Лёха Адлерберг Николай
Лёха пожал плечами. В той самой компьютерной игре про танки был у него и КВ-2. Не шибко-то понравился. А вот этого Т-38 в игре и в помине не было – там такие пулеметные танкетки отсутствовали вообще. Понятно, что даже ляйхттрактор не вспотел бы, с парой таких танкеток разобравшись.
– Интересно, товарищ старший писарь финчасти, откуда у вас такие знания о наших танках? – тонко усмехнулся Спесивцев, прищурив глаза. Петров подобрался, напрягся.
– Это как раз понятно, – остановил его подозрения младший лейтенант, покосившись на Петрова.
– Да ну? – уперся башнер.
– Лапти гну. Ясно, что летунам информацию про новую технику сразу дают – чтоб по своим не влепили, если что. А штабники всегда в курсе всего и всегда. Это вот нам все секретно, будь оно неладно трижды. И все равно танк хорош был! – заявил мамлей.
– Его сделали специально для линии Маннергейма, – опять блеснул знаниями Лёха.
– А здесь он с какой стати оказался? – удивился Петров.
– Линию Маннергейма доломали раньше. Ну, а танки эти сюда, куда еще-то? – ответил Лёха.
– Ладно, пока мечтай о КВ, а я вот прикинул, что наш летательный товарищ где-то прав. Мы с тобой, например, топливный фильтр не проверяли, – уверенно заявил бывший кавалерист, со смаком досасывая цыгарку до конца – так, что уже и пальцы жгло.
– А что, это мысль. Пошли, глянем, – ответил младший лейтенант, и они направились к танчику. Подошедший к столу на траве Жанаев глянул им вслед и перед тем, как начать обедать, сначала закурил. Вот такой вот заядлый курильщик.
– Интересное кино, – удивленно протянул Петров, странно поглядывая на Лёху.
– Ты о чем? – не очень любезно отозвался Лёха.
– Да вот про эти КВ знаешь. Я уж думал, что ты вообще ни при чем и ни о чем. Говоришь – не подарок машина?
– Ну да. Их потом и не делали. Они вообще доты ломать предназначались. Ну, а до дотов дело не дошло, – пояснил холодно Лёха.
– А что так мамлей к КВ не ровно дышит? – не обратил внимания на тон токарь.
Лёха пожал плечами. Сам-то он тоже радостно хапнул этот громадный танк, но быстро разочаровался в нем. Потому и подумал вслух:
– Наверное, видел на картинках. Или вживую. И понравилось. Сам танк громадный, пуха – ну, то есть пушка – здоровенная. На чужом лице всегда нос толще. Как-то так. Ты ж слышал – он не танкист. Так что только видел. Или слышал от кого.
Петров хихикнул и выдал из своего репертуара на два голоса:
– Ах, как сладки гусиные лапки!
– А ты их едал?
– Не, наш барин едал, а мой дядя видал и мне передал.
Лёха неопределенно хмыкнул в ответ и, чтобы не оставаться в одной компании с разрезвившимся Петровым, пошел к танку. Не очень понимая, что, собственно, делают танкисты-любители, смотрел за их работой. Они, вполголоса переругиваясь, копались в моторном отсеке. Наконец, старший сержант удовлетворенно показал напарнику что-то, похожее на бабушкино чайное ситечко, только сильно грязное, и тот удивленно присвистнул.
– Да, это похлеще, чем вокзальный сортир в Жмеринке. Откуда столько взялось?
– Черт его знает, чем татайку до нас заправляли. Но густо село. Видно, мы, когда в спешке заправляли, всю муть со дна бака и подняли. А может, и у немца в баке это было – мы ж его насухо выдоили. Давай прочистим и попробуем, как работать будет.
Жанаев как раз закончил кушать, когда впихнувшийся в тесную коробку танка Логинов завел машину – и на этот раз танкетка довольно шустро пропыхтела по полянке метров десять, напугав привыкших к тишине пехотинцев победным ревом моторчика.
– Вот! – немногословно отметил триумф человеческой мысли над грязным фильтром Спесивцев.
– А то ж! Воля и труд человека дивные дива творят! – согласился с ним и довольный Логинов, вытирая лицо и руки тряпкой.
– И что, прямо сейчас и поедете? – спросил Лёха заинтересованно.
– Ну, сначала надо еще повозиться – гусеницы подтянуть, подрегулировать того-сего. А что, решили с нами двигать? – спросил кавалерист.
– У вас же топлива почти нет, – ответил Лёха.
– Если повезет – разживемся опять. А то – поехали? Как на таксо! Только медленно.
– Слушайте, – тут Лёха замялся, но потом все-таки закончил: – А не покажете, как она управляется? Эта машинка, в смысле.
– Почему нет, – пожал плечами Спесивцев и аккуратно разгладил усы.
– Что-нибудь водили? Из техники? – заинтересовался высунувшийся с водительского места Логинов.
– Мне давали поводить, – начал Лёха, тоскливо понимая, что его сейчас пошлют наф. Да еще и посмеются. Да, в общем, и поделом, потому как водить ему давали только скутер да старый Жигуль, который было совсем не жалко. Свои таланты в плане вождения Лёха оценивал трезво.
– Отлично! – почему-то воодушевился экипаж недотанка. Логинов довольно шустро вылез из тесной утробы Т-38 и сделал широкий приглашающий жест:
– Можете сделать залезантий! Только аккуратно, танк не поломайте!
Опасливо глянув в проем узкого люка, Лёха неловко, вперед ногами, стал забираться в танк. Больно ушибся задницей, как оказалось – о складную спинку водительского сидения, потом пришлось покорячиться, ставя ее на место – схлопнулась она от веса Лёхи, и пришлось ее выковыривать из-под себя. Наконец, сел, чувствуя себя шпротой в банке – жутко тесно и вокруг все в масле.
– Ну вот, значится, гляди, – стал тыкать пальцем из люка мамлей – вот это стекло – триплекс наблюдения, смотришь сюда глазами. Чтоб не задавить кого, когда поедешь. Или не уехать, куда не надо. Это – ключ зажигания. Ручку пока не дергай, коробка переключения скоростей это. Смотри дальше…
Триплекс представлял собой узкую стеклянную полосочку в металлической рамке. Стеклышко было мутновато, но определенно толстое. Как в него смотреть и что при этом увидишь – неясно. Тут же висел ящичек с несколькими циферблатами, которые все отличались по внешнему виду и производили впечатление кустарно приляпанных на металлическую плату, справа – ручка с какими-то смешными рычажками с черными шариками на концах и пара педалей под ногами. В этой теснотище все выглядело каким-то невсамделишным, стимпанковым: какие-то механизмы, занимавшие почти все пространство внутри, здоровенный шланг слева – там, где стояло старое мотоциклетное треугольное сидение, видимо, служившее насестом для стрелка-башнера. Непонятная железяка черного блестящего вида, к которой была приделана рукоять, вроде как годная для оружия, потому как рядом с нею был недвусмысленный спусковой крючок, но что это за железяка, Лёха понятия не имел. Странные стойки с черноблестящими цилиндрами. В общем, такого Лёха в жизни не видал. Никогда. И выглядело это так, что в кошмарном сне не представишь. Логинов, не обращая внимания на то, что ученик как-то затих, продолжал бодрым учительским голосом растолковывать предназначение тысячи и одной штуковины, окружавшей Лёху.
– А аптечка и огнетушитель тут есть? – невпопад спросил Лёха, чтобы хоть как-то уменьшить поток сыпавшихся на него сокровенных знаний.
– Это у вас, у летунов, такое все цивильное, а тут это не предусмотрено. Огнетушитель вроде должен быть, но тут дело такое – как считаешь, сможешь тут напялить на себя противогаз? – спросил Логинов.
– Зачем противогаз-то? – жалобно протянул ученик, слабо себе представлявший, как этот противогаз надевать и вообще. Не, в игрушке «Метро» там такое было, и его персонаж в противогазах бегал постоянно. Но сама процедура там была никак не показана: рраз – и на морде у тебя резиновая маска, и глядишь в два стеклышка.
– Так, значится, очень все просто, – менторски заявил профессор в чине младшего лейтенанта. – Тушащий реагент в огнетушителях – тетрахлорид углерода, а при его попадании на горячие поверхности, что неминуемо при любом пожаре, происходит химическая реакция окисления с образованием фосгена. А фосген у нас что? (И сам себе ответил, окончательно войдя в роль преподавателя). А фосген у нас – сильнодействующее отравляющее вещество удушающего действия.
– Ничего себе у вас огнетушители – пробормотал ошарашенный Лёха.
– Какие есть. Понятно, вам, в авиацию, что получше, ну а нам что осталось – кивнул головой Логинов. И тут же бодро продолжил лекцию о свойствах этого чертова танка.
Боец Семенов
Сменив Жанаева, боец уютно устроился в кустах и задумался, внимательно при том оглядывая окрестности. Опять был выбор: идти самостоятельно или все же пристроиться к танкистам. Они ведь тоже к своим двигаются и вполне уверенно. К тому же у них техника, а ко всякой технике Семенов испытывал самое настоящее уважение с капелькой суеверного страха. Все, что нельзя было сделать в деревенской кузне, его всерьез впечатляло своей мощью и невиданными для деревни возможностями. Конечно, злило, что все девки на деревне млели перед теми же шоферами и трактористами, а о летчиках и мечтать не могли, хотя мечтали. Вон как на потомка, к примеру, таращились. А всего-то городская одежда и летная курица на рукаве.
Сам Семенов и представить себе не мог, чтобы вести машину или трактор – это казалось ему совсем нечеловеческим умением. Правда, в армии, разобравшись, наконец, с тем, как работает его пулемет, и поняв смысл хитрой механики, боец себя зауважал и подумал, что вообще-то, может, и он смог бы потом как-нибудь научиться и проехать хотя бы на велосипеде. Но все равно было страшновато как-то. Вот с лошадями Семенов знал все досконально, что надо делать, а с машинами – робел. То, как опасливо относились к корове Зорьке Петров и потомок, Семенова забавляло. Оно бы, конечно, поучиться бы еще, все-таки пять классов – это для деревни много, а городские, вишь, куда как ученее.
Вон, в последнем призыве – у половины было даже семь классов и они важничали поэтому. Умственность, одно слово. Впрочем, дальше учиться не получится – жена, дочка, их кормить надо. А когда учишься, самому бы прокормиться. Не, вряд ли выйдет.
От этих мыслей отвлек Петров, припершийся не то поболтать, не то сменить. Токаря озаботило то, что потомок залез в танк, и эти двое ухарей взялись делать из него танкиста.
– Танк-то они что, починили? – спросил Семенов.
– Вроде да. Слыхал – мотор рычал? – ответил Петров.
– Слыхал. Что дальше делать будем? Сам ты как думаешь? – спросил Семенов.
– Горючки у них мало. Совсем. И взять можно только у немцев. Значит, они опять поедут немецкий грузовик ловить. А там бабка надвое сказала. Мы им, конечно, помочь можем, только толку от нас маловато будет. Говоришь, гансы колоннами прут? – уточнил Петров.
– Не все. Мотоциклисты и поодиночке сигают. Но в основном – колонны, да. Длиннющие.
– Сам суди: колонну мы сможем одолеть? – задал риторический вопрос токарь.
– Нет. Не те силы. Получается, нет смысла с ними. А с нами они не хотят. Им, видишь, танк жалко бросать. Ну, значит, как встретились, так и разойдемся. Пулемет бы нам пригодился, да вряд ли отдадут.
– Крабы эти ничего, годные в пищу. Нам бы тоже пригодились. И патроны нужны, а они толковали, что у них много, – напомнил токарь.
– Нам им взамен дать нечего.
– У них часов нет, – отметил Петров.
– Ага, сейчас. Перетопчутся они без часов.
– Может, им лётную шапку подарить? Все меньше башкой об свои железяки биться будут. Парашют-то им точно без надобности, – быстро произвел инвентаризацию вещей в обменном фонде токарь.
– Вот это да, можно. Опять же, нам эта шапка без надобности, в общем. Ладно, ты пока покарауль, а я пойду, поговорю.
Разговаривать получилось не сразу – проехавший все же по полянке Лёха ухитрился разуть танкетку, и ближайшие полчаса ушло на то, чтобы старательно всей компанией слетевшую гусеницу поставить на место. Потомок старался больше всех и имел при этом виноватый вид.
– Бывает, – утешил его Логинов. – Резко поворачивать нельзя. Лёха старательно закивал головой и покраснел.
– Ездит. И это – хорошо – весомо заявил усатый и, вытирая руки, спросил у Семенова, глядя прямо в глаза: – Ну, так как, поехали с нами?
– И далеко уедем? – осведомился в ответ Семенов.
– Бензин раздобудем – так далеко.
– А не раздобудем? – уловил нить разговора Петров, которого тоже позвали гусеницу натягивать.
– Тогда пойдем пешком, – невозмутимо ответил кавалерист.
– Нам надо летуна целым доставить. А бензин мы ведь без боя не добудем? – уточнил Семенов.
– Вероятно, но может и повезти.
– А не повезет?
– Не повезет – так не повезет, – решительно заявил Логинов.
– Тогда не годится. Были бы мы сами по себе – пошли бы вместе. Гурьбой и батьку бить веселее. А так – приказ есть приказ, – подвел итог боец.
По лужайке холодком подуло. Мужики стояли и смотрели друг на друга. Кавалерист задумчиво гладил усы, Логинов покраснел и имел злой вид, Лёха виновато вертел головой.
– Патронов дадите? – спросил, нарушая молчание, Петров.
– С чего бы вдруг? – картинно удивился мамлей, подняв брови домиком.
– Да ладно, насильно мил не будешь. А патронов у нас и так с походом – образумил его башнер.
– А, черт с вами – берите цинкач – плюнул в сторону Логинов и махнул рукой.
– А консервов? – продолжил Петров.
– Ну, ты и нахал! Может, тебе еще и пулемет завернуть? – оторопел Логинов.
– Пулемет бы, конечно, пригодился. Слушайте, бросайте вы это железо, пошли вместе? Так точно надежнее выйдет, – примирительно сказал Семенов.
– Нет, ребята, пулемета я вам не дам. Консервов – могу. В обмен на ваши харчи.
– Ну, смотрите… А то бы, а?
– Нет, танк мы не бросим. Нам с ним везло. Да и привыкли мы к антилопе этой уже, хоть и капризная она, зараза, – сказал Логинов и похлопал рукой по зеленой башенке, на которой была нарисована мелом не то корова, не то коза.
– Это вы, значится, как раз ее и нарисовали? – спросил Петров.
– Ну да – старшой рисовал, он умеет, а я видел, как антилопа Гну выглядит, советовал и поправлял. В журнале «Вокруг света» было, – не без гордости признался младший лейтенант, а Спесивцев хмыкнул в усы.
– Да и воевать как-никак надо – война все-таки. А то так и проколобродим по лесам до конца войны. Не дело, – сказал он.
– Мы тоже не в деревне на печи лежим, – пробурчал Петров.
– Да ладно, не сепети, – хмуро сказал Логинов, доставая из танка тускло-серый металлический ящичек. Продолговатый, небольшой, но тяжелый.
– Бери и помни нашу доброту, – проворчал мамлей, передавая ящик Петрову.
– Спасибо! – довольно искренне ответил тот.
– Ты спасиба не говори, давай харчи доставай, – отрезал мрачный младший лейтенант, поворачиваясь к сослуживцу токаря.
Семенов беспрекословно взялся за сидор, стал выкладывать на брезентовую скатерть-самобранку харчи. Сначала поделил было пополам, но Спесивцев выразительно поцокал языком и потряс, наклонившись, ящик с консервами. Тогда, вздохнув, Семенов добавил огурцов, лука и потом все же достал и отчекрыжил кусок сала.
– Вас всего двое, а нас все-таки больше, – пояснил он свою скупость.
– Ладно, куркуль. Забирай консервы.
И старший сержант, в свою очередь, накидал из глухо брякавших друг об друга банок небольшую кучку. В общем, получилось вполне равноценно. Жанаев тем временем специальным ключом вскрыл другую консервную жестянку – не с крабами, а с патронами – и стал вынимать оттуда картонные пачки. Петров тут же стал сдирать упаковки и раскладывать сияющие, словно золотые, патроны по пустым подсумкам. Семенов, укладывая консервные баночки в мешок, усмехнулся, глядя, как Лёха цапнул удивленно пачку с патронами и зачарованно стал перебирать сверкающие блестящие патрончики. То, что не поместилось в подсумки, загрузил себе в сидор Жанаев.
Танкисты держали форс, больше не предлагали остаться. А младший лейтенант не стал этого приказывать. Руки, впрочем, пожали и на прощание пожелали удачи. Семенов все же вручил Логинову шлемофон, бормотнув: «За учебу». На том и разошлись, и пехотинцы гуськом двинули дальше в лес. Танкисты остались стоять рядом с маленьким и таким несерьезным танком, носящим нелепое имя «Дочь Антилопы».
А на душе у Семенова опять было тяжело. Только порадовался, что вышли к своим – и вот, пожалуйста, обломились. Только порадовался, глядя на танкистский парадный мундир, что наконец-то нашел командира и может сплавить с глаз долой этого самого потомка – ан командир оказался настолько несерьезным, что и тут обломился. Да еще очень настораживала пальба, которая несколько раз вспыхивала – хоть вроде и далеко, а все-таки в пределах слышимости.
Это было очень плохо: выстрелы слышны за три – пять километров. Значит, кроме своих, тут же неподалеку и германцы шляются. Нет, конечно, на звук влияет многое: и погода, и природа, и даже время года, но все-таки в среднем – где-то так выходит. Зимой слышнее, в лесу – глуше, но сырая погода звук дает дальше, а вот дождь – наоборот, глушит. Пока Семенов повел своих в том направлении, где пальбы точно не было, хотя это получалось и не совсем строго на восток. Но лезть туда, где работает автоматическое оружие, не хотелось. Хорошо еще, патронов добыли, с патронами жить веселее и даже где-то, по большому счету, приятнее.
Менеджер Лёха
Спутники шли быстро, приходилось подстраиваться под такой темп ходьбы. В кармане брюк тихо побрякивали патроны – Лёха не удержался и пяток словно бы позолоченных боевых патронов сунул себе в карман. Для чего – и сам не смог бы объяснить, но, во-первых, впервые в руках такие красивенькие вещицы держал, во-вторых, очень уж симпатичные они оказались, а в-третьих – это настоящие боевые патроны, этакая консервированная смерть, и то, что он держит их при себе, словно бы как-то возвышало в собственных глазах. Спутники шли мрачные, даже невозмутимый Жанаев что-то хмурился, а у Лёхи настроение, наоборот, поднялось. Вроде пустяк: проехал на агрегате дурацком, а приятно.
Здорово получилось. Не совсем к месту вспомнилось, что генеральный хвастался, как за немереные бабки рулил настоящим танком. Интересно, как бы генеральный на такой машинешке рассекал? И не так чтобы очень уж сложно оказалось. Ну, то есть понятно, что он и полсотни метров не прокатился, а уже гуслю потерял, но ведь ехал сам, и по рукам никто не бил. Очень непривычное ощущение, когда по твоей воле вдруг начинает перемещаться тяжеленная штуковина. Вообще-то, будь Лёхина воля, он бы скорее остался с танкистами. Но спорить с Семеновым, а тем более злобным Петровым совсем не хотелось.
Лёха сунул руку в карман, поперебирал гладенькие, словно шлифованные патроны и усмехнулся. У этого младшего лейтенанта на торжественно повешенном парадном мундире в петличках были забавные латунные мотоциклы на фоне шестерни. И костюм непривычный, хоть и с галстуком (скажи кто раньше, что в это время галстуки носили – Лёха бы ни за что не поверил) и мотоциклетные войска – тоже необычно.
Шли, между тем, довольно долго, потом под ногами начало хлюпать, а вскоре стало откровенно мокро, и Лёха набрал воды в левый ботинок. Холодной, надо заметить, воды.
– Черт, болотина тут. Ладно, разуваемся. Портки снимаем и постараемся проскочить, – сказал Семенов.
Разделись, но только зря запачкались и померзли: болотина была большой, глубокой, и брода в ней не было.
– Придется краем обходить, – серьезно сказал персонально Лёхе озабоченный дояр, – а потому кончай патронами бренчать. Тихо надо идти – не получилось у меня обойти всю эту заваруху. Вроде как стрельба стихла, а немцы ночью не воюют. Попробуем проскочить.
Пошли почти впритирку к болотине, по-прежнему босиком. Лёха с огорчением ждал, когда опять насморк одолеет, но почему-то нос дышал нормально, хотя и замерзли ноги сильно.
Семенов рыскал впереди, выбирая дорогу, остальные шли следом. Почти совсем стемнело, потому Семенов, подумав, отвел спутников на сухое место, на мшистый взгорбок, и там, по возможности тихо, устроились на ночлег, под себя постелив плащ-палатку, а сверху накрывшись шинелью и противоипритной накидкой. Перекусили на сон грядущий огурцами с хлебом, действуя практически на ощупь. Караулить первым остался Петров, остальные по возможности тесно прижались друг к другу и моментально уснули. Лёха по совету дояра снял ботинки и на ночь натянул свои чуни из шинельных рукавов.
Было сначала холодно, потом Лёха угрелся и даже не проснулся, когда озябший Петров залез на место Жанаева и когда Жанаев растолкал на рассвете Семенова. Тот негромко поругал отдежурившего две смены азиата, но тихо, без старания, просто для порядка. У Жанаева же было свое соображение: в лесу лучшим проводником был как раз Семенов, и стоило дать ему как следует отдохнуть, потому как от его глаз, ушей и сообразительности сейчас зависели напрямую все жизни в этой группке. Уж чего-чего, а помирать Жанаев не собирался ни за что. Тихо собрались, разбудили Лёху, позавтракали, чем бог послал, и, прислушиваясь, двинулись дальше в обход широко разлившегося болота. Пальба началась попозже и вроде как была в стороне и сзади.
Трещало там достаточно сильно, хотя и явно на пределе слышимости, как в кино. Просто пару раз бабахнуло особенно серьезно, потому и обратили внимание. Там еще трещали пулеметы. «От них шума больше, чем от простого винтаря, – негромко пояснил Семенов, – а что грохнуло так сильно – кто ж знает». Постукивали очереди минут пятнадцать, как предположил менеджер. Хорошо, что, по прикидкам дояра, пальба была не у тех, кто с танчиком остался, и почему-то это порадовало Лёху.
Через час, наверное, монотонной ходьбы по жидковатому леску дояр-следопыт обратил внимание на что-то в болотине (они так и хлюпали по сырости – видимо, тут было идти безопаснее). Лёха перевел дух, пригляделся. Недалеко от них в воде торчал кузов и квадратная кабина небольшого грузовичка размерами с «Газель». Неугомонный Петров тут же глянул вопросительно на дояра и спросил:
– Я гляну, что там – может, что полезное?
Семенов кивнул, и его сослуживец стал шустро раздеваться. Залез голышом в воду, захватив с собой только штык от винтовки, пошипел от холода и очень скоро уже открывал не без натуги дверцу кабины. Повозился там, вылез недовольный.
– Пусто!
И полез, кряхтя, в кузов. Судя по плеску, в кузове вода тоже имелась в избытке.
– Ну, что там? – тихо и нетерпеливо спросил Семенов.
– Чемоданы какие-то, ящики. О, канистры! Тяжелые. А на чемоданах мастичные печати.
– Вот уж нам совсем это ни к чему, – пробурчал под нос дояр.
– Погоди, сейчас я его, – отозвался из кузова токарь и затрещал там, ломая чем-то что-то. Выпрямился, держа в руках промокшую насквозь картонную папку с уныло обвисшими ботиночными завязками. С папки струйкой лилась вода.
– Эй, кончай! – сердито велел Семенов.
– Да брось, никто не узнает! – легкомысленно отозвался Петров, раскрывая папку и растопыривая промокшие листы.
– А что там? – заинтересованно спросил Лёха. Ему на миг представилось, что в этом грузовичке какие-то страшные тайны и секреты – не зря же его загнали так далеко в лес и почти утопили в болоте.
– «Слушали – постановили» трехлетней давности. Протоколы заседаний каких-то. Ерунда, короче говоря, архив чей-то, – разочарованно проворчал токарь и выкинул папку в воду.
Листы бумаги с размытой фиолетовой писаниной расплылись по поверхности воды, словно листья осенью. Так же проворно орудуя штыком, повзламывал токарь еще несколько ящиков и чемоданов. Везде были все те же мокрые бумажки, набитые в тугие папки. Правда, в самом последнем чемодане воды не оказалось, и токарь показал пачку сухих исписанных бумажонок.
– Во! Тонкая бумага, хорошая. И для курить, и для оправиться – прекрасно подойдет. Надоело уже лопухами-то, если можно по-человечески.
С этими словами он поднатужился и швырнул чемодан к ногам стоящих сослуживцев.
– Да куда нам столько, – Семенов опасливо посмотрел на папки и бумажки в раскрывшем от удара свое хайло чемодане.
– Мое дело – сторона. Но к культуре я вас приобщать должон – назидательно проговорил Петров и залязгал чем-то. Потом поднял голову и сообщил:
– А в канистрах-то бензин! И этих канистр тут – раз, два, три, четыре… Семь штук.
Жанаев присвистнул тихонько.
– Гм, – вырвалось у Семенова.
Тем временем Петров лихо повышвыривал из кузова все канистры, глухо брякавшиеся оземь после полета над болотной водой. Жанаев их подбирал и оттаскивал подальше от воды, где ставил рядком. Три совсем новенькие, в блестящей зеленой краске, две тоже зеленые, но сильно обшарпанные, одна – мятая серая и одна почему-то красная. Семь штук, все залиты топливом под завязку, как сообщил постукивающий зубами и потому судорожно одевающийся Петров.
– Ну, и что дальше делать будем? – неприязненно глядя на канистры, спросил дояр.
– Это как чего? – удивился токарь – ребятам отнесем и дальше на танке поедем, как белые люди.
– И намного им этого хватит? – усомнился Семенов. Возвращаться назад ему совершенно очевидно не хотелось.
– У них бак на 120 литров – заметил образованный Лёха, вспомнив, что толковал вчера Логинов. – Это 250 километров по шоссе.
– А по такому вот лесу как поедет? – хмуро глянул на знатока дояр.
– Да проедет, раз даже полуторка проехала, – легкомысленно заявил токарь, ставящий штык на место.
– Шума от танка много, – возразил Семенов.
– Зато, если что – за ним и укрыться можно. И если артиллерии не будет, то всякую там пехоту даже такой танк на мелкий форшмак порубит, – парировал Петров.
– Не нравится мне возвращаться, – мрачно пояснил дояр.
– Мы ж дорогу уже разведали и никого не встретили. Живым духом туда и сразу же оттуда. Хорошие же ребята, свои. Ну, не упирайся, сам ведь понимаешь что я прав. Тем более, потомок, видишь, тоже водить научился. Жанаев, ты как, хочешь на танке покататься? Опять же, если к своим выйдем с боевой техникой, то к нам отношение другое будет, точно говорю. По медали отхватим. Хочешь с медалью в деревню вернуться, а?
Лёха видел, что Семенова все эти разговоры не переубедили. Не хотелось ему идти обратно. Хоть тресни. Но когда Петров воззвал к его совести и к чувству товарищества – ведь там, у танка, свои остались, дояр обреченно махнул рукой. Поглядел на Жанаева.
Азиат равнодушно пожал плечами, но, судя по выражению глаз, ехать на танке ему нравилось больше, чем тащиться пеше, да и от медали он бы не отказался. Шустрый Петров тут же схватил пару канистр – тех, что новенькие, выглядевший удрученным, мрачный Семенов взял те, что стояли ближе к нему, точно так же поступил Жанаев, и все трое уставились на Лёху. Он удивленно посмотрел на них в ответ.
– Чего ждешь? Хватай канистру – и за нами в темпе вальса! – нетерпеливо приказал токарь.
Канистра оказалась тяжеленной, словно не бензином, а свинцом налитой. Как спутники тащили сразу по две, Лёха не очень себе представлял. Впрочем, им приходилось тоже нелегко, и скоро они уже брели не так резво, как вначале. Потом устроили привал, перекурили. Семенов по-прежнему был мрачен, особенно когда им пришлось перевешивать винтовки из походного положения – с плеча при ходьбе с канистрами ремни все время сползали – за спину, наискосок. Впрочем, судя по тому, как они спокойно шли по леску, опасения поводыря были чересчурными. Вот канистра чертова так оттянула руки, что Лёха не удивился бы, если б они на следующий день доставали бы до колен. Спутники шли по-прежнему настырно, но тоже пыхтели, и видно было, что и им нелегко. Все равно они ухитрялись тянуть эти чертовы резервуары словно были роботами. Лёха тоже втянулся, взмок и отупел, но волок положенную ему канистру.
Когда шедшие впереди поставили свою ношу и повалились на землю, Лёха не сразу понял, что это долгожданный привал.
– Ноги на что-нибудь повыше задери, чтоб отдохнули, – посоветовал лежащий Петров. Сам он положил свои ножищи на трухлявый ствол и слегка пошевеливал носками ботинок. Семенов сказал:
– Разлеживаться долго не будем, дух переведем – и дальше. К вечеру должны прийти, если все будет благополучно. Отдыхай, сейчас перекусим – и вперед.
Перекус был теми самыми крабами. Но тут, кроме Лёхи, особо никто удовольствия не выразил, поели – и ладно. Словно сухарей пожевали.
– Не нравится? – удивился Лёха.
– Ну, раки и раки. Ну, послаще эти. Так раков наловить – пустяк делов, у нас в речке их прорва была. Налим или окунь куда вкуснее, – отозвался Семенов.
– Опять же, без пива кто ж раков трескать будет. Разве что дачники какие, интеллигенты. Я бы вот лучше студня бы холодненького поел. С горчичкой. И чтоб картошечка разваристая с укропчиком. А ты, Семенов? – откликнулся Петров, у которого, видно, язык не уставал никогда и работал сам по себе, независимо от общего состояния организма. Лёха видел, что токарь вымотался не меньше других, но форс держит.
– Сейчас-то? – отозвался Семенов. – Сейчас вот я бы чаю попил. С ватрушками ржаными. Маленькие такие, с ладошку чтобы. Или с калитками.
– Это как ты чай с дверями пить будешь? Калитка – это же дверь в заборе, а? – подначил приятеля токарь.
– Дурак ты, – незлобливо отозвался дояр. – Калитки – это такие пирожки, открытые сверху. Как шанежки. Вку-у-усные. И чтобы сахар был. Колотый. Его надолго хватает.
Семенов мечтательно причмокнул и замолк, глядя в небо, проглядывающее через редковатую уже листву.
– А ты, Жанаев? Ты бы что, как говоришь, эдихе?
Азиат отозвался тут же:
– Бууза бы поел.
– Это что такое? – повернул к нему лицо Лёха.
– Еда вкусный. Мясо. Много – коник, свина, барашок. Рубишь, лук, то-се, потом в теста и варишь. Не вода. Пар. Вкусно, – показал обычно молчаливый Жанаев свои словесные запасы.
– Пельмени, что ли? – заинтересовался Петров.
– Нет. Пельмени вода варят. Бууза – пар.
Подумал немного и решительно резюмировал:
– Вкусно.
Лёха сильно удивился: он думал, что этот красноармеец и говорить-то не умеет, а вон сколько выдал.
Полежали, помолчали. Ноги и руки потихоньку приходили в норму. Лёха ждал, что его спросят, что бы он поел, но нет, не спросили. А что бы он поел? К его собственному удивлению, в голову сразу же пришел почему-то дурацкий Макдональдс, в который Лёха заходил всего три раза, и потом у него печенка возмущалась. Даже удивительно: с чего бы это вспомнилось? Реклама, наверно, нахальная оттопталась в мозгах всерьез. Так же решительно Лёха открестился от быстросупов, доширака и дошиязвы. Да много бы чего поел-то, в отличие от этих простых ребят. Того же маминого борща. Или тех же щей с говядинкой.
Да и, в общем, как-то так в его семье привычно стало, что в июне гвоздем стола была молодая картошка, в июле – помидоры, в августе поспевал виноград, и Лёхе больше всего нравился сладкий кишмиш. В сентябре мама обязательно готовила одуряюще пахнувшие фаршированные перцы, а в октябре в морозилке обязательно лежала куча мерзлой ароматной хурмы, которую замораживали, чтобы не вязала во рту. А в декабре всегда был незатейливый салат Оливье, который был категорически не модным. Но у Лёхи с детства отложилось, что это праздничное новогоднее кушанье, и попытки заменить его всякими салатами из авокадо с цветной лапшой не прижились. И мороженое, опять же.
– А у вас мороженое продавали? – неожиданно спросил он у спутников.
– У нас – да, – гордо ответил оживший уже Петров. Жанаев и Семенов посмотрели на него. Азиат укоризненно вздохнул, а дояр фыркнул:
– Экий ты хвастун!
– А я что, если продавалось. Ящик такой на колесиках, с тентом и при нем мороженщик с черпачком. Одну круглую вафельку достанет, на нее черпачком шарик мороженого – а оно разное бывает – и другой вафелькой прикроет. Удобно в руке держать, – вздохнул печально мужественный токарь.
– Ладно, пора двигать, а то до темноты не успеем. Там отдохнем, – сказал решительно Семенов, вставая с земли.
После привала идти стало не намного легче. Удивляясь двужильности спутников, Лёха с трудом управлялся со своей проклятой канистрой. Ему с трудом удавалось держать тот же темп ходьбы, что и им. Еще и под ноги надо смотреть, по лесу идти – не так и просто. Да еще с грузом. Семенов спереди несколько раз недовольно шикал и смотрел, обернувшись, такими страшными глазами, что даже замотавшийся Лёха успевал замечать, несмотря на струйки пота, заливавшие ему глаза. Но ничего не поделаешь, шума они производили изрядно. Пару раз и Петров брякал то ли канистрой о приклад, то ли еще обо что, и пыхтели все, разумеется.
Шедшие впереди остановились так резко, что Лёха ткнулся разгоряченным лицом в тощий вещмешок шедшего впереди Жанаева.
– Ну, чего там? – спросил Лёха шепотом.
– Тсс! На дорогу вышли! – так же шепотом отозвался Петров, вертя головой во все стороны. Точно так же прислушивался стоящий впереди Семенов. Через жиденькие кустики видно было желтовато-коричневое полотно обычной лесной дорожки, не шибко-то и езженное.
– Сейчас шустро через дорогу – и в кусты на той стороне. Не отставать! – шепнул Семенов и мелкими шажками заспешил на ту сторону. За ним так же дернули Петров и Жанаев. Лёха постарался не отставать. Канистры глухо булькали на бегу, слышалось тяжелое дыхание и топот ног по убитой дороге. Вроде и не широкая дорожка, а показалось, что стометровку пробежал, благо со школы так себя больше и не мучил.
Радовало, что вроде как большую часть пути уже прошли. Наверное. Очень хотелось в это верить. А там – самое главное, можно будет избавиться от этой тяжеленной канистры и идти снова налегке.
Проскочили жидкий кустарник на той стороне дорожки, дальше была вроде небольшая полянка, как мельком заметил, глянув вбок, Лёха, и тут он снова впечатался взмокшей физиономией в жесткий рюкзак Жанаева. Хотел спросить опять, с чего это встали, и тут Петров уронил обе канистры, бухнувшиеся гулко оземь, и вертко дернулся в сторону, хватаясь за висевшую за спиной винтовку. Жанаев прянул назад с такой силой, что сбил Лёху с ног, а шедший впереди с некоторым отрывом Семенов, полуприсев, поставил канистры и очень медленно стал выпрямляться.
Лёха обалдело вытаращил глаза и тут же оглох. Из ранца Петрова, который корячился с зацепившейся за что-то винтовкой, полетели какие-то клочья, показавшиеся почему-то Лёхе голубыми и красными, токарь странно изогнулся назад, словно решив с разгону встать на мостик, но вместо этого просто упал, воткнувшись головой в землю, как-то судорожно вытянулся и успокоился, распластался.
Не очень понимая, что происходит, Лёха оторопело глядел из-под навалившегося на него азиата на то, как быстро менялось все на полянке. Семенов уже стоял с высоко поднятыми руками, и рядом с ним возникли двое, выскочившие, как чертик из табакерки, в странно знакомой одежде: точно такую же пятнистую камуфляжную куртку таскал таджик-дворник, убиравший в подъезде, где Лёха жил. А на полянку выскакивали еще и еще люди – с десяток. Один такой, молодой с непонятным, блестящим, словно игрушечным, автоматиком в руках моментом подскочил к лежащим, ловко пнул Жанаева, негромко, но очень веско велел:
– Stehe auf! [1]
И дернул нетерпеливо стволом.
Жанаев, как зачарованный, уставился в дырочку – маленькую, черную дырочку в торце блестящего невсамделишнего дырчатого кожуха автоматика и стал неуклюже подниматься – сначала на четвереньки, потом во весь рост. Так же очумело встал и Лёха. Он понимал, что нарвались на немцев, и получается – попали всерьез, теперь они в плену, но как-то это все было отстраненно и страх, написанный на физиономии Жанаева, казался Лёхе неуместным, что ли. Да впрочем, все было странным. Словно во сне. Словно и не с ним. Словно можно зажмуриться – и все это исчезнет.
И Лёха зажмурился. Но и с закрытыми глазами слушал веселый галдеж немцев на полянке, а когда почувствовал болезненный толчок в бок и глаза открыл – немцы никуда не исчезли. Тот, с блестящим автоматиком, как раз и пихнул в бок Лёхи стволом. Лёха и сам не заметил, когда успел задрать обе руки, а немец определенно был не доволен тем, что кобура у Лёхи оказалась пустой. Ребятами эти немцы оказались ушлыми: пока Лёха хлопал глазами, один из них уже быстро обыскал его карманы, другие тем временем сдернули с бойцов винтовки и теперь обхлопывали их карманы ладонями, потрошили вещмешки.
Без всякой брезгливости вывернули из простреленного ранца Петрова ворох бумажек, которые их явно заинтересовали. Стали шарить в простреленном ранце, один из них брезгливо принялся вытирать окровавленную руку платком. Потом сдернул лямки с плеч убитого, отчего мертвый Петров внятно и громко словно бы вздохнул.
Из вытряхнутого ранца на травку вывалился нехитрый скарб красноармейца. Немец пошурудил носком сапога в окровавленных тряпках-портянках и измазал сапог, а из всего шмотья подобрал бритву, остро сверкнувшую под солнечным лучом. Лёха отстраненно отметил, что немцы прибрали харчи у Семенова, предварительно развернув тряпицу и понюхав сало. Оживленно обсудили половинку парашюта и тоже прибрали. Ремни поясные со всем добром с бойцов поснимали и бросили тут же. Азиату походя разбили нос, когда увидели, что он тащил в рюкзаке початый цинк с патронами.
Груда уже поблекших за ночь, потерявших вчерашний задорный золотой блеск, потускневших патрончиков так и осталась валяться в траве, словно бесполезный клад. Лёхины патроны тоже из кармана перекочевали в траву. Себе патроны и винтовки немцы брать не стали. Навешано на них и так было много всякой всячины, и тупо смотревший на немцев попаданец ломал себе голову – что это за разные сумки и футляры. Вроде как им положены были еще такие здоровые цилиндры из гофрированного металла, но у этих такого не было.
Тем временем замаравшийся солдат опять полез любопытствовать – на этот раз поочередно открывая канистры и нюхая горловины.
– Benzin![2] – определил он.
– Genau![3] – отозвался тот, что стоял рядом с Семеновым. Остальные весело загомонили, словно бы догадавшись о чем-то, словно какую-то загадку разгадали. Немец с нормальным автоматом – этим, как его – «Шмайссером» тем временем умело повынимал из всех винтовок, снятых с бойцов, затворы, передал их худому рослому парню в пилотке с орлом и с винтовкой, тот кивнул и спрятал их в какую-то торбу на боку. Остальные рассовали взятое у пленных в свои ранцы. Опять побакланили на своем языке, но тут Лёха вовсе ничего из трескучих фраз, выдаваемых с пулеметной скоростью, не понял.
Парень в пилотке, не торопясь, но споро, выдернул из ножен плоский штык и прищелкнул его к винтовке, отчего та сразу приобрела какой-то жуткий и кровожадный вид. Немец же обращался с ней привычно, и было очевидно, что он штыком пользоваться умеет.
– Nimm![4] – кратко приказал он, пнув для наглядности стоящую рядом с ним канистру. Канистра гулко булькнула.
– Schnell![5] – нетерпеливо скомандовал парень.