ему острую боль, горло горело и кровоточило. Когда он кашлял, боль была такой невыносимой, как если бы он глотал спутанный моток колючей проволоки. Марти не сумел, как надеялся, выбраться отсюда быстро. Вместо этого он рывками передвигался по полу фойе, волоча ноги и дрожа всем телом, как жук, вспрыснутый раствором инсектицида.

Смахнув слезы, вызванные сильным приступом кашля, он стал искать глазами свой пистолет. Он лежал в нескольких метрах от него, почти у входа в жилую комнату. В данной ситуации он казался Марти желаннее и недосягаемее священной чаши Грааля.

Вдруг до него донесся какой-то грохот, а вслед за ним раздался тяжелый глухой удар. Марти подумал, что эти звуки, должно быть, как-то связаны с Другим, не оглянулся, продолжая свой путь. Может, это была его предсмертная судорога, удары каблуков об пол одна, заключительная конвульсия. По крайней мере, он тяжело ранен. В этом нет сомнений. Сильно покалеченный, он теперь, должно быть, умирает. Но Марти все равно хотелось добраться до пистолета, взять его в свои дрожащие руки, прежде чем праздновать победу по поводу того, что он выжил.

Марти добрался до пистолета, схватил его и испустил победный, но усталый клич. Он рухнул на бок и как угорь заскользил назад, в фойе, готовый к тому, что там его ждет настырный противник.

Другой, однако, все еще неподвижно лежал на спине, раскинув ноги, прижав руки к бокам. Может, он уже мертв. Но нет. Это была бы слишком большая удача. Он приподнял голову и посмотрел на Марти. Его бледное и блестящее от пота лицо было похоже на фарфоровую маску.

– Сдаюсь, – прохрипел он.

Он, по-видимому, мог двигать только головой и пальцами правой руки. Даже не самой рукой. Приподняв голову от пола, сжимая и разжимая действующие пальцы, он был похож на умирающего тарантула. Он был не в состоянии сесть или согнуть ноги в коленях.

– Сдаюсь, – повторил он.

То, как он произнес это слово, напомнило Марти игрушечного солдатика, согнутые пружины, сломанные двигатели.

Держась одной рукой о стену, Марти встал.

– Ты убьешь меня? – спросил Другой. Перспектива пустить пулю в лоб искалеченному и беззащитному человеку хоть и казалась Марти в высшей степени непривлекательной, он тем не менее был почти готов совершить эту жестокость, а уж потом рассуждать о моральных и юридических последствиях этого шага. В данном случае над ним не довлело ни любопытство, ни какие-либо этические факторы.

– Убить тебя? Я бы с радостью сделал это. – Голос был хриплый и, вероятно, будет таким еще день-два, пока не заживет горло. – Кто ты, черт возьми? – Прислушиваясь к скрежету произносимых им слов, Марти благодарил судьбу за то, что она помогла ему выжить и задать этот вопрос.

До него вновь донесся какой-то шум. Он уже слышал его, когда полз к пистолету. На этот раз он распознал его: это было не что иное, как шум сначала поднимаемой, а затем опускаемой автоматической гаражной двери.

Уняв дрожь и затаив дыхание, Марти поспешно пересек жилую комнату, затем столовую, чтобы остановить девочек раньше, чем они увидят, что произошло. Они долго не смогут чувствовать себя уютно в своем собственном доме, если узнают, что сюда кто-то проник и пытался убить их отца. Однако они будут травмированы куда серьезнее, если увидят царящую здесь разруху и окровавленного человека, лежащего без дыхания на полу фойе. А если сюда добавить тот ужасный факт, что незваный гость как две капли воды похож на их отца, то они вряд ли когда-либо уснут в этом доме спокойно.

Пейдж вешала плащ, когда из столовой ворвался Марти. Она с удивлением посмотрела на него, а девочки, все еще в своих желтых дождевиках и кокетливых шапочках, улыбались, выжидающе склонив на бок головки, очевидно решив, что столь шумное появление отца было началом шутки либо вступлением к одному из его смешных импровизированных спектаклей.

– Уведи их отсюда, – прошипел он, стараясь сохранять спокойствие.

– Что с тобой произошло?

– Сейчас же уведи их к Вику и Кети. Девочки заметили у него в руке пистолет. Улыбки вмиг улетучились, а глаза расширились.

– Ты истекаешь кровью… – произнесла Пейдж.

– Это не я, – прервал ее Марти, вспомнив, что выпачкал всю рубашку кровью Другого, когда упал на него сверху. – Со мной все в порядке.

– Что случилось? – потребовала ответа Пейдж. Пытаясь рывком открыть дверь, соединяющую кухню с гаражом, он сказал:

– У нас тут что-то произошло. – Горло болело, он что-то бессвязно бормотал, охваченный одним желанием вывести их из этого дома в безопасное место. Пожалуй, впервые в своей жизни, где слова играли главенствующую роль, он говорил так несвязно.

Проблема, случилось. Боже мой, ты знаешь, что-то случилось, неприятность…

– Марти…

– Идите к соседям, в дом к Делорио, возьми девочек. – Он переступил порог, вошел в темный гараж, нажал на кнопку, и дверь гаража поднялась. Они с Пейдж обменялись взглядами. – У Делорио они будут в безопасности.

Не успев снять с вешалки плащ, Пейдж пошла провожать девочек к двери.

– Позвони в полицию, – закричал он ей вслед, сморщившись от боли, которую вызвал этот крик. Она обернулась и посмотрела на него с тревогой.

– Я в порядке, но в доме парень, он тяжело ранен, – сказал Марти.

– Пойдем с нами, – взмолилась она.

– Не могу. Вызови полицию.

– Марти…

– Иди, Пейдж, иди!

Она взяла девочек за руки, вывела их из гаража на улицу, под проливной дождь, по дороге еще только раз обернувшись и посмотрев на Марти.

Он смотрел им вслед, пока они не пересекли улицу. По мере того как они удалялись от него, шаг за шагом, они казались ему все менее реальными и все более походили на три удаляющихся призрака. Его не покидало предчувствие, что он никогда больше не увидит их живыми; он знал, что его опасения напрасны, что это не более чем неразумная реакция, вызванная повышенным содержанием адреналина в крови из-за того, что он за это время перенес. Но страх глубоко засел в нем и все усиливался.

Холодный мокрый ветер проникает в самые укромные уголки гаража.

Он вошел на кухню и прикрыл за собой дверь.

Он замерз и дрожал, но горло горело таким огнем, что ему хотелось выпить чего-нибудь холодного.

А в фойе сейчас, быть может, умирает человек. Сердце не выдерживает, и он корчится в предсмертных конвульсиях. Парень совсем сдал, поэтому было бы неплохо войти и посмотреть, не нужна ли ему медицинская помощь. Быть может, даже вызвать скорую реанимационную помощь, прежде чем сюда приедут полицейские. Марти было безразлично, умрет ли он. Он даже желал его смерти, но только после того, как он ответит на множество вопросов, которые помогут пролить свет на происходящее, придадут ему какой-то смысл.

Но прежде ему необходимо выпить, чтобы смягчить больное горло. Сейчас, сию же минуту, потому что каждый глоток воздуха приносит ему невыносимые страдания. Он должен быть готов к длительной беседе с полицейскими, когда они приедут.

Вода из крана недостаточно холодна для этой цели, поэтому он открывает холодильник, по ходу отмечая про себя, что еще утром он был не таким пустым, и вынимает из него пакет молока. Однако тут же ставит его назад, так как оно, являясь животным продуктом, напоминает ему кровь, как это ни смешно. Его реакция на иррациональные события последних нескольких часов порой так же иррациональна, как сами события. Он тянется за апельсиновым соком, но видит бутылки с пивом "Корона" и пол-литровые жестяные банки с пивом "Корз". Он выбирает банку, так как в ней пива больше, чем в бутылке.

Первый большой глоток только еще больше разжигает огонь в горле, вместо того чтобы погасить его. С каждым последующим глотком боль затихает и, наконец каждый маленький глоток пива успокаивает, подобно глотку целебного меда.

Держа в одной руке пистолет, в другой – початую банку с пивом, он дрожит, вспоминая о том, что произошло и что еще ждет его впереди.

Придя в фойе, он обнаруживает, что Другой исчез.

От неожиданности он выронил из рук банку с пивом. Она упала позади него, разбрызгивая пенное пиво на деревянный пол жилой комнаты. В пистолет же он вцепился так, что никакая сила на свете не заставила бы Марти выпустить его из рук.

Пол фойе весь устлан щепой, обломками обвалившейся балюстрады и сломанных деревянных поручней. От тяжелых ударов дерева и стали раскрошилось несколько кусков мексиканской плитки. Но тела нигде нет.

С того момента как двойник вошел в кабинет Марти, ясный день превратился в ночной кошмар, без прелюдии, обычно предшествующей отходу ко сну Реальность превратилась в фантасмагорию. Несмотря на явный сюрреализм происходящего, Марти не подвергал сомнению его реальность еще тогда, когда все эти сцены разыгрывались. Не сомневался он в этом и сейчас. Ведь не стрелял же он в плод своего воображения, и душил его тоже не призрак, и с перил галереи он падал тоже не один. Другой, лежащий без движения в фойе, был таким же реальным, как эта разрушенная балюстрада, обломки которой до сих пор валяются на плиточном полу.

Взволнованный мыслью о том, что на Пейдж и девочек могут напасть на улице, прежде чем они доберутся до дома Делорио, Марти подошел к парадной двери. Она была закрыта изнутри и предохранительная цепочка была на месте. Безумец не мог покинуть дом этим путем.

Он вообще не покидал его. Как он мог это сделать в его состоянии? Не паникуй. Спокойно. Обдумай все хорошенько.

Марти был готов проспорить год своей жизни, доказывая, что смертельные раны Другого были настоящими. Ублюдок сломал себе хребет. Его неспособность двигать чем-либо иным, кроме головы и пальцев одной руки, означала, что, падая, он повредил позвоночник.

Итак, где же он?

Наверху его не должно быть. Даже если он не повредил позвоночник, даже если он избежал паралича рук и ног, все равно он не смог бы поднять свое изувеченное тело на второй этаж за тот короткий промежуток времени, что Марти был на кухне.

Напротив входа в жилую комнату находится небольшая уютная комнатка, смежная с кабинетом. Грязно-серый свет умытых ливнями сумерек проникает сквозь щели в ставнях, но ничего не освещает. Марти входит в комнатку и щелкает выключателем. Пусто. Он открывает зеркальную дверь гардероба, но и здесь никого нет.

Шкаф в фойе. Никого. Дамская туалетная комната. Никого. Чулан под лестницей. Прачечная. Гостиная. Никого, никого, никого.

Марти ищет неистово, безрассудно, пренебрегая своей безопасностью. Он ожидает обнаружить своего потенциального убийцу где-то рядом, беспомощного, быть может, даже мертвого, у которого эта неудачная попытка к бегству отняла последние силы.

Вместо этого, войдя на кухню, он обнаруживает заднюю дверь, выходящую в летний сад, открытой. На вешалке у входа в гараж висит обдуваемый холодным ветром с улицы плащ Пейдж. Хлопают дверцы буфета.

Значит, пока Марта через столовую и жилую комнату возвращался в фойе. Другой проследовал на кухню другим путем. Он, должно быть, прошел небольшим коридором, который начинался у фойе, затем шел мимо дамской туалетной комнаты, прачечной и пересекал один конец гостиной. Проползти все это расстояние он так быстро не смог бы. Значит, он шел, пусть неуверенно, но шел.

Нет. Это невозможно. Хорошо, допустим, парень не повредил себе позвоночник серьезно. Допустим, он у него даже не сломан. Но спину-то он должен был себе повредить. Он не мог просто так вскочить и убежать.

И вновь на смену реальности пришел кошмар. Значит, вновь пришло время, крадучись, выслеживать кого-то. И быть объектом слежки со стороны чудовища, умеющего восстанавливать силы, которое можно было увидеть разве что во сне. Он, этот кто-то, сказал, что пришел за своей жизнью, и, похоже, он неплохо экипирован для того, чтобы забрать ее.

Марти вышел в летний сад.

Вернувшееся к нему чувство страха обострило его восприятие окружающего. Краски показались ему насыщеннее, запахи – тоньше, звуки – чище и изысканнее. Вспомнилось вдруг не поддающееся описанию пронзительное ощущение, присутствовавшее в детских и юношеских мечтах – особенно в тех, где он легко парит в небе как птица, или предается любви с такой прекрасной женщиной, что позже не может припомнить ни ее лица, ни ее тела, помнит только поразительный блеск ее совершенной красоты. Эти мечты, казалось, вовсе не были фантазией, просто они поднимались над обыденной реальностью благодаря своей значимости и насыщенности событиями. Выйдя из кухни, ступив из теплого дома в холодное царство природы, Марти вдруг вспомнил восхитительную яркость этих давно забытых образов. Вспомнил потому, что сейчас испытывал нечто подобное ем острым ощущениям, чутко откликаясь на каждый нюанс, связанный с тем, что он видел, слышал, обонял и осязал.

С толстого ковра устилающей крышу бугенвиллей стекали капельки воды, падая в маслянисто-черные лужи. На их черной глади плавали малиновые лепестки складывающиеся в таинственные, подчас полные смысла рисунки, похожие на старинные письмена какого-нибудь давно почившего в бозе китайского мистика.

По периметру небольшого обнесенного стенами заднего дворика рос индийский лавр. Его листья и листья густо обвивавшего стены вьюнка дрожали на холодном резком ветру. В северо-западном углу двора подпирали небо своими длинными тонкими стволами два австралийских эвкалипта, роняя продолговатые дымчато-серебристые листья, по цвету похожие на крылья стрекозы. Здесь же рос довольно густой кустарник, в котором вполне мог спрятаться человек.

У Марти не было намерения искать там. Даже если его жертва сумела выползти из дома и спрятаться в этом холодном и мокром убежище из кустов жасмина и агапантуса, слабая от потерянной крови, – а это скорее всего так и есть, – Марти не торопился искать его. Ему было важнее знать, что в настоящий момент он не пытается уйти незамеченным.

В укромных уголках, известных только им одним, хором пели жабы, обалдевшие от такого обилия воды. Их пронзительные голоса, обычно ласкающие слух, теперь казались жуткими и угрожающими. Звуки их арии перекрывал еще отдаленный, но уже отчетливо слышимый вой сирен.

Если самозванец пытается убраться отсюда до приезда полиции, у него не так уж и много путей отхода.

Он мог вскарабкаться на одну из стен, но это маловероятно, так как даже несмотря на его чудо-метаморфозы с восстановлением сил он просто не успел бы пересечь лужайку, продраться сквозь кусты и перелезть во двор к соседям.

Марти свернул направо, убегая от дождя, капающего с крыши летнего сада. Промокший до ниточки уже через несколько шагов, он пошел по дорожке, идущей вдоль дома, затем обогнул гараж сзади.

Ливень выманил из мокрых и тенистых укрытий змей, которые обычно выползали только поздно ночью. Их бледные студенистые тела выползали из нор почти целиком головой-филлером вперед. Марти, не желая того, наступил на нескольких, превратив их в кровавое месиво, и тут же в голове у него промелькнула суеверная мысль о том, что какое-нибудь космическое существо может в любую секунду сбить его с ног и раздавить с такой же бессердечностью.

Завернув за угол и войдя на дорожку между вьюночной изгородью и стеной гаража. Марти надеялся увидеть ковыляющего к выходу из поместья себе подобного гостя. Но дорожка была пуста. А ворота были приоткрыты.

Когда Марти выбежал на проезжую часть перед домом, он явственно услышал звук сирен. Он перескочил, выпачкавшись грязью, через глубокую канаву, выскочил на улицу и посмотрел по сторонам. Полицейских машин еще видно не было.

Другого тоже нигде не было. Марти был на улице один.

Через квартал от него, слишком далеко, чтобы различить марку или модель, на большой скорости в южном направлении удалялась машина. Марти усомнился, что за рулем Другой, даже несмотря на непозволительно высокую при таких погодных условиях скорость. Он все еще не верил, что калека мог пройти весь этот путь, дойти до машины, сесть в нее и уехать, да еще на такой скорости. Они, без сомнения, найдут этого сукиного сына где-нибудь поблизости, в кустах, лежащего, без сознания или даже мертвого. Машина повернула за угол; визг ее протестующих шин был слышен даже сквозь шум дождя. Затем она скрылась из виду.

С севера донесся вой сирены, похожий на предвещающие смерть стоны духа, который становился все сильнее. Марта посмотрел туда, откуда он доносился, и увидел черно-белый полицейский "седан", преодолевающий поворот на такой же высокой скорости, как та машина, которая поворачивала за угол в сторону юга. Вращающиеся красные и синие сигнальные огни отбрасывали яркий свет на асфальт. Звук сирены прервался, как только "седан" остановился посередине улицы, в нескольких метрах от Марти, слишком театрально махнув своим рыбьим хвостом.

Когда передние двери "седана" открывались, вдали послышалась трель едущей сзади патрульной полицейской машины. Из нее вылезли двое полицейских, пригибаясь к земле и прячась от дождя за дверцами машины, они кричали:

– Брось его! Сейчас же! Быстрее! Брось его сию же минуту, или мы пристрелим тебя, дурья твоя башка!

До Марта дошло, что он все еще держит в руках пистолет. Полицейские знали только то, что рассказала им Пейдж, когда набрала номер девятьсот одиннадцать. Она сказала, что убит какой-то мужчина. Значит, они могли вычислить, что преступником был он. Если он не выполнит в точности то, что они приказывают, и не сделает это быстро, они пришьют его и будут оправданы.

Марта выпустил из рук пистолет.

Он с шумом упал на тротуар.

Полицейские приказали ему отбросить его подальше. Он подчинился.

Они поднялись во весь рост и стояли теперь за открытыми дверцами машины. Один из них закричал:

– Ложись на землю, лицом вниз, руки за спину!

Он знал, что попытки объяснить им, что он скорее жертва, чем преступник, бесполезны. Они желали сначала покорности, а уж потом объяснений, и будь он на их месте, он потребовал того же.

Он упал на колени, а затем растянулся в полный рост на тротуаре. Мокрый асфальт был таким холодным, даже сквозь рубашку, что у него перехватило дыхание.

Дом Вика и Кета Делорио стоял прямо напротив, и Марта хотелось верить, что Шарлотту и Эмили не подпустят к фасадным окнам. Они не должны видеть своего отца, лежащего на земле лицом вниз, под дулом пистолетов полицейских. Они и без того напуганы. Он помнил их широко раскрытые от удивления глаза, когда ворвался на кухню с пистолетом в руках, и не хотел, чтобы они напугались еще сильнее.

Холод пронизал его до костей.

Звук сирены патрульной машины становился все громче, и он догадался, что она вот-вот подъедет.

Лежа на тротуаре, он наблюдал, как к нему с пистолетами наготове приближаются полицейские. Они шли по мелким лужам, и брызги воды с того места, где лежал Марти, казались ему огромными.

Когда они подошли, Марти сказал: