Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел

Вампиры стояли перед своей госпожой, и по-прежнему их лица выражали страх. Крест мог их сдерживать, но боялись они явно не его. Я посмотрела на тело. Входное отверстие было маленькой красной дырочкой, но выходное имело в диаметре почти фут. На теле не было головы - только нижняя челюсть и тоненький ободок продолговатого мозга. Остальное рассыпалось дождем по полу.

Губы Эдуарда шевелились, и звук получился запоздавшим, как при эффекте Допплера, и я услышала только конец:

- ...у тебя патроны?

Я ответила.

Он склонился над телом и осмотрел рану в груди.

- Я думал, что патроны "хорнади ХТР" столько грязи не дают при выходе.

Голос все еще звучал откуда-то издалека, с оловянными интонациями, но я снова слышала. Это значит, что в конце концов ко мне вернется нормальный слух.

- Вряд ли их испытывали на стрельбу в упор.

- При стрельбе в упор получается симпатичная дырочка.

- Входное - пенни, выходное - пицца, - сказала я.

- У вас были вопросы об убийствах? - спросила Обсидиановая Бабочка. - Задавайте.

Она стояла посреди своих подданных, но уже не скрываясь за ними. То ли она решила, что мы не собираемся в нее стрелять, то ли сочла трусостью прятаться за чужими спинами, то ли мы выдержали какое-то испытание. Но если она желает ответить на мои вопросы, то мне это в любом случае годится.

Я увидела Даллас и Олафа сбоку от вампиров. Даллас спрятала лицо у него на груди, и он держал ее, утешал, помогая не видеть грязи на полу. Олаф глядел на нее как на какую-то драгоценность. Это не была любовь, скорее так глядит мужчина на по-настоящему хороший автомобиль, которым хочет владеть. Как на красивую вещь, которую он хотел иметь, но не рассчитывал получить. Он гладил ей волосы, перебирал их пальцами, играл ими, глядя, как они рассыпаются у нее по спине.

И не только я смотрела на них.

- Крус, отведи профессора наверх. Пожалуй, она сегодня достаточно насмотрелась.

Приземистый вампир с яркой испанской внешностью направился к ним, но Олаф сказал:

- Я ее отведу.

- Нет, - ответил Эдуард.

- В самом деле, - сказала я.

- В этом нет необходимости, - произнесла Итцпапалотль.

Мы трое переглянулись, хотя я не стала смотреть ей прямо в глаза. Но мы, кажется, друг друга поняли. Надо держать Олафа подальше от Даллас. Может, за пару штатов от нее.

Крус вытащил Даллас из неохотно отпустивших ее рук Олафа и повел наверх по лестнице, подальше от той жути, что растеклась на полу. Хотя не мы сделали вампира ужасным, мы его только убили. Итцпапалотль заморила его голодом так, что он готов был переть против пылающего креста ради крови. Заморила так, что он не попытался уйти, когда два человека наставили на него оружие. Ему больше хотелось всадить клыки в человеческую плоть, чем остаться в живых. Обычно я не слишком жалею вампиров, которые хотели меня поесть, тем более без разрешения, но на этот раз я сделала исключение. Он был жалок. Теперь он мертв. Я могла смотреть на его останки и думать: "бедняга", но по поводу его смерти у меня никаких чувств не было. Не только сожаления - вообще никаких чувств. Совсем никаких.

Глава 26

Может, я бы и испугалась этого открытия, но вампиры начали двигаться к нам. Сначала выживание, а потом уж моральные вопросы. Ричард сказал бы, что это одна из моих самых больших проблем. Жан-Клод так бы не сказал. Такой разный подход ко мне не есть единственная причина того, что мы с Ричардом не стали жить-поживать и добра наживать, а также и того, что я не дала отставку Жан-Клоду.

Итцпапалотль грациозно прошествовала вперед все в том же алом плаще. Он был настолько длинен, что полностью прикрывал ее ноги, а двигалась она так плавно, как на колесах. Что-то в ней было искусственное.

Четыре безмолвные женщины шагали слева от нее, и что-то странное было в их движении. Я не сразу поняла, в чем дело. У них была совершенно одинаковая походка и синхронные движения. Одна поднимала руку отвести прядь волос со лба, и тот же самый, жест повторяли остальные три, как марионетки, хотя у них прядь на лоб не падала. При дыхании у них дружно вздымалась грудь, и они до самых мелочей имитировали друг друга. Даже "имитировали" - слишком слабо сказано. Они олицетворяли одно существо о четырех телах. И представляли собой жутковатое зрелище, потому что они не были разными. Одна - приземистая и широкоплечая, другая - высокая и худая. Остальные две были хрупкие и чем-то похожие. Кожа у них отличалась большей бледностью, чем у Итцпапалотль, будто в жизни они были куда смуглее, чем сейчас.

Высокий вампир, который пытался оторвать от меня оголодавшего, шел справа от госпожи. Он выделялся высоким ростом среди вампиров с подчеркнуто ацтекской внешностью: футов шесть, не меньше, и плечи с бицепсами под стать росту. Волосы спадали ему на спину густой волной, а с лица их отводила корона из перьев и золота. Проколотое в носу украшение было не чем иным, как трехдюймовой толстой золотой палкой, делившей его лицо пополам. Кожа приобрела цвет многолетней слоновой кости, не бледно-золотой, а светло-медный, близкий к почти прозрачному бронзовому оттенку. Он шел на два шага позади повелительницы и держался так, словно это место неизменно принадлежало только ему.

Чуть поодаль от него шествовали трое вампиров. Сияюще бледную белизну их лиц мне доводилось чаще видеть у вампиров. Одеты они были так же, как вышибалы, в какое-то подобие юбочек от купальных костюмов, но без украшений. Руки и ноги - бледные и голые, а ноги еще и босые. Они либо слуги, либо даже пленники.

Один из них был среднего роста, с коротко остриженными вьющимися каштановыми волосами, коричневатой бородкой и усами, оттенявшими безупречную бледность кожи. Глаза - светло-синие. Второй пониже, с короткими волосами, цвета соли с перцем, будто крашеная седина. Лицо худощавое, но волевое, а тело все еще мускулистое, так что трудно было определить, в каком возрасте он умер. Видимо, старше других, ему где-то за сорок, хотя я плохо определяю время смерти вампира. Глаза темно-серые, как штормовые тучи, и гармонировали с цветом волос. Он держал на поводке третьего мужчину, который полз не на четвереньках, а на руках и на ступнях, приседая, как обезьяна или как выпоротая собака. Волосы у него были короткие и на удивление желтые, с мягкими завитками - это единственное, что казалось в нем живым. Его кожа была словно старая пожелтевшая бумага, которая прилипала к костям. Глаза ввалились так глубоко, что цвет определить было невозможно.

И завершали свиту пять телохранителей с ярко выраженной ацтекской, латиноамериканской внешностью. Охранник есть охранник в любой культуре, в любом веке и при любом уровне жизни - а может, смерти? В общем, силовика я умею определять на взгляд, и эти пятеро такими и были. Вооруженные обсидиановыми клинками и палками с обсидиановыми краями, они почему-то все выглядели несерьезно из-за одежды с перьями и камнями. Это как-то умаляло ауру мрачной крутости.

Олаф подошел к нам, и мы вместе смотрели на всю эту компанию. Бернардо остался у лестницы следить, чтобы нам не отрезали отход. Приятно работать с профессионалами. Олаф тоже вытащил пистолет и разглядывал вампиров не с безразличным видом - с враждебным. Почему-то он выглядел рассерженным. Попробуйте догадайтесь.

Вампиры остановились футах в восьми от нас. Мертвый вампир остался лежать между нами на полу. Кровь уже перестала течь. Когда вампиру снесешь голову, кровь хлещет, как у человека, вытекают кварты красной жидкости. Но этот потерял крови столько, что она едва залила каменный пол на фут вокруг головы и чуть меньше вокруг груди. При том что с ним сделали - крови оказалось очень мало.

Сгустившееся молчание нарушил Олаф:

- Можете проверить ему пульс, если хотите.

- Олаф, не надо, - сказал Эдуард.

Олаф пошевелился, то ли от неудобства, то ли сдерживая себя, чтобы не выкинуть чего-нибудь этакого.

- Ты начальник, - ответил он так, будто это было не совсем ему по нутру.

- Вряд ли у него есть пульс, - сказала я, глядя на вампиров. - Чтобы заставить сердце вампира биться, нужна энергия, а у него ее нет ни капли.

- Тебе его жалко, - сказала Итцпапалотль.

- Да, наверное, - ответила я.

- А твоему другу - нет.

Я посмотрела на Эдуарда. На его лице ничего не выражалось. Приятно узнать, что между нами все-таки есть разница. Мне было жалко, а ему нет.

- Да, наверное.

- Но в тебе нет ни сожаления, ни вины.

- А почему мне чувствовать себя виноватой? Мы его только убили, не мы превратили его в ползучую голодающую тварь.

Хотя она и была облачена в плащ, но в ней чувствовалось то напряженное оцепенение, которое доступно только очень старым вампирам. Ее голос потеплел от первых импульсов гнева.

- Ты берешься нас судить.

- Нет, просто констатирую факт. Не дойди он до такого голода, какого я вообще не видела ни у одного вампира, кроме как в запечатанных гробах, он бы никогда на меня не напал.

Я еще подумала, что они могли бы сильнее постараться его удержать, но не сказала вслух. Мне не хотелось ее злить по-настоящему, когда между нами и дверью на лестнице торчит штук восемьдесят вампиров. Это еще не считая оборотней-ягуаров.

- А если бы я велела своим голодным пить вашу кровь, всем сразу, что бы они сделали? - спросила она.

Голодающий вампир на цепи поднял глаза. Он не смотрел ни на кого долго, только переводил глаза с одного лица на другое, но он ее услышал.

У меня в животе свернулся до боли тугой узел. Мне пришлось с силой выдохнуть, чтобы заговорить, преодолевая вдруг зачастивший пульс.

- Они бы на нас напали.

- Они бы бросились на вас, как бешеные псы, - уточнила она.

Я кивнула, положив руку потверже на рукояти пистолета.

- Ага.

Если она отдаст приказ, первая пуля угодит ей между глаз. Погибая, я хотела прихватить ее с собой. В отместку ей? Да, ну и что?

- Эта мысль тебя пугает, - сказала она.

Я попыталась увидеть ее лицо под капюшоном, но какая-то игра теней освещала только маленький рот.

- Если ты ощущаешь все эти эмоции, то ты можешь отличить правду от лжи.

Она вызывающе резко подняла голову. Какое-то едва уловимое выражение на лице нарушило его невозмутимое спокойствие. На самом деле она не умела отличать правду от лжи. И все же она могла ощущать чужие раскаяние, жалость, страх. Правда и ложь тоже должны были бы входить в этот перечень.

- Мои голодные вампиры бывают мне иногда полезны.

- Значит, ты нарочно заставляешь их голодать?

- Нет, - ответила она. - Великий создатель бог видит их слабость и не поддерживает их, как поддерживает нас.

- Не поняла.

- Им дозволено питаться подобно богам, а не зверям.

Я нахмурилась:

- Прошу прощения, все равно не доперла.

- Мы тебе покажем, как питается бог, Анита.

Она произнесла мое имя, тщательно смакуя его по слогам, придав обыкновенному имени экзотическое звучание.

- Спускается оборотень, - предупредил Бернардо, наводя пистолет.

- Я призвала жреца кормить богов.

- Пропусти его, - сказала я.

Его лицо, как я в него ни вглядывалась, ничего мне не подсказывало.

- Мне не хотелось бы говорить непочтительно, но если этого избежать не удается, то заранее приношу свои извинения. Мы ведь пришли сюда говорить насчет убийств, и я бы хотела задать тебе несколько вопросов.

- Твои обширные познания тайных материй и наследия ацтеков и привели нас к тебе, - добавил Эдуард.

Я сумела удержаться и не вскинуть брови, а только кивнула:

- Да, он правильно сказал.

Она по-настоящему улыбнулась.

- Вы все еще думаете, что я и мои подданные - всего лишь вампиры. Вы не верите, что мы боги.

Тут она попала в точку, но ведь она не чует лжи.

- Я христианка. Ты видела, что крест сиял. Это значит, что я монотеистка, так что если вы все - боги, для меня это некоторая проблема.

Как дипломатично у меня получилось, я осталась собой довольна.

- Мы вам это докажем, потом предложим вам наше гостеприимство, а после поговорим о делах.

За многие годы я усвоила, что если кто-то объявляет себя богом, то с ним лучше не спорить, если ты не вооружен. Так что я и не пыталась сразу завести деловой разговор. Она псих и располагает солидными силами, чтобы ее сумасшествие заразило все здание и даже стало фатальным. Давайте пока займемся вампирской мистикой, а когда самозваная богиня удовлетворит свое тщеславие, тогда я и задам вопросы. А насколько вообще приемлемо лицезреть доказательства этой самой божественности - лучше и не задумываться.

Спустившийся по лестнице оборотень был тем голубоглазым блондином с золотистым загаром, который сегодня прошел мимо нашего стола так близко, что я потрогала его шерсть. Он вошел с непроницаемым лицом и с пустыми глазами, будто не был уверен, хочется ли ему сюда.

Оборотень оглядел комнату, замешкался, увидев мертвого вампира. Но тут же опустился перед Итцпапалотль на колени, встав спиной к нам и нашим пистолетам, и склонил мохнатую голову.

- Что желаешь ты от меня, небесная владычица?

Я изо всех сил постаралась сохранить невозмутимое выражение на лице. Небесная владычица? Ну и ну.

- Я хочу показать нашим гостям, как питается бог.

Тут он поднял глаза и посмотрел ей в лицо:

- Кому я должен поклониться, небесная владычица?

- Диего, - ответила она.

Услышав это имя, шатен-вампир вздрогнул, и, хотя на лице его ничего не отразилось, я знала, что он не рад.

- О темная богиня моя, что ты желаешь?

- Сет предложит тебе жертву. - Она тонкой рукой погладила мех на его капюшоне.

- Как повелишь, моя темная богиня, - сказал Диего, и в голосе была та же невозмутимость, что и на его лице.

Оборотень по имени Сет пошел на четвереньках, подражая животному, шкуру которого он носил. Прижавшись лбом к рукам, он почти вытянулся ниц у ног Диего.

- Восстань, жрец темной богини нашей, и принеси нам жертвы.

Оборотень встал и оказался на полфута выше вампира. Он что-то сделал спереди у шкуры ягуара, и она распахнулась, так что можно было откинуть головной убор в виде морды ягуара, и невидящие стеклянные глаза зверя уставились на нас поверх плеч жреца. Сама голова повисла, как у зверя с поломанной шеей. Волосы жреца были цвета густого меда, выгоревшие на солнце, и со всех сторон были схвачены длинным гибким прутом; собранная таким образом шевелюра прилегала плотно к голове, чтобы на нее легко можно было натянуть шкуру ягуара. Как прическа у того, кого резал жрец за сценой в наказание.

- Повернитесь так, чтобы наши гости видели все, - велела Итцпапалотль.

Вампир и оборотень встали к нам в профиль. Мочки ягуара были покрыты толстыми белыми шрамами. Он вытащил из-за пояса небольшой серебряный нож с резной нефритовой рукояткой, приставил его к мочке уха, придержав ее другой рукой, и провел разрез. Кровь алыми струйками потекла у него между пальцев, по лезвию закапала на плечо ягуаровой шкуры.

Диего подошел к нему, взял его одной рукой сзади за шею, другой за поясницу. Это чем-то напоминало поцелуй, когда он потянул голову ягуара вниз, на себя. Рот вампира сомкнулся на мочке оборотня, горло зашевелилось в глотательных движениях. Светло-голубой огонек в глазах разгорелся, как бледный сапфир, искрящийся на солнце. И кожа его засветилась, будто внутри нее зажгли белый огонь. Каштановые волосы стали темнеть, но, возможно, это только мерещилось из-за контраста с белизной кожи.

Оборотень-ягуар закрыл глаза, откинул назад голову и задышал прерывисто, будто от удовольствия. Одна рука его лежала на голом плече вампира, и видно было, как вдавились пальцы в эту бледную сияющую кожу.

Диего оторвался от уха, блеснув клыками.

- Рана закрывается.

- Предложи еще раз жертву, кот мой, - сказала Итцпапалотль.

Вампир отодвинулся, давая оборотню свободно резануть серебряным ножом другое ухо. И тут же припал к нему снова, как любовник после долгого воздержания. Потом оторвался, сверкая в синем свете глазами.

- Рана закрывается.

Действительно интересно, как это рана так быстро могла зарубцеваться. У вампиров есть антикоагулянты в слюне, которые должны были бы поддерживать кровотечение, да и серебро обязано было заставить оборотня залечивать раны с нормальной скоростью, но эти раны заживали слишком быстро, не настолько, чтобы меня это утешило, но куда быстрее, чем следовало бы. Я могла предположить только одно: Итцпапалотль добавила своим оборотням способности исцеляться, превосходящие даже возможности обычного оборотня. Может, и серебряные пули на них не подействуют, уж во всяком случае, не убьют. Стоило об этом задуматься - на всякий пожарный случай.

- Я хочу показать им, что значит быть богом, Диего. Пусть они увидят, кот мой.

Ягуар открыл на шкуре шов, будто он был на липучках. Распахнув ее спереди, он должен был остановиться и снять ремень, на котором были ножи и небольшой кошель. Пояс упал на пол, и мех соскользнул вдоль тела. Золотистый загар был повсюду, даже... ну, вы меня поняли. Солнечные ванны в обнаженном виде. Как это нездорово!

Ягуар остался стоять обнаженным, а в руке у него по-прежнему был серебряный нож. Я понятия не имела, что он собирается с ним делать, но то, что он разделся, было явно не к добру. Он взял в ладони собственный пенис, и тот выскочил из меха гладкий, возбужденный, стоячий. Жрец приложил острие ножа к прозрачной кожице и провел тонкую алую линию. Резким шорохом донесся его вдох.

И эхом точно так же вдохнули мы с Олафом. Бернардо сказал: "Блин!" Ага. Вряд ли я могла так же сопереживать, как ребята, но все равно - это должно было быть больно. И только Эдуард не издал ни звука. То ли он знал заранее, то ли его вообще ничем не удивить.

- Диего! - сказала Итцпапалотль. - Покажи им, что значит быть богом.

В ее голосе послышалась угроза, как предупреждение не увиливать от своей работы. Я не очень понимала почему, поскольку Диего явно очень нравилось сосать ухо. Так почему ему не сделать и этого?

Диего встал на колени, и лицо его оказалось очень близко от предложенной крови - все, что оставалось, это дотянуться и принять ее. Но он остался на коленях, глядя на разрезанную плоть глазами, где все еще бушевал синий огонь. Стоял, пока порез не начал заживать и наконец исчез под новой кожей. Никогда я не видала оборотня, который так умел бы залечивать раны от серебра. Никогда.

Сет оглянулся через плечо, одной рукой все еще держа обнаженный член, хотя тот начал слегка опадать.

- Небесная владычица, что ты повелишь мне сделать?

- Жертвуй, - сказала она, и от одного этого слова у меня по спине пробежал холодок.

Сет снова поднес острие к коже. Без полной эрекции ему, кажется, труднее было провести точный разрез, но он смог. Кровь потекла по коже ручейками, забрызгав пальцы.

Диего остался стоять на коленях, но не тянулся к еде. Огонь из его глаз ушел, сияние покинуло кожу. По-прежнему красивый от контрастного сочетания бледной кожи, темных волос и синих глаз, он, казалось, был побежден, и руки его бессильно лежали на коленях.

Четыре женщины вышли из-за спины Итцпапалотль и, двигаясь в унисон друг другу, окружили его полукругом.

- Ты снова огорчил меня, Диего, - сказала богиня.

Он покачал головой и склонился в поклоне, закрыв глаза.

- Я весьма сожалею об этом, моя темная богиня. Я не стал бы огорчать тебя даже ради солнца и луны в руках.

Но в голосе его звучала усталость, будто он заучил реплику, но искренности в нее не вложил.

Все четыре окружившие его женщины достали из-за пояса обитые кожей палки и сняли с их концов кожаные чехлы. Из них выпали десятки тонких кожаных шнуров, как будто палки расцвели мерзкими цветами. В шнуры были вплетены серебряные шарики, сверкнувшие в свете факелов. Пресловутые "кошки о девяти хвостах", только у этих хвостов было куда побольше.

- Зачем ты опять отказываешься от чести, Диего? Зачем заставляешь нас наказывать себя?

- Я не любовник мужчин, темная моя богиня, и этого я не стану делать. Мне жаль, что огорчаю тебя своим отказом, но этого я не буду делать.

И снова тот же усталый голос, будто он говорил это уже много, очень много раз.

Было ему лет пятьсот, как и окружившим его женщинам. Неужели он уже пятьсот лет отвергает эту "честь"?

Четыре женщины не сводили глаз со своей богини, не обращая никакого внимания на вампира у своих ног. Итцпапалотль слегка кивнула. Четыре руки взметнулись, девятихвостки вспыхнули от блеска кожи и серебра, будто женщины отлично знали эту работу. Удары посыпались на Диего последовательно, справа налево, каждая плеть поочередно наносила удар. Удары сыпались так часто, что казалось, будто шумит ливень, который, однако, хлестал по чувствующей плоти. Диего били, пока не показалась кровь, и тут же все четыре женщины застыли в ожидании.

- Ты все еще отказываешься?

- Да, темная моя богиня, я отказываюсь.

- Когда ты насиловал этих женщин, давным-давно, думал ли ты, какую цену придется за это платить?

- Нет, темная моя богиня, не думал.

- Ты думал, что твой белый Христос тебя спасет?

- Да, темная моя богиня, думал.

- Ты ошибся.

Он сгорбился, спрятал голову между плеч, как черепаха, пытающаяся уйти в панцирь. Сравнение было забавным, сам жест - нет.

- Да, темная моя богиня, я ошибся.

Она кивнула еще раз, и женщины стали полосовать его так быстро, что плети слились в сплошной блестящий серебром веер. Кровь потекла ручьями по спине вампира, но он не вскрикнул, не попросил пощады.

Наверное, я как-то шевельнулась, потому что Эдуард шагнул поближе, не взял меня за руку - просто коснулся. Я посмотрела ему в глаза, и он чуть заметно качнул головой. Нет, я не стала бы рисковать жизнью нас всех ради вампира, которого вижу впервые, но все равно не по душе мне все это.

Олаф издал какой-то тихий звук. Он смотрел сияющими глазами, как ребенок на Рождество, который получил в подарок именно то, чего он хотел. Он убрал пистолет, сцепил перед собой огромные руки, так что они побледнели и чуть подрагивали. Мне это не нравилось, зато нравилось Олафу.

Я посмотрела на Эдуарда, вроде как кивнув в сторону огромного германца. Эдуард тоже слегка кивнул. У него все было схвачено, только не волновало его. Я тоже постаралась не обращать внимания. И перехватила взгляд Бернардо. Он уставился на Олафа и, похоже, был встревожен. Тут же он отвернулся и стал наблюдать за лестницей. Я бы тоже последовала его примеру, но не могла. Не то чтобы какой-нибудь мачизм, а просто - раз Эдуард терпит это зрелище, то я тоже так смогу. Хотя даже не в этом дело. Если Диего может это выдержать, то я могу смотреть. Бездействовать и никак не помогать ему, да еще и отвернуться - для меня это великая трусость. Я бы ею подавилась. На что я была больше всего способна, так это наблюдать происходящее вокруг Диего. А там поднимались и опускались женские руки, как машины, будто им неведома усталость.

Пятеро охранников держались невозмутимо, но вампир, который шел справа от Итцпапалотль, глядел, полуоткрыв рот, с таким напряжением, будто боялся пропустить хоть малейшее движение. Он был почти так же стар, как сама богиня, семьсот, если не восемьсот лет, и пятьсот лет из них он видел именно это представление и все еще ему радовался. Я в этот момент поняла, что не хотела бы иметь своим врагом кого-либо из этой комнаты. Никогда не хотела бы быть предоставлена на их милость, поскольку таковой у них и в помине не было.

Двое других латиноамериканского типа вампиров отступили к дальней стене, как можно дальше от действия. Тот, что с волосами цвета соли с перцем, уставился в землю, будто там было невесть что интересное. Оголодавший на цепи свернулся в позе эмбриона, будто стараясь исчезнуть совсем.

Женщины превратили спину Диего в кровавые ленты. У его ног натекла красная лужа. Он скорчился, подобрав под себя ноги, превратившись в сплошной комок страданий. Кровь закапала с плеч, образуя вторую лужу - перед ним. Он, хотя и скорчился прямо на полу, все же покачивался, будто вот-вот потеряет сознание и упадет. Я надеялась, что это скоро произойдет.

Наконец я все-таки шагнула вперед, и Эдуард поймал меня за руку.

- Нет, - сказал он.

- Тебе его жалко, - сказала Итцпапалотль.

- Да, - ответила я.

- Диего был среди чужаков, которые пришли в наши земли. Для него мы были варварами. Нас надлежало покорять, грабить, насиловать, истреблять. Диего не считал нас людьми. Правда, Диего?

На сей раз ответа не последовало. Он еще не потерял сознание, но, говорить уже не мог.

- И ты нас не считал людьми, правда, Кристобаль?

Я не знала, кто из них Кристобаль, но раздался высокий жалобный звук. Это выл вампир на цепи. Он развернулся, и стон закончился тем же ужасным смехом, что уже слышался раньше. Смех нарастал, пока вампир, держащий конец цепи, не дернул его как следует, точно дрессировал собаку. Я поняла, что на конце цепи - строгий ошейник. Ни фига себе.

- Отвечай, Кристобаль!

Вампир отпустил цепь, чтобы оголодавший мог судорожно вздохнуть. Голос его прозвучал неожиданно интеллигентно, плавно и вполне рассудительно.

- Да, мы не считали вас за людей, моя темная богиня.

И тут с его губ снова сорвался тот же прерывистый смех, и он опять скрючился.

- Они вломились в наш храм и изнасиловали наших жриц, наших девственниц-жриц, наших монахинь. Этих четырех жриц изнасиловали двенадцать человек. Язык не поворачивается сказать, какие ужасные гнусности они совершали с ними, заставляли под угрозой смерти и пытки делать все, что вздумается этим мужчинам.

Лица женщин не изменились во время этой речи, будто говорили о ком-то другом. Они перестали хлестать вампира, просто стояли и смотрели, как он истекает кровью.

- Я нашла их в храме, где они умирали после всего, что с ними сделали. Я предложила им жизнь. Я предложила им отмщение. Я сделала их богами, и мы выловили тех чужаков, которые их насиловали, и бросили подыхать. Каждого из них мы сделали такими же, как мы, чтобы они вечно подвергались каре. Но мои соплеменницы оказались слишком сильны для них, и теперь из двенадцати человек осталось только двое.

Итцпапалотль вызывающе посмотрела на меня в ожидании ответа.

- Ты и теперь его жалеешь?

Я кивнула.

- Да. Но я знаю, что такое ненависть, а мстительность - одна из главных моих черт.

- Тогда ты понимаешь, что здесь творится справедливость.

Я открыла рот, Эдуард сильнее сжал мне руку, так что стало больно: дескать, подумай, прежде чем отвечать. Я собиралась ответить осторожно, но он этого не знал.

- Он совершил вещи ужасные и непростительные. И они должны быть отомщены.

Про себя я добавила: "Хотя пятьсот лет пыток, пожалуй, слишком". Я убивала тех, кто этого заслуживал, а все сверх моих возможностей я оставляла Богу. Не готова я была принимать решения на пятьсот лет.

Эдуард ослабил хватку и начал отпускать мою руку, когда она сказала:

- Значит, ты согласна с нашей карой?

Пальцы Эдуарда снова сжались, и даже сильнее, чем раньше.

Я бросила на него злобный взгляд, прошипев себе под нос:

- Ты мне синяк оставишь!

Он отпустил меня, медленно, неохотно, но взгляд его был достаточным предупреждением. Смотри, чтобы нас из-за тебя не убили. Что ж, я постараюсь.

- Я никогда не стала бы сомневаться в решении бога.

И это было правдой. Если бы я встретила бога, то не стала бы сомневаться в его решениях. Тот факт, что я не верю ни в каких богов с маленькой буквы, к делу не относится. Это не было ложью, а в данной ситуации казалось идеальным ответом. Когда приходится сочинять на ходу, лучше все равно не получится.

Она улыбнулась и вдруг стала такой же молодой и красивой, какой она была когда-то. Это меня потрясло, пожалуй, сильнее, чем все остальное. Много чего я могла ожидать от Итцпапалотль, только не такого умения сохранять обрывки своей человеческой сути.

- Мне это очень по сердцу, - сказала она, и, кажется, искренне. Что ж, я угодила богине, заставила ее улыбнуться. Стой, сердце. Сердце, стой.

Она, наверное, подала какой-то знак, потому что порка возобновилась. Его били до тех пор, пока позвоночник не забелел там, где мясо было полностью содрано. Человек умер бы куда раньше, даже оборотень не выдержал бы, но этот вампир был так же жив, как в начале наказания. Он свернулся в шарик, уткнувшись лбом в пол, поджав руки под тело. Сознание он уже потерял, но не падал, поддерживаемый собственным весом.

Олаф еле слышно прерывисто шипел, причем все учащеннее. При других обстоятельствах я бы сказала, что он приближался к оргазму. Если сейчас так оно и было, то я не хотела об этом знать. Я старалась его не замечать - изо всех сил старалась.

Ягуар-оборотень так и стоял неподвижно, тело его обмякло, порез давно зажил. Он смотрел, как рвут на части плоть вампира. Смотрел с безразличным видом, но иногда, когда удар оказывался особенно злобным или показывалась кость, он вздрагивал и отводил глаза, будто не хотел смотреть, а отвернуться боялся.

- Хватит.

Прозвучало одно слово, и плети остановились, повисли, как увядшие цветы. Серебряные шарики стали алыми, и медленно капала кровь с концов плетей. Лица у женщин оставались бесстрастными, будто маски, а под ними - ничего человеческого или такие эмоции, которые эти маски передать не в состоянии. Будто заключенная в них чудовищность была более человеческой, чем ее человеческие оболочки.

Они гуськом отошли к небольшому каменному умывальнику в дальнем углу, по очереди обмакнули туда плети и с каким-то заботливым старанием их отжали.

Олаф дважды попытался заговорить, прокашлялся и наконец спросил:

- Вы плети смазываете седельной мазью или норковым маслом?

Женщины обернулись к нему, потом все вместе к Итцпапалотль. Она ответила за них.

- Ты говоришь так, будто в этом разбираешься.

- Не так, как они, - ответил Олаф, и чувствовалось, что он потрясен. Как виолончелист, впервые услышавший исполнение Йо-Йо Ма.

- У них было время овладеть этим искусством.

- И они применяют его только к мужчинам, которые их обидели? - спросил он.

- Не всегда, - ответила она.

- Они умеют говорить? - спросил Олаф, глядя на них, как на что-то очень драгоценное и прекрасное.

- Они дали обет молчания до тех пор, пока не простится с жизнью последний их мучитель.

Я не могла не спросить:

- Их время от времени казнят?

Страницы: «« ... 1314151617181920 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Отвоевав положенный срок, Клаус Ландер возвращается домой на планету Бристоль, где нет суши, только ...
Он выжил один из всего спецотряда и научился не вспоминать тех, кого не вернуть. Однако живых свидет...
Некоронованный король Бронтзее и пустынного Орфея, толстосум Эдгар Хубер задумывает провернуть аферу...
Тысячелетний покой пирамид на планете Конфин нарушен. Сюда за артефактами, хранящимися во чреве черн...
Из-за разногласий с капитаном Джек Холланд уволен с должности корабельного механика и брошен на одно...
Двое друзей, Джим и Лу, спасаясь от преследующих их боевиков мафии, отправляются на самодельном лета...